Там, где он еще недавно видел крестьян, занимавшихся огородными работами, теперь валялись лишь разбросанные орудия труда. Приготовившись к любой неожиданности, он медленно направил коня вперед. Что же так испугало жителей этой общины? Приближаясь к деревне, он осматривал свежеобработанные огороды и брошенные корзины с овощами. Перед тем как покинуть замок Айронкросс, Гэвин закинул за спину ножны с палашом и сейчас машинально потянулся через плечо, чтобы вытащить оружие.
На небольшой дороге, которая вела к разрушенному аббатству, царила жуткая тишина, пока к коню Гэвина с рычанием и испуганным лаем из ближайшей хижины не бросилась возбужденная собака. Одинокое животное было единственным напоминанием о ватаге детей, которые так весело гоняли ее всего лишь несколько минут назад. Не останавливаясь, Гэвин резко прикрикнул на собаку. Всадник продолжил свой путь, а пес возвратился к лачуге, которую защищал с такой доблестью.
Вместо того чтобы остановиться возле одного из жилищ и поискать живущих в нем крестьян, новый землевладелец решил ехать прямо в аббатство. Хотя эти люди и спрятались среди лачуг или садовых деревьев, Гэвин был уверен, что их глаза пристально наблюдают за каждым его движением. Он чувствовал их присутствие, и ему был понятен их страх. Именно от него они скрываются. Наверняка переполох, который вызвало его появление в деревне, и стал причиной их сильного беспокойства. Он попытался вспомнить, что говорил Эндрю о своем визите сюда. Стран-ног отсутствие крестьян. Очевидно, они отреагировали на появление его человека таким же образом, как и на его собственное. Они просто исчезли.
За тем, что раньше было воротами аббатства, Гэвин увидел разрушенные стены церкви. Несмотря на то, что значительная часть камня из стен, окружающих аббатство, по всей вероятности, использовалась для постройки деревни, каменное ограждение церкви возвышалось над остальными постройками. Тем не менее, отсутствие на ней крыши позволяло предположить, что церковь не использовалась по назначению уже многие годы. Сомкнутые в кольцо каменные строения, значительно более крепкие, чем соломенные лачуги деревни, располагались несколько в стороне от церкви. Приблизившись к ним, Гэвин увидел старую женщину.
Она сидела на камне возле костра, подбрасывая в огонь сухие ветки. Желтоватое пламя облизывало дно маленького горшка для приготовления пищи. Гэвин спешился, привязал поводья лошади к ветви низкорослого дуба и подошел, отметив, что женщина даже не подняла голову и никак его не поприветствовала.
– Добрый день вам, – любезно произнес Гэвин.
Взгляд старой женщины медленно и неохотно скользнул вверх и скептически прошелся по его лицу. Он ответил ей таким же оценивающим взглядом. На старухе было белое одеяние, а крест на кожаном ремешке вокруг шеи был единственным указанием на ее принадлежность к духовному сану. Ее открытый взгляд свидетельствовал о том, что она его не боится, а настороженное выражение лица давало понять, какие чувства за ним скрываются.
Он остановился возле костра и присел напротив нее.
– Хочу сказать, что ваше лицо – единственное приветливое человеческое лицо, которое я увидел с тех пор, как утром покинул Айронкросс.
Сузившийся взгляд и удивленно приподнятая вверх тонкая бровь заставили его тут же отказаться от своих слов.
– Хорошо, – исправился он. – Ваше лицо – это единственное лицо, которое я встретил со времени отъезда сегодня утром.
Она опустила глаза, полностью сосредоточив внимание на поддержании огня.
– Вы и есть Мать? – прямо спросил он.
– Да. – Ее голос был сильным и уверенным.
– Я Гэвин Керр, – сообщил он. – Я приехал из…
– Я знаю, кто вы, хозяин, – прервала она, пронзая его взглядом стальных глаз. Блеск, исходящий из их глубины, оставил у Гэвина впечатление, что ей известно гораздо больше, чем только его имя и положение.
Он мгновенно осознал, что Мать не из тех женщин, с которыми можно ограничиться короткой беседой, и не из тех, кому можно задавать вопросы. В ней было нечто особенное, и он инстинктивно чувствовал, что расположить ее к себе будет нелегкой задачей.
Однако суть состояла в том, что он хотел склонить ее на свою сторону. Она была первым человеком за пределами Айронкросса, с которым пересеклись его пути – Поскольку Мать являлась религиозным лидером этой местности, для Гэвина было очень важно, чтобы она признала его права как владельца окрестных земель. Из того, что ему рассказывали обитатели замка, было очевидно, что ключ к доверию местных крестьян лежит в кармане у Матери.
Ее внимание было полностью сосредоточено на приготовлении пищи. Пока она помешивала содержимое котелка, в голове Гэвина уже в который раз промелькнул образ Джоанны Макиннес. Было очень странно, что он не мог выбросить ее из головы. Этим утром, перед отъездом из замка Айронкросс, он поддался импульсу и вернулся в свою комнату только для того, чтобы снова взглянуть на ее портрет. Он вновь стоял там, куда вернул его Эдмунд, – на каминной полке.
Теперь Гэвин был абсолютно уверен, что никто из его людей не брал картину. Он знал, что троица его воинов получает большое удовольствие от обсуждения своих предполагаемых бравых поступков, но никогда не решится на подобные действия по отношению к своему хозяину. Тем не менее, эта история все еще оставалась для него загадкой. Было нечто необычное в действиях неизвестного, который пошел на подобный риск ради кражи картины и возвращения ее на то место, где она находилась раньше. Если рассуждать здраво, то эти действия казались совершенно бессмысленными.
Гэвин тряхнул головой и попытался отделаться от этих мыслей.
– Знаете, когда она приезжала сюда, то поступала точно так же, как и вы.
Слова Матери подобно удару молнии прервали размышления Гэвина. Его взгляд впился в серые выцветшие глаза старухи.
– Кто? – спросил он нетвердым голосом.
Мать глазами показала в сторону, откуда он приехал.
– Она всегда приезжала к нам в одиночестве, спускалась с холма, потом спрыгивала со своей кобылы, подходила к этому костру и молча садилась возле него. Именно так, как сейчас делаете вы.
«Каким образом она смогла узнать?» – терялся он в догадках. Почему она упомянула о Джоанне, которую он только что вспоминал? Ведь Матери известно, что он никогда не встречался с этой девушкой и даже не был с ней знаком. Он посмотрел на старуху сквозь пламя костра. Гэвин знал, что тот, кто умеет читать чужие мысли, может быть могущественным другом… и еще более могущественным врагом.
– Ваша душа испытывает муки, – добавила она. – Но ее душа страдала не менее глубоко, чем ваша.
Лицо Гэвина потемнело, глаза сузились. Что касается ее высказывания в отношении его, было понятно: он знал, что выражение лица выдает мрак, царящий в его душе. Но то, что она сообщила о Джоанне, встревожило его. Ведь на портрете блистали юность, счастье и надежда.
– Вы были ее наперсницей? – спросил он. – Ее советником?
– Для нее я была Матерью.
Эта короткая фраза была исчерпывающей, но не убедила его.
– Домашние слуги говорили мне, что она была счастлива, – настаивал он. – И к тому же…
– Те, кто хорошо ее знал, мертвы.
– И вы последний человек на земле, который может рассказать мне о ней больше?
– Нет, не последний, – загадочно ответила она, отрицательно качнув головой. – Но было время, когда она бежала из замка Айронкросс и скрывалась здесь. Да, мы провели несколько часов у этого огня… здесь, в аббатстве.
Взгляд Гэвина переместился на руки женщины, помешивающие уже закипавшее содержимое котелка.
– В чем была причина ее страданий?
Она взяла в руки деревянную чашку, но не ответила на вопрос.
– Как могла девушка ее возраста мучиться от печали столь же глубокой, как?.. – Гэвин замолчал.
– Такой же глубокой, как ваша собственная? – закончила она фразу. – Нет, лорд! Как может мужчина на вашем месте и в вашем положении мучиться так же, как она?
Она погрузила деревянную чашку в котелок. Протянув руку над костром, Мать предложила ему дымящуюся порцию. Гэвин принял ее.
– Как? – Он посмотрел ей прямо в глаза и вдруг, пораженный собственной откровенностью, произнес: – От горя!
Она взяла деревянную ложку и снова начала помешивать варево. Гэвин поднес чашку к губам.
– Мужчина, скрывающий свое горе, – сказала она, – не сможет найти от него лекарства.
Гэвин немного помолчал, подыскивая слова.
– Я не скрываю его. Я просто гадаю, существует ли средство, чтобы избавиться от него.
– Пока что вы не пытались его найти.
– Возможно, никакого средства и нет.
– А что будет, если я скажу, что у меня есть ответ?
Он молча смотрел на нее.
– Вы сможете мне поверить?
– Это какая-то нелепость!
– Вы мне просто не вeрите!
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать свои беды.
Его тон был слишком грубым даже для собственных ушей, но неожиданно он обнаружил, что глаза Матери смягчились и в них проскользнуло понимание.
– Научись плакать, вождь, и ты снова научишься смеяться.
Глядя на нее, Гэвин осознал, что она говорит так, будто знает его уже долгие годы. И несмотря на то что ему хотелось с ней поспорить, сам он прекрасно знал, что действительно скрывает свое горе под внешне свирепой личиной. Гэвин более пристально вгляделся в ее глаза. Со времен юношества он никогда не плакал, полагая, что если когда-нибудь проявит слабость, то вряд ли сможет остановиться.
Он посмотрел на чашку в своих руках, и его мысли вернулись к Джоанне и ее страданиям.
– О ком она горевала? – хрипло спросил он.
– Ответы на вопросы о Джоанне Макиннес ждут вас в замке.
Он покачал головой.
– Все, кто близко ее знал, те, кто мог бы рассказать о ней, мертвы. Вы сами это сказали.
Мать посмотрела ему прямо в глаза, и в ее пронзительном взгляде блеснула вспышка. Гэвин ждал, что она что-то скажет, но Мать молчала. Он поднес чашку к губам. Бульон был горячим и вкусным.
Шло время, но Мать продолжала молча пристально смотреть на него. Когда он допил бульон, она как-то странно нахмурилась.
– Не все! – наконец произнесла она. – Они не все умерли!
Гэвин ждал, надеясь услышать больше. Но старая женщина явно считала разговор оконченным. Она встала и подняла сумку, лежавшую на земле. Гэвин чувствовал, что его прогоняют, но не хотел уезжать. Поэтому он тоже встал и пошел рядом с ней. В течение следующих двух часов Гэвин сопровождал ее в прогулке по согретым солнцем склонам холмов, окружавших долину. Время, которое они провели вместе, напомнило ему о днях юности, проведенных в аббатстве Джедбург, расположенном на холмах, удивительно похожих на эти. Он не пытался заставить ее рассказать больше, и она, похоже, терпела его присутствие. Он помогал, если она позволяла, вытаскивать неподдающиеся корни растений, держал сумку. Когда они наконец достигли того места, где Гэвин с вершины холма видел крестьян, работавших на полях, он наклонился и взял в руку валявшуюся на земле мотыгу.
– Почему они прячутся?
– Они вам не доверяют, – сказала она. – Они боятся!
– Но почему?
Мать подняла на него серые глаза. Он чувствовал, как солнце яркими лучами греет его спину. Но она не сощурилась и не подняла руку, чтобы защититься от ярких лучей.
– Почему вы так доверчивы?
В ее голосе прозвучали резкие нотки, и Гэвин хмуро посмотрел на нее, пытаясь понять, какое отношение имеет ее вопрос к непреодолимому страху, который мог заставить всех жителей деревни скрыться при виде одного человека.
– Я сам решаю, кому можно доверять, – ответил Гэвин.
– Вы приняли бульон из моих рук и выпили его без колебаний.
– Я не мог отвергнуть жест гостеприимства, – возразил он.
– Но я ведь могла вас отравить!
– Да. Могли бы. Но я вам доверяю.
– Вы меня не знаете.
– И все равно я вам доверяю.
– Почему? – почти прошипела она. На ее морщинистом лице читалось явное разочарование.
– Потому что я не сделал ничего, чтобы навлечь на себя вашу враждебность. Потому что я хочу, чтобы мы жили в мире. Вы не убежали и не спрятались, как остальные. Вы остались и встретились со мной. Вы могли предполагать, что я приеду со злом. Но вы доверились мне, поэтому я доверяю вам.
– Это не доверие, болван вы этакий, – огрызнулась она. – Я не боюсь насилия ни с вашей стороны, ни со стороны любого другого. В моем возрасте я уже не страшусь смерти.
– И я тоже! – холодно парировал он.
Мать сдержала в себе то, что собиралась сказать, и они молча уставились друг на друга. Гэвин первым нарушил тягостную тишину.
– Я приехал в горы с миром. Я здесь для того, чтобы стать хорошим, заботливым хозяином этих земель, и мне нужно ваше доверие и доверие этих людей.
– Они вас боятся и ненавидят.
Эти жестокие слова прозвучали как пощечина, но Гэвин не стал обращать на них внимания.
– Я не сделал ничего, чтобы заслужить их ненависть.
– Вы, хозяин, может быть, и нет. А те, кто был до вас, – заслужили.
Гэвин молчал. Ему еще так много нужно было узнать об этих людях, о замке Айронкросс и о его прошлом. Когда он заговорил снова, его речь была отрывистой.
– Не в моих силах изменить прошлое. Я могу только повлиять на настоящее и позаботиться о будущем благополучии всех, кто живет на этих землях.
– Ха! Так вы думаете, что сможете влиять на настоящее? – Она подняла палец и ткнула его в грудь. – Вы не можете заставить нас прислушиваться к вам. Не можете, хозяин. Вам придется нести бремя вины своих предшественников. Уже слишком поздно, чтобы…
– Нет, Мать! – Гэвин резко оборвал речь старухи, взяв в свою огромную ладонь ее костлявые пальцы. Он знал, насколько легко было раздавить их, и видел по ее лицу, что она поняла, о чем он подумал. Но высокорослый гигант лишь мягко держал холодную руку старухи в своей, согревая ее теплом и энергией силы и молодости. – Нет, Мать. Я заслужу их уважение и доверие. И ваше тоже.
– Да, чтобы потом обмануть нас.
– Я не изменяю тем, кто мне доверяет, – прорычал Гэвин. – И в этом я клянусь!
Глава 7
Солнце уже скрылось за высокими стенами замка Айронкросс, когда Гэвин спустился с последнего холма в ущелье, а к тому времени, когда он достиг беспорядочной груды каменных глыб, лежавших у дороги, стало совсем темно. В наступивших сумерках скалы выглядели почти белыми, а странной формы нагромождение камней в теснине походило на сборище ужасных чудовищ.
Он никак не ожидал, что вернется так поздно. Но, направляясь утром в аббатство, он не подозревал и о том, что за один день узнает так много.
Мать, безусловно, была женщиной неординарной. Она обладала своеобразным грубоватым обаянием, которое подкупило Гэвина. Иногда откровенная манера ее высказываний была болезненной для восприятия, но тем не менее поучительной. На протяжении дня она высказывала суждения, которые в большей степени походили на загадки. Но Гэвин был уверен, что все, сказанное Матерью, было намеренно направлено на то, чтобы дать ему определенные подсказки относительно происхождения проклятия, которое, по общему убеждению, нависло над замком Айронкросс. После всего, что он сегодня услышал, Гэвин понимал, что истина, которую он искал, или, по крайней мере, большая ее часть, лежит в таинственном переплетении историй аббатства и предыдущих владельцев замка. Но в чем эта истина состояла, она ему так и не открыла.
Несмотря на ее упорство и нежелание отвечать на многие его вопросы, Гэвин почувствовал, что определенным образом ему удалось повлиять на настроение Матери. Хотя и было очевидным, что она отрицательно относилась к его предшественникам и пыталась перенести свое недоверие и на него, к вечеру старуха стала почти доброжелательной. И еще до наступления заката Гэвин сделал приятное открытие: он заметил нескольких работников, вернувшихся на поля. Их было очень мало, но на сегодня, по крайней мере, это уже был маленький успех.
Мысли Гэвина прервало странное поведение скакуна, который вдруг нервно замотал головой в том месте, где тропа сузилась. Он похлопал коня по шее, чтобы успокоить.
– Эй, Парис! – произнес он, обращаясь к животному. – Я уже вижу замок. Мы почти дома, старина, и хотя эти два прожорливых пса, Эдмунд и Питер, вероятно, уже слопали мой ужин, я абсолютно уверен, что для тебя у них найдется немного овса…
И в этот самый момент камень, достаточно большой, чтобы проломить Гэвину череп, задел его по плечу с силой, которой оказалось достаточно, чтобы сбросить гиганта с лошади прямо на выступ скалы у дороги.
Вскочив на ноги, Гэвин выхватил палаш из ножен и впился взглядом в темноту в поисках нападающего. Его испуганная лошадь скрылась во тьме, но он знал, что далеко она не убежит. Ничто теперь уже не нарушало тишину ночи, вокруг был сплошной мрак.
Он услышал стук собственного сердца, а в сознании всплыли слова предупреждения. Проклятие! На протяжении столетий ни один из владельцев замка Айронкросс не умер своей смертью. Гэвин тряхнул головой, возмущенный нахлынувшим суеверием. Он не должен допускать, чтобы подобный бред туманил разум и руководил его действиями.
Сделав несколько осторожных шагов по тропе, Гэвин присел возле упавшего камня и начал рассуждать. Один человек мог его поднять – в этом он был совершенно уверен. Двое могли легко бросить его, вероятно, даже довольно точно прицелившись. Один мужчина или даже женщина в состоянии скатить его с уступа. Гэвин чувствовал, как кровь стекает по лицу в том месте, которым он ударился о скальный выступ при падении.
Он спрятал палаш в ножны и вытащил кинжал. Зажав лезвие и зубах, Гэвин быстро проскочил к скалистому холму и начал карабкаться вверх. Холм довольно высоко поднимался над дном ущелья, и на нем было достаточно уступов, с которых мог упасть этот камень.
Ночь была тихой, и только Парис ржал и нетерпеливо бил копытами в нескольких футах ниже на тропе. Гэвин осторожно лез вверх, но оттуда не слышно было ни звука. Ему так и не удалось никого обнаружить. Хотя и было темно, но нигде не промелькнула тень, и Гэвин стал гадать, не упал ли этот камень без человеческой помощи.
На одном из выступов скалы он остановился и осмотрелся. Неподалеку мрачной громадой возвышался замок Айронкросс, и сейчас его владелец даже мог наблюдать, как часовой, двигаясь вдоль парапета, зажигает факелы. Подняв голову, Гэвин на секунду отвлекся, завороженно глядя на черный бархат неба, густо усыпанный бриллиантами звезд… Он решил, что подниматься выше не имеет смысла, по крайней мере без факела.
Положив кинжал обратно в ножны, Гэвин начал спускаться. Внизу он свистнул Парису, и могучий конь тут же прибежал на зов. С болезненным стоном опустившись в седло, хозяин направил лошадь к замку.
– Домой, парень, – скомандовал он и добавил: – И если в будущем ты снова первый почувствуешь призраков, то, будь уверен, я отнесусь к твоему предостережению более внимательно.
Джоанна вздрогнула, услышав скрип огромной дубовой двери.
Застигнутая врасплох в центре подземного склепа, молодая женщина в ужасе оглянулась. Никогда раньше Мать и ее послушницы не появлялись в замке в иную ночь, кроме полнолуния. Почему же они пришли сегодня? Именно в тот момент, который Джоанна выбрала для завершения своего плана возмездия.
Когда раздался металлический лязг старинного дверного замка, ее охватила паника. Понимая, что необходимо спрятаться, она бесшумно метнулась по каменному полу к темной нише возле похожего на алтарь стола. Масляная лампа, стоявшая на столе и горевшая ровным светом, представляла собой определенную угрозу, поскольку могла выдать ее местонахождение. Звуки шагов эхом разносились по туннелю, в то время как Джоанна замерла в своем потаенном убежище. Когда шаги затихли у входа в подземелье, девушка буквально вжалась в стену, затаив дыхание. Одна из широких колонн закрывала от нее дверь, но Джоанна почувствовала, что нарушитель ее владений был в одиночестве. Не слышно было ни разговоров, ни перешептываний, и этот визит явно не имел отношения к культовому собранию. Она продолжала ждать, но так и не услышала ни звука. Тот, кто стоял у входа, тоже ждал. Джоанна понимала, что, если пришелец войдет и устроит обыск, она неминуемо будет обнаружена. Эта мысль заставила ее положить руку на кинжал, висевший на поясе.
После мучительной паузы, длившейся, казалось, целую вечность, наконец раздались звуки удаляющихся шагов.
Подождав еще некоторое время и поняв, что никто не вернется, Джоанна облегченно вздохнула. Но почти сразу же ее охватило нарастающее беспокойство. Что-то здесь было не так. Если приходила женщина из аббатства, то почему она не зашла в склеп?
Выйдя из своего укрытия, Джоанна стала ломать голову над тем, что произошло. Кто еще мог использовать эту дубовую дверь, чтобы проникнуть в замок? Она знала наверняка, что туннели никогда не использовались для прохода домашними слугами или голодными крестьянами, ищущими убежища. С тех пор как Джоанна скрывалась здесь, единственными нарушителями ее спокойствия были только Мать и ее сподвижницы.
Молодая женщина огляделась, чтобы убедиться, что не оставила следов своего пребывания в этом месте, и тихо выскользнула из склепа. Она еще не закончила то, для чего пришла, но до следующего полнолуния оставалось около двух недель. Времени для тщательного планирования возмездия было вполне достаточно.
Стоя в кромешном мраке туннеля, окутывавшем ее со всех сторон, она стала вслушиваться в тишину. Справа от нее находились длинные, глубокие пещеры и проходы, расположенные под замком. Слева – дубовая дверь, которая была так близко и, казалось, манила ее к себе.
Она поддалась искушению и подошла к двери.
Джоанна знала, что большой железный ключ висит на гвозде, вбитом в каменную стену, и стала нерешительно его нащупывать. Ощутив в руках металлический холод старинного ключа, она вставила его в замок и повернула.
Глубоко вздохнув, Джоанна открыла дверь и, инстинктивно обернувшись, еще раз всмотрелась в темноту, оставшуюся позади. Ничего. Ни звука. Никаких признаков жизни. Она шагнула в открытую дверь и осторожно стала пробираться вперед. Вскоре туннель перешел в небольшую пещеру, и по мере расширения прохода она стала ощущать легкое дуновение прохладного ночного ветерка. Словно изголодавшийся бродяга, оказавшийся в конце концов за обеденным столом, Джоанна наполняла легкие свежим, пахнувшим вереском воздухом до тех пор, пока ей не стало казаться, что она вот-вот лопнет.
Внезапно она очутилась на открытом пространстве. Взглянув на небо, Джоанна подумала, что звезды никогда раньше не сияли так ярко, как сейчас. Она дышала полной грудью, ощущая, как холодный ветер мягко играет ее волосами. Джоанна думала, что ей никогда больше не удастся испытать эти ощущения. Подобно узнику, закованному в цепи в глубокой темнице, она приговорила себя к лишению свободы. Более шести месяцев она жила в лабиринтах замка Айронкросс, заживо похоронив себя в этом подземелье. И это была могила, из которой не было спасения. Этот приговор мог завершиться только ее смертью.
Она высоко подняла руки, позволяя нежному ночному воздуху ласкать тело.
Тихий свист и топот лошади, донесшиеся снизу, вывели ее из состояния мечтательной задумчивости. Джоанна глянула вниз через край скалы.
Это был он. Новый хозяин.
Она находилась достаточно близко к нему, чтобы услышать, как великан болезненно вскрикнул, садясь на лошадь.
Наблюдая за тем, как он направляется к замку, Джоанна успела оглянуться назад, во мрак туннеля, а затем снова посмотрела, вниз, на тропу. Поскольку ее глаза за последнее время хорошо приспособились к темноте, она видела достаточно четко, чтобы понять, что случилось. Посередине тропы лежал небольшой валун. Так, значит, тот, кто проходил мимо склепа, и сбросил камень со скалы…
Джоанна задумчиво смотрела, как владелец замка скрывается в ночи. Он снова избежал смерти.
«Но как долго ему удастся спасать свою жизнь от Зла, поселившегося в этом доме? – спрашивала себя Джоанна. – До новой полной луны?» Если удача не изменит ему до того времени, она сможет разрубить этот узел.
Джоанна дала себе обет впредь присматривать за ним. Она обязана это сделать.
Глава 8
Лицо хозяина замка, когда он входил в свою комнату, было довольно мрачным, но через несколько секунд, когда он стремглав вылетел из нее, оно выражало настоящее бешенство.
Двое воинов, сопровождавших хозяина до дверей комнаты, едва успели сделать несколько шагов обратно, как он появился снова. Разгневанный взгляд и искаженное лицо Гэвина Керра заставили Эдмунда и Питера поспешно отскочить в сторону и последовать за ним, когда он быстрым шагом двинулся в направлении южного крыла.
– Мы посоветовались, мой лорд, – пропыхтел Питер, едва поспевая за ним. – То есть Эдмунд и я. И мы решили, что путешествие по этим горам без сопровождения – не самый лучший вариант для такого человека, как вы.
– Да. Вот, например, эта ссадина на вашей голове, – вставил Эдмунд. – Что было бы, если бы вы оказались без сознания среди этих холмов…
– Вам не следовало ехать в одиночку, – добавил Питер.
– Точно. Мы подумали, что вы могли бы оказаться жертвой какой-нибудь дикой четвероногой твари, бродящей по окрестностям ночью.
– Конечно, обгладывать вашу жесткую старую тушу было бы тяжким испытанием для любого зверя, мой лорд, но… – Питер проглотил конец фразы, поймав устрашающий взгляд хозяина.
Пока эскорт тайком обменивался довольными ухмылками, Гэвин зажег свечу из настенного подсвечника и, продолжая хранить молчание, вел их в сторону коридоров, расположенных снаружи от южного зала. Большие кучи мусора были сложены во внутреннем дворе, но еще больше их было в самом южном крыле.
– Какого дьявола! – воскликнул Питер, когда они вошли в почти пустой зал.
Гэвин, опередив воинов, достиг середины зала и посмотрел на портрет Джоанны, висевший на уровне второго этажа от земли.
– Достань его, – резко приказал он, указывая на Эдмунда.
– Но, мой лорд, вы же видели, как я отнес его в вашу комнату этим утром. Клянусь кровью Христовой, люди работали здесь почти до темноты! И тут такое дело… как это возможно…
– Достань его и верни в мою комнату, – скомандовал Гэвин, шагнув теперь в сторону Питера.
Тот попятился, пока его широкие плечи не уперлись в дверной косяк.
– Клянусь душой моей матушки, мой лорд. Я никогда и пальцем не прикасался к этой… штуке. Это… точно. Это колдовство. Я присягаю, мой лорд. Пока вас не было, я даже… даже не смел зайти в вашу комнату.
С тем же мрачным выражением лица хозяин сунул свечу в руку растерянного воина и скрылся во мраке коридора.
Двое оставшихся уставились друг на друга в полном недоумении, а затем как по сигналу посмотрели на портрет.
– В первый раз, помнится, мне это показалось даже забавным, – тихо произнес Питер.
– Да, и мне тоже, – согласился Эдмунд. – Но не сейчас! Ты заметил выражение его лица?
– Заметил.
Оба довольно долго молча рассматривали картину.
– Вот ублюдок! – сказал Питер.
– Да, – подтвердил Эдмунд. – Но ловкая бестия!
– Хозяин поймает его.
– И тогда…
– Его смерть не будет слишком быстрой, – закончил мысль Питер. – Бедный ублюдок!
Компания – это было именно то, в чем он сейчас нуждался. Его сосед, граф Этол, должен был приехать на следующий день.
Рассеянно потирая рукой саднившее плечо, Гэвин следил за Маргарет, немой младшей сестрой управляющего, наливавшей в деревянную лохань бадью горячей воды, от которой шел густой пар. Кивком головы поблагодарив женщину, он, прежде чем раздеться, подождал, пока дверь в его комнату не закроется.
Этол… Только теперь Гэвин стал ощущать первые приступы сомнений относительно преимуществ владения замком в горах. Проявить гостеприимство в отношении такого человека, как Этол, было более суровым испытанием, чем те, к которым он привык. Приглашать этого чертова горца в свой дом! При дворе никогда не было секретом, что, за исключением четы Макферсонов, Гэвин Керр презирал их всех.
Четырнадцать лет назад, в кровавый памятный день, из-за этих предателей у Флодден Филд погиб в битве с англичанами король Джейми. Предположительно, не все они были виновны. Но достаточно многие из горских землевладельцев выступили в роли наблюдателей и спасовали именно в тот момент, когда были особенно нужны. Шотландия была обречена, и ее величайший со времен Брюса король убит во цвете лет.
Стаскивая рубашку, Гэвин слегка поморщился от боли: ушибленное плечо уже онемело. Оглядывая свои апартаменты и размышляя о том, что дала ему судьба, Гэвин понимал, что сейчас не время для воспоминаний о прошлых обидах. Рассудок подсказывал, что ему и так есть чем заняться, не добавляя междоусобицу с соседом к списку своих проблем. Итак, завтра он должен продемонстрировать свои лучшие манеры и на должном уровне оказать почести этому презренному псу Этолу и своре его приспешников. Он чувствовал, что найдет в себе силы совершить этот подвиг дипломатии.
Пока Гэвин снимал с себя последние предметы одежды, его взгляд был прикован к портрету Джоанны Макиннес. Опускаясь в деревянную лохань, Гэвин внезапно застыл, а затем, шагнув из теплой воды, пересек комнату и вернулся обратно, держа в руках свой палаш. Залезая в воду снова, он положил меч поперек опор огромной лохани и устроился поудобнее, чтобы хорошенько отмокнуть. Он опять разместил картину над каминной полкой и любовался ею, не уставая вглядываться в прекрасные черты. Он больше не допустит, чтобы картина исчезла. К тому же гораздо приятнее погрузиться в фантастические мечты, связанные с образом этой девушки, чем размышлять о приезде докучливых гостей.
Расслабляться в ванне, конечно, дело приятное, но завтра Гэвину предстояло сделать очень многое. Например, расспросить священника об истории аббатства. Нужно было получить больше информации о прошлом рода Макиннесов и их связях с графом Этолом.
Глаза Гэвина вновь стали изучать загадочную улыбку Джоанны Макиннес. Он хотел узнать как можно больше об этой молодой женщине и ее тайной печали, о которой упоминала Мать.
