Как я уже говорил, я не стал бы ничего предпринимать, не посоветовавшись предварительно с Темным или, на худой конец, с Лучиком, но Скотчи явно был слеплен из другого теста. Он очень хотел показать, что ему все по плечу. Истина, однако, состояла в том, что это было вовсе не так, но Скотчи из кожи вон лез, чтобы доказать обратное, и именно по этой причине наша команда оказалась одной из последних. Я хочу сказать – нам всегда доставалась самая тяжелая и грязная работа, а самые прибыльные задания получали ребята Боба.
Скотчи остановил «олдсмобиль» у многоквартирника, где жил Лопата. Для меня это была последняя возможность попытаться уговорить Скотчи быстренько звякнуть Темному; звонок занял бы не больше минуты, зато всем нам было бы гораздо спокойнее. По крайней мере один из нас должен был оказаться достаточно взрослым, и если бы эта роль досталась мне, самому младшему по возрасту, что ж – я бы возражать не стал. Больше того, я сам готов был проявить инициативу, но не успел. Скотчи выскочил из машины чересчур быстро, а когда я его догнал, момент был упущен, да и решимость моя куда-то пропала.
– Надеюсь, пушки у вас с собой? – спросил у нас Скотчи.
Я кивнул.
– А, черт! Я свою дома оставил! – сказал Фергал.
– Идиот хренов! – яростно выругался Скотчи. – Посмотри в бардачке, может быть, там что-нибудь найдется.
Мы все вернулись к машине, Фергал залез в бардачок, но там не оказалось ничего полезного.
– Слушай, у тебя же фары включены, – сказал я Скотчи, но он притворился, будто не слышит.
– У тебя фары работают, – повторил я.
– Это специально, – сердито отозвался он.
– Специально для чего? – не сдавался я. – Зачем это нужно?
– Господи, Брюс, раз я сказал, что оставил фары включенными с какой-то целью, значит, так оно и есть, ясно? Я не обязан объяснять тебе все гребаные мелочи! – сказал Скотчи, снова начиная закипать.
– Ты не обязан объяснять мне все гребаные мелочи, но и я, и Фергал доверяли бы тебе больше, если бы ты признался, что просто забыл выключить фары, а не болтал о какой-то долбаной цели. Хороший руководитель, Скотчи, умеет признавать свои ошибки.
– Ладно, ладно, я забыл их выключить, случайно забыл. Случайно, понял?! Я, мать твою, не какой-нибудь долбаный Александр Македонский, чтобы обращать внимание на всякую херню. А теперь имей в виду, Брюс: я бы хотел, чтобы ты хоть раз в жизни перестал рассуждать и начал делать, что тебе говорят!
Все это Скотчи проорал мне прямо в лицо, даже не думая о том, что нас могут услышать. «А как же элемент внезапности?» – подумал я, но решил не высказываться на эту тему.
– О'кей, Скотчи, будь по-твоему, – кротко сказал я.
Скотчи подобрался и бросил на меня еще один яростный взгляд.
– Попробуй сосчитать до десяти и обратно, – предложил Фергал. – Говорят, это помогает.
– Заткнись, Фергал, – отрезал Скотчи.
– Да-да, заткнись, – поддержал я его. – Ведь ты, в отличие от нашего генерала Роммеля, понятия не имеешь, как это трудно – командовать.
Скотчи покипел еще немного, потом вытащил из брюк край своей черной вискозной рубашки и почесал зад. Он ничего не сказал, и я подмигнул Фергалу.
– О'кей, Майкл, – промолвил наконец наш новоиспеченный босс и притянул меня поближе. – Давайте займемся делом. Мы с тобой пойдем первыми, Фергал – сзади.
Фергал упрямо покачал головой.
– Я никуда не пойду, пока вы двое ссоритесь, – сказал он.
– Господи, Фергал, вовсе мы не ссоримся! – возразил я.
Скотчи закатил глаза, но даже ему было ясно, что Фергала необходимо как-то успокоить.
– Мы уже помирились, ясно? – раздраженно сказал он.
Но Фергала это не убедило, и я обнял Скотчи за плечи.
– Гляди, Фергал: мы со Скотчи – друзья, – объявил я.
Фергал кивнул. Я тоже кивнул.
– А что, если этот парень держит с-собаку? – неуверенно спросил Фергал.
Тут я вспомнил, что он боится собак. Должно быть, в розовом детстве одна из них его укусила или напугала.
– Расслабься, Фергал, никакой собаки у Лопаты нет, – сказал я.
Он удовлетворенно улыбнулся в ответ и первым поднялся по ступенькам ко входу.
– Как ты думаешь, можем мы на него положиться? – шепотом спросил меня Скотчи. – Мне кажется, сегодня он немного не в себе.
– Не обращай внимания, он в порядке, – так же шепотом отозвался я.
Дверь парадного была заперта, и Скотчи принялся нажимать на все кнопки подряд. Наконец кто-то из жильцов впустил нас.
– Третий этаж, – сказал Скотчи. Он был заметно напряжен. От него буквально несло свежим потом и немного – страхом. Что касается меня, то я чувствовал себя почти нормально. Я был вооружен револьвером калибра 22, у Скотчи была пушка калибра 38; что касалось Фергала, то он, несмотря на свою внешность, не был круглым идиотом. Я был уверен, что все пройдет как надо. То есть почти уверен.
Мы поднялись на третий этаж и остановились перед дверью квартиры № 34.
– Будем звонить или вышибем дверь? – спросил Фергал.
Скотчи задумался.
– Мне кажется, лучше обойтись без лишнего шума, – сказал я.
– Ты прав, Брюс, – кивнул Скотчи, шаря по карманам в поисках пачки «Тарейтона». Мы оба терпеливо ждали, пока он закурит.
– О'кей, Фергал, мы встанем так, чтобы нас не было видно, а ты позвони в дверь, – распорядился наконец Скотчи.
Фергал послушно поднял руку и нажал на кнопку звонка.
– Кто там? – раздался из-за двери женский голос.
– Фергал Дори, – сказал Фергал.
– Что вам нужно?
– Я к Лопате. Я его знакомый.
– Его сейчас нет. Он вышел, – сказала женщина.
Фергал смутился и вопросительно покосился на нас.
– Скажи, что принес ему микроволновку, – шепотом подсказал Скотчи.
– Я это… я принес его микроволновку, – повторил Фергал.
– Его микроволновку? – переспросила женщина.
– Ага.
Последовала продолжительная пауза, потом в коридоре за дверью послышались шаги. Несколько секунд спустя дверь распахнулась, и на пороге возник ухмыляющийся Лопата.
– Фергал, сукин ты сын, наконец-то ты принес… – начал он, но Скотчи заорал во все горло:
– Хватай его, Фергал, хватай эту сволочь!
Фергал ринулся вперед и, по-регбистски обхватив Лопату за пояс, бросил на пол. Мы со Скотчи ввалились следом, и я захлопнул дверь.
Несколько часов спустя, когда я возвращался домой в поезде надземки, полагая (ошибочно), что теперь-то все позади, я снова и снова перебирал в памяти все, что произошло в тот вечер. А произошло, надо сказать, довольно много вещей, которые иначе как ужасными не назовешь. Бриджит, замывающая кровь на моей рубашке; наша остановка у «Макдональдса»; облепленное перьями тело Лопаты… Я не садист и не смаковал подробности, просто мне хотелось все запомнить. Как я уже сказал, произошло слишком много всего, чтобы память могла вместить все разом, а мне нужно было быть уверенным, что я ничего не забыл и не упустил. Мне хотелось верить, что я отдавал себе отчет в своих действиях, и что моими поступками руководили разум и расчет, а не горячность молодости и волнение. Разумеется, события развивались своим чередом и вовсе не я направлял их ход. С другой стороны, время от времени я все же останавливался, анализируя происходящее и решая про себя, нравится мне это или нет. И по большей части я был совсем не против. Почему? Этого я сказать не могу. Это слишком сложный вопрос, да и в конце концов, сейчас речь не об этом.
Когда миссис Лопата (или как ее там звали на самом деле) выглянула на шум, мы четверо уже находились в прихожей, оклеенной цветастенькими обоями и такой узкой, что здесь и повернуться-то было негде. На вид ей было что-то около тридцати или чуть больше. Волевое, загорелое, на удивление симпатичное лицо… На ней были ночнушка и шлепанцы, на голове – черный парик. Увидев, что Лопата лежит на полу, она заорала, но Скотчи ударил ее по лицу рукояткой револьвера. Миссис Лопата повалилась как подкошенная. Падая, она зацепила какую-то картину в раме и сломала раму. Лопата тоже что-то крикнул и попытался подняться, но я приставил ему ко лбу ствол револьвера.
– Не дергайся, приятель, иначе мне придется тебя застрелить, – сказал я, желая придать происходящему хотя бы видимость цивилизованности. Но у Скотчи на уме было нечто совершенно противоположное. Наклонившись над Лопатой, он принялся избивать его рукояткой револьвера. Он не говорил, а рычал, как будто выплевывая слова, которые из-за этого было очень трудно разобрать:
– Зачем ты сделал это, подонок? Гребаный кретин! Ты что, совсем ума решился? Или ты думал, что мы это так оставим, да? Ты думал – тебе это сойдет с рук?
Кровь заливала лицо Лопаты, но он пытался возражать. Он тут ни при чем. Он вообще не понимает, о чем идет речь. Фергал все еще сидел на нем, и Лопата не мог увернуться, когда Скотчи ударил его рукояткой револьвера в зубы. После этого Лопата начал сопротивляться изо всех сил, но я придавил к полу его ноги, а Фергал сдвинулся выше. Скотчи выпрямился и стал пинать Лопату ногами, стараясь попасть по ребрам или по голове. Теперь кровь была уже повсюду. Она пятнами расплывалась на нашей одежде и собиралась на полу зловещими, темными лужицами. Наконец Лопата потерял сознание.
– Принеси подушку! Две! – приказал Скотчи Фергалу.
Фергал поднялся и пошел искать спальню.
– Ты собираешься его пристрелить? – спросил я бесстрастно.
– Ага, собираюсь, – кивнул Скотчи.
У меня внутри все перевернулось. Одно дело – поучить кого-то уму-разуму, и совсем другое – убить. Нет уж, на мокрое дело я не подписывался. В Куле, Гринайленде и Карриктауне тоже процветали подростковые разборки, но убийства случались редко, и сейчас у меня по спине побежали мурашки. Я еще никогда не был свидетелем хладнокровного убийства, и мне очень не хотелось, чтобы что-то подобное произошло на моих глазах.
К счастью, Скотчи оказался несколько умнее, чем я думал, и в тот вечер мне не суждено было получить боевое крещение.
– «Шесть банок по-ирландски», – сказал он после небольшой паузы.
– Круто, – заметил я.
– А об Энди ты подумал? – брызгая мне в лицо слюной, заорал Скотчи. – Об Энди, который может остаться на всю жизнь инвалидом или вообще откинуться?!
Я ничего не ответил, и он смерил меня мрачным взглядом.
В этот момент вернулся Фергал с подушками.
– Включи-ка телик погромче, – велел ему Скотчи.
Фергал снова ушел. Я посмотрел сначала на Скотчи, потом на распростертого у наших ног Лопату.
– Давай я все сделаю, – сказал я. – От моего «двадцать второго» все-таки поменьше шума.
Скотчи кивнул.
На самом деле я больше беспокоился о Лопате, чем о том, насколько громким будет звук выстрелов. Пуля калибра 22 оставляет куда менее серьезные раны, чем револьверная пуля калибра 38. Приняв решение, я прижал подушку к лодыжке Лопаты, глубоко уткнул в нее ствол и, дождавшись, когда в соседней комнате заорал телевизор, нажал на спусковой крючок. Брызги крови и перья из распоротой подушки полетели во все стороны. Стараясь действовать как можно спокойнее, я прострелил Лопате вторую лодыжку. Снова кровь, перья… Запахло порохом, к тому же подушка начала тлеть, и я быстро затоптал огонь. После выстрела в левое колено Лопата внезапно очнулся, и его тут же вырвало, но Скотчи снова успокоил его на удивление ловким ударом ногой в висок. Я прострелил Лопате и другое колено и передал револьвер Фергалу, чтобы тот обработал локти. Сам я выпрямился и поспешно перевел дух. Я больше не мог выполнять эту палаческую работу, но Скотчи решил, что я отдал оружие Фергалу только потому, что тот находился в более удобном положении. Ему было невдомек, что я каждую минуту мог потерять сознание или сблевнуть.
Фергал выстрелил Лопате в локоть, но не слишком удачно. Мне следовало сделать это самому. Не то чтобы я обладал каким-то опытом по этой части, просто у меня было значительно больше здравого смысла и я лучше владел собой. Еще раз глубоко вздохнув, я забрал у Фергала револьвер.
– Смотри, как надо, – сказал я и аккуратно прострелил Лопате другой локоть, повернув оружие так, чтобы пуля попала в мясистую часть руки. Лопата снова дернулся, потекла кровь, полетели перья. Жена Лопаты, которая все еще валялась в отключке, тоже пошевелилась и застонала.
Я перевел дух.
То, что мы сделали, было жестоко. Просто ужасно. Одно дело – избить кого-то до потери сознания, и совсем другое – шесть раз подряд выстрелить в беспомощного человека. В знакомого человека к тому же…
Мы трое поднялись на ноги и несколько секунд стояли неподвижно, потрясенные тем, что мы только что сделали.
– Шесть выстрелов, «шесть банок по-ирландски», – прошептал Скотчи и как-то странно забулькал. Похоже, это он так смеялся. Фергал кивнул, и его рожа расплылась в улыбке – словно пополам треснула.
– Я всегда хотел спросить, что это такое, – проговорил он чуть ли не с благоговением. – Скажи, Майкл, у нас в Ирландии действительно так делают?
– Да, в Ирландии действительно так делают, – ответил я холодно, как будто подобные вещи давно вошли в мою плоть и кровь и стали второй натурой… Как будто я видел подобное десятки раз, и не испытывал ничего, кроме скуки. Разумеется, ничего подобного я раньше не делал. «Шесть банок» я видел только раз, после чего меня мутило целую неделю, но Фергал этого не знал. Теперь он смотрел на меня совсем другими глазами. В его представлениях я стал по-настоящему крутым сукиным сыном, и я не сомневался, что он раззвонит об этом другим. Даже Скотчи, насколько я заметил, был несколько потрясен тем, что мы сотворили. Когда мы в последний раз были в «Четырех провинциях», Лопата угощал нас пивом.
Их замешательство было мне на руку, и я поспешил воспользоваться представившейся мне возможностью.
– Ладно, пошли отсюда, – сказал я, открывая дверь. Скотчи и Фергал без возражений последовали за мной. Скотчи вознамерился было напоследок пнуть Лопату, но не посмел – настолько ему было не по себе. Мы все были с ног до головы забрызганы кровью, но на улице наступила уже настоящая ночь, да и машина стояла у самого подъезда. Скотчи начало трясти, но он старался этого не показать. Протянув мне ключи, он сказал:
– Садись за руль.
Я еще не привык ездить по правой стороне улицы, однако возражать не стал. Взяв ключи, я запустил мотор и, плавно тронув машину с места, поехал в обратном направлении. По дороге нам попался «Макдональдс» для автомобилистов, и я решил еще больше укрепить свою новообретенную репутацию.
Я повернул на стоянку.
– Умираю с голоду, – объявил я. – Вам, ребята, что-нибудь взять?
Скотчи, сидевший на переднем сиденье, был бледен как смерть, а после моего вопроса он и вовсе позеленел. Фергал на заднем сиденье с трудом сдерживал позывы к рвоте. Оба покачали головами, и я, подкатив к окошку, взял бигмак. Одной рукой я правил, а другой держал бутерброд, откусывая от него большие куски. «Фергал расскажет всем и об этом, – думал я. – Слухи дойдут до Лучика. До Темного. Может быть, даже до самого мистера Даффи».
У «Четырех провинций» мы остановились и зашли внутрь, чтобы привести себя в порядок. Бриджит взяла у меня окровавленную одежду. Энди по-прежнему был без сознания.
– Пожалуй, его все-таки стоит отправить в больницу, – сказал я.
Скотчи было не до споров, и миссис Каллагэн стала набирать номер. Я принял душ и стал ждать парамедиков.
Когда мы остались одни, я разыскал Бриджит и поцеловал.
– Я очень хочу с тобой встретиться, – сказал я.
Она ничего не ответила.
– Завтра, – добавил я.
– Я не знаю, Майкл, – ответила она.
– Ради всего святого, Бриджит, ведь нам с тобой обоим так досталось! Завтра. Пожалуйста. Приходи, оттянемся…
Она с сомнением покачала головой и спустилась вниз.
Я несколько секунд стоял неподвижно и смотрел ей вслед. Придет ли она? Может быть, моя наглость пришлась ей не по вкусу? Кто знает… Я устало покачал головой и тоже спустился вниз.
Пат налил мне бесплатную кружку пива, и я выпил ее, закусывая хрустящими чипсами и болтая о предстоящем футбольном сезоне британской премьер-лиги. Потом я попрощался с ним, спустился по лестнице и сел в поезд.
Страшное было позади.
Закончилось.
Я справился.
Я справился. Мне нелегко пришлось, но это была вина Скотчи, а не моя. Не моя.
Я ищу в кармане книжку про русского, но она куда-то подевалась, и я просто сижу в вагоне подземки и думаю. Не моя вина. Не моя… Поезд гремит на стыках, вагон покачивается и едва не убаюкивает меня. Наконец он останавливается на остановке и больше не двигается. Наконец появляется служащий подземки. Он говорит, что на линии возникли какие-то проблемы и что мне придется выйти на 137-й улице. Я выхожу, и служащий вручает мне бесполезный пересадочный талон.
В Гарлеме темно. В Гарлеме – ночь.
От Сити-колледжа и парка Сент-Николас дорога идет под уклон. Улицы пусты. Ни наркоманов, ни проституток, ни полицейских в штатском, ни рассыльных, ни дорожных рабочих – никого и ничего. Винные лавочки закрыты, их железные ставни заперты на замки. Только луна. Только луна и пустынная дорога. Гигантские темные здания спят, оплетенные ржавыми пожарными лестницами, словно осьминожьими щупальцами. Воздух еще не остыл. Гарлем затих, и я тоже начинаю успокаиваться. Да и с чего бы мне волноваться? Все ответы лежат передо мной. Не стоит усложнять, на самом деле все предельно просто. Я знаю положение вещей. Я знаю, кто я и кто они. Я знаю свое место. Я знаю, что будет дальше. Я знаю буквально все и поэтому могу существовать здесь, не испытывая ни дискомфорта, ни страха перед прошлым.
Я могу быть никем.
О, как приятно пройтись ночью по Амстердам-авеню. Вокруг – никого. «Бродячее» такси нагоняет тебя и гудит. Ты смотришь на него, киваешь. Такси останавливается. Ты садишься. Три доллара до перекрестка 123-й и Амстердам, говоришь ты.
Водитель улыбается и кивает.
– Жаркий был денек, – говорит он.
Ты не отвечаешь и глядишь в окно. Ты не отвечаешь, хотя в глубине души ты с ним совершенно согласен.
2. В центре
Все должно было быть иначе. На этом трудный вечер должен был закончиться, но он не закончился. Вечер превратился в бурную ночь, в которой смешались выпивка и крэк (понимайте как хотите), бары и машины. Впрочем, по порядку… Вернувшись домой после расправы над Лопатой, я разделся и лег, но поспать мне удалось всего минут сорок. Ребята приехали за мной в большом желтом фургоне – похоже, угнанном. За рулем сидел парень по имени Марли; до этого момента мне еще никогда не приходилось с ним сталкиваться, да и впоследствии я встретился с ним только один раз, – несколько месяцев спустя, если брать физическое время, или через несколько геологических эпох с точки зрения психологии, – когда я вонзил ему в горло заточку и он упал, не издав ни звука, в мягкий рождественский снежок.
Я был вымотан до предела, но меня все равно решили разбудить, чтобы я принял участие во всеобщем веселье, так как Темный, отмечая какое-нибудь событие, вел себя совершенно как моряк, который сошел на берег после долгого плавания. Он пил, и вместе с ним должны были пить все – таково было правило, которым он руководствовался в подобных случаях. А я, что ни говори, был героем дня – так, во всяком случае, мне сказали. Лучик, Большой Боб и Темный приехали в «Четыре провинции» сразу после своих важных переговоров, но меня уже не застали – я отчалил буквально за полчаса до этого. На переговорах Темный и Большой Боб пили, поэтому везти их пришлось Лучику (хотя фактически за рулем сидел Марли). За столиками «Четырех провинций» вся компания столкнулась со Скотчи и Фергалом, которые как раз собирались принять по последней – как говорится, «на посошок». Оба были уже хороши, но Лучику каким-то образом все же удалось вытянуть у них подробности наших приключений. Услышав всю историю, Темный возмутился. Как им только пришло в голову разрешить мне ехать домой на метро, вскричал он. Меня, героя сегодняшнего вечера, расправившегося с Лопатой с поразительными хладнокровием и решительностью?
Надо сказать, что Темный был, что называется, человек настроения. Поддавшись минутному капризу, он решил, что сейчас они поедут в больницу, чтобы навестить Энди, а потом отправятся в Гарлем, чтобы чествовать героя, то есть меня.
О господи, бедный я…
Как я уже говорил, я спал всего сорок минут или около того, но спал крепко, не тревожимый ни совестью, ни чем-либо еще. Иными словами, я отрубился начисто, но меня это не спасло.
К Энди ребята, конечно, не попали, но это не помешало им явиться ко мне на 123-ю улицу. Внизу они принялись давить на кнопку домофона, но у меня был включен вентилятор, а кроме того, я заткнул уши ватой, чтобы отсечь шум, доносившийся со стороны восточной части города.
«Ну давай же, открывай, засоня долбаный, сукин сын, это мы!» – несомненно, бормотал в домофон Скотчи, давя на кнопку сигнала. Они звонили, наверное, секунд десять, затем терпение Темного истощилось, и он велел Большому Бобу сломать замок, что и было сделано. Я думаю, что та же участь постигла бы и входную дверь моей квартиры, если бы я в конце концов не услышал в коридоре их пьяный гогот, выкрики и стук. Спросонок я, видимо, решил, что ко мне собирается вломиться компания пьяных сербов, изредка приходивших в гости к Ратко, поэтому, прежде чем открыть дверь, я вооружился металлической бейсбольной битой и сунул за резинку трусов револьвер.
Когда я распахнул дверь, вся компания разразилась дружным смехом. Видок у меня, конечно, был еще тот: трусы, футболка с обложкой четвертого альбома «Лед Зеппелин», револьвер, бейсбольная бита, волосы взлохмачены, зубы оскалены.
Темный протянул руку и дружески стукнул меня по бицепсу.
– Отличная работа, приятель! – сказал он. Темный никогда не был в Ирландии, но, пообщавшись со мной и Скотчи, усвоил легкий ирландский акцент и манеру, которые и практиковал в нашей компании, кошмар, да и только.
Я еще не совсем проснулся, но они натянули на меня джинсы, ботинки и кожаную куртку и силой потащили за собой в ночь. Пока меня волокли вниз по лестнице, мне вдруг показалось, что все это бьющее через край дружелюбие – просто показуха и что на самом деле они намерены отвезти меня на берег Гудзона и прикончить выстрелом в затылок. Даже хуже. Сначала, думал я, Темный будет бить меня ногами по голове, пока я не ослепну, а мои мозги не полезут из ушей. Тогда Скотчи скажет: «Ты меня очень огорчил, приятель». И убьет.
Но желтый фургон свернул не налево, к Амстердам-авеню, а направо, и я подумал, что мы, похоже, и вправду едем куда-то в центр. Никто этого не заметил, но мое сердце перестало стучать, как отбойный молоток, и забилось в нормальном ритме. Напряжение, державшее меня как в тисках, начинало спадать, хотя я и знал, что это будет непростая ночь: выпивка, курево и какой-нибудь кабак, работающий до рассвета… Главное, я останусь в живых, а это, согласитесь, уже кое-что.
В машине Темный заставил меня выпить с полпинты виски, а сам отключился на заднем сиденье. Пока он кемарил, Скотчи и Большой Боб затеяли спор по поводу того, куда именно мы едем. И как всегда, когда Боб и Скотчи пытались поладить, дело кончилось почти фарсом: нас остановил полицейский. Разбираться с легавым пришлось Лучику, сидевшему на переднем сиденье; он же в итоге и принял решение, доставив всех нас в ближайший притон, оказавшийся стрип-клубом, неподалеку от Мэдисон-сквер-гарден.
К этому времени Темный успел очухаться. Он первым вошел в клуб и был принят, что называется, с распростертыми объятиями. В самом заведении, впрочем, не было ничего примечательного: темные кабинки, подиум, шесты, главная сцена и боковые, захватанные стаканы и немногочисленная клиентура.
Я сразу забился в темный уголок, чтобы попытаться поспать еще немного. Должно быть, я действительно задремал, поскольку разбудил меня тягучий и неотвязный голос Фергала, рассказывавшего о какой-то рыжеволосой красотке, в которую он влюбился. Помнится, спросонок я подумал, что наш визит к Лопате свинтил ему мозги, а впрочем, он, возможно, был такой же, как всегда. Лично мне мосластый, долговязый Фергал и раньше казался, что называется, трехнутым. В Ирландии он был взломщиком, и ему хотелось, чтобы в ознаменование прежних заслуг мы называли его «Мастер», но никто этого не делал. Фергал был старше меня на пять лет, но в наших повседневных отношениях роль старшего брата, как правило, доставалась мне.
– …Вон она, гляди. Правда, Майкл, шикарная маруха? Ты только посмотри на нее, только посмотри!
Я посмотрел. Сначала мне показалось, что Фергал шутит, но он был серьезен как могила. Девица, о которой он говорил, явно была профессионалкой и явно нанюхалась кокаина. Кроме того, она была на добрых четыре дюйма выше Фергала, а с каблуками разница составляла почти фут. Танцевала она не в главном шоу, а возле одного из боковых кабинетов и выглядела так, словно вот уже несколько месяцев ничего не ела и не показывалась на воздух. Ее волосы сильно смахивали на парик, поэтому нельзя было исключить, что девушка, сумевшая разжечь в Фергале огонь страсти, на самом деле была переодетым парнем, превратившимся почти в скелет от голода и кокаина.
– Я тебя понимаю, Фергал, – сказал я. – Ты прав: эта девица как будто для тебя создана. Эта светлая кожа, эти рыжие волосы… Ну и везунчик ты, приятель! Я думаю, ты поймал свое счастье.
– Ты правда так думаешь, Майкл, правда? Нет, я серьезно… Понимаешь, я только взглянул на нее, и мне сразу захотелось… нет, не то, что ты думаешь. Это чувство… Оно вроде любви, понимаешь? Любви с первого взгляда, когда ты просто ничего не можешь с собой поделать. Это просто случается – и все. Как гром с ясного неба. Знаешь, иногда в автобусе ты вдруг видишь кого-то, и тебя прямо как стукнет, а через пару минут того и след простыл, и ты не знаешь… А у тебя так было? Наверное, такое может случиться с каждым, но я…
Слушая это признание в любви, которое лишь весьма отдаленно напоминало возвышенный стиль Овидия, я рассеянно оглядывал скверно освещенный клуб в поисках остальных. Но я никого не увидел и решил, что они либо вовсе уехали, либо заперлись в отдельном кабинете. В любом случае это был хитрый ход, рассчитанный на то, чтобы оставить меня один на один с окосевшим от любви Фергалом, и я подумал, что, должно быть, мне и вправду суждено стать халифом на час.
– Сволочи!
– Что-что?
– Это я не про тебя, Фергал. Просто мне стало интересно, куда все подевались.
– Не знаю, Майкл. Разве ты не слышал, о чем я тебе говорил?
– Конечно, слышал, Фергал. Как же иначе, ведь у тебя что ни слово – то перл.
– Перл?
– Жемчужина.
– Ну вот, как ты думаешь, что мне теперь делать? У меня в животе как будто тепло разливается…
– У меня тоже. Должно быть, это то так называемое виски, которым угощал меня Темный…
– Твою мать, Майкл, я же серьезно! Как тебе кажется, что мне делать? Я хочу сказать – она ведь танцовщица и, может быть, даже… – Тут он понизил голос до шепота. – Может быть, она шлюха или что-то в этом роде. Господи Иисусе, это будет по-настоящему скверно! Как тебе кажется, будет правильно, если я к ней подойду? А если я подойду, что мне сказать?
Я сделал ему знак наклониться ближе.
– Послушай, Фергал, мне эта девчонка тоже кажется совершенно очаровательной… Кто знает, быть может, на самом деле она – студентка теологического факультета, которая танцует в баре, чтобы оплатить курс обучения? Как бы там ни было, тебе нужно подойти к ней и вежливо сказать: «Позвольте узнать, мадам, нельзя ли как-нибудь встретиться с вами после того, как вы закончите работать в этом заведении?» Разумеется, следует уточнить, что ты намерен встретиться с ней вовсе не за тем, чтобы заняться каким-нибудь непотребством. Чашка кофе, обмен идеями и мнениями, диалог культур – вот цель, которая, я уверен, способна увлечь вас обоих.
– Ты считаешь, это сработает?
– Несомненно, Фергал, земляк мой любезный. Кто бы сомневался! Твоя внешность и своеобразный ирландский юмор сделают тебя неотразимым в ее глазах.
Фергал допил свое пиво и действительно пошел к девице. Я ободряюще хлопнул его по спине и стал смотреть, как он произносит свою маленькую речь. К сожалению, после первых же его слов танцовщица что-то сказала. Фергал тут же заткнулся и, разочарованный и обескураженный, вернулся ко мне. Глядя на его вытянувшееся от огорчения лицо, трудно было представить, что всего пару часов назад этот парень хладнокровно стрелял в человека.
– Она говорит, что не может встречаться с клиентами. У них тут такое правило.
– Фергал, – сказал я, – тебе нравится эта женщина? Ты ее любишь? Хочешь ее?
Он кивнул.
– В таком случае скажи ей, что ты принадлежишь к древнему и благородному кельтскому роду, что тебе наплевать на какие бы то ни было правила и что если она станет твоей, ты заберешь ее отсюда, купишь ей собственную квартиру и оплатишь курс обучения на факультете теологии, а также все библиотечные штрафы. Скажи, что если нужно, ты готов вкалывать по двадцать часов в день, лишь бы она ни в чем не нуждалась и чувствовала себя счастливой. А теперь ступай, Фергал, скажи ей все это и не возвращайся, пока Виктория, то есть Победа, не окрасит румянцем твои бледные ирландские скулы.
Я слегка подтолкнул его, и Фергал снова направился к девице, а я закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Вожделенный сон подкрался как наемный убийца, и вскоре я был уже далеко от окружавшей меня суеты.
На несколько недолгих, но восхитительных минут я оказался среди зарослей вереска и утесника. Луг слева от меня зарос белыми полевыми цветами; над болотиной, протянувшейся до отлогих голуэйских холмов, колыхали венчиками куга и камыш. Все Ирландское нагорье, укутанное голубоватой таинственной дымкой, раскинулось передо мной. Должно быть, были сумерки – утренние или вечерние, я не разобрал, – поскольку на далеком морском берегу зажглись маяки. Я успел насчитать шесть штук, прежде чем мои грезы были грубо прерваны, и я принужден был вернуться в реальный мир.
На этот раз меня разбудил Скотчи. Он просто-напросто вышиб из-под меня стул и громко расхохотался, когда я растянулся на полу, покрытом какими-то пятнами сомнительного свойства. Темный, Большой Боб и Марли тоже смеялись. Короче, ржали все, кроме меня и Лучика, который отличался сдержанностью.