Выйдя от Сюзи, Дуэйн поехал к цистерне, возле которой часто ловил рыбу. Но сегодня ему было не до рыбалки. Сюзи дала ему в дорогу три помидора из своего сада и немного соли в мешочке. Посыпав солью помидоры, он с удовольствием позавтракал. Затем растянулся под развесистым дубом и заснул. Проснувшись, он прислонился спиной к дереву и с час наблюдал, как черепахи покачиваются на бурой поверхности озера.
      Созерцание водной глади, пусть даже не очень чистой, обычно настраивало Дуэйна на спокойный лад, но ничего подобного на сей раз не происходило. Вопросы, разбередившие его душу у Сюзи, продолжали бередить ее и здесь. Его семья планирует уехать без него – событие, неслыханное прежде. Он подумал, что достойным ответом на это было бы сесть на самолет и улететь куда-нибудь за день до их отлета. Ему всегда хотелось посмотреть на ледники или побывать в тропическом лесу… без детей, конечно, которые непременно свалились бы с ледника или затерялись в тропическом лесу.
      Дуэйн представил, как удивятся все, когда узнают, что он сел на самолет и был таков. Эта перспектива немного приободрила его. Опускающееся солнце медленно отодвинуло тень от дерева в другую сторону; он поднялся с земли, сел в пикап и поехал обратно в город, тоскуя в дороге по Джеку и Джулии. Они постоянно раздражали его, но без них было одиноко, как, впрочем, и без Карлы.
      Вспомнив о жене, он глубоко задумался. В последнее время многие люди в Талиа разочаровывались в жизни. Это разочарование не объяснялось падением цен на нефть, хотя в отдельных случаях это обстоятельство как бы раскрывало его. Совсем недавно он стал замечать разочарование почти на каждом лице, даже на лице собственной жены, чего раньше почти не наблюдал. Карла выражала свои претензии так бурно, что все ее жалобы он воспринимал всерьез, понимая, что она переживает не на шутку.
      Не исключено, продолжал рассуждать Дуэйн, что с точки зрения Карлы он никудышный муж. Несколько часов, проведенных в успокаивающих объятиях Сюзи Нолан, почему-то заставили его усомниться в себе. Как бы то ни было, а Карла ушла и теперь живет у Джейси. Может, Джейси нуждается в ней, а может, она нуждается в Джейси, или они нужны друг другу больше, чем каждая из них в отдельности нужна ему?
      Дуэйн нажал на педаль, горя от нетерпения поскорее узнать мнение Руфь. Он совершенно потерял способность правильно оценивать себя как личность, но не потерял способности верить в таланты Руфь, которая никогда не упускала случая кому-нибудь перемыть косточки, и в первую очередь своему шефу.
      Когда он распахнул дверь офиса, то первое, что пришло ему в голову, – в городе кто-то умер. Руфь накрыла машинку чехлом, а сама сидела, неподвижно выпрямив спину, на стуле, около которого стояла картонная коробка с ее немногочисленными вещами.
      – Что стряслось? – спросил он, позабыв о Карле, своих сомнениях, терзаниях… обо всем на свете. Такой печальной он никогда не видел Руфь.
      – Сегодня закрыли банк, – проговорила она. – Чтобы не сойти с ума, я отключила телефон.
      – О, черт! А что Лестер?
      – Его обманули одиннадцать раз подряд. Появился этот маленький торговец из Айова-парк, который угодил одиннадцать раз кряду в мишень. Закрытие банка да это макание, должно быть, доконали Лестера.
      – Он покончил с собой?
      – Ну конечно нет! – возмущенно ответила Руфь. – Весь мокрый, он вскочил в свой «линкольн» и умчался из города.
      – Многие стараются умчаться из города, – заметил Дуэйн. – Мне кажется, они хотят развить вторую космическую скорость, чтобы вырваться на другую орбиту, но по большей части они поворачивают назад и возвращаются.
      – Дело не в этом, – нахмурилась Руфь. – А в том, что он выпрыгнул из своего номера в отеле.
      – Его номер всего лишь на втором этаже, – задумчиво проговорил Дуэйн. – От такого прыжка он не мог серьезно пострадать.
      – Это не была попытка самоубийства, – сказала Руфь. – Он подумал, что прыгает на спину какого-то индейца, который решил украсть его лошадь, и отделался поцарапанными коленками и вывихнутым запястьем.
      – Если никто не умер, то почему ты решила побрать свои пожитки?
      – Ты разорен, вот почему, – ответила она. – Ты – самый настоящий банкрот. У тебя нет денег, чтобы платить мне, а потом здесь нечего делать. Бизнесу хана!
      – Никакая не хана! – запротестовал Дуэйн. – У меня продолжают работать три установки.
      – Я не понимаю, почему ты, Дуэйн, не хочешь смотреть фактам в лицо? – удивилась Руфь. – Ведь ты банкрот.
      – Когда ты устраивалась на работу, баррель нефти стоил около трех долларов, – напомнил Дуэйн. – Сейчас – шестнадцать. Это, конечно, не тридцать, но лучше, чем три доллара.
      – Когда я устраивалась на работу, ты не должен был двенадцать миллионов, – в свою очередь заметила Руфь. – Да, сегодня она стоит шестнадцать, но, уверяю тебя, цена будет опускаться и опускаться, и неизвестно, когда остановится.
      – Хорошо, – обескураженно произнес Дуэйн. – Ты победила. Уходи, если хочешь.
      Он прошел в свой темный кабинет и поднял шторы. Брискоу сидел на подоконнике, словно ожидая, когда поднимется штора, чтобы уставиться на Дуэйна. Он сразу же принялся постукивать по стеклу настойчиво и раздраженно. Его постукивание походило на печатание Руфь, к которому он уже успел привыкнуть, сидя в офисе и предаваясь мрачным размышлениям. При молчащей пишущей машинке, в отсутствии пузатых нефтяных агентов, когда рядом никого не было, даже Бобби Ли, офис производил гнетущее впечатление.
      – Не сиди здесь чернее тучи, – услышал он за спиной голос своей секретарши.
      – Я так и знал, что ты не бросишь меня.
      Руфь подошла и опустилась на стул, предназначавшийся для пузатых нефтяных агентов.
      – Я не могу получать у тебя деньги, если их нет, – сказала она. – Меня может замучить совесть. Ты всегда хорошо относился ко мне.
      Дуэйн вспомнил, что хотел спросить у нее, что она думает о нем, как о муже, поскольку убеждение в своей никчемности продолжало расти и давить на его психику, но вместе с тем постоянно возникали другие малоприятные факторы, которые быстро отодвигали на задний план прежние заботы.
      – Где сейчас Сонни? – спросил он.
      – У меня, – ответила Руфь. – Он будет жить у меня.
      – Да… в этой жизни все происходит стремительно. Я в городе отсутствовал всего два часа, а банк успел закрыться, Лестер—сбежать из города, Сонни – выброситься из окна, и ты – бросить меня.
      – Я останусь, если ты хочешь, Дуэйн. Но деньги получать не буду. Это было бы нечестно.
      – Как по-твоему, я потерял Карлу?
      – Ты хочешь сохранить ее? – спросила она сама, глядя на него очень серьезно.
      – Я переиначу вопрос, – вздохнул он. – Как ты думаешь, я был плохим мужем?
      – Ты хочешь сохранить ее?
      Дуэйн покачал головой. Он страшно не любил тех, кто отвечал вопросом на вопрос, но не стал оговаривать Руфь, боясь, что она поднимется и уйдет, и он больше никогда ее не увидит.
      – Ладно, оставим это, – проговорил он. – Почему Сонни у тебя? Ты считаешь, что сумеешь ужиться с тем, кто безумен?
      – Он очень мягкий человек… и когда-то любил меня. Я давно бы умерла, если бы меня не любил Сонни. И дать ему приют – это мой долг.
      – На старости лет ты превратилась в ужасную христианку. Это уж слишком. Сонни все хуже и хуже. На прошлой неделе ему привиделся фильм, которого не было. На этой неделе он опять смотрел фильм, но только в своем воображении. Непрофессионалы, вроде нас, ему не помогут.
      – Не тебе судить, – чуть не плача, проговорила Руфь. – Жаль, что ты не видел его лица в этот момент. Он был просто потрясен, когда понял, что нет никакого кино и индейца с лошадью.
      – А если, живя в твоем трейлере, он вообразит, что смотрит «Бостонского душегуба»?
      – Чему быть, того не миновать, – проговорила она, вынимая салфетку и утирая слезы. – Я – старая женщина. Кому какое дело, если меня задушат.
      – Мне есть дело. Я убью его, если он хоть пальцем тебя тронет.
      Руфь секунд десять смотрела на него, затем деловито закрыла сумочку и сказала:
      – А может, все обойдется.
      Она поднялась, прошла в приемную и села за свой стол. Дуэйн прислонил палец к стеклу, чтобы узнать, примется ли Брискоу стучать по нему, но тот не поддался на уловку.
      Через минуту заработала пишущая машинка. Дуэйн вышел из кабинета и остановился у стола Руфь, которая перестала печатать и улыбнулась.
      – Ты так и не ответишь на мой вопрос о Карле? Руфь снова застучала на машинке. Печатала она с какой-то яростью. Дуэйну с трудом удалось сдержаться, чтобы не посмотреть, что же она там печатает.
      – Ты должен держаться подальше от Сюзи Нолан, – сказала она, прекращая работу. – Я говорила тебе раньше об этом, но ты никогда не слушаешь меня. Сюзи не такая, как остальные женщины. Вот тебя и влечет к ней. Чем это обернется, я не знаю.
      – Я спросил тебя, потеряю ли я Карлу? – снова напомнил ей Дуэйн.
      Руфь промолчала, занявшись печатанием. Закончив страницу, она положила ее на стол так, чтобы он не мог видеть, что там, и заправила в машинку чистый лист бумаги.
      – Я не понимаю, почему ты задаешь мне вопросы, если не хочешь прислушиваться к тому, что тебе говорят, – бросила она, и ее пальцы заскользили по клавиатуре.

      Дуэйн направился в банк, чтобы убедиться, что тот действительно закрылся, и обнаружил, что практически весь город уже собрался там. На улице образовалась автомобильная пробка; такая же пробка, но из людей, создалась у входа в банк. Место парковки он нашел за несколько кварталов, возле белобаптистской церкви. Он остановился рядом с пикапом, в который были загружены метлы. Дж. Дж. Роули, опершись о капот машины, счастливо взирал на эти предметы хозяйственного обихода.
      – Решил сделать деньги на метлах? – спросил Дуэйн.
      – Ничего подобного. Но сегодня вечером я буду очищать улицы от греха, – ответил Дж. Дж.
      – Не знал, что грех можно удалить подобным образом. Мне всегда казалось, что грех – это несмываемое пятно.
      – Не богохульствуй!
      Дуэйну удалось пробраться поближе к зданию банка. Сквозь стеклянные стены он разглядел нескольких человек в официальных костюмах, которые не обращали внимания на толпящихся людей.
      Услыхав шум подъехавшей машины, он оглянулся и увидел «мерседес» Джейси, где на переднем сиденье расположились Джейси, Джек, Джулия и Шорти. На всех, за исключением Шорти, были солнцезащитные очки. Дуэйн подошел и влез на заднее сиденье.
      Джейси уже переоделась в трико, в котором она выступала в сцене Адама и Евы. Их выход должен был состояться ровно через сорок пять минут.
      – Кажется, банк накрылся, – сказал он.
      – Мама говорит, что эти люди из банка тебе звонили весь день, – проговорила Джулия. – Она говорит, что теперь ты будешь жить, как коммунист.
      – Не коммунист, а партизан, – поправила его Джейси.
      – Нет ничего проще, – заметил Дуэйн. – Я и так живу как партизан.
      – Они собираются отнять у нас все, что мы имеем, – подал голос Джек, похрустывая пальцами. Он всегда так делал, когда находился в машине, самолете или театре.
      – Не хрусти, Джек! – резко проговорил Дуэйн.
      – Джек, перестань, пожалуйста, хрустеть пальцами, – мягко попросила Джейси, поднимая глаза на Дуэйна и давая ему понять, что она старается исправить его манеры, а не делает замечание его сыну.
      – Я не отдам свой новый велосипед, – сказал Джек.
      – И я свой тоже, – подхватила сестра. – Давай заведем попугая.
      – Ненавижу попугаев, – сморщился брат. – Помнишь того, который укусил меня в зоомагазине?
      – Сам виноват. Не надо было дразнить. Птицы не любят, когда их обзывают.
      – Я тоже не люблю, когда меня обзывают, – заметила Джейси.
      Она отъехала от банка и поставила машину в тени трибун. Едва «мерседес» остановился, близнецы выпрыгнули и захлопнули дверцу перед самым носом Шорти. Он тут же выскочил в окно и устремился за ними.
      – Сегодня, наверное, соберется не так много зрителей, – сказал Дуэйн. – Закрытие банка отвадит людей. Когда нет денег, уже не до развлечений.
      – Как раз наоборот, – улыбнулась Джейси. – Чем меньше хлеба, тем больше зрелищ. Таков закон жизни.
      Она раскрыла косметичку, поставила ее на приборный щиток и с немного усталым видом принялась изучать свое лицо, недовольная своим отражением. Потом опустила руки, так и не притронувшись к гриму.
      – Ты слышала про Сонни? – спросил Дуэйн.
      – Ты можешь перебраться на переднее сиденье, если хочешь, – заметила она, поворачивая голову. – Если, конечно, у тебя есть о чем поговорить, кроме как о Сонни.
      Дуэйн перелез к ней. У него никак не выходил из головы этот проклятый банк. Интересно, подумал он, проглотит ли его теперь крупный банк, а если проглотит, то какой.
      – У тебя забавный вид, когда ты хандришь, – продолжала она. – Ты испуган, и это очаровывает. Вот только когда у тебя нахальный вид, это несносно.
      – Дики нахален, а его терпят, – заметил он. – Все вы, женщины, любите его до смерти.
      – Еще бы! Нахальство забавно у ребят его возраста. Но когда нахальство проявляется у взрослого мужчины, я это не принимаю. Это означает, что мужчина так ничему и не научился.
      – Чему-то я должен был научиться за сорок восемь лет, – усмехнулся Дуэйн. – Вот только чему?
      Джейси вынула из косметички губную помаду, потом бросила ее обратно и, взяв карандаш, начала подводить глаза.
      – Когда ты страшно перепуган, мне хочется обнять тебя, – произнесла она. – Я обняла бы тебя, но боюсь, ты меня неправильно поймешь.
      – Я давно отказался правильно вас, женщин, понимать, – проворчал он.
      – Перестань говорить «вас, женщин». Я здесь единственная женщина.
      Она надолго замолчала, приводя глаза в порядок. Джейси оказалась права: народ прибывал, и вскоре трибуны были заполнены. Зрителей собралось даже больше, чем в первый день представления. Участники праздника прохаживались около трибун и готовились к выступлению, примеривая сомбреро, патронташи и шляпы от солнца, которые носили пионеры.
      – Ты ведешь себя не как джентльмен, Дуэйн, – наконец проговорила Джейси. – Даму полагается занимать беседой. Постарайся быть поразговорчивей.
      – Как по-твоему, я потерял Карлу? – спросил он, решив переадресовать вопрос другой женщине, коли Руфь Пеппер не пожелала на него ответить.
      – А тебе не хочется ее терять? – спросила она, убирая салфеткой излишки помады.
      – Нет. Никак не хочется.
      – Вы, мужчины, любите все раскладывать по полочкам, ведь так? Вам нужны выводы… ясные и определенные, которые годились бы на все случаи жизни. Моя Карла. Не моя Карла. Никаких полутонов. Никакой неопределенности.
      – Хотелось бы знать, что происходит?
      – Ты хочешь знать, кто будет заботиться о тебе? Дуэйн начал жалеть о том, что задал этот вопрос.
      – Что именно тебя интересует, Дуэйн? Не лижемся ли мы с Карлой?
      – Я такое и в мыслях не держал.
      – Нет? Значит, ты бесхребетный. Ты страшно боишься узнать то, что тебе очень хочется, а именно: соблазнила ли я твою жену, соблазнила ли она меня, или что там происходит с бабами, которые интересны мне.
      Она закрыла косметичку, приготовясь выйти из машины.
      – Я не хотел бы, чтобы ты так ушла, – сказал Дуэйн.
      – Почему?
      – Потому что, если ты уйдешь, сердясь на меня, мне будет больно.
      – Тебе пора научиться различать гнев и презрение, – проговорила Джейси.
      – А при чем здесь презрение? – удивленно спросил Дуэйн. – Я просто задал вопрос. Мне не очень-то хочется знать, что там происходит между тобой и Карлой.
      – Мне кажется, что тебя угнетает чувство какой-то вины. Иначе ты не стал бы спрашивать, потеряешь ли ты жену или не потеряешь.
      – Вина угнетает меня не больше, чем десять лет назад. Я виновен во многом, но научился нести свой крест.
      – Я тоже… если вдуматься. Выйдя замуж, я вела разгульный образ жизни. Если говорить начистоту, то чувство вины не утихомирило меня.
      Над стадионом вспыхнули огни. Карла со старым Болтом выехали на арену, чтобы во второй раз провезти вокруг стадиона флаги Соединенных Штатов и штата Техас. Небо на западе еще оставалось светлым, но «мерседес» почти слился с тенью трибуны.
      – Пора облачаться в свой костюм, Адам, – сказала она. – Вот-вот наш выход. Мы должны положить начало роду человеческому.
      – О, черт! Я оставил его в пикапе. Надо вернуться и забрать.
      – Перестань! Выступай в исподнем. Никто не заметит.
      – Я замечу! В таком виде я не собираюсь появляться на людях. Надо мной будут смеяться всю жизнь.
      – Интересно, как я легко завела тебя. Карла утверждает, что ты – хороший козел отпущения на все случаи жизни, и она права. Ты настолько пропитан чувством вины, что не можешь не быть козлом отпущения, а схватиться по-настоящему у тебя кишка тонка.
      – Схватиться по-настоящему – значит дать тебе новый шанс, чтобы клевать меня?
      – А может, тебе нравится, когда тебя клюют. Может, у тебя возникает иллюзия причастности к чему-то или участия в чем-то…
      – Давай съездим за моим костюмом, – оборвал ее Дуэйн. Страх исполнять роль Адама в нижнем белье оказался таким сильным, что заслонил даже страх банкротства и страх потерять жену.
      – Поезжай один. Мне еще исполнять «Боевой гимн республики». Это моя самая любимая часть шоу.
      Дуэйн сел за руль и повернул ключ зажигания. Джейси осталась стоять на месте. Он посмотрел на нее и заметил, что она следит за ним. И хотя она стояла совсем рядом, так, что он ощущал жар ее тела, ее лицо находилось в тени, и глаз не было видно.
      – Я тебя плохо знаю, Дуэйн, – проговорила Джейси. – Возможно, что ты очень милый и хороший. Твоя беда в том, что ты слишком прямолинеен.
      Он быстро доехал до своего пикапа, схватил купальный костюм и переоделся в туалете на бензозаправочной станции. Когда он вышел из кабинки, звуки «Боевого гимна» огласили погруженный в тишину город.

      – Хоть бы кто-нибудь остановил этот глупый оркестр с их румбами, – пожаловалась Карла. – Они что, попали в Акапулько?
      Дуэйн был рад тому, что исполняемый им танец может сойти за румбу. Они находились в самом центре танцующей на улице толпы; сотни ног, шаркающих по асфальту, заглушали оркестр, и Дуэйн лишь изредка улавливал две-три ноты.
      – Я думаю, что они стараются разнообразить местный ассортимент, – заметил Дуэйн.
      – А этот маленький с контрабасом ничего. Он может расширить мой ассортимент в любое время, если захочет. Ты ничего не имеешь против контрабасиста, а, Дуэйн?
      – Ничего, если только он не будет прикасаться к мусоропроводу.
      – Когда это было, Дуэйн? Пора бы давно забыть.
      – Дженни все никак не наплачется, – заметил Дуэйн. Дженни сидела на ящике со льдом возле палатки и горько плакала. Чарли и Лавел, стоявшие рядом, по очереди касались ее спины, пытаясь утешить.
      – Она ни в чем не виновата, – сказала Карла. – Сегодняшнее представление прошло просто ужасно, плюс с отчаяния сбежал Лестер.
      Отрицать, что второй день праздника не удался, было бы бессмысленно. Номер с пародией на Иво Дзима пришлось отменить, потому что девочки, согласившиеся изображать японских солдат, передумали и отправились кататься на роликовых коньках. Пришлось отказаться от Гражданской и Первой мировой войн из-за ужасной драки между защитниками Аламо, ведомыми Эдди Белтом, и армией Сайта Анна, возглавляемой Бобби Ли. Множество бездельников и пьяных перепрыгнули через изгородь и устремились на подмогу защитникам Аламо. Армия Санта Анна постыдно бежала, ретируясь мимо загонов для скота, чтобы не быть смятой и уничтоженной.
      – Дуэйн, шевели ногами.
      – Я бы хотел, чтобы ты вернулась домой. Можешь привезти и Джейси. Места всем хватит.
      – Тебе это было бы очень удобно, так? Мы были бы у тебя под крышей.
      – Я только предлагаю.
      – А зачем я тебе дома? С сексом между нами покончено, к тому же мы спорим дни напролет.
      – Мне не достает комедии.
      Тон Карлы оставался нейтральным – не то чтобы враждебным, но и далеким от дружеского, – но она улыбнулась, когда он сказал, что ему не хватает комедии.
      В это время у здания городского суда произошло волнение. Ряд мужчин с метлами в руках устремились на толпу, сопровождаемые людьми в форме. Мужчины с метлами принялись нападать на танцующих. Дуэйн увидел, как Дж. Дж. Роули подскочил к Бобби Ли, и банка с пивом, как бейсбольный мяч, взлетела высоко в воздух. Бобби Ли удивился, но это длилось какую-то секунду. Он бросился на Дж. Дж., но его успели схватить два дюжих офицера.
      – Дуэйн, они арестовали Бобби Ли.
      – Дж. Дж. и его молодцы прибыли с метлами, чтобы искоренять грех. Наверное, это ребята из антиалкогольного отдела. Никогда прежде я их не видел.
      То тут, то там начали вспыхивать стычки. Дж. Дж. и его волонтеры воспользовались внезапностью момента. Любители пива не подозревали о существовании антиалкогольной бригады, пока не прикладывались в очередной раз к банке с пивом. Многие уже успели так набраться, что совершенно не понимали, что происходит даже после того, как банки вылетали из их рук. Те же, кто еще кое-что соображал, бросались на обидчиков, но их быстро скручивали.
      Дуэйн отправился вызволять Бобби Ли, которого затолкали в большой вагон для перевозки скота, отведенный под место предварительного задержания. Бобби Ли, не смирившийся с мерой пресечения свободы, принялся швырять ногой комья грязи и сухой коровий навоз в двух полицейских, охранявших вход в фургон.
      – Что это? – спросил Дуэйн, подойдя к скотовозу. – Вы бросаете сюда людей за то, что они пьют пиво?
      – О нет, – ответил один из них. – Мы бросаем сюда людей не за то, что они пьют пиво. Мы бросаем их сюда за то, что они мешают полиции исполнять свои обязанности.
      – Я не полез бы к этому типу, не выбей он у меня из рук пиво, – возмутился Бобби Ли. – Начал он. Почему его не забирают?
      – Не беспокойся, дорогой. Я сейчас отомщу за тебя, – спокойно проговорила Карла, поворачиваясь на каблуках.
      Дуэйн разрывался между желанием помочь Бобби Ли, пытаясь убедить офицеров, что они неправы, и стремлением не упускать из виду жену. После небольшого колебания он решил последовать за ней.
      А Карла взяла банку с пивом из первого ящика с искусственным льдом, отыскала глазами Дж. Дж. и медленно двинулась в направлении к нему.
      – Ты что задумала? – спросил Дуэйн.
      – Держись рядом, сейчас узнаешь, – сказала она, останавливаясь за спиной Дж. Дж., перед которым стоял здоровенный полицейский. Представитель полиции дружелюбно улыбнулся, заметив Карлу.
      – Привет, Дж. Дж., – проговорила Карла, кладя ему руку на плечо. – Забавляешься?
      Дж. Дж. удивленно повернулся, и в этот миг Карла схватила его за брюки и, оттянув на себя, что было сил, опрокинула туда банку, успев предварительно открыть ее.
      Дж. Дж. подскочил на месте, почувствовав, как холодное пиво течет по его ногам.
      – О, Господи, леди… зачем вы это сделали? – выпучил глаза молодой полицейский.
      – Я сделала это по той простой причине, чтобы кожа проповедника перед отходом ко сну не пересохла, – ответила Карла, одаривая изумленного офицера самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна.
      – Арестовать ее! – возмущенно закричал Дж. Дж. – Это самая отъявленная грешница в городе.
      – Перестань, Дж. Дж., – сказал Дуэйн. – Нет такого закона, запрещающего Карле налить пиво тебе в брюки.
      Дж. Дж. попытался было избавиться от банки, но под неумолимым взглядом Карлы неловко схватил ее, она соскользнула вниз, и тонкая струйка пенящейся жидкости потекла в ботинок.
      – Как так нет! – заорал Дж. Дж. – Есть закон о нарушении общественного порядка.
      – Правильно, есть такой закон, но я не нарушаю общественный порядок, – как ни в чем не бывало заметила Карла. – Я налила пиво туда, куда хотела палить.
      Сказав это, она повернулась и пошла прочь.
      – Дуэйн, ты сам бы мог изобразить этот трюк, – проговорила она, когда Дуэйн нагнал ее.
      Когда они переходили улицу, то увидали Дики, пробравшегося в кабину скотовоза. До этого он танцевал с Джейси на тротуаре перед старым кинотеатром.
      Прежде чем полицейские, дежурившие у автофургона, сообразили, в чем дело, Дики завел машину и скрылся за углом. Полицейские бросились за ним, но остались с носом. Отогнав машину подальше, Дики остановился, выпустил с десяток задержанных и вместе с ними скрылся в темном переулке. К тому времени, когда подоспели основные силы правопорядка, преступники успели смешаться с толпой, продолжая прерванное занятие.
      П. Л. Джолли, местный патрульный дорожной службы, остановившийся на минутку, чтобы переброситься парой слов с Карлой и Дуэйном, захохотал так, что чуть не поперхнулся. П. Л. всегда смотрел сквозь пальцы на шалости Дики.
      – Маленький негодник, – проговорил он, утирая слезы. – Он опять оставил их в дураках. Я не знаю, что бы без него город делал!

      – Вместо того чтобы кастрировать, следовало бы почаще прогуливать Шорти, – сказала Карла. – После случек он бы не лаял как оглашенный.
      Шорти стоял в тридцати футах на берегу озера и лаял на черепаху. Он лаял непрерывно в течение десяти минут, но та не сдвинулась ни на дюйм.
      – Отгони машину, – попросила Карла. – От его лая я сойду с ума.
      Они сидели в «мерседесе» Джейси, ожидая, когда она закончит свой утренний заплыв. Совсем недавно поднялось солнце. Джейси так далеко уплыла, что превратилась в крошечную черную точку на поверхности обширного озера.
      – По крайней мере, он концентрируется на чем-то одном, – встал на защиту собаки Дуэйн, послушно отъезжая ярдов на пятьдесят. – Шорти считает, что загнал эту черепаху в угол. У нас забавный пес.
      – Я больше не хочу говорить о твоей собаке, Дуэйн. Как ты думаешь, Сонни подаст в суд на кого-нибудь, а?
      Дуэйн стал ненавидеть разговоры о Сонни так же, как их ненавидела Джейси. В четыре часа утра, когда буги-вуги остались танцевать только Джейси с Дики, Нелли с невзрачным Джо Кумсом и еще несколько наиболее стойких пар, они с Карлой отправились проведать Сонни.
      – Я собираюсь подать в суд на город, – такой фразой встретил их Сонни, когда они вошли в его магазин. Он был настроен так же воинственно, как в то утро в «Молочной королеве». – Я считаю, что город виновен во всех моих бедах. Он свел меня с ума и пусть теперь расплачивается.
      Ни Дуэйн, ни Карла не знали, что сказать. Они только нервно улыбались, как бы считая это шуткой. Карла купила несколько порций фритос и соус халапеньо и начала закусывать.
      – Я прожил здесь всю жизнь, – продолжал свои сетования Сонни. – Если я безумен, то виной тому город. Он и вас сделал такими. Мы все безумны. В городе не осталось ни одного здравомыслящего. Мы должны подать групповой иск и предъявить городу счет на уйму денег.
      – Я не считаю себя сумасшедшей, – сказала Карла. – Хотя в отношении других я с тобой согласна.
      – Ты определенно сумасшедшая, – убежденно произнес Сонни. – Ты отправляешься в Даллас и тратишь тысячи на вещи, которые тебе совершенно не нужны.
      – Умопомешательство здесь ни при чем, – парировала Карла. – Это от скуки.
      – У тебя любовники паршивые, а у Дуэйна любовницы паршивые, – не унимался Сонни. – Вы оба сумасшедшие.
      – Надо было прихватить водку, – с недовольным видом парировала Карла.
      – Это безумие – пить водку галлонами из-за того, что я сказал, что у тебя паршивые приятели, – рассердился Сонни.
      У Дуэйна возникло острое желание дать Сонни по физиономии. Но он сдержался.
      – Мальчик, ты не в настроении, – улыбнулась Карла. – Я пью водку, потому что люблю водку. Это так, к твоему сведению. Что до паршивых приятелей, то лучше иметь паршивых, чем никаких. Твоя беда в том, что ты ничего не выбираешь, вместо того, чтобы довольствоваться, как все мы, малым и паршивым.
      – Ты считаешь, что я безумен, потому что у меня нет паршивой подруги, – сказал Сонни. – На твой взгляд тот, кто не прибегает к глупым компромиссам, не в себе.
      Дуэйн с Карлой посмотрели вопросительно друг на друга. Ни он, ни она не знали, что сказать. В таком настроении они еще никогда не видели Сонни. В глубине комнаты доктор Рут рассказывал о предменструальном синдроме. Дуэйну хотелось послушать, чтобы потом пересказать что-нибудь полезное Джанин, которая сильно страдала от подобных явлений. Но разве послушаешь тут, когда Сонни ведет себя так враждебно и странно.
      – Мы все безумны, и нас всех до этого довела жизнь в городе, – все не успокаивался Сонни. – Нам это стоит нашего здравомыслия. Мы все должны обратиться в суд.
      – Но мы и есть город, – заметил Дуэйн. – Если мы безумны, то сами сделали себя такими. Нет смысла преследовать самих себя.
      – В первую очередь, в этом виновато столетие, – упорствовал Сонни. – Возможно, я ограничусь преследованием только организационного комитета.
      – В этот комитет входишь и ты, – напомнил ему Дуэйн.
      – Ты тоже, но ты никогда не относился к работе серьезно, – упрекнул Дуэйна Сонни. – Тебе наплевать на прошлое. А мне вот нет! Я принялся размышлять о нем и теперь не могу остановиться. Я считал, что наш праздник будет действительно посвящен прошлому, но не тут-то было. Это – просто ловкий ход, чтобы привлечь сюда туристов и всучить им сувениры. К настоящему прошлому этот юбилей не имеет никакого отношения.
      – Праздник – в основном веселье, – сказала Карла. – Глупостей, конечно, хватает, но это не повод, чтобы сходить с ума.
      – Я не от этого схожу с ума, – заметил Сонни. – Я осознал, что всегда был безумен и не должен был растрачивать жизнь, оставаясь тут. Сразу после школы надо было бежать отсюда.