Классика детектива - Десять баллов с острова Наварон

      Палец Петара застыл на спусковом крючке. Автомат ладно и привычно устроился в его руках. Темные глаза были прищурены и смотрели ясно, с холодной уверенностью. Теперь он, Петар, был хозяином положения.
      Солдат, охранявший трех пленников, перегнулся пополам и умер мгновенно, прошитый очередью. В следующую секунду капрал, дежуривший в радиорубке, последовал за охранником, не успев даже снять с плеча свой "шмайссер". Капитан на бегу несколько раз выстрелил в Петара, но тот уверенно вел свою партию. Не обращая внимания на пулю, которая пробила ему правое плечо, он выпустил остаток обоймы в передатчик и упал с пробитым плечом и раной в голове. Капитан вложил свой все еще дымящийся револьвер в карман и посмотрел на Петара почти безумным взглядом. В этом взгляде не было злобы. Он был полон печали и осознания своего полного поражения. Его глаза поймали взгляд Рейнольдса: с каким-то удивительным взаимопониманием оба в полном потрясении покачали головами.
      Меллори и Миллер лезли по веревке вверх и были уже опять почти на уровне вершины стены, когда смолкли последние звуки стрельбы. Меллори посмотрел на Миллера. Миллер пожал плечами, как только может пожать плечами человек, взбирающийся по веревке, и покачал головой, так и не произнеся ни слова. Оба продолжили восхождение еще быстрее, чем прежде.
      Андреа тоже слышал выстрелы, но не имел ни малейшего представления, что это за стрельба. Вернее, в тот момент он просто не обращал на нее внимания. Левое плечо горело, как будто обожженное пламенем, по изможденному лицу струился пот. Он знал, что еще не прошел и половины пути вверх по лестнице. Но остановился, почувствовав, что руки девушки, обвитые вокруг его шеи, слабеют. Тогда он обхватил ее за талию невыносимо горевшей рукой и продолжал изнурительный подъем. Почувствовал, что видит все хуже, и подумал: это от потери крови. Левая рука постепенно немела, и нестерпимая боль начинала охватывать правую, которая должна была выносить тяжесть их обоих.
      - Оставьте меня, - в который раз взмолилась Мария. - Ради всего святого, оставьте меня! Вы еще можете спастись.
      Андреа улыбнулся ей, или ему показалось, что улыбнулся:
      - Вы сами не знаете, что говорите. Моя Мария убьет меня.
      - Оставьте! Оставьте меня! - она пыталась вырваться и вскрикнула, почувствовав, как Андреа крепко сжал ее.
      - Мне больно!
      - Тогда перестаньте вырываться, - сдержанно ответил Андреа и продолжал свой страшный путь.
      Меллори и Миллер благополучно добрались до уже знакомого места, где в начале расселины был вбит крюк с привязанной к нему веревкой. Теперь они хорошо видели освещенный огнями сторожевой пост и в свете этих огней то, что там происходило. Бесчувственные Гроувс и Петар, разбитый передатчик, два убитых немецких солдата и так хорошо знакомая гитара, превратившаяся теперь в автомат, - все это рисовало такую ясную картину, что никак нельзя было ошибиться, представляя, что произошло. Меллори поднялся вверх по расселине еще на пятнадцать футов и снова посмотрел вниз: раненый Андреа с раненой девушкой, которая, цепляясь за лестницу левой рукой, пыталась, как могла, облегчить работу Андреа. Они продвигались вперед, но слишком медленно. Им не успеть, пронеслось в голове у Меллори. Это случится со всеми нами, когда-нибудь это должно случиться, подумал Меллори, но представить, что ждет в самом конце такого трудного пути неуязвимого Андреа, было просто невозможно, хотя часто именно то, что невозможно представить, происходит в действительности.
      Меллори вернулся к Миллеру. Он снял с плеча веревку, по которой они спускались к водохранилищу, связал ее с другой веревкой, по которой они влезали вверх к расселине, и аккуратно сбросил на крышу сторожевой будки. Затем взял "парабеллум" и приготовился к спуску. В этот самый момент плотина взорвалась.
      Взрывы последовали один за другим с интервалом в две секунды. Детонация 3000 фунтов сильной взрывчатки должна была быть оглушительной, но Меллори и Миллер прятались глубоко в расселине, и до них звуки взрывов донеслись приглушенно. Они не столько услышали взрыв, сколько увидели его. Огромные столбы воды взметнулись к вершине плотины, и, казалось, после этого ничего не происходило очень долго. На самом деле прошло секунды три-четыре. Затем медлен-' но, очень медленно отделилась огромная центральная часть плотины и так же медленно осела вниз, в ущелье.
      Андреа застыл. Он не услышал звука взрыва, но по тому, как начала вибрировать железная лестница, понял, что произошло. Обхватил Марию обеими руками, крепко прижал к лестнице и посмотрел вверх. Две вертикальные трещины медленно вырисовывались на стене плотины, и она рухнула вниз, как подрубленная. В образовавшееся пространство хлынула выпущенная на свободу зеленая вода Неретвы. Звук рухнувшей тысячетонной громады должен был быть слышен повсюду, но Андреа не слышал ничего, кроме грохота воды. Он успел заметить только, как исчезла под водой взорванная часть плотины и как поверх ее с невероятной скоростью понеслась в их сторону бурлящая, кипящая и грохочущая масса освобожденной воды. Этот бешеный поток, несший камни, обломки бетона, щебень и бог знает что еще, способен был превратить в кровавое месиво все на своем пути. Андреа понял, что если девушка в его руках и останется в живых, то камни, влекомые водой с невероятной силой и скоростью, мгновенно превратят ее лицо в кровавую маску. Он прижал голову девушки к своей груди, и сам, спрятав лицо, нагнув голову, прижался, как мог, теснее к спасительной лестнице, обхватив ее обеими руками.
      Водяной вал накрыл их. Перехватило дыхание. Погребенный под этим разрушительным зеленым потоком, Андреа продолжал вести непримиримую борьбу за жизнь. Даже если бы обе руки его были здоровы, невероятно трудно было бы сопротивляться граду ударов, посыпавшихся на них. Ему показалось, что руки вырываются из суставов, и он почувствовал непреодолимое желание разжать их, отдаться во власть жестокому потоку, который, казалось, крушил и рвал на части его мышцы и сухожилия. Но Андреа держался. Стихия пока не могла его сломить. Ломалось другое:
      с треском и скрежетом выворачивались железные ступени лестницы, которая теперь была единственным их спасением. Лестница гнулась и корежилась, но какие-то опоры чудом уцелели, и именно за них стальной хваткой продолжал держаться Андреа. Через какое-то время, которое показалось вечностью, уровень воды стал снижаться, сила течения ослабевать, совсем немного, но вполне достаточно, чтобы Андреа это почувствовал и продолжил путь наверх. Каждый раз, когда ему приходилось менять руку, хватка ослабевала и, казалось, его должно снести. Но невероятным усилием воли, со скрежетом зубов, он снова сжимал своими огромными руками ступени и продолжал двигаться вверх. Наконец он поднялся выше уровня воды, перевел дыхание и посмотрел на Марию. Светлые волосы прилипли к ее посеревшим щекам, темные ресницы закрывали глаза. Ущелье казалось переполненным доверху бурлящей и пенящейся белыми гребнями водой, которая сносила на своем пути все без разбора. Вода рычала, грохотала и мчалась в ущелье со скоростью курьерского поезда. А может, даже быстрее.
      Прошло тридцать секунд после взрыва, и Меллори снова обрел способность двигаться. Он даже не мог себе объяснить, почему застыл. Пытаясь рассуждать, решил, что был загипнотизирован видом провалившейся от взрыва плотины и бешеного потока воды, почти мгновенно доверху заполнившей ущелье. Но он боялся признаться самому себе, что гораздо больше потрясен мыслью о том, что этот поток увлек за собой Андреа и Марию. Конечно, он никак не мог предположить, что в это время Андреа, по-прежнему сжимая в объятиях девушку, преодолевал последние ступени лестницы у вершины остатков плотины. Меллори ухватился за веревку и начал спускаться, не обращая внимания на боль и даже не ощущая ее в ладонях, с которых он сдирал кожу. Он мысленно называл себя убийцей, убийцей Марии и Андреа. Это он, Меллори, взорвал плотину, а взрыв унес из жизни его друзей.
      Но как только ноги коснулись крыши сторожевой будки, он увидел привидения. Именно привидения. Такими ему показались Андреа и бесчувственная Мария на вершине лестницы. Меллори понял, вернее, почувствовал, что Андреа не в силах больше двигаться. Он ухватился за последнюю ступень и пытался, очевидно, уже не в первый раз, но безуспешно взобраться на нее. Силы его покинули.
      Меллори был не единственным, кто увидел Андреа и девушку. Капитан охраны и один из его помощников застыли от изумления, глядя на появляющуюся голову Андреа. Стоящий рядом солдат опомнился первым и поднял автомат. Меллори не мог отпустить веревку, да и не успел бы вытащить свой "парабеллум". На помощь подоспел Рейнольдс. Он, как кошка, одним прыжком бросился на солдата и дернул на себя ствол его автомата. Произошло это как раз в момент выстрела. Рейнольдс умер мгновенно. Двумя секундами позже смерть настигла охранника от выстрела Меллори, который уже спустился на крышу. Затем он направил ствол своего пистолета на капитана и солдата, стоящего рядом.
      - Бросайте оружие.
      Они подчинились. Меллори и Миллер спрыгнули с крыши будки, и, пока Миллер держал немцев на прицеле, Меллори бросился к лестнице и помог выбраться Андреа и Марии. Он посмотрел на серое, изможденное лицо Андреа, на его ободранные ладони, на левый рукав, насквозь пропитанный кровью, и спросил:
      - Где это ты пропадал столько времени, черт возьми?
      - Где? - тихо откликнулся Андреа. - Сам не знаю. - Он стоял, еле держась на ногах, но возвышаясь над всеми своей огромной фигурой. Затем провел рукой по глазам и попытался улыбнуться:
      - Задержался, чтобы полюбоваться потрясающим зрелищем.
      Генерал Циммерман все еще находился в своей машине, стоящей у парапета неретвинского моста. Он снова поднял к глазам бинокль. Но в первый раз за все время посмотрел не на запад и не на север. Он смотрел на восток, в ту сторону, где находилось ущелье. Через некоторое время повернулся к адъютанту. На лице за одну секунду сменилось несколько выражений - растерянности, непонимания и, наконец, страха.
      - Вы слышали? - спросил он.
      - Слышал, герр генерал.
      - И сейчас слышите?
      - Слышу, так точно.
      - Что же это, во имя господа бога, может быть? - Он слышал, как нарастающий страшный грохот заполняет постепенно все пространство вокруг, - Это не гром. Звук гораздо сильнее. И продолжительнее. А что значит этот ветер со стороны ущелья? - генерал уже едва мог слышать свой собственный голос из-за раскатов, доносящихся со стороны ущелья, с востока. - Плотина! Неретвинская плотина! Они ее взорвали! Немедленно уезжаем отсюда, крикнул он водителю. - О, господи, да скорее же!
      Машина дернулась и помчалась вперед. Но было слишком поздно. Слишком поздно для генерала, слишком поздно для его танков, рассредоточенных вдоль берега, слишком поздно для двух отборных дивизий, готовых погубить семь тысяч фанатиковпартизан, засевших в Клети Зеницы. Огромная стена воды многометровой высоты, с сокрушительной силой поднимая вверх огромные камни и выворачивая с корнем гигантские деревья, выплеснулась из пасти ущелья.
      К счастью для солдат Циммермана, страх смерти и сама смерть настигли их почти одновременно. Мост через Неретву вместе с машиной самого Циммермана были сметены в одно мгновение. Огромной мощности поток накрыл танки и тысячи солдат. Когда стихия угомонилась, на берегах реки едва можно было обнаружить признаки жизни. Однадве тысячи солдат, успев подняться выше по склону, обеспечили себе, хоть и на короткое время, передышку, но две трети армии исчезли сколь мгновенно, столь и безвозвратно. За минуту, не более, все кончилось. Немецкие танковые дивизии были уничтожены. А смертоносный поток воды продолжал нестись дальше, сметая на своем пути все.
      - Молю Бога, чтобы никогда не увидеть ничего подобного, - генерал Вукалович опустил бинокль и посмотрел на полковника Янци. Взгляд его не выражал ни радости, ни удовлетворения. Только усталость и сострадание.
      - Человек не должен умирать такой страшной смертью, даже если это твой враг. - Он помолчал, потом продолжил: - Мне кажется, небольшая часть пехоты смогла спастись. Позаботьтесь о них, полковник.
      - Я о них позабочусь, - угрюмо произнес Янци. - Этой ночью убитых больше не будет, будут только пленные. И никто больше не будет стрелять. Первый раз в моей жизни, должен признаться, я не рвусь в бой.
      - Тогда я вас оставляю, - генерал устало улыбнулся. - Мне предстоит деловое свидание. На неретвинской плотине или, скорее, на том, что от нее осталось.
      - С тем самым капитаном Меллори?
      - С тем самым. Мы сегодня отбываем в Италию. Судя по всему, мы были несправедливы к этому человеку. Как вы думаете, полковник?
      - Лично я никогда в нем не сомневался, - твердо произнес Янци.
      Вукалович улыбнулся и повернулся, чтобы уйти.
      Капитан Нойфельд с перебинтованной головой стоял, поддерживаемый двумя солдатами, в лощине, спускающейся к Неретве. Он неотрывно смотрел, охваченный ужасом и все еще не веря своим глазам, на то место, где раньше было ущелье. Теперь не более чем в десяти метрах, под его ногами, с огромной скоростью несся все разрушающий на своем пути поток. Он медленно покачал головой. Постепенно до него стал доходить смысл того, что произошло, - это полное и окончательное поражение. Он повернулся к молодому солдату. Лицо солдата, как в зеркале, отражало мысли Нойфельда.
      - Возьмите двух лучших лошадей и скачите к ближайшему штабу вермахта к северу от ущелья Зеницы. Сообщите им, что войска генерала Циммермана снесены потоком. Точно мы в этом не уверены, но предполагаем. Скажите им, что долина Неретвы - это долина смерти, и никого не осталось, чтобы защитить ее. Передайте, что союзники могут хоть завтра начать вторжение и ни одного встречного выстрела произведено не будет. Скажите им, чтобы они немедленно передали это сообщение в Берлин. Вы слышите меня, Линдеман?
      - Так точно, герр гауптман. - По выражению лица Линдемана Нойфельд понял, как мало тот воспринял из его слов, но чувствовал себя слишком усталым, чтобы повторять распоряжение. Линдеман вскочил в седло, взял под уздцы другую лошадь и поскакал вперед вдоль железнодорожного полотна.
      Нойфельд проводил его почти отсутствующим взглядом:
      - Ты можешь уже не спешить, мой мальчик.
      Второй солдат услышал эту сказанную почти шепотом фразу, но не понял смысла.
      - Простите, герр гауптман? - переспросил он.
      - Слишком поздно, - Нойфельд низко опустил голову.
      Меллори посмотрел в сторону ущелья, в котором все еще бушевала вода, посмотрел на остатки неретвинской плотины и перевел взгляд на мужчин и женщину позади себя. У него не было сил говорить.
      Андреа, весь в ушибах и синяках, с наспех перевязанной и все еще кровоточащей рукой, вновь демонстрировал чудо перевоплощения: посмотрев на него, никто не посмел бы сказать, что еще десять минут назад этот человек был на грани смерти. Он держал на руках по-прежнему бесчувственную Марию. Девушка приходила в себя, но очень медленно. Миллер заканчивал бинтовать Петара. Его раны позволяли надеяться на лучшее. Затем он обернулся к Гроувсу. Несколько минут внимательно осматривал его, затем поднялся.
      - Мертв? - спросил Меллори.
      - Мертв.
      - Мертв, - повторил Андреа, горько усмехнувшись. - Он мертв, этот мальчик, и поэтому мы живы.
      - Он был обречен, - произнес Миллер.
      - И Рейнольдс, - голос Андреа звучал невыразимо устало. - Он тоже был обречен. Что ты ему сказал сегодня, мой дорогой Кейт? Что надо жить сегодняшним днем? Вот он и прожил этот день, вернее, ночь. В эту ночь он спас мне жизнь - дважды. Он спас жизнь Марии. Он спас жизнь Петара. Но он не смог спасти свою. Мы умнее, мудрее, опытнее и старше. И вот старые остались в живых, а молодые ушли из жизни. Так было уже много раз. Мы смеялись над ними, оскорбляли их своим недоверием, потешались над их молодостью и неопытностью... - Неожиданно нежным жестом он убрал с лица Марии светлые волосы, и она улыбнулась ему. - А в конце концов они оказались лучше, чем мы...
      - Может быть, они и были лучше, - откликнулся Меллори. Он посмотрел на Петара и грустно покачал головой: - Мертвы трое - Гроувс, Рейнольдс и Саундерс. Погибли, так и не узнав, что Петар был руководителем британской разведки на Балканах.
      - Им многое не суждено было узнать, - Миллер провел рукавом по глазам. - Так люди и умирают, ничего не узнав, так и умирают.
      ЭПИЛОГ
      Вновь капитан Дженсен и генерал-лейтенант британской армии находились в штабе, в Термоли. Но на этот раз они не ходили нервно из угла в угол. Время переживаний закончилось. Они, конечно, выглядели усталыми, черты их лиц потемнели и заострились. Но напряжение исчезло, тревога тоже. Если бы они не сидели, удобно устроившись в мягких креслах, а ходили по комнате, можно было бы подумать, что разрабатывается новая операция. В руках они держали бокалы.
      Дженсен сделал глоток виски и улыбнулся:
      - Я думал, место генерала - впереди войска.
      - Не в этот раз, капитан, - мягко отозвался генерал. - В 1944 году мудрые генералы остаются позади своего войска, далеко позади. Кроме того, танковые дивизии движутся с такой скоростью, что я вряд ли смог бы их догнать.
      - Неужели так быстро?
      - Быстро, но, конечно, не так, как австрийские и немецкие дивизии, которых спешно перебрасывают с линии Густава к югославской границе. Вот те движутся действительно очень быстро. - Генерал позволил себе большой глоток и удовлетворенно улыбнулся. - Полный разгром. Окончательный и бесповоротный. В общем, можно сказать, ваши люди потрудились на славу.
      Оба, генерал и капитан, повернули головы, услышав деликатный стук в дверь. Затем тяжелая, обитая кожей дверь открылась и вошел Меллори, а следом за ним Вукалович, Андреа и Миллер. Все были небриты и выглядели так, как будто не спали неделю. У Андреа рука была на перевязи.
      Дженсен встал, осушил свой бокал, поставил его на стол и произнес, обращаясь к Меллори, бесстрастным тоном:
      - Много крови пришлось пролить? Меллори, Миллер и Андреа переглянулись. Последовало долгое молчание, затем Меллори произнес:
      - Иногда приходится это делать.
      Петар и Мария, взявшись за руки, лежали бок о бок на сдвинутых вместе кроватях в военном госпитале в Термоли. Вошли Меллори, Миллер и Андреа. Впереди всех шел Дженсен.
      - Прекрасные отзывы о вас обоих. Был рад это услышать. Я привел ваших друзей... Наверное, вам надо проститься.
      - Что за порядки в этом госпитале? - возмутился Миллер, - Где армейская честь и мораль? У них что, нет отдельных палат для мужчин и женщин?
      - Они уже два года женаты, - улыбнулся Меллори. - Разве я забыл тебе сказать?
      - Конечно, не забыл, - снова возмутился Миллер. - Это просто выскочило у тебя из головы.
      - Говоря о женитьбе... - Андреа откашлялся и начал сначала: - Капитан Дженсен, может быть, помнит, что я еще на Навароне...
      - Да-да, - Дженсен поднял руку, - Конечно, помню. Конечно. Безусловно. Естественно. Но я подумал... может быть... дело в том, что... тут подвернулась еще кое-какая работенка, незначительное дельце. Так вот, я и подумал... Раз уж вы все равно здесь...
      Андреа, не мигая, смотрел на Дженсена. На его лице был написан нескрываемый ужас.