Выпалив все это, Кейт поняла, что, возможно, правильно поступила, упомянув об Эване. Теперь она не только подтвердила существование бойфренда, но и сумела воздвигнуть нечто вроде невидимого барьера между собой и Митчелом. Если упоминание о «темпе», который предпочитает Митчел, действительно имеет сексуальный оттенок, этого больше не повторится. Впредь он не попытается ее поцеловать, и, следовательно, у нее не будет искушения позволить ему... Каким бы славным и привлекательным ни казался Митчел, все же факт остается фактом: он совершенно незнакомый человек, и они одни в номере.

– Мы встречаемся уже несколько лет, – добавила она для пущего эффекта, чтобы окончательно лишить его всяких надежд, после чего безмятежно налила водки в стакан Митчела в твердой уверенности, что предстоящий вечер будет полностью лишен всяких выводивших из равновесия подводных течений.

Митчел молча наблюдал за ней, в свою очередь, совершенно убежденный, что бойфренд-адвокат не является препятствием для сегодняшнего завершения вечера в одной постели. Для него было совершенно очевидно, что Кейт не считала себя влюбленной: вокруг влюбленной женщины создается особенная атмосфера, тем более, когда она говорит о возлюбленном. А вот в голосе Кейт Донован звучало почти нескрываемое равнодушие.

Парень не помешает им, даже если они решат насладиться друг другом еще день-другой.

По опыту Митчела адвокаты, предсказывающие успешное и скорое окончание «сложного дела», либо тешат несбыточными надеждами себя, либо сознательно вводят в заблуждение других, в данном случае Кейт.

В мозгу Митчела уже сложился образ преуспевающего законника среднего возраста, которому несколько лет назад удалось вскружить голову Кейт, вероятно, почти сразу после того, как она окончила колледж. Митчел мог бы подтвердить свои подозрения несколькими вопросами, но настроение вечера было бы непоправимо испорчено, хотя бы потому, что просто неприлично обсуждать с ней ее любовника и вмешиваться в личную жизнь незнакомого человека в самое неподходящее для этого время. Согласно личному кодексу европейской сексуальной этики, спать с любовницей другого мужчины вполне допустимо. Но только по взаимному согласию. Однако судачить о человеке в его отсутствие – дурной тон и недостойно джентльмена. А Митчел ненавидел и презирал неджентльменские поступки.

Не подозревая о том, что рассказ об Эване произвел прямо противоположное впечатление тому, на которое она рассчитывала, Кейт добавила к водке с тоником ломтик лайма и отнесла готовый напиток Митчелу. Когда она протянула стакан, он, помня о злосчастной «Кровавой Мэри», отступил на шаг и с преувеличенной осторожностью взял стакан. Кейт решила, что из всех его привлекательных качеств ей больше всего нравится обезоруживающее чувство юмора, вероятно, потому, что так было легче забыть о его внешности и расслабиться. Добродушно улыбаясь его выходке, она задала первый пришедший на ум вопрос:

– Где вы научились голландскому?

– В Голландии, – пожал он плечами, пригубив водку.

– Когда вы там были?

– Лет в одиннадцать-двенадцать.

Он, похоже, не слишком спешил откровенничать, но Кейт упорно продолжала допрос, наверное, потому, что это казалось достаточно подходящей темой для начала беседы:

– А почему вы оказались в Голландии в таком возрасте?

– Я учился в школе с мальчиком, семья которого жила в Амстердаме, и два года подряд он приглашал меня проводить летние каникулы с его семьей.

– А я никогда не была в Европе, – с легкой завистью протянула Кейт, отворачиваясь и снова направляясь к бару, – но Амстердам мне хотелось бы увидеть больше всего! Знаете, что я представляю, когда при мне кто-то упоминает об Амстердаме?

– Нет, – покачал головой Митчел, любуясь бессознательной грацией ее легкой походки и сияющим водопадом темно-рыжих волос, рассыпавшихся по спине. – Что вы представляете, когда кто-то упоминает об Амстердаме?

Оглянувшись, она бросила на него взгляд, исполненный шутливого сожаления, и присела на корточки перед холодильником.

– Те же две вещи, что и вы и, скорее всего остальные.

– Марихуану и проституток? – уверенно предположил Митчел.

Она встала с бутылкой перье в руках, но вместо того чтобы подтвердить сказанное, долго возилась с пробкой. Решив помочь, Митчел шагнул вперед, но тут же понял, что ее плечи трясутся от смеха, и замер от удивления.

– Понимаете, первое, что приходит на ум при упоминании об Амстердаме, – это кафе, в меню которых входит марихуана, и проститутки, стоящие в витринах.

Она засмеялась громче и энергично тряхнула головой, так что волосы разлетелись в разные стороны.

– И вовсе не это! – выдавила она, наконец, ухитрившись снять пробку с бутылки и наполняя стакан газированной водой.

– Но о чем еще можно думать? – пожал плечами Митчел.

Кейт, все еще смеясь, повернулась к нему.

– Тюльпаны, – сообщила она, забирая с собой стакан и подходя к Митчелу. – И каналы. Тюльпаны и каналы – вот что главное в Амстердаме!

– Не все так считают, – возразил Митчел.

– Очевидно, нет, – согласилась она, втайне отказываясь признавать его правоту. – Однако должна заметить, что на календарях Амстердам всегда утопает в тюльпанах всех цветов радуги и каналы просто изумительны. И там нет ни снимков меню с марихуаной в качестве закуски, ни проституток в витринах.

– Блюда с марихуаной перечисляются в отдельных меню, – поправил Митчел, получая почти забытое, детское удовольствие от невинной, веселой, абсолютно бессмысленной перепалки с дерзкой девчонкой, которая привлекала, забавляла и противоречила ему на каждом шагу. – И никто не предлагает их в качестве закуски.

– А должны бы, – заявила Кейт, автоматически превращаясь во владелицу ресторана. – Марихуана возбуждает аппетит.

– Это из личного опыта? – осведомился Митчел с понимающей улыбкой.

– У меня диплом колледжа, – как бы между делом сообщила Кейт.

«Весьма информативно», – отметил про себя Митчел.

Чтобы избавиться от дальнейших вопросов, Кейт подняла руки, словно сдаваясь, и весело положила конец дальнейшему обсуждению:

– Больше ни слова об Амстердаме, иначе вы навеки испортите мое представление об этом городе, прежде чем я успею в нем побывать. Вы уже уничтожили мои мечты о полях разноцветных тюльпанов образами кафе, пропахших наркотиками, и мои видения чудесных каналов превратились в тени грязных переулков, где проститутки выставлены на продажу. Кроме того, – добавила она, услышав стук в дверь, – наш ужин прибыл.

Митчел распознал нотки облегчения в ее голосе и понял, что девушка испытывала искреннюю неловкость, обсуждая с ним нелегальный секс и наркотики. Это поразило и озадачило его, хотя все, что она ни делала, либо сбивало с толку, либо интриговало. Несколько минут он наблюдал, как она с такой уверенностью распоряжается официантами, расставлявшими на столе изысканные блюда, словно всю жизнь управляла хозяйством в лучших домах и отелях. Только недавно она стояла на коленях перед искалеченным псом и умоляюще смотрела на Митчела со слезами на глазах, после чего он обнаружил ее сидящей на обочине подъездной дорожки, абсолютно безразличной к своему внешнему виду, одежде и реакции других гостей отеля. А когда он сказал, что помощь сейчас будет, она подняла лицо и улыбнулась с неподдельной благодарностью.

Ничего не скажешь, он действительно ей нравится, и она даже не пытается это скрыть, и все же... Митчел чувствовал, что лишает ее равновесия. Она была красива яркой, почти экзотической красотой... но когда он молчаливо восхитился тем, как она выглядит в широких, развевающихся шелковых брюках и маленьком белом топе, державшемся на прозрачных бретельках, завязанных бантами, она так смутилась, что он поспешил перевести разговор на ее волосы. Несколько минут назад они были на грани поцелуя... но когда им помешала музыка, Кейт отодвинулась и попыталась сделать вид, что ничего не случилось.

Учитывая все это, Митчел засомневался в собственной правоте насчет ее чувств к адвокату. Может, она оставалась со своим дружком по той причине, что действительно была к нему привязана? Или, по крайней мере, была намерена не изменять ему!

Митчел горячо надеялся, что ошибается, потому что ее влекло к нему... а его очень влекло к ней.

Нет, не очень. Безумно. И нужно честно в этом признаться.

Официанты потянулись к выходу.

– Ужин подан! – беспечно объявила Кейт.

Митчел повернулся и увидел ее, залитую сиянием свечей. Морской ветерок играл с огненной мантией волос на ее плечах.

Страстно влечет...

Когда он приблизился к столу, она небрежным жестом откинула непокорную прядь со щеки, и у него замерло сердце от этого бессознательно женственного жеста, словно Митчел никогда раньше не видел, как сотни женщин делают это.

– Садитесь, пожалуйста, – любезно пригласила она, когда он попытался выдвинуть для нее стул. – Вам и так пришлось целую вечность ждать этого ужина.

Ее нервозность немного улеглась. Теперь она была на знакомой территории, стояла возле изысканно накрытого, уставленного свечами стола, принимая особо важного гостя, для которого хотела казаться приятной и радушной хозяйкой. Эту роль она могла играть идеально. Потому что училась у настоящего мастера, и только он был способен сделать это лучше. Но больше она никогда не увидит отца в этой роли.

Сморгнув неизвестно откуда взявшиеся слезы, Кейт потянулась к открытой бутылке вина на приставном столике.

– Разрешите налить вам вина? – спросила она, улыбаясь сквозь пелену слез.

– Это зависит от того, где именно вы собираетесь его наливать и насколько метко целитесь.

Непрошеная тоска мгновенно сменилась приступом веселости.

– Очень-очень метко, – заверила она, наклоняясь над его бокалом.

– А у меня имеется свидетельство обратного, – усмехнулся Митчел.

К его досаде, она тут же отомстила, улыбаясь прямо ему в глаза, одновременно ловко отмерив нужное количество вина в бокал.

– Собственно говоря, в тот раз я поразила именно ту цель, которую хотела, – сообщила она.

И прежде чем Митчел успел определить, насколько она серьезна, Кейт отвернулась, легко скользнула на стоящий напротив стул и безмятежно уставилась на него.

– Намекаете на то, что специально облили меня «Кровавой Мэри»? – осведомился он.

– Сами знаете, что говорят о темпераменте рыжих, – откликнулась Кейт, разворачивая салфетку, но тут же подалась вперед и широко раскрыла глаза, словно в голову пришла ужасающая, но забавная мысль. – Надеюсь, вы не думаете, что я попросту крашу волосы в этот немыслимый цвет?

Митчел был окончательно сбит с толку. Неужели она специально окатила его коктейлем в приступе детской неуправляемой обиды?

– Вы действительно сделали это специально? – спросил он с наигранной небрежностью.

– Обещаете не сердиться?

– Нет, – добродушно улыбнулся он.

С губ Кейт едва не сорвался растерянный смешок: такого она не ожидала.

– Ну, хотя бы обещаете никогда больше не заговаривать об этом, если я скажу правду?

– Нет, – с ленивой улыбкой повторил он. Кейт прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

– По крайней мере, вы честны и искренни, хотя умеете ввести в заблуждение.

И, всячески стараясь оторвать от него взгляд, подняла корзинку с хрустящими булочками и предложила гостю.

– А вы? Вы честны и искренни? – весело поинтересовался он, беря булочку, и, несмотря на беспечную атмосферу, Кейт безошибочно ощутила некое подводное течение.

И неожиданно сообразила, что он затеял игру в кошки-мышки. По всему видно, что в этой игре он чемпион мира, тем более что отводит себе роль кота. Но одновременно она чувствовала, что он не слишком забавляется игрой. И поскольку ее целью было отплатить за его невероятную доброту, подарив приятный вечер, то она решила положить конец всей шараде.

Смело встретив его взгляд, она со спокойным чистосердечием ответила:

– Я сделала это не нарочно. Просто притворялась, что специально облила вас. Чтобы взять реванш за ваши постоянные шуточки насчет «Кровавой Мэри».

Митчел слышал ее слова, но беспомощно тонул в ее глазах, а выражение прелестного лица так повлияло на умственные способности, что ему уже было все равно, сделала она это нарочно или нет. Однако почему-то сразу же понял, что она говорит правду, и это означало для него больше, чем следовало бы. Интересно, в какой семье, в каком городе, на какой планете появилось это непредсказуемое, живое, веселое создание со своенравным чувством юмора, разящей в самое сердце улыбкой и неисцелимой страстью к спасению раненых дворняжек?

Митчел потянулся к ножу для масла.

– Откуда вы взялись, черт возьми?

– Из Чикаго, – растерянно пробормотала она.

Он резко вскинул голову и уставился на нее с таким недоверием, что Кейт сочла нужным подтвердить свои слова.

– Чикаго, – повторила она. – Я родилась и выросла там. А как насчет вас?

Чикаго.

Митчел умудрился скрыть свое недовольство, но мгновенно насторожился.

– Я нигде не жил достаточно долго, чтобы считать какое-то место своим, – уклончиво пробормотал он, считая, что этого вполне достаточно.

По крайней мере, остальные вполне удовлетворялись таким ответом. Да и вопрос был чисто риторическим. Люди задавали его, потому что так принято при знакомстве. Правда их ничуть не интересовала. Но Кейт Донован была не из таких.

– А в каких местах вы росли? – допытывалась она и шутливо добавила: – Хотя не так долго, чтобы считать их своими.

– В различных европейских городах, – неохотно ответил Митчел, решив немедленно сменить тему. Однако не тут-то было.

– А где вы живете сейчас?

– Там, куда призывает работа. У меня квартиры во многих столицах Европы и Нью-Йорке.

Работа иногда призывала его и в Чикаго, но упоминать об этом он не хотел, желая избежать непременных расспросов о том, есть ли у них общие знакомые. Конечно, она вряд ли знает кого-нибудь, принадлежавшего к кругу Уайаттов, но эта фамилия была известна многим чикагцам, особенно читавшим газеты. И поскольку Кейт знала его фамилию, вполне может спросить, из тех ли он Уайаттов, а ему совершенно не хотелось сознаваться в таком родстве, а тем более обсуждать подробности отношений с семьей.

Кейт ожидала, что он перечислит, в каких городах у него квартиры, или объяснит, в чем заключается его работа. Но поскольку Митчел молчал, она предположила, что он намеренно избегает этих тем. Это показалось ей странным. Кейт не хотела совать нос не в свое дело, но не могла с легкостью переключиться на другую тему и поэтому все же спросила:

– И никаких корней?

– Совершенно никаких, – подтвердил Митчел и, встретившись с ее непонимающим взглядом, усмехнулся: – Судя по выражению вашего лица, вы находите это несколько неестественным?

– Да нет, просто трудно такое представить. – Решив, что если она поделится с ним сведениями о себе, он последует ее примеру, Кейт продолжала: – Я родилась и росла в ирландском квартале. Мой отец владел маленьким рестораном, и много лет мы жили в квартирке наверху. По вечерам жители квартала собирались у нас поесть и пообщаться. Днем я ходила в школу Святого Михаила с детьми из своего квартала. Позже поступила в Университет Лойолы. После окончания стала работать недалеко от дома, хотя к тому времени очень изменилась.

Митчел с чем-то вроде веселого недоверия осознал, что его безумно влечет к милой рыженькой ирландке-католичке из солидной американской семьи среднего класса. Совершенно нетипично для него, и неудивительно, что она кажется такой загадкой.

– А куда вы устроились после колледжа?

– Социальным работником в департамент социального обеспечения семьи.

Митчел едва сдержал смех. Значит, его безумно влечет к рыжей ирландке-католичке из среднего класса с сильно развитым общественным сознанием.

– Но почему вы решили заняться социальной работой, а не ресторанным бизнесом? Полагаю, в детстве вы достаточно его изучили? – допрашивал он.

– Это был скорее не ресторан, а уютный ирландский паб с весьма ограниченным меню из ирландских блюд и сандвичей, но я ужасно его любила, особенно когда кто-то играл на пианино, а посетители пели ирландские песни. Караоке, – с улыбкой добавила она, – весьма почитаемая форма развлечения в ирландских пабах на протяжении сотен лет, только термин появился в последние годы.

Митчел, знавший, что такое караоке, был так же хорошо знаком с несколькими пабами в Ирландии, поэтому прекрасно понимал, что она имеет в виду.

– Продолжайте, – попросил он, потянувшись к бокалу с вином. – Вы любили музыку...

Кейт поняла, что он к тому же умеет слушать, и подумала, что если она будет немного откровеннее и побольше расскажет о своей жизни, он сделает то же самое.

– Я любила музыку, но в спальне она была плохо слышна, а мне не разрешали спускаться вниз после пяти вечера, поэтому я украдкой пробиралась в гостиную, когда няня засыпала, и слушала музыку оттуда. К тому времени, когда мне исполнилось семь лет, я знала все песни наизусть: грустные, революционные, непристойные. Значений слов я не совсем понимала, зато произносила их с чисто ирландским выговором. Говоря по правде, – призналась Кейт, попробовав салат, – я часами смотрела по телевизору старые мюзиклы и хотела стать певицей в ночном клубе и носить красивые наряды, как женщины в тех фильмах. Воображала, что наш старый кухонный стол – это рояль, ложилась на него в картинной позе и пела в импровизированный микрофон – чаще всего в ручку от метлы.

Митчел сочувственно хмыкнул.

– И вы никогда не пели для посетителей внизу?

– Как же, пела. Мой официальный дебют состоялся в семь лет.

– И как все прошло?

История была смешной, но пришлось бы упоминать об отце, поэтому она молча смотрела в сад, пытаясь решить, сумеет ли продолжать рассказ без того, чтобы не заплакать.

– Достаточно сказать, что все прошло не совсем так, как ожидалось, – выдавила она наконец.

Митчел почти не замечал, что ест. Она была такой откровенной всего минуту назад, что теперь явное нежелание изложить подробности дебюта вызвало в нем сильнейшее желание вытянуть из нее детали. И поскольку простая вежливость требовала, по крайней мере, дать ей спокойно поесть, Митчел сдержал любопытство, приберегая расспросы на потом.

Шеф-повар в клубе «Айленд» пользовался мировой славой, и креветки и салат авокадо, заказанный Митчелом для них обоих, подавался с восхитительным соусом из пармезана с каперсами. Рыба люциан, которую он попросил для себя, оказалась изумительно приготовленной и была подана с кедровыми орешками и свежей спаржей. Но ему куда больше нравилась рыжая особа, сидевшая напротив, и он едва ощущал вкус еды.

Подождав, пока она попробует салат и основное блюдо, он осушил бокал и полусерьезно заметил:

– Я не позволю вам проигнорировать мой вопрос о вашем певческом дебюте в пабе.

После довольно долгого молчания звуки его низкого баритона словно пробудили Кейт от сна. Девушка резко вскинула голову и, пытаясь скрыть свою реакцию, уставилась на него, как надеялась, с выражением веселого высокомерия.

– Я отказываюсь поведать вам историю, пока вы не расскажете мне нечто такое, что выставит вас в невыгодном свете.

Вместо того чтобы согласиться или сдаться, он откинулся на спинку стула, вертя в руках бокал и молча, задумчиво разглядывая ее.

Кейт пыталась стойко выдержать его взгляд, но засмеялась и махнула рукой:

– Все, сдаюсь, сдаюсь... И ужасно интересно, о чем вы думаете?

– Пытаюсь решить, к чему прибегнуть: лести или подкупу?

– Попробуйте подкуп, – дерзко посоветовала Кейт, потому что ставкой была всего лишь история, а она была уверена, что он предложит какую-то дурацкую приманку.

– В таком случае завтра я обещаю купить ошейник и поводок.

Кейт в притворном ужасе закатила глаза:

– Либо вы не в себе, либо совершенно не разбираетесь в аксессуарах. Лучше ограничьтесь галстуками...

– И помогу доставить вашего Макса к ветеринару на Сен-Мартен, – продолжал он, не обращая внимания на укол.

Только тут Кейт поняла, о чем идет речь, и с благодарностью посмотрела на него, как ни странно, чувствуя, что им предстоит стать лучшими друзьями, и что это было кем-то предназначено. Он ответил ей таким же взглядом, тепло улыбаясь... нет, не тепло! Интимно!

Кейт, боясь самой себя, попыталась отвлечь его шуткой:

– Что же, взятка немалая! А как вы собирались мне льстить?

Митчел задумчиво поднял брови. На губах играла улыбка.

– Скорее, уговаривать. Напомнить о том, что вы мне должны, – хмыкнул он.

Кейт ужасно захотелось закрыть лицо и заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать его. Даже сейчас, в спокойном состоянии, он буквально излучал сексуальную энергию. Ауж когда смеялся, был просто неотразим. Когда улыбался, выглядел опасно привлекательным. А уж когда был молчалив и задумчив, как минуту назад, еще больше интриговал ее. Он был настолько физически привлекателен, остроумен и утончен, что ему хотелось доверять. Хотелось дружить с ним, хотя он был последним человеком на Карибских островах, которому можно довериться. С которым можно подружиться... даже полюбить. Мощный магнит весом в двести фунтов, а она чувствовала себя крохотной скрепкой, изо всех сил борющейся с его притяжением. Но он все равно неумолимо притягивал ее к себе, дюйм за дюймом, через весь стол.

Пожалуй, ей легче развлекать и забавлять его, чем пытаться целых три безмолвных секунды противостоять его притяжению. Что ж, наверное, придется сдаться и рассказать историю дебюта.

Митчел мгновенно понял, что решение принято.

– Что побудило вас? – довольно ухмыльнулся он. – Подкуп или уговоры?

– Я совершенно равнодушна к подкупу, – язвительно объявила Кейт и хотела было добавить, что не менее равнодушна к уговорам, но не успела, потому что Митчел кивнул:

– Вот и прекрасно. Я заеду за вами утром в десять. А теперь выкладывайте, как прошел дебют.

– Это случилось в День святого Патрика, – со вздохом начала Кейт, – так что к семи вечера в пабе яблоку негде было упасть. Пиво лилось рекой, а от оглушительного рева дрожали стены. Я знала, что отец куда-то вышел, потому что перед этим он поднялся наверх за бумажником, поэтому я прокралась вниз, хотя, если его не было дома, мне вообще строго-настрого запрещалось заходить туда. Таковы были правила, и я знала, как мне влетит, если я их нарушу. Это знал и бармен, но народу толпилось столько, а я была такой маленькой, что меня никто не заметил. Сначала я просто торчала на последней ступеньке, тихо подпевая музыке. Но оттуда ничего не было видно, поэтому я продвинулась чуть дальше... и дальше... и дальше... пока не добралась до конца стойки. Пианино находилось у меня за спиной, а справа за стойкой сидела пожилая парочка. Я не знала, что они давно наблюдают за мной, пока мужчина не нагнулся и не спросил, есть ли у меня любимая песня. Я сказала, что моя любимая песня – «Дэнни-бой», потому что моего папу зовут Дэниел...

Кейт потянулась за стаканом, чтобы скрыть боль, нахлынувшую при упоминании о песне, которую она пела для отца в последний раз, стоя у могилы. Тогда по ее лицу струились слезы, а остальные собравшиеся дружно сморкались в платки.

– Кажется, я совсем не даю вам есть, – извинился Митчел.

Кейт съела кусочек гребешка и чуть-чуть риса, чтобы выиграть время и немного успокоиться, но Митчел почти не коснулся еды. Кейт заметила, что для такого высокого человека, который, должно быть, уже успел проголодаться, он ел очень мало.

– Как только захотите продолжить... – поторопил он через несколько минут.

Его улыбка была такой заразительной, что Кейт улыбнулась в ответ и продолжала историю, почти забыв о давящей тоске, которую испытывала совсем недавно.

– Мужчина за стойкой поднялся и, вероятно, дал пианисту денег, потому что тот сразу заиграл «Дэнни-бой». И тогда незнакомец подхватил меня на руки, поставил на свой табурет и потребовал, чтобы все замолчали, потому что сейчас буду петь я.

Кейт снова помедлила, на этот раз потому, что старалась не хихикнуть.

– Вот так он и настал, мой звездный час. Я так нервничала, что пришлось сцепить руки за спиной, чтобы они не дрожали. А когда попыталась петь, из горла вырвалось нечто вроде кваканья.

– И на этом все кончилось?

– К несчастью, нет, – засмеялась Кейт, качая головой.

Митчел, которому не терпелось узнать, что будет дальше, попробовал угадать:

– Вам, наконец, удалось запеть громче и очень фальшиво? Его улыбка померкла при мысли о том, как в подобных обстоятельствах могут быть жестоки к маленькому ребенку люди, успевшие набраться.

Но Кейт снова покачала головой и приняла оскорбленный вид.

– Мой конец истории нравится мне куда больше.

– И каким же был конец?

– Собственно, как только я обрела голос, все было лучше некуда. К счастью, пока я пела, все молчали, а потом тишина продолжалась еще несколько секунд, прежде чем раздались аплодисменты.

– Громкие?

– Очень. Естественно, я посчитала это одобрением публики и принялась петь другую песню, уже более веселую, которая, как я понимала, покажет всем мое блестящее владение ирландским наречием. Когда я ее пела, кто-то дал мне зеленую шляпу гнома и игрушечную дубинку. И тут, как раз на последнем куплете... – она все-таки расхохоталась, – вошел отец. О Господи, что там началось!..

– Он, конечно, расстроился, – предположил Митчел, подумав про себя, что ее отцу совсем не следовало ругать девочку, раз она дала такое великолепное представление.

– Это правда. Он действительно немного расстроился, – подтвердила она, смеясь еще громче. – Видите ли, к тому времени как он пришел, я уже стояла не на стуле, а на барной стойке, чтобы все могли меня видеть. Нахлобучила зеленую шляпу, размахивала дубинкой и во весь голос распевала разухабистую песню «Собирайтесь все бродяги и прохвосты». На случай если вам она не известна, некоторые куплеты несколько непристойны, и я как раз дошла до одного из них, когда передо мной возник отец.

– И что случилось?

– Мой голос оборвался на полуслове.

– А ваш отец? Как он поступил?

– Стащил меня со стойки, а назавтра попросил моего дядю использовать все его влияние, чтобы немедленно записать меня в школу Святого Михаила, с тем чтобы монахини... э... смогли как-то участвовать в моем воспитании. До этого я ходила в обычную школу, потому что она была гораздо ближе, и брала уроки катехизиса в Святом Михаиле только по субботам.

– И на этом ваша певческая карьера закончилась? – поинтересовался Митчел, поднося бокал к губам.

– Почти. Отныне мое пение ограничивалось исключительно церковным хором.

При слове «хор» Митчел поперхнулся.

– Слава Богу, что монахини не заманили вас в свой монастырь и не превратили в невесту Христову! – выпалил он, хотя вовсе не собирался выражать свои мысли вслух.

– Заманить меня в монастырь? – хмыкнула она. – Да они бы не позволили мне и порога переступить, даже если бы я об этом умоляла! Не было того правила в уставе, которое я не обошла бы или не нарушила, и меня всегда, всегда ухитрялись поймать, в точности как в тот день, когда отец застал меня поющей в баре. Все годы учебы меня оставляли после уроков за одно или другое нарушение. И я практически истерла все школьные доски, выписывая по сто раз обещания вроде: «Я буду подчиняться школьным правилам» и «Я больше не буду грубить учителям». Бедные монахини окончательно отчаялись бы, если бы не мой «ангельский» голосок. Без меня, как они утверждали, церковный хор многое бы потерял.

Митчел все еще пытался соотнести образ ангелочка из церковного хора с привлекательной рыжеволосой особой, сидевшей напротив него, когда та беспечно заметила:

– Лично мне кажется, что вовсе не мои вокальные способности, а влияние дяди не позволило монахиням исключить меня в первый же год.

– Ваш дядя жертвовал на церковь много денег?

– Не деньги, а все свое время. Мой дядя был приходским священником.

Митчел с комическим ужасом уставился на нее. Кейт, склонив голову набок, изучала его лицо.

– Похоже, вам это не понравилось.

– Страшно подумать, что вы могли бы стать монахиней. Вот это был бы настоящий кошмар.

– Но почему? Неужели это вас так раздосадовало бы?

Ответ был очевиден, но поскольку Кейт, похоже, действительно не понимала, Митчел перевел многозначительный взгляд на ее манящие губы и грудь и снова посмотрел в глаза.

– А вы как полагаете, Кейт?

Трудно было иначе истолковать значение его слов. И Кейт ощутила, как горячая волна прихлынула к низу живота, разлилась жаркой молнией по ногам до кончиков пальцев. Реакция ее тела была столь сильной и неожиданной, что она подавилась нервным смехом, встала и, стараясь выглядеть сдержанной и суровой, строго спросила:

– Вы всегда так откровенны?

– Я хочу быть уверенным, что мы с вами в одной команде.

– Я даже не уверена, что мы с вами в одной лиге, – пробормотала Кейт, нервно откидывая волосы со лба.

Его восхищенный взгляд скользнул по ее волосам, притягивая, соблазняя, уговаривая...

Рука Кейт дрогнула, а щеки заполыхали румянцем. Он заметил это и улыбнулся:

– А я думаю, что все именно так и есть.

Не зная, как выйти из положения, Кейт снисходительно усмехнулась:

– По-моему, вы чересчур уверены в себе.

– Не обязательно, – невозмутимо парировал он. – Скорее всего я просто позволил себе вообразить, что вас влечет ко мне так же сильно, как меня к вам. Поэтому если я и виновен, то лишь в том, что принял желаемое за возможное, а излишняя самонадеянность тут ни при чем. – И, окончательно лишив ее равновесия, многозначительно поднял брови: – Как видите, существуют всякие возможности. Выбор зависит от вас.

«Вы не в моей команде... даже не в одной лиге... Вы сознательно вводите себя в заблуждение...»