Мэтью осторожно коснулся правой руки Вудворда. И тут же отдернул руку, потому что, хотя тело магистрата было горячим, но на ощупь — влажно-восковым, и это Мэтью весьма встревожило. Вудворд тихо застонал во сне, веки его затрепетали, но он не проснулся. Мэтью попятился к двери — кинжал страха все еще колол в животе — и осторожно вышел в коридор.

Спустившись, он направился на звук столового прибора, скребущего по тарелке, и обнаружил Бидвелла за пиршественным столом. Хозяин Фаунт-Рояла расправлялся с завтраком, состоящим из кукурузных хлебцев, жареной картошки и костного мозга.

— А, вот и наш клерк в это прекрасное Божье утро! — провозгласил Бидвелл, набивая себе рот. Он был одет в павлиньей синевы костюм, рубашку с кружевными манжетами, а на голове красовался один из самых его прихотливо расчесанных и завитых париков. Бидвелл запил еду добрым глотком сидра и кивнул на стул, поставленный для Мэтью. — Садись и ешь!

Мэтью принял приглашение. Бидвелл подвинул в его сторону тарелку с кукурузными лепешками. Тарелка с костным мозгом последовала за ней.

— Миссис Неттльз мне сказала, что тебя не было в комнате, когда она стучала. — Бидвелл не переставал есть, когда говорил, и полупрожеванная еда вываливалась на подбородок. — Где ты был?

— Выходил, — ответил Мэтью.

— Выходил, — повторил Бидвелл с язвительной интонацией. — Это я знаю, что ты выходил. Выходил — куда? И что там делал?

— Я вышел, когда увидел, что горит школа. И в дом уже не вернулся.

— А, вот почему у тебя такой бледный вид! — Бидвелл потянулся ножом к куску жареной картошки и собрался уже наколоть его, как вдруг остановился. — Постой-ка! — Он прищурился. — Какими безобразиями ты в этот раз занимался?

— Безобразиями? Мне кажется, вы предполагаете худшее.

— Тебе кажется, а я точно знаю. На этот раз ты в чей сарай залез?

Мэтью посмотрел прямо ему в глаза:

— Разумеется, я вернулся в сарай кузнеца.

Наступило мертвое молчание. Потом Бидвелл захохотал. Нож его опустился и воткнулся в картофелину. Он взял ее с тарелки и остальные обугленные клубни пододвинул к Мэтью.

— Ну, я понимаю, что ты сегодня полон злобы! Но ладно, пусть ты молодой дурак, но не круглый же идиот, чтобы вернуться к Хейзелтону! Ну уж нет! Этот мужик тебя колом бы проткнул!

— Это если бы я был кобылой, — тихо сказал Мэтью, откусывая кусок лепешки.

— Что?

— Я говорил... я говорил, что буду остерегаться Хейзелтона.

— Вот именно. И это самая умная вещь, которую я от тебя слышал! — Бидвелл еще секунду продолжал есть так жадно, будто завтра король объявит любую еду вне закона, потом заговорил снова: — Тебе когда-нибудь в жизни приходилось работать полный день?

— Вы имеете в виду физический труд?

— А какой еще бывает труд для молодого парня? Конечно, физический! Тебе приходилось когда-нибудь потеть, перетаскивая кучу здоровенных ящиков на двадцать футов, потому что гад хозяин тебе сказал, что ты перетащишь, а не то... Тебе приходилось тянуть канат, пока ладони не потекут кровью, мышцы не затрещат и ты не начнешь нюнить, как младенец, но все равно будешь знать, что тянуть надо? Ты когда-нибудь на коленях скреб палубу щеткой, а потом опускался снова на колени и скреб ее заново, потому что гад хозяин на нее плюнул? Как? Приходилось?

— Нет, — ответил Мэтью.

— Ха! — Бидвелл кивнул, ухмыляясь. — А вот мне приходилось. И не раз! И я чертовски этим горд, надо сказать! А знаешь почему? Потому что это сделало меня человеком. А знаешь, кто был этот гад хозяин? Мой папаша. Да, мой родной отец, мир его праху.

Он наколол картофелину на нож с такой силой, будто хотел пробить тарелку и столешницу. Когда Бидвелл стал жевать, зубы его заскрипели жерновами.

— Ваш отец, очевидно, был весьма требовательным.

— Мой отец, — ответил Бидвелл, — поднялся из лондонской грязи, как и я. Первое, что я о нем помню, — это запах реки. И он эти доки и корабли знал как свои пять пальцев. Он начал грузчиком, но у него был дар работы с деревом, и он умел наложить заплату на корпус лучше всех, кто живет и жил на этой земле. Вот так он начал свое дело. Корабль здесь, корабль там. Больше, больше, и вот у него уже был свой сухой док. Да, он был суровым хозяином, но себе тоже спуску не давал, как и другим.

— И вы унаследовали дело от него?

— Унаследовал? — Бидвелл подарил Мэтью презрительным взглядом. — Я от него ничего не унаследовал, кроме нищеты! Отец осматривал корпус корабля перед ремонтными работами — вещь, которую он сотни раз делал, — когда вылетела секция гнилых досок, и он выпал в пробоину. Ему раздробило колени, началась гангрена, и хирург, чтобы спасти ему жизнь, отрезал обе ноги. Мне тогда было девятнадцать, и вдруг мне на шею свалились отец-калека, мать и две младшие сестры, одна из которых была болезненна до истощения. Ну вот, сразу выяснилось, что хозяином отец мой был суровым, но бухгалтером никаким. Записи доходов и долгов были просто ужасны — те, что вообще существовали. А тут налетели кредиторы, решившие, что вся компания будет продана, раз мой отец прикован к постели.

— Но вы ведь ее не продали? — спросил Мэтью.

— Еще как продал. Тому, кто предложил наибольшую цену. У меня не было выбора при таком состоянии бухгалтерии. Отец бушевал, как тигр. Он меня обзывал дураком и слабаком, клялся, что будет меня ненавидеть до гроба и за гробом, что я загубил его дело. — Бидвелл остановился хлебнуть из кружки. — Но я расплатился с кредиторами и закрыл все счета. Я добыл еду нам на стол и лекарства для младшей сестры, и оказалось, что еще осталось. Тут объявилась корабельная плотницкая, которая звала инвесторов, потому что расширялась. Я решил вложить в нее все до последнего шиллинга, чтобы участвовать в принятии решений. Фамилию мою тогда уже знали. Труднее всего было добыть еще денег, чтобы вложить их в дело, и я добыл их, нанимаясь на другие работы, а также малость блефуя за игорными столами. Потом были люди с куриным умишком, от которых надо было избавиться, — людишки, которые слушались только осторожности. Они никогда не осмеливались выиграть из страха проиграть.

Бидвелл жевал костный мозг, глаза его заволокло пеленой.

— К сожалению, фамилия одного из этих людишек красовалась на нашей вывеске. Ему спать не давали дюймы, а я мыслил милями. Он видел плотницкий верстак, а я — стапеля, где строятся корабли. Поэтому — хотя он был на тридцать лет меня старше и создал мастерскую на пустом месте, и поляна принадлежала ему, — я знал, что будущее за мной. Я предложил такой бизнес, который он бы никогда не одобрил. Я составил прогнозы прибылей и затрат, до последнего бревна и последнего гвоздя, и представил их на собрание всех пайщиков. И задал им вопрос: хотят они под моим руководством рискнуть ради великого будущего или так и будут бултыхаться по болотистой тропке под руководством мистера Келлингсворта? Двое проголосовали за то, чтобы выбросить меня за дверь. Остальные четверо — включая мастера-чертежника — решили взяться за новую работу.

— А мистер Келлингсворт? — приподнял брови Мэтью. — У него же наверняка было что сказать?

— Сперва он онемел от ярости. А потом... я думаю, ему стало легче, потому что он не хотел груза ответственности. Ему хотелось спокойной жизни подальше от призрака краха, витающего над сиянием успеха. — Бидвелл кивнул. — Да, я думаю, он давно искал повода, но ему нужен был толчок. Я ему его дал — вместе с весьма приличным выкупом за его долю и процентом будущих доходов... уменьшающимся со временем, естественно. Но на вывеске теперь было мое имя. Мое, и только мое. Таково было начало.

— Я так понимаю, что ваш отец вами был горд?

Бидвелл замолчал, глядя в никуда свирепыми глазами.

— Чуть ли не первым делом я купил ему пару деревянных ног. Самые лучшие, какие только можно было сделать в Англии. Я их ему принес. Он посмотрел на них. Я сказал, что они ему помогут научиться ходить. Сказал, что найму специалиста его обучать. — Бидвелл высунул язык и медленно облизнул верхнюю губу. — Он сказал... что не стал бы их носить, даже купи я ему пару настоящих ног и сумей приделать на место. Он сказал, чтобы я уносил их к Дьяволу, потому что предателю там самое место. — Бидвелл вдохнул и шумно выдохнул. — И это были последние слова, с которыми он в этой жизни ко мне обратился.

Не испытывая особо теплых чувств к Бидвеллу, Мэтью все же не мог ему не посочувствовать.

— Мне очень жаль...

— Жаль? — резко переспросил Бидвелл. — Это чего тебе жаль? — Он гордо выставил измазанный едой подбородок. — Что я добился успеха? Что я сам себя сделал? Что я богат, что я построил этот дом и еще не один построю? Что Фаунт-Роял станет центром морской торговли? Или что погода наконец прояснилась и дух моих горожан тоже поднимется? — Он пронзил ножом еще один кусок картофелины и сунул в рот. — Я так думаю, — сказал он, жуя, — что единственное, о чем ты сожалеешь, это о неминуемой казни проклятой ведьмы, потому что ты не сможешь задрать ей юбку! — Тут нечестивая мысль пришла ему в голову, и глаза его заблестели. — А! Так вот где ты был всю ночь! С ней, в тюрьме? Да, кто бы сомневался! Проповедник Иерусалим мне говорил вчера, как ты его ударил! — Вудворд мрачно улыбнулся: — Ну и как? Ты ему в рот дал, а она у тебя в рот взяла?

Мэтью медленно положил ложку и нож. Внутри него бушевал огонь, но он ответил холодно:

— У проповедника Иерусалима свои планы на Рэйчел. Считайте как вам хочется, но знайте, что он водит вас за нос.

— О да! А она тебя за нос не водит? Да нет, куда там за нос! Я прямо вижу ее на коленях возле решетки и тебя с другой стороны. Прелестная картинка!

— Прелестную картинку я сам сегодня ночью видел, — произнес Мэтью. Огонь стал пробивать стену самообладания. — Когда я пошел в...

Он сумел остановиться до того, как проболтался Бидвеллу об эскападе Уинстона и ведрах греческого огня. Нет, его не разозлят настолько, чтобы он рассказал то, что знает, раньше, чем будет готов. Он уставился на собственную тарелку, гоняя желваки на скулах.

— Никогда не видел юнца, так набитого перцем пополам с дерьмом, — продолжал Бидвелл уже спокойнее, но явно не интересуясь, что мог бы сказать Мэтью. — Дай тебе волю, мой город превратился бы в приют для ведьмы. Ты даже своему бедному больному хозяину пошел наперекор, лишь бы спасти тело этой женщины от костра! Знаешь, тебе бы надо пойти в какой-нибудь монастырь в Чарльз-Тауне и стать монахом, чтобы спасти душу. Или в любой бардак и там трахать шлюх, пока глаза не лопнут.

— Мистер Роулингс, — сказал Мэтью сдавленным голосом.

— Как?

— Мистер Роулингс, — повторил Мэтью, осознав, что ступил одной ногой в трясину. — Вы знаете это имя?

— Нет. А откуда я должен его знать?

— Мистер Данфорт, — сказал Мэтью. — Это имя вы знаете?

Бидвелл поскреб подбородок.

— Это — знаю. Оливер Данфорт — владелец судов и доков в Чарльз-Тауне. Были у меня с ним небольшие трения насчет прохождения поставок. А что такое?

— Один человек при мне его назвал, — пояснил Мэтью. — Я никого с такой фамилией не знал, так что заинтересовался, кто бы это мог быть.

— А кто его называл?

Мэтью увидел перед собой образующийся лабиринт и должен был быстро найти из него выход.

— Мистер Пейн, — сказал он. — Это еще до того, как я отправился в тюрьму.

— Николас? — Бидвелл нахмурился. — Странно.

— А почему? — У Мэтью подпрыгнуло сердце.

— Да потому, что Николас Оливера Данфорта на дух не переносит. У них вечно были стычки насчет доставки грузов, так что я стал посылать туда Эдуарда. Николас тоже ездит — защищать Эдуарда от опасностей дороги, но дипломат у нас Эдуард. Не понимаю, с чего бы Николасу говорить о Данфорте с тобой.

— На самом деле не со мной. Я просто случайно услышал это имя.

— Так у тебя еще и уши длинные? — Бидвелл хмыкнул и допил кружку. — Я мог бы и сам догадаться!

— Мне кажется, мистер Уинстон — ценный и преданный работник, — попробовал зайти с другой стороны Мэтью. — Он давно у вас?

— Восемь лет. А к чему все эти вопросы?

— Только ради моего любопытства.

— Так ради Бога, оставь их при себе! С меня хватит!

Бидвелл оттолкнул кресло и встал, собираясь уходить.

— Пожалуйста, уделите мне еще одну минуту, — попросил Мэтью, тоже вставая. — Клянусь Богом, я не буду к вам больше приставать с вопросами, если вы сейчас ответите только еще на несколько.

— А зачем? Что ты хочешь знать про Эдуарда?

— Не про мистера Уинстона. Про источник.

Бидвелл смотрел на него так, будто не знал, смеяться или плакать.

— Про источник? Ты совсем спятил?

— Про источник, — твердо повторил Мэтью. — Мне бы хотелось знать, как его нашли и когда.

— Нет, ты всерьез? Боже мой, ты действительно всерьез! — Бидвелл собрался было напуститься на Мэтью, но из него будто вышел воздух, прежде чем он начал. — Ты меня достал, — признался он. — Просто утомил.

— Сделайте мне приятное в такое прекрасное утро, — не отставал Мэтью. — Я повторяю свое обещание не изводить вас больше вопросами, если вы мне расскажете, как вы нашли этот источник.

Бидвелл тихо засмеялся и покачал головой:

— Ну ладно. Надо тебе знать, что, помимо утвержденных короной исследователей, есть люди, которые ведут частные розыски по заказу отдельных лиц или компаний. Одного из них я нанял, чтобы найти место для поселка с источником пресной воды не ближе сорока миль от Чарльз-Тауна. Я подчеркнул, что нужен доступ к морю, но не обязательно прямо на берегу. Болото я могу осушить, поэтому наличие такового терпимо. Кроме того, нужен был в изобилии строительный лес и место, которое можно защитить от набегов пиратов и индейцев. Когда найдено было такое место — вот это, — я представил результаты исследований и свои планы королевскому двору, а потом ждал два месяца разрешения на покупку этой земли.

— И его легко дали? — спросил Мэтью. — Или кто-нибудь пытался помешать?

— До Чарльз-Тауна дошли известия. Создали коалицию наемных стервятников-юристов, которые налетели и пытались расстроить сделку, но я их уже опередил. Я подмазал столько ладоней, что меня можно было бы назвать масленкой, я даже бесплатно исполнил всю позолоту на яхте администратора колонии, чтобы он там повернул в нужную сторону нужные головы на Темзе.

— Но вы не приезжали смотреть землю до того, как ее купили?

— Нет, я доверял Аронзелу Херну. Тому человеку, которого я нанял. — Бидвелл достал табакерку из кармана сюртука, открыл и шумно втянул щепоть. — Конечно, я видел карту. Она отвечала моим потребностям, и это все, что мне надо было знать.

— А источник?

— Да что источник, парень? — Терпение Бидвелла подходило к концу, как веревка, перетираемая обломком дерева.

— Я знаю, что была составлена карта земель, — пояснил Мэтью, — но источник? Херн делал замеры? Насколько он глубок и откуда течет в него вода?

— Она течет из... не знаю. Откуда-то. — Бидвелл взял вторую понюшку. — Я знаю, что есть в лесах еще ключи. Их видел Соломон Стайлз и пил из них в охотничьих походах. Полагаю, они все соединяются под землей. А насчет глубины... — Он задумался, держа щепоть возле ноздрей. — А вот это странно.

— Что именно?

— Вот такой разговор насчет источника. Помнится, мне еще кто-то задавал подобные вопросы.

Ищейка в Мэтью встрепенулась.

— И кто это был?

— Это... один землемер из города. Где-то через год после того, как мы начали строить. Он составлял карту дороги от Чарльз-Тауна досюда и хотел составить заодно карту Фаунт-Рояла. Помню, его тоже интересовала глубина источника.

— И он делал замеры?

— Да, делал. Его ограбили индейцы невдалеке от наших ворот. Дикари унесли все его инструменты, поэтому я велел Хейзелтону изготовить для него веревку с грузом. И еще для него построили плот, чтобы он в разных местах озера мог замерять глубину.

— Ага, — тихо сказал Мэтью пересохшими губами. — Землемер без инструментов. Вы не знаете, он нашел глубину источника?

— Насколько я помню, в самой глубокой точке что-то около сорока футов.

— И этот землемер приехал один?

— Один. Верхом. Помню, он говорил мне, что оставил дикарей копаться в его мешке и был рад унести собственный скальп. У него еще была бородища, так что они могли и с лица тоже кожу содрать.

— Борода, — сказал Мэтью. — А был он молодой или старый? Высокий или низенький? Худой или толстый?

Бидвелл посмотрел на него тупо:

— У тебя ум мечется, как таракан. Какая, к черту, разница?

— Мне действительно хотелось бы знать, — настаивал Мэтью. — Какого он был роста?

— Ну... выше меня, кажется. Мне только борода запомнилась.

— А какого она была цвета?

— Кажется... темно-каштановая. Может быть, с сединой. — Он нахмурился. — Ты же не думаешь, что я до черточки буду помнить случайного человека, который проезжал здесь четыре года назад? И в чем смысл всех этих дурацких вопросов?

— А где он остановился? — спросил Мэтью, равнодушный к явно разгорающемуся гневу Бидвелла. — Здесь, в доме?

— Я предложил ему комнату. Насколько я помню, он отказался и попросил одолжить ему палатку. Две или три ночи он спал снаружи. Это было в начале сентября, когда достаточно тепло.

— Дайте-ка я угадаю, где стояла палатка, — сказал Мэтью. — Рядом с источником?

— Вполне возможно. И что из того? — Бидвелл склонил голову набок; крошки табака расположились вокруг его ноздрей.

— Я думаю над одной теорией, — сообщил Мэтью.

Бидвелл захихикал. Почти как женский смех — так он был част и высок, и тут же Бидвелл поднес руку ко рту и покраснел.

— Теорией, — сказал он, готовый снова засмеяться. Он так старался сдержать веселье, что у него задрожали челюсти и набитый кукурузными лепешками живот. — Клянусь Богом, у тебя на каждый день есть дежурная теория?

— Смейтесь, если хотите, но скажите мне вот что: на кого работал этот землемер?

— На кого? Минутку... у меня есть теория! — Бидвелл насмешливо выпучил глаза. — Я думаю, он работал на Совет Земель и Плантаций! Есть, как ты знаешь, такой административный орган.

— То есть он вам сказал, что работает на этот Совет?

— Хватит, пацан! — заорал Бидвелл. Шхуна его терпения пропорола брюхо на скалах. — Надоело!

Он обошел Мэтью и вышел из зала. Мэтью тут же побежал за ним.

— Сэр, прошу вас! — сказал он, когда Бидвелл подходил к лестнице. — Это важно! Землемер сказал, как его зовут?

— Тьфу ты! — ответил Бидвелл, начиная подниматься. — Да ты полный псих!

— Фамилия? Вы можете вспомнить, как его звали?

Бидвелл остановился, поняв, что не в силах стряхнуть эту блоху, от которой чертовский зуд. Он оглянулся на Мэтью, и глаза его горели.

— Нет, не могу! Уинстон водил его по городу, так что иди приставай к нему и оставь меня в покое! Честное слово, от тебя сам Сатана мог бы сбежать в монастырь! — Он ткнул пальцем в своего собеседника. — Но этот радостный день ты мне не испортишь, нет, сэр! Солнце, слава Богу, вышло на небо, а как только сгорит проклятая ведьма, мой город снова начнет расти! Так что иди в тюрьму и скажи ей, что Роберт Бидвелл неудач не знал, не знает и не будет знать!

Вдруг кто-то показался наверху лестницы. Первым его, конечно, увидел Мэтью, и его пораженное лицо заставило Бидвелла обернуться.

Вудворд прислонился к стене. Кожа его была того же цвета, что заляпанная кашей полотняная рубашка. Испарина блестела на осунувшемся лице, глаза покраснели и помутнели от боли.

— Магистрат! — воскликнул Бидвелл, взбегая на лестницу, чтобы поддержать его. — Я думал, вы спите!

— Я спал, — ответил он сипло, хотя разговор громче шепота причинял горлу тяжелые страдания. — Но кто может спать... под артиллерийскую дуэль?

— Я прошу прощения, сэр. Ваш клерк снова вызвал у меня приступ дурных манер.

Магистрат посмотрел в глаза Мэтью, и тот сразу понял, что оказалось столь важным, чтобы поднять его с постели.

— Я закончил обдумывание, — сказал Вудворд. — Пойди приготовь бумагу и перо.

— То есть... то есть... — Бидвелл едва сдерживался, — то есть вы приняли решение?

— Иди приготовь, — повторил Вудворд и обратился к Бидвеллу: — Не будете ли вы так добры помочь мне добраться до постели?

Бидвелл готов был подхватить магистрата на руки и отнести, но чувство приличия победило. Мэтью поднялся по лестнице и вместе с хозяином Фаунт-Рояла провел Вудворда по коридору к его комнате. Снова оказавшись в постели, на измазанной кровью подушке, Вудворд сказал:

— Спасибо, мистер Бидвелл. Вы можете удалиться.

— Если вы не возражаете, я хотел бы остаться и услышать приговор.

Бидвелл уже закрыл дверь и занял позицию рядом с кроватью.

— Возражаю, сэр. Пока приговор не прочитан обвиняемому... — Вудворд остановился перевести дыхание, — он является внутренним делом суда. Иначе поступать не подобает.

— Да, но...

— Удалитесь, — сказал Вудворд. — Ваше присутствие задерживает нашу работу. — Он раздраженно глянул на Мэтью, который стоял в ногах кровати. — Перо и бумагу! Живо!

Мэтью отошел к ящику с документами, где лежали также листы чистой бумаги, перо и чернильница.

Бидвелл направился к двери, но перед выходом не мог не попытаться еще раз.

— Скажите мне только одно: не приказать ли вытесать и установить столб?

Вудворд зажмурился от неудовольствия при виде такого отсутствия чувства собственного достоинства. Потом открыл глаза и произнес сухо:

— Сэр... вы можете сопровождать Мэтью при чтении обвиняемой моего приговора. А теперь, пожалуйста... оставьте нас.

— Хорошо, хорошо. Я ухожу.

— И, мистер Бидвелл... пожалуйста, воздержитесь от пребывания в коридоре.

— Мое слово джентльмена. Я буду ждать внизу.

Бидвелл вышел и закрыл дверь.

Вудворд глядел в окно на солнечное веселое утро. День обещается чудесный, подумал он. Такого хорошего утра он не видал в лучшие дни месяца.

— Датируй приговор, — велел он Мэтью, хотя это вряд ли было необходимо.

Мэтью сел на табурет возле кровати, приспособив на коленях ящик с документами как пюпитр для письма. Окунув перо в чернильницу, он написал наверху листа: "Мая семнадцатого числа, года тысяча шестьсот девяносто девятого от Рождества Христова".

— Преамбулу, — подсказал Вудворд. Глаза его смотрели куда-то за пределы этого мира.

Мэтью написал вводную часть. Это ему приходилось столько раз делать в разных обстоятельствах, что он знал правильную формулировку. Потребовалось лишь несколько минут и несколько маканий пера в чернильницу.

"Постановлением достопочтенного королевского магистрата Айзека Темпля Вудворда в сей день в поселении Фаунт-Роял, колония Каролина, относительно обвинения в убийстве и колдовстве, подробности коего изложены ниже, против подсудимой, жительницы указанного поселения, известной под именем Рэйчел Ховарт..."

Мэтью пришлось прерваться из-за судороги в пишущей руке.

— Продолжай, — сказал Вудворд. — Эту работу надо сделать.

У Мэтью во рту будто зола была насыпана. Он снова обмакнул перо и стал писать, на этот раз произнося слова вслух:

— По обвинению в убийстве преподобного Берлтона Гроува я признаю вышеназванную подсудимую...

Он снова остановился, держа занесенное перо, готовое записать решение магистрата. Кожу на лице нестерпимо стянуло, под черепом пылал огонь.

Вдруг Вудворд щелкнул пальцами. Мэтью посмотрел на него вопросительно, а когда магистрат приложил палец к губам и показал на дверь, Мэтью понял, что он хочет сообщить. Он тихо отложил письменные принадлежности и ящик с документами, встал, подошел к двери и внезапно открыл ее.

Бидвелл стоял на одном колене в коридоре, с ужасно занятым видом полируя рукавом правый башмак. Повернув голову, он посмотрел на Мэтью, приподняв брови, будто спрашивая, зачем это клерк так выходит, крадучись.

— Слово джентльмена! — про себя прошипел Вудворд.

— Я думал, вы пошли ждать внизу, — напомнил Мэтью Бидвеллу, который перестал яростно полировать верх ботинка и начал подниматься с пола с видом оскорбленного достоинства.

— А что, я разве говорил, что побегу со всех ног? Я тут заметил пятно на ботинке!

— Пятно на вашей честности, сэр! — сказал Вудворд с таким огнем, который никак не совмещался с его водянистым состоянием.

— Ладно, я пошел! — Бидвелл поднял руку и поправил парик, который слегка съехал в процессе вставания с пола. — Как вы не можете понять, что мне хочется знать? Я же столько ждал!

— Можете подождать еще немного. — Вудворд жестом приказал ему выйти. — Мэтью, закрой дверь.

Мэтью вернулся на место, положил на колени ящик и приготовился писать.

— Прочти снова, — велел Вудворд.

— Сейчас, сэр. — Мэтью набрал в грудь воздуху. — По обвинению в убийстве преподобного Берлтона Гроува я признаю вышеназванную подсудимую...

— Виновной, — донесся шепот. — С оговоркой. Данная оговорка состоит в том, что подсудимая не совершала убийство непосредственно, но вызвала его совершение своими словами, действиями или содействием.

— Сэр! — произнес Мэтью со стучащим сердцем. — Прошу вас! Ведь нет же никаких улик, что...

— Молчать! — Вудворд приподнялся на локтях, лицо его исказилось смесью гнева, досады и боли. — Я не собираюсь больше выслушивать твои особые мнения, ты понял? — Он впился в Мэтью глазами. — Записывай следующее обвинение.

Мэтью мог бы бросить перо и перевернуть чернильницу, но он этого не сделал. Он знал свой долг, согласен он с решением магистрата или нет. Поэтому он проглотил скопившуюся в горле горькую желчь, обмакнул перо — сволочное оружие слепого разрушения — и снова заговорил, повторяя то, что писал:

— По обвинению в убийстве Дэниела Ховарта я признаю вышеназванную подсудимую...

— Виновной, с оговоркой. Той же, что и выше. — Вудворд посмотрел на Мэтью — у него снова рука отказалась записывать. — Я бы хотел сегодня все-таки закончить.

У Мэтью не было другого выбора, как записать приговор. Жар стыда жег ему щеки. Теперь, конечно, он уже знал, каково будет следующее решение.

— По обвинению в колдовстве... я признаю вышеназванную подсудимую...

— Виновной, — быстро сказал Вудворд. Он закрыл глаза, откинул голову на измазанную подушку, с трудом дыша. Мэтью слышал тяжелые хрипы в его легких.

— Запиши преамбулу приговора.

Мэтью писал как в трансе: "Властью, данной мне как магистрату колонии, я настоящим приговариваю вышеназванную подсудимую Рэйчел Ховарт к..."

Он поднял перо от бумаги и ждал.

Вудворд открыл глаза и уставился в потолок. Прошла минута. Слышно было пение птиц на весеннем солнце.

— К сожжению на костре, как предписывает Королевский Закон, — произнес Вудворд. — Приговор подлежит исполнению в понедельник, мая двадцать второго дня, года тысяча шестьсот девяносто девятого от Рождества Христова. — Глаза его повернулись на миг к Мэтью, который не шевельнулся. — Записывай.

И снова он превратился в бесчувственную плоть, приложение к инструменту. На бумаге появились строки.

— Дай сюда. — Вудворд протянул руку и взял документ. Он прищурился, читая его в свете, льющемся из окна, потом удовлетворенно кивнул. — Перо, пожалуйста.

Мэтью хватило присутствия духа — или, точнее, уважения к своей работе — обмакнуть перо в чернильницу и стряхнуть лишнее перед тем, как его передать.

Вудворд подписался полным именем и внизу поставил должность: "Магистрат Колонии". Обычно за этим последовала бы восковая печать, но она пропала в руках негодяя Уилла Шоукомба. Потом магистрат вернул ожидавшему Мэтью перо и бумагу. Все еще двигаясь как в пелене тумана, Мэтью поставил свою подпись под подписью Вудворда и написал должность: "Клерк Магистрата".

И все.

— Можешь прочесть это подсудимой, — сказал Вудворд, стараясь не глядеть в лицо своего клерка, потому что знал, что там увидит. — Возьми с собой Бидвелла, поскольку ему тоже следует это услышать.

Мэтью понял, что нет смысла оттягивать неизбежное. Он медленно встал, с затуманенной все еще головой, и направился к двери.

— Мэтью? — позвал Вудворд. — Не знаю, стоит ли говорить... ты меня считаешь бессердечным и жестоким. — Он запнулся, сглотнул густой гной. — Но вынесен должный приговор. Ведьма должна быть сожжена... ради общего блага.

— Она невиновна, — сумел выговорить Мэтью, не поднимая глаз. — Я не могу сейчас ничего доказать, но я буду продолжать...

— Ты себя обманываешь... и пора уже самообманам исчезнуть.

Мэтью повернулся к магистрату. Глаза его горели холодной яростью.

— Вы неправы, сэр, — сказал он. — Рэйчел не ведьма, а пешка в чужих руках. О да, все условия для сожжения на костре соблюдены, и все в полном соответствии с законом, но будь я проклят, если я позволю, чтобы человек, в невиновности которого я уверен, расстался с жизнью на основании фантазий и показаний с чужих слов!

— Твое дело — прочитать приговор! — просипел Вудворд. — Не более и не менее!

— Я его прочитаю, — кивнул Мэтью. — Потом я глотну рома, чтобы прополоскать рот от этой гадости, но я не сдамся! Если она будет сожжена в понедельник, то у меня есть пять дней, чтобы доказать ее невиновность, и видит Бог, я это сделаю!

У Вудворда был уже готов остужающий ответ, но силы его оставили.

— Делай, что должен делать, — сказал он. — Я не могу ведь... защитить тебя от твоей ночной птицы?

— Единственное, чего я боюсь, — что Рэйчел сожгут раньше, чем я смогу изобличить настоящего убийцу ее мужа и преподобного Гроува. Если выйдет так, я не знаю, как буду дальше жить.

— Господи Иисусе! — Это был почти стон. Вудворд закрыл глаза, чувствуя себя на грани обморока. — Она так сильно тобой владеет... и ты даже не осознаешь этого.

— Она владеет моим доверием, если вы это имеете в виду.

— Она владеет твоей душой. — Глаза Вудворда открылись. В один миг они запали и налились кровью. — Я мечтаю о той минуте, когда мы покинем этот город. Вернемся в Чарльз-Таун... к цивилизации и здравому рассудку. Когда меня вылечат и я снова буду здоров, все это останется позади. И тогда... когда ты снова станешь видеть ясно... ты поймешь, какой опасности избежал.