- Федя, - чуть слышно донеслось сзади, - а Федь! - Он порывисто обернулся: жмурясь от солнца, Люба продиралась к нему взглядом, голос ее слегка подрагивал. - Где мы?
      В ответ Федор засмеялся и, только отсмеявшись, выдохнул:
      - Приехали, Любаня, станция Березань, кому надо вылезай... Берегите чемоданы, граждане!
      - Куда приехали, Федя? - Она постепенно приходила в себя. - Где стоим?
      - А за кудыкины горы, - снова не выдержав, засмеялся он, - разве не нравится?
      - Тебе бы только шутки шутить. - Она шла, двигалась, плыла к нему из теплого полумра-ка каюты. - Правду скажи. - Двигаясь, Люба еще продолжала жмуриться, но едва она, выявив-шись из сумрака, поднялась над уровнем палубы, глаза ее удивленно распахнулись, а голос резко пресекся. - Господи, где же это мы!
      - Не спрашивай, Любаня, где, - он помог ей выбраться на палубу, и она доверчиво приникла к нему, выжидающе озираясь вокруг. - Главное, выбрались, теперь, Бог даст, не пропадем.
      - Боязно, Федя.
      - Пострашнее было да вынесло, вынесет и тут.
      - Тебе видней.
      - Ладно, чего ждать у моря погоды, трогаться надо, неровен час, опять заштормит, вода здесь капризная. - Он бережно отстранил ее и стал медленно переваливаться за борт. - Держись, Любаня!
      Вода с непривычки обожгла, но ее оказалось по пояс, и вскоре он уже попривык к ней, нащупывая вокруг себя ровное, почти без наклона дно.
      - Может, подождем еще? - Она умоляюще смотрела на него сверху. Может, покличем кого?
      Федор молча протянул к ней руки, и она послушно потянулась к нему, неловко перевалив свое тело через низкий борт прямо в его объятья. Он так и двинулся с нею на руках к берегу, глядя ей в глаза и безотчетно улыбаясь:
      - Дышишь?
      - Ага, - ответно светилась та, - ага.
      - Замерзла?
      - Что ты, Федя, что ты!
      - Скоро придем.
      - Тяжелая я, Федя?
      - Еще бы, - хохотнул он, - вас, как-никак, теперь двое.
      Тут они засмеялись оба: тихо, потаенно, доверительно.
      Дно поднималось всё выше, выявляя песчаную рябь под ногами, пока не вывело их, наконец, на горячий уже песок береговой полосы. И только после этого он спустил ее с рук. И вздохнул. И оглянулся.
      Берег вытягивался вдоль бухты ломкой полупетлей. Сопка нагромождалась здесь на сопку и поверх самой высокой из них Федор разглядел вышку, над которой свисало яркое полотнище флага: восходящее солнце на белом поле, - а разглядев, с обморочной остротой определил: чужбина!
      Но предстояло жить дальше. И он сказал ей:
      - Пошли, Люба.
      5
      "И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал.
      Впредь во все дни земли сеянье и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекра-тятся".
      Париж - ля Боль
      1976-78 гг.