Я не мог поступить иначе после того, как все выложил Фару.
– Монферье заболеет от этого, – ухмыльнулся Тони Шарант. – Он тут же увидит меня напичканным наркотиками и свою неспособность предотвратить катастрофу. Моя месть начинается с ваших добрых слов, Нестор Бюрма!
– Так вы никак не простите ему, что он хочет заставить вас играть вместе с Денизой Фалез? Это вам претит до такой степени?
– Это – зануда, сказал я вам. И потом, когда в сцене с вами она начинает раздеваться, вы тут же отходите на задний план, так ведь? Ни один зритель никогда не смог назвать ее партнеров-мужчин. Она закупоривает своим телом весь экран.
– Да неужели? Забавно!.. Но... кажется, что она раздевается все меньше и меньше.
– Так говорят. В ее последнем фильме и в том, в котором она сейчас снимается. По-видимому, она готовит почву для великих костюмных ролей, на которые претендует... За ваше здоровье, Бюрма, и спасибо за ваше решение. Когда Монферье узнает о нем, он будет настолько озабочен моей судьбой, что бросит Денизу. Она способна, слетев с таких высот, снова выдать нам нервную депрессию.
– Случалось. И всегда от разочарования. Это было в январе, а точнее, 12 числа. Я потому помню эту дату, что накануне была презентация фильма "Эта ночь будет моей", в котором Полетта Пуату, только благодаря силе своего таланта и не обнажая ни сантиметра тела, добилась огромного успеха. Это было больше, чем могла вынести Дениза. Она заболела. Связь между депрессией и успехом была так очевидна, что Ломье и компания решили замять это дело. Здесь были некоторые возможности использовать ситуацию в целях рекламы, но причина недомогания была настолько неприглядной, что все могло обернуться против них. Поэтому поставили точку, и Дениза, неизвестно куда, поехала лечиться.
– Да. Лажа. Но когда уж вы заболели манией величия... А сейчас эта круглая идиотка хочет играть вместе со мной в фильме Монферье. Весело, ничего не скажешь.
– Ладно, веселитесь. Я поручаю вам Мишлин еще на некоторое время, пока пойду сдам вахту мадемуазель Анни.
Перед лестницей из стекла цвета морской волны стоял "кадиллак". Я поднялся наверх, лакей-альбинос открыл дверь, узнал меня и поздоровался. Я сказал, что желаю видеть мадемуазель Анни. Она сейчас занята. Если я буду так добр и подожду... Я занял глубокое кресло в полутемном и прохладном холле и стал ждать. Через десять минут мимо проследовал в сопровождении лакея пожилой, хорошо одетый господин с озабоченным лицом, видимо, бизнесмен. Лакей проводил его до машины, и "кадиллак" тронулся. Через минуту Фирмен был в моем распоряжении или, наоборот, я – в его, в подобных ситуациях разобраться вообще бывает трудно. Во всяком случае, он провел меня к секретарше Монферье. На Анни был светлый костюм английского покроя, на лице приятный макияж, сигарета, которую она курила, была вставлена в мундштук длиной в пятнадцать сантиметров. Весь облик сочетал красоту с компетентностью, но лицо выражало недовольство.
– Нет, я оставляю это дело и хочу сообщить господину Монферье, что возвращаю его чек. Чтобы его успокоить, можете добавить, что, по моему убеждению, Тони Шарант не наделает глупостей.
– Я знаю лучше других свои собственные возможности.
– Отлично... я... (видимо, ей в голову пришла какая-то идея). Месье Нестор Бюрма, а что вы скажете, если... вместо того, чтобы согласиться с возвратом этого чека, я вам выпишу еще один?
– Откажусь.
– Но это больше не касается Тони, месье. Видите ли, месье Монферье полностью полагается на меня, а я имею право на инициативу. Вы видели человека, который только что вышел отсюда?
– Да.
– Адриен Фроман. Это делец, который, как я думаю, не забывая свои интересы, является доверенным лицом господина Бореля, ученого, который изобрел новый вид съемки. Полная стереоскопичность, одним словом. Мы уже приняли решение, но мне этот господин Фроман не кажется безупречно честным. Бывает так, что нечестные люди продают один товар несколько раз разным людям, и, я не уверена, не замышляет ли Фроман что-либо в этом духе? Перед тем, как сообщить об этом господину Монферье, я хотела бы удостовериться, так ли это. Фильм, который мы готовим, полностью основан на этом изобретении. Мы уже получили согласие другой стороны и выплатили задаток, так что изобретение уже наше, и мы имеем юридическое право, если потребуется, возбудить процесс и выиграть его, но это уже крайние меры, которых следует избегать. А мне кажется, что этот субъект затевает нечто вроде шантажа. Похоже, что новая клиентура толкнула его приехать сюда и потребовать от меня астрономическую сумму, которую мы совершенно не обязаны платить и которую я, само собой разумеется, отказалась дать. А он намекнул, что другие могут быть заинтересованы в его предложениях. Ни одно имя не было произнесено, однако, кажется, у него уже есть кто-то под рукой. Не хотите ли вы заняться этим делом, месье Нестор Бюрма? Задача состоит в том, чтобы узнать, с какими деятелями Фроман завязал контакты, а мы предупредим их об опасности, чтобы ограничить обоюдный ущерб.
Ничего не скажешь, в окружении Монферье умеют бороться с безработицей. Только вы плюнули на одну работу, как вот вам другая, берите, пожалуйста.
– Согласен, – сказал я после минуты раздумья.
– Прекрасно... (она заполнила чек и протянула его мне). Фроман. Адриен Фроман. Проживает на улице Жан-Гужон, катается на черном "кадиллаке" под номером 980-ВС-75.
– Мои поздравления, мадемуазель. Ни одна мелочь от вас не ускользнет.
Она улыбнулась настоящей киношной улыбкой, ослепительной, как юпитер.
– Мы сделали так много детективных фильмов! – произнесла она извиняющимся тоном.
Глава двенадцатая
Дурной глаз
Я попрощался с Тони Шарантом. Они с Мишлин сидели рядышком на диване и слушали пластинки. Ну что ж, оставалось лишь дать им подружиться. Я сел в свою прокатную машину и вернулся в "Космополитен".
Перед отелем стоял автомобиль, на который я сразу обратил внимание. Черный "кадиллак" под номером 980-ВС-75. В то же мгновение господин Адриен Фроман, по всей видимости, усердно размышлявший над какими-то сложными делами, пересек тротуар и сел в машину, которая тотчас же мягко тронулась с места, вспугнув голубей. У меня промелькнула мысль, что он приезжал, чтобы поручить мне узнать, кому заплатили за то, чтобы вывести на свет белый его махинации, провести расследование о финансовых возможностях продюсеров, способных заинтересоваться изобретением представляемого им ученого. Это была идиотская мысль, но с киношниками или близкими к ним людьми надо быть ко всему готовым. Я вошел в отель.
– Меня никто не спрашивал? – спросил я у консьержа.
– Нет, месье.
– Я полагал, что месье, который только что вышел... Видимо, я спутал его с другим.
– Конечно, месье.
Я сел в лифт. Лифтер сказал мне, когда мы поднялись на один этаж:
– Частные детективы не задают вопросов беспричинно. Я это знаю, потому что прочел много книг.
– Вы читаете хорошие книги, – сказал я. – И что же?
– Этот тип, который только что вышел, хотел повидать Ломье-жмота. Это вас интересует?
– Не знаю. Тем не менее, спасибо.
– Не стоит. Он поцеловал замок, потому что Ломье тут нет. Он куда-то уехал. Оставил за собой апартаменты, но со вчерашнего дня там не живет. Кажется, он должен вернуться, но мне что с этого. Он же, наверняка, вышлет чек на оплату своего долга, и нам ничего не перепадет. Так уже случалось.
Тем временем мы поднялись на мой этаж. Я вошел к себе. Ну вот! Все они куда-то уезжают, и каждый на свой манер. Дениза – самолетом, Ломье – не знаю как, по-видимому, в погоне за своей неверной кинозвездой, Рабастен – с проломленным черепом, Моника – в багажнике автомобиля... Адриен Фроман же мотался по своим темным делам. Если он воображал, что сумеет продать хотя бы четверть своего научного товара Ломье, он очень сильно ошибался. Если только тот не настолько разорен, как об этом говорят. О! Да! Сейчас я вспомнил! Ломье что-то там рассказывал мне о стереоскопическом изображении. Тогда это просто комедия. В то время, как Ломье пытался перекупить права Монферье на изобретение профессора Бореля, тот уводил у него из-под носа Денизу. Хороший сценарист мог бы написать отличный водевиль на эту тему.
А пока мадемуазель Анни заплатила мне, чтобы прозондировать намерения Адриена Фромана. Лучше всего будет побыстрее разделаться с этой работой, нанеся ему визит.
* * *
Вероятно, у этого Фромана среди предков были угри, так ловко он выскальзывал у нас из рук. Мне достаточно было появиться в каком-нибудь месте, как у него тут же возникало желание отвалить прямо на моих глазах. Когда я подъехал к его жилищу на улице Жан-Гужон, он уже садился за руль своего "кадиллака". Без колебаний я поехал за ним. Он, наверняка, приведет меня куда-нибудь.
Он привел меня в Нейи. В какой-то момент я подумал, что он возвращается к мадемуазель Анни, но это было не так. Он проехал по Мадридскому проспекту, по бульвару Ричарда Уоллеса, затем пересек Булонский лес. Если он гонялся за удачей, то я пока что ездил за ним впустую! Наконец, неподалеку от заставы Багатель он остановился перед небольшим ухоженным имением с обширным садом. Я тоже остановился и увидел, как он вышел из машины и позвонил у решетки. Через некоторое время ворота широко раскрылись, и он вместе с его "кадиллаком" исчез из моего поля зрения.
Я тронул с места, проехал мимо имения, остановился поодаль и вернулся пешком обратно, слоено любитель одиночных прогулок. Если судить по медной табличке на воротах, оно называлось "Приморские сосны". В самом деле, два таких дерева росли по другую сторону ограды. Нигде никакого имени владельца. В конце асфальтированной аллеи виднелся дом элегантной архитектуры. "Кадиллак" Фромана стоял перед ним. На горизонте ни одного двуногого существа. Из Булонского леса вылетела желтая бабочка, долетела до середины бульвара, потом, испуганная промчавшимися мимо двумя автомобилями, вернулась к своим кустам.
Влажная послеполуденная тишина внезапно была нарушена взрывами смеха и хихиканьем девиц, которых щекочут. Это проявление веселья имело место на соседней с "Приморскими соснами" вилле. По крайней мере, по моим предположениям. Ни там, ни в другом месте никого не было видно. Я прошел немного дальше до строящегося дома. Прикладываясь время от времени к бутылке красного вина, один рабочий готовил раствор для штукатурки. Я смотрел, как он трудится, пока тот не прервал свою работу и не обратил внимание на меня. Смех по соседству, который было затих, возобновился с новой силой. Я сказал:
– Вот уж кто не скучает.
– Денежные мешки с компанией, – сказал рабочий.
– Коммунист, папаша?
– Ни в коем случае. Особенно с тех пор, когда богачи-киношники обзавелись партбилетами.
– А это богачи-киношники?
– Не знаю. Но дальше живет баба, которая с ним, кажется, она принимает те еще солнечные ванны! И есть такие, которые пялятся на нее и веселятся по этому поводу. Скажите-ка, а у вас, часом, нет желания взобраться на леса и тоже поглазеть? Несколько дней тому назад я скинул оттуда двух типов... Говорю это, чтобы предупредить вас. Меня тошнит от этого свинства!
– Целомудрие и робеспьеровский дух, – сказал я.
– Целомудрие или нет, – возразил тот, – а вход на стройку посторонним воспрещен.
Я повернул голову на урчание мотора. По-прежнему, не изменяя своей роли угря, Адриен Фроман собирался улизнуть. Человек, стоявший на подножке "кадиллака", цепляясь за открытую дверцу, как алкаш за стойку в бистро, прощался с ним. Это был Ломье.
"Кадиллак" поехал по направлению к Сене. Ломье вернулся в "Приморские сосны". Я подошел к своей тачке, сел на раскаленное сиденье и застыл с трубкой во рту. В вибрирующем от жары воздухе тяжело кружили мухи. В вилле, где веселились, девицы продолжали повизгивать от щекотки и заливаться идиотским смехом. Итак... Дениза Фалез жила в "Приморских соснах". Вместе с Монферье она уехала на Лазурный берег, а Ломье занял ее место, быть может, потому что здесь для заключения сделок атмосфера была более подходящей, чем в отеле... Могучая логика, Нестор Бюрма. Из тебя что-нибудь выйдет, если по пути тебя не сожрут поросята. Я протянул руку к стартеру. Вдруг какой-то голос произнес:
– О, да это месье Нестор Бюрма! Какой сюрприз, месье!
И для меня тоже. Это был Жан, слуга – правая рука Ломье, прогуливающий пса. Я не обратил внимания, как он подошел, и криво улыбнулся ему в ответ. Ситуация мне явно не нравилась.
– Вы появились как раз вовремя, чтобы выручить меня, – сказал я. (Было как раз наоборот). – Я хотел повидать месье Ломье и не знал... Он принимает?
– По всей вероятности, месье.
– Он уехал из "Космополитена"... (кивок головой слуги) ...а в студии я узнал, что он не снимает... (новый кивок) ...и я... короче говоря, я детектив (идиотская улыбка с моей стороны) ...и я раздобыл адрес его убежища. Хотелось бы его повидать.
Вновь кивок головой.
– Конечно, месье. Заведете свою машину или оставите тут?
– Я ее заведу.
– В этом случае я вам открою решетку и предупрежу о вашем визите месье Ломье.
Заезжая во двор, я быстро соображал. Объяснение моего присутствия тут было приемлемым. Повидать его хозяина. Отлично. Но что я теперь выдам Ломье? Невозможно было заговорить об этой истории со стереоскопической съемкой. И вдруг я нашел. Мне пришла в голову идея, которая снимала все проблемы. Правда, от этого пострадает моя репутация в глазах Ломье. Но мне было наплевать на Ломье...
...Впрочем, в этот день его глаза мало что различали. Они были мутными и бессмысленными. Прошел добрый отрезок времени, пока они остановились на мне. Развалившись в кресле кокетливой гостиной, с сигарой во рту, с подносом на расстоянии протянутой волосатой руки, снабженный всем необходимым, чтобы мертвецки напиться, Ломье и сейчас уже был довольно хорош.
– Ну и что? – пролаял он. – Вы ведь приятель Монферье, как вы сказали. Это он вас прислал?
– Нет. Кстати, он вовсе не мой приятель. Я его немного знаю. Как и вас. Вот и все.
– Это подлец.
Он схватил бутылку и налил себе, не предлагая выпить мне.
– Возможно.
– Вы это ему скажите. Я хочу, чтобы вы это ему сказали.
В этот момент через балконную дверь до нас донеслись крики и смех.
– Послушайте-ка этих кретинов, – изрек продюсер. – Видно, у них не все дома. Вы знаете, что они стараются сделать? Еще чуть, и они ворвутся в имение. Смотрят поверх стены. Ищут Денизу Фалез. Пусть ищут. Ее у меня увели, Денизу. Да, но это не пройдет! Проклятье! Заткнутся ли они когда-нибудь!
– Покажитесь, – предложил я. – Это единственный способ.
Он уставился на меня угрожающим взглядом и выругался. Его ругань явно относилась ко мне, никакого сомнения. Это был хороший предлог, чтобы распрощаться.
– Я вернусь, когда вы будете более общительны, – сказал я.
– Останьтесь, – промычал он. – И скажите, зачем вы сюда приехали, поскольку вы тут не по поручению Монферье...
И он выдал мне еще одно ругательство. А! Вот как! Ну что ж...
– Послушайте меня внимательно, – сказал я. – Это стоит того. Позавчера я вам наврал. Я действительно работаю для мадам Роланды Ломье.
– Что?
Он бросил все. Сигару, которая была у него во рту и стакан, который держал в руке. И вскочил со своего кресла. Появись за моей спиной гримасничающий призрак, он не произвел бы на него большего впечатления.
– Да, – продолжал я. – Бывают сделки с Господом Богом.
Он посмотрел на меня, наполовину отрезвев.
– Сделки с Господом Богом, – повторил я, – если вам понятно, что я хочу сказать...
– Чушь, – произнес он. – Я не согласен.
– Хорошо. Тогда мне здесь больше нечего делать.
– Момент! – заорал он.
Его взгляд, устремленный в окно, вернулся ко мне.
– Жан!
Верный слуга явился на зов.
– Принесите другую бутылку. Мне кажется, что господин Нестор Бюрма...
– Не надо, – сказал я. – Раз вы ответили нет, значит нет. Я вам не продавец ковров, и не буду тратить свое время, чтобы торговаться.
Представилась возможность смыться и выйти из этой дурацкой и затруднительной ситуации. Я резко повернулся на каблуках и вышел из комнаты. За своей спиной я услышал, как Ломье разразился дребезжащим смехом пьяницы и чокнулся стаканом с бутылкой или с чем-нибудь другим. Жан проводил меня и, не произнеся ни слова, открыл решетку.
– Салют! – сказал я.
Его глаза были прикованы к юным весельчакам, крикунам и щекотунам, которые шумно возились на террасе соседнего дома.
– Мари Шанталь и компания, – сказал он. – Бездельники, паразиты, охотники подглядеть в замочную скважину.
Добропорядочный пуританин, его лакейское благородие. И в киношных кругах тоже есть всякой твари по паре.
* * *
Я опять взял курс на Париж. Может быть, Адриен Фроман не будет вечно проскальзывать у меня между пальцев. А вдруг он вернулся домой... и я решил побродить поблизости. Но перед тем, как поехать на улицу Жан-Гужон, я остановился у одного бистро и использовал его телефонную кабину, чтобы позвонить в резиденцию Монферье.
– Уже есть результат? – воскликнула мадемуазель Анни, не скрывая своего восхищения. Всего три четверти часа прошло, как она пустила меня по следу, и я произвел на нее впечатление рекордсмена по скорости исполнения.
– Не знаю, – ответил я. – Только что я общался с продюсером Ломье, шефом Денизы Фалез. Он вне себя от ярости по поводу удара, который ему нанес Монферье.
– Ах, вы в курсе?
– Да. Он очень сердит, и я не удивлюсь, если он придумает какой-нибудь трюк, чтобы отплатить Монферье той же монетой.
Мадемуазель Анни засмеялась несколько презрительно:
– В самом деле? Интересно, каким способом?
– Он недавно имел свидание с Адриеном Фроманом. У меня было явное впечатление, что она вздрогнула от неожиданности:
– Что? Фроман... Ломье... Но ведь это невозможно! У Ломье нет денег.
– Так говорят. А я считаю его скорее скупердяем, что не одно и то же.
– Нет, нет, нет. У него нет денег. Это общеизвестная истина. И такая сделка, которая стоит миллионы, особенно с господином Монферье, уже имеющим договоренность...
– Но Ломье все же находит деньги, чтобы делать свои фильмы.
– Ломье... он не идет ни в какое сравнение. (Я явственно слышал, как она барабанит пальцами по своему бюро). Это последний человек, о котором я могла подумать. Вот только, если... Одно из двух, месье Бюрма: или Ломье задумал выманить деньги у Фромана, что было бы довольно забавно, или он является подставным лицом, выбранным именно потому, что, в силу его безденежья, никому и в голову не придет мысль заподозрить его в намерениях ставить нам палки в колеса. Подставное лицо какого-нибудь синдиката... Изучите очень тщательно эту возможность, месье Нестор Бюрма.
– Я сделаю все, что смогу, мадемуазель. Теперь другое... Ломье и Дениза Фалез... – любовники?
– Не могу сказать. Возможно, но я не знаю. Любовные связи этого господина окутаны тайной.
– Да, в этом плане у него, пожалуй, сдвиги по фазе.
Я подошел к стойке, чтобы выпить заказанный мной стакан. Да, пожалуй, он со странностями, этот Ломье. Боялся ли он в самом деле своей жены или ему было на нее начхать? Похоже, что по этому вопросу он каждый день менял свое мнение. Скорее всего, не очень-то боялся и не так уж окружал себя покровом тайны. Тот факт, что он поселился в жилище Денизы Фалез, хотя и в ее отсутствие, мог бы послужить его супруге солидным и законным оружием. В том случае, конечно, если и сама эта супруга не уехала куда-нибудь. Период летних отпусков, как-никак. Его имя и его персона никак не выходили у меня из головы. Это что-то значило, но прежде всего это был отличный способ заработать себе хорошую головную боль, боль в моем бедном черепе, который после встречи с Кловисом не грех было бы и поберечь. Я постарался забыть о Ломье и поехал в сторону улицы Жан-Гужон.
* * *
Адриен Фроман был у себя дома. Он занимал нижний этаж здания, похожего на иностранное посольство, но которое в наши тяжелые времена сдают в пользование частным лицам. Женщина, по виду служанка, без особых сложностей провела меня в гостиную, где находился этот деловой человек. Поигрывая моей визитной карточкой, которую я передал заранее через ту самую служанку, Адриен Фроман внимательно меня рассматривал все с тем же сосредоточенным видом бизнесмена, размышляющего об очень важных делах.
– Месье Нестор Бюрма? – произнес он.
– Да, месье.
– Частный детектив?
– Да, месье.
– Я читал ваше имя в прессе, – осторожно заметил он.
– Возможно.
– И чем я обязан?..
– Частный детектив, месье, занимается самыми разнообразными делами. Слежка, сбор информации, разводы...
– Я не женат, – отрезал он, – а поэтому... (он посмотрел на свои роскошные ручные часы) ...мое время стоит дорого. Перейдем к делу, месье.
– ...разводы, контакты, сделки, переговоры, – продолжил перечисление я, напирая на последнее слово. – Как я понимаю, вы представляете интересы профессора Бореля, изобретателя съемки стереоскопического фильма.
Его глаза загорелись живым интересом:
– Да, я являюсь таким представителем, – сказал он после некоторого раздумья.
– О'кей. Одна очень влиятельная группа поручила мне вступить с вами в переговоры по поводу этого изобретения.
– Какая группа?
Быстрота, с которой он бросился на эту кость, убедила меня, по крайней мере, в одном: наверняка он не заключил никакой сделки с Ломье. Я сказал:
– В данный момент я еще не могу сообщить вам имена этих господ. Я хотел бы только узнать: расположены ли вы рассмотреть наше предложение?
– Только не в этих условиях... – Он пришел в себя так же быстро, как и потерял голову, когда попался на мою удочку. – Скажите сперва, кто вас послал?
– Могу вам только повторить, что в данный момент я обязан соблюдать строжайшую тайну.
– Тогда извините меня. Приходите в другой день, когда секретность будет снята.
– Ладно. Но я вас уверяю, что вы много теряете, не желая меня выслушать.
Я направился к выходу. Медленно. Очень медленно. Он мог передумать. И передумал. Он проводил меня до двери и, якобы собираясь мне ее открыть, закрыл проход.
– Только одно имя, – сказал он. – Чтобы я мог составить себе мнение.
Я отрицательно покачал головой:
– Невозможно сообщить вам, кто составляет эту группу, ни оптом, ни в розницу. Но я могу вам сказать, кто в нее не входит. Ломье.
Он вздрогнул:
– Вот как! Так вы в курсе?
– Всего. Давайте играть в открытую, месье Фроман. Мы знаем, что вы дали обещание кинофирме Монферье, но группа, которую я представляю, достаточно сильна, чтобы пренебречь фирмой Монферье, отстегнуть более крупную сумму, чем Монферье, и реализовать этот стереоскопический фильм раньше его. И если в это время состоится судебный процесс, то мы выйдем и из этого положения. А если Монферье пойдет против вас, что не только возможно, но даже неизбежно, мы надеемся, что вы также справитесь с этим.
Он рассмеялся оглушительным смехом сытого и самоуверенного мошенника:
– Положитесь на меня. Я умею выпутываться из любого положения. И не боюсь ловушек... если вы мне сейчас расставляете нечто вроде этого... что также возможно.
– Но не теряйте ваше время с Ломье, поскольку оно драгоценно, – продолжал я, словно не слышал его слов. – Ломье разорен. Он будет водить вас за нос, а за это время вы прозеваете хорошие возможности. Послушайте-ка, я уверен, что он обещал вам крупную сумму и не выплатил ее в срок, потому что в данный момент снимает очень дорогой фильм, а доходы, на которые он надеялся, задерживаются; а потому ему необходима отсрочка... и так от отсрочки к отсрочке – вы останетесь в дураках.
Хотя я все это кинул наугад, такое поведение Ломье соответствовало его образу. Адриен Фроман ничего не сказал. Однако, по его глазам я прочел, что попал в точку. Это не было сенсационным открытием. И тем не менее, подтверждало мое мнение, что Ломье оперировал один, причем с небольшими средствами, как и предполагала мадемуазель Анни. Она будет рада узнать об этом. Пока на пути Монферье будет всего лишь Ломье, тому нечего волноваться.
– В дураках, – повторил я молчавшему мошеннику. – Подумайте об этом.
– Хорошая мысль, – улыбаясь, ответил он. – Меня не устроит быть одураченным кем бы то ни было. Над вашим предложением можно подумать.
И на этот раз он открыл мне дверь. Я сказал ему, что когда он все обдумает, может позвонить мне по телефону в "Космополитен", и ушел.
* * *
Из кафе "У Франсиса" на площади Альма я позвонил в резиденцию Монферье. Мадемуазель Анни не сможет упрекнуть меня, что я не отрабатываю ее деньги, после того как я спасовал в первом поручении ее шефа:
– Видел Фромана. Вам ничего не грозит. Он и Ломье никогда не придут к соглашению. Ломье действует один, денег не имеет и морочит Фроману голову. Чтобы спутать им карты, я представился последнему посланцем от группы, соперничающей с Монферье. Фроман заинтересовался, но опасается ловушки. Я буду держать с ним связь.
– Отлично, – сказала она. – Но не пренебрегайте Ломье.
– Я думаю, что мне нечего опасаться.
– Не знаю. Со времени нашего последнего разговора я долго размышляла. И вспомнила кое-что о Ломье. У него дурной глаз.
Я не стал возражать, уважая суеверия, бытующие в театральных и кинематографических кругах. Только подумал, что лучше было бы им обратиться к заклинателю духов, а не к частному детективу. Мадемуазель Анни продолжала:
– Если бы какой-нибудь конкурент или собрат, имеющий капитал, захотел, даже нечестным путем, посягнуть на права господина Монферье в отношении этой новой технологии съемок, я не испытывала бы такого отвращения, как по отношению к этому оборванцу Ломье, который ходит кругами вокруг этого изобретения.
– Из-за его дурного глаза?
– Совершенно верно. И не смейтесь надо мной, прошу вас, – добавила она сухим тоном.
– Я и не думаю смеяться над вами. Естественно, у вас есть доказательства?
– Я не нуждаюсь в доказательствах. Я знаю то, что чувствую. И решительно осуждаю господина Монферье за то, что он ни с того ни с сего увлекся этой дурочкой Денизой Фалез и задумал похитить ее у Ломье. Ломье уже и раньше пытался нам нагадить, а господин Монферье своим поведением вообще сделает его своим заклятым врагом. Мне это не нравится, потому что Ломье человек мстительный и...
– И у него дурной глаз.
– Вы смеетесь?
Она не дала мне времени на ответ и продолжала:
– Я вам уже сказала, что мне пришли на память некоторые подробности. Вы слышали когда-нибудь о Пьере Люнеле?
– Пьер Люнель?
Интересно, кончится когда-нибудь эта фантасмагория с именами? Почему каждый раз, когда я слышу одно из имен, мои чувства обостряются, я чувствую необычное напряжение, как будто за ним кто-то стоит, кто-то странный... Мельгано, Ломье... а сейчас еще Пьер Люнель...
– ...Смутно.
– Был такой актер. Вы, безусловно, видели его игру. Примерно два года тому назад он должен был подписать контракт с Ломье. Но дело не состоялось, потому что Люнель предпочел ангажироваться у другого продюсера. Ломье рвал и метал, а также поклялся, что это никому не принесет счастья. И действительно, Пьер Люнель был наркоманом, вылечившимся наркоманом, но...
– Да, да. Монферье мне рассказал эту историю, я ее вспомнил. Этот Люнель предался прежнему греху с небывалым пылом, и начатый фильм не был окончен, или был окончен плохо – все на этом деле погорели.
– Совершенно верно.
– И вы думаете, что Ломье...
– Я сделала вывод об эффективности его дурного глаза... И поэтому считаю желательным, чтобы вы продолжали за ним следить.
– Отлично. Я сделаю все, что могу.
Я вышел из телефонной кабины, плавая в поту. Вернувшись в "Космополитен", справился в администрации, не валяется ли у них где-нибудь биографический справочник деятелей кино. У них этот товар был, я удивился бы, будь это не так. Поискал в справочнике статью, посвященную режиссеру Жаку Дорли, записал адреса и телефоны, по которым с ним можно было связаться, и опять пошел крутить диск. Дорли я нигде не застал, но зато узнал, что имею шанс встретить его в ресторане "Фукетс" в девять часов вечера. Хорошо. Между прочим, пользуясь удобным случаем, я посмотрел в справочнике, что там говорилось о Ломье. Новой для меня оказалась всего одна деталь: кроме уже известных мне – "Космополитена", "Приморских сосен" и бюро своей фирмы – толстяк-продюсер мог обитать еще в одном месте – частном особняке на Московской улице. Похоже, это был дом супругов, и, когда они разошлись, Ломье, наверное, оставил его своей жене. Я решил заглянуть туда и посмотреть, действительно ли мадам Ломье такая ведьма, как ее представляют.
Получилась осечка. Я уже приготовил целую кучу хитроумных вопросов для вытягивания информации из консьержки, но этот запас остался неизрасходованным.
– Господин и госпожа Ломье жили здесь, – сообщила мне привратница, – но они переехали уже почти два года назад.
– И у вас нет их нового адреса? – спросил я.
– Он у меня был, чтобы переправлять почту, вы понимаете? Где-то валяется, надо будет поискать... Но все-таки два года.
Я сунул ей в руку одну купюру:
– Если вы его найдете... Мое имя Бюрма. Живу в "Космополитене" на Елисейских полях. Заранее спасибо.
– Это вам спасибо, но я не могу ничего вам обещать, месье.
– Посмотрим. А как шли их семейные дела?
– Как у всех.