Не знаю, сколько весит это колесо, знаю, что много, и одному человеку его сложно поднять. Но чтобы поднять его над головой, с размаху долбануть о землю, и так раз за разом?! Это уж слишком.
      — Что он делает? — спросил Сергей у стоявшего рядом офицера.
      — Да вот лень Зерщикову монтажкой поработать, вот он и решил таким макаром колесо разбортировать! — пояснил тот со смехом.
      Огромной силой обладал боец. Было видно, что ему это занятие было не внапряг. Лишь жилы вздувались на его огромной шее, когда он очередной раз задирал над головой колесо. И пыхтел как паровоз.
      — Это еще что, — обернулся к нам Вадим. — Этот черт, когда у него осколком шланг гидроусилителя руля перебило, еще неделю баранку крутил. Ну, набил мозоль, сорвал ее, рука и набухла. Флегмона, абсцесс. Ничего страшного, к счастью. Стали разбираться, в чем дело. Оказывается, ему просто лень было лезть ремонтировать. Лентяй страшный. И еще один случай с ним был. Машину поставил, а спереди и сзади его подперли другие машины. А тут в Червленную ехать — там, между прочим, водку продают дешевую. Этот черт и выпить не дурак, кстати. Так вот, он ставит свою колымагу на скорость и ручной тормоз. Снимает «соседей» со скорости и с «ручника», упирается спиной в бампер своей, а ногами в бампер сначала одной, потом другой машины, отодвигает их и едет за грузом в Червленную.
      — Если машины были ЗИЛ-131 или что-нибудь подобное, то ты мне заливаешь, — решил я его «поймать».
      — Я знаю, что тормоза воздушные и пока ресивер пустой, то тормозные колодки разведены, — обиделся Молодцов. — ГАЗ-66 были.
      — А ты не пробовал этого зверя использовать в качестве устрашения при работе на «фильтре»? — поинтересовался я.
      — Можно и попробовать, — пожал плечами Вадим.
      — А давай прямо сейчас, заодно и познакомлюсь с контингентом, — предложил я. — Есть интересные кадры?
      — Есть один красавчик. Чуем, что дух, но конкретики нет. Молчит, партизан.
      — Разведчикам отдавал?
      — А дальше что? Труп? Успеем.
      — Ладно, давай, попробуем направить неуемную энергию этого субъекта в мирное русло госбезопасности, — мне хотелось посмотреть фильтрационный пункт.
      Пункт, конечно, громко сказано: в подвале школы были оборудованы камеры. Охранял его милиционер из местных. Это мне не понравилось.
      При входе в подвал резко шибануло в нос — запах немытых тел, нечистот. Словами не передать всю гамму этой вони. Голова сразу же закружилась, к горлу подкатился комок. Не первый, конечно, «фильтр», но реакция всюду одинаковая.
      На весь подвал горело три лампочки желтым тусклым светом. Они моргали в такт работе дизель-генератора. По углам темень. Спрячь здесь сейчас взвод бандитов, и не увидишь. Я нервно повел плечами и, согнувшись, шагнул вслед за особистами. За мной шел Каргатов. Замыкал нашу делегацию Зерщиков, он гремел двумя прутами металлической арматуры. Такую применяют на стройке при заливке фундамента, опалубки.
      Молодцов оторвал его от дурного занятия — разбортирования колеса — путем сбрасывания последнего с кузова грузовика. Арматура ему нужна была для «представления».
      Кто-то будет кричать, что мы нарушаем права человека. Идет война, а на войне нарушаются права всех. Мы же не убиваем граждан в таких вот учреждениях. Выясняем их причастность к бандформированиям. Ну а также и добываем информацию, чтобы спасти сотни других жизней. Как солдатских, так и мирного населения.
      Вот и сейчас знаем, что в Старых Атагах опасная банда сидит, можно накрыть село артиллерией. Но кто выиграет? Никто. Села нет, духи получат новое пополнение в живой силе — «мстители» всегда есть, «чистить» село вслепую тоже толку мало. И банда уйдет, и личный состав положим при зачистке. Поэтому нужна информация, нужна информация. Четкая, своевременная, оперативная. И вот этот гражданин, который сидит в гордом одиночестве в камере, — все остальные пусты, обладает ей. Можно и силой выбить. Нет проблем. Но где гарантия, что она будет достоверной. Да и не любитель я силы.
      Вслед за нами пошел милиционер. Я обернулся:
      — Чего тебе?
      — Может помощь будет нужна, — ответил он.
      — Стой там, где стоишь, давай ключи от камеры. Помощник! — съязвил я.
      Многие милиционеры из местных были бывшими бандитами, перешедшими на сторону законной власти. Крови на них было ничуть не меньше, чем на тех, кто шлялся по лесам-горам с оружием. И многие не порвали связи духами, и поэтому снабжали бандитов как информацией, так и оружием, медикаментами, документами, устраивали побеги и прочие гадости.
      Но установка из Москвы и Ханкалы — по местным милиционерам не работать, разрабатывать бандитов и их связи. А как ментов чеченских не разрабатывать, когда они нередко бывают связью бандитов и их пособниками или участниками банд. Допустим, на «материке» кто-то из сотрудников правоохранительных органов стал сотрудничать с бандитами, так его не изучать? Конечно, будут разрабатывать, и если докажут его вину — определят срок наказания. Какие-то двойные стандарты в подходе. А это неправильно. Чеченец в форме милиционера передал ключи.
      — Ты один охраняешь? А где солдат? — спросил Молодцов у чеченца.
      — Покурить вышел.
      — Ладно, разберемся с этим любителем никотина, — буркнул Гаушкин.
      Сами открыли дверь камеры. Камера, конечно, сильно сказано. Когда-то здесь было подсобное помещение. Размер два на три метра. Обычная деревянная дверь, на уровне груди вырезано неровное отверстие и для освещения и для передачи пищи. Судя по всему, просто из автомата «насверлили» пулевых отверстий по кругу и выбили локтем. Дешево и эффективно. На противоположной стене в камере были видны следы от пуль.
      На полу валялся старый полупустой матрас. На нем лежал человек.
      — Встать! — заорал Молодцов.
      Крикнул он так громко, что я от неожиданности дернулся и ударился головой о потолок.
      Человек встал. В полумраке было сложно определить, сколько ему лет. Вроде не больше сорока. Рост 170-173 сантиметра. Лицо вытянутое. Лоб низкий, покатый, волосы растут почти от бровей. Волосы короткие, пострижены под «ёжик», глаза посажены глубоко, смотрит на нас как из бойницы. Лицо обезображено шрамом. Он шел от левой скулы, пересекал нос и заканчивался на середине правой щеки. Густые усы. Щетина трех-четырехдневной давности. Губы узкие, плотно сжатые, уголки губ опущены вниз. Подбородок с ямочкой, выдается вперед.
      Одет в потертый пиджак, явно на пару размеров меньше, руки торчат как палки, воротник поднят. Не жарко. Футболка неопределенного цвета. Грязные штаны наоборот велики, заправлены в кирзовые сапоги.
      Сейчас его начнут «раскачивать», по привычной схеме выводить из состояния душевного равновесия. Это не так сложно сделать. Любой, кто окажется в подобной ситуации, «поплывет». Главное, чтобы он говорил правду, а не уводил нас по ложному следу или не занимался оговором и самооговором. Нам «жертвенные бараны» тоже ни к чему.
      — Как он тебе? — поинтересовался Вадим. — Давай, выходи, чумодей! — он выволок мужчину из камеры за поднятый ворот пиджака.
      — Красавец! Сережа, ты общался с этим кадром? — спросил я, обращаясь к Каргатову.
      — Нет. Видать недавно взяли. Когда, кстати?
      — Позавчера. Вроде все зачистили. Проверили по пять раз все заброшенные дома. А под утро снайпер дежурил и услышал шум за спиной, оглядывается, а там вот это чудовище пробирается. Взяли его тихо. Думали, может, еще парочка духов прячется. Нет. Проверили этот недостроенный домик. А там схрон был заранее оборудован. При строительстве сделан. Между первым этажом и подвалом такой маленький полуэтаж. С виду и не заметишь. Если бы этот дядя не забыл за собой дверь закрыть, то и не увидели бы. — Вадим встряхнул его еще раз. — Но молчит гад, молчит.
      Мужчина старался делать независимый вид. Крепкий орешек.
      — Молчишь, сука. Ничего, я тебя отдам разведчикам, этак минут на пятнадцать, потом поговорим с тем, что от тебя останется, — пообещал Гаушкин. — Хотя я и сам могу с тобой поговорить. У меня времени нет. Эй, Зверюга!
      Из тени вышел Зерщиков. Вид он на себя напустил самый что ни на есть свирепый. Подошел почти вплотную к чеченцу и вытащил из-за спины две арматурины. Одну из них он уронил на пол. Та с грохотом упала и откатилась. Это подействовало психологически. Даже на меня.
      Вторую арматурину Зерщиков прямо перед глазами у чеченца завязал в узел. Это было сделано без видимых усилий. Лицо его было безучастным, но со зверской маской, смотрел он пристально прямо в глаза задержанному.
      Затянув узел, боец поднял перед собой железяку, помахал ею и отбросил в сторону. Затем нагнулся и поднял первую арматуру.
      — А сейчас наш кудесник завяжет тебе узелок на шее. Ты понял? — Володя Гаушкин закурил и выпустил струю дыма в лицо чеченцу.
      В глазах мужчины мелькнул ужас. Потом он начал что-то лепетать, путая русские и чеченские слова. Выходило, что шел к родственникам, документов нет, а тут зачистка, испугался, рванул в этот дом, он сам его строил, знал про тайник, вот и забился. Есть захотелось, поэтому и вышел.
      Очень складно говорил. Крепкий орешек.
      — Закатай левый рукав, — потребовал Каргатов.
      — А, что? — не понял задержанный.
      — Есть у меня думка. Если окажется, что там шрам длиной около пятнадцати сантиметров, плюс небольшая ямка — отсутствие куска мяса, его у тебя осколком мины вырвало, то тогда, «беженец несчастный», мы поговорим о войне и мире, и о «Трактористе».
      — О каком трактористе? — испуганно переспросил чеченец.
      — Покажи руку!
      Первым среагировал на команду Зерщиков. Огромными пальцами он без труда рванул толстую ткань пиджака на левом рукаве. Ткань поползла.
      И мы увидели шрам от хирургического скальпеля. Длинный, сантиметров двадцать, посередине этого шрама было заметно углубление. Как сказал Каргатов «типичный след осколочного ранения». М-да.
      Я обернулся на Серегу. Молодец! Но как?
      Каргатов прочитал вопрос у меня в глазах.
      — Я — художник, фотографическая, образная память, могу по описанию в ориентировке смоделировать, представить лицо.
      — А мы, значит, не можем? — Молодцов даже хмыкнул от удивления и от обиды.
      Под носом держали такого зверюгу. Сами взяли, а тут пришли «театралы» — так они нас называли, если хотели позлить, и на тебе, раскрыли вражину.
      — У меня это получается лучше, — скромно сказал Сергей.
      — Так что, дядя, поговорим? — это Гаушкин, обращаясь к задержанному. — Как тебя, кстати, зовут? Не слышу?
      — Я ничего не делал! — спесь у задержанного прошла сразу.
      — Ислам Исмаилов, — ответил за него Серега, — объявлен в федеральный розыск. Лично принимал участие в казнях российских военнослужащих. Разведчики еще не знают про тебя. Фарш для котлет наделают за пятнадцать минут, потом тебя же ими же и кормить будут. Так что, Ислам, говори. Чем больше будешь говорить, тем дольше будешь жить.
      — Скажи нам, и мы тебя передадим в прокуратуру. Там суд, и пожизненное отбывание срока, — включился в разговор Вадим, — у нас мораторий на смертную казнь. Так что колись, дядя. До самой задницы колись.
      Мы его допрашивали два часа. То, что нам попался гражданин, объявленный в федеральный розыск, — это хорошо. За это благодарность полагается. Но толку-то с этой благодарности! На хлеб ее не намажешь, и не узнаешь точные адреса местонахождения арабов, их планы, схроны, тайники, а также какую каку они готовят для нас.
      Ислам был за границей, рассказал, по какому каналу ушел и как пришел. Это тоже интересно, но это будут проверять наши коллеги с «материка», они потом проведут целую серию разработок и поймают еще несколько боевиков на убытии и возвращении из-за границы. Но не знал Исмаилов про арабов. Он шел к ним. Шел, шел, да не дошел. Рано мы его взяли, рано, поторопились! Шутка, конечно, спасли солдатские жизни. Но это уже лирика. Нужна информация об арабах. Это самое главное сейчас. Не будет ее — и люди погибнут, и самому хреново будет, за то, что работать не умеешь. Информация нужна! Источники нужны, источники! Где их взять? Надо искать. А где искать? А хрен его знает. Думать надо! А времени нет! Черт побери!
      Взглянул на часы. Время подходило к 21.00. М-да. Сложный денек выдался. Пора и поспать.
      — Серега, поехали домой. Я устал чегой-то. Гофмаршал, пойдемте спать.
      Пошли на выход. Милиционер буквально сверлил нас взглядом. Надо заняться этим типом. Особенно внимательно он рассматривал Каргатова. Займемся, но позже. Знает он что-нибудь про арабов? Не знаю. Если не знает, пусть его особисты трясут и разведчики душу вынимают.
      — Что уставился? Обидно, да? Твоего дружка захомутали. Теперь пойдет по этапу на Колыму снег убирать! — я вроде как по-дружески хлопнул по плечу чеченского мента.
      Вот только это лишь со стороны казалось, что по-дружески, на самом деле у него ноги немного подкосились. Но справился, устоял. Улыбнулся, трет ушибленное плечо. Нормальный бы заматерился, может, и в драку полез бы, а этот молчит. Надо подсказать, чтобы убрали его отсюда.
      Боец курил на лестнице.
      — У тебя штаны желтые от никотина не будут? Напарник у тебя мутный. Смотри, аккуратнее, — предупредил Серега солдата.
      — Да нет. Все нормально! — заверил нас боец.
      — Ну, смотри. Мы тебя предупредили!
      Вышли на воздух — после подвала он казался удивительно свежим.
      — Ты молодец, Сергей. Здорово ты его раскусил, — я был в недоумении.
      Эти ориентировки я читал пачками. Но разве там что-нибудь найдешь стоящее? Как правило, написаны безграмотно, со слов, фотографий нет. Иногда и имена не указаны. Просто идет описание, с указанием «Особо опасный преступник». Перечисляется ряд его кличек. С арабами-наемниками и просто фанатиками тоже сложно. А тут Серега попадает в «яблочко». Молодец, ничего не скажешь.
      — Я же могу мыслить образами. Ну и память, я ж говорил. Запоминаю текст страницами. Потом начинаю все складывать. Ориентировки помню. Когда шрам увидел на лице, стал вспоминать ориентировки лиц со шрамами. Подошли двое. Вспомнил шрам на руке. Тоже имеется в наличии. Один такой тип в розыске. Я же не сразу его опознал, нужно было время, чтобы все вспомнить и сопоставить.
      — Молодец, Серега, молодец!
      — Саша, что дома нового? — сменил тему Серега.
      — Да ничего. Все нормально. Народ работает. Ходит по улицам и глубоко им плевать на то, что мы сейчас с тобой обязаны добыть информацию про этих гребаных арабов.
      — Жена знает, что снова в Чечню поехал?
      — Да я хотел сказать, что на учебу уезжаю. Но начальник Отдела Славиков посоветовал не скрывать от нее. Так что ей я сказал, а родителям наплел, что еду на учебу в Москву. Повышение квалификации. А ты сказал?
      — Сказал, — Каргатов вздохнул. — Сейчас жалею. Лучше бы тоже соврал, что на учебу еду или в Норильск, на север. Сейчас переживает. Помочь мне не может, а только нервы мотает. Эх, погорячился я. — Сергей сокрушенно помотал головой.
      — Все нормально, не переживай. Время здесь быстро летит. Там ждешь пятницы, потом выходные махом проходят. И снова ждешь пятницы. А сейчас ты знаешь, какой день недели?
      — Нет, — Серега удивленно посмотрел на меня.
      — И я тоже не знаю. Это нормально на войне. Ты ждешь лишь срока окончания командировки, возвращения домой, поэтому дни недели не имеют значения. Здесь нет выходных. И понедельник точно так же похож на среду, как на субботу или воскресенье. Я это понял еще в первую командировку. А вот когда останется дней пять, то они будут тянуться как суслик, тянущий паровоз в гору.
      — Ну, мне еще далеко до конца командировки, поэтому и считать бесполезно.
 
      Доехали до «дома» без приключений. Доложили начальнику о «находке». Он обрадовался. Матерого зверя поймали. Выспросил подробности и начал названивать на Ханкалу. Доложил, что совместно с особистами был добыт ценный экземпляр. Руководство похвалило, приказало подготовить подробный рапорт и доставить задержанного утром в Ханкалу. Там его передадут в прокуратуру и будет показательный суд. Тоже надо.
      Каргатов его опознал? Вот пусть и пишет подробный рапорт, я же отправился спать.
      Вот только поспать не дали. Ночью раздался шум, крик. Скатился на пол. Больно ударился головой о ножку топчана. Нашарил пистолет. Прислушался. Выстрелов и разрывов не слышно. А сердце бешено колотится, в горле пересохло. Смотрю на часы. Светящиеся стрелки «Командирских» часов показывают три тридцать семь. Кому не спится?
      Спал по военному, в штанах и куртке; сунул ноги в ботинки, ремень на пояс, потом куртку застегну. Вышел в коридор. Тусклый свет от лампочки резанул по глазам. Закрыл рукой. Черт, что такое? Народ бегает такой же сонный и чумной. Начальник кричит, чтобы мы все одевались и двигали на «фильтр».
      — Стой, шеф! — Я остановил своего начальника за рукав. — Объясни в чем дело?
      — Твой задержанный сбежал! Вот в чем дело! — выпалил он мне в лицо.
      — Он такой же мой, как и ваш, — парировал я. — А подробности?
      — Не знаю, едем на место происшествия. Особисты уже там!
      Мы с Каргатовым сели в «нашу» «шестерку» и поехали. Народу там уже было много. Шума много, толку мало. Не люблю в работе шум. Отвлекает и привлекает чужое внимание.
      Мы бесцеремонно прошли сквозь толпу военных, милиционеров — как наших, так и чеченских.
      На входе в подвал лежал тот самый боец, что нес службу по охране задержанных. Лежал на спине, прижав руки к горлу. На лице и в широко распахнутых глазах был запечатлен ужас.
      Горло у солдата было перерезано широким махом. Кровь залила весь бушлат. Автомата не было. Поясной ремень перерезан, подсумка с запасными рожками тоже нет.
      Запомнился почему-то окурок. Солдат только прикурил, и тут же его настигла смерть. Только самый кончик сигареты был обуглен. Потом сигарета выпала изо рта и была залита кровью. Черт его знает почему, но вот именно сигарета запала в память. Видимо, вспышка от спички, когда прикуривал, отвлекла внимание часового, он и не заметил опасности.
      — Гля! А ведь я предупреждал бойца, чтобы не доверял менту духовскому! — я сплюнул.
      — Предупреждал, — подтвердил Серега.
      Он тоже был хмур. А чего радоваться? Сценарий был понятен еще до того, как спустились в казематы. Мент зарезал бойца. А потом вместе с бандитом сбежал. И теперь надо искать и мента и бандита. И то, что начальник позвонил на Ханкалу и доложил о поимке преступника, числящегося в федеральном розыске, — упущение. И за это полагается взыскание. Здесь, на войне, взыскание не объявят, но длинные нотации обеспечены. Плюс надо писать план по поимке беглецов. Потом этот план выполнять, и отчитываться за проделанную работу. А это отрыв сил и средств от основной цели — банды арабов в Старых Атагах. Мрачная перспектива.
      Теперь этот подвал казался еще более мрачным, чем несколько часов назад. Возле пустой камеры топтались Молодцов и Гаушкин. Им еще хреновей, чем нам. Тем более, что они уходили последними.
      — Здорово!
      — Виделись уже, — мрачно ответил Володя Гаушкин.
      — Ментяра перерезал горло бойцу, а сам прихватил духа, солдатский автомат и растворился в темноте. Так?
      — Так, — подтвердил Молодцов. — к гадалке не ходи, и так все ясно. Гля! Надо было и мента тряхануть!
      — Или на крайний случай заменить его! — буркнул Серега.
      — Э, да что говорить. Солдата уже не вернешь. Бандитов много в Чечне, еще поймаем. А вот его уже нет, — я в очередной раз сплюнул под ноги.
      Жалко мальчишку. Расслабился, повернулся спиной к бандиту. Думал, что если чеченец сражается на нашей стороне, то он товарищ. Оказывается, что нет. Враг в нашей форме и не более того. Комок поднялся к горлу, слезы стояли в глазах, и дыхание остановилось. Нелепейшая смерть в девятнадцать лет. И не в бою, а вот так — ножом по горлу. И сигарета… Почему мне в память врезалась именно эта сигарета, пропитанная кровью? Белая бумага стала красной, а желтый в крапинку фильтр стал бурым.
      Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Хотелось отомстить за солдатскую смерть. Душно в этом подвале, я рванул бушлат, а затем и куртку на груди. Душно мне. Вытер испарину со лба.
      Посмотрел на Каргатова, тот тоже стоял расстегнутый и тяжело дышал. На ресницах блестели капельки влаги. То ли слезы, то ли пот. Мы поняли друг друга без слов.
      — Ну, что у вас? — раздался за спиной голос начальника.
      Мы вкратце доложили обстановку. Он и сам, как опытный, все понял. Отправили БТР к дому милиционера. Надежды было мало, что застанем его дома. Так, на всякий случай.
      Обыск не много дал. Но были и интересные моменты. Самый первый сюрприз ожидал нас, когда захотели открыть дверь.
      Благо, что все подобрались опытные мужики и привязали за ручку веревку, дернули. Тут же раздался взрыв. Граната Ф-1.
      Дверь вынесло. Начинавшийся пожар потушили. В доме на чердаке нашли радиостанцию. В подвале пару килограммов взрывчатки разного вида. И пластид, и тротил и тол. Около десятка гранат. Сломанный, непригодный к стрельбе автомат. Патронов к нему около трех сотен. И большой нож по типу мачете. На его деревянной ручке были видны специально сделанные зарубки в количестве одиннадцати штук. После недолгих дебатов пришли к выводу, что каждая зарубка — чья-то жизнь. Много крови этот гад у нас попил. И вот так спокойно ушел из-под носа.
      Рядом с нами крутились чеченские милиционеры, они цокали, качали головами, клялись аллахом, что ничего не знали. И вообще этот бандит всегда держался от них в стороне. Какой-то, мол, он странный был.
      — Ага, странный! Странно, что вас вообще одели в милицейскую форму и дали оружие! — не выдержал Каргатов.
      — Спокойно, Серега, спокойно! — я вывел его на улицу. — Дыши, Сережа, дыши!
      А у самого чесались руки, чтобы расстрелять от всей своей широкой души этих оборотней. Веером от бедра из автомата, пока патроны не кончатся, и затвор сухо не щелкнет. Ведь не был я таким кровожадным в первую командировку. Хотя и принимал участие в засадах и сам в засады попадал. Но тогда враг был врагом, а не оборотнем. Доверять нельзя, нож в спину всадят. Даже не в спину, а по горлу.
      — Надо отомстить. Надо обязательно отомстить! — шептал Серега, подставляя грудь ночному зимнему ветру.
      — Надо с Атагами разобраться, Сережа, а потом уже и мстить можно.
      Нельзя, чтобы он увлекся идеей мести, из этого, как правило, ничего доброго не выходит.
      — Во время допросов этих оборотней, — он кивнул головой на дом, — можно и прощупать кого-нибудь по поводу вербовки. Как пить дать, там пара-тройка пособников есть.
      — Ну, вот видишь, ты уже начал разумно мыслить, — я хлопнул его по плечу. — А когда с Атагами разберемся, то обещаю, займемся и местью. Не казни себя так, Сережа. Что ты мог сделать?
      — Мог настоять, чтобы сменили милиционера на посту.
      — На основании чего? Ты же опер. Нужны факты, а не предположения. Твои домыслы к делу не подшить. Мне тоже его морда не понравилась, а дальше что?
      — Пока будем искать факты, они мальчишек будут резать, — зло ответил Серега.
      — Во-первых, этот покойный мальчишка сам виноват. Вместо того чтобы нести службу, бегал курить. А это запрещено. Во-вторых, хочешь крови — автомат есть, иди расстреляй всех чеченских ментов, что в доме. Ну? Хватит сопли жевать, работать надо!
      — Что делать? — не понял Серега.
      — Работать! — как можно жестче ответил я ему. — А для начала я бы выспался. Но не получится!
      — Допрашивать начнем?
      — Именно, по горячему. Нас четверо, двое особистов. Шесть человек. Ментов человек двадцать. На каждого чуть больше трех человек. На каждого по часу-полтора. К обеду управимся. К тому времени подъедет начальство, прокуратура, так что спать нам с тобой сегодня не придется. Кофе есть?
      — Чего? — Серега был еще в плену своих эмоций.
      — Кофе, чтобы не спать. Вливаешь в кружку стопку водки, конька все равно нет, а потом допрашиваешь. Догоняешь?
      — Кофе есть! — Серега уже настроился по-боевому. Ему хотелось поскорее начать допрашивать чеченских милиционеров. Наверное, полагал, что удастся достать этого оборотня.
      — Сережа, ты не забывай, что самое главное — добыть разведанные по Атагам. Прощупывай, вербуй. Обещай золотые горы, нам надо задачу выполнить, все, что реально выполнить из твоих обещаний — сделаем.
      — Я понял, Саша, — он кивнул головой. — Сделаем их! Давай!
      В коридоре столкнулись с нашим шефом.
      — Ну, что думаете? — спросил он.
      — Допрашивать надо, колоть. Всем вместе, включая особистов. Если кто нащупает кого-то причастного к этому побегу, то наваливаемся всей толпой, и колем до самой задницы. И самое главное — выуживаем информацию по Атагам, ищем кандидатов на вербовку.
      — Правильно говоришь. Времени мало осталось! Уже пять часов! — шеф посмотрел на часы. — За работу!
      Мы собрали всех чеченских милиционеров. Они себя очень неуютно чувствовали под взглядами и прицелами военных. То, что думали солдаты и офицеры, ясно читалось на лицах.
      Некоторые солдаты задирали чеченцев. Это не было явно, исподтишка. Не знаю, как там насчет ауры, но обстановка в доме была крайне напряженной. Взрывоопасной. Наше вмешательство было кстати.
      Горячие, гордые, по крайне мере — они таковых из себя строили, чеченские парни тоже были готовы схватиться за оружие.
      Менты сели в свои машины, мы — в свои. Особисты с нами в «шестерке» поехали на «базу».
      Сразу распределили всех по комнатам. Солдатам, которые нас охраняли, мы наказали, чтобы милиционеры не общались между собой. Начальник взял на себя начальника чеченских милиционеров, я — заместителя. Остальные — рядовых.
      Зашли в мой кабинет. Я не стал закидывать постель одеялом. Не хватало еще, чтобы он подумал, что я смущаюсь своего бардака. Не дождешься. Оглянулся. Милиционер шел следом. Меня и раньше настораживало что-то в его походке, теперь я осознал, что конкретно. Шаг. Как он ставил ногу. На полную ступню. Нормальный человек ходит с пятки на носок, а этот сразу ставит ступню. И это уже привычка. Получается, что ходит он на полусогнутых ногах, даже слегка пригибаясь.
      А кто так ходит? Правильно, лишь тот, кто привык ходить очень осторожно — по лесу. Чтобы не хрустнула ветка, не выстрелил сучок. Даже если это и произойдет, то приглушится ступней.
      Охотник? Может быть, только в Чечне с 1991 года охота ведется только на одного зверя — человека.
      Из стола я достал стопку бумаги. Через пару минут солдат принес стакан горячего кофе, явственно чувствовалось, что Каргатов туда влил стопку спиртного. Ай, молодец Серега! Предложил милиционеру, тот отказался. Ну, и хорошо, нам больше достанется!
      Я искоса смотрел на него, мысленно сопоставляя с известными мне ориентировками. Вот будет смеху, если мне, как Каргатову, удастся изобличить беглого преступника в милицейском обличии!
      Рост сто семьдесят, сто семьдесят пять. Возраст — лет двадцать пять. Волосы короткие, черные. Лоб большой. «Умник»? Интеллигент? Не похоже.
      Лицо круглое, не очень типичное для чеченцев, обычно у них лица вытянутые. Кожа пористая, похоже, что раньше он страдал от большого количества угрей, вся кожа как в мелких шрамах от этих болячек. Надо было раньше начинать половую жизнь и вести ее регулярно.
      Брови сросшиеся. Не нравится мне это, но здесь это часто встречается. Примета такая есть у русских, что если у человека сросшиеся брови, то он склонен к обману и жестокости.
      Нос прямой, тонкий. Глаза. Близко посажены к переносице, на круглом лице это смотрится не совсем симметрично.
      Носогубная линия четко прочерчена, досталось, значит тебе, юноша, в твоей короткой жизни.
      У глаз много морщин. Как глубоких, так и мелких. А на вид тебе лет двадцать пять. Такие морщины бывают либо у людей в возрасте, либо от постоянного прищуривания. Зрение у тебя, похоже, хорошее, а вот щуришься ты оттого, что солнце часто тебе светило в глаза. В горах? Ну, а так же потому, что часто целился. А в кого мог чеченец целится? Правильно — в наших. Подбородок округлый. Рот маленький. Уши расположены высоко. Умный, значит. Ну-ну, посмотрим.
      — Как зовут? — начал я, прихлебывая горячий, сладкий, пахнущий горячей водкой кофе.
      — Лейтенант милиции Магомед Асаев. — Он выпрямил спину.
      — Ты расслабься, это завтра, вернее уже сегодня, будешь перед Ханкалой напрягаться, в струнку вытягиваться перед прокуратурой. А они умеют душу мотать. Будешь им придумывать историю, почему твой подчиненный убил солдата, и сбежал вместе с заключенным. А дома хранил взрывчатку, патроны и радиостанцию. И еще много чего интересного тебя спросят. Кстати, как звали твоего мента? — я старался, чтобы собеседник расслабился, «запрессовать» его я всегда успею.
      Он не успел ответить, как из соседнего кабинета раздался крик:
      — В глаза смотри! — голос Володи Гаушкина.
      У каждого своя метода ведения беседы. Я усмехнулся, глядя, как «мой» Асаев вздрогнул. Привыкай. Я — «добрый», а вот Гаушкин — «злой». Могу и ему тебя передать. Прихлебнул кофе — хорош, не хуже, чем с коньяком.
      Вспомнилось, как перед командировкой, в нарушение всех инструкций, коллеги по отделу накрыли стол в кабинете, и пахло хорошим коньяком. Тогда Саня Иванченко мне посоветовал, чтобы я, перед тем как «давить» на собеседника, дал ему шанс выговорится. Иванченко год возглавлял пресс-группу, мы за это его звали «товарищ Геббельс»… И что такого казалось бы — вспомнил запах коньяка? А вот, что всплыло в памяти. Интересно.
      — Как звали твоего подчиненного?
      — Артур Хамзатов.
      — Что тебе известно о нем. Расскажи, кто он такой. Как появился у вас. Может, вместе воевали?
      Он бросил на меня быстрый взгляд исподлобья, и снова уставился в пол, под ноги. Так и хочется заорать, подобно Гаушкину: «В глаза смотреть, сука!»
      — Родился Хамзатов… — начал он скучным голосом.
      — Не то, — перебил я его. — Это все я возьму в его личном деле. У него же есть личное дело?
      — Есть, — тот кивнул.
      — Ты расскажи мне, откуда он пришел. Кто его привел. Вы вместе в одной банде воевали? — голос я не менял, ждал его реакцию.