— Довольно странный аппарат.

— Это аппарат с защитой, в нем есть; специальный кодировщик. Любой, кто захочет подслушать, когда я говорю по этому аппарату, услышит только шум. У того, кому я звоню, такой же аппарат. Принимая сигналы, он их декодирует, снова превращая в нормальную речь. Такие аппараты широко используются секретными службами и шпионами высокого класса. Они очень популярны и у преступников. Этот телефон был предназначен для связи с моей квартирой, но я могу по нему позвонить и полковнику.

Лейтенант набрал номер, и ему немедленно ответили.

— Доброе утро, полковник!.. Нет, на меня никто не нападал. Меня не похищали, не пытали, не убили. Совсем напротив. Прием самый сердечный... Нет, там было новое лицо. Брат Ангелли, Леонардо. Дружелюбный мафиози. Тоже Ангелли... Да, просто великолепно. Мы сделали кое-какие приготовления. Меня наняли взорвать королевский дворец в восемь вечера... Нет, сэр, я не шучу. — Прикрыв рукой микрофон, ван Эффен посмотрел на девушек. — Мне кажется, аперитив не пошел полковнику на пользу. Да, сэр, тол. Взрыв инициируется дистанционным управлением. Детали я узнаю сегодня вечером... Разумеется, я собираюсь это сделать. Они на меня рассчитывают... Нет, глубоко в подвале. Никто не пострадает... Очень хорошо. — Лейтенант закрыл микрофон рукой и передал Жюли пустую рюмку. — Я должен дать ему подумать. Потом полковник скажет мне, что делать. Мне его указания совершенно ни к чему, и я наверняка не соглашусь с тем, что он предложит.

— Взорвать королевский дворец! — Аннемари посмотрела на Жюли, которая принесла бутылку джина. — Взорвать дворец! Да ты, Питер, сумасшедший! Но ты — ты же полицейский!

— Быть полицейским — нелегкая доля! Приходится угождать всем и каждому. Да, я слушаю!

Наступила долгая пауза. Жюли и Аннемари украдкой внимательно наблюдали за лицом ван Эффена, но не могли понять, о чем он думает. Время от времени лейтенант задумчиво потягивал джин.

— Да, я понял. Возможны варианты. Конечно, вы всегда можете меня отстранить. Мне ничего не останется, как смириться с вашим решением. Вы можете меня вообще уволить. А что, если речь идет о серии взрывов? Вы же знаете, что обычно одним взрывом дело не заканчивается. Впоследствии вы пожалеете о своем решении. Вы поймете, что я мог расследовать деятельность этой группы, а вы лишили меня такой возможности. Конечно, сэр, вы можете потребовать моего увольнения на основании того, что я не подчинился приказу. Сам я не собираюсь подавать в отставку. Вам придется меня уволить. Конечно, потом вам придется объяснять министру, что вы меня уволили и, таким образом, совершили ошибку. Отказались прислушаться к моему мнению, не дали мне возможности остановить новую волну преступлений до того, как она началась. И все из-за того, что вы отстаивали свою точку зрения, хотя были не правы. Можете бросать в огонь сколько Угодно каштанов, сэр. Я не стану доставать их для вас. И я отказываюсь подавать в отставку. Прошу прощения, сэр.

Жюли села рядом с Питером на постель и обеими руками взялась за трубку, желая отобрать ее у брата.

— Перестань, Питер! Перестань! Ван Эффен закрыл рукой микрофон, но Жюли все равно говорила очень тихо.

— Питер, нельзя так разговаривать с полковником! Разве ты не понимаешь, что ставишь беднягу в невероятно трудное положение?

Ван Эффен посмотрел на Аннемари. Губы девушки были поджаты, она укоризненно качала головой. Было ясно, что Аннемари разделяет мнение Жюли.

— Ну почему ты не хочешь меня выслушать? Ты вчера уже пыталась вмешаться в мои дела, о которых ты ничего не знаешь. Тебе кажется, что полковник в трудном положении? Послушай, что я скажу, и ты поймешь, в каком я положении, — сказал лейтенант, обращаясь к Жюли.

Она медленно убрала руки с телефонной трубки. Девушка молча смотрела на него, и выражение ее лица было трудно понять. Ван Эффен снова взял трубку.

— Простите, полковник, что прервал вас. Жюли говорит, что я не имею права разговаривать с вами подобным образом. Она также говорит, что я ставлю вас в невероятно трудное положение. Но, к сожалению, моя сестра не знает, о чем говорит. Аннемари тоже здесь. Она согласна с Жюли, но она тоже не понимает ситуацию. Для полноты картины могу добавить, что по тому, как они обе смотрят друг на друга, можно сделать вывод, что, по их мнению, я сам не знаю, о чем говорю. Вы тоже с краю. Один я посредине. Невероятно трудное положение, говорит Жюли. Что ж, рассмотрим, что вы предлагаете.

— Допустим, я продолжаю сотрудничать с Ангелли и компанией. Вы утверждаете, что можете обеспечить мою безопасность. Во-первых, вы связаны долгом — вы считаете необходимым уведомить о происходящем королевскую семью. Вы собираетесь представить нынешнюю ситуацию как продолжение многочисленных угроз, которые члены этой семьи получили за последние месяцы. Вы окружите площадь перед дворцом замаскированными снайперами. Внутри дворца разместите антитеррористическую бригаду. Вам, видимо, не приходило в голову, что у преступников обширная сеть информаторов? Присутствие даже одного нового полицейского немедленно станет им известно. Меня предупредили, что если что-либо подобное произойдет, мои друзья-террористы сразу поймут, что донести в полицию мог только один человек — это я. Насколько я знаю, служба безопасности во дворце настолько слабая, что шпионы могут спокойно входить и выходить. Стоит вам позвонить во дворец вашей антитеррористической бригаде, даже просто любому полицейскому, и это для меня будет равносильно подписанию смертного приговора.

Ван Эффен понимал, что несколько сгущает краски, предполагая самое худшее из того, что может произойти, если его друзья-преступники узнают, кто он на самом деле. При этом он сомневался в том, что его могут разоблачить. Но сейчас было уже не до таких мелочей.

— Вы собираетесь гарантировать мою безопасность? Вы гарантируете мою смерть! К полуночи я перейду в мир иной. Подумаешь, одним лейтенантом больше, одним меньше! Велика важность, когда речь идет о соблюдении дурацких правил и инструкций.

Возможно, Жюли и Аннемари сейчас недовольны мною, но они любезно подтвердят, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы спасти свою бедную шкуру.

Это, конечно же, самый худший вариант развития событий, и я не намерен в нем участвовать. Я тут поразмыслил во время нашего разговора и кое в чем изменил свое мнение. Вы предлагали два варианта. Один из них заканчивается увольнением, другой — тем, что я сыграю в ящик. Я еще не выжил из ума и думаю, что мне удастся найти работу, где мне не будут угрожать увольнением или смертью. Если вы пришлете одного из ваших ребят на квартиру к Жюли, я передам с ним заявление с просьбой об отставке. Я также отдам ему кассету с записью, сделанной в «Охотничьем роге» сегодня утром. Я надеюсь, что ваши друзья из университета смогут разобраться с ней и с сообщениями, записанными по телефону. Извините, полковник, но у меня нет выбора. Похоже, все возможные варианты исчерпаны. — Ван Эффен положил трубку и убрал аппарат в комод.

Когда Жюли и Аннемари присоединились к лейтенанту в гостиной, он уже сидел, расслабившись, в кресле, скрестив ноги и держа в руке рюмку с джином. Для человека, который только что принял важное решение, ван Эффен выглядел слишком беззаботно.

Жюли спросила:

— Могу я кое-что сказать?

— Конечно. По сравнению с тем, что сказал полковник и что он, несомненно, сейчас думает, твои нападки — это просто мелочи жизни.

Жюли слабо улыбнулась.

— Я еще в здравом уме. Я вовсе не намерена, как это ты галантно выразился минувшим вечером, вмешиваться не в свое дело и давать непрошеные советы. Я прошу прощения за то, что сказала в спальне. Я не знала, в какой сложной ситуации ты оказался. Однако если я повторю, что ты поставил полковника в сложное положение, ты, вероятно, скажешь, что жизнь лейтенанта ничто по сравнению с нежными чувствами полковника. Что ж, я повторяю, что прошу меня извинить, но...

— Жюли!

— Я бы не стала второй раз перед ним извиняться. Я ни на мгновение не поверила, что Питер находятся в очень сложной ситуации. Посмотри, он же с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться! — Аннемари задумчиво посмотрела на лейтенанта.

— Ты что-то не слишком активен. А я-то думала, что ты сюда перешел, чтобы написать заявление об отставке, — заметила Жюли.

Ван Эффен нахмурился, перевел взгляд на середину комнаты и сказал:

— Не помню, чтобы я это говорил.

— Это оттого, что ты и не собирался ничего писать.

— Ну-ну! Мы еще сделаем из тебя леди-детектива! Ты совершенно права, моя дорогая. Я действительно не собирался писать заявление. Как же я могу оставить дядюшку Артура одного бороться с растущей волной преступности в Амстердаме? Он же нуждается во мне!

Аннемари спросила, обращаясь к Жюли:

— Как ты думаешь, если бы я сказала ему, что он последователь Маккиавелли, он бы меня уволил или просто довел до слез?

Ван Эффен отпил немного джину.

— К счастью, я выше этого. А тебе не следует путать маккиавеллизм с дипломатией.

— Ты права, Аннемари. Я прошу прощения. — Жюли посмотрела на брата с оттенком неприязни. — Что ты теперь намерен делать?

— Просто сидеть и ждать.

— Ждать чего?

— Телефонного звонка от полковника.

— От полковника? После того, что ты ему сказал?

— Ты имеешь в виду, после того, что он сказал мне?

— Долго же тебе придется ждать! — убежденно заявила Аннемари.

— Дорогие девочки, или лучше сказать, заблудшие овечки! Грустно, что вы так недооцениваете полковника. Он гораздо проницательнее любой из вас. Де Грааф прекрасно понимает, что счет не в его пользу. А сейчас он не звонит, потому что обдумывает, как ему отступить, сохранив достоинство, или как заключить почетный мир, если хотите. Вот у полковника действительно склад ума, как у Макиавелли. После сорока лет общения с подонками развивается очень своеобразное мышление. Я сказал полковнику, что у меня нет выбора. На то он и де Грааф — тотчас же понял, что это у него нет выбора.

Жюли сказала:

— Раз ты такой умный, ты не возражаешь, если...

— Зачем пытаешься меня задеть? Я же отношусь к тебе неизменно любезно, можно сказать, по-рыцарски...

— Допустим, Так что же, по-твоему, скажет полковник?

— Думаю, что он предоставит мне свободу действий. Назначенный на восемь вечера взрыв состоится.

— Как было бы хорошо, если бы ты хоть раз ошибся, — сказала Жюли. — Нет, я не это хотела сказать. Я надеюсь, что ты ошибаешься.

Некоторое время все молчали. Девушки продолжали поглядывать на стоявший на журнальном столике телефон. Лейтенант смотрел куда-то в сторону. Раздался телефонный звонок. Ван Эффен взял трубку.

— А! Да... я согласен. Возможно, что я и в самом деле поступил не самым лучшим образом, но меня спровоцировали. — Лейтенант поморщился и отодвинул телефонную трубку подальше от уха. — Да, сэр, вас также спровоцировали... Да, я полностью согласен. Мне кажется, это очень мудрое решение... Конечно, я буду держать вас в курсе, сэр... Нет, они мне не доверяют... Да, сэр, здесь. До свиданья.

Ван Эффен повесил трубку и посмотрел на Жюли.

— Почему ты не в кухне, девочка? Там определенно что-то горит! Меня приглашали пообедать...

— Ох, помолчи! Что он сказал?

— Свобода действий. Восемь вечера.

Жюли посмотрела на брата долгим взглядом, ничего не сказала и отправилась в кухню.

Аннемари сделала несколько шагов по направлению к лейтенанту и остановилась:

— Питер!

— Не говори ничего! Из одной сложной ситуации я уже выбрался. Вы с Жюли хотите поставить меня в другую, еще более сложную. Не стоит.

— Мы не будем. Я обещаю. Ты же понимаешь, что мы не вольны в своих чувствах, и ты не должен винить нас за это. Что было, то обещаем больше не обсуждать этот вопрос, — она улыбнулась. — Ну разве это не благо разумно с нашей стороны?

— Даже очень. Знаешь" Аннемари, ты мне начинаешь нравиться.

— Нравиться? — Девушка озадаченно посмотрела на лейтенанта. — Так, значит, когда ты меня сегодня утром поцеловал, я тебе не нравилась? Наверное, это ты по рассеянности. Или для тебе целовать женщин-полицейских — обычное дело? Это, конечно, связано с их моралью.

— Ты первая.

— И, несомненно, последняя. Всем нам свойственно ошибаться. Не обращай внимание на это замечание. Так кто тебе не доверяет?

— Ты о чем?

— Ты что-то такое сказал полковнику.

— А! О моих друзьях-преступниках. Мы с ними расстались в «Охотничьем роге» с выражением взаимного доверия. Что не помешало им устроить за мной слежку в «Трианоне». Немного раздражает, но это мелочи.

— А после обеда?

— Побуду здесь немного. Полковник должен мне позвонить. Он позвонит после двух, когда мы будем знать, что затеяла FFF. Полковник убежден, что эти злодеи не станут взрывать плотину в Хагестейне. Водолазы пе обнаружили там никаких следов подводных работ.

Ван Эффен позвонил в управление и попросил к телефону дежурного сержанта.

— Я по поводу Фреда Классена и Альфреда ван Риса. Наблюдатели звонили? — Он некоторое время молча слушал, — Значит, наш человек упустил ван Риса? Кто знает, может, это случайность, а может, Рис намеренно оторвался. Полагаю, что у вас есть номер машины. Всем офицерам выйти на патрулирование. Не приближаться. Просто определить местонахождение. Запишите мой помер и позвоните мне сюда.

Обед был прекрасным, но не слишком веселым. Жюли и Аннемари были преувеличенно веселы, но временами у них прорывалось сдерживаемое раздражение. Если ван Эффен это и заметил, то ничего не сказал. Однако Жюли знала, что от брата ничто не ускользнет.

Кофе пили в гостиной. Вскоре после двух приехал полицейский на мотоцикле, чтобы забрать кассету, записанную в «Охотничьем роге».

Жюли спросила:

— Я слышала, что ты ждешь звонка от полковника. А потом?

— Потом высплюсь в твоей постели, если не возражаешь. Не знаю, удастся ли мне сегодня поспать, поэтому пару часов отдохнуть не помешает. Этому делу может помочь бренди. Мне кажется, ты собиралась мне его предложить, а потом забыла?

Звонок полковника раздался, когда лейтенант уже наполовину опорожнил рюмку с бренди. Это был не разговор, а краткий монолог де Граафа. Ван Эффен несколько раз сказал «Да», пару раз «Понимаю», потом попрощался и повесил трубку.

FFF взорвала канал Нордхолландс ровно в два часа дня. Воды вытекло много, но она покрыла землю лишь тонким слоем. Никто не пострадал. Плотина в Хагестейне не тронута. Полковник предполагал, что так и будет. Аквалангисты не обнаружили там зарядов, и де Грааф убежден, что люди из FFF либо не смогли приблизиться к плотине, либо не смогли скрыть место расположения зарядов. Он также убежден, что методы, которыми FFF пользуется при организации взрывов, очень примитивны и ограничены взрывами простых объектов типа дамб или берегов каналов.

— А ты в этом сомневаешься? — спросила Жюли.

— Я ничего не могу сказать. Я знаю об этом не больше вас. Может быть, полковнику удобнее считать, что дело обстоит именно так. А может быть, FFF хочет, чтобы полковник, а значит, и страна, думали именно так. По всем приметам, эти люди изобретательны и группа хорошо организована. Но это впечатление может быть обманчивым. Что это, группа простачков, которая хочет, чтобы их считали дьявольски изобретательными преступниками, или изощренные преступники, которые хотят прикинуться простачками? Решайте сами. Я не могу. Я собираюсь немного отдохнуть. Включите радио, ладно? У FFF, похоже, вошло в привычку делать публичные заявления после нанесения ударов. Не будите меня" чтобы сообщить о новых угрозах. Лучше вообще меня не беспокойте.

Лейтенант едва задремал, когда вошла Жюли, потрясла его за плечо и разбудила. Питер отрыл глаза. Сон как рукой сняло. Он спросил:

— Это называется ты меня не беспокоишь?

— Извини. Тебе пришло письмо.

— Разбудить измученного человека, который только что заснул, из-за какого-то письма?

— Его доставили с нарочным, — терпеливо сказала она. — На нем есть наклейка «Срочно».

— Дай посмотреть.

Ван Эффен взял конверт, быстро просмотрел адрес и почтовый штемпель, открыл конверт, вынул до половины его содержимое, потом снова засунул в конверт, а сам конверт положил под подушку.

— И из-за этого ты меня побеспокоила! Один из моих приятелей решил надо мной подшутить. В следующий раз пусть сначала небеса обрушатся на землю, тогда буди.

— Дай мне посмотреть, что в конверте, — резко сказала Жюли.

Она присела на постель, дотронулась до его руки и ласково попросила:

— Пожалуйста, Питер!

Ван Эффен собирался что-то сказать, но передумал. Сунул руку под подушку, извлек содержимое конверта и отдал Жюли. Это было не письмо. Просто открытка, чистая с одной стороны. На другой стороне были грубо нарисованы гроб и петля.

Жюли попыталась улыбнуться.

— Ну что ж, прошло три месяца со времени последней открытки, не так ли?

— Да? — Ван Эффен старался говорить безразличным тоном. — Действительно, прошло три месяца. А что случилось за эти три месяца? Ничего, И нет оснований считать, что что-то случится в ближайшие три месяца.

— Если это совершенно неважно, почему ты спрятал письмо?

— Я не прятал. Я отложил его на глазах у моей маленькой сестрички, которую мне не хотелось расстраивать.

— Можно мне посмотреть на конверт? — Жюли осмотрела конверт и вернула его брату. — Все остальные открытки поступали из разных стран. Эта — из Амстердама. Ты сразу это увидел, поэтому и убрал конверт. Значит, братья Аннеси в Амстердаме.

— Может быть, да. А может, и нет. Открытка могла прийти из любой страны другу или сообщнику, который переслал ее по нашему адресу.

— Я в это не верю. Пусть я и младшая, но я уже взрослая. Я сама в состоянии думать и чувствовать. Я знаю, что они в Амстердаме. Уверяю тебя, Питер, это так. Ох, Питер! Это уже слишком. Одна кучка сумасшедших угрожает затопить страну, вторая собирается взорвать королевский дворец, а теперь еще и это. — Она покачала головой. — Все сразу. Почему?

— Необычное стечение обстоятельств.

— Ох, лучше уж молчи. Ты что, не понимаешь, что происходит?

— Я знаю об этом не больше тебя.

— Может, и так. А может, и нет. Не знаю, верить ли тебе. Что же нам делать? Что ты собираешься делать?

— А чего ты от меня ждешь? Я буду патрулировать улицы Амстердама до тех пор, пока не встречу человека, несущего на плече гроб, а в руках — петлю, — Питер положил руку на плечо сестры. — Прости мне мое раздражение. Я ничего не могу с этим поделать. Но я могу поспать. В следующий раз убедись, пожалуйста, что небеса уже обрушились.

— Ты безнадежен, — Жюли слегка улыбнулась, встала, увидела, что брат уже закрыл глаза, снова покачала головой, и вышла из комнаты.

Ван Эффен успел задремать во второй раз. И снова в комнату вошла Жюли.

— Извини, Питер. Это полковник. Я объяснила, что ты спишь, но он велел тебя позвать, даже если ты уже умер. Велел мне разбудить тебя и дать тебе трубку. Де Грааф утверждает, что дело очень срочное.

Ван Эффен дотронулся до комода.

— Он мог бы воспользоваться этим телефоном.

— Вероятно, полковник звонит из какого-то людного места.

Ван Эффен прошел в гостиную, выслушал полковникa, сказал: «Я выезжаю», и повесил трубку.

— Куда?

— Встретиться с человеком, которого полковник считает моим другом. Его имя мне неизвестно.

Ван Эффен сунул пистолет в кобуру под мышкой, повязал галстук и надел пиджак.

— Как ты заметила, Жюли, все происходит разом. Сначала эти психи с дамбой. Потом психи с дворцом. Дальше сумасшедшие братья Аннеси. А теперь это.

— Что «это»? Где этот друг?

— Вот уж не догадаешься! В морге!