Потом мы отправились в пражский Еврейский квартал и на старое еврейское кладбище. Раньше городские власти выделяли евреям очень мало места под захоронения, так что это одно из самых переполненных кладбищ в мире. Говорят, могилы там располагаются одна над другой в семь-восемь слоев. Когда на кладбище совсем не оставалось места, привозили еще земли — так людей и хоронили слоями. Даже сейчас там очень много древних надгробий, беспорядочно разбросанных по всей территории. Но чем дальше, тем понятнее становилось: все места, которые мы посещали, были выбраны Рассом и Дэвидом и подогнаны ими под их продюсерские нужды. Художник на Карловом мосту, как выяснилось, был подставной. Как и встреча с Парвиной — цыганкой, которую Расс уговорил нам погадать. С нарастающим скептицизмом мы спустились по аллее во внутренний двор какого-то дома, обнесенный побеленной бетонной стеной. Там было четыре пластиковых садовых стула и покрытый красно-черной скатертью стол, на котором стояла свеча в стеклянном фонаре. За столом сидела черноволосая женщина средних лет, одетая в домашний халат, а перед ней были разложены карты таро. Она раскладывала колоду, и каждый раз выпадала карта под названием «Императрица». Цыганка сказала Эвану о знаменательной встрече в пути. Но еще она сообщила, что Эвана обманут, и, возможно, это сделает кто-то из его же знакомых. Про меня таро поведали немного — только про большую дорогу впереди и ностальгические мысли о семье. Еще Парвина предсказала потерю денег кем-то из нашей команды. Если подумать, большим откровением такие пророчества не стали.
      После гадания мы четко дали понять Рассу и Дэвиду, что больше подставных встреч не хотим. Мы ценим весь тот труд, который был потрачен на их организацию, но все это слишком сильно отличается от нашего видения нашей же поездки. С этого момента путешествие должно диктовать, каким быть фильму, а не наоборот.
      «Да, да, разумеется. Все будет, как вы хотите, парни, не волнуйтесь, — заверил нас Дэвид. — Духу вашей поездки ничто не угрожает. Вы же сами знаете, для меня это самое главное. И с этого момента — обещаю: никаких сюрпризов, никаких подстав».
      «Кстати о сюрпризах… — начал Дэвид, когда мы уже вернулись в отель, решая, чем заняться вечером, — мы организовали вам ужин в средневековом ресторане в центре Праги и хотим, чтобы вы кое-что сделали».
      «И что, интересно?» — спросил Эван. «Не волнуйтесь, — ответил Расс, — вам понравится». Расс был одновременно прав и не прав. Причины для волнения у нас уже и так появились. За пару часов до того мы выгрузили мотоцикл Клаудио из трейлера, и оказалось, что у него один из поршней плохо работает. Вот с тех пор я над ним и бился. Слил бензин из бака, чтобы поставить новую батарею, потом заменил ее, проверил свечи зажигания и перепробовал еще кучу вещей. Мотоцикл все равно не работал. В субботу вечером представительство BMW в Праге было закрыто, а уезжали мы следующим утром. Больше всего на свете хотелось ехать вместе с Клаудио — мы бы путешествовали как обычно, а он бы нас снимал. Если мотоцикл починить не получится, его придется везти к следующему дилеру BMW — а это уже в Киеве. «Мрак», — сказал я Эвану.
      Потом нам пришла в голову мысль позвонить Говарду Годольфину, нашему техническому консультанту в отделении BMW в Англии. Я поговорил с ним, обрисовал ситуацию и немедленно получил помощь.
      «Посмотрите на поршни, — сказал Говард. — К ним подходит карбюратор, где воздух смешивается с топливом, а над карбюратором — маленький инжектор, впрыскивающий топливо в воздух. Там есть небольшой кабель, который управляет газом. Он сидит на инжекторе, как цепь с пластиковой обшивкой у велосипеда. Если снимете бензобак, то наверняка окажется, что эта обшивка где-то зацепилась, перетянула кабель, и поэтому топливо не попадает в двигатель. Просто поднимите обшивку и поправьте кабель».
      Кабель нашелся — Говард был прав, он действительно зацепился. Я его поправил, как мне и сказали, а потом включил зажигание. Мотор взревел. Если бы всегда все было так просто.
 
      ЭВАН: Мы зашли в этот средневековый ресторан без каких-то особенно хороших предчувствий. Там играла соответствующая музыка, официанты были одеты в подходящие костюмы, и имелось хитроумное меню — словом, именно такие тематические рестораны мы обычно обходим стороной. Спустившись в мрачный подвал (который, видимо, считался банкетным залом), нам осталось только рассесться по кругу, как кучка дураков, и ждать обещанный сюрприз. Дэвид и Расс уговорили меня нацепить мужской вариант пояса верности, у которого спереди имелся внушительных размеров железный член с шипами. Я нехотя подчинился, и мы в тревожном ожидании сели за стол. После первого блюда ребята радостно объявили, что попросили шеф-повара разрешить нам с его помощью приготовить традиционную средневековую лепешку. Нас отвели на кухню, где под руководством повара мы намешали жидкое тесто и стали лить его на сковородку. Было невозможно выражать энтузиазм по поводу происходящего в присутствии повара и кухонных работников, которые глазели на всё это одновременно с удивлением, неверием и пренебрежением. Мы чувствовали себя неловко, но Дэвид и Расс настаивали, да еще заставили нас комментировать процесс жарки этих дурацких лепешек.
      «Ну, разве не круто, а? — сказал Дэвид. — Мы так быстро это все устроили. То же самое можно проделать и в других уголках мира — с местными блюдами».
      Он явно ничего не понял. Вот черт! Если нас собираются «радовать» такими придумками на протяжении всего путешествия, оно грозит превратиться в кошмар. Мы не знали, как быть дальше, и беспокоились об уничтожении мечты прямо на наших глазах. Обвиняя себя в создании монстра, который начал выходить из-под контроля, мы всю ночь не спали.
      Следующим утром, когда мы готовили мотоциклы, а Расс и Дэвид грузили машины техподдержки, я подошел к Дэвиду. «Такие мероприятия, как вчера, и прочие сюрпризы нам не нужны, — сказал я. — Вчера была другая настоящая история: у Клаудио не заводился мотоцикл, но Клаудио этого заснять не мог, потому что в это время расставлял свет в ресторанной кухне. Вы должны понять, что затея с приготовлением средневекового омлета, и все в таком духе, — просто бред. Нам совсем не понравилось, хотя вы с Рассом и были в восторге. Говорю вам — это не было здорово, а только еще раз доказало мне и Чарли, что ваши сюрпризы не для нас».
      Я сказал все предельно четко и спокойно, но от внутреннего беспокойства избавиться не мог. Путешествие превращалось в работу, к тому же очень тяжелую. Я так надеялся избежать всякой мелкой возни и трудностей съемочного процесса, но вместо этого сам по глупости подписался на трехмесячное кругосветное испытание кинематографом. Мы, конечно, всегда могли удрать на пару дней от камер и съемочных дэдлайнов, но если не урегулировать этот вопрос сейчас, дух путешествия будет утерян навсегда. Кажется, только мы с Чарли понимали: от жесткого следования принципу «сначала путешествие, потом съемки» выиграет не только путешествие, но и фильм.
      Еще мы знали, что отношения в нашей четверке не всегда будут такими натянутыми, как сейчас, — было ведь и по-другому. Мы вместе многое пережили — раз уж удалось зайти так далеко. Отношения строились на прочном фундаменте и крепко зацементировались в начале января, когда мы вчетвером летали в Лос-Анджелес уламывать американских телевизионщиков. Остановились в отеле «Шато Мармон», в котором я раньше часто бывал. С деньгами у нас было негусто, летели эконом-классом и считали каждую копейку — так что и поселились все в одном номере. Была уже середина ночи. После перелета мы чувствовали себя совсем разбитыми, да плюс еще утром нужно было успеть сразу на несколько встреч подряд. Поэтому мы не могли спать — в три часа ночи все встали, голодные, нервные и усталые. Сидя в одних полотенцах, футболках и трусах, мы заказали в номер сандвичи и кофе.
      Вскоре раздался стук в дверь. Вошел официант, мужчина слегка за шестьдесят, с шаловливым огоньком в глазах. Поставил поднос. Наливая кофе, он повернулся к нам — четырем полуголым мужикам в одной спальне — поднял бровь, ухмыльнулся и манерно так сказал: «Еще увидимся, мальчики».
      Пока за ним не закрылась дверь, никто не шелохнулся. Только потом мы поняли, как выглядели в глазах официанта четыре полураздетых и явно утомленных мужчины, заказывающие еду в номер посреди ночи. Мы переглянулись и повалились на пол от смеха.
      В восемь утра начались переговоры. Рассчитывая на бюджет в $6 миллионов, Расс достал ноутбук с отломанной клавишей (накануне в самолете Чарли уронил на него сумку), и пришло время игры. В тот день она повторилась раз десять.
      Трудное это было дело. Телевизионщики нас совсем замордовали, заставляя буквально биться за их внимание — чего раньше мне лично никогда делать не приходилось. В беседе с ними вообще ничего нельзя было понять. Сидят, лица, как у профессиональных игроков в покер, руки скрещены на груди, молчат. Интересно им или нет, что они думают по этому поводу — непонятно. Сразу видно: люди демонстрируют тебе свою власть и наслаждаются каждой минутой сего действа.
      На NBC/Bravo, одной из последних студий, что мы посетили, с нами разговаривал управляющий. Как нам сказали, он вылитый старшина из «Форрест Гампа». Все полтора часа встречи управляющий сидел с каменным лицом и смотрел будто бы сквозь нас, так что на его фоне остальные выглядели дико оживленными. В конце встречи мы поднялись, чтобы уйти, и тут Чарли сделал замечание по поводу плаката с неким подобием Фарры Фоусетт в красном купальнике и с очень выдающимися сосками.
      «Господи, ну и соски, как будто ненастоящие», — сказал он.
      И вдруг этот парень ожил! «Интересно, что вы заметили, — ухмыльнулся он, — потому что они правда ненастоящие. Знали бы вы, сколько часов мы старались поставить их на место. Но сколько ни бились, выглядит все равно ненатурально».
      Вернувшись в «Шато Мармон», мы даже не знали, что друг другу сказать. Весь день встречались с людьми, но не было ни единого признака сделки, как будто у нас ничего не вышло. Так мы просидели в номере минут двадцать, измученные целым днем презентаций, да еще и подъемом в три часа ночи. Неожиданно из туалета выбежал Дэвид, держа перед собой, как эстафетную палочку, мобильник. Он прокричал в направлении микрофона: «Все в порядке, мы на громкой связи, скажите еще раз».
      Пока все в комнате переживали, Дэвид разговаривал с телевизионным агентом от Уильяма Морриса, который до этого уже беседовал с тем самым старшиной из NBC/Bravo. Похоже, разговор о фальшивых сосках сработал.
      Из трубки раздался голос: «Привет, парни. Значит, так. Они хотят шесть-восемь серий. За час могут заплатить больше полумиллиона долларов».
      Мы вдруг почувствовали, что глядим в бочку с несколькими миллионами баксов для нашего шоу. «Вы уверены? Это точно?» — прокричали мы в телефон.
      Дэвид сказал: «Я его несколько раз спросил, можно ли вам все рассказать. И все время переспрашивал: «Вы уверены, что сделка состоится? Если нет, то я ничего им говорить пока не буду». Так что, все реально, правда?»
      «Абсолютно реально». Агент выдержал эффектную паузу и добавил: «Пойдите куда-нибудь, погуляйте. Отпразднуйте это дело. Утром увидимся».
      Щелк, бр-р-р-р. Он отключился. Мы вчетвером стояли в тишине, пораженные, глядели друг на друга и не верили в услышанное.
      А еще через несколько секунд маленькая комната наполнилась мужскими голосами и криками: «Зашибись!» Мы носились по номеру, орали во все горло, подсчитывали в голове сумму и вопили от восторга. Наконец-то появились деньги, чтобы превратить мечту в реальность!
      Через два дня меня забросили в аэропорт. Нужно было вернуться в Лондон пораньше. Но рейс задержали, так что мне пришлось четыре часа просидеть в зале ожидания, слушая бесконечно заунывную мелодию флейты; я воспользовался появившимся временем, чтобы сделать запись в дневнике, и тут зазвонил телефон. Это снова был тот телеагент. «Когда Bravo пообещали шесть-восемь часов, они имели в виду шесть часов. И когда они назвали сумму $600 000 — $800 000, то подразумевали где-то $100 000 — $200 000».
      За один-единственный телефонный звонок мы потеряли несколько миллионов долларов. В Bravo пересмотрели ставки. Это все равно было очень выгодное предложение, так что мы могли сильно не расстраиваться. В конце концов, многим ли дают деньги на осуществление мечты? Хотя было неприятное чувство, будто мы за одно мгновение потеряли всё. Наша команда словно бы ползала по полу, заглядывала под коврики и в щели между досками, приговаривая: «Вот черт, куда же они все подевались?»
      Мы были несколько разочарованы, но этот случай нас еще больше сблизил, как и некоторые другие неудачи подготовительного периода. Такие события помогали вспомнить, что главное — само путешествие. И теперь, во время всех этих недоразумений в Праге, мы отчаянно хотели заставить себя и других вспомнить наше первоначальное видение поездки.
 
      ЧАРЛИ: От Праги до словацкой границы мы ехали караваном — вслед за Рассом и Дэвидом на двух Mitsubishi 4x4. Остановку сделали в цистерцианском монастыре в Седлеце — пригороде города Кутна-Гора, чтобы посетить часовню Всех Святых, построенную в XV веке. Она также известна как «Костиница», «Оссуарий» или «Байнхаус» (последнее — немецкое слово, в переводе «Дом костей»). Часовня эта — жуткое место, где хранятся скелеты более сорока тысяч человек. В конце ХШ в. богемский король Отакар II отправил настоятеля Седлецкого монастыря Генриха на Святую Землю с дипломатической миссией. Обратно Генрих привез горсть земли с Голгофы, круглого холма, на котором, как известно, был распят Христос. Настоятель разбросал эту землю по монастырскому кладбищу, превратив его в самое почетное место для захоронения во всей Центральной Европе. Несколько эпидемий чумы в XIV веке, Гуситские войны начала XV века и огромный спрос со стороны богачей, делавших состояние на местных серебряных шахтах, — и вот кладбище заполнили десятки тысяч могил. В конце концов кости начали складывать в кучу. Во время одной только чумы в 1318 году в Седлеце было похоронено более тридцати тысяч человек.
      В начале XV века посреди кладбища построили церковь, и одному полуслепому монаху-цистерцианцу было поручено перенести в часовню под ней кости из самых старых могил. Позднее, в 1870 году, Франтишек Ринт, местный резчик по дереву, начал превращать эти кости в мрачные произведения искусства. Жемчужиной коллекции считается подсвечник, собранный из полного человеческого скелета — ни одна косточка не пропала. По углам церкви висят огромные колокола, тоже состоящие из костей. Вся церковь облицована такими «костяными» орнаментами.
 
      ЭВАН: Дорога до Седлеца проходила через несколько других городов по булыжным мостовым и вдоль усаженных деревьями проспектов, еще голых после зимы. Пока мы ехали, я слушал в шлемофоне Вагнера, но мне это не помогло. Гуляя по часовне и разглядывая жуткую выставку, я никак не мог понять: красиво там или страшно. Чарли сказал: «Не такая уж плохая идея, ведь всем этим костям не дали просто сгнить, свалив снаружи в кучу, а превратили их в то, во что превратили. Вроде как проявление уважения к покойным. Люди заходят в церковь, улыбаются и думают: «Вау! Невероятно!» Здорово, что здесь как бы присутствуют духи этих людей».
      Но мне думается, кости мертвых людей — не рождественские украшения, и развешивать их в виде всяких подсвечников, картинок на стенах и надписей как-то очень странно. Мы видели черепа, челюсти, зубы, пальцы, берцовые кости, лопатки и прочие руки-ноги! Ничего более мрачного и зловещего мне в жизни еще не встречалось, хотя одновременно в церкви было очень красиво и как-то старомодно, что ли. Не знаю почему, но выглядело это эффектно, даже не смотря на жуткий материал.
      Хотя, в общем, наше мнение роли никакой не играет. Если люди нормально относились к складыванию в церкви костей покойников, почему нужно пугаться из-за того, что эти же кости решили превратить в украшения? Но все же… Ведь украшения-то из мертвых людей! Эта часовня — как сладкий сон маньяка. Обедать мне в тот день расхотелось.
 
      ЧАРЛИ: После «Церкви на Костях» мы расстались с Рассом и Дэвидом и двинулись дальше в обществе Клаудио. Он пока еще чувствовал себя неуютно на большом BMW, хотя и оказался прирожденным мотоциклистом. Клаудио совершенно не стоило волноваться из-за прав: с места он рванул как ракета и тут же скрылся из виду в облаке пыли.
      Мы остановились пообедать на красивой средневековой площади, такой картинно-прекрасной, будто ее перенесли сюда из Диснейленда. Я и Эван бродили по этой площади, разглядывали разрисованные витрины магазинов, останавливались у рыночных лотков, а Клаудио нас тем временем потихоньку снимал. Дело было сделано за считанные минуты. С огромным облегчением мы выяснили, что втроем справляемся со съемками без проблем: просто и быстро.
      Потом мы несколько часов пересекали долину, где вдоль дороги текла река с крутыми берегами, и то и дело встречались заброшенные фабрики и заводы. Потом пошла дикая гористая местность к северу от Брно под названием Моравский карст, а за ней — подъем к пещерам Пунква в долине Пусты жлеб. На этой территории находится более тысячи пещер, и она занесена в список объектов, признанных Всемирным Наследием. Чехию стоит посетить хотя бы ради пещер Пунква. Это нечто!
      Мы сели в лодку и поплыли в пещеры совершенно одни, потому что день подходил к концу. Где-то час наша компания, разинув рты, разглядывала беспорядочные нагромождения сталагмитов и сталактитов, споря, какие из них свисают с потолка, а какие растут от земли. Потрясающее по масштабу и красоте место. Слушая рассказы гида о том, что этим пещерам триста миллионов лет и что сталагмиты подрастают на один миллиметр за тридцать лет, мы зашли далеко вглубь горы. Передвигаясь по узким проходам между нагромождениями горной породы, мы прошли через вход, потом спустились вниз по короткой тропинке и оказались в самом невероятном ущелье. Оно было огромное, полностью заросшее зеленым мхом и лишайником, и в некоторых местах лежал снег — здесь был свой особый микроклимат. Далеко справа из скалы вытекал ручей, образуя большое озеро. Изумительное зрелище, как картинка из «Властелина колец» или, по словам Эвана, «как у Джаббы Хатта в заднице». Какое-то время мы стояли, приобнявшись, и молча смотрели, совершенно сбитые с толку, стараясь впитать в себя всю эту красоту.
      Ущелье было 135 метров высотой, около 180 метров шириной и почти полностью закрытым — только на самом верху имелось маленькое отверстие, через которое сюда проникал свет. Вокруг «окошечка» росли сосны, и их силуэты вырисовывались на фоне неба. Нам рассказали местную легенду. Однажды по горам над ущельем шла ворчливая мачеха с двумя пасынками. Мачеха всю дорогу пилила парней, и когда им это надоело, они подвели ее к краю ущелья и столкнули вниз. С тех пор оно называется Мачехина пропасть.
      Заночевав в туристической гостинице в одной маленькой деревушке и проехав через местность, напомнившую Эвану Пертшир, мы добрались до словацкой границы, где и встретились с нашей командой. «Mitsubishi Shogun» Дэвида и пикап Расса, тоже «Мицубиси», окрещенные как «Воин» и «Зверь», были припаркованы у здания таможни. Не успели мы слезть с мотоциклов, как к нам подбежал Расс.
      «Вы таможенную книжку на въезде проштамповали?» — проорал он.
      «Нет», — ответил я. «Точно?»
      «Точно. Мы просто так проехали».
      «Да-а, добавили вы мне головной боли, — сказал Расс. — Вы не представляете, насколько это важный документ!»
      «Мы простые туристы, — ответил я. — Уж если мы смогли въехать в страну без этой печати, то и выехать должны суметь».
      «В том-то и дело, что нет. Эта книжка — страшно обязательная штука. С законами шутить себе дороже, понимаете? Уж поверьте мне, так нельзя!»
      Расс был в жуткой панике, он ругался и не договаривал фразы: «…я на этом раньше попадался… это всё… сейчас узнаю… надо позвонить в штаб и спросить, что делать… а то мне уже хочется…»
      «Расс, в чем дело? — спросил я. — Давай-ка успокойся, ладно? Мы позвоним куда надо. Не будем пока ничего предпринимать. Как только во всем разберемся, тогда и будем действовать».
      Все шло так хорошо до встречи с ними! На самой границе, где по определению нужно вести себя как можно скромнее, мы вдруг оказались в центре скандала. Оказывается, при въезде в Чехию надо было поставить печать в таможенной книжке. Такая печать гарантирует, что в этой стране мы не продадим ничего из оборудования. Нас никто не предупредил, а сами мы про нее забыли.
      Рядом метался Дэвид, в ярко-красном жилете, с рацией на ремне и выражением ужаса на лице, привлекая к нам всеобщее внимание. Хотя мне и Эвану больше всего хотелось просто потихоньку покинуть страну.
      Пока Эван грыз орешки, а я поправлял сумки на мотоцикле, Расс разносил нас по поводу этой книжки. В конце концов, мне это надоело.
      «Слушай, Расс, — сказал я. — Успокойся уже. Ты так распсиховался, нам же гораздо лучше сохранять спокойствие. Хватит».
      Расс совсем озверел. «Раз так — сами разбирайтесь!» — рявкнул он и свалил.
      Дэвид тоже выглядел паршиво. Он только что говорил с одним дальнобойщиком, который проторчал на границе пять часов. «Нет уж, хрен вам, пять часов мы ждать не собираемся», — заявил Дэвид, словно у нас был выбор. Он стал куда-то звонить по мобильнику и тут увидел, как Расс направился к таможенникам. «Только таможенную книжку им не показывай! — прокричал он ему вслед. — Вот уж попали так попали…»
      Расс не остановился, он был явно очень зол на меня. В чем-то он, конечно, был прав, но в то же время всегда есть способ решить проблему. Пересечение границы — процесс сам по себе небыстрый, так что нужно дать ему возможность идти своим чередом. Беготня Расса и Дэвида этому не способствовала, как и их стремление все заснять: Дэйв не отпускал от себя Джима с камерой. «Джим, иди-ка сюда! Я тебе что-то скажу!» — кричал он. И потом в камеру: «Я с ребятами… «Долгий путь вокруг света»… Мы на границе…»
      Все действовали слишком уж активно. Нам с Рассом явно нужно было разобраться между собой, но я был уверен: все само образуется, когда он немножко успокоится. Мы с самого начала знали, что в Европе все пройдет очень спокойно и без серьезных событий, а самое интересное начнется по мере продвижения на восток. Зачем искусственно создавать кризис и суету, когда дорога сама потом утолит нашу жажду приключений и подарит фильму динамику?
      Вскоре вопрос был улажен. Нас заметили пограничники — не заметить поднятую суматоху было трудно — и спокойно проверили документы. Мы заплатили небольшой штраф за отсутствие печати в таможенной книжке — и все. Уже через пятнадцать минут были в Словакии. Много шума из ничего. Мы еще раз убедились, что в сложной ситуации главное — сохранять спокойствие, и она сама разрешится.
 
      ЭВАН: Я понимаю, что пересечение границы занимает какое-то время, и готов потерпеть; мне только не нравится тратить время зря. Через два часа езды по Словакии я впал в мрачное расположение духа, меня стали дико раздражать всякие дурацкие мелочи типа болтовни по радио и подначек Чарли. Наверное, мне просто нужно было передохнуть, побыть одному, позвонить жене, чтобы хоть ненадолго разбавить этим нашу чисто мужскую компанию. Я и в лучшие свои времена не очень-то любил, когда надо мной подшучивали, а тут эти шуточки меня совсем стали убивать. Очень хотелось к Ив и дочкам. Не закончилась еще и первая неделя путешествия, а я уже по ним истосковался, чувствовал себя одиноко и уныло, раздражался по пустякам, а вера в себя — так та вообще упала до нуля. С каждой новой страной я все больше изнывал от тоски по дому. Ко всему прочему, еще потерялась розовая пластмассовая мыльница, подаренная Кларой. Из-за этого я совсем сник. А может, просто пришла пора поесть.
 
      Когда мы въехали в город, где собирались остановиться на обед, я сверился с GPS. Было как-то странно. Она должна была показывать направление на перекрестках, а вместо этого там была прямая до следующего пункта маршрута, куда мы собирались попасть к вечеру. Даже если бы впереди лежал лес, GPS предложила бы ехать сквозь него.
      Тут до меня дошло, что кто-то включил внедорожный режим — вот она и показывала дорогу, как с высоты птичьего полета. Ну, слава богу. Разобрался наконец-то, почему GPS задавала такие странные направления. Завидев Чарли, я помахал ему, чтобы он остановился, и предложил сделать перерыв.
      «Мою GPS кто-то переключил на внедорожный режим, — рассказал ему я. — Вот почему она не работала».
      Чарли даже не потрудился снять шлем. Он покачал головой и закричал: «Ты, конечно, молодец! Сидишь тут на дороге и ждешь, пока я проеду мимо, а потом отзываешь назад, типа «у меня кто-то GPS переключил, вот ужас-то». Кто, ты думаешь, кроме тебя мог это сделать? Обожаю эту твою милую черту — всегда винишь кого угодно, только не себя. Знаю, ты сейчас наверняка думаешь: «Это Чарли ковырялся в моей GPS». Так и слышу эти твои мысли. Вот смеху-то. «Кто-то копался в моей GPS!» Ха!»
      Было непонятно, всерьез это он говорил или чтобы подразнить, но я уже сильно проголодался — поэтому сосредоточился на поиске ближайшего места, где можно поесть.
      Небо было серым, вдалеке виднелись горы. Мы остановились в придорожной закусочной под городом Бойнице. Я прогнал с бензобака огромного мохнатого паука, посчитав его добрым знаком, подписал несколько открыток и получил удовольствие от обеда в обществе Чарли и Клаудио. Поев, мы достали сигареты — я оказался не способен ограничиться одной сигареткой после обеда и вернулся к прежней норме «пачка в день». Дальше мы стали решать, куда ехать дальше, и в итоге заехали к замку неподалеку от Бойнице. Там с удивлением обнаружили группу английских туристов, а потом удивились еще больше, когда одна девочка достала DVD с «К черту любовь!» и попросила меня его подписать. А потом мы отправились к родителям няни детей Клаудио, и в одном из городов на пути к ним сняли номер в гостинице.
 
      ЧАРЛИ: Мы уехали рано утром, дорога шла по сельским районам Словакии; иногда начинался сильный дождь. Как и Чехия, Словакия производила впечатление небогатой страны, тут было много полей и огородов, пожилые люди одевались традиционно. Туризм в Словакии не очень развит, но иностранцам никто не удивляется. Почти все, с кем мы разговаривали, могли изъясняться на английском.
      Два раза нам повстречались мотоциклисты, специально поджидавшие нас на обочине дороги. Проезжая мимо, мы махали им, а они тут же надевали шлемы и ехали следом. На ближайшем светофоре мотоциклисты вставали рядом, чтобы поговорить. Это было немного странно, но в то же время очень мило: люди читали про нас в газетах и теперь сворачивали со своего пути, чтобы проехать вместе пару километров. Эван загрустил. Он сказал, что по телефону у жены сегодня утром был печальный голос, а он не мог ее развеселить, потому что тоже скучал. Накануне я чувствовал себя точно так же, когда звонил Ойли. Было слышно по голосу, что она ужасно скучает, и мне сразу же захотелось домой. Та гадалка в Праге была права, ведь я действительно тоскую по дому больше, чем думал. Наверно, не надо было говорить о ней так пренебрежительно. Я скучал по жене, детям. И еще скучал по обычной жизни, всем тем вещам, которые воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. Я поговорил и с Кинварой, старшей дочерью. Она спросила, как долго меня еще не будет. «Три месяца», — ответил я. «Как же долго. Пока всего одна неделя прошла», — сказала она, и меня сразу потянуло домой.
      Мы поехали дальше, повернув на юг от шоссе 66 к Турне. Дорога шла мимо деревень, в которых дома, казалось, не ремонтировались и не красились годов этак с двадцатых, людей не было видно — только несколько пьяных, спотыкаясь, ковыляли по дороге. Они были настроены дружелюбно, но на лицах ясно читались последствия десятилетий, прожитых в бедности и под притеснением. Иногда нам встречались совершенно брошенные поселения и городки — города-призраки, построенные рядом с заводом, который теперь уже не работает. Окружающие их поля летом жестоко палило солнце, весной топили дожди, а осенью и зимой морозили снег и лед. Если на пути все же попадались какие-то люди, они тут же бросали все дела и глазели на нас. «Мы тут как инопланетяне», — сказал мне Эван по радио в одном из таких случаев. А потом был поворот, и на выезде из леса мир будто бы раскололся пополам: справа раскинулась потрясающая панорама — долины и горы, протянувшиеся на десятки миль.
      Поздно вечером мы приехали в маленький городок Турня-над-Бодвоу, построенный вокруг большого цементного завода, и Клаудио отвел нас в дом родителей няни его детей. Это был большой дом с террасой, и за ним имелся огород, где росли всякие овощи. Саба Капоштас напоминал седого Джека Николсона, а у его жены Марии было очень доброе лицо с сияющей улыбкой, и она прекрасно знала английский. «Я язык в школе учила, — сказала она, — вот только возможности куда-нибудь съездить, чтобы поговорить по-английски, у меня не было».
      Это удивительные люди, совершенно независимые: они держали кур и свиней на колбасу и ветчину. Эван наконец-то повеселел. «Такой милый дом, — сказал он. — Такие теплые, гостеприимные люди».
      Дом и огород Эвану очень приглянулись. Ему понравилась сама атмосфера этого места, доброта и искренность хозяев, которые с распростертыми объятиями впустили, по сути, совершенно незнакомых людей в свою жизнь.
      Мария приготовила на ужин традиционные словацкие блюда: острый томатный суп с паприкой, свиную отбивную из мяса собственных животных и пирог. «Мой муж такую еду обожает, — сказала она. — Ешьте побольше. Завтрак будет только утром».
      «Золотые слова», — сказал Эван.
      Пока мы ели, Мария показывала семейные фотографии, рассказывала о пятерых своих детях и о том, как они всей семьей работали на цементном заводе. Еще она сказала, что у нее есть семидесятилетний друг по переписке из Эдинбурга. Они общаются уже тридцать лет, но еще ни разу не встречались.
      После ужина Саба, хитро улыбаясь, поманил нас вниз и завел в гараж. Там он переставил свою «Ладу» к дверям, и стала видна лесенка, ведущая в подпол. Мы протиснулись сквозь маленькую дырку в бетонной стенке и оказались в просторном подвале, который этот хозяйственный человек обустроил прямо под домом. Вдоль стен стояли дубовые винные бочки, увешанные медалями, которые он получил за красное и белое вино из урожаев собственного виноградника. И это еще не все. Весь свод был уставлен бутылками домашнего фруктового и пшеничного шнапса, коньяка и яблочного сидра, и каждый напиток можно было продегустировать.