Вновь начался минометный обстрел. Все как в прошлый раз. Но теперь мы уже не побежим назад. Чувство мести за погибших, которых вы, гады, заставили меня оставить здесь, не даст мне струсить. Хрен вам, уроды! Так можно в этой вонючей воронке всю войну пролежать. Не выйдет.
      Выскакиваю из воронки и перекатом, короткими перебежками стремлюсь укрыться за обломками бывшей баррикады. Когда до цели остается метров десять, почти не сгибаясь, бегу к этой груде пыли, осколков и хлама. Где-то здесь я не справился с эмоциями и убил духа. И ничуть не стыжусь своего поступка. Да, убил. Да, убил жестоко. А что делать? Выбор небольшой. Очень небольшой.
      Прекрасно осознавал, что духи сейчас под прикрытием минометного огня попытаются пробраться к этой баррикаде, а затем расстрелять нас. Не выйдет! Я первый!
      Не успел толком оглядеться, как увидел, что со стороны Госбанка бегут духи. Мне пока удалось их перехитрить. Заменил рожок у автомата. Там хоть и были патроны, но мало. Зачем рисковать и нервничать, когда перезаряжаешь. Не надо нам этого. К встрече своих врагов надо тщательно готовиться. Ну, ближе, бляди, ближе!!! Вон вас сколько, а Слава один. А сколько их? Пересчитал. Оказывается, под полсотни душманов. Выбираю прицел, нажимаю спусковой крючок. Автомат дергается, повожу стволом вправо-влево! Ага, уроды, попались! Сейчас устроим вам Хрустальную ночь! Я рад, я опьянен. Никогда не был так счастлив. Не существует грохота боя вокруг. Не рвутся мины за спиной. Есть я со своим автоматом и духи. Много духов. Духов, которые не любят нас. Духов, которые издеваются над нашими пленными, которые приколачивают к крестам наших парней. Нате, подавитесь. Пора менять позицию. Перекат, еще перекат. На коленях пару метров. Снова заменил рожок. Выбрал позицию. Смотрю. Ага, дегенераты, лупите по моей старой позиции. Нет меня там больше. Я тут, мерзавцы! С колена вновь даю очередь. Много уже, очень много духов лежит, не шевелясь, на асфальте. Так же и наши ребятишки лежали несколько дней назад неподвижно. Куда вы их дели, пидары? Остальные духи тоже залегли. Все как раньше, с точностью до наоборот.
      Я кричу, я ликую. Залегли. Ну, ничего, там тоже достанем. Это не проблема!
      Сбоку тоже раздается автоматная очередь. Поворачиваю голову, там мужики уже подскочили и помогают долбить духов. Давай, мужики, всем хватит! Я не жадный. Наград мне не надо. Вот моя награда! Спасибо тебе, Господи, за то счастье, что дал мне. Кровь бушует в артериях. Ей мало там места. Я расстегиваю бушлат, бронежилета на мне нет. Новый не успел получить. Не беда. Вон сколько духов в бронежилетах лежит. Выбирай, как в универмаге! Перехожу на подствольник.
      Духи, хоть и кверху задницей лежат, но, тем не менее, огрызаться тоже умеют. Так что не надо высовываться. Пусть пока подствольник поработает. Жму на спусковой крючок и наблюдаю, куда летит граната. Делаю поправку и снова нажимаю. Сволочь, куда ты! Пока заряжал, этот подлец перекатился, вновь промах. Зло и азарт меня разбирают. Рядом плюхается Юра. Дышит, как загнанная лошадь.
      — Что, Юрок, курево?
      — Ага, выберемся — давай бросим курить.
      — У меня тогда не будет недостатков. Может и жена уйти от такого положительного, — отшучиваюсь я и даю очередь по духам.
      Надоели они мне своими перекатами. Вот тот, за которым я все время охотился, дернулся и, выронив автомат, принялся кататься по земле. Юра пристрелил его с первой же очереди. Я укоризненно посмотрел на него. Это же мой дух!
      — Чтобы не мучился, — пошутил Юра.
      — Я смотрю, тебя нет, — продолжал он, — гляжу, а ты уже, как обезьяна, вдоль насыпи кувыркаешься, орешь что-то, стреляешь, а сам довольный, как на празднике.
      — Так это и есть праздник. Посмотри, сколько духов положили. Разве не радость? Бей чеченов, спасай Россию! Хрен, правда, знает, от кого! Может, и от нас с тобой скоро спасать будут!
      — Классно, конечно, сработали. Не удалось им своим минометным обстрелом воспользоваться. Молоток, Славка!
      — Я знаю, — скромно ответил я.
      Тем временем наши танки попытались подавить минометную батарею, но это у них плохо получалось. Видимо, она находилась на закрытых позициях и долбила нас по координатам своего наводчика. Найти бы этого гада да прищемить ему хвост.
      Духи тем временем попытались отступить, но не удалось им это. Все духи, кто были на площади под нашим ураганным огнем, остались там лежать. Так держать!
      Но надо было прорываться. Сзади не могла подойти техника, потому что мы лежали и не могли идти из-за мин. Но вот отдельные группы наших мужиков короткими перебежками дернулись вперед. Минометная батарея пока молчала. И тогда уже смелее все больше бойцов последовали их примеру.
      Давай! Давай, Слава, давай вперед! Я рванулся. Вперед, через остатки завала. Ноги вязнут в песке и мелком щебне. Глаза смотрят только вперед, что под ногами — не важно. Опять кровь стучит в голове. Ноги увязают все глубже. Выдергивать их из вязкого плена все труднее. Специально валюсь на бок и перекатываюсь. Автомат крепко прижимаю к себе и качусь. Слышу треск рвущейся материи. Звиздец новому бушлату! Не важно. Все это не важно! Главное вперед, подальше от этого завала, подальше от этого ориентира для минометного наводчика. Больно ударяюсь о какой-то камень головой. В глазах красные круги. Бедная моя голова! Несмотря на непрекращающуюся боль, я продолжаю катиться по земле. Вот и асфальт. Вскакиваю на ноги и бегу вперед. Толком не вижу, кто, что впереди. Только вперед. Голова разламывается от боли. Все пройдет. «Все пройдет, придет и мой черед…» — всплыли в голове слова из старой песенки. Хрен! Не придет! Так просто я не дамся. По крайней мере, сейчас! Вперед! Только вперед.
      Взгляд более-менее прояснился. Вот и наши залегли. Значит, вперед, к ним. Впереди наша бригада залегла и отстреливалась. Духи окопались возле полуразрушенного Госбанка и на его верхних этажах. Судя по ведущемуся оттуда огню, немало их там. Жаль! А как хорошо мы полплощади проскочили! Так и остаток пролететь! Ну ладно, гады, вы сами напросились! Падаю между бойцами. Из-за дыма, что висит над Госбанком, толком ничего не видно. Духи прикрыты дымом. Но, судя по плотности огня, который они ведут, получается, что много сволочей там окопалось. Высматриваю огневые точки. Ага! Вижу, как в дыму мелькнул отблеск пламени от выстрела. Не раздумывая, вскидываю автомат и даю короткую очередь туда. Еще одну. Смотрю. Вроде, больше не видно вспышек. Может, откатился, а может, и попал я. Бить из автомата бесполезно. Становлюсь на колено, вынимаю гранату для подствольника. И жду. Вокруг ведется плотный огонь. Стреляют все из всего что только можно. Где же танки? Мы прошли вперед. Что им еще надо? Злость, отчаяние разбирают меня. Неужели все жертвы, все те парни, что остались лежать здесь после первого штурма, погибли бесполезно и бессмысленно? Где вы, танкисты? Сволочи, гады! Жму на спусковой крючок, и граната летит в сторону духов. Не гляжу, где она разорвалась, снова заталкиваю гранату и вновь стреляю. Не выйдет! Не будет больше того унизительного позора, который я испытал. Не будет! Буду здесь до конца. Где же вы, сраные танкисты?
      Вновь возобновился минометный обстрел. Пока мины падают и разрываются далеко за спиной. Но чувствуется опытная рука корректировщика. С каждым залпом все ближе и ближе. Нельзя здесь оставаться. Нельзя. Но разве укроешь, спрячешь четыреста человек в тех немногочисленных неглубоких воронках, что изрыли площадь-сковородку? Хрен! Не спрячешь!
      Нервы на пределе. Минометный вой, который я раньше игнорировал, с каждой новой миной все более настойчиво врывается в душу. Каждый новый вой этой долбаной мины вибрирует, как тугая струна, и вместе с этим воем трясется, вибрирует каждая клеточка тела, каждая клетка несчастного головного мозга. С трудом сдерживаю желание заткнуть уши и упасть на землю. Каждый новый разрыв мины воспринимается с облегчением. Значит, не ты, не тебя, значит, пока не судьба. И вот новый вой заставляет сжиматься, съеживаться, ломать зубы, стискивая челюсти до хруста в скулах. И, чтобы заглушить страх и собственное бессилие, чтобы попытаться обмануть судьбу, перебегаешь с места на место, стреляешь по едва различимому в клубах дыма противнику.
      Постоянно повторяю себе, что не боюсь. Чтобы подхлестнуть себя, стараюсь вспомнить картину своего недавнего бегства и прощальный взгляд на площадь, усеянную телами наших бывших сослуживцев, наших товарищей… Помогает. Приходит осознание происходящего. Наступает какое-то душевное равновесие. Если здесь оставаться не надо, то надо идти вперед. Каким бы безумием это ни казалось сейчас, другого выхода нет. Как нет и пути к отступлению. Резервов и подкрепления тоже не будет. Есть только две вещи, которые остаются в сознании. Есть мы — «бешеные псы», и есть духи. Кто кого. Все предельно просто и ясно. Предельно ясно и просто.
      Значит, вперед, только вперед. В промежутке между воем мин делаю бросок вперед. Короткой перебежкой до первой неглубокой воронки. Упал в грязь. Наплевать. Высохнет — отвалится. Оглядываюсь. Бойцы также перебегают. Покидают прежние позиции. Начали стрелять наши танки. Бля! Где же вы, уроды, раньше были. До гребаного банка остается метров сто — сто тридцать.
      Тут и нам духов лучше видно, и духам нас тоже. Но, благодаря мудрой стрельбе наших танков, духи умерили свою прыть. Именно мудрой стрельбой, а не меткой, наши танкисты заставили подзаглохнуть душманов.
      Веером ложились разрывы от снарядов, обсыпая верхние этажи вниз. Нам известно, что там мощные подвальные помещения, вот с ними-то и будут проблемы. Я вздохнул. Ладно, разберемся с подвалами, только бы добраться до них. А там «зачистим». Пока духи более-менее заткнулись, надо идти вперед. Этого мнения придерживался не только я. Вокруг уже поднимались и бежали вперед бойцы.
      Ходил слух по бригаде, что из Госбанка не успели эвакуировать деньги и валюту. И поэтому в глазах у всей бригады читался не только боевой задор, но и азарт победителя. Хотя я сам не верил, что деньги не вывезли, но огонек жадности сжигал и мои нервные клетки. Неплохо было бы поправить свое материальное положение таким образом. Почти законным способом, а поэтому — вперед, только вперед. Страх, азарт, жадность, да еще при поддержке собственных танков — великая движущая сила. Каждому хочется первому ворваться в денежное хранилище. Банковские подвалы видел только в кино. А вдруг там золото? Я усмехнулся своим мыслям, несмотря на то, что отчаянно стрелял по второму этажу. Хрен там деревянный, а не залежи золота. Весь золотой запас Союза, России, этой мелкой страны, Ичкерии, где-нибудь на Каймановых островах. А все равно, азарт кладоискателя так и гложет, так и толкает вперед. Но снова пришлось залечь. Духи, несмотря на обстрел, начали огрызаться. Ну, теперь, ребятишки, не достанет нас ваш миномет. Теперь можем и поупражняться в меткой стрельбе. Прикладываю автомат к щеке. Ну, что вы, как слепые котята, уцепились за Госбанк? Пограбили сами, дайте другим. Закон социализма и братвы — «Грабь награбленное!» — забыли? Нехорошо! Делиться надо! Нас тоже трясет золотая лихорадка! Стреляю короткими очередями по духам, которые изредка появляются над развалинами. А чаще они просто высовывают автомат и поливают сверху, стреляя в белый свет как в копеечку.
      Первый раз золотая лихорадка меня захватила еще классе в пятом. Жили мы тогда в чудесном волжском городе со старинным названием Кострома. До Советов город был чисто купеческий. Очень много церквей. Многие до сих пор сохранились в первозданном виде. Первого Романова помазали на царствование именно там. В Ипатьевском монастыре. А последнего казнили в доме Ипатьева в Екатеринбурге. Интересная взаимосвязь, правда? Начало и конец. Так вот, стояло засушливое, обычное для тех мест лето. И так повелось, что именно в это лето при различных раскопках, будь то гараж или погреб, стали находить то клады, то просто какие-то интересные вещи. Знакомые моего отца укрепляли погреб в своем доме и нашли бутылку водки царских времен. Горлышко залито сургучом. На стекле давленые орлы. Этикетка, конечно, сгнила, но мужиков это не отпугнуло. Открыли, выпили. Понравилось. Водка, говорят, была изумительная. В те времена я еще не пил. Так что мне это было не особенно интересно. Но вот, когда родитель моего приятеля, копая червей для рыбалки, наткнулся на хрустальный кувшин времен Петра I, набитый золотыми червонцами, а потом на причитавшуюся премию купил автомобиль, то тогда я и мои друзья заболели. Основательно заболели золотой лихорадкой. Это был тяжелый случай. Ни о чем мы, пацаны, думать не могли. Все мысли, помыслы, поступки были направлены только на одно — на поиск клада.
      Где еще могли спрятать клад, как не в церкви? С первого класса в нас вдолбили, что священники — кровососы. А также то, что они, дурманя простой народ, отнимали у них все накопления и зарывали их в кубышках (наверное, и сейчас тоже нечто подобное происходит). А наша школа находилась на бывшем Лазаревском кладбище. Кладбище, как велось по доброй советской традиции, уничтожили, перекопали. Часовенку, что стояла на кладбище, снесли под корень, а на ее старом фундаменте построили школу. Кое-что, конечно, пристроили, но школа стоит и по сей день. Несколько символично, все в духе застойных времен. На месте кладбищенской часовни, где отпевали покойников, — среднюю школу. И вот мы, группа малолетних хулиганов, обследовали подвал школы. Обнаружили подозрительную нишу метр на метр. В глубине ниша была заложена кирпичом. Что там может быть заложено? Конечно, клад, что же еще!
      Договорились брать его ночью. Сторож был старый, любил приложиться к бутылочке. Вечером сказали, что идем на рыбалку, пошли «брать» клад. Соблюдая все мыслимые меры предосторожности, трясясь от страха при каждом шорохе, перепилили решетку на подвальном окне, вынули раму. Пролезли. При свете ручных фонарей начали ломать кладку. Плохо она поддавалась. Да и силы-то откуда у пятиклассников? Но, тем не менее, сменяя друг друга, разбили эту кладку. За ней, конечно, ничего не было. Стояло только каменное распятие. Видимо, у строителей не поднялась рука разбить каменное изваяние Иисуса, вот и заложили. И сами грех на душу не взяли, и невинность статуи соблюли. Мы расстроились и пошли домой. Зато наутро возле школы стояли милиционеры, что-то записывали, измеряли, фотографировали. Оказалось, что мы «работали» под кабинетом директора школы, в сейфе которого были деньги. Зарплата, кажется. Естественно, что мы основательно перетрусили.
      С тех пор золотая лихорадка меня не мучила, а вот сейчас, кажется, начинается рецидив. Самому смешно наблюдать за собственными ощущениями. Но пусть лучше будут приступы такой лихорадки, чем приступы леденящего душу и парализующего волю страха.
      Лежание и топтание на месте становилось утомительным. Танки все так же держали духов в западне, но больше разрушений они нанести уже не могли. Для этого надо было взять прицел ниже, но так они могли задеть нас. И мы вперед двигаться тоже не могли. Духи не пускали.
      А жадность, сменившая трусость, жаждала своего. Деньги, деньги. Какой на хрен патриотизм нужен на войне! Нужны деньги. Кто первым встал — того и тапочки. Если солдатский труд — это рабский труд, то возьми людей, которые будут делать эту же работу более профессионально, умело, малой кровью, с наименьшими потерями, но плати им. А у этих пацанов, научившихся воевать три недели назад на крови, на примере своих погибших, раненых, пропавших без вести товарищей, сейчас только жадный блеск в глазах. Алчный блеск, круто замешанный на страхе.
      Ствол у автомата уже нагрелся. Вновь перешел на подствольник, но толку было мало. Либо надо идти в лоб, либо откатываться назад, чтобы наши танки могли окончательно развалить всю эту домину. Судя по блестящим глазам моих сослуживцев, очень хотелось идти вперед, но после очередного танкового обстрела там вряд останется хоть копейка. Танкисты тоже наши простые русские парни. Живут по извечному русскому принципу «если не мне, то никому». И поэтому они очень хотели разбить эту халабуду до основания, чтобы денежки никому не достались. Азарт, азарт. Что поделаешь, золото правит миром. Все старо как сама земля.
      По радиостанции передали, а по цепочке продублировали, что сейчас начнется штурм площади с другой стороны. Тоже неплохо. В прошлый раз тоже нам обещали, что начнут штурм, а все закончилось позорным бегством. Посмотрим. Все оживились и начали прислушиваться к происходящему. Даже темп стрельбы снизили. Ожидание затягивалось. Духи же, напротив, почувствовали наше ожидание, приняли его за нерешительность, усилили свой огонь. Возле меня начали подниматься фонтанчики грязи. И препротивнейший звук рикошета. Этот звук заставляет инстинктивно втягивать голову в плечи, сердце — замирать и опускаться в пятки, выбрасывая лишний адреналин в кровь. И так постоянно ощущается его переизбыток, и лишняя стимуляция тут ни к чему.
      Фьють, фьють. Снова передо мной поднимаются фонтанчики грязи. Блядь! Головы не поднимешь из-за этих стрелков. Не выдерживаю, отползаю немного назад, начинаю стрелять. Толком не знаю, откуда ведется огонь по мне, но стреляю наугад по позициям духов. Показался дух, вернее, его голова. Навскидку, не выцеливая, бью короткой очередью по поганой башке. Что-то больно резко после выстрела она исчезла. Это хорошо!
      Сверху послышался звук самолета. Они что, опять нас хотят накрыть? Ну, нет! Хватит. Страх холодной лентой вползает внутрь. Подбираюсь весь. По лицу бежит пот. Подтягиваю ноги к животу. Все внутри сворачивается в тугую пружину. Готов рвануться вперед, назад, куда угодно, лишь бы не попасть опять под этот ужасный налет. Не хочу больше слышать воя своих авиабомб, которые наши же летчики сбрасывают на меня. Хрен! Лучше опять бежать, пусть даже на позиции духов, чем лежать и ждать, когда тебя разнесет прямым попаданием или осколки от бомбы разорвут на тысячи лоскутов. Не хочу. Все, я готов помчаться. И мы, и духи смотрим вверх. Особой радости пока ни те, ни другие не ощущают. По кому будет нанесен удар? Все замерли. Самолет — транспортный, а может, и бомбардировщик — лениво парит на недосягаемой высоте, и вот, отлетев немного в сторону, начинает резкое снижение. Уже никто не стреляет. Сердце бьется заячьей лапкой, жарко, очень жарко. Пот уже струится по всему телу. От лица, головы валит пар. Ну, по кому же? По кому?
      Инстинкт самосохранения требует, чтобы я немедленно рванул куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места. Или закопался. Стараюсь думать о чем угодно, только не о самолете. Вот он спикировал, потом вновь начал набирать высоту: или пугает, или хочет провести точечное бомбометание. Наш передний край окрасился розовыми дымами. Может, эти летчики-убийцы заметят наш сигнал, и нас минует эта ужасная участь? Стараюсь мысленно отвлечься.
      Вспомнился один случай, когда прапорщик Николаев во время своего отпуска собирал грибы в районе стрельбища. Сам не заметил, как забрел на его территорию. Потом он рассказывал, что услышал, как пули впиваются в стволы деревьев. Поначалу не понял, а когда сообразил, то стал окапываться. Из всего оружия у него был только перочинный нож. Вот этим ножом и руками, срывая ногти, за пять секунд он отрыл окоп, который скрыл его с головой. Он там сидел, а сверху еще оставалось с полметра свободного пространства. Плюс бруствер из земли, который он накидал. Потом привязал к палке, которой он разгребал листву при поиске грибов, свою рубашку. Высунул палку и начал махать над собой. Его заметили и прекратили стрельбу. Подбежали, вытащили. Потом долго удивлялись, как можно за такой короткий срок вырыть окоп. Захочешь выжить — не такое сотворишь. Исторический факт: во время Великой Отечественной войны волной на палубу корабля забросило торпеду. Она сразу не взорвалась. Матрос, обычный матрос, подбежал, схватил ее руками и выбросил за борт. Вот там она и рванула. Корабль остался цел. Когда потом у матроса спросили, как у него это получилось, он ответил, что сам не знает.
      Вот и я при бомбежке был готов показать чудеса по бегу, либо закопаться метра на три в землю за пару минут.
      А самолет, холера ему в бок, казалось, не торопился нанести удар, а просто издевался. Было видно, как с земли к нему несутся очереди. Многие пули трассирующие, и поэтому хорошо были видны светящиеся следы.
      Вот самолет снова начал снижение, и, не доходя до нижней точки, от него отделилась темная клякса, которая устремилась к земле. На бомбу это не было похоже. Вот раскрылся парашют, и груз медленно опустился на землю. Куда и к кому он попал, не было видно из-за здания Госбанка. Но, судя по тому, как радостно завизжали духи, можно было предположить, что к ним. Кому изначально предназначался этот контейнер, также было для нас загадкой. Не исключено, что и духам. Ранее разведчики уже рассказывали, что духам сбрасываются грузы. Я не верил. А вот теперь довелось увидеть собственными глазами. Кому — война, кому — мать родна…
      Духи вновь начали обстрел, и тут мы услышали канонаду на противоположной стороне. Неужели наши начали настоящий штурм? Духи засуетились. Не знают, уроды, куда им стрелять. И тут мы ударили. Ударили с воодушевлением, с вдохновением. Это было здорово! Духи метались, как мыши в мышеловке. Еще немного, мужики, и эта ловушка захлопнется. Бей, гаси гадов! Автомат вновь ожил у меня в руках. В рядах духов царила паника. Они метались, меняли позиции. Стреляли то в нашу сторону, то в сторону собственного тыла.
      По цепочке передали, что «махра» и десантники начали штурм банка с противоположной стороны. Это передал Сан Саныч по радиостанции. Теперь наступила наша очередь радостно вопить. Мы поднялись и побежали. Поначалу я предполагал, что это будет обычным перемещением, но потом как-то спонтанно мы всей бригадой пошли на штурм. Духи поздно заметили свою оплошность и поэтому не сразу отреагировали.
      Вперед, только вперед. На штурм. Ура! Бегу. По привычке хочется короткими перебежками, осторожно, аккуратно. Но куда там! Бойцы словно ополоумели, лезут на рожон. Вот первые уже достигли здания, вот и два уцелевших подъезда. Оттуда ударил пулемет. Трое или четверо наших солдат как подрубленные упали. Если из пулемета, да еще и с близкого расстояния, то бронежилет не поможет… Не держит он пулю такого калибра, с такой скоростью. Вот и я оказался почти напротив подъезда. Сходу упал, перекатился, судорожно затеребил застежку на сумке с гранатами для подствольника. Достал гранату. Пальцы, словно деревянные, не гнутся. Срываю и бросаю на землю перчатки. Мешают. Кажется, что делаю все медленно. Не смотрю на свой автомат. Руки делают все сами. Ужасно медленно делают. Сам, как завороженный, смотрю только на черный проем подъезда Госбанка. Там видно только огонек вражеского пулемета. Видно, как пули выкашивают нашу «махру». Как мужики на ходу, наклонив корпус вперед, несутся к этому подъезду, а строчка пуль перечеркивает им животы, плечи, ноги. Оттуда мгновенно бьют фонтанчики красной, очень красной крови, и ребята, как споткнувшись, летят на землю. Некоторых инерция тела продолжает еще нести вперед, других, наоборот, скорость пули останавливает, отбрасывает назад — видно, как бьются они головой о разбитый грязный асфальт. Руки разбросаны, оружие отлетает далеко в сторону. Некоторые судорожно сжимают автомат, и тот, разя своих, стреляет до последнего патрона. Медленно, очень медленно все это происходит передо мной. Еще медленнее мои руки посылают гранату в бездонное жерло подствольника. Есть! Знакомый спасительный щелчок доходит до моего сознания, говоря, что граната встала на свое место. Глаза неотрывно следят, как пулеметная очередь двигается в мою сторону. Там, где она не встречает свои жертвы, высекает фонтанчики грязи и пыли, земли, асфальта, металлического хлама, иногда и искры. Из всего того сожженного оружия, что осталось тут после первого штурма. Мне кажется, что я даже вижу полет пуль, которые тоже медленно несутся в пространство. Я знаю, куда они попадут. Я чувствую и пулеметчика, и его страшное оружие. Я — это он. Сейчас, через полторы секунды, эти тяжелые пули попадут в меня!
 

Глава 14