Глава пятнадцатая

Беру курс на всполохи, что в тылу у противника. Надо пробиваться Сашке навстречу. Останавливаю мимо пробегавших ополченцев и кричу, чтобы шли со мной на прорыв. Бежим вперёд по каким-то огородам. Спотыкаюсь, падаю, чувствую, что ногу здорово ободрал, прихрамываю бегу. Ковыляю вперёд. Бои ведутся ожесточённо, но как-то очагово. Видно, что армяне понарыли окопы местами. Но как-то мало сил для трех батальонов. Не тянет противник на такую силу. Впереди нарываемся на мощный бой. Его ведут ополченцы второй и третьей роты. Вклиниваемся. В двух домах засели армяне и поливают огнём. Обойти тоже нет возможности. Расстояние метров двадцать. Зажжённые дома уже освещают местность, на востоке начала прорисовываться полоска рассвета. Не здорово это.

Вытаскиваю гранату, прикидываю расстояние. Попробовать можно. Рву кольцо, размах, кидаю. Смотрю, чувствую, как она летит. В окно, в гнездо пулемётное. Забыли заложить окна мешками с песком. Вот и получите за собственную лень.

Комната озаряется огнём, а потом слышен глухой разрыв. Из дома повалил дым. Начался пожар. Ополченцы начали гранатами закидывать противника. Некоторые гранаты отскакивали от стен и взрывались на земле. Я на всякий случай лёг на землю. Наших — странно, я поймал себя на мысли, что назвал их «нашими», — человек тридцать, пусть повоюют. Тем паче, что многие «наши» взяли Ф-1. У них разлёт осколков двести метров, и если она рванёт на земле, то наши внутренности повиснут на проводах новогодними гирляндами. Это уже как пить дать!

Охота пить, но знаю, что воды нет, лишь коньяк во фляге. Попробую. Снял флягу. Поболтал её, выдох, глоток.

Твою мать, дыхание перебило. Ободранное криками и бегом горло обжёг коньяк. Тут раздался взрыв. Мощный взрыв. Все это совпало с моим кашлем. Ополченцы попали «эфкой» в дом. Один очаг сопротивления подавлен.

Рванули вперёд. Человек пять остались проверить дома. Сзади раздались маты на азербайджанском и русском и выстрелы. Чей-то крик. Не важно, вперёд!

Вот и противник. Он ведёт бой на обе стороны. Сражается и с нами и с Сашкиной первой ротой. Поднажали, добежали, упали. Гранаты к бою. Последняя, третья граната, полетела в окопы армян. А их не так уж и много, может, и не было трех батальонов? Или у них батальон называется рота? Стреляем. Остался последний магазин. Хреново, очень хреново. С голыми руками особо не навоюешь.

Оглядываюсь. Мозг как-то странно работает, раньше не замечал, что происходит вокруг, какое-то «тоннельное зрение». Лишь то, что впереди, и резкое шевеление по бокам, да вспышки от выстрелов и разрывы гранат. Теперь же в свете пожарищ и начинающегося рассвета увидел трупы людей, домашних животных, следы, воронки от разрывов снарядов, покалеченные деревья, разрушенные дома.

Рядом со мной лежал труп, — судя по форме, не азербайджанский ополченец. Половину головы ему снесло, нижняя часть лица ещё как-то сохранилась, а вот верхней не было. Какое-то месиво, из которого торчали ослепительно белые осколки черепа. Руки раскинуты, правая рука ещё сжимала пистолетную рукоятку автомата. На груди был разгрузочный жилет, из него торчали рожки. Пригодятся мне.

Подавляя в себе брезгливость и поднявшийся комок тошноты загоняя внутрь, я подполз к покойному. Стал расстёгивать застёжки на жилете. Кровь, какая-то слизь успела пропитать жилет. Пальцы скользили. На поясе у трупа висел нож в ножнах. Хороший охотничий нож. Рванул его. Тошнота все больше подкатывала. Обрезал застёжки, вытащил так необходимые автоматные рожки. Нож воткнул рядом с телом. Не моё, не надо мне это. Откатился от тела. Отстегнул флягу, глоток, ещё глоток. Тошнота отступила. Теперь смотрим, что мы видим.

Около двух рот держит круговую оборону против трех наших рот. Силы равны. Могло быть и похуже. Они в домах и в окопах. Мы тоже в домах и в окопах.

Пристроился рядом с кучей мусора, это когда-то было половиной дома, сейчас просто какой-то строительный мусор. Выбираю цель. То, что далеко, мне не надо, поближе бы.

Метрах в пятидесяти какой-то армянский ополченец лет тридцати в окопе рвёт кольцо у гранаты. Очень характерное движение. Сейчас будет вставать, чтобы бросить её. Вскидываю автомат, вот он начинает разгибаться, выбираю люфт, жму на крючок. Автомат коротко дёрнулся. Попал!!! Фигурка в прицельной планке дёрнулась и упала вниз. Тут же раздался хлопок в окопе и небольшая вспышка. Тут же из окопчика выскочил ещё один, держась за плечо, его тут же скосила очередь. Неплохо. Один выстрел и двоих. А может, и троих убил. Смотрим дальше.

Мне понравилось стрелять не наугад, ставя перед собой стену из пуль, а вот так умно. Выискивая цель. Я прямо таки упивался сам собой. Ах, какой я умный и хороший! Ай, да, Пушкин! Ай, да сукин сын! Ай, да Олег! Молодец, так держать.

Смотрим дальше. Вон в доме на чердаке засел армян. Гранатой его не взять, а вот выцелить можно. Тот явно патронов не жалел, выкашивал все вокруг. До него метров сто, меня он не видит, да и мусор меня прикроет. Ставлю прицельную планку на сто метров, переводчик огня на одиночный. Выцеливаю, глаза слезятся. Закрываю глаза, моргаю. У меня один выстрел. Это самый главный выстрел. Каждый выстрел надо отработать по максимуму.

Выбираю люфт. Тяну спуск дальше. Даже не почувствовал, как произошёл выстрел. Я мысленно был с пулей, вот она выходит из канала ствола. Я вместе с ней. Лечу вперёд. Воздух плотный. Мне приходится рвать его. Ветер пытается меня столкнуть с траектории, я лечу по прямой. Вращаюсь вокруг своей оси. Наматываю воздух на себя, как в аппарате наматывают сахарную вату. Вот он чердак. Вот оно окно. Вот моя цель. Вперёд! Только вперёд, теперь меня ничто не остановит. Я врезаюсь в горло пулемётчика. Кожа человеческая такая тоненькая, я даже и не чувствую её. Потом идёт гортань, окружённая кольцами, я рву эти кольца и прохожу насквозь. Эта человеческая плоть немного изменила мой полет. Я врезаюсь в деревянную балку перекрытия. Оборачиваюсь. Человек схватился за горло и упал на спину. Его глаза открыты. Он мёртв. Моя работа! Пулемёт замолчал. Рядом никого нет. Это был последний защитник этого дома.

Я ощущал себя своей пулей. Явственно видел, как все это произошло. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове.

Азербайджанские ополченцы мгновенно рванули вперёд, захватили дом. Потом послышался грохот подъезжающей бронетехники, и началась веселуха!

Снаряды и пулемётные очереди разрывали тела противника. Мы азартно поддерживали ополченцев огнём, добивали тех, кто выползал из укрытий. Через пятнадцать минут все было кончено. Деревня была наша. А я был жив!!! Спасибо тебе, Господи, Аллах, Судьба, за то, что я жив!!! Счастье, меня захлестнуло. Жив!

Я закурил. Растёр грудь, потянулся. Живой! Для первого раза очень даже неплохо! Ни царапины, ни контузии! Посмотрим, как там остальные!

Я отстегнул последний рожок. Там оставался один патрон. И ещё один в патроннике. Однако! Могло и не хватить. Ополченцы пошли вперёд. Пинками они доставали ещё живых солдат противника. Тут же их избивали, срывали амуницию. Иногда раздавались выстрелы. Кого-то расстреливали.

Я пошёл назад. К технике. На ближайшей БМП сидел Вовка, он весело болтал ногами и курил. Рожа его была чёрная от грязи и копоти, только белки глаз и зубы сверкали среди этой черноты.

— Как дела, пехота? — я подошёл поближе.

— Олег! Живой! — Вовка спрыгнул, подбежал поближе и обнял меня.

— Живой. Ты сам-то как?

— Великолепно. Ни одной машины не потерял. Что-то где-то поломалось, но все фигня. Все живы у меня.

— Если бы ты со своими коробочками не подъехал вовремя, нам бы тут плохо было. Молодец!

— А ты как думал. Своих не бросаем. А остальные как?

— Не знаю. Пойдём Сашку поищем.

— Зачем ходить? Садись — поедем!

Я залез на броню БМП, и мы поехали. Через полчаса мы были с другой стороны поля боя. Тут увидели следующую картину. Сашка стоял и размахивал автоматом, отгоняя «воинов Аллаха» от раненого армянина. Наши боевики, что-то кричали, трясли оружием.

— Володя, пугни их.

— Сейчас! — Володя нырнул в башню, задрал ствол пушки и выстрелил в воздух.

Все обернулись.

— Что за шум, а драки нет? Саша, помощь приехала.

Слава богу, мужики, вы очень вовремя. Я тут кое-как отбил раненого, они хотели его убить.

— Один хрен убьют, не сейчас, так позже, — Володя махнул рукой. — Ты же не будешь его охранять круглые сутки. Брось. У них свои разборки. Полезай, поехали! — Володя отбросил окурок и уселся на край командирского люка, свесив ноги внутрь башни: — Хочешь — сам добей, чтобы не мучался.

— Ты что, охренел? — Саша был в ярости.

— Ладно, тащи его сюда, отвезём в медпункт. А там, что бог на душу положит.

— Эй, вы. Да-да, ты и ты! — я показал стволом автомата на двух ближайших к Сашке ополченцев. — Берите раненого и тащите сюда, и без фокусов.

Они, ворча проклятья в наш адрес, помогли раненому забраться на броню. Тот был ранен в ногу, ступни не было. Голень перехвачена ремнём. Торчит острый осколок кости. Уже не белый, а грязный. Зато сам раненый был белый как мел. Каждое движение, каждый толчок отдавался болью на его лице. Я отвернулся. Не жилец. Дай бог до Аиды его довезти.

Сашка легко запрыгнул на броню. Поздоровался со мной, с Володей. Поехали! БМП развернулась на месте, и мы отправились в тыл.

— Где-то разместиться надо! — проорал мне Сашка.

Я кивнул головой.

— Надо. Где-нибудь рядом с медициной, чтобы Витьке далеко не бегать.

— Согласен, — Саша радостно кивнул. — А как он?

— Не знаю. Если живой, то рядом с Аидой где-то. Если его там нет, значит, будем искать.

— Логично.

— Может, школу займём? — это Володя с башни.

— Не получится, там штаб будет!

— Откуда знаешь?

— По опыту, как кто-то воюет, так в первую очередь штабы занимают. Детишки воюют, а не учатся.

— Согласен. Как немцы приходят, так школу и занимают. Может — сельсовет?

— Давай, если целый. Только сначала в медпункт.

— Поехали. А где он?

— Наверное, там, где входили.

— Водила, гони туда, где мы заезжали! — это Сашка проорал механику-водителю.

Тот сидел «по-походному», лишь кивнул головой в ответ.

Поехали по той улице, по которой заходили ночью. А село-то было богатое до войны. Большие каменные дома, богатейшие сады. Сейчас от этого остались лишь воспоминания. Больше половины домов уничтожено. Ночью все казалось иначе. Из развалин видны испуганные лица стариков, детишек, женские лица тоже мелькали. Я уцепился одной рукой за выступ на броне, ногой тоже упёрся в какую-то скобу. Закурил. Лицо приятно обдувал утренний ветерок. Приятно. Живой! Вся жизнь впереди! Главное, чтобы Витька был живой и целый, а остальное — ерунда. Сашка с Володей живы, ни царапины. У Мишки тоже все в порядке. Комбат не воюет, а командует.

Вот дом, почти на въезде в деревне. На дереве развешена простыня, красной краской нарисован полумесяц. Все, приехали.

— Эй, раненый, слышь, приехали. — Сашка обернулся к своему спасённому.

Но тот лежал, открыв рот, и остекленевшими глазами смотрел в утреннее небо.

— Отмучался, Саша, — я положил ему руку на плечо. — Ты старался, сделал все, что мог.

— Ему и восемнадцати ещё не было, пацан.

— Не переживай. Это чужая война.

Из дома выскочил Витька. Не было на нем бинтов. Только грязный, как все мы.

— Жив, старый пень! — я заорал, спрыгивая с брони.

Мужики последовали моему примеру. Обнимались. Все живы, ни царапины, ни контузии! Чудо, да, и только.

— А я после боя сюда сразу рванул.

— Мы так и поняли, где тебя искать-то! Где Аида?

— Работает. Там у неё столько работы! Столько раненых!

— Мы вот тоже одного везли, но не довезли. Умер пацанчик.

— А, вон давайте его к стене, туда убитых складывают. Кто раненый был, да не вытянул.

Мы с прыгнули с брони, взяли убитого за воротник и единственную целую ногу, и понесли к медпункту. Руки его раскинулись и в такт движению качались, обрубок ноги тоже качался. Казалось, друзья несут пьяного друга домой. Вот только его жена не будет нас ругать, а он уже никогда не будет оправдываться, почему же так напился.

Когда я был в бою, то как-то не думал о мёртвых, обшаривая их ещё тёплые тела в поисках боеприпасов, а сейчас меня мутило. Вроде ничего он мне не сделает, не вскочит, не укусит, но что-то во мне протестовало, комок тошноты подкатывал к горлу.

Я старательно отворачивал лицо, отводил глаза от мёртвого тела. Несколько часов назад он мог убить меня, или кого-нибудь из мужиков, что сопя, молча тащили это обмякшее, уже грузное тело. Вряд ли он так бы надрывался. Сашка его защищал. Теперь шмыгал носом. Хотел совершить благородный поступок, могли самого прибить, но не побоялся, дёрнулся против вооружённой толпы. А итог? Труп, который мы тащим пятьдесят метров. Вот уже и стена дома. Тут уже похоронная команда, совершает предварительные приготовления к погребению.

Под стеной аккуратно были разложены пять тел, запястья рук у них были связаны, нижняя челюсть подвязана. Нет, не люблю я покойных. Не для меня эта работа, вот так с ними возится. Кому-то надо, но только не мне. Позывы рвоты усилились.

Все трупы были в земле, в грязи. У всех были пулевые отверстия. У одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка, видимо, выходное отверстие от осколка. Я отвернулся.

Завидев нас с ношей, они поспешили навстречу, но когда поняли, что парень с «другой» стороны, заорали, чтобы его убрали.

После боя, нервов, мы все были страшно злые, заведённые, поэтому и ответили соответственно:

— Заткнитесь и занимайтесь чем надо. Мы пока воевали, вас там не видели. Вопросы? Вперёд, юноши!

Они что-то стали нам объяснять на азербайджанском, но мы лишь махнули рукой и пошли в сторону БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем поднялся и меня начало рвать.

Я опёрся обоими руками на «нос» БМП. Выворачивало наизнанку долго, мучительно, казалось, что с рвотными массами выходят все органы. Кровь в голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на мелкие осколки, в глазах потемнело.

Вроде ничего не ел, но все что-то продолжало выходить. Во рту была горечь. Жёлчь. С меня лил пот. Так продолжалось минут пять. С трудом я прекратил. Встал, долго не мог отдышаться и прийти в себя. Мужики меня поддерживали.

— Ничего, Олег, бывает. Сами еле сдержались, но у тебя, видать, желудок слабый.

— Ага, что-то не то съел, — пытался я острить.

— Это не переваривается. Это война, — поддерживал меня Сашка.

— Куда мы?

— Да вот домик рядом свободный, там и обоснуемся.

Я поднял голову. Хороший двухэтажный каменный дом, с крытой верандой по всему второму этажу. Видны следы войны. Стёкол во всем доме нет, двери выбиты взрывом, на петлях болтаются обрывки дерева. На стенах выбоины от осколков. Забор во многих местах проломлен. Везде толстый слой пыли. От некогда богатого сада остались лишь несколько чудом уцелевших деревьев.

Внутри дома все перевёрнуто. Были здесь мародёры. Выключатели выломаны с кусками штукатурки, люстры вырваны с «мясом». Большей части мебели нет. По всему дому раскиданы фотографии, какие-то бумаги, письма. Из всей уцелевшей мебели остался лишь стол на кухне, две табуретки. Для жилья мы выбрали комнату на втором этаже. Из соседних брошенных домов притащили топчаны, диваны, стулья, кое-как подмели, забили окно, чтобы не дуло, сверху прошлись куском толи.

На улице послышался рёв машин. Мы вышли. На двух УАЗиках ехал комбат со своей свитой. Завидев нас, остановился. Важный, но в стельку пьяный. Модаев и Мишка тоже навеселе.

— Круто вы приезжаете. Бой уже часа четыре назад как окончен, — не выдержал первым Володя.

— Когда хочу, тогда приезжаю! — пьяно возразил комбат.

— Как все прошло, мужики? Рад вас видеть живыми! — Мишка бросился к нам.

— Хреново. На учениях все было проще. А вы чем занимались?

— К родственнику комбата заехали. Потом приехал посыльный, сказал, что мы победили. По этому поводу ещё немного посидели. Отправили посыльного к Гусейнову. Наверное, скоро сюда приедет.

— М-да, хорошо быть командиром в этой армии. Сиди, пей. А потом принимай и отправляй гонцов. Нужно точно будет остаться здесь, такими темпами я за пару лет министром обороны стану. Тьфу! — Сашка сплюнул под ноги.

— Но-но! Не плюйся мне тут! — Модаев начал хорохорится.

— Заткнись, пацан, — Сашка ещё раз плюнул под ноги и не оборачиваясь пошёл в дом.

— Да, я вас!.. — начал начальник штаба, но ему не дал закончить Витька. Подошёл сзади.

— Слышь, блоха на побегушках, пока мы тут победу тебе доставали, ты сидел и водку жрал, поэтому увянь, сука штабная. Все понял?

— Я с вами ещё разберусь!

— Ну-ну, попробуй. Будешь сам воевать за всех нас, а мы будем в тылу водку жрать. Пшел вон отсюда, — я не выдержал и тоже встрял.

— Ничего, командарм приедет, я все ему расскажу! — пригрозил Серёга, направляясь к машине.

Комбат тупо, мало что понимая, смотрел на нашу перебранку и тоже потопал за Серёгой. Мулла не выходил из машины, лишь сверкал стёклами очков.

— Не круто ли вы с ним, а, мужики? — Мишка остался с нами.

— Да пошёл он! Козёл вонючий. Что-нибудь интересное узнал?

— В принципе ничего. Только пили. Комбат молчал, Серёга ему дифирамбы пел, какой комбат умный и дальновидный и вообще, какой он мудрый армейский командир. Чмо!

— А ты что?

— А я что? Тоже пришлось пить. Но не так как комбат, мне с ним тягаться рано. А то бы помер давно от разрыва печени.

— Когда Гусейнова ждут?

— К вечеру. Они тут в школе разместились, команду дали, чтобы всех пленных в подвал школы складировали.

— Как ни школа — так тюрьма. Скоро тут никого не останется, кто грамоте обучен, все либо пленники, либо палачи.

— Пусть делают, что хотят, только бы удрать поскорее.

— Что-то нашей охраны не видно, может поубивало? — Витя покрутил головой.

— Во время боя видел недалеко от себя, а потом потерялись. В роты пойдём?

— На хрен. Ротные у них есть, пусть командуют, комбат есть, пусть сами оборону продумывают. Хватит, наработались на этих шакалов. Надо будет — пригласят. А ты, Миша, извини, но тебе там надо быть. Ты наши глаза и ушки. Извиняй, брат.

— Ох, ребята, если бы вы только знали, как мне все охренело! Противно! Сидишь, молчишь, поддакиваешь, а с таким бы удовольствием в рожу дал одному и второму. А муллу с Модаевым, будь моя воля, на полоски бы распустил. Более зловредных уродов не видел. Может, хватит?

— Нет, Миша, иди. Тут от тебя пользы чуть. Самое главное, чтобы комбат тебе доверял, а остальные шакалы — пустое место.

— Не король делает свиту, а свита короля, — Мишка важно поднял палец вверх.

— Иди, не умничай. Ты наши документы добудь, а потом мы дадим тебе пострелять из пистолета, только маме не говори.

— Да пошли вы. Где школа?

— Прямо по этой улице, через два квартала свернёшь направо и упрёшься в неё.

Послышался грохот бронетехники. Из-за угла вывернула БМП. Остановилась рядом с нами.

— Это наш караул пожаловал, — пояснил Володя, глядя на наши недоуменные рожи, — не нам же самим охраняться.

— Неслабо.

— Ну что, Виктор, у тебя чего новенького? — я взял своего друга, и мы пошли на веранду второго этажа, уселись на обломки мебели и закурили.

— Все нормально. Аида страшно рада, что я живой!

— Ну, ещё бы! Я тоже рад, хоть я и не твоя жена. Просто люблю тебя, черта такого! Как у неё самочувствие?

— Вроде все хорошо. Сделала она ещё раз анализы. Точно беременна.

— Кого хочешь-то?

— Сына, конечно. Будет дочь — пойду на второй заход.