– А это не так?
– О господи, нет! – я защищался с живостью, пожалуй, даже оскорбительной для прекрасной блондинки, она не была наигранной, меня "завели" подозрения ее матери. – Господи, нет! Почему вы так решили?..
Она не ответила. Я продолжал:
– В этом и состояло ваше беспокойство?
– Да.
– Оно безосновательно, уверяю вас.
Она устало пожала плечами и выпустила мою руку.
– Вероятно, я поздновато забеспокоилась, – признала она. – Вы клянетесь, ч, то...
– Клянусь.
Она вздохнула. Не убежденная ни на грош. Голос мой звучал искренне (еще бы!), но кроме искренности в голосе мне представить было нечего. Ей этого явно было недостаточно. Но, черт возьми, не к врачу же обращаться за подтверждением! Врачебный осмотр ничего не решит. Девственники в деле не участвовали.
– Не будем возвращаться к прошлому, – продолжала госпожа Жакье словно про себя, – но я еще могу предупредить будущее. Моя мастерская не то чтобы процветает. Одетт почти ничего не останется после меня. Она обручена с одним из самых богатых наследников Марэ, сыном владельца производства игрушек с сюрпризами...
У нее вырвался короткий болезненный надломленный смешок:
– Похоже на бред сумасшедшего. Впрочем, как вы говорите... нет дурацких профессий.
Я поддакнул.
– Нельзя допустить, чтобы Одетт неосторожно скомпрометировала себя, поставив под сомнения возможность этого брака. Жак довольно ревнив... Увидев вас только что вместе высаживающимися из такси... Я не сразу осмыслила опасность, я вообще легкомысленна, но... мало-помалу...
Легкомысленна? Конечно. Что не исключает материнских чувств. Тягостное зрелище представляла собой эта женщина, накрашенная словно на маскарад, портящая себе кровь из-за будущего дочери и с трогательным бесстыдством обнажавшая передо мной душу. Я уцепился за аргумент, показавшийся мне неотразимым:
– В этом не было ничего такого, что оправдало бы ваши подозрения. Напротив. Будь что-нибудь между мной и вашей дочерью, я не стал бы сопровождать ее!
Довод вроде бы подействовал. Тем не менее она заметила:
– Вы остановили машину далеко от дома.
– Из-за пробки...
Мне надоело защищаться. Я не адвокат.
– Поверьте мне, сударыня, – решительно заявил я. – Мадемуазель Ларшо не является моей любовницей. Несколько лет назад я познакомился с ней в Сен-Жермен-де-Пре, кажется, и даже тогда ничего между нами не было... (Еще бы, черт возьми!) Сегодня мы случайно встретились неподалеку от моей конторы...
– Вашей конторы?
– Да, у меня есть контора в центре. Мы поболтали о том, о сем, и в результате этой беспорядочной беседы взяли такси и... Дело в том, что мне хотелось повидать вас, сударыня.
Госпожа Жакье распахнула глаза:
– Повидать меня?
Я улыбнулся:
– Представьте себе, мне тоже требовалось задать вам кое-какие вопросы. Мы с вами не знакомы, но из разговора с Одетт я понял, что вы знали одного человека, а тот другого, о ком мне хотелось бы узнать побольше.
На минуту она онемела, потом заметила:
– Мне это представляется несколько сложным.
– Да нет, все очень просто. Если позволите, я объясню у вас дома.
– Хорошо, идемте, – согласилась она, поняв, что дальнейшая беседа на ступеньках ни к чему. – Извините меня... Я вам верю. Извините за несправедливое подозрение.
– Для меня оно более чем лестно. Мы продолжили наше восхождение.
* * *
Одетт Ларшо ожидала нас в огромной гостиной с высоким потолком. Что же до вкуса, то даже квартира этажом ниже, снимаемая торговой фирмой, вряд ли могла быть обставлена хуже. Безвкусие обстановки контрастировало со старинной резьбой, сохранившейся в разных местах комнаты, особенно с резными панелями верхней части дверей и потолочной росписью. Последняя – уж не знаю, принадлежало это кокетство кисти Миньяра или чьей-то еще – настоятельно требовала реставрации. Она основательно отслаивалась, и все время, проведенное в комнате, я опасался, как бы кусок божественной ляжки кого-нибудь из парящих над нами мифологических мясистых персонажей не свалился ко мне в стакан.
Пытаясь как-нибудь обмануть собственное нетерпение и нервозность, девушка выкурила не меньше пачки сигарет. Доказательством служила пепельница – парижский сувенир домашнего производства, – переполненная испачканными губной помадой окурками. Барышня явно подозревала, что я все выложил ее матери.
Машинально я пересчитал стаканы, окружавшие вместе с оливками и сигаретами обреченную на заклание бутылку. Их оказалось три. Господин Жакье похоже не собирался участвовать в нашем празднестве. Тем лучше. Я не испытывал ни малейшей нужды в господине Жакье. Хозяйка заметила мой взгляд и, судя по всему, угадала мои мысли.
– Мой муж отсутствует в настоящий момент, – сухо объяснила она. – Садитесь, прошу вас.
Я удобно устроился в указанном мне кресле, Одетт разлила аперитив.
– Так вот, – сказал я, когда каждый из нас получил в руки по стакану и все мы молчали, словно ожидая чего-то, – вот почему мне хотелось с вами встретиться. Это по поводу того человека... Самюэля Кабироля.
Госпожа Жакье резко опустила стакан на поднос, чуть не крикнув:
– Я не желаю слышать об этой гнусной личности.
– Я хотел с вами поговорить не совсем о нем, – поправился я, – но о молодом человеке, который... х-мм... который его обнаружил. Повторяю, я случайно узнал, болтая с вашей дочерью, о вашем знакомстве с Кабиролем и...
Она оборвала мою речь:
– Ты могла бы лучше выбирать темы для беседы. Что вы хотите знать об этом человеке? Ну и денек сегодня.
Первая фраза относилась к дочери. Вторая ко мне. Третья к ней самой. К стаканам, мебели и стенам обращения не последовало.
– Денек? – поинтересовался я.
– Да. Полицейские инспектора сегодня днем приходили расспрашивать меня о нем. Они тоже узнали о нашем знакомстве. Если это можно назвать знакомством. Он был другом, приятелем, скорее, товарищем по оружию моего мужа, первого мужа, господина Ларшо.
Грязная штука война. Такая смешанная публика попадается. Заводишь знакомства с ничтожными людишками. Еще один кошмар плюс к нарисованным Гойей.
– После смерти господина Ларшо мы редко виделись... Но почему, черт возьми, вы тоже интересуетесь этим человеком?
– Я в основном интересуюсь Морисом Баду.
– Морисом Баду?
– Студентом, обнаружившем тело.
– Ах да, понимаю. Но с какой стати? Вы тоже из полиции?
– Частный сектор.
– Вы хотите сказать... частный детектив?
– Да.
Она нахмурилась, потом широко раскрыла глаза, словно на нее снизошло внезапное озарение.
– Я поняла, – воскликнула она, ерзая в кресле. – Нестор Бурма, не так ли?
– Действительно, таково мое имя, – улыбнулся я. От бесчисленных повторений оно начало терять реальность.
– Я знаю теперь, отчего оно мне более или менее знакомо, – продолжала она и обернулась к дочери. – Почему ты мне не сообщила, что среди твоих приятелей есть один?..
Одетт Ларшо отправила к потолку облачко дыма:
– Да ведь мы решили, что это будет бесполезным, ты не помнишь?
– Что будет бесполезным? – полюбопытствовал я.
– Я вообразила, что нуждаюсь в услугах частного детектива, – пояснила госпожа Жакье. – С этой целью я выискала в телефонном справочнике всех ваших парижских коллег. Таким образом, многие имена, в частности ваше, в большей или меньшей степени запали мне в память.
– На этом вы остановились?
– Да. Это было бы напрасной тратой денег.
– Как бы там ни было, если вы передумаете, я в вашем распоряжении.
– Спасибо.
– Так, о ростовщике...
– Да. Вы хотели знать...
Я рассказал о Морисе Баду. И остался ни с чем. Ей ничего не было известно ни о нем, ни о природе его отношений с Кабиролем. Впервые она прочитала его имя в газетах. Мораль: я потратил время зазря. Если только... Надежда зарождалась с другой стороны. Я перевел разговор на иное и ловко заставил госпожу Жакье вернуться к изучению справочника в поисках детектива.
– Это из-за моего мужа, – призналась она.
– Вашего мужа?
– Господина Жакье.
– А, да! И что?
Почти таким же тоном, каким сообщают время или о перемене погоды, она провозгласила:
– Он исчез... – помолчав, она повторила:
– Он исчез, но вскоре вернется, – продолжала она. – Если не к семейному очагу, то во всяком случае в Париж. А тогда я знаю, где его искать.
– Естественно, – вмешалась Одетт, – что в тот момент мама разволновалась.
– Всегда неприятно узнать, что муж тебя обманывает, – бросила мать. – Даже если у вас нет взаимопонимания. Но было бы неправдой сказать, будто я разволновалась. Я уже в том возрасте, когда такого рода неприятности перестают трогать...
– И во имя своей философии вы отказались от затеи обратиться к детективу? – поинтересовался я.
– Нет... Но я еще думаю об этом, – резко ответила госпожа Жакье. – Мне понадобится посредник. Я не могу сама опуститься до подобного шага. Я... Нужен кто-то, кто заставит его... Да... Не согласитесь ли вы взять это на себя, господин Нестор Бурма?
– То есть... – Мне не хотелось слишком откровенно набрасываться на предложенную кость. – Если вы уверены в скором возвращении...
– Уверена, но дело не в том.
– Развод?
– Есть вещи более срочные... – Она провела рукой по лбу. – Я устала... Эти полицейские...
– Они были невежливы?
– Очень корректны, но вы ведь понимаете, для человека моего положения признаваться в знакомстве с таким типом, как Кабироль...
– Я понимаю. Вы имели дело с комиссаром Фару?
– С двумя обычными инспекторами.
Я поинтересовался, что они хотели выяснить, и убедился, что действовали они в соответствии с обычной рутиной, не более того. Я вернулся к Жакье, норовившему в очередной раз исчезнуть... на сей раз из беседы.
– Ну... э-э-э... – бормотала покинутая вдова. – Одетт, прошу тебя, объясни господину Бурма... я не в состоянии...
Девушка объяснила. Не вполне самостоятельно, так как время от времени, невзирая на свое состояние, мать не могла удержаться и не вставить слово или что-нибудь не поправить.
После многих лет вдовства госпожа Виктор Ларшо превратилась в госпожу Поль Жакье. Она до сих пор недоумевала, почему. Свою ошибку она поняла очень скоро. Жакье, моложе ее, то и дело нарушал условия контракта. В прошлом ноябре – полгода назад – он завертелся вокруг Мисс Пэрль, заезжей воздушной акробатки Зимнего Цирка. В этой компании он отправился прямиком на седьмое небо. Прихватив с собой деньги. Уточним, правды ради, что из собственной шкатулки. Госпожа Жакье испытала глубокое унижение. Сбежать с бродячей акробаткой! Это стало концом всего. Я в течение нескольких долгих минут выслушивал рассуждения о том, как некоторые не умеют жить и какие у них извращенные вкусы. Инцидент чуть было не повлек за собой несчастных последствий для будущего брака Одетт. Тем более, что идиллия лишь только-только начиналась. Ничто еще не было решено. А я охотно признаю, муж, сбежавший с гимнасткой, выглядит не лучшим образом. Особенно в глазах чопорного семейства. А семейство Марёй – так я узнал фамилию вдохновенного создателя новых моделей хорошеньких пингвинчиков – было весьма чопорным. К счастью, Жан Марёй очень увлекся Одетт и ему хватило мозгов не взваливать на девушку ответственность за скандальное поведение отчима. В конце концов, это другая кровь. Очень хорошо. Поставим точку. Рассказчица перевела дыхание, а я глотнул вермута, чтобы облегчить себе переваривание всего услышанного. Около трех недель госпожа Жакье перемалывала свои проблемы в одиночестве. Этот период жизни она вспоминала вообще с неудовольствием, так как сентиментальные и семейные проблемы дополнились еще и проблемами, связанными с производством побрякушек. Один из лучших литейщиков заболел, проявляя признаки душевного расстройства, и хозяйка, подлинная вторая мама для работающих на нее пролетариев, наравне с бедной старой матерью несчастного занялась его здоровьем. Настоящая вторая мама для старых матерей тоже. Та старая мать, о которой идет речь, с тех пор помогает с уборкой дома. Если я помню, мы только что встретили ее при входе в вестибюль. Да, возможно. Ужасная драма, потребовавшая всего ее времени. Времени хозяйки дома. Я очень живо все себе представлял – и даже старушку-мать, если угодно, – но вот что не укладывалось в моем воображении, так это откуда возникла среди подобной свалки идея обратиться к частному детективу. Короче, обманутая супруга решилась наконец, чего бы ей это не стоило, сообщить в полицию о безрассудствах своего бога и господина, открыв причины бегства, назвав сообщницу, но не ее адрес, так как имя гимнастки исчезло с афиш Зимнего Цирка. Ее ожидало турне по провинции и за границей, а может она последовала за странствующим цирком. Само собой, это ничего не дало. Меня это не удивило. В "Бюро по расследованию в интересах семьи" они никогда чудес не творили. Их каждый день ставят в известность о десятках исчезновений, половина которых относится к области фантазий, а добрая четверть – куда серьезнее, нежели побег загулявшего мужа, влюбленного в канатоходку.
– И тогда-то вы подумали о частном детективе? – вставил я, чтобы напомнить матери и дочери о существовании когда-то подобных поползновений. (Они, казалось, об этом забыли.)
– Нет.
Нет? Ладно. В таком случае, предоставим все своему течению. Подобно течению дней, недель и месяцев, когда госпожа Жакье почти позабыла (меня это не удивляло) о существовании неверного, до того, как...
В рассказ был введен новый персонаж. Я сразу представил себе этого гражданина, елейного, слащавого, преувеличенно вежливого, непременно с достойной лысиной и в жестком воротничке с заломленными уголками, с пухлыми ручками придворного аббата: мэтр Ипполит Диану, нотариус с бульвара де Фий-дю-Кальвэр. Он был нотариусом Ларшо, его жены, вдовы и Жакье. Он почти вошел в семью. В прошлом марте сему достойному мужу в интересах его клиентки понадобилась подпись ее супруга на документе. Госпожа Жакье попыталась мне объяснить, о чем речь, но так как сама, похоже, не разобралась в вопросе до конца, а я лично не очень подкован юридически, то мало что понял. Суть не в этом. Главное – возникла необходимость в подписи и для поисков беглеца предполагалось воспользоваться талантами частного детектива. Наконец-то мы добрались. Я... нет, еще не время.
– Для начала я написала мужу, – сказала госпожа Жакье. – На имя этой Мисс Пэрль. Я вполне могла избавить себя от этого недостойного и унизительного шага. Письмо я адресовала администрации Зимнего Цирка. И до сих пор жду ответа.
– Возможно, они не пересылают почту? – предположил я.
– Напротив. И очень аккуратно. Я ездила справляться. Мое письмо было отправлено в Лондон или Берлин, не помню. Затерялось оно или нет, ответа я не получила...
Но из уст циркового администратора она узнала, что мисс Пэрль вернется в Париж в течение апреля с новой программой. Она ввела в курс дела мэтра Диану, сообщив ему также о своем намерении обратиться к частному сыщику. Прежде чем отправиться к нотариусу, она по справочнику профессий составила список вероятных кандидатов. Посланцу предстояло следовать за Жакье на край света. Именно поэтому мэтр Диану, заботясь о деньгах клиентки, разубедил ее, и разорительный проект был задушен в зародыше. (Это, конечно, мудро. Но если подобная мудрость распространится, частным детективам останется только записаться на биржу безработных.) Пока же, насколько я понял, время терпело (я имею в виду историю с подписью), и так как гимнастка должна была вскоре вернуться в Париж, то существовала альтернатива – или Жакье по-прежнему тяготел к ее орбите (так выражался господин нотариус), и тогда он вернется вместе с ней, или же они расстались, и тогда артистка не откажется дать о нем сведения. В любом случае, сейчас принято наилучшее решение: им не придется искать вслепую и расходы сведутся к минимуму. Я промолчал.
– В первом случае, – говорила дальше госпожа Жакье, – несовместимо с нашим достоинством, – как моим, так и мэтра Диану, – идти разыскивать моего мужа среди бродячих акробатов. Так что...
– Я могу взять это на себя, – предложил я.
– Очень хорошо. Во втором случае, разумеется...
– Он тем более по моей части.
– Очень хорошо, – повторила она. – Нет смысла ждать неизвестно чего. Считайте себя нанятым, господин Бурма. Я...
Она вдруг целиком ушла в созерцание складки на платье. Затем принялась старательно ее заглаживать.
– ...э-э... то есть...
– Да?
Она оставила складку в покое:
– Я, разумеется, должна посоветоваться с мэтром Диану. Ты как думаешь, Одетт?
– Не знаю, – ответила девушка.
– Да, это вопрос вежливости.
Она встала и подошла к телефону, томящемуся, словно наказанный ученик, в углу на консоли, и набрала номер:
– Алло? Мэтр Диану? Добрый вечер. Это Эрнестина...
Пока она разбиралась с нотариусом, ее дочь занялась мной:
– Еще аперитива?
– С удовольствием.
Наполняя мой бокал, она заметила, понизив голос:
– Что ж, господин детектив, вы не тратите времени даром.
Она улыбалась. Я тоже улыбнулся в ответ:
– Не правда ли? Наглость – второе счастье, если верить поговорке.
Она покраснела:
– Я не то хотела сказать.
– Помимо прочего, это неверно. Будь это правдой, Кабироль был бы жив.
– Ох! Не говорите мне больше о нем, – слегка притопнув ногой, сказала Одетт.
Раздался металлический звук резко поставленного на место телефонного аппарата. Госпожа Жакье присоединилась к нам.
– О чем это вы тут шепчетесь? – подозрительно спросила она.
Я соврал что-то удобоваримое, после чего пожелал узнать о результатах переговоров:
– Ну как? Что мэтр Диану? Она раздраженно пожала плечами:
– Он обозвал меня старой дурой или вроде того. Как обычно. По его мнению, мы должны просто ждать. Это вопрос нескольких дней. Нет смысла входить в расходы. Это всегда можно будет сделать в подходящий момент.
– Так он против? – спросила Одетт.
– Он предоставляет мне свободу решать самой... В таком случае я... я выпишу чек на ваше имя, господин Бурма. Счет дружбы не портит...
Согласен, а железо следует ковать пока горячо. Очевидно, именно поэтому и во избежание искушения передумать госпожа Жакье вылетела из гостиной, вероятно, в направлении своего секретера. Мы с Одетт остались вдвоем.
– Мама, должно быть, кажется вам немного чудаковатой, – смущенно кашлянув, заметила девушка.
– Она забавна, – я взглянул на нее, – и не напускайте на себя такой вид. Я, знаете ли, ничего ей не рассказал, если именно это вас гложет.
– Спасибо, господин Бурма.
– Берегите свои "спасибо". Мне нечего было ей сказать. Я только хотел узнать что-нибудь о Баду. Но обратился не по адресу. Тем хуже... Впрочем, как вы заметили, я все же не зря потерял время, так как мне поручено связаться с вашим отчимом...
– Для вас не в новинку подобная работа?.. Ох, до чего я глупа! Ну, разумеется!
– Мне в основном не в новинку задачи посложнее... В эту минуту в комнату вернулась госпожа Жакье:
– Вот ваш чек. Этого достаточно? Я мельком взглянул на цифры.
– Слишком много.
– Что нужно, то нужно.
– Благодарю вас...
Я складывал розовый бумажный прямоугольник:
– Ради себя надеюсь, что эта Мисс Пэрль привезет вашего мужа в багаже, а мне останется только отволочь его, если понадобится, даже за шиворот на ковер к мэтру Диану. Сейчас мне кажутся излишними еще какие-либо сведения. Так же, как и фотография. Во всем этом возникнет необходимость только в случае более углубленных розысков...
– Если хотите, я могу дать вам одну прямо сейчас, – воскликнула госпожа Жакье. – Это не те изображения, которыми я особо дорожу... такой хам!
Она подскочила и направилась к небольшому предмету обстановки неопределенного назначения, открыла один из ящиков, порылась внутри и протянула мне извлеченную оттуда фотографию размеров с открытку.
С нее в объектив фотоаппарата смотрел сорокалетний мужчина приятной наружности с поредевшими висками и шишкой на кончике носа. Лично я не стал бы совершать безумства ради него. Правда, я не вдова и не воздушная гимнастка.
Спрятав фотографию и чек в бумажник, и так как меня не задерживали на ужин, я откланялся.
* * *
Когда несколько позже я возвращался к себе, еще не ушедшая спать консьержка вручила мне пакет. Вид у нее при этом был престранный.
– Оставила ваша секретарша, – объяснила она.
Это оказался розовый бумажный пакет с элегантной ярко-голубой надписью: "Розианн, чулки, тонкое белье". Любопытная женщина наверняка заглянула внутрь и увидела там соблазнительные трусики, покупка которых столкнула нас с Одетт нос к носу. К ним прилагалась записочка, нацарапанная немного манерным почерком Элен. Я прочитал ее у себя в комнате: "Вы их забыли. Возможно, они вам понадобятся. Лишний предлог для новой встречи". Она явно располагала свободным временем и вдобавок деньгами. Сделать такой крюк только из удовольствия подразнить меня.
Мое ворчание прервал телефонный звонок. Я снял трубку.
– Алло? – послышался голос Элен.
– Бюро Эротических Находок слушает.
Она рассмеялась:
– А! Уже получили?
– Держу в руках. За этим вы мне и звоните?
Элен снова стала серьезной:
– Нет. Из-за Роже Заваттера. Вы были правы, ну, насчет денег.
– Понял. Ему надоело вкалывать задаром, так?
– Он не признался прямо, но смысл именно такой. Ему нужно уехать в провинцию...
– К постели престарелой родственницы?
– Да.
– Вот олух! Я как раз получил деньги, но ему не придется их увидеть. Итак, он бросил следить за Баду?
– Он утверждает, что это бессмысленное занятие. Парень вышел из Национального архива, где провел полдня, и спокойно вернулся домой.
– Ну что ж, я счастлив, что наш вероломный друг завершил свои труды. Ладно. Сам займусь всем этим. Все?
– Да.
– Что ж, счастливо, дорогая.
– Не многовато ли дорогих, – съязвила Элен.
– И не маловата ли зарплата, – поддержал я, – Все верно.
И повесил трубку.
Надев пижаму и с трубкой в зубах, я подвел счета. 50 тысяч купюрами и 50 тысяч чеком, получается 100 тысяч. Первые изъяты с еще не остывшего тела Кабироля, Второй выписан госпожой Жакье.
Пятьдесят тысяч, пожалуй, многовато за посредничество. Тут было еще кое-что. А именно то, что госпожа Жакье по-прежнему считала меня любовником своей дочери и, по ее мнению, на улицу Ториньи я явился только поторговаться о плате за разрыв. Она желала меня купить. Недорого, но в конечном счете, лиха беда начало.
Чудесно. Мне слишком не хватало денег. Я не мог себе позволить деликатничать и оскорбляться. Предполагается, что меня можно купить? Меня можно купить. Сговорчивый ты, Нестор. И пришлите задаток, чтобы я тоже мог прикупить себе кое-что из белья, рубашки или шелковые кальсоны. Если верить этикетке, выловленной мной со дна розового пакета, такие штучки дорого стоят. 5 415 франков! Невозможно! Я прочитал не ту цифру. Да, цена оказалась ниже. Ниже на этикетке и по шкале ценностей. Ровно 2000 монет, что тоже не мало. 5. 4, это была дата покупки: 5 апреля. А 15 – номер продавщицы.
Еще несколько секунд я вертел трусики в руках, потом, усталый и в плохом настроении, сунул их в пакет, пакет в ящик, а свое тело – под одеяло.
Глава девятая
Изабелла Баварская
Когда я проснулся на следующее утро, первая мысль была о Морисе Баду. Теперь моя очередь им заняться. Я отправился в Марэ и устроился в бистро, самим провидением расположенное прямо напротив жилища странного студента. До полудня ничего не произошло. В полдень Балу вышел из дома и отправился подкрепиться в скромный ресторанчик на улице де Бретань. Он осторожно, даже с почтением, нес кожаный портфель и выглядел сосредоточенным, больше чем когда-либо похожим на студента-технаря, но не встревоженным. Я следовал за ним по пятам и когда он вышел из ресторана. При виде того, как он сворачивает на улицу Архивов, я почувствовал, что краснею. Машинально я оглянулся по сторонам на тот случай, если Заваттер остался на месте, желая посмеяться надо мной, Возможно, он правильно усомнился в моем чутье. Очень было похоже, что я дал маху, прицепившись к парню. Как и предполагалось, он вошел в Национальный архив с видом завсегдатая этих мест. С улицы мне было видно, как он пересек огромный двор и скрылся в помещениях, отведенных для занятий.
Выругавшись, я кое-как разжег трубку и слинял. С меня довольно?
Час ушел на то, чтобы вернуть себе спокойствие. После чего я зашел в телефонную будку и позвонил Элен:
– Что точно сказал Заваттер относительно малого, за которым следил? Что он провел день в Национальном Архиве?
– Вторую половину.
– Всю?
– Да.
– Спасибо.
Оставалось надеяться, что сегодня пройдет как вчера.
* * *
Едва ли замок в комнате Баду заслуживал своего названия. Не сложнее средней статистической единицы, не укрепленный никаким дополнительным запором, он, можно сказать, сам открылся при одном виде моего специального приспособления для чистки трубки, открывания банок и т. д. Я бы предпочел более серьезное сопротивление. Судя по всему, Баду не опасался ни взломщиков, ни любопытных. Столь чистая душа не для меня.
С виду комната не изменилась. По-прежнему чистая, по-прежнему суровая, с тем же потертым ковром и одеждой на спинке стула.
Через открытое по случаю первого весеннего дня окно в комнату мягким нежным ветерком доносило шум улицы.
Я принялся за дело. Сам не зная точно, что ищу, я обыскивал одежду и нашел лишь одно письмо, отправленное 5 января из Нанта и начинающееся словами: "Мой дорогой племянник... " Подписавшая беспокоилась о будущем молодого человека, не одобряла его ссору с отцом, а равным образом и отца, считавшего сына никчемным, и надеялась, что все обойдется. Племянник ответил, и, как – положено человеку аккуратному, завсегдатаю архивов, сохранил копию ответа, – разве что я держал в руках самое письмо, по размышлению не отосланное. В двух словах, он протестовал против своей, объявленной "городу и миру" ни к чему не пригодности, заявлял, будто способен самостоятельно устроиться в жизни безо всякой помощи (не считая ежемесячного пенсиона, разумеется). В заключение он более или менее прозрачно давал понять, что денежный перевод всегда кстати.
Я положил письмо туда, откуда взял, и перенес внимание на книги, составлявшие небольшую библиотеку. Ничего легкомысленного. Соборы Франции... Сокровища из камня... Париж, каким он был... и т. д. Один из томов абсолютно развалился. Из него вырвали две или три иллюстрации во всю страницу, чтобы вставить в рамку и повесить над кроватью.
Морис Баду оказался настоящим поэтом каменных руин. Он жил в окружении старых камней и готов был голодать ради них. Собственно, примерно то же самое мне и сообщил его отец, так что ничего нового я не узнал. Это не проливало ни лучика света на суть его отношений с покойным Кабиролем.
Стол был завален бумагами. Я погрузился в них, но, увы, с отрицательным результатом.
Мне больше повезло с плотной папкой, полной пожелтевших бумаг и перевязанной ремнем. Там оказалось множество документов на латыни, нечего было и пытаться их переводить. Мне пришлось бы для этого вернуться за школьную парту. Я не располагал требуемым временем.
К тому же, в тех школах, где я учился, латынь не преподавали. Многие листки потемнели по краям, словно после пожара. Другие, испещренные мокрыми вонявшими плесенью разводами, покрывали готические записи. Там и сям я расшифровывал фразу-другую на старофранцузском.
Из одного конверта я извлек подборку вырезок из газет и вырванные из двух разных книг, если судить по шрифту, страницы. Одна из книг касалась Изабеллы Баварской, другая трактовала о Николя Фламеле. Газетные вырезки все были посвящены событиям одного порядка: обнаружение рабочими, сносившими обветшавшее здание на улице Муффтар, ящика, полного дукатов и дублонов (дело сильно нашумело прямо перед войной, а после оккупации слушалось в суде); сходное открытие, не так давно сделанное бойскаутами в аббатстве де Сэн-Вандрий; и третья находка, на сей раз в Марэ, на улице Вокансон. Там же находился план и тетрадка, заполненная неразборчивыми заметками в телеграфном стиле. Они окончательно раскрыли мне глаза на малость безумную деятельность Мориса Баду.
Он искал клад!
Оставленный королевой или писателем-присяжным, алхимиком в свободное время, а может сразу обоими. Это не стоило дороже. Он искал его для себя, или... Или для Кабироля. В последнем случае моя оценка требовала поправки. Возможно, все это было не таким безумием, каким выглядело. Кабироль был кем угодно, но только не психом, А старинные документы, над которыми Морис Баду склонял – и сейчас тоже – свой высокий лоб ученого...
Ладно!.. Меня не слишком удивит, если вскроется кража в Национальном Архиве! И обворует его лично Баду, влюбленный в старые камни и все с ними связанное...
Почему бы и нет?
Из ближайшей будки я позвонил Баду-отцу. Его секретарь мне ответила, что он на конференции, но можно оставить сообщение, она передаст.
– Я перезвоню.
– Тогда не раньше 18 часов. Кто звонил?
– Нестор Бурма.
Оставалось только ждать. Никто не улетучится. Я устроил себе перемену. На манер школьников. И отправился в сторону Зимнего Цирка.
Ни у кого ничего не спрашивая, я проник в здание и в конце концов набрел на некоего юнца, имеющего такой скучающий вид, что мухи дохли. Он занимал кабинет, оклеенный афишами и, если принюхаться, пахнущий стружкой.
– В чем дело? – спросил он при моем появлении.
И тут же зевнул. Со времени моего последнего посещения зоопарка я не имел случая полюбоваться подобной пастью.