Глава 14

Было уже далеко за полночь, когда Син отважился отправиться в постель. Калли, свернувшись калачиком на своей половине, крепко спала и во сне была поразительно хороша. Некоторое время он стоял неподвижно, всматриваясь в ее черты. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем откинуть одеяло и забраться к ней в постель, сжать ее в объятиях и заниматься с ней любовью, пока солнце не поднимется высоко в небо. Ее образ оставил отпечаток у него в душе, и Син задумался над тем, хватит ли у него мужества оставить ее, когда придет время.

Как он проведет оставшуюся жизнь, если не уйдет от Калли? Будет радоваться и любить…

Нет, это не для него. Син закрыл глаза… Давным-давно он научился не мечтать ни о чем, кроме удобной кровати и хорошей еды. Это то, что он мог иметь.

Оставить Калли в своей жизни — это все равно что пытаться удержать ветер. Она для него недосягаема, абсолютно недосягаема.

«Ты мог бы обладать ею».

Нет, не мог. Если Син ради нее предаст короля, Генрих убьет его и нападет на ее клан. А если он предаст Калли ради Генриха, она возненавидит его за убийство ее брата. В любом случае он будет проклят.

В любом случае он потеряет Калли.

Как он мог выбирать между двумя людьми, которым больше всего обязан: между Генрихом, который вернул ему жизнь, и Калли, которая вернула ему душу?

Господи, Сину так хотелось просто обнять Калли, забыть обо всех своих обязанностях, забыть о том человеке, которым он был, и позволить ей утешать его так, как только она одна и была способна.

Изнутри его раздирали неизмеримо острые боль и страх.

Тряхнув головой, чтобы больше не думать о Калли, Син отправился к камину. Усталый и измученный, он лег на холодный пол и заставил себя заснуть.

Проснувшись через несколько часов после восхода солнца, Калли обнаружила пустую постель. Она поняла, что ее муж так и не приходил к ней, и ее глаза наполнились слезами. Она гадала, где он мог провести ночь, пока не увидела его на полу, и тогда в ней вскипела бешеная ярость.

Почему он так поступил?

Она с возмущением смотрела на Сина, и внезапно ее обуяло ребяческое желание. В обычной ситуации Калли подавила бы его, но сейчас, сидя в спальне, она поняла, что одна из проблем ее мужа состоит в том, что он в своей жизни всегда был чересчур суровым и серьезным. Отведав небольшой детской шалости, он, безусловно, сделается добрее. Калли вспомнила, с каким удовольствием смотрела на человека, который спасался в конюшне от преследовавших его братьев. Решив, что Сину необходимо как можно больше таких моментов, она, не успев себя остановить, бросила подушку ему в голову.

Син мгновенно проснулся и с часто бьющимся сердцем перекатился, зажав в кулаке кинжал, чтобы отразить нападение. К своему несказанному удивлению, он увидел жену, приближающуюся к нему с еще одной подушкой в руке. Убрав в чехол кинжал, Син расслабился, не ожидая, что она снова ударит его подушкой.

— Что вы делаете?

— Даю вам оружие, — ответила она, нанося следующий удар. — Защищайтесь, мошенник, или сдавайтесь.

Взяв с пола подушку, которую бросила Калли, Син поднялся. Калли еще раз ударила его подушкой и хихикнула, а он, защищаясь, не удержался и рассмеялся вместе с ней. В утреннем свете со спутанными медными волосами, с порозовевшими щеками и босыми ногами, выглядывавшими из-под подола белой льняной сорочки, Калли была неописуемо прекрасна. Ее улыбки и смех лишили Сина способности дышать.

По комнате полетели перья, Син оттеснил Калли к стене и уже был уверен, что загнал ее в угол, но Калли вдруг выпустила подушку и бросилась к нему. Не ожидая такого поворота событий, Син сделал три полных шага назад, а она принялась безжалостно щекотать ему ребра. Син, смеясь, отбросил подушку и обхватил Калли руками, чтобы остановить ее.

— Сдаетесь мне?

— Никогда, — со смехом отозвался Син.

— Никогда? — Ее глаза загорелись. — Это мы еще посмотрим.

Подняв жену на руки, Син осторожно бросил ее на кровать и, победоносно ухмыляясь, повернулся спиной к Калли, но она вскочила с кровати и обхватила его сзади за талию.

Син еще продолжал громко смеяться, когда дверь в их комнату открылась.

Они оба замерли, увидев стоящую на пороге горничную. Девушка, выпучив глаза, смотрела на Сина, на котором не было ничего, кроме брюк, и на босоногую Калли, которая, обхватив мужа за талию, повисла у него за спиной. В воздухе еще летали перья, и если Син не ошибался в своих догадках, эти перья вскоре оказались бы у них в волосах.

Проходя мимо по коридору, Брейден мельком заглянул к ним в комнату, а потом вернулся и с любопытным видом встал позади горничной.

— Можно задать вопрос?

Рыдая от смеха, Калли уткнулась в шею Сина, а он, стараясь придать себе беспечный и естественный вид, переступил с ноги на ногу и прокашлялся.

— Вы видите что-то необычное в том, что мужчина развлекается со своей женой?

Брейден и горничная обменялись озадаченными хмурыми взглядами.

— Я приду позже, — прошептала девушка и, попятившись из комнаты, закрыла дверь.

Калли немного сползла со спины Сина, но не отпустила его, а, держа за талию, поцеловала в голую лопатку.

— Доброе утро, Син. — Веселые нотки в ее голосе удивили Сина.

— Могу я теперь узнать, что привело к подушечному безумию? — Он посмотрел через плечо на Калли.

— Я была сердита на вас.

— За что?

— За то, что вы опять спали на полу. Что за отношения у вас с полом? Многим женщинам приходится бояться, как бы их мужья не оказались в чужой постели, я же ревную к камину. — Калли заметила, что его лицо снова стало серьезным. — Не смейте.

— Не сметь — чего?

— Смотреть на меня такими серьезными глазами, Син… или я снова ударю вас подушкой.

— Вы шутите, да? — Строгий взгляд сменился удивленным.

— Не шучу. Я действительно покалечу вас, если понадобится. Объявляю сегодняшний день днем веселья. Сегодня не будет ничего серьезного, никакого уныния и задумчивости.

— Вы это серьезно? — Син недоверчиво смотрел на жену.

— Совершенно серьезно. За каждый мрачный взгляд, который я увижу, вы получите наказание.

— И как же вы накажете меня? — Он иронически поднял бровь.

— Так, как вас никогда раньше не наказывали. Проказами и шалостями, за которые, гарантирую, вам захочется меня придушить.

Син улыбнулся вопреки собственному желанию.

— Видите? Не так уж трудно улыбаться и быть веселым.

Сину очень хотелось бы иметь возможность сделать то, о чем просила Калли. Провести с ней день было бы, безусловно, замечательно, но он должен исполнять свой долг.

— Мне нужно найти повстанца.

— Тогда можете искать, пока не ослепнете. Но превратите этот поиск в развлечение, а иначе я буду щекотать вас, пока вы не взмолитесь о пощаде.

Женщина просто сошла с ума, но Сину это нравилось.

— Моя первая задача на сегодняшний день — заставить вас сменить кольчугу на что-нибудь другое. — Протянув руку, Калли вытащила перья у него из волос.

— Я не надену накидку.

— Прекрасно, значит, не накидку. Но у вас же есть другая одежда. Я видела ее в сундуке.

У него действительно были брюки из ткани и обычный сюртук, но он редко надевал их.

Син не представлял себе, почему вообще обсуждает ее просьбу, но внезапно осознал, что ему важно доставить Калли удовольствие. Так не должно быть, но так было. И просьба была сущим пустяком… так мог ли Син отказать?

— Отлично, миледи, сегодня не будет кольчуги.

Калли была настоящей красавицей, и довольное выражение у нее на лице вызвало у Сина острый приступ желания.

— Днем мы устроим для себя небольшой пикник на лугу позади замка, — объявила Калли и, когда Син открыл рот, чтобы запротестовать, приложила руку к его губам. — Никаких возражений. На сегодняшний день вы мой, и я покажу вам окрестности деревни. Ищите своих повстанцев, если вам это нужно, а я намерена показать вам другую сторону жизни.

— Что это за другая сторона?

— Та, ради которой стоит жить.

Это было полное и окончательное безумие, и все же Син не мог найти в себе силы отвернуться от Калли. Она поднималась на цыпочки, пока их глаза не оказались на одном уровне, и тогда Син увидел в них желание и нежное чувство, которое для него никогда ничего не значило.

— Подарите мне только один этот день, Син, и я больше ничего у вас не попрошу.

— Отлично. — По выражению ее лица он понял, как важно это для Калли. По какой бы причине ей ни хотелось этого, он удовлетворит ее просьбу. — Вы получили этот день, я постараюсь быть не задумчивым, а веселым, — он запнулся на этом слове, — человеком. Но на следующее утро я снова стану чудовищем.

— Я примирюсь с этим, только если вы согласитесь сегодня быть полностью моим.

— Согласен.

Улыбаясь, Калли легонько поцеловала его в губы. Почувствовав ее шелковые губы на своих губах, Син застонал и, не в силах сдержаться, прижал Калли к себе так, что у нее остановилось дыхание, а Калли стала гладить руками его голую спину, нежно царапая ногтями кожу.

О, как восхитительно было держать в объятиях эту женщину, такую теплую, такую податливую.

Закрыв глаза, Син поднимал подол ее сорочки, пока не коснулся голой кожи бедер, ягодиц. Боже правый, как он желал ее.

— Займемся любовью, Син, — шепнула Калли, чуть отстранившись от его губ.

Эти полные страсти слова взорвались внутри Сина, но его здравый смысл все же взял верх.

— А что, если вы останетесь беременной?

— Тогда я буду любить нашего ребенка. — Взяв его лицо в ладони, Калли посмотрела на мужа серьезным взглядом, который обжег его. — Останетесь вы со мной или нет, я буду оберегать наше дитя и заботиться, чтобы никто никогда не причинял ему зла. Он будет мне так же дорог, как его отец.

Син почувствовал, что его сопротивление слабеет, а Калли вдобавок принялась снова целовать его и поглаживать по груди и животу. Затем ее рука проскользнула под ремень его брюк, и ее пальцы нежно пробирались по нижней части живота, пока не оказались в самом низу.

Син от удовольствия глубоко вздохнул, его мысли и чувства разбрелись, и он поддался основному инстинкту. Не в состоянии ждать больше ни мгновения, он понес жену на кровать.

Калли смотрела на него, понимая, что выиграла эту битву, и что-то внутри подсказывало ей, что это была важная победа. Это был совсем не тот нежный любовник, накануне такой неторопливый и спокойный, — сейчас он походил на дикого зверя, который никак не мог ею насытиться.

В его руках была сила, способная лишить человека жизни, но ей они доставляли только удовольствие.

— Вы такая вкусная, — шептал Син, — такая мягкая и теплая.

Эти слова вызвали у Калли дрожь, так как она знала, что он не говорил их никому, кроме нее. Ей хотелось владеть каким-нибудь колдовством, чтобы удержать Сина при себе и быть уверенной, что он никогда ее не оставит.

— Мне приятно, когда вы касаетесь меня, — прошептала Калли, — приятно ощущать вас на себе, и мне хотелось бы, чтобы я могла удержать вас здесь навсегда.

Ее слова пронзили ему сердце. Как жестоко, что они желают одного и того же, а судьба устраивает заговор против них. Эта женщина нужна ему так, что и не выразить словами.

Син отстранился и посмотрел на ее лицо, обрамленное локонами. Он не думал, что когда-нибудь увидит на лице женщины такое откровенное приглашение. С Калли он почувствовал себя дома и вздрогнул от навалившихся на него противоречивых эмоций: от желания обнимать и защищать Калли и одновременно от желания убежать от нее.

Разве он сможет обидеть ее? Вообще когда-нибудь обидеть?

— Вы прекрасны, — произнес он прерывающимся голосом и закрыл глаза.

— Что-то не так? — с невинной улыбкой поинтересовалась Калли.

— Разве может быть что-то не так, когда вы у меня в объятиях?

Он быстро довел ее до такой высоты, на которой она прежде не бывала, и когда Калли уже была уверена, что не сможет подняться выше, он вытолкнул ее вверх и еще выше — к такому немыслимому блаженству, что она не выдержала и закричала.

— Видите, как много удовольствия вы уже получили в день веселья, милорд? — Калли улыбнулась ему и шаловливо сморщила нос. — И вспомните, мы ведь еще должны выйти из комнаты.

— Я только удивляюсь, как миледи может сделать этот день еще приятнее, — усмехнулся Син ее шутке.

— О, дайте время и увидите.

Син был не настолько глуп, чтобы в этом сомневаться.

После того как они умылись и оделись, Калли повела Сина вниз к завтраку, Пустой большой зал освещался ранним утренним светом, падавшим сквозь окна, расположенные высоко над головами. Лахлан, Брейден и Саймон уже встали и завтракали за большим столом, а Юан еще оставался в постели, несомненно, с помощью сна стараясь прийти в себя после бочонка эля, который он прикончил накануне вечером. При появлении Калли и Сина его братья и Саймон обменялись добродушными колкостями и шутками, и Калли, усадив мужа за стол, поспешила отправиться за едой.

— Сегодня утром у нее настроение гораздо лучше, правда? — заметил Лахлан.

— У нее оно всегда такое, — буркнул Син и, взяв остаток хлеба Лахлана, отломил он него кусочек.

— Вчера вечером она была совсем не такой, — уточнил Лахлан, потянувшись за своей чашкой.

— Что ты сказал? — нахмурился Син, услышав необычную нотку в голосе Лахлана.

— Когда я встретил ее вчера вечером, — Лахлан кивнул головой в ту сторону, куда ушла Калли, — у нее был такой вид, словно она готова расплакаться.

— Из-за чего?

— Из-за тебя.

— Из-за меня? — переспросил Син, озадаченный словами брата. — Я ничего ей не сделал. Во всяком случае, пока.

То, что должно было случиться, вызывало у Сина желание броситься с башни ее замка. И пока не наступил неминуемый день, который разлучит их навсегда, он совсем не хотел причинять Калли страдания.

— Да, — согласился Лахлан, — в том-то и проблема, что ты ничего ей не сделал. Вероятно, она была расстроена тем, что ты вообще почти не замечаешь ее.

Это была абсолютная неправда. Син замечал все, что касалось Калли, и в этом была его главная проблема. Он не хотел думать о будущем, в котором не будет Калли.

— Тебе лучше знать.

— Не важно, что я знаю, а важно то, что она чувствует, — ответил Лахлан.

— И вспомни совет, который ты дал мне относительно Мэгги, — прищелкнув языком, присоединился к разговору Брейден. — Стыдись, Син. Я считал тебя человеком дела, а не болтуном.

— Брейден, — перебил его Саймон, — мне кажется, вы упустили из виду одну маленькую деталь. Син здесь для того, чтобы разыскать для Генриха одного из родственников Калли. Как вы думаете, что чувствовала бы Мэгги, если бы вы были чужаком и так поступили бы с ней?

— Ты же на самом деле этого не сделаешь. — Лахлан замер, а потом снова повернулся к Сину.

— Я связан словом чести, — вздохнул Син.

— Син, — предостерегающим тоном заговорил Лахлан, — ты знаешь, для каждого, в ком течет хоть капля шотландской крови, существует кодекс чести. Ты не можешь предать своих сородичей и тем более отдать их в руки врагов.

Выразительно подняв бровь после этих слов, Син смотрел, как постепенно краска заливает щеки Лахлана. Странно, но его брат ожидал, что он поведет себя более достойно, чем когда-то их отец.

— Это совсем другое дело, — сказал Лахлан, понимая мысли Сина. — Тогда шла война, и это был единственный способ прекратить военные действия.

— И если я не остановлю повстанцев, снова начнется война. Генрих уже потерял терпение.

— Тогда дай тебе Бог, чтобы предводитель повстанцев этого клана был не тем, кого твоя жена очень любит.

Син смотрел на стол и чувствовал, как у него внутри все сжимается. В глубине души он уже знал, кто преступник, хотя его сердце упорно твердило, что это должен быть кто-то другой — кто угодно, но другой.

Однако это был Дермот Макнили. И это было так же верно, как то, что Син сейчас сидел за столом и слушал братьев. Он понимал, что, узнав об этом, Калли будет вечно проклинать и ненавидеть его, но что-либо изменить было не в его власти.

— Что ж, я никогда… — Калли замолчала на полуслове, а мужчины смотрели, как она входит в комнату с подносом свежевыпеченного хлеба и нарезанного сыра. — Когда я уходила, вы все четверо были веселы, а теперь, когда я вернулась, у вас такой вид, словно свершилось Второе пришествие. Могу я узнать, какая трагедия омрачила настроение всех в этом зале?

— Исключительно отсутствие вашей красоты, — усмехаясь, отозвался Брейден. — Без нее мы пребываем в абсолютной темноте.

— Следи-ка за своим языком, братик, — заворчал Син, бросив в него куском хлеба, — или я сам за ним прослежу вместо тебя.

— Успокойтесь, — улыбнулся Лахлан, — лучше я скажу Мэгги, и она надерет ему уши.

— Я стараюсь загладить твои промахи в отношениях с твоей леди — и что же получаю взамен? — Брейден притворился возмущенным. — Посмотрим, стану ли я помогать тебе снова.

Син смотрел на приближающуюся жену, и она казалась ему прекраснее, чем все ангелы на небесах.

— Не забывайте, Син, какое обещание вы мне дали. — Она многозначительно взглянула на него. — Сегодня разрешаются только улыбки.

Син оскалился в фальшивой улыбке.

— Во всяком случае, это лучше, чем мрачный вид. — Калли закатила глаза, а потом, обернувшись к Саймону, поманила его рукой. — Милорд Саймон, могу я сказать вам пару слов наедине?

— Зачем вам это нужно? — Син удивленно выгнул бровь.

— Просто я хочу задать ему вопрос так, чтобы вы не слышали. — Потянувшись через стол, она дотронулась пальцем до кончика его носа.

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы вы слышали.

— Ну да, — вмешался Лахлан. — Ты что, Син, глухой?

— Надеюсь, брат, в один прекрасный день я увижу, как женщина погубит тебя. — Недружелюбно взглянув на брата, Син ударил ногой по ножке стула Лахлана. — Уж тогда-то я посмеюсь над тобой.

— Погубит? — повторила Калли. — Как жутко это прозвучало. Никакая расправа не замышляется. Просто я хочу задать вопрос.

— Да, — Син иронически посмотрел на жену, — и империи раскалывались на части от одного-единственного произнесенного слова.

— Но я хочу расколоть не империю, а всего лишь лед, сковывающий ваше сердце.

Как только были произнесены эти слова, в зале воцарилась тишина. Син оцепенел, не веря собственным ушам, Калли покраснела, смущенная своим признанием, и уткнулась подбородком в грудь, а Саймон, быстро поднявшись, повел ее из комнаты, чтобы они могли поговорить.

— Син, — заговорил Лахлан, стоя позади брата, — я понимаю, что я не тот человек, который вправе давать советы в таких делах, но, мне кажется, только дурак может позволить такой женщине ускользнуть у него из рук. Если я когда-нибудь найду женщину, которая сможет не замечать моих недостатков и желать быть со мной, я переверну небо и землю, чтобы удержать ее при себе.

— Ты не я, братишка. А я не могу позволить себе быть с ней откровенным, когда знаю, что вскоре она будет меня ненавидеть. Ненависть и презрение к себе я впитал вместе с материнским молоком, и все же мне невыносимо думать, что я увижу их в глазах Калли.

— Тогда не предавай ее.

Это было сказано так легко, что Син оглянулся на брата.

— Все, что у меня когда-либо было в этом мире, — это мое слово и моя честь. Это единственное, что с меня не содрали, единственное, что я никогда не обменивал и не продавал ради того, чтобы выжить. И ты предлагаешь мне отречься от них? Ты просишь у меня больше, чем я могу дать. Нет, я должен исполнить то, что пообещал.

И все же, глядя в ту сторону, куда ушла его жена с Саймоном, Син чувствовал боль из-за того, чего требовала от него его честь. Но в этом случае не только честь имела для него значение. Он знал Генриха так, как знали лишь немногие. Если Син не доставит королю Рейдера, Генрих сотрет этот клан с лица земли.

Его братья, извинившись, ушли, а Син, оставшись один в пустом зале, молча глотал еду. Едва он успел закончить завтрак, вернулась Калли и удивленно посмотрела на пустые стулья.

— Они уже ушли?

— Боюсь, их поторопило мое дурное настроение. Итак, не собираетесь ли вы рассказать мне, о чем вы говорили с Саймоном?

— Совершенно не собираюсь отвечать на этот вопрос.

— Вы дерзкая девица, — покачал он головой.

— Да, я такая. Выведенный из себя отец часто говорил, что я испытываю терпение Иова. — Взяв Сина за руку, Калли подняла его на ноги. — А теперь мы отправимся продолжать наш день веселья. Пойдемте, сэр Чудовище, и позвольте мне проверить, смогу ли я удержать улыбку у вас на лице.

Она даже не подозревала, что само ее присутствие вызывало улыбку в сердце Сина, — а это было самое страшное.

После того как Син приготовил лошадей, он и Калли верхом отправились в деревню Тайер-Налэн, где жила и работала большая часть клана Макнили. Погода стояла хорошая, и в деревне было оживленно. Дети играли, бегая туда-сюда по дорожкам между одноэтажными домами и лавками. Женщины и мужчины, вышедшие по своим повседневным делам, то и дело останавливались на дороге, чтобы посплетничать и поболтать друг с другом.

Спешившись и оставив лошадей у конюшни, Калли и Син пошли дальше пешком и вскоре почувствовали всеобщую враждебность. При их приближении женщины поспешно забирали детей и уходили.

Калли глубоко вздохнула, стараясь терпимо отнестись к тому, как члены ее клана встречали ее мужа. Еще хорошо, что Син не надел свою кольчугу и не взял меч, потому что можно было только представить себе, насколько хуже было бы их отношение к нему в этом случае.

Жена мясника вышла из своей лавки, но, увидев их, убежала обратно внутрь, захлопнула дверь и повесила табличку, на которой было написано, что сегодня мяса нет. Калли глянула на табличку, а потом на Сина, чтобы узнать его реакцию. Но никакой реакции не последовало. Он спокойно отнесся к презрению, словно ничего другого и не ожидал, и это сильнее всего взбесило Калли. Этих мужчин и женщин она знала всю свою жизнь и не понимала, как они могут быть такими слепыми.

— Морна, — окликнула Калли мачеху, которая возле сапожной лавки разговаривала со своей ближайшей подругой Пег, и, взяв Сина за руку, повела его к ней. — Как поживаете сегодня?

— Все чудесно, правда, Пег? — Мачеха Калли приветливо улыбнулась им, а Пег принялась проверять содержимое своей корзины.

— Я должна вернуться к своим делам. — Подняв голову, Пег презрительным взглядом окинула Сина.

Син ничего не сказал, и на его лице не отразилось ни малейшей обиды.

— Как поживаете, милорд? — приветствовала его Морна, и на мгновение Калли увидела облегчение в его глазах, но мгновение было таким коротким, что она подумала, не показалось ли ей.

— Я отлично, а вы, миледи?

— Ах, оставьте, никаких «миледи». Я просто Морна, тем более для человека, который помог моему Джейми. Знаете, здесь все только о вас и говорят.

— А я определенно совсем не аристократ. Называйте меня Син. А что до Джейми, то он хороший мальчик. — Вы отлично воспитали его.

Счастливо улыбнувшись, Морна взглянула через плечо Сина, а потом посмотрела на Калли.

— Ну-ка посмотрим, — сказала Морна, — удастся ли нам промыть мозги в нескольких упрямых головах и заставить других понять, что мы делаем.

Калли не успела спросить, что собирается сделать Морна, потому что ее мачеха остановила проходившего мимо старого Ангуса. Его длинные спутанные седые волосы и борода были такими густыми, что никто не знал, как он выглядит на самом деле. Однако он был одним из самых уважаемых в клане, и если Ангус благосклонно относился к кому-нибудь, то остальные следовали его примеру.

— Ангус, дорогой, — радостно воскликнула Морна, — вы знакомы с мужем Калли?

Скривив губы, старик взглянул на английскую одежду Сина.

— Не имею желания знакомиться с…

— Не думаете ли вы, что о человеке следует судить по его делам, а не по его происхождению? — кашлянув, перебила его Морна.

— Я знаю дела таких, как он.

— Не принимайте близко к сердцу, — вздохнув, подбодрила Морна Сина, когда старик, прихрамывая, пошел дальше. — На самом деле они хорошие люди.

— Уверяю вас, я вообще ничего не слышал. Но, к сожалению, такие замечания могут обидеть Калли.

Несмотря на его слова, Калли не верила Сину. Как такое высказывание могло не задеть его?

Оглянувшись, Калли увидела направлявшуюся к ним группу мужчин из восьми человек во главе с Фрейзером.

О, это не сулило ничего хорошего. Судя по их самодовольному виду, можно было сказать, что они замышляли недоброе.

— Зачем вы привели его сюда? — Фрейзер смотрел на Калли, надменно вздернув светло-рыжую бороду.

— Я хотела показать ему деревню.

— Зачем?

— Мы здесь живем, и я подумала, что ему будет интересно посмотреть на нее.

— Вы, возможно, и живете здесь, а он гостит. — Глаза Фрейзера стали темными и угрожающими. — Во всяком случае, для него так лучше.

— Позвольте высказать предположение, — усмехнулся Син, словно забавляясь словами Фрейзера. — Если я сам вскоре не уеду, то вы сделаете так, чтобы мне захотелось уехать домой. Или, еще лучше, вы заставите меня пожалеть, что я вообще появился на свет. Или скажете еще какую-нибудь бессмысленную банальность, чтобы напугать меня.

Фрейзер открыл рот, чтобы высказаться, но Син его опередил:

— Я уже знаю, что вы не желаете, чтобы я здесь остался. Ни я, ни подобные мне вам здесь не нужны. Вы не пожелаете обеспокоить себя тем, чтобы принять меня в свое общество. — Син метнул на группу мужчин неприязненный взгляд, заставивший нескольких из них отступить на шаг. — Что ж, отлично. Тогда отдайте мне Рейдера, и я с удовольствием уйду.

— Единственное, что мы отдадим вам, — это ваша голова.

— У-У — протянул Син, — страшно. Вам никогда не приходило в голову придумывать сказки для детей? Вы и на самом деле могли бы преуспеть в запугивании двухлетних малышей.

— Вы мне определенно не нравитесь. — Фрейзер с отвращением смотрел на Сина.

— Это чувство полностью взаимно.

Фрейзер сделал шаг к Сину, но тот даже не пошевелился. Затаив дыхание, Калли ожидала, что начнется драка. Они оба напоминали ей баранов, готовых обломать друг другу рога, но она не представляла себе, как разрядить эту ситуацию, да и Фрейзер не дал ей такой возможности.

У этого человека действительно отсутствовал здравый смысл, если он собирался ударить ее мужа, и Калли не могла не восхититься выдержкой Сина. У любого другого, обладающего половиной боевого искусства Сина, Фрейзер уже давно, хныча, лежал бы на земле.

— Вы полагаете, что можете прийти сюда и диктовать, как нам жить, — снова заговорил Фрейзер холодным, высокомерным тоном, — что можете совать свой английский нос в наши дела, — он посмотрел на Калли, — что можете забирать наших женщин, а мы ничего не будем предпринимать. Знаете, если у вас есть хоть немного разума, то вы отправитесь домой еще до наступления ночи.