— Нет нужды. — Шилдс закрыл саквояж и взял его в руку. Глаза его за очками казались мертвыми. — Я знаю дорогу.
— Спасибо за помощь, доктор, — прошептал Вудворд. — Действительно, я бы сейчас поспал.
Снаружи запели первые петухи.
Шилдс вышел и спустился по лестнице. На нижней площадке его остановила служанка, которая ему помогала.
— Доктор, сар? — спросила она. — Вам вот это не нужно будет?
— Да, — сказал он, — пожалуй, нужно.
И он взял у нее из рук бутылку с ромом, которую служанка уже откупорила, а потом вышел в мрачный сероватый свет и холодный моросящий дождь.
До того, как пришел Ганнибал Грин с завтраком для заключенных, состоящим из хлебцев и яиц, у Мэтью и Рэйчел появился другой посетитель.
Дверь, цепь на которой еще не починил кузнец, отворилась, и вошел человек в черном сюртуке, держа в руках фонарь, осветивший мрачный интерьер.
— Кто там? — резко спросил Мэтью, обеспокоенный, что этот человек появился здесь украдкой.
Недавно его разбудил нестройный хор петухов, и он только что кончил освобождать мочевой пузырь в соответствующее ведро. Он еще не проснулся до конца и потому испугался, что это сам Сатана пришел навестить Рэйчел.
— Затихни, писарь! — донесся суровый ответ. — Не к тебе дело мое.
Исход Иерусалим, чье морщинистое лицо окрасил в румяное золото свет свечи, надвинул треуголку на самый лоб. Он прошел мимо камеры Мэтью и направил свет на Рэйчел. Она умывалась из ведра с водой, мокрые эбеновые волосы убрала назад.
— Приветствую тебя, — произнес проповедник. Рэйчел продолжала умываться, будто никто ничего не говорил. — Коль хочешь, будь немой, но не следует тебе быть глухою, ибо в словах моих есть для тебя интерес.
— Вам не положено здесь находиться, — сказал Мэтью. — Мистер Грин...
— Вход не был затворен. И я как начальник воинства Господня имею право посещать поле великой битвы, не так ли, отрок? — Он бросил на Мэтью леденящий взгляд и снова отвернулся к Рэйчел. — Ворожея Ховарт? — произнес он шелковым голосом. — Много просветил меня обед с мистером Бидвеллом и магистратом. — Ему даже не надо было добавлять, что на самом деле он напросился на обед в особняк да еще привел с собой свою сестру с племянником. Пока он пировал за банкетным столом, его родственников усадили в кухне, где ела миссис Неттльз. — Щедрый хозяин мистер Бидвелл, — продолжал Иерусалим. — Он просветил меня о преступлении твоем.
Рэйчел стала мыть руки.
— Убийства ты совершала и злые ковы строила, — прошипел проповедник. — Столь злобные, что дыхание спирает в груди.
Что-то в голосе Иерусалима заставило Мэтью заговорить.
— Вам следует уйти отсюда. Вы здесь не нужны и не желательны.
— О том я ведаю. И я истинно говорю тебе, писец: не к тебе дело мое, но будь осторожен, дабы не навлекла на тебя злосчастье твоя жестоковыйность. — Он легким движением подбородка отмахнулся от Мэтью, как от докучной помехи. — Ворожея Ховарт? — вкрадчиво сказал он. — Мне следует ведать: что вело тебя? Скажи мне, неужто Диавол столь любовно обнимал тебя?
— Вы наполовину сумасшедший, — сказала Рэйчел, не глядя на него. — А на другую половину — в горячечном бреду.
— Я не ждал, что ты падешь наземь и облобызаешь мои сандалии. Но мы ушли зато от молчания камня. Позволь мне сделать тебе вопрос, ворожея Ховарт: известна ли тебе власть, которой обладаю я?
— Нет, — ответил он спокойно. — Власть выпустить тебя из темницы твоей.
— Власть, — сказал он, — изгнать Сатану из души твоей и тем спасти тебя от костра.
— Вы путаете вашу власть с властью магистрата Вудворда, — заметил ему Мэтью.
Проповедник будто и не слышал.
— Я расскажу тебе одно событие, — обратился он к Рэйчел. — Два года тому назад, в поселке колонии Мэриленд, юную вдову по имени Элеанор Пейтон обвинили в том же преступлении, что обвиняют тебя. И бросили ее в темницу, и сказали: вот, ведьма она, ибо убила жену соседа своего. Магистрат, который слушал ее дело, был муж воистину богобоязненный и не потерпел он оскорбления от Диавола. И приговорил он мадам Пейтон быть повешенной за шею, пока не умрет. И вот в ту ночь, когда идти было ей на виселицу, она покаялась в грехах и ведьмовстве передо мной. И пала она на колени свои, и произнесла с почтением молитву Господню, и молила меня изгнать Сатану из души ее. Отец Лжи заставил распухнуть груди ее и воду литься из чресл ее, и эти немощи ее лечил я наложением рук своих. Но нелегко было дело ее спасения. В ту ночь страшная была битва. Оба мы боролись изо всех сил, пока не покрылись потом и не стал нам драгоценен каждый глоток воздух Божия. И когда приближался рассвет, она запрокинула голову свою и издала вопль горестный, и ведомо было мне, что это Сатана вырывался из глубин души ее.
Проповедник закрыл глаза, легкая улыбка играла в уголках его губ, и Мэтью подумал, что он, наверное, сейчас слышит этот крик.
Когда Иерусалим снова открыл глаза, из-за игры света Мэтью показалось, что глаза его чуть посверкивают красным.
— И с первым светом, — объявил он, — я провозгласил мадам Пейтон освобожденной от когтей Диавола и потому просил магистрата, дабы он выслушал исповедь ее прежде, чем факелы зажечь для костра ее. И я поведал, что буду стоять свидетелем за любую женщину, что приняла христианство в свои объятия с такою страстностью. И вот мадам Пейтон была изгнана из града того, но стала она крестоносцем Божиим и несколько месяцев ходила путями одними со мной. — Он помолчал, склонив голову набок. — Ты слушаешь мой рассказ, ворожея Ховарт?
— Ваш рассказ выдает вас с головой, — ответила Рэйчел.
— Как человека, кто глубоко ведает пути женщин. Ваша сестра весьма склонна к заблуждению от пути истинного на пути любого зла. И сестра ваша ведет к заблуждению и мужчин равным образом, и горе племени адамову!
Рэйчел закончила умываться и отодвинула ведро. Потом подняла глаза на проповедника.
— Кажется, вы очень хорошо знаете зло.
— Я ведаю. Снаружи — и изнутри.
— Уверена, что вас очень интересуют всякие "снаружи" и "изнутри", особенно когда дело касается "нашей сестры".
— Насмешка хорошо нацелена, но пущена с недолетом, — сказал Иерусалим. — В молодости — да почти всю жизнь — я сам шел темными путями. Я был вором и богохульником, я искал общества шлюх и погрязал в греховных радостях блуда и содомии. Да, я разрушил души многих женщин, наслаждаясь их плотью. О да, ворожея Ховарт, я хорошо знаю зло.
— Вы будто гордитесь этим, проповедник.
— Приверженность к делам такого рода отметила меня с рождения моего. Мне многие говорили блудницы — да и достойные вдовы, — что уда, подобному моему, они не видали никогда. Некоторые признавались, что у них от него захватывало дыхание.
— Что за нечестивая речь для священника? — спросил Мэтью. Щеки у него горели от неприличных откровений Иерусалима. — Я предлагаю вам уйти, сэр!
— Я уйду. — Иерусалим не сводил глаз с Рэйчел. — Да будет ведомо тебе, ворожея Ховарт, что мой дар убеждения урона не понес. И ежели ты пожелаешь, я сделаю для тебя то же, что сделал для мадам Пейтон. Она теперь живет достойной жизнью в Виргинии, когда весь грех выдавлен мною из ее лона. Такой же выход может быть твоим, если ты скажешь слово.
— Без сомнения.
— После чего вы дадите рекомендацию изгнать меня из города, лишить земли и дома, и вы мне предложите место рядом с собой?
— Да.
— Я не ведьма, — с силой произнесла Рэйчел. — Я не иду сейчас за темным хозяином и не пойду за ним никогда. Мой ответ — нет.
Иерусалим улыбнулся. Свет фонаря блеснул на его зубах.
— Да, известно, что магистрат еще не прочитал твой приговор, ворожея. Быть может, ты питаешь надежду поколебать того мужчину посредством этого мальчика? — Он кивнул в сторону Мэтью. Рэйчел лишь посмотрела сердито. — Что ж, поразмысли, время еще есть. Но я не стал бы зря его тратить, поскольку бревна на твой костер уже срублены. И невыносимо жаль будет смотреть, как ты горишь, столь юная, столь нуждающаяся в христианском мече.
Он едва успел договорить последнее слово, как раскрылась дверь и вошел Ганнибал Грин, несущий ведро мешанины сухарей с яйцами на завтрак заключенным. Грин застыл как вкопанный, увидев проповедника. Вчера Исход Иерусалим произвел сильное впечатление на всех.
— Сэр? — довольно робко сказал Грин. — Сюда не допускаются посетители, кроме как по разрешению мистера Бидвелла. Таково правило, сэр.
— Мне разрешение дал Господь Бог, — ответил Иерусалим, одарив тюремщика теплой улыбкой. — Но поскольку не желаю я нарушать законы земные мистера Бидвелла, то немедленно удаляюсь.
— Спасибо, сэр.
— Ты должным образом охраняешь эту ведьму. Ибо не бывает осторожность излишней с такими, как род сей.
— Да, сэр, я знаю. И спасибо, что оценили.
— Неблагодарная работа, я понимаю. И ты добрый христианин, страж. — Он двинулся к выходу, но остановился еще раз. — О! Сегодня вечером, в семь часов, буду я говорить о ворожее, и ты приди, страж. Эта проповедь будет первая из многих. Ведаешь ли ты, где расположился мой стан? На улице Трудолюбия.
— Да, сэр.
— И если ты возжелаешь послужить Богу, то братьям и сестрам своим поведай то же. И да будет известно, что живу я на то пропитание, что посылает мне благословение Христа в корзину для пожертвований. Послужишь ли ты Господу, как я прошу тебя?
— Да, сэр. То есть... да. Послужу.
— Мало времени тебе для покаяния, ворожея Ховарт. Но искупление все еще тебе доступно, коль возжелаешь его всем сердцем.
Он коснулся пальцем края треуголки и торжественно покинул помещение.
Глава 17
Мэтью был потрясен видом магистрата, появившегося незадолго до двух часов дня. Вудворд, вошедший в тюрьму, поддерживаемый Ганнибалом Грином и Николасом Пейном, был одет в длинный серый плащ и ржавого цвета шарф, замотанный вокруг шеи. Лицо его, блестевшее испариной и лишь чуть светлее плаща, было обращено вниз, потому что ходьба требовала внимания. Он ступал неуверенными шагами и постарел лет на двадцать со вчерашнего вечера.
Когда Грин принес обед, он объяснил Мэтью, что судоговорение задерживается из-за того, что магистрат ночью сильно заболел, но он, Грин, слышал от Пейна, что Элиасу Гаррику назначено прийти в два часа дня. Поэтому Мэтью ожидал увидеть магистрата, подавленного простудой, но не такого инвалида. Ему сразу стало ясно, что Вудворд сейчас должен лежать в постели, если вообще не в лазарете доктора Шилдса.
— Зачем вы его сюда привели? — возмутился Мэтью, стоя у решетки. — Магистрат слишком болен, чтобы сегодня заседать в суде!
— Я выполняю приказ мистера Бидвелла, — ответил Пейн, придерживая Вудворда, пока Грин отпирал камеру. — Он велел привести сюда магистрата.
— Это возмутительно! Как можно заставлять магистрата работать, когда у него едва хватает сил стоять!
— Я не вижу, чтобы его кто-нибудь заставлял, — возразил Пейн.
Грин открыл камеру и помог Пейну провести туда магистрата. С ним вошел сильный и горький запах лекарства.
— Я требую встречи с Бидвеллом! — Мэтью почти кричал, на щеках выступили красные пятна. — Приведите его сию же минуту!
— Не кричи, — шепнул магистрат. — У меня уши болят.
— Сэр, почему вы дали себя сюда привести? Вы же не в состоянии...
— Работа должна быть сделана, — перебил его Вудворд. — Чем быстрее закончится этот суд... тем быстрее можно будет уехать из этого гнусного городишки. — Он с трудом опустился в кресло. — Горячего чаю, — сказал он Пейну, и лицо его скривилось от усилий, которых требовала речь.
— Да, сэр, сейчас принесу.
— Но не от мадам Воган, — сказал Вудворд. — Я согласен пить любой чай, только не от нее.
— Да, сэр.
— Мистер Пейн! — обратился Мэтью к выходящему уже капитану. — Вы же понимаете, что магистрат не может здесь находиться!
— Мэтью, успокойся, — предупредил Вудворд своим болезненным шепотом. — Пусть я несколько нездоров... но у меня есть свои обязанности. А у тебя — свои. — Он глянул через решетку в соседнюю камеру. — Добрый день, мадам.
Рэйчел кивнула, не вставая со скамьи. Лицо ее было мрачно, но она владела собой. Пейн и Грин вышли из камеры и направились к выходу из тюрьмы.
— Сядь и приготовься, — повторил Вудворд своему клерку. — Мистер Гаррик скоро будет.
Мэтью знал, что дальше спорить бессмысленно. Он положил перед Вудвордом Библию, открыл ящик стола, куда убрал шкатулку с письменными принадлежностями, и достал перо, чернильницу и бумагу, после чего стал растирать правую кисть, разогревая ее в предвидении предстоящей работы. Звук хриплого и трудного дыхания Вудворда будет довольно сильно отвлекать. Честно говоря, он даже не представлял себе, как сможет сосредоточиться.
— Сэр, скажите мне, — спросил он, — как вы будете задавать вопросы мистеру Гаррику, если едва в состоянии говорить?
— В основном говорить будет мистер Гаррик.
Вудворд помолчал, стараясь экономить дыхание. Глаза его на пару секунд закрылись. Он был так слаб, что боялся, как бы не лечь головой на стол. Едкие испарения мази, которая даже сейчас согревала ему грудь, спину и горло, клубились вокруг лица и распухших ноздрей. Он открыл глаза — перед ним все плыло.
— Я буду делать свою работу, — дал он обет. — А ты делай свою.
Через несколько минут Эдуард Уинстон вошел в тюрьму в сопровождении Элиаса Гаррика, одетого в темно-коричневый костюм, с виду на два размера меньше необходимого и со свежими заплатами на локтях и коленях. Седые волосы зачесаны назад с помощью блестящей помады. Гаррик с испугом заглянул в камеру Рэйчел Ховарт, и Уинстон сказал ему:
— Она вас не тронет, Элиас. Входите.
Гаррика подвели к табурету напротив стола Вудворда. Он сел, лицо со впалыми щеками смотрело в пол. Жилистые руки он сцепил на коленях, будто в молчаливой мольбе.
— Все будет хорошо. — Уинстон положил руку на плечо Гаррику. — Магистрат, вы понимаете, что Элиас немого нервничает, когда ведьма так близко от него.
— Это будет недолго, — прозвучал сиплый ответ Вудворда.
— А... да, сэр, я просто высказал наблюдение. — Уинстон поднял брови. — Когда привести сюда Вайолет Адамс?
— Простите?
— Вайолет Адамс, — повторил Уинстон. — Ребенка. Мистер Бидвелл мне велел привести ее сегодня позже. Когда вам будет угодно?
— Одну минуту! — Мэтью с трудом сумел не встать с места. — Магистрат сегодня допрашивает только одного свидетеля!
— Ну... у мистера Бидвелла другое мнение. По дороге за Элиасом я зашел к Адамсам и известил семью, что Вайолет ожидают для показаний сегодня. Это желание мистера Бидвелла — чтобы суд был закончен сегодня.
— Мне все равно, чье это желание! Магистрат Вудворд слишком болен, чтобы...
Внезапно Вудворд протянул руку и поймал Мэтью за рукав, сжал ему руку, приказывая замолчать.
— Очень хорошо, — прошептал он. — Приведите девочку... в четыре часа дня.
— Приведу.
Мэтью недоверчиво глядел на магистрата, который не обратил на него внимания.
— Спасибо, мистер Уинстон, — сказал Вудворд. — Можете идти.
— Да, сэр.
Уинстон ободряюще потрепал Гаррика по плечу и вышел. Мэтью не успел сказать больше ни слова, как Вудворд взял Библию и протянул ее Гаррику.
— Возьмите. Мэтью, приведи его к присяге.
Мэтью послушался. Когда ритуал был закончен и Мэтью потянулся взять Книгу Книг, Гаррик прижал ее к груди.
— Пожалуйста? Можно мне ее пока подержать?
— Можно, — разрешил Вудворд. — Расскажите вашу историю.
— Это ту, что я вам уже рассказывал?
— На этот раз она будет записываться.
Вудворд показал на Мэтью, который только что обмакнул перо в чернильницу и занес его над бумагой.
— С чего мне начать?
— Сначала.
— Ну ладно. — Гаррик продолжал смотреть в пол, потом облизал губы и начал: — Ну... как я вам говорил, у меня земля рядом с фермой Ховарта. В ту ночь мне нехорошо было, и я вышел на улицу, отрыгнуть то, чем отравился. Было тихо. Все было тихо, будто весь мир боялся вздохнуть.
— Сэр, — перебил его Мэтью, — в котором часу это было, по вашему мнению?
— В котором часу? Ну... два или три ночи. Не вспомню. — Он посмотрел на Вудворда. — Мне продолжать? — Вудворд кивнул. — В общем, я вышел. И увидел, как кто-то идет через кукурузное поле Ховарта. Стеблей там не было в это время года. Значит, этот человек шел по полю и без фонаря. Я подумал, что это здорово странно, и тогда вышел за изгородь и пошел за ним за сарай. И тогда... — Он снова уставился в пол, жилка забилась у него на виске. — И тогда я увидел, что ведьма голая и на коленях, ласкает своего хозяина.
— Говоря о ведьме, вы имеете в виду Рэйчел Ховарт? — Голос Вудворда был едва слышен.
— Да, сэр.
Вудворд начал было задавать другой вопрос, но на этот раз голос ему не подчинился. Для него допрос был окончен. С потрясенным лицом он оглянулся на Мэтью.
— Мэтью? — сумел сказать он. — Спроси?
Мэтью понял, что магистрат передает ему бразды правления допросом. Он снова обмакнул перо, кипя черной злобой на Бидвелла, который либо заставил, либо уговорил магистрата таким образом подвергнуть опасности свое здоровье. Но допрос уже начался, и он должен быть закончен. Мэтью прокашлялся.
— Мистер Гаррик, — начал он, — кого вы называете словом "хозяин"?
— Ну... Сатану, я думаю.
— И этот неизвестный был одет — во что?
— Черный плащ с капюшоном, как я вам говорил. И спереди золотые пуговицы. Они блестели при луне.
— Лица этого создания вы не видели?
— Нет, сэр, но я видел... ту вещь, которую она сосала. Черный дрын, весь в колючках. Такое может быть только у самого Сатаны, ни у кого больше.
— И вы говорите, что Рэйчел Ховарт была полностью голой?
— Да, сэр, голой.
— А вы в чем были?
— Простите, сэр?
— Я про одежду, — пояснил Мэтью. — Во что были одеты вы?
Гаррик задумался.
— Ну, я был одет, сэр... то есть... — Он нахмурился сильнее. — Здорово странно, — сказал он наконец. — Не могу вспомнить.
— Теплая куртка, наверное? — подсказал Мэтью. — Ведь было холодно?
Гаррик медленно моргнул.
— Куртка, — сказал он. — Наверное, надел, но... не помню, как одевался.
— Башмаки? Или сапоги?
— Башмаки... нет, погодите. Сапоги. Да, сэр, думаю, я был в сапогах.
— Вы хорошо разглядели лицо Рэйчел Ховарт там, за сараем?
— Ну... не лицо, сэр, — признал Гаррик. — Только сзади. Она стояла на коленях спиной ко мне. Но я видел ее волосы. И женщина была с темной кожей. Нет, это была точно она. — Он беспокойно глянул на магистрата, потом опять на Мэтью. — Должна была быть она. Это ж было на земле Дэниела.
Мэтью кивнул, записывая слова Гаррика.
— Вы отрыгнули? — спросил он неожиданно.
— Что, сэр?
Мэтью поднял глаза от бумаги и посмотрел прямо в тусклые глаза Гаррика.
— Вы отрыгнули или нет? Вы же встали с постели и вышли для этой цели. Вы это сделали?
И снова Гаррику пришлось задуматься.
— Я... не помню, отрыгнул или нет. Нет, кажется, когда я увидел вот этого, который шел через поле Ховарта, я забыл, наверное, про тошноту в животе.
— Давайте чуть вернемся назад, — предложил Мэтью. — Когда вы в этот вечер легли?
— Как обычно. Где-то в половине девятого, помнится.
— Вы и ваша жена легли в одно и то же время?
— Примерно да, сэр.
— И вам было плохо, уже когда вы ложились?
— Нет, сэр. Не думаю, сэр. — Он снова облизал губы нервозным движением. — Извините, что спрашиваю... но при чем тут ведьма ко всему этому?
Мэтью посмотрел на магистрата. У Вудворда отвалилась челюсть, но глаза были открыты, и он не проявлял никакого желания вмешаться — даже если бы мог — в допрос, который вел Мэтью.
— Я пытаюсь прояснить некоторые не совсем понятные мне моменты, — сказал он. — Итак, вы не чувствовали себя плохо, когда ложились, но проснулись через шесть часов из-за неприятных ощущений в животе?
— Да, сэр.
— Вы встали осторожно, чтобы не разбудить жену?
— Да, сэр, так.
— А потом?
— Потом я вышел на улицу срыгнуть, — сказал Гаррик.
— Но перед этим разве вы не остановились надеть куртку и сапоги?
— Я... да, сэр... наверное. Но не могу этого вспомнить.
— Сколько было золотых пуговиц, — спросил Мэтью, — на плаще Сатаны?
— Шесть, — ответил Гаррик.
— Шесть? Вы уверены, что именно таково было их число?
— Да, сэр. — Он энергично закивал. — Я видел, как они сияют при луне.
— Значит, была полная луна?
— Простите, сэр?
— Полная луна, — повторил Мэтью. — Луна была полной?
— Вроде бы так. Но не помню, чтобы я смотрел вверх, на нее.
— И даже при этой полной луне, которая позволила вам увидеть неизвестного, идущего без фонаря по далекому полю, вы не смогли разглядеть лицо Сатаны?
— Понимаете, сэр... у Дьявола был на голове капюшон.
— Даже и так, но разве пуговицы не были на плаще спереди? В ярком лунном свете вы их так хорошо запомнили и даже не смогли увидеть хотя бы часть его лица?
— Нет, сэр. — Гаррик неловко поежился на стуле. — Я не на лицо смотрел. Я на эту... страшную штуку, которую ведьма сосала.
— Покрытую шипами, как вы нам уже говорили?
— Да, сэр.
— Сатана обратился к вам? На самом деле он даже вас назвал по имени? — Гаррик кивнул. — И вы не смотрели в лицо Сатаны, когда он заговорил с вами?
— Наверное, смотрел. Но... там ничего не было, только темнота.
— А Рэйчел Ховарт хоть раз повернулась к вам лицом?
— Нет, сэр.
Мэтью отложил перо и стал потирать руку. Он еще раз посмотрел на Вудворда и увидел, что магистрат все еще неподвижен, но глаза у него открыты и дышит он ровно, хотя и с большим трудом.
— Мистер Гаррик! — неожиданно произнесла Рэйчел, стоя у решетки. — Что я вам такого сделала, что вы воздвигаете на меня такую ложь?
— Это не ложь! — Гаррик прижал Библию к груди, защищаясь. — Я знаю, что я тебя видел, как ты служила своему хозяину!
— Я никогда не была за сараем, никогда не творила подобный грех! И никогда не была близка с подобной тварью! Если вы не лжете, значит, ваш ум под властью фантазий!
Вудворд громко хлопнул ладонью по столу, призывая к порядку, и Мэтью немедленно потребовал:
— Прошу тишины! Мадам Ховарт, я говорю от имени магистрата, когда предупреждаю вас, что в ваших интересах не перебивать свидетеля.
— В ее интересах? — спросил изумленный Гаррик. — Вы приняли сторону ведьмы?
— Нет, мистер Гаррик, не принял. Я только указал мадам Ховарт, что вы имеете право на то, чтобы вас не перебивали.
Мэтью попытался снова взять перо, когда вошел Николас Пейн с корзинкой.
— Простите за вторжение, но я принес ваш чай. — Пейн вошел в камеру, поставил корзинку перед Вудвордом и открыл. Внутри находились простой глиняный чайник и одна чашка. — С наилучшими пожеланиями от миссис Зиборы Кроуфорд.
— Спасибо, — прошептал Вудворд.
— Вам что-нибудь еще будет нужно?
Вудворд подумал, потом похлопал по столу перед собой.
— Куклы, — сказал он.
— Куклы? Вы хотите их видеть?
Вудворд кивнул:
— Сейчас.
— Они у меня дома. Я прямо сейчас их принесу.
Пейн глянул в сторону Рэйчел Ховарт и поспешно вышел. Мэтью уже обмакнул перо и достал чистый лист бумаги.
— Можно продолжать, сэр? — спросил он у Вудворда, который наливал себе крепкий коричневый чай, и получил в ответ кивок. — Мистер Гаррик, — сказал он. — Подумайте как следует вот над таким вопросом, пожалуйста. Вспомните в уме облик Сатаны с шестью золотыми пуговицами и скажите мне: были они пришиты на плаще в одну линию или по три с каждой стороны?
Раздался резкий стук фарфора. Мэтью глянул на Вудворда и увидел, что магистрат пролил чай. Он смотрел на своего клерка так, будто тот лишился разума.
— Это важный вопрос, сэр, — сказал Мэтью. — Я серьезно считаю, что он заслуживает ответа.
— Это глупо, — прошептал Вудворд, и серое лицо его стало каменно-суровым.
— Вы не могли бы высказать свое мнение после того, как будет получен ответ?
— К чему такой вопрос? — спросил Гаррик, явно возбужденный. — Я думал, меня сюда привели рассказывать про ведьму, а не про пуговицы!
— Вас сюда привели рассказать все, что будет необходимо магистрату для вынесения взвешенного решения, — возразил Мэтью. — Вспомните, сэр, что вы держите в руках святую Библию и что вы поклялись говорить только правду. Не забывайте, что ваши ответы слышит Бог. — Он помолчал пару секунд, давая Гаррику проникнуться серьезностью своих слов. — Итак: были эти пуговицы расположены в одну линию или же по три с каждой стороны?
— Они... — Гаррик внезапно замолчал. Снова высунул язык, облизнул губы. Пальцы стиснули Библию, костяшки побелели. — Они... — И снова он не договорил. Лицо его будто раздирали противоборствующие стремления. Он сделал глубокий вдох, стараясь принять решение. — Шесть золотых пуговиц, — сказал он. — На черном плаще. Я их видел. Они под луной блестели.
— Да, сэр, — сказал Мэтью. — Но как они были расположены?
Гаррик наморщил лоб. Губы его шевелились, но беззвучно.
Правая рука небольшими кругами поглаживала Библию. Он таращился в никуда, глаза остекленели, пульс на виске забился чаще. Мэтью заметил, что Вудворд наклонился вперед, и выражение лица его стало острее.
— Город был тих, — сказал Гаррик почти шепотом. Испарина чуть заблестела у него на лбу. — Тихо было. Весь мир затих, будто боясь вздохнуть.
Мэтью записывал каждое слово, которое бормотал старик. Он снова обмакнул перо и держал его наготове.
— Вопрос простой, сэр. Неужели у вас нет ответа? — Гаррик медленно моргнул, челюсть его опустилась. — Сэр? — окликнул его Мэтью. — Ответ, прошу вас.
— Шесть золотых пуговиц... они... — Он еще минуту посмотрел в никуда, потом покачал головой: — Не знаю.
— Они привлекли ваше внимание и были отчетливо видны при луне?
— Да.
— Но вы не можете вспомнить, как они были нашиты на плащ?
— Нет, — ответил Гаррик слегка хрипло. — Я... я эти пуговицы вижу перед глазами. Вижу, как они блестят при луне, но... не знаю, были они сверху вниз или три и три.
— Так, ладно. Расскажите нам, что случилось после того, как Сатана с вами заговорил.
— Да, сэр. — Гаррик оторвал руку от Книги Книг и вытер промокший лоб. — Он... он спросил меня, понравилось ли мне то, что я видел. Я не хотел говорить, но он заставил мой язык сказать "да". Заставил. Потом он засмеялся, и мне стало стыдно. Он меня отпустил, и я побежал домой и влез в постель рядом с Бекки. Утром я пошел к мистеру Пейну и все это ему рассказал.
— Когда вы говорите, что он вас отпустил, вы имеете в виду, что до того он заворожил вас?
— Да, сэр, думаю, заворожил. Я хотел убежать, но не мог шевельнуться.
— Отпустил он вас словом или жестом?
И снова Гаррик нахмурился, будто собирался с мыслями.
— Не могу сказать. Я только знаю, что отпустил — и все.
— И ваша жена спала, когда вы вернулись в постель?
— Да, сэр, спала. Она не просыпалась. Я зажмурил глаза покрепче, и следующее, что я помню, как пропел петух, потому что было уже утро.
Мэтью прищурился:
— Вы хотите сказать, что вы, пережив такое, заснули без труда?
— Не знаю. Помню только, что петух пропел, и я проснулся.
Мэтью быстро глянул на магистрата перед тем, как задать вот такой вопрос:
— Мистер Гаррик, сэр, нельзя ли предположить — только предположить! — что вы вообще не просыпались?
— Я не понимаю, сэр.
— Я спрашиваю, не может ли быть так, что то, что вам представилось явью, было сном. Существует ли такая возможность?
— Нет, сэр! — Гаррик снова крепко стиснул Библию. — Все было так, как я говорю! Я проснулся от тяжести в желудке, надо было отрыгнуть, и я вышел из дома! Я видел этого дьявола и ведьму за сараем так же ясно, как вижу сейчас вас! И клянусь в этом перед Господом Богом!
— Нет нужды в такой клятве, — мягко сказал Мэтью. — Вы держите в руках святую Библию, и вы уже дали присягу, что говорите правду. Вы же богобоязненный человек?
— Да, сэр. Если бы я вам соврал, меня бы на месте поразило смертью!
— Не сомневаюсь, что вы в это верите. У меня только один, последний вопрос к вам, и потом — с разрешения магистрата, конечно, — вы можете идти. Вопрос такой: сколько пуговиц у вас на куртке, которая в ту ночь на вас была?
— Что, сэр?
Гаррик склонил голову набок, будто не до конца уловил вопрос.
— Вы кажетесь весьма наблюдательным человеком, — пояснил Мэтью. — Можете ли вы мне сказать, сколько пуговиц на той куртке, которую вы надели перед тем, как выйти по телесным потребностям?
— Ну... я уже сказал, я не помню, как надевал куртку.
— Но вы же должны знать, сколько на ней пуговиц? Я полагаю, что вы всегда носите ее в холодную погоду. Так сколько их? Четыре? Пять? Или шесть, быть может?
— Пять, — ответил Гаррик. — Нет... кажется, одна оторвалась. Четыре, должно быть.
— Спасибо, — сказал Мэтью и отложил перо. — Магистрат, я предложил бы отпустить мистера Гаррика.
— Ты уверен? — прошептал Вудворд не без заметной доли сарказма.
— Уверен, сэр. Мистер Гаррик сказал правду — насколько она ему известна. Я не думаю, что есть какой-нибудь смысл его здесь удерживать.
Вудворд глотнул чаю и отставил чашку.
— Будьте здоровы, — сказал он фермеру. — Суд благодарит вас за помощь.
— То есть я могу идти? — Гаррик встал. Он неохотно выпустил из рук Библию и положил ее перед магистратом. — Если смею сказать, сэр... Я надеюсь, что помог отправить эту ведьму на костер. Преподобный Гроув был хороший человек, и Дэниел тоже был христианин. А когда в город входит Сатана, за ним идут только грех и слезы.
— Мистер Гаррик? — окликнул Мэтью старика, который уже выходил из камеры. — Как по-вашему, это Рэйчел Ховарт или Сатана совершили эти убийства?