Это была не первая попытка мятежа. Древность знала немало смельчаков, подобных тем, кто посетил царский чертог в то летнее утро.
      Первым пришел глава воинов Набу-наид, вторым – казначей Со, третьим – глава послов Ибу, а четвертым был сам царь.
      Всех слуг отослали прочь и заперли все входы. Лишь после этого царь сошел с трона и обратился к гостям:
      – Друзья мои! Нас здесь четверо, и все мы свободны. Не так уж часто на долю одного поколения выпадает столько бесконтактных. Грех не воспользоваться против тысячелетнего ига, терзающего наш народ. Что скажете?
      – Это не первая попытка мятежа, государь, – с поклоном ответил Со, он был старше их всех. – Те, кто восставал прежде, были сильнее, умнее и бесстрашнее нас. Но все, чего они добились, – безвременная смерть. Разве можем мы ожидать успеха в деле, на котором споткнулись великие? Разве станет кто-либо из нас давать в долг тому, кто заведомо не сможет вернуть? Разве кто-нибудь снарядит путешествие, которое заведомо не окупит себя?
      Царь молчал, и поэтому заговорил глава воинов. Он был самым младшим из всех, и лишь месяц прошел с его свадьбы.
      – Даже если мы обречены на поражение, это не значит, что не нужно бороться, – сказал он. – Выйдя на бой и сложив головы в битве, мы явим доблесть и силу духа нашего народа – явим не только врагу, но и потомкам. Разве не славный пример древних героев дал силы каждому из нас устоять во время Сна? Пока хоть кто-то сопротивляется, порабощение нельзя признать полным. Но если мы не осмелимся даже попробовать – вот это будет подлинное поражение.
      – А что думаешь ты? – спросил царь третьего заговорщика, главу послов, который был скромнейшим из них.
      – Я думаю то же, что думает мой государь, я желаю того же, чего желает мой государь, и я выполню все, что прикажет мой государь.
      После этого царь махнул рукой, повелевая им сесть, и, когда они устроились на скамеечках, вернулся к трону.
      – Я услышал благоразумный, смелый и достойный ответы. То, что сказали вы, успел обдумать и я. Ты осторожен, Со, и твои доводы убедительны. Да, разумный человек обычно не дает в долг тому, кто заведомо не сможет вернуть. Но если в долг попросит твой сын или брат? Если от этого будет зависеть их жизнь? И они заведомо не смогут вернуть? Неужели откажешь?
      – Сыну и брату не откажу, – ответил распорядитель казны. – Если надо будет, и последнее отдам.
      – А разве твой сын и твой брат не порабощены врагом? Разве отцы и матери, жены, братья и сестры каждого из нас не влачат жалкое и презренное полубытие, ежедневно и еженощно питая собою этих чудовищ?
      Никто не ответил ему, и царь продолжил:
      – Ты решителен, Набу-наид. Мужество и величие древних героев звучит в твоих словах. Но все же я не стал бы созывать вас, если бы не рассчитывал на успех моего плана. Наши предшественники были лучше нас, однако они пытались победить, используя знания, полученные от врагов. И терпели поражение. Понятно, что враги никогда не дадут нам знание о том, как их свергнуть.
      Заговорщики безмолвно взирали на государя снизу вверх.
      – Но теперь стали известны важные сведения с того края, где раньше мы их не искали. Глава наблюдателей Кудур-мабук сообщил мне, что на Дальнем Доме власть анаким намного слабее, чем у нас, и большинство живущих там – свободны. Значит, они знают нечто, что может спасти нас. Нам нужно лишь прилететь к ним и выведать этот секрет.
      Царь дал гостям время, чтобы усвоить высказанную мысль. В чертогах стало тихо, как никогда. Выждав один уш, государь возобновил речь:
      – Все уже готово. Дальнелет ждет нас. Ни на кого из контактеров положиться нельзя, поэтому управлять им должны мы. В последние годы я немало времени провел, познавая навыки управления дальнелетом. Четыре – тот минимум членов команды, которого будет достаточно. Я изучил язык обитателей Дальнего Дома. Вы знаете, что времени у нас мало. Враг не может читать мои мысли, но как только я вам их поведал, он знает о них. План следует воплощать немедленно. Я помню твой ответ, Ибу. Это слова верного человека. Как ваш царь я могу приказать вам. Но предпочитаю спросить как свободный свободных: вы со мною?
      – Да! – воскликнул Набу-наид.
      – Да! – повторил Ибу.
      – Бросить семью… бросить все… – проговорил, нахмурившись, Со, словно взвешивая, и затем кивнул: – Да, государь! Мы с тобою!
      – Так поспешим! – Царь сошел с трона, и трое гостей его поднялись.
      Но тут со стороны запертого входа что-то щелкнуло, змейки трещинок побежали по каменной плите, а мгновением спустя она развалилась и с грохотом обрушилась на пол обломками. Взору открылся проем, посреди которого темнела высокая фигура в расшитом узорами черном саване – Главный Контактер Ишме-асаг. Когда пыль осела, он величественно вошел в царские чертоги.
      – Как смеешь ты врываться сюда, Ишме-асаг? – крикнул царь.
      Уста главы контактеров изогнулись в безжизненной усмешке, а из них раздался голос врага:
      – Здесь нет Ишме-асага, а для меня ты – никто. – Вошедший неторопливо оглядел застигнутых врасплох заговорщиков. – Жалкие смертные. Как же вы забавны. Это ведь не первая попытка мятежа. Так ничему и не учитесь. Только что все твои дальнелеты разрушены, царь, руками твоих же подданных. Вы проиграли, даже не начав игры. Ничтожества.
      Пока враг говорил устами Ишме-асага, в проеме за его спиной показалась вторая фигура. В руках у нее торчал ствол, он вздрогнул, и в тот же миг глава контактеров умолк, превратившись в живую статую. Стрелок ступил в чертоги. Ибу, Со и Набу-наид, не сговариваясь, встали плечом к плечу, загораживая царя.
      Вошедший низко поклонился и бросил к ногам заговорщиков парализатор. Стрелком оказался глава наблюдателей Кудур-мабук.
      – Государь, еще не поздно воплотить задуманное, – сообщил он.
      – Без дальнелетов? – Царь покачал головой. – Не один год уйдет, пока мы построим новый! А они и его сломают… Нам не переиграть их. Свободных слишком мало.
      Набу-наид подобрал парализатор и направил его ствол на Кудур-мабука, держа в поле зрения и оцепеневшего Ишме-асага.
      – Государь, есть другой путь, – молвил глава наблюдателей, все так же не поднимая взора. – Вас мало здесь, но на Дальнем Доме свободны почти все. Если захотят прилететь к нам они, враг будет бессилен помешать. Не обязательно лететь к ним, мы можем позвать их сюда.
      – Но у них нет дальнелетов, – возразил глава воинов.
      – Можно сообщить им в письме, как его построить. Люди с Дальнего Дома очень способны.
      – А вдруг они не захотят лететь к нам? – Царь стал задумчив.
      – Риск есть. Однако я уверен, их это заинтересует. Я много лет наблюдал за ними.
      – Но как передать им послание? Ведь обычный способ для нас закрыт. – Царь кивнул на оцепеневшего главу контактеров, в чьих глазах пылала бессильная ярость.
      – Есть возможность, – заговорил глава послов. – Через дваров. Я могу попросить Сарга.
      – Стойте! – крикнул казначей. – Это ловушка! Он же контактер! Он может делать и говорить лишь то, что позволит живущий в нем враг! Нельзя ему верить!
      Установилась тишина. Царь обвел всех взглядом и спросил:
      – Что скажешь, Кудур-мабук?
      Глава наблюдателей ответил не сразу, и голос его был полон волнения, когда он заговорил:
      – Да, я порабощен. Но, клянусь, все, что я сказал, – это мои мысли. Как и вы, государь, я много лет шел к этому дню. Я с вами. Я готов отдать жизнь ради вашего дела! Не понимаю, почему мне сейчас позволяют говорить. Может быть, меня используют. Может быть, они уверены, что нам все равно не удастся отправить письмо…
      – Как можно выиграть, если они видят все наши ходы? – воскликнул Со. – Государь, мы обречены!
      – И все же мы попытаемся! – Царь откинул плащ и направился к выходу.
      За ним последовали остальные. Набу-наид, поравнявшись с Кудур-мабуком, остановился, и они обнялись.
      – Следи за мной, друг, – попросил глава наблюдателей. – Если я поведу себя как-то не так – стреляй.
      Выйдя через разбитые врата в коридор, государь замер, и остальные поняли причину, когда догнали его.
      С обеих сторон коридор был заполнен толпой, в которой плечом к плечу стояли знать и слуги. Глядя пустыми глазами, они синхронно двигали губами, произнося:
      – Это последняя возможность для вас! Остановитесь сейчас и будете прощены. Остановитесь, иначе всех вас ждет суровая кара…

      Когда капитан Муса сердится, он выглядит спокойным. И чем сильнее рассержен, тем спокойнее выглядит. Таким спокойным, как сейчас, я его, пожалуй, не видел за все время полета.
      – Ты не участвуешь в контакте, – чеканная капитанская речь жгла, как раскаленный металл. – Когда прибудем на Аган, останешься в каюте. Ни одного сангнхита не увидишь. Я скорее руку себе отрублю, чем допущу это. А по возвращении на Землю твоя выходка не останется без последствий.
      Сжав кулаки, Муса склонил голову и глухо добавил:
      – Все, Софронов. Можешь идти.
      Я молча повернулся и вышел в безжизненно-серый коридор. На душе было легко и пусто.
      Конечно, капитана можно понять. Мужик-то он, в общем, не злой. Искренне хотел со мной поладить, как и с остальными. Но вот не сложилось. То письма его к жене и детям при последней трансляции не пройдут, то задвижка в душевой сломается, и всякий раз – я крайний. А теперь еще это… До сих пор не пойму, как оно вышло. Даже Зеберг не смог объяснить.
      А Муса и слушать не стал. Сказал, как отрезал. И круто отрезал. Слишком круто.
      Хотя потери-то не такие уж страшные. Ну к чему сангнхитам истории об извращениях императоров Рима или иудейских восстаниях? Если бы еще не арабский блок, капитан и сам бы так сказал.
      И все же на исходе XXV века можно бы и научиться стоять выше этнических разделений.
      Но разве растолкуешь это арабу?
      Я свернул в коридор второго жилого. Мимо просеменил на тонких ножках служебный А-723 – безучастный, как и эти серые стены. Вмазать бы ему по пластиковой башке для острастки, да ладно уж…
 
      Спустя пару минут я остановился возле двери Тези Ябубу и вежливо кашлянул. Люк отъехал в сторону, на свет выглянуло смуглое лицо «ответственного за безопасность».
      – Хау, чийе! – Он улыбнулся и жестом пригласил меня внутрь.
      – Хау, мисун! – ответил я и, наклонившись, вошел.
      Тези Ябубу звал меня «большим братом». Такая лакотская вежливость. Я старше его на два года и в полтора раза шире. Так что оставалось называть его «маленьким братом», если я правильно усвоил перевод. Тези Ябубу принадлежал к племени лакота и был выдвинут Соединенными Штатами. Хотя президентом и большей частью конгрессменов там уже триста лет являются навахо и чероки, Тези Ябубу удалось пробиться для участия в проекте «Контакт» и тем повысить статус своего племени.
      А вот мне, пожалуй, наоборот, понизить…
      Пройдя до «гостевого» одеяла на полу, я привычно уселся на него, а Тези Ябубу тем временем нажал кнопку чайника и начал расставлять пиалы. Обычные бледно-голубые пиалы совершенно не сочетались с обстановкой в каюте индейца.
      Над обстановкой он в свое время потрудился как следует. Свет здесь приглушен вполовину. Стены и потолок темно-коричневого цвета. С помощью тонированной бумаги Тези Ябубу закруглил углы, а лазерным резаком превратил стол из прямоугольного в овальный. Стульев нет – на голом полу лишь пара одеял и спальник. Шкаф не используется – нужные вещи висят по стенам в расшитых бисером мешочках. Там же и «священная картина» с изображением «дедов». Кажется, будто и впрямь из серого коридора звездолета шагнул в настоящее типи, или как там у них национальная изба называется…
      – Ну что, Вася, разнос тебе Муса сделал?
      – Разнос – не то слово. Меня отстранили от программы.
      Индеец удивленно вскинул брови.
      – Как это?
      – А вот так! В контакте не то что участвовать – даже присутствовать не буду. Сангнхита увижу разве что в записях призапа. Сиди в лаборатории и обгладывай косточки, которые бросят другие…
      – Сурово.
      – Да уж. Я, конечно, сплоховал, но и капитан явно перегнул палку. Исчезла-то всего одна пятисотая информации… Ну что там – I век, какие-то религиозные тексты, частично литература… и раздел по истории арабов. Вот Муса и взъелся. Тут уж не повезло, так не повезло.
      – Странно, что не удалось восстановить.
      – Если уж Зеберг не смог… он, кстати, тоже удивлялся.
      С шумом выдыхая пар, чайник щелкнул – готово. Прежде чем взять его, индеец благоговейно посмотрел на вышитых бисером «дедов».
      К слову сказать, Тези Ябубу очень религиозный человек, над чем нередко за глаза подшучивают остальные. Сунь живет как аскет, но если речь заходит о Боге, не упускает случая пошутить. Бонго и Муса – явные атеисты. Зеберг именует себя агностиком, что в его исполнении означает: обо всем болтать, все пробовать, ничему не верить.
      Что до меня, то я крещеный, быть может, единственный на «Арксе», но особо верующим себя тоже не назову. Я признаю, что Бог есть, но о большем предпочитаю не думать. Мой старший братец начал вот вникать, теперь прозябает где-то в глухом северном монастыре на далекой Земле. В мои двадцать семь это рановато.
      Послышалось журчание горячей струи, каюту заполнил аромат жасмина. Тези Ябубу с мягкой улыбкой развернулся ко мне и подал дымящуюся пиалу. Сам, прихватив вторую, присел напротив.
      – Спасибо… – Я подул на чай. – В общем, контакт вы будете устанавливать без меня.
      Нахмурившись, Тези Ябубу провел рукой по длинным черным волосам, с обоих краев заплетенным в косички.
      – Мне кажется, Муса переменит решение, – осторожно произнес индеец. – Сгоряча он так сказал.
      – Хорошо бы. Но капитан не похож на человека, который любит отказываться от своих слов. Так что, считай, теперь на «Арксе» появилась резервация. В ней обитаю я.
      – Не думаю, большой брат, что это корректное сравнение. – Тези Ябубу сделал долгий глоток и продолжил: – Мы с тобой будем общаться, ты сможешь заниматься работой.
      Забыл самое главное сказать: Тези Ябубу – мой друг. С индейцами вообще-то не так легко сдружиться из-за их веками вымученного этноцентризма, но член нашего экипажа в этом плане особенный. Очень любит вашичу, как они называют неиндейцев, даже проработал около года на добровольных началах в белой резервации в Айове. А на «Арксе» почему-то самые теплые чувства стал испытывать ко мне, хотя я ничего специально для этого не делал. Даже называет меня «большим братом», повторяя: «Все – мои родственники».
      Я покачал пиалой, наблюдая, как коричневые волны пытаются дотянуться до краев фарфоровых стенок, и с отрешенным видом изрек:
      – Ну да. На Агане таинственного и неожиданного будет немало. На всех хватит. Кажется, это вы называете Вакан Танка?
      – Нет, Вася, это… другое. Как бы тебе объяснить? Человек значим через свою ответственность в мире, а То – важно намного больше. Через Него, по сравнению с Ним я вижу себя бесконечно малым. Через ощущение величия того, что мен» окружает видимо, я слегка и робко ощущаю еще большее величие Невидимого, радуюсь и наслаждаюсь общностью с Ним…
      Мне это слегка напомнило проповеди братца, но из вежливости я промолчал. Мне таких людей все равно не понять. Я хочу взять от жизни то, что причитается. Я не трогаю Бога, а Он пусть не трогает меня. По-моему, все справедливо. Я свободен. Иду куда хочу.
      Хорошо у Тези Ябубу в каюте. Уютно. Чай вот, правда, остыл. Мысли, словно перекатываясь по фарфоровому ободку, снова и снова исподволь возвращались к моему печальному положению. До прибытия осталось всего три дня. Слишком мало, чтобы что-то исправить…
      – Может, оно и к лучшему, что ты останешься здесь, – неожиданно сказал мой друг. – Несколько ночей назад я постился и курил Трубку. У меня было видение. Деды показали мне…
      – Что?
      Тези Ябубу нахмурился, но продолжил:
      – Нас ждет на Агане что-то плохое.
 
      Шершавый ствол покачивался, отзываясь на прыжки. Ветки прогибались, шурша листвою. Плотные влажные листья нехотя гладили тело, оставляя на коже липкие капли семенного сока. Ничего, речные воды потом все смоют. Энмеркар взобрался еще выше. Край стены уже близок. Еще чуть-чуть… Он скользнул по стволу и встал на выступ ветки, тянувшейся к желтой стене. Отмахнувшись от листьев, с опаской глянул вниз. Не хотелось бы попасться на глаза смотрителю сада, когда до цели рукой подать.
      Редкие прорехи в листве не давали обзора, но, видимо, ярус по-прежнему безлюден. Внизу, у корней чернели следы сандалий от первых неудачных попыток залезть на дерево. Вздохнув, мальчик начал пробираться по ветке, передвигая одну ногу за другой и боязливо придерживаясь за ствол. С новым шагом ветка все больше прогибалась. Внутри что-то замерло и покалывало после каждого движения. Наконец рука, неуверенно касаясь черствой коры, вытянулась до предела. Глядя вверх, Энмеркар отпустил ствол и сделал еще шаг. Ветка затрещала. Нутро сжалось в комок. Он прыгнул, на лету ухватился за край и вкатился на крышу.
      Пару ушев Энмеркар неподвижно лежал, вжимаясь липкой от семенного сока спиной в прохладные камни шестого яруса. Золотистые изгибы неба создавали причудливый рисунок вверху. Ветер ласково овевал тело. Застывший комок внутри разжался, сердце захлестнула волна торжества. Снова удалось! Он приподнялся и глянул через край. До земляного пола пятого яруса не меньше семи его ростов.
      Восхитившись своей удалью, мальчик перевел взгляд на кроны сада четвертого яруса, за ними зеленой полоской виднелся сад третьего яруса, а дальше открывалась размеченная по квадратам «пешеходка». Чуть дальше из нее вырастала соседняя башня, справа высилась вторая, третья… Между ними мелькнула полоска летателя с еле различимыми фигурками…
      Отдышавшись, Энмеркар встал на четвереньки и пополз по каменным плитам. Здесь, как и положено на шестом ярусе, пусто и голо, никаких деревьев. Из центра торчит большой, выложенный желтыми плитками, куб. К нему-то и направлялся Энмеркар, пыхтя и улыбаясь в предвкушении. Только бы отец не заметил! Подобравшись к стене, он скорчился и начал ощупывать стену, снизу вверх. Едва руки поднялись на ладонь выше головы, нагретый солнцем камень исчез. Энмеркар ухватился за невидимый край и, спружинив ногами, перелетел сквозь стену.
      Приземлился неудачно – пятая точка со всего размаху шлепнулась о платформу отцовского летателя. Но оно того стоило – отца удалось застать врасплох. Тот копался в хранильнике, перекладывая сухие листья, вроде тех, что контактеры используют для Напитка Перехода. Обернувшись, отец с изумлением взглянул на сына, а затем рассмеялся.
      – Энмеркар, сколько раз я тебе говорил не лазить сюда по деревьям? – спросил он, захлопнув дверцу хранильника.
      Мальчик улыбнулся в ответ, радостно впившись взглядом в глаза отца. Потом встал с металлической платформы и сошел на теплую циновку. Больше всего на свете он любил смотреть в отцовские глаза. Ни у кого из взрослых в городе больше не было таких глаз. Разве что у дяди Со. Но дядю Со он видел только раз, очень давно. Энмеркар помнил о нем еще меньше, чем о матери. Память смутно сохранила материнское лицо, запомнилось, что у нее были обычные глаза. Как у всех взрослых. А у папы – необычные. Живые, добрые, настоящие… Даже переливы небесной пелены могли со временем наскучить, но не папины глаза.
      – И какой же повод ты выдумал на сей раз? – добродушно поинтересовался отец, не дождавшись ответа.
      Энмеркар неторопливо прошелся по кабинету, потирая ушибленное место.
      – Сколько осталось до ихприлета? – спросил он, трогая пальцем деревянный Круг Мужества на стене.
      – Три захода Уту. – Отец сел рядом с воздушной плитой.
      – Вот именно! – воскликнул Энмеркар. – Ты ведь обещал! Помнишь?
      – Конечно, помню, – ответил отец и бросил жестяной кубик.
      Энмеркар поймал на лету.
      – Это правда ихмузыка? – спросил он, разглядывая подарок.
      – Правда. Кое-что из нее. Однако, зная твердость сердца сына своего, я по-прежнему теряюсь в догадках, почему нельзя было потерпеть с этим до захода Уту?
      – Мне скучно, – признался Энмеркар. – Магану теперь не хочет играть со мной.
      – Поссорились?
      – Нет. Он слышал Песню. Еще вчера. Поэтому он ни с кем не разговаривает. И в Дом Табличек сегодня не пришел. Я отыскал его, но он убежал. Он пьет бессонное снадобье, чтобы не заснуть и не увидеть Сон.
      Прислонившись к стенке, отец нахмурился, и глаза его стали до странного похожи на задумчиво-переливчатое небо. Набрав побольше воздуха, Энмеркар осмелился перейти к тому, ради чего на самом деле спешил сюда:
      – Папа… я подумал… может, если сказать Магану про то, что онипринесут нам, то ему будет легче…
      Отец вздохнул и покачал головой.
      – На то он и секрет, Энмеркар, что его нельзя никому раскрывать. Но ты, как друг, должен поддержать Магану любым иным способом. Ему сейчас тяжело. Побудь с ним эти дни. Разговори его. Все, чем полнится сердце, пусть тебе оно скажет. Может быть, твоему другу удастся продержаться…
      Энмеркар замолчал, глядя, как темнеют соседние башни, зловеще неподвижные на фоне утекающего вдаль неба.
      – Можно я хотя бы дам ему послушать ихмузыку?
      – Да, – кивнул отец. – Это можно.
 
      Последующие три дня для меня стали временем самобичевания и отверженности. Что бы там ни говорил Тези Ябубу, а ощущал я себя как настоящий вашичу в резервации.
      Я никуда не ходил, кроме нужника и виртокамеры. Не ел вместе со всеми – приказ Мусы распространялся и на это. Еду приносили друзья – Тези Ябубу или Сунь, навещавшие «блудного сына». Они подолгу засиживались у меня, потом уходили, уступая место апатии. Я валялся на койке под монотонное мурлыканье музыки. Или уходил гулять в виртал, по столицам мира, или еще кое-куда. Не раз садился корпеть над диссертацией, но работа не шла.
      Лучше удавалось писать письма Анне – остроносенькой блондинке из центра предполетной подготовки. Я не женат, и подружки у меня давно не было, после возвращения с Меркурия и отдохнуть толком не успел. Анна сразу запала в душу, но слишком мимолетны оказались наши встречи, чтобы вылиться в серьезное увлечение. Тем не менее в полете мне было приятно вспоминать о ней, воспоминания согревали сердце. Конечно, за те два года, что нас не будет на Земле, она, вероятно, успеет найти себе кого-нибудь, но… может, и нет. Как знать? Чем больше я о ней думал, тем сильнее казалось, что я влюблен. И немудрено, ведь на корабле ни одной женщины, лишь воспоминания о них да дразнящие виртуальные образы.
      В целях самоукорения я настроил персоналку постоянно повторять:
      – Васька – дурак! Васька – позор человечества! Васька – новый Герострат!
      Кстати, забыл сказать: Васька – это не от «Василий», а от «Вассиан». Так уж меня родители назвали.
      Как-то раз я нашел на полу каюты странный приборчик. Вроде электроблокнота, но более узкий. Хозяин находки вел какой-то отсчет. По нарастающей шли числа, и напротив каждого стояло поясняющее слово. С удивлением обнаружил возле двух последних – 1012 и 1013, свое имя. Более ранние числа иногда сопровождались именами других членов экипажа. Я показал находку Тези Ябубу и тот узнал в ней вещицу Суня. Сунь был несказанно рад и одновременно смущен. От моего шутливого предположения насчет имен в книжке – уж не ставит ли он тайные опыты на коллегах – он смутился еще больше, принялся извиняться со всей китайской церемонностью, но вразумительного ответа так и не дал.
      Что ж, каждого из нас обязали завести себе какое-нибудь хобби на время полета. Должно быть, наш бортинженер выбрал нечто более оригинальное, чем бисероплетение Тези Ябубу, рифмоплетство Зеберга, музыкальные опыты Мусы или мои научно-исторические потуги. Как бы то ни было, этот эпизод несколько разогнал скуку и позволил отвлечься, тренируясь в построении гипотез о загадочном списке Суня.
      Вечером третьего дня свершилось: мы вышли на орбиту Агана. Скуке настал конец. Тези Ябубу и Сунь взахлеб рассказывали о первых результатах сканирования. Атмосфера почти идентична земной – разве что С02 поменьше. Аган всего на пару сотен километров превосходит Землю в диаметре. Сила притяжения почти равна. Один огромный океан, один материк и множество архипелагов. Космическая съемка показала при увеличении четыре относительно крупных города – все на континенте. Зеберг выслал мне по внутренней сети снимки. Очень любезно с его стороны. Я действительно был тронут. Не ожидал.
      То, что Уту похожа на Солнце, известно было давно, и я не сильно удивился сходству Агана с Землей. Сутки меньше на три часа, год длиннее на сорок с лишним дней, но это не мешало вполне пригодному для человеческого обитания климату. Целый институт, проектировавший наши универсальные скафандры, работал, выходит, впустую. Что же за существа здесь живут?
      Напрашивалась мысль, что они, по аналогии, должны быть похожи на нас. Впрочем, судя по снимкам из космоса, города сангнхитов мало похожи на человеческие.
      Две другие планеты – скальная глыба у самой звезды и гигантский газовый шар, чертивший своей орбитой пределы системы, не предусматривали возможностей для обитания живых существ. Тем не менее, разбираясь с малопонятными, но от того еще более интригующими сведениями о диаметре каждой из них, расстоянии от светила, периодах вращения и обращения, составе атмосферы, давлении и температуре на поверхности, и тому подобном, мне удалось существенно скрасить заточение.
      На четвертый день, спустя час после обеда, голос Мусы в динамиках объявил о начале посадки. Я лег на койку. Из стены вылезла крышка и опустилась надо мной. Створки саркофага сомкнулись. Теперь оставалось только ждать.
      Корпус завибрировал. Донесся гул. Нарастающее ощущение тяжести, словно тебя распластывает, как тесто под мозолистыми руками доброй хозяйки. В этот момент все остальные члены команды, кроме Суня, находятся в точно таком же положении и испытывают то же самое. Интересно, о чем они думают?
      Наверное, о сангнхитах. Забавно будет, если Суню не удастся благополучно посадить «Аркс» и нас размажет по гостеприимной поверхности Агана. Что тогда? С Земли вышлют вторую экспедицию. Слишком уж лакомым кажется этот контакт, чтобы от него отказываться из-за наших шести смертей. Или нет?
      Занятные, наверное, эти сангнхиты. Веками человечество бредило: одни ли мы во вселенной? Сотни невероятных проектов, тысячи безуспешных попыток… Наконец успокоились: одни. И не успели успокоиться, как на тебе: ПОСЛАНИЕ ОТ ВНЕЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Больше похожее на записку для уборщицы. Это послание я запомнил дословно, благо, слов было не так уж много:
       «Уважаемые правители планеты Земля!
       Будьте добры, пришлите к нам представителей для контакта к 2479 году по вашему летоисчислению.
       Заранее благодарны.
       Раса сангнхитов, галактика Млечного Пути, звезда HD 70642 (Уту), вторая планета (Аган)».
      К посланию прилагалась техинформация и чертежи сверхсветового двигателя. Составлено, разумеется, на первом земном. Примечательно, что на наших картах уже была звезда, в незапамятные времена названная Уту. И примерно за год до «послания» звезда погасла. Любопытное совпадение.
      На призыв откликнулись главы правительств России, Китайской империи, Франкогермании, Объединенной Африки, Союза Арабских Коммунистических Республик и Соединенных Штатов Америки.
      В принципе это было не опаснее путешествий средневековых купцов, отправлявшихся на свой страх и риск в неведомые земли, населенные столь же неведомыми обитателями. Неудачи и гибель одних вовсе не останавливали новых. Так и здесь: независимо от того, чем закончится наша экспедиция, маршрут «Земля – Аган» обречен рано или поздно стать торным. В свое время пройдут по нему и торговые, и туристические, и военные корабли… Но и от нас зависело многое. Все отобранные в экспедицию – опытные космонавты. Муса и Сунь – и вовсе офицеры. У меня за спиной не один полет и я единственный, кто пережил катастрофу на Меркурии-4.
      Как бы ни выглядели внешне обитатели Агана, внутренне они мне казались надменными. И стиль послания, и даже само название их говорили об этом. Нельзя произнести «сангнхит» быстро, по ходу с остальной речью, перед этим словом язык невольно должен остановиться, словно почтительный простолюдин перед знатным вельможей, и затем произнести, тщательно выговаривая каждый звук. Впрочем, в нашей речи мы обычно упрощали до «сангхиты» или даже «санхиты».
      Меня вдавило сильнее. Корпус затрясло. Закопошились недобрые предчувствия. Помолиться, что ли? Я покачал головой, отгоняя странные мысли. Интересно, сколько мы пробудем на Агане? Может, Муса после первого контакта переменит решение? Разве перед лицом великого не покажется мелочью мой нелепый проступок? Во всяком случае, когда через четыре часа после контакта сработает позывной и они вернутся на корабль, я пройду в кают-компанию вместе со всеми, чтобы просмотреть увиденное ими – с записей призапов. Этого меня никто лишить не вправе.
      Гудение прекратилось. Тяжесть отпустила. Долгожданный щелчок и время гробового заточения окончилось. Я сел и прислушался к себе. Мы – на чужой обитаемой планете. Впервые в истории. Что я чувствую в этот момент?
      Ничего.
      Хотя нет, что-то ноет внутри, словно ветер гуляет в душе. Занятно. Может, Тези Ябубу и прав. Может, и впрямь лучше остаться. Почему-то мне и самому вдруг расхотелось покидать «Аркс».
      Пискнул входной сигнал, и люк отъехал в сторону. Потянуло знакомым запахом одеколона, и я не удивился, увидев рыжую шевелюру, насмешливые глаза, длинное лицо – Зеберг.
      – Собирайся, Вася. Ты участвуешь в контакте вместе со всеми.
      – Да ладно тебе!
      – Как знаешь. Но советую не дожидаться, пока придет Муса. Он не в духе. Именно из-за тебя. Сангнхиты передали, что на встрече должны присутствовать все члены экипажа. Муса решил не рисковать.
      И правильно сделал! Ах, Муса, ах, алмаз моего сердца! Мне не надо было десять раз повторять. Я наспех напялил парадный костюм, прикрепил к груди призап, сунул в карман рацию и выскочил из каюты. Вдвоем с долговязым Зебергом мы бойко затопали по коридору. Очень удачно, что вызволять меня послали именно программиста. Можно кое-как войти в курс дела:
      – Что показало сканирование?
      – Довольно много занятного. Все требует дальнейшего изучения. Неожиданное и вполне ясное одно: компьютер определил сангнхитов как людей. По крайней мере биологически.
      – Людей? Может, гуманоидов, похожих на людей?
      – Тогда они столь похожи, что наша сверхмощная железяка не способна отличить. А я в таком случае не вижу особой разницы.
      – Люди… – У меня невольно засосало под ложечкой. – Может, именно они в древности заселили Землю? Впрочем, не исключено, что эти «люди» – лишь биоты, воссозданные настоящими обитателями Агана, чтобы нам легче общаться? По типу того, как они писали на первом земном? Или, быть может, сангнхиты – полиморфные организмы, способные принимать любую форму, в зависимости от надобности?
      – У тебя подвижное воображение, Вася. – Вечный спорщик Зеберг осклабился. – Живи мы лет пятьсот назад, ты не преминул бы еще сообразить, что эволюция на разных мирах протекает по одному сценарию…
      Свернув возле оранжереи, мы перешли в первый рабочий.
      – Не вижу связи. В отличие от этого наукообразного бреда мои гипотезы вполне приемлемы.
      – Нуда, конечно.
      – А сам ты как объясняешь?
      – Никак. Я хоть и пишу на досуге стишки, но в работе, Вася, привык иметь дело с фактами, достаточными для того, чтобы делать выводы. Пока что их недостаточно.
      – Ну а предварительные гипотезы?
      – Извини, Вася, – усмехнулся немец, сворачивая влево. – Пока что моя муза спит. – Мы миновали темнеющие за стеклом фигуры боевых роботов. – Что ж, почти пришли. Спроси у Тези Ябубу – может, ему духи что-нибудь нашептали?
      Разумеется, наткнувшись на яростный взор Мусы, я никого спрашивать не стал, а тихонько отошел в сторону. Ко мне шагнул Тези Ябубу и одобряюще улыбнулся. Сунь обернулся и кивнул. Бонго пренебрежительно скосил глазами. Все, кроме меня, вылизаны и подтянуты. Все, включая меня, на нервах, стоят перед скучной металлической стеной.
      Какой он на ощупь, чужой мир? Предвкушение холодными волнами захлестывало нутро, разбиваясь на тысячи брызг об утесы непонятной тревоги, охватившей нас. Вспомнилось, как я впервые увидел море и ступил в его соленую воду. Ощущения точно такие же. Металлическую стену прорезала полоса света – створки шлюза начали раскрываться.
      Самое первое – воздух. Терпкий, влажный и почему-то немного острый. Диковинные травы и неведомые создания чудились в нем. Полоса света расширилась до размера ладони. Запах стал сильнее. Взгляды жадно устремились сквозь узкий проем. Видно было пока немного: ровная поверхность, покрытая тонким узором, в отдалении – три человеческие фигуры. Одеты во что-то неприглядное, вроде тренировочных костюмов. Больше ничего разглядеть не получалось.
      Нервное молчание стянуло лица.
      Наконец шлюз открылся. Бесшумно заработал эскалатор. Первыми на убегающие вниз ступени встали Муса и Зеберг, затем Бонго и Сунь, последними – мы с Тези Ябубу.
      Снаружи оказалось теплее, чем в утробе звездолета, но жары не было. Стоя на эскалаторе, мы оставались неподвижны, лишь длинные черные волосы Тези Ябубу в легкой струе воздуха колыхались как морские водоросли. Узорчатая поверхность приближалась. Интересно, из чего она сделана? Огромный металлический потолок – брюхо «Аркса» над нами – начал уходить назад, раскрывая небо. Небо Агана…
      У меня аж дух захватило. От края до края раскинулась перламутровая пелена с тончайшими переливами то в глубокую синеву, то в тяжелый фиолет. Прожилки пелены горели золотом, сокрытое от глаз светило высвечивало их, словно перья феникса. По интенсивности горения «перьев» казалось, будто пелена скрывает не одно, а два светила, хотя я понимал, что это всего лишь оптический эффект.
      Странное чувство будил вид местного неба: словно смотришь в зеркало и видишь в отражении чужое лицо. Но это не пугало, а завораживало. Я посмотрел на фигурки сангнхитов. Мы теперь в их власти. На их территории. Они могут сделать с нами все, что хотят. Щупальца страха шевельнулись в глубине. Промелькнули причудливые грезы: полуголые дикари приносят нас в жертву своим богам, существа в белых халатах разрезают нас скальпелями и готовят к жутким экспериментам… Нахмурившись, я отогнал глупые мысли.
      Встречали нас довольно скромно. Ни огромной ликующей толпы, ни великого войска от края до края… Усмехнувшись, я перевел взгляд дальше. На узорчатой поверхности лежали две широкие металлические платформы, словно постаменты для еще несозданных памятников. Уж не для наших ли? За ними шла рыхлая земля. Вдали виднелись желто-зеленые пирамидки с размытыми контурами.
      Эскалатор выплюнул нас на поверхность. Сердца застучали сильнее. Наконец мы приблизились достаточно для того, чтобы стали различимы…
      Они!
      Сангнхиты!
      Глаза у них очень крупные, глубокого карего цвета, почти черные. Уши тоже больше человеческих. Смуглая кожа отливает синевой, волосы обриты, а из растительности на лицах только ресницы.
      Вот и все, что отличает их от нас. В остальном – обычные люди. Ни хвостов, ни клешней, ни щупалец, ни трех голов, ни глаз на стебельках… Люди как люди. Черты лиц и пропорции тел правильные. Не сказать чтобы красавцы, но и не уроды. Ничего особенного. Кроме разве что еще одного: взгляда.
      У среднего и правого сангнхитов было невероятно тяжелое выражение неподвижных глаз, словно смотришь в пропасть, дно которой сокрыл непроницаемый мрак. Взгляд осьминога и то человечнее. Но зато у третьего, что стоял слева, взгляд самый что ни на есть человеческий: живой, подвижный, осмысленный. Окна дома, а не распахнутый зев бездны.
      Они были одновременно и похожи, и отличны от нас, и чем больше я смотрел, тем сильнее казалось, что глаз не улавливает всех оттенков того и другого.
      Шею каждого обтягивал шнур с большим серебряным кольцом, на щиколотках и запястьях красовались металлические обручи. Обладателем «человеческого» взгляда был худой, мужественного вида сангнхит с энергичными чертами сухощавого лица. Я заметил, что у него, в отличие от других, кольца нет – пустой шнурок. Следующий – самый высокий и старший, лицо имел надменное, с поджатыми губами и лбом, перерезанным вертикальной морщиной. Правый же оказался невысок, коренаст, с толстой шеей и круглым, невыразительным лицом.
      Тот, что стоял посередине, заговорил, и мы почему-то не удивились, услышав речь на первом земном. Гораздо удивительнее показался сам голос: глубокий, объемный и как бы двойной, словно говорили одновременно два человека с разными, гармонично сочетающимися, тембрами. Очень красивый и завораживающий голос:
      – От имени Ут-Напишти Сто Пятьдесят Второго, повелителя планеты Аган, мы рады приветствовать торговую делегацию Дальнего Дома. – Речь сангнхита текла плавно, как река, лишь слабый, еле приметный акцент придавал ее течению своеобразный колорит. – Перед вами Главный Контактер Кудур-мабук. По правую руку от меня Глава воинов Набу-наид. По левую руку от меня Глава торговцев Иддин-даган. Мы облечены властью вести с вами торги.
      Вот и первая неожиданность. Как торговую делегацию мы себя не рассматривали. Конечно, на «Арксе» лежало много всякого добра, но все задумывалось как дары, а наша основная цель – первый контакт, не более. Впрочем, почему бы дары не сделать товаром?
      Откашлявшись, Муса аль-Ас торжественно объявил:
      – От имени жителей Земли мы приветствуем народ сангнхитов и славного Ут-Напишти Сто Пятьдесят Второго. С радостью примем участие в торгах. Переговоры с нашей стороны будет вести Вассиан Софронов. Другие члены экипажа поучаствуют в культурной программе.
      Вот так: обухом по голове, как говорили древние. Под пристальными взорами сангнхитов ребята невольно расступились, раскрывая меня. Я не успел еще отойти от первого шока, как тут же был шокирован сугубо: Муса церемонно развернулся в мою сторону и низко поклонился. У меня аж колени подогнулись. Вот те на! Да что же здесь происходит?
      – Переговоры с нашей стороны будет вести Глава торговцев Иддин-даган, – мерно объявил завораживающий голос Главного Контактера.
      И тут, едва оправившись от потрясения, неожиданно для себя я четко произнес:
      – Я буду разговаривать с Набу-наидом.
      Ребята удивленно оглянулись. Помедлив, Кудур-мабук кивнул:
      – Как тебе угодно.
      Я с опаской взглянул на Главу воинов. Он тоже внимательно смотрел на меня, но ни удивления, ни недовольства не показывал.
      – Ты отправишься с Набу-наидом, – продолжал Кудур-мабук. – Остальных я прошу идти за мной.
      Кивнув, уж не поклон ли это? – Главный Контактер показал нам спину. То же сделали его спутники. Сангнхиты направились к платформам. Переглянувшись, мы пошли следом. Со спины можно было пытливо рассмотреть облачения аборигенов. Они выглядели как облегающая сплошная одежда из играющей тенями золотистой ткани, которая, впрочем, больше напоминала жидкий металл вроде ртути. Я посмотрел под ноги. Узорчатая поверхность состояла из плотно пригнанных друг к другу маленьких плиточек, белых и черных. Черные, слагаясь в линии, составляли непонятный асимметричный узор.
      У платформ сангнхиты разделились: Иддин-даган и Кудур-мабук взошли на правую, а Набу-наид – на левую. Муса, Бонго, Зеберг, Сунь и Тези Ябубу направились вправо, к Главному Контактеру. Я невольно замешкался: что-то в сердце кольнуло, будто смутная тревога… Всего один миг я всматривался в удаляющиеся спины друзей. Ни один из них не оглянулся.
      Спокойный взгляд одинокого, как и я, Главы воинов заставил меня пойти дальше. Несколько шагов – и я ступил на гладкую металлическую поверхность, где сразу отошел в другой конец, подальше от сангнхита. Наш постамент оторвался от плоскости и взмыл вверх. Ни нахлынувшей тяжести, ни свежести воздушного потока я при этом не ощутил. Другая платформа – с двумя сангнхитами и пятью землянами – уже была в воздухе.
      За секунду до того, как платформы разлетелись, я вспомнил о друге и взглянул в глаза Тези Ябубу. Они были полны ужаса. И тут нашу платформу дернуло и понесло в другую сторону. С недоумением провожал я взглядом полоску с человеческими фигурками, стремительно уменьшавшуюся на фоне загадочного неба Агана. Чего мог испугаться наш ответственный за безопасность? Какие-то чудные все нынче. Муса не похож на себя, Тези Ябубу сам не свой…
      А я? Вроде оставался собой, но и в моей душе ощущалось что-то необычное с того момента, как раскрылись створки люка. Что ж, рано или поздно все тайное станет явным. А пока сангнхитская платформа с остальным экипажем «Аркса» превратилась в точку и растворилась в играющем переливами небе, которое то и дело притягивало к себе взгляд, мутной тенью отражаясь в душе. Оно не было низким, как земное при сильной облачности, но из-за отсутствия любого просвета казалось, что оно не настоящее, а лишь завеса, которой сокрыто подлинное небо от живущих внизу. Интенсивность горения золотых изгибов по-прежнему внушала мысль о двух солнцах с той стороны.
      Мы уже поднялись высоко, когда я обернулся и посмотрел на «Аркс». Неожиданно комок асимметричных линий сложился в единое целое, оказавшись огромным и подробным изображением Северного полушария Земли. Наш звездолет покоился как раз в районе казахских степей. На секунду меня захлестнула ностальгия… А еще страх.
      Все последние дни естество мое стремилось к контакту, как набегающая волна к берегу, и вот, обрушившись на твердь реальности, подобно той же волне, душа моя трусливо откатывалась, стремясь назад, в привычную пучину корабельной жизни. Я ведь вовсе не собирался вести переговоры в одиночку; участвовать должны были все, говорить – Бонго, а возглавлять – капитан…
      Почему Муса так поступил?
      Ладно, теперь ничего не поправишь. Для поддержания духа осталось лишь старое испытанное средство: представить, что все уже позади, а то, что я вижу, – не более чем воспоминание. Воспоминание о давнем сне.
      Глядя вперед, я с интересом ждал появления сангнхитского города – а мы направлялись именно туда. Вот показалась массивная каменная стена с монументальными воротами. На стене через равные промежутки красовались скульптуры, рассмотреть которые с такого расстояния было не под силу. За стенами открывалось бескрайнее пространство, поделенное на квадраты, выложенные из гигантских плит.
      Ha значительном удалении друг от друга высились мощные ступенчатые пирамиды. Они состояли из семи ступеней или ярусов. На каждом ярусе были разбиты сады из низких, кривых деревьев. Располагаясь в шахматном порядке, пирамиды тянулись почти до горизонта. Где-то слева блеснул синий изгиб, перерезаюший город – река или канал.
      Мы снизились и сбавили скорость. Сангнхит стоял на противоположном конце платформы, лицом по направлению движения, спиной ко мне. Я вглядывался вниз, стараясь уловить и осмыслить как можно больше. Кое-что сразу бросилось в глаза.
      Для города в земном представлении здесь было слишком мало жителей. Мы летели изрядно, но сангнхитов я заметил от силы десятка полтора, да пару раз вдали промелькнули такие же платформы, как наша. Никаких следов колесной техники. Из строений только огромные пирамиды, меньше всего похожие на жилые дома – все стены были без окон. Что же там? Фабрики? Храмы? Хранилища? И где тогда живут сангнхиты? Под землей? Или на этой поверхности стоит множество зданий, сокрытых от взора голограммой?
      В Москве я видел небоскребы в два, а то и в три раза выше здешних пирамид, однако заключенный в их необычных пропорциях магнетизм производил впечатление куда большей мощи и величия, порождая внутри почти благоговение. И хотя по отдельности вблизи было ясно видно, что они устроены одинаково, издали казалось, будто все пирамиды разные.
      Что ж. Все эти образы, тайны и диковинки добросовестно переносил на поверхность мини-диска закрепленный на груди призап. Еще четыре часа – и сигнал с «Аркса» вырвет меня из гипнотического омута сангнхитской реальности. Родные земные машины, многократно обруганные Зебергом, обработают полученную информацию и сорвут налет таинственности со многих загадок. Наверняка здесь все намного проще, чем выглядит.
      Пролетая мимо очередной пирамиды, я не выдержал и ткнул пальцем:
      – Что это?
      – Дом Поднятия Головы. А правее – Дом Табличек. – Тон Главы воинов был не очень любезен. При ответе он даже не повернулся ко мне.
      Я замолчал.
      У следующей пирамиды платформа зависла, прямо над квадратной крышей верхнего яруса, и начала плавно снижаться.
      – Надеюсь, Вассиан, – заговорил сангнхит, – ты будешь снисходителен: мой кабинет не вполне готов.
      – Ничего страшного.
      Я поискал, чего бы можно еще добавить, но ничего лучше не придумал.
      Под нами росла каменная плита крыши. Летучий постамент опускался, сбавляя скорость. За мгновение до посадки я рефлекторно собрался, готовясь к столкновению. Но его не последовало: платформа прошла сквозь камень и, не останавливаясь, продолжила спуск. Меня охватила жуть при виде того, как шероховатая поверхность поглощает мои ноги. Но, погружаясь, я ничего не чувствовал. Сангнхит оставался невозмутим. Еще мгновение – и я ушел в пыльную плиту по грудь. Перед глазами мелькнули желтые песчинки, а затем неуловимый барьер прокатился по глазам и здешнее безумное небо снова встретилось с моим взглядом. В тот же момент мы приземлились. Набу-наид сошел с платформы на покрытый циновками пол. Я наскоро осмотрелся.
      Мы стояли в просторной квадратной беседке. Стенки ее возвышались от силы на метр от пола, за ними пестрел пейзаж сангнхитского города, а над головой раскинулась небесная высь. Выходит, моя гипотеза о голограммах была недалека от истины.
      Напротив меня, прямо в воздухе, висела металлическая плита с желтым шаром. Слева от нее белела заурядная табуретка, такую и на Земле можно встретить. Еще левее к голой стене крепилось сплошное деревянное колесо. По тесаным камням вился растительный орнамент – виноградная лоза. Хотя, присмотревшись, я понял – это что-то другое. Вдоль правой стены стоял длинный металлический шкаф ярко-синего цвета со множеством дверок, вроде камеры хранения на вокзале. Больше я ничего не заметил.
      Повернувшись, Набу-наид указал на табурет:
      – Прошу садиться.
      Подойдя, я осторожно сел. Да, обычная табуретка. Сангнхит тем временем копался в шкафу, повернувшись ко мне спиной. Я пытливо осмотрел парящую передо мной квадратную плиту. Под ней совершенно ничего не было, и она не касалась стены. Неужто эти ребята открыли антигравитацию?
      На плите лежал золотой шар размером с кулак, и со странной игрой переливов, будто внутри него что-то происходило. Вокруг шара были разбросаны смятые фигурки из фольги.
      Глядя на них, я решился:
      – Набу-наид… можно задать вопрос?
      Хозяин развернулся, держа в руках трехногую табуретку, и довольно приподнял брови.
      – Я вижу, ты деловой человек. Мы полагали, что после долгого перелета тебе захочется отдохнуть. Но раз ты желаешь приступить к торгам немедленно, то я…
      – Нет, – мои губы изобразили улыбку, – я только хотел спросить…
      – Спросить? То есть получить информацию? Но обмен информацией и есть предмет торга. Разве не за этим вы прилетели? – Набу-наид вытащил из шкафа четвертую ножку и принялся вкручивать ее в пустой конец, не сводя с меня испытующего взгляда.
      – Да, за этим. Но для начала я хотел бы удостовериться… Вроде того, как при покупке ягод продавец дает попробовать парочку. Бесплатно. Чтобы покупатель мог оценить качество товара. – Еще одна попытка улыбнуться. На самом деле мне здесь было крайне неловко. Как на экзамене, к которому толком не подготовился.
      – У вас так делают? Занятно, – закончив с табуреткой, сангнхит поставил ее по ту сторону висящей в воздухе плиты и непринужденно сел. – Ну что ж, задавай свою пару вопросов. – Кончики четко очерченных губ сангнхита приветливо приподнялись.
      За первым вопросом мне в карман лезть не пришлось:
      – Почему вы так похожи на людей?
      – Потому что мы люди. – Широким жестом он смахнул завитушки из фольги на пол и облокотился о подвешенный «стол».
      Что ж, компьютеры и на этот раз не ошиблись. Я немного помолчал – вдруг Набу-наид добавит чего-нибудь. Но уточнения не последовало и я продолжил:
      – Нашу планету в древности колонизировали вы?
      Улыбка сангнхита проступила ярче:
      – Это была бы большая честь для нас. Нет, Земля – наша древняя родина.
      – Как же вы оказались здесь?
      Глава воинов с улыбкой наклонил голову, загородив одну из пирамид, торчавших на фоне:
      – Уже третий вопрос, не так ли, господин Софронов?
      «Да, здесь все серьезно», – подумал я и достал рацию.
      – Могу ли я поговорить с начальством?
      – Пожалуйста. – Набу-наид дипломатично встал и отошел к шкафу.
      Я поднес рацию к уху и нажал кнопку. Послышался смех на фоне, а затем звук, похожий на звон бокалов. Через секунду Муса раздраженно спросил:
      – Ну что там, Софронов?
      – Капитан, торги состоят в обмене информацией. Могу ли я начинать?
      – Ты еще не начал? А для чего тебя туда послали, Софронов, как не для торгов?! Занимайся делом и не отвлекай меня по пустякам!
      – Капитан, правильно ли я понял, что должен действовать по своему усмотрению?
      – Да, – рявкнул Муса, и за миг до отключения я успел услышать бульканье заливаемой в горло жидкости. Что они там делают? Если то, что я думаю, то это совсем не похоже на Мусу. И куда подевалось его хваленое спокойствие? Ну да ладно. Темневшие вдали сангнхитские пирамиды с крамольным упрямством вавилонской башни цеплялись за неспокойное небо. Сам пейзаж навевал тягостную решимость работать. Работать одному.
      Я повернулся к Набу-наиду:
      – Давай приступим к торгам. Какие сведения вы хотите получить?
      – У нас не совсем равное положение. Мы издавна наблюдаем за вами и много узнали самостоятельно. Даже успели выучить ваш язык, готовясь к встрече. Вы же обратили внимание на нас совсем недавно и не знаете почти ничего. Мне кажется более честным, если ты будешь получать интересующую информацию до тех пор, пока ее не станет достаточно для того, чтобы мы выдвинули свои пожелания. Нужно понять, насколько ценная информация вас интересует. Поэтому мне будет легче, если начнешь ты.
      – Ну что ж… – На секунду я засомневался, но любопытство пересилило. – Ты сказал, что вы с Земли. Но как и почему вы оказались тут?
      – Мы бежали. Наш народ теснила другая цивилизация. Очень давно. По-вашему четыре с половиной тысячи лет назад. Наши предки разработали проект переселения, чтобы спастись от гибели на Земле. Проект занял много времени и сил, но в итоге нам удалось заселить две планеты земного типа, а затем еще три. Те же, кто остался, потерпели поражение. Наша земная культура погибла и исчезла почти бесследно. Выжившие смешались с дикими народами и быстро потеряли себя.
      – Четыре тысячи лет назад на Земле была цивилизация, способная к межзвездным перелетам? Это уж как-то слишком…
      – Почему? – Набу-наид с интересом прищурился. – Вспомни свою историю. В вашем XVII веке вы еще ездили на лошадях и пользовались почтовыми голубями. А всего через триста лет вышли в космос и общались по электронным системам связи. Наша цивилизация развивалась более тысячи лет. Почему ты думаешь, что мы не могли за тысячу лет добиться того, на что вам понадобилось три столетия?
      – Нуда… Наверное, такое возможно, если подумать. Просто как-то непривычно. Странно, что мы не находили следов вашей культуры.
      – Находили. Но не осмыслили должным образом.
      Я подумал, тщательно подбирая слова для следующего вопроса:
      – А где именно на Земле обитали ваши предки?
      – К сожалению, эта информация не подлежит продаже.
      – Что ж… А можешь ты сказать о той, другой цивилизации, которая изгнала вас? Что с ней стало?
      – О ней вам тоже известно, но меньше. Теперь уже сложно сказать, кто кого победил, и были ли вообще в той войне победители. Мы сохранили свой уровень, но потеряли Землю; они потеряли уровень, но остались на Земле.
      – Что значит потеряли уровень?
      – Цивилизации развиваются не совсем сходно. Есть альтернативные пути. Когда мы заметили ваше оружие массового уничтожения, нас коснулось удивление. Мы прошли мимо этого. Мы имели иные войны.
      – Какие? – С каждым вопросом мне вспоминался счетчик таксиста, переводящий километры в рубли. Не окажется ли следующий вопрос последним? И смогу ли я расплатиться?
      – Если одна цивилизация хотела нанести удар по другой, она делала это чужими руками. Руками малоразвитых, но многочисленных народов. У вас есть похожее понятие, сейчас вспомню… Вспомнил: варвары. Любое оружие бесполезно, когда враг, словно вирус, поражает изнутри, распространяясь под видом рабов, путешественников, наложниц, дешевой рабочей силы, – а затем, узнав слабые места системы, наносит удар. Сторона-агрессор продумывала тактику нападения, снаряжала варваров и руководила их действиями. Захваченные территории оставались в руках дикарей. Разумеется, в течение двух поколений технологии утрачивались, уровень ниспадал до полуварварства. Дальний Дом тогда был совсем другим. Процветали великие цивилизации, исчезнувшие под ударами войны. О многих из них вы даже не подозреваете. Нам одним удалось вырваться из гибельного вихря, пожравшего старый мир. Семьдесят пять веков мы бороздили космос в поисках подходящих планет, в великих трудах заселяя их и изменяя под себя.
      Я невольно глянул на распростертую над нами переливчатую высь, с которой некогда спустились беженцы с далекой и юной Земли. Было в ней что-то вместе и умиротворенно-созерцательное, и мятежно-стремительное. С восторгом я покачал головой:
      – Выйти в космос… Заселить планеты… Просто изумительно, как ваша техника смогла достичь такого уровня!
      – Наши ученые много трудились. К тому же нам помогли анаким.
      – Анаким? Другая цивилизация старой Земли?
      – Нет. Другие разумные существа, живущие во вселенной.
      Я аж подпрыгнул:
      – Во вселенной есть еще разумные существа?
      – Да, и очень много.
      – Они… тоже как люди?
      – Нет, совсем другие.
      – Расскажи о них.
      – Такая информация стоит дорого. Если ты возьмешь ее, ваших средств не хватит на сведения о технических достижениях.
      Счетчик определился.
      Я на секунду призадумался, но искушение стать «первооткрывателем» других внеземных цивилизаций было слишком велико.
      – Расплачиваться мы будем из того, что у нас есть с собой?
      Набу-наид кивнул.
      – Прекрасно! Все, что мы привезли, предназначено для вас. Конечно, кроме самого «Аркса» и того, без чего он не сможет вернуться на Землю.
      Набу-наид покачал головой:
      – Нет, это нас не интересует.
      – Что ж… – Я почти решился, как вдруг тяжелой плитой навалило чувство ответственности. Здесь ведь не до эмоций. Что потом скажут на Земле? Лучше перестраховаться. – Наверное, я еще раз позвоню.
      – Сколько будет угодно. – Набу-наид встал и отошел к шкафу, производя там какие-то манипуляции.
      Я достал рацию и на секунду замер в нерешительности. А затем все-таки нажал ту же кнопку и поднес трубку к уху. Послышались ритмичные женские стоны. Тяжело дыша, Муса бросил:
      – Ну что тебе там надо, мать твою?
      Еще никогда Муса не позволял себе так ни с кем разговаривать. Даже со мною. Но дело есть дело, тут не до щепетильности:
      – Капитан, сангнхитам помогает другая космическая цивилизация. Анаким. Я могу узнать либо об анаким, либо о научных достижениях сангнхитов. Что мне выбрать?
      – Занимайся этим сам! Я же сказал… вечером доложишь!
      И отключился.
      Да что там такое у них творится? И как он позволяет себе разговаривать со мной? Ладно, потом разберемся. Пусть мир сгорит, но работу надо исполнять добросовестно. Я убрал рацию и с решимостью посмотрел на вернувшегося за «стол» сангнхита:
      – Рассказывай, Набу-наид! Какие они, эти анаким?
      – Другие. Они существуют как бы в ином измерении, но одновременно могут проницать и наше, и действовать в нем. С тех пор как мы вошли в контакт, некоторые из нас научились проникать в их измерение. Они показали нам многое и научили многому. Разумеется, не даром.
      – Эти… анаким давно существуют?
      – Они говорят, что появились раньше, чем возникла наша вселенная.
      – Откуда же сами тогда взялись?
      – Точно не известно. Можно лишь сказать, что они появились по воле Того-О-Ком-Не-Говорят.
      – Кто это?
      Глаза Набу-наида сощурились, выдавая улыбку:
      – Тот-О-Ком-Не-Говорят это Тот, о Ком не говорят.
      Понятно. Сангнхитская религия. Я продолжил:
      – Ты сказал, анаким возникли до нашей вселенной. Они бессмертны?
      Этот вопрос, видно, сильно озадачил собеседника.
      – Нет, – наконец признался он и задумчиво добавил: – Они могут умереть. В определенном смысле они уже мертвы, хотя сохраняют разум и способность действовать. Мы знаем, что кроме них в их измерении есть и другие, такие же, как они, но живые.Анаким не любят говорить о них, но нам удалось установить, что когда-то между теми и другими произошла война. Анаким потерпели поражение и были изгнаны или погибли – для них это равнозначные понятия. – Сангнхит понизил голос: – Нам бы хотелось войти в контакт и с живыми.Мы полагаем, что они могли бы помочь нам намного больше, чем анаким и притом… не за столь великую цену. Но анаким все равно никогда этого не допустят.
      Послышался нарастающий бурлящий шум, а потом щелчок. Набу-наид встрепенулся:
      – Одну минуту! Позволь угостить тебя.
      Он встал и снова показал мне спину, колдуя у шкафа. Послышалось журчание. Повеяло чем-то прелым.
      – Вот! – С сияющим лицом Глава воинов протянул бело-голубую пиалу с бурым, дымящимся варевом. – Ваш любимый напиток: сухие листья в кипятке. Тщай.
      Я машинально принял нагревшуюся пиалу. Обреченно наблюдая, как из мутно-темной жидкости выплывают разбухшие черные листья и еще что-то подозрительное, я впервые в жизни ощутил сильнейшее желание перекрестить это или сотворить какую-нибудь молитву, как мой братец, оставшийся в глухом северном монастыре на бесконечно далекой Земле.
      Но ничего такого я не сделал. Еще несколько мгновений я размышлял, под каким бы предлогом отказаться от сангнхитского хлебосольства, но горящий затаенной надеждой взгляд Набу-наида не оставлял ни малейшей возможности. Надо бы сначала взять пробы, отправить на «Аркс», проанализировать… Эх, была не была! Глубокий вздох, глоток…
      В ту же секунду горло извергло эту гадость обратно в кружку. Я закашлялся. Привкус лежалой земли и червей мгновенно пропитал гортань.
      – Что-то не так? – встревожился Набу-наид.
      – Слишком горячий, – ответил я, судорожно отставляя пиалу на сангнхитский стол.
      – Какая нужна температура? Я мигом охлажу. – Глава воинов потянулся к столу.
      – Нет-нет! – Я быстро накрыл клубящийся паром круг ладонью. – Он должен остыть сам. Это принципиально.
      – Что ж, пусть остывает. Давай вернемся к разговору. Что тебя еще интересует?
      Наш разговор касался очень важных вещей, но в этот исторический момент мне было тяжело сосредоточиться на чем-либо, кроме гнилостного вкуса дряни у меня во рту. Надо будет обязательно прополоскаться чем-нибудь на «Арксе». Чтобы хоть как-то поддержать беседу, я ляпнул первое, что пришло в голову:
      – А эти… анаким… делятся на полы?
      – «Не мужчины они, и не жены они…» Нет. В древности нашим предкам они являлись под видом женщин или мужчин, но то лишь образы.
      – Как же они размножаются?
      – Никак. У них нет такой реальности. Их ровно столько, сколько было с самого начала. Впрочем, это и так довольно много.
      – У них есть тело или же они – чисто ментальные существа?
      После вопроса я начал глубоко дышать ртом, надеясь хоть немного выветрить мерзкий привкус.
      – По сравнению с нами они бестелесны, но есть то, по сравнению с чем они телесны. При контактах они могут явиться в образе человека или фантастического создания, но это всегда образы, порождаемые нашим разумом. Они могут свободно перемещаться из одной точки пространства в другую, и физические условия нашего мира им не помеха. Тем не менее они как-то подчинены пространству и времени. Известно, что анаким не может находиться одновременно в нескольких точках пространства. Они не способны изменить прошлое. Три тысячи лет подряд анаким морочили нам голову, заявляя, что знают будущее, но нашим ученым удалось установить, что они лишь умеют строить прогнозы, достаточно высокая точность которых объясняется тем, что анаким прилагают непосредственные усилия для того, чтобы события развивались по их сценарию. Но это им не всегда удается.
      – То есть они вам лгали? – удивился я.
      – Они часто лгут, – пожал плечами Набу-наид. – Обычное дело. Но с ними можно поладить. Иногда из этого выходит толк.
      – Странно, мне казалось, что раз они такие иные, то…
      – Должны быть вне человеческих категорий морали? Наши предки тоже разделяли это прискорбное заблуждение. Только благодаря трудам выдающихся исследователей Нового времени мы смогли понять, что те морально-нравственные установки, которые обманчиво кажутся порождением нашего психического комплекса и общественных отношений, для любого разумного существа в обоих измерениях такая же реальность, как пространство и время, и более постоянны, чем физические константы вселенной.
      Я опять невольно вскинул взгляд – перламутровый свод над головой никак не оставлял в покое. Чем реже я смотрел вверх, тем сильнее казалось, что небесная пелена скрывает не просто два светила, но два огромных пламенных ока, пристальный взгляд которых будил непонятное щемящее чувство, словно я забыл что-то важное и никак не могу вспомнить. Конечно, все это нервы, но избавиться от странного ощущения можно было, лишь задрав голову, ответив на призывный огненный взгляд, и в очередной раз убедившись, что это не более, чем игра воображения, вызванная необычным оптическим эффектом.
      – Любопытно, – проговорил я, отрываясь от созерцания. – Анаким как-нибудь отличаются друг от друга?
      – Да. Среди них есть более сильные и более слабые. Есть начальствующие, есть подчиненные. У них есть имена. Некоторые из анаким относятся к нам дружелюбно, некоторые враждебно, но подавляющее большинство – безразлично, и все они берут за свои услуги плату. Многие из наших считают, что цена не так уж высока, но… есть мнение, что они забирают гораздо больше, чем дают.
      Набу-наид нахмурился. Я тоже. Что-то обеспокоило меня в его словах. Блуждая взглядом по металлической поверхности «стола», я наткнулся на бело-голубую пиалу с черной жидкостью и содрогнулся.
      – Ты сказал, что некоторые из них враждебны. В чем это выражается?
      – Враждебно настроенный анаким – мы называем их галла, охотники на людей – может напасть на сангнхита. Редко подобное приводит к смерти, чаще к болезни. Может и еще как-нибудь навредить.
      – Зачем они это делают?
      Мой собеседник пожал плечами:
      – Иногда человек этого анаким чем-нибудь прогневал. Но чаще всего они нападают без какой-либо определенной причины.
      – И как вы с этим справляетесь?
      – Для таких случаев у нас есть особые отряды контактеров-исправщиков. Они выезжают к пострадавшему и на месте вызывают своих анаким, с которыми имеют контакт. Те за определенную плату сами разбираются со смутьяном.
      Рядом с ухом пикнуло. Я обернулся. Ничего. Звук повторился. Ах, да! Позывной с «Аркса»! Неужели прошло целых четыре часа? Пикнуло в третий раз. Что ж, порядок есть порядок.
      – Я должен вернуться на корабль, – сообщил я Набу-наиду. – Надеюсь, мы сможем продолжить завтра?
      – Разумеется. – Сангнхит поднялся. – Прошу на борт. Кстати, ты забыл выпить тщай.
      – И правда, – согласился я, глядя на подернувшуюся пленкой бурду в кружке. – Но теперь уж он остыл. Как-нибудь в другой раз.
      Я покинул табуретку и прошел вслед за сангнхитом, поднявшись на металлическую платформу.
 
      На шестом ярусе Дома Молчания как обычно пусто. Энмеркар сидит, свесив ноги со стены. Пальцы бесцельно перекатывают жестяной кубик. Взгляд устремлен в небо. Сегодня должны прилететь люди с Далекого Дома. Почти год он мечтал об этом дне. Всю последнюю неделю изнывал от нетерпения, то и дело поглядывая в перламутровую высь – а ну как ониприлетят раньше?
      Теперь Энмеркар ждал в шестьдесят раз сильнее, но ожидание преобразилось и стало другим. Усталым. Взрослым. Раньше сердце распирало от ликующего предвкушения, как накануне дня рождения. Теперь же он глядел вверх и пропускал сквозь себя время с завистливой жадностью голодающего. Любопытство перегорело и растворилось в душном чаду мрачных событий, ворвавшихся в жизнь за минувшие три дня.
      Вновь и вновь возвращался он мысленно к этим событиям, смутно надеясь, что от просмотра в той или иной очередности можно обнаружить хоть какой-то просвет. Как во время зимы, когда переливчатая пелена ненадолго расступается, приоткрывая восхищенным взорам настоящее, высокое и великое небо…
      …С большим трудом удалось разыскать в тот день Магану. Друг надежно спрятался в саду второго яруса Дома Основания Неба, забравшись на старое, изогнутое дерево. Снизу загорелое тело почти не было видно – его выдали браслеты. Он хмуро смотрел в сплетение листвы перед собою и не отвечал на расспросы. Тогда Энмеркар сам забрался на дерево и примостился на соседней ветке.
      – Отец дал мне ихмузыку. – Он показал Магану отливающий холодом кубик на ладони. – Хочешь послушаем?
      Магану в первый раз за день обернулся к нему и посмотрел долгим, тягучим взглядом.
      – Ну давай. – Голос его был сухим и резким, наверное, от долгого молчания.
      Энмеркар радостно сдавил кубик и из него полились яркие, сочные звуки, сплетаясь в диковинную мелодию. Она была до крайности необычной и вместе с тем неожиданно близкой и понятной. Новым оказалось сильное до изумления чувство неудержимой свободы, которая хлестала через край в каждом переливе музыки чужого мира. Впитывая в себя пугающе свободную и прекрасную, как полет птицы, мелодию, Энмеркар от души позавидовал тому счастливчику, который посмел ее написать.
      Едва погасла последняя торжественная нота, мальчик восторженно воскликнул, но Магану покачал головой. Свободы он не услышал, ему музыка показалась слишком спонтанной. Друг еще не закончил говорить, как кубик разразился второй мелодией.
      Вот она оказалась настолько иной, что превзошла самые смелые ожидания. Сперва они с Магану даже сомневались, музыка ли это. Очень уж напоминало скрип трущихся друг о друга каменных плит в каменоломне. Но ритмичность и скачки тонов убедили – все-таки музыка. Здесь уже Энмеркар не почувствовал свободы. Нечто неистово-гнетущее и одновременно источавшее странную угрозу.
      Магану сказал, что первая мелодия ему понравилась больше. Энмеркар радостно кивнул. Друг снова разговаривает с ним! На предложение сходить к реке искупаться Магану согласился и спрыгнул вниз.
      В тот раз их встретили почти пустые берега, если не считать трех смотрительниц рыб. С красивыми и улыбчивыми смотрительницами ребята всегда ладили – двоюродная сестра Энмеркара, Нинли, была одной из них.
      Друзья накупались вволю. Плавали наперегонки до другого берега и назад. Ныряли, разглядывая жизнь разноцветных рыб. Смеялись, обдавая друг друга тучами сверкающих брызг. Но чуткое сердце Энмеркара каждый миг отзывалось на тоску и скорбь, которую тщетно пытался скрыть Магану. Таким унылым друг еще никогда не был с тех пор, как его отец попал в немилость к царю и над всей семьей сгустилась угроза позора. Но тогда, к счастью, все обошлось. Как бы Энмеркар хотел, чтобы и в этот раз беда миновала!
      Наконец они вылезли из воды и распластались на теплых береговых плитах. То тут, то там из щелей выбивались высокие пучки бледного тростника, колышущиеся под робким дыханием южного ветра. Прятаться от серьезного разговора было бы нечестно, и Энмеркар спросил прямо:
      – Сколько у тебя осталось бессонного снадобья?
      – Надень, наверное… – ответил, чуть помедлив, Магану.
      – Хочешь, я еще попрошу у отца?
      – Попроси. Но он не даст. Как не дали мои родители. Взрослые. Они не понимают. Говорят: бессмысленно бежать от неизбежного. Они… – Магану не докончил и закусил губу, сосредоточенно глядя в проплывающее над ними небо.
      – Мой отец даст, – уверенно сказал Энмеркар, с тревогой вглядываясь в глаза друга.
      – Хорошо бы. Хотя… – На секунду лицо Магану исказилось, словно от боли: – Все равно ведь только на два-три дня… А потом… Потом придется заснуть. И я… Знаешь, я соглашусь… Сразу…
      – Что?! – вскричал Энмеркар, не веря услышанному. – Разве ты забыл, как мы поклялись отказаться, когда придет наш час?
      – Я не забыл! – Лицо Магану снова скривилось и стало совсем белым. – Но теперь все иначе. Легко было говорить тогда…Всего один из шестидесяти тысяч может выдержать и отказаться. Я не из тех, Энмеркар. Я чувствую. И теперья хочу лишь, чтобы это поскорее прошло. Неизбежное…
      Слова друга обожгли Энмеркара. Повернувшись на бок, он глядел на него и качал головой. Если бы можно было сказать секрет! У Магану появилась бы надежда… Энмеркар вздохнул:
      – Но ты ведь убегаешь от Сна…
      Магану перевернулся на живот и уставился в змеившуюся трещинками поверхность плиты.
      – Убегаю. Хочется еще чуть-чуть продлить все это… То, что уже не вернешь…
      Вязкой горечью повисли между ними эти слова и внутри Энмеркара что-то болезненно сжалось. Как в тот миг, когда качающаяся ветка предательски затрещала под ногами.
      – Одно хорошо: в Дом Табличек могу не ходить и никто меня не заставит. – Магану попытался улыбнуться той же вымученной улыбкой, какую Энмеркар совсем недавно видел у отца.
      Какое-то время они не разговаривали. Молча вдыхали сырой запах реки. Энмеркар поднялся и сел, поеживаясь, чтобы стряхнуть со спины налипшие песчинки. Водная кромка лениво колыхалась по краю нижней плиты, вылизывая потемневшую от влаги полосу. Было видно, как рыбы-дети осторожно подплывают к краю, с любопытством глядя на них.
      На другом берегу две смотрительницы рыб, тихо разговаривая, бросали зерна на воду. Отливающие бронзой платья ниспадали до щиколоток, где блестели от капель воды. Третья смотрительница уже куда-то ушла. Нинли что-то сегодня не было, лишь ее подруги.
      Энмеркару стало тягостно при воспоминании о сестре. Каким хорошим другом она была! Как здорово они играли в дваров! Как прятались в садах и раскрывали друг другу свои тайны… А теперь все ушло, и никогда больше этого не будет, как срезанный финик не вернется на опустевшую ветвь.
      Камешек просвистел в воздухе и с бульканьем ударил по водной глади, распугивая рыб-детей.
      – Почему они пришли так рано? – крикнул Магану, так что смотрительницы оглянулись на них с того берега. – Почему? Другие до пятнадцати и даже семнадцати не слышат Песню! Эх, если б я не пошел тогда в Дом Поднятия Головы! Если бы…
      Магану тоже теперь сидел. Он тер глаза и со злостью смотрел на воду. Энмеркар молчал. Он не находил, что сказать. Конечно, друг и сам прекрасно знает, что говорит глупые, жалкие слова. Даже если бы он не пошел вчера в Дом Поднятия Головы, призыв настиг бы его в другом месте.
      От призыва не уйдешь. Не обманешь, не выпросишь, не поторгуешься, не поменяешься ни с кем своим местом и сроком. Все – от сына раба, слепнущего в каменоломне, до изнеженного сына царя одинаково бессильны перед призывом. И перед испытанием, которое он возвещает и которое не несет добра.
      – Может быть… – пробормотал Магану, – после этогобудет… почти как раньше?..
      Энмеркар чувствовал страх друга и потому не стал напоминать, что еще два захода Уту назад тот смеялся над Мелуххе и другими трусами-мальчишками из Дома Табличек, кто вел такие речи. Магану и сам помнил. Однако чувствовалось, что он ждет от друга ответа, каких-то слов поддержки, наверное… Но язык Энмеркара не мог повернуться на поддержку чудовищных, жалких глупостей, против которых продолжало, как и прежде, восставать все его существо. А спорить сейчас было бы слишком жестоко…
      – Я не знаю, что на это сказать… – признался Энмеркар.
      – Если не знаешь, что сказать – ничего и не говори, – раздраженно посоветовал Магану, уткнувшись лбом в согнутые коленки.
      Энмеркар улегся на спину, глядя в распростертую переливчатую высь. Девушки-смотрительницы запели древнюю песню:
 
Скорбь, как воды речные,
устремляется долу,
как трава полевая,
вырастает тоска,
посреди океана,
на широком просторе
скорбь подобно одежде
покрывает живых;
прогоняет китов
в глубину океана,
в ней пылает огонь,
поражающий рыб…
Над больным человеком
в его сумрачном доме
протянула она
неуклонную сеть…
 
      Магану резко встал, отряхиваясь от песчинок.
      – Мне здесь наскучило, – сказал он. – Пойдем отсюда…
      …И они ушли. Потом долго гуляли и расстались уже под вечер. Затем встретились на второй день, и на третий… Энмеркар передал от отца много бессонного снадобья, но Магану день ото дня становился все бледнее, все тоньше, все медлительнее в движениях и тяжелее в мыслях. То равнодушная замкнутость, то приступы ярости попеременно охватывали его. С ним становилось все труднее. Магану все меньше слушал и все больше говорил, а говоря, все чаще повторялся. В словах друга не было мысли, лишь страх и отчаяние. Энмеркар не знал, что отвечать на это, и потому просто пытался, как мог, поделиться с другом своей надеждой, своей верой, своей дружеской любовью.
      Увы, на деле выходило обратное: Магану гораздо успешнее делился с ним своим унынием, заражая безысходной тоскою, отравляя сердце мутной, вязкой скорбью. Все плотнее сгущаясь, она вытесняла надежду, помрачала веру, притупляла любовь. Энмеркар смотрел на друга и все отчетливее понимал, что тот, парализованный ужасом, даже не станет бороться. Скоро он неминуемо заснет долгим, неспокойным сном, а когда наступит пробуждение, откроет уже чужие глаза, как Нинли, и Энмеркар навсегда потеряет друга, как год назад потерял сестру…
      Но неожиданно светлым оказался вчерашний вечер. Они сидели на краю шестого яруса Дома Молчания, весело болтая ногами над пропастью, любуясь багровеющей у горизонта небесной пеленой, уплетая ячменные лепешки и со смехом, наперебой, вспоминали все их проказы и приключения, начиная с первого дня знакомства. Выло легко и радостно. Энмеркар восторженно ловил и впитывал каждый миг этого вечера, предчувствуя, что эти ласковые прикосновения теплого восточного ветра, озорной прищур глаз друга, величественный рисунок предзакатного неба и рассыпчато-сладкий вкус лепешек, тающих на языке, он запомнит на всю жизнь. И возвращалась надежда, и зажигалась вера, и оживала любовь… Оставался всего один день до ихприлета, который обязательно должен спасти Магану. Ведь только небывалое может избавить от неизбежного…
      А сегодня в полдень Энмеркар нашел Магану уже спящим. В саду Дома Основания Неба, под старым, изогнутым деревом, на котором они два дня назад слушали музыку чужого мира. Энмеркар опустился на колени рядом с телом друга и попытался разбудить его. Кто-то, наверное, родители Магану, нашел его раньше: под него подложили шерстяное покрывало, а вторым, тонким, укрыли сверху. Обычай не одобрял переноса Спящего с того места, где он уснул. Энмеркар тряс и дергал Магану, толкал и пихал, щипал и зажимал нос. Тщетно. Как и тогда, с Нинли… Энмеркар не выдержал и теплые капли потекли по его щекам.
      Он вскинул голову, шмыгнул носом и рывком вытер слезы. Глаза его сузились. Тихо, но четко, он произнес, глядя в воздух перед собой:
      – Я вам отомщу. Не знаю как, но я добьюсь того, чтобы вы больше никогда никого не смели ловить вашими песнями и снами. Я разорву контакт. – Он знал, что его слышат, и чувствовал на себе холодные незримые взгляды. – Я сделаю это. Клянусь!
      А затем пришлось спуститься с башни, оставляя за спиной спящего друга. Внизу Энмеркар столкнулся с заплаканной Нинли. Оказывается, она вместе с другими смотрительницами рыб должна участвовать в сегодняшней встрече людей с Дальнего Дома. Вот дуреха-то! Что же плакать, радоваться надо! Такая честь! Он коснулся ее руки, желая утешить, но Нинли, отшатнувшись, убежала. Энмеркар покачал головой. Видно, после пережитого во Сне она слегка тронулась умом. Впрочем, женщины часто плачут тогда, когда надо смеяться…
      Сам Энмеркар пошел в другую сторону, к краю города, к самой последней башне.
      И вот теперь он снова сидит на шестом ярусе Дома Молчания, свесив со стены ноги, вертя между пальцами бесполезный жестяной кубик и безучастно глядя в небо. Мощная городская стена темнеет перед ним, а за ней тянется грубая желтая степь. А там, совсем на горизонте, – волнистая кромка настоящего леса, побывать в котором они всегда мечтали с Магану. Как и на далеком, неведомом море…
      Сколько раз они фантазировали об этом, сидя на этом самом месте! Как и вчера… Теперь он один. Лишь глупый кубик в руке. От нечего делать Энмеркар принялся чертить острым металлическим углом по твердой поверхности плиты. Черточки перемежались точками, слагаясь в знаки. Всего одно слово успел он начертить на неподатливом камне: «Пробуждение…», как вдруг слух уловил непривычный гул сверху.
      Выронив кубик, Энмеркар задрал голову, на миг позабыв все несчастья. На небе появилась черная точка.
 
      Пока мы летели обратно, я размышлял о поведении капитана. Насколько мне известно, Муса принципиальный трезвенник и примерный семьянин. Может, я неправильно истолковал те звуки, что услышал на фоне? И его оскорбительное обращение… Совсем не вязалось с тем Мусой, которого я знал, а что ни говори, за десять месяцев в малом коллективе человека можно узнать неплохо. И Тези Ябубу чего-то боялся с утра… Очень странно…
      Вспомнилось, как в полете мы не раз шутили насчет того, что, мол, как бы не оказался контакт «слишком глубоким». А сейчас все указывает, что нечто подобное и произошло, но отчего-то совсем не смешно, а, напротив, тягостно и тревожно…
      Я постарался отвлечься и подумать о деле. Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос. Не может же он знать все… Хотя ведь он сказал, что готовился несколько лет. В отличие от меня. Уж я-то вряд ли смогу ответить на все вопросы. У нас для этого натаскивали Бонго. Почему Муса не отправил его? Многие вопросы, заданные мной, явно не самые удачные. А самое дурацкое – что я начал торги, не выяснив, чем мы будем расплачиваться. Ну что ж, как говорится, кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень…
      На фоне столь глобальных трудностей не выглядела такой уж большой неудачей невостребованность моей специальности ксенолингвиста. Небольшой опыт знакомства с сангнхитами подсказывал: прояви я интерес к их языку, они и его захотят не иначе как продать. По частям… Раса торгашей! За весь день я узнал три имени. Составить по ним представления о сангнхиле (так мы условно обозначали местный язык) столь же невозможно, как по трем мазкам восстановить картину. Скрытные, канальи! И не дураки, совсем не дураки…
      Знание языка – ключ к пониманию психологии и способности мыслить. Сангнхиты настолько не хотят давать нам ключа к себе, что предпочли сами выучить наш язык. И сами переводят. Но любой перевод – интерпретация, при которой всегда утрачивается часть смысла, разнообразные оттенки, способствующие более глубокому пониманию… Интересно, какая часть смысла ускользнула от меня в прошедшем разговоре?
      Чем больше я думал о своих успехах, тем меньше они мне нравились.
      Одно, без сомнения, удачно: выбор для переговоров Набу-наида. Я был весьма признателен тому озарению, что подтолкнуло меня. Вести разговор с иными сангнхитами было бы неуютнее. Этот их взгляд…
      Когда мы опускались к «Арксу», я увидел отлетающую платформу – ребята вернулись раньше меня и брели по «Атлантическому океану», каждый на приличном отдалении от другого, разделенные и отчужденные, как сангнхитские пирамиды. Муса шел пошатываясь, и ладони ветра теребили его впервые растрепанные черные с проседью волосы.
      К тому времени как опустилась наша платформа и я простился с Набу-наидом, ребята уже скрылись в стальном нутре звездолета. В одиночестве шел я по мозаичной поверхности, рассматривая корпус корабля, постепенно закрывающий здешнее небо.
      Эскалатор занес меня в утробу «Аркса». Какое же здесь все родное! Свернув налево, я направился к повороту в первый рабочий, но вдруг, повинуясь внезапному импульсу, задержался у огромного – от пола до потолка – стекла. Из темноты выступали очертания боевой машины «Искателя». Угловатая, приплюснутая «голова» робота с черными, безжизненными диодами и датчиками покоилась на широких «плечах».
      Что-то заставило меня всмотреться в погасшие «глаза», провести взглядом по бронированной панели, изрезанной скрытыми выходами для смертоносных орудий. Справа фосфоресцировала прямоугольная табличка с номером С-403. Дальше из тьмы выступали контуры соседнего «Искателя», затем еще одного… Если что-то вдруг пойдет не так, они помогут. Это меня несколько успокоило.
      Посетив душевую и омыв наконец уста от иноземной скверны, как сказал бы мой братец, я отправился в кают-компанию. Овальная комната оказалась пуста. Сидя в одиночестве за большим круглым столом, я извлек из призапа диск. Пальцы нервно поигрывали маленьким блестящим сокровищем. Нетерпелось послушать мнения о моих успехах и, конечно, посмотреть, как эти четыре часа провели они.
      Взгляд лениво скользил по стенам кают-компании, знакомясь с новым оформлением. Программа-декоратор продолжает начатую месяц назад религиозную тематику. Инь-яни и свастики, которые я видел здесь до своего «заточения», уступили место ненавязчивым изображениям крестов и полустертым очертаниям византийских икон. Невольно вспомнился брат…
      Люк открылся, впуская никогда не унывающего Суня с взъерошенными короткими волосами, влажными после душа.
      – Ну и как, Вася, ты распорядился временем? – спросил он, усаживаясь напротив.
      – Торговал.
      – Молодец! – заметил Сунь. – Когда человек трудолюбив, то и земля не ленится. Под «землею» я имел в виду нас, бездельников.
      – Надеюсь, сейчас посмотрим. – Я гордо показал диск и для верности поиграл его тусклым солнечным зайчиком у Суня по глазам. – Но про бездельников ты уж хватил через край. Я тебя еще не успел поблагодарить за мягкую посадку, произведенную с филигранной точностью – на здешней карте Земли мы сели в том же месте, с которого стартовали.
      Бортинженер засмеялся.
      – В самом деле? Просто случайность, Вася. Всем занималась автоматика, я лишь нажимал на кнопки.
      – Да ладно! И сейчас, неужто вы ничего не сделали за четыре часа?
      – За других говорить не стану, а я вот не только ничего доброго не сотворил, но и сделанное прежде уничтожил. – Хотя мой друг и продолжал улыбаться, улыбка на последних словах поблекла, утратив искренность и на мгновение превратившись в вежливую маску.
      – Что ты имеешь в виду? – Я непонимающе прищурился.
      – Если я скажу тебе, Вася, боюсь, ты будешь смеяться надо мной.
      Продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Несмотря на искреннюю улыбчивость и добродушие, бортинженер был жестким, настойчивым и последовательным, когда дело касалось того, чего ему нужно добиться. И если Сунь не желает отвечать, можно быть уверенным, что ответа я так и не получу.
      Вспомнив о чем-то и перестав улыбаться, он достал из кармана найденный мною приборчик и нажал несколько кнопок.
      Во мне всколыхнулся давешний интерес:
      – Что это?
      – Уже ничего. – Сунь приветливо изогнул брови и показал прибор. Экранчик был пуст.
      В дверном проеме возникла черная туша Бонго.
      – Много тебе оставалось? – поинтересовался корабельный врач, занимая место рядом с Сунем.
      – 187.
      – Сочувствую, – сухо обронил негр.
      – Ничего. Начну по-новой.
      Вошел Тези Ябубу с каменным лицом и мокрыми волосами. Молча сел рядом со мной.
      – Наши новые… друзья на тебя как-то странно пялились, ты не заметил? – продолжал Бонго.
      – Заметил, – кивнул китаец. – Они определенно испытывают ко мне особый интерес. Не могу понять, в чем здесь дело, и меня это беспокоит.
      – Может, просмотр записи Софронова что-нибудь прояснит…
      Я невольно нахмурился, глядя на них. Что-то не то происходило с друзьями. Будто оборвалась какая-то струна в душе и каждый на свой лад пытается это скрыть или исправить… А ведь подобные странности начались еще при высадке!
      Течение мыслей оборвал Зеберг:
      – Ну что, болтать собрались, горе-пилигримы?
      Пройдя в кают-компанию, он усадил свои метр девяносто между мною и Бонго, источая аромат одеколона. И у него волосы были влажными. Все они были после душа, принять который почему-то для каждого оказалось важнее общего собрания.
      Должно быть, там же сейчас и капитан – лишь его кресло пустовало.
      На Мусу, пунктуального до тошноты, это было непохоже. Не будучи ни в коей мере христианином, он тем не менее любил повторять, когда кто-то опаздывал, средневековую историю о монахах, которые, отлучаясь из монастыря, пообещали игумену вернуться к определенному сроку. На обратном пути они попали в руки грабителей, которые отрубили им головы. Но монахи встали и, взяв головы в руки, пришли к означенному сроку в монастырь, где и пали замертво, тем не менее исполнив обещание. Чего-то в том же духе от нас ожидал и Муса. Но, видимо, не от себя.
      – На улице дождь пошел, – мечтательно сообщил немец. – Благодать! Вот бы сейчас выйти…
      Зеберг, несмотря на суровый вид и грубоватые манеры, натура романтичная. Будучи программистом и роботехником, сын щедрой саксонской земли люто ненавидел все, что связано с роботами и компьютерами. Зато увлекался поэзией. К собственному творчеству он, впрочем, относился строго и за время полета представил на наш суд не более четырех коротких стишков, по общему мнению, вполне удачных. Думаю, мусоросборник в каюте Зеберга увидел намного больше его произведений.
      С его поэтической тягой к красоте Зебергу иногда удавалось увидеть неожиданную грань момента. Вот и его последнее замечание не могло оставить равнодушным. Я враз ощутил тоску по летнему легкому дождю. Вот бы и впрямь выйти, подставив лицо каплям, вдохнуть полной грудью свежий воздух… Хотя бы на «крыльцо»…
      – Не спеши, Зеберг, – улыбнулся Сунь. – Когда идет дождь, прежде всего начинают гнить балки, которые высовываются из-под крыши.
      – Балки? Это я с вами тут гнию и прею…
      Зеберг глубоко вздохнул, подперев голову рукой и утопив пальцы в рыжих вихрах.
      – Как там сканеры? – поинтересовался Бонго.
      – Работу закончили, – мрачно изрек программист. – Но данные надо еще долго обрабатывать. Очередь такая, что до Земли бы успеть.
      Земля… так странно звучит. Всю дорогу, вплоть до сегодняшнего утра было ощущение, что она рядом. А сейчас, после контакта, она кажется чем-то невероятно далеким и эфемерным… Земля вспоминается как давний, полузабытый сон. То, что здесь и сейчас, – гораздо реальнее.
      Капитан появился почти бесшумно и неуверенной походкой прошел к своему креслу. Опустившись, не проронил ни слова и сидел, глядя на матовую поверхность стола. Такого Мусу я еще никогда не видел.
      – Начнем, капитан? – с необычной вежливостью спросил Зеберг. – Софронов покажет нам запись.
      Не поднимая взора, Муса еле заметно кивнул. Мне ничего не оставалось, как вставить диск в прорезь стола. Ожил четырехсторонний голографический экран под потолком. Замелькали образы сегодняшнего утра: тонкая полоса света, эскалатор, перламутровые небеса, мозаичный рисунок под ногами… Нажав кнопку, я прокрутил запись до начала разговора с Набу-наидом. Все жадно уставились на экраны. Даже в глазах капитана мелькнул отблеск интереса. Мне и самому было необходимо взглянуть на прошедшее «со стороны». Наверняка в первопроходческом пылу я не заметил что-то важное.
      Спустя три часа экран наконец погас. Я облегченно вздохнул, Сунь потянулся, Зеберг зевнул, Бонго почесал редкую шевелюру, успевшую высохнуть во время просмотра.
      – Ну, кто что думает? – не выдержал я.
      – Про анаким – сплошная болтовня, – сказал Зеберг. – Если это единственное, что они нам продают, так пусть предоставят нормальные доказательства. А чесать языком мы тоже горазды.
      Я сделал пометку: «Доказательства существования анаким».
      – Не думаю, что это выдумка, – сказал Бонго, облокачиваясь на стол. – Но одной информации о них, даже подкрепленной доказательствами, недостаточно. Если это единственное, что они нам продают, пусть дадут сам контакт с анаким, а не просто сведения о них. Из рассказа Набу-наида следует, что в прошлом анаким посещали Землю, ради сангнхитов. Могут ли они посетить ее еще раз – ради нас?
      Я записал вопрос.
      – Глава воинов трижды упомянул о цене сотрудничества с анаким, – заметил Тези Ябубу. – И каждый раз подчеркивал, что она, по его мнению, слишком высока. Прежде чем желать контакта с анаким, надо узнать, какую плату они берут.
      Верно. И как я сам не сообразил? Рука прочертила: «Спросить о цене помощи анаким».
      – Да что вы зациклились на этих сказках? – возмутился Зеберг. – По словам Набу-наида, сангнхиты заселили пять планет вместе с Аганом. Вот что надо выяснить! Какие планеты? Везде ли сангнхиты одни и те же? Эти к нам относятся неплохо, но другие могут представлять угрозу. Как они вместе ладят? Независимые ли колонии, или управляются из одного центра?
      Я едва успевал строчить.
      – Не мешало бы определить, кто такие сангнхиты, – заметил Сунь. – Набу-наид сказал, что мы знаем об их древней земной цивилизации.
      – Это шумеры, – подал голос Бонго.
      – Почему ты так думаешь?
      – Набу-наид сказал, что прошло четыре с половиной тысячи лет, как они покинули Землю. А затем обмолвился о семидесяти пяти веках. Если сопоставить числа, получается век в шестьдесят лет. Только у шумеров с их шестидесятеричной системой были такие временные отрезки. Мы унаследовали от них час из шестидесяти минут и минуту из шестидесяти секунд, но век шестидесятилетие был только у них. Кроме того, шумеры прославились успехами в астрономии. Регулярно наблюдали за планетами, луной и звездами. Под нападения варваров подходят набеги кутиев и, позднее, эламитов. А эти башни – типичные зиккураты. Еще тебе стоит посмотреть, Вася, по базе услышанные нами имена сангнхитов. Я думаю, это поможет.
      Еще одна пометка: «Проверить имена сангнхитов».
      – Далее. Мы видели у сангнхитов несколько предметов, сделанных явно по земному образцу, – продолжил негр. – Не знаю как вы, а я уверен, что все взято с «Аркса». К тому же они заранее знали наши имена и должности на корабле.
      – Они просканировали «Аркс» еще на подлете! – догадался Зеберг.
      – Точно, – кивнул Бонго. – Но тогда вопрос: если они взяли из наших баз данных все приглянувшееся, то что же они потребуют взамен? Откровенно говоря, Вассиан, я бы на твоем месте, прежде чем начать торги, выяснил бы, что от нас хотят взамен.
      Этот вопрос и меня беспокоил еще с момента расставания с Набу-наидом. Но тогда я не знал, что сангнхиты уже взяли то, что мы им везли. Я бросил вопросительный взгляд на Мусу. Тот все так же сидел, безучастно уставившись на поверхность стола перед собою.
      – Занятно, что Набу-наид без запинки отвечает на любой вопрос, – заметил Бонго.
      – Он ведь сказал, что готовился несколько лет, – пожав плечами, напомнил я.
      – Не может же он знать все… – усомнился Зеберг.
      – А ему и не требуется, – раздался напряженный голос Тези Ябубу. – Сангнхит знает все ответы, потому что управляет разговором. Разговор идет по их сценарию.
      Такие слова заставили призадуматься. Первым откликнулся Бонго:
      – Я не вижу этого, – сказал негр, откидываясь на спинку стула, – но ты, Вася, можешь завтра прямо задать такой вопрос.
      Сунь нахмурился:
      – Думаю, Васе нужно быть осторожнее. Лучше пройти десять шагов по дороге, чем сделать один на краю пропасти. Болтая здесь, мы идем по дороге. Но любое слово на переговорах – шаг над пропастью. Не надо шутить такими вещами. Тут один просчет в малом может привести к потерям в большом.
      Бонго ухмыльнулся. Поколебавшись, я сделал пометку. Так мое выступление закончилось. Затем Зеберг ввел шифр и мы принялись смотреть первые результаты сканирования. Компьютер показал устройство одной из пирамид. Внутри она была изрезана сотнями помещений и коридоров. Первые три этажа занимали большие однообразные помещения, возможно, хранилища. На четвертом размещались просторные комнаты с высокими потолками, одной стеной выходившие в коридор. На следующем ярусе находилась комната с бассейном и ряд жилых апартаментов. На самом верхнем и самом маленьком ярусе была большая зала. У конца ее под прямым углом друг к другу стояли две гигантские стелы, между которыми располагался подиум с треугольным столом-плитой.
      – Не здесь ли вы сегодня побывали? – как бы невзначай спросил я.
      Муса вздрогнул. Тези Ябубу и Бонго отвели взгляды.
      – Наши диски не жди увидеть, – усмехнулся китаец. – Мы разломали их на обратном пути.
      – Вы что, всерьез ломали? – Зеберг приподнял брови. – Я лично сделал это как поэтически красивый жест. А вообще-то призап автоматически копирует сигнал на «Аркс».
      Побледневший Муса вскочил и выбежал в коридор.
      – Капитан, сотрите и мой! – крикнул вдогонку улыбающийся Сунь.
      – Ну вы и клоуны, – недоверчиво покачал головой Зеберг. – Если Муса и сотрет дубликаты, информация останется в базе, зашифрованная сотнями кодов. Вот вам типичный пример компьютерной подлости.
      Улыбка сползла с лица Суня. Бонго закрыл глаза рукой и произнес что-то смачное на суахили. Каменное лицо Тези Ябубу потемнело.
      – Да что вы там такое делали? – не выдержал я.
      – Не надо говорить капитану, – сказал Бонго, проигнорировав меня.
      Зеберг и Сунь молча кивнули. Мой вопрос так и повис в воздухе, вернувшись ко мне смесью раздражения и неловкости.
      Из динамиков полились звуки органной токкаты, лучшего произведения Мусы, единогласно избранного нами в качестве сигнала к ужину. Все оживились. Сунь повторил свою любимую присказку о том, что «кубок в руках лучше десяти тысяч дел». Голографические экраны исчезли, стол преобразовался в обеденный. Беззвучно вкатились и засновали между нами тонконогие роботы-слуги – А-723 и А-725. Расставляя горячие контейнеры, бесстрастными голосами они желали каждому приятного аппетита на родном языке. А-724, видимо, понес порцию Мусе.
      От предложенного чая я с содроганием отказался, предпочтя искусственный сок в квадратной пластиковой банке. Не считая пары натянутых реплик, ужин прошел в молчании. Наконец опустел последний пищевой контейнер, и роботы вновь пришли, чтобы убрать посуду.
      Громко откашлявшись, Зеберг заявил:
      – Вы как хотите, а я пойду посплю на воздухе. Возьму спальник и расположусь на обшивке. Я слишком долго здесь парился, чтобы отказать себе в таком удовольствии.
      – Я пойду с тобой, – согласился Сунь.
      – И я, – подал голос Тези Ябубу.
      Бонго колебался:
      – Инструкция четко предписывает ночевать на «Арксе».
      – А мы и будем ночевать на«Арксе», – улыбнулся Сунь. – Строго в соответствии с буквой закона.
      – Все равно надо спросить капитана.
      – Пойдем спросим, – отозвался Тези Ябубу и вышел в коридор.
      Переглянувшись, мы последовали за ним. Пройдя немного вперед, свернули. Неровный грохот десяти ботинок разносился по жилому отсеку. Слева из серой стены выступали по очереди люки кают Тези Ябубу, Бонго и Суня. Нам повстречался А-724 с нераспакованным пищевым контейнером. Зеберг на ходу отвесил затрещину по узкой пластиковой голове, служебный робот огрызнулся по-немецки и убежал.
      Отшагав длиннющий коридор второго жилого, мы еще раз повернули влево, перейдя в командный отсек. Что-то полузабытое шевельнулось во мне. Страх перед капитанским гневом. Я мысленно усмехнулся. С трудом верилось, что всего три дня назад я брел по этому коридору, переживая из-за утери несчастных данных. Теперь та жизнь казалась далеким, призрачным сном…
      Занятно. И Земля казалась старым сном, и время полета до посадки казалось сном, затем, наверное, покажется сном и этот проход по коридору… Жизнь как непрерывная цепь вырастающих друг из друга снов. Когда же я проснусь по-настоящему? И что увижу, раскрыв глаза?
      Не хватало времени поразмыслить об этом как следует, хотя в душе я чувствовал, что вопросы эти вовсе не риторические. На миг меня даже охватило ощущение, будто разгадка сама давно стоит у дверей моего сердца и стучит… Но предаваться метафизическим исканиям было некогда: все, центр командного отсека – пришли.
      Ребята столпились перед люком. Кто-то уже дал сигнал и металлическая створка плавно отошла в сторону. В капитанских покоях стояла непроглядная темень.
      – Что там? – раздался глухой голос из темноты.
      – Капитан! – Зеберг нерешительно почесал подбородок. – Мы хотим переночевать на обшивке корабля. Можно?
      – Идите.
      Зеберг, Тези Ябубу и Бонго сразу ушли, расходясь по каютам за спальниками. У открытого люка остались лишь мы с Сунем.
      – Капитан, а вы не хотите к нам присоединиться? – вежливо спросил бортинженер.
      В ответ тишина. Пожав плечами, Сунь тоже повернулся и зашагал по коридору. Выждав, когда он скроется, я окликнул:
      – Капитан!
      – Ну?
      – Вы… не желаете поговорить? О том, что сегодня произошло?
      После тягостной, мнительной паузы я услышал:
      – Здесь что-то затевается, Софронов… Тебе надо быть очень осторожным. Много сетей вокруг…
      – Что вы имеете в виду, капитан? – Я тревожно подался вперед, коснувшись ладонями краев раскрытого люка.
      – Не могу сказать сейчас… – Слова прозвучали сдавленно, будто сквозь стиснутые от боли зубы. – Потом поговорим. Я должен подумать…
      Речь капитана прервалась. Я стоял неподвижно, наклонившись пылающим лицом в кромешный мрак каюты. Сквозь нас текли секунды, сливаясь в минуты. Лишь прерывистое хриплое дыхание доносилось из густой черноты.
      – А помнишь, я сказал, что отрублю себе руку, если ты будешь участвовать в контакте?
      Непонятный шорох послышался в глубине. Я напрягся.
      – Вы тогда погорячились, – осторожно ответил я, по-прежнему не в силах ничего разглядеть перед собой.
      – Прости, что я не сдержал слова… Прости, что допустил…
      – Вам не за что извиняться. Я глубоко признателен за ваше высокое доверие…
      – Я здесь ни при чем! – Он сорвался на крик. – Неужели ты не понимаешь? Будь моя воля, мы бы уже летели к Земле. Вот только… воли моей больше нет… Нами поиграли и бросили. В любой миг могут снова взять и «поиграть»… Мы здесь… как муравьи в коробке… Внутри можешь ползать свободно, а попробуй вылезти наружу – щелчок, и обратно… Муравьи…
      Я открыл рот, чтобы возразить, но что-то удержало меня. Напряжение, созданное обстановкой, побуждало ловить каждое слово собеседника, будто вот-вот из его уст может выскользнуть что-то важное.
      – Знаешь, мне впервые в жизни искренне жаль, что Бога нет, – сказал капитан. – Сейчас бы пригодилась Его помощь…
      Тут стало ясно: Муса очень плох. Хуже, чем можно предположить по всем намекам ребят. Ум его не мог оправиться от какого-то сильного потрясения.
      – А что мешает вам допустить, что Он есть? – бережно поинтересовался я, скорбно сведя брови.
      – Мой разум, – глубокий вздох. – Только существование материального мира может быть осмыслено и доказано. Религия есть не более чем продукт социально-классовых отношений и человеческой психики. А психика моя погаснет вместе со мной в момент смерти. Лишь густая, кромешная чернота ожидает меня. А потом – ничто…
      – Не стоит предаваться столь мрачным мыслям, капитан…
      Сухой смех в темной каюте.
      – Ты думаешь, я сбрендил? Напрасно! Ладно, Софронов. Спокойной ночи!
      – Спокойной ночи, капитан.
      Я отошел. Люк с тихим шорохом закрылся, становясь одновременно заслоном от капитанского уныния и могильной плитой для надежды впервые по-человечески поговорить. На душе стало пасмурно и тоскливо, как будто случилось что-то непоправимое.
 
      Зайдя к себе в каюту, я сел за компьютер. Лишь бы отвлечься от тоскливого чувства, навеянного разговором с Мусой. Первым делом проверил свою новую догадку о хобби Суня.
      Для этого нужно число, увиденное вчера на счетчике, прибавить к числу, которое недоставало ему до цели… Получилась круглая сумма: 1200. Теперь осталось ввести в строку поиска полученный результат вместе с фразой про «добрые дела»… щелчок… Вчитываясь в найденные поисковиком тексты, я все больше хмурился. Хобби Суня перестало быть секретом, и открылся смысл упоминания моего имени в последние дни. Не могу сказать, что меня это порадовало.