Глава 10

Одежда водителя «ягуара» гармонировала с цветом автомобиля. Он был одет в серые фланелевые брюки, серые замшевые туфли, серую шелковую рубашку, серый галстук с металлическим отливом. Его лицо, покрытое загаром, словно отполированное вручную дерево, составляло разительный контраст с цветовой гаммой одежды. Даже с такого расстояния я видел, что он использовал свое лицо, как актер. Учитывал ракурсы, перспективу и то, как в улыбке ослепительно блестели его белые зубы. Он одарил Зинни широкой улыбкой.

Я сказал помощнику шерифа: — Это вроде не Джерри Холлман.

— Не-а. Докторишка из города.

— Грантленд?

— Кажется, его так зовут. — Он покосился на меня. — Вы в сыске по какой части? По разводам?

— Все помаленьку.

— А, кстати, кто из семьи нанял вас?

Мне не хотелось вдаваться в подробности, поэтому я придал лицу загадочное выражение и отошел. Д-р Грантленд и Зинни поднялись по крыльцу. Проходя в дверь, Зинни посмотрела ему в глаза. Она придвинулась к нему и коснулась его руки грудью. Той же рукой он обнял ее за плечи, отвернул от себя и подтолкнул в дом.

Стараясь не производить шума, я поднялся на веранду и подошел к раздвижной двери. Голос с осторожными модуляциями говорил:

— Ты ведешь себя опрометчиво. Не нужно привлекать к себе внимание.

— Нужно. Я хочу, чтобы все знали.

— Включая Джерри?

— Особенно Джерри. — Зинни нелогично добавила: — Его все равно нет дома.

— Скоро появится. Я обогнал его при выезде из города. Ты бы только видела, каким взглядом он меня проводил.

— Он не выносит, когда его обгоняют.

— Нет, в его глазах было нечто большее. Ты уверена, что не рассказала ему о нас?

— Клянусь.

— В таком случае, откуда это стремление, чтобы все знали?

— Я ничего не имела в виду. Только то, что люблю тебя.

— Тихо. Об этом молчок. Ты можешь все расстроить, а я только что практически уладил наше дело.

— Расскажи.

— Потом. Или, может быть, вообще не расскажу. Дело на мази, вот и все, что тебе следует знать. В любом случае все утрясется, если ты постараешься вести себя как разумный человек.

— Ты только скажи мне, что надо делать, и я сделаю.

— Ты должна помнить, кто ты и кто я. Я думаю о Марте. И тебе бы следовало.

— Да. Иногда я про нее забываю, когда я с тобой. Спасибо, что ты напомнил, Чарли.

— Не Чарли. Доктор. Зови меня доктором.

— Да, доктор. — Сказанное ею слово прозвучало эротически. — Один поцелуй, доктор. Мы так давно не виделись.

Видя, что его урок усвоен, доктор стал более податливым. — Если вы настаиваете, миссис Холлман.

Она застонала. Я прошел в угол веранды, ощущая себя немного задетым, ибо оживление Зинни, оказывается, предназначалось не мне. Я закурил утешительную сигарету.

Возле дома раздался переливчатый детский смех. Я наклонился над перилами, заглядывая за угол. Милдред и ее племянница перебрасывались теннисным мячиком. Марта ловить еще не умела. Милдред посылала ей мячик по земле, и девчушка кидалась за ним, как заправский игрок в бейсбол. Впервые за время нашего знакомства Милдред выглядела раскрепощенной.

За ними наблюдала седовласая женщина в цветастом платье, сидевшая в шезлонге в тени. Она воскликнула:

— Марта! Тебе нельзя переутомляться. И, смотри, не запачкай платье.

Милдред повернулась к пожилой женщине: — Пусть запачкает, если ей нравится.

Но игра была уже испорчена. Улыбнувшись хитренькой улыбкой, ребенок поднял мячик и забросил его за забор, окружавший лужайку. Мячик, подпрыгивая, исчез среди апельсиновых деревьев.

Женщина в шезлонге вновь повысила голос: — Вот видишь, что ты натворила, проказница — из-за тебя потерялся мячик.

— Проказница, — пронзительным голосом повторила девчушка и начала распевать: — Марта — проказница, Марта — проказница.

— А вот и нет, ты хорошая девочка, — сказала Милдред. — А мячик не потерялся. Я найду его.

Она направилась к калитке. Я открыл было рот, чтобы предостеречь ее не заходить в рощу. Но меня отвлекло происходящее за моей спиной на подъездной дорожке. Под колесами затормозившего автомобиля захрустел гравий. Я обернулся и увидел новый «кадиллак» сиреневого цвета с золотистой отделкой.

Вышедший из-за руля мужчина был одет в твидовый костюм. Его волосы и глаза обладали тем же оттенком, что и у Карла, но он выглядел старше, тучнее и короче. Его лицо раскраснелось от негодования, тогда как лицо Карла покрывала больничная бледность.

Зинни вышла на веранду встретить его. К сожалению, ее губная помада была смазана. Глаза лихорадочно блестели.

— Джерри, слава Богу, что ты приехал! — Драматическая нотка прозвучала фальшиво, и она понизила голос: — Я так волновалась, чуть не заболела. Где ты пропадал весь день?

Тяжело ступая, он поднялся на крыльцо и оказался с ней лицом к лицу. На каблуках Зинни была выше его. — И совсем не весь день. Я ездил в клинику повидать Брокли. Кто-то ведь должен был устроить ему заслуженную выволочку. Я высказал все, что думаю о порядках в больнице.

— Стоило ли тратить время, дорогой?

— Во всяком случае, я выговорился. Эти чертовы врачи! Получают деньги и... — Он большим пальцем ткнул в сторону автомобиля Грантленда: — Кстати, о врачах. Что он тут делает? Кто-нибудь заболел?

— Я полагала, ты знаешь. Я говорю о Карле. Разве Ости не остановил тебя на дороге и не рассказал?

— Машину его я видел, а самого — нет. А что с Карлом?

— Он на ранчо. У него оружие. — Увидев волнение на лице мужа, Зинни повторила: — Я полагала, ты знаешь. Мне казалось, ты потому и не едешь, что боишься Карла.

— Я его не боюсь, — сказал он, повысив голос.

— Боялся — в тот день, когда его увезли. И должен бояться после всего того, что он тебе наговорил. — Она добавила с неосознанной жестокостью, а, может, и не совсем неосознанной: — Я думаю, он хочет убить тебя, Джерри.

Он схватился руками за живот, словно она нанесла ему в это место удар. Руки его сжались в кулаки.

— Тебе бы хотелось этого, верно? Тебе и Чарли Грантленду?

Раздался шум раздвигаемой двери. Появился Грантленд, словно по вызову. Он произнес с наигранной веселостью: — Кажется, мне послышалось, что здесь склоняют мое имя. Как поживаете, м-р Холлман?

Джерри Холлман проигнорировал его. Он обратился к жене: — Я задал тебе простой вопрос. Что он здесь делает?

— Я дам простой ответ. У меня не было надежного человека под рукой, чтобы со спокойным сердцем отправить Марту в город. Поэтому я попросила д-ра Грантленда отвезти ее. Марта к нему привыкла.

Грантленд приблизился и встал за ее спиной. Она обернулась и мимолетно улыбнулась ему. Размазанная помада придала улыбке двойной смысл. Из этой троицы она и Грантленд являли собой органичную пару, — муж же стоял особняком. Словно не в состоянии вынести этого одиночества, он развернулся на каблуках, спустился с крыльца, выпрямив спину, и прошел в оранжерею.

Грантленд достал из нагрудного кармана серый носовой платок и вытер Зинни рот. Она подалась к нему навстречу.

— Не надо, — сказал он раздраженно. — Он уже в курсе. Ты ему наверняка рассказала.

— Я попросила его дать развод — ты знаешь — а он не круглый дурак. Ах, какое это имеет значение? — Она приняла фальшиво-самоуверенный или непринужденный вид женщины, совершившей прелюбодеяние и отмахнувшейся от прежней жизни с необычайной легкостью. — Может, Карл убьет его.

— Замолчи, Зинни! Даже в мыслях не...!

Его голос прервался. Он встретил меня взглядом и осекся. Затем повернулся на цыпочках, словно танцор. Под загаром проступил румянец. Выглядел он словно больной желтухой старик с глазами-буравчиками, однако доктор взял себя в руки и улыбнулся кривой, но самоуверенной улыбкой. При виде того, как выражение лица человека меняется так быстро и столь радикально, мне стало не по себе.

Я выбросил окурок сигареты, которую, казалось, курил уже целую вечность, и ответил ему улыбкой. Изнутри она ощущалась словно резиновая маска, а получилась застывшая гримаса. Джерри Холлман снял с меня ощущение неловкости, если я вообще в состоянии испытывать это чувство. Он торопливо вышел из оранжереи, держа в руках садовые ножницы. На его лице застыло сумрачное, отрешенное выражение.

Зинни увидела его и прижалась к стене. — Чарли! Берегись!

Грантленд обернулся в сторону Джерри, поднимавшегося по лестнице. Коротенький стареющий мужчина, который не выносил одиночества. В его глазах застыло выражение безысходного отчаяния. Он держал садовые ножницы обеими руками, и их лезвия блестели на солнце, словно двойной кинжал.

— Да-да, Чарли! — произнес он. — Берегись! Думаешь, удастся заполучить мою жену, а также мою дочку. Ничего не выйдет!

— У меня не было таких намерений, — произнес Грантленд с запинкой. — Мне позвонила миссис Холлман...

— Нечего прикидываться — «миссис Холлман». В городе ты ее не так называешь. Верно? — Джерри Холлман, стоявший на верхней ступеньке крыльца, широко расставив ноги, щелкнул садовыми ножницами. — Пошел вон, паршивая свинья! Если хочешь быть и дальше человеком, убирайся из моих владений и не приближайся к ним. Это касается и моей жены.

Грантленд натянул на лицо старческую маску. Он отодвинулся назад от угрожающих лезвий и, ища поддержки, взглянул на Зинни. Та стояла неподвижно, словно барельеф, прислонившись к стене, и в тени ее лицо казалось зеленым. Она попыталась разжать губы, и ей удалось сказать:

— Прекрати, Джерри. Ты ведешь себя глупо.

Джерри Холлман находился в таком взвинченном состоянии, что мог сорваться в любую секунду и совершить убийство. Настала пора остановить его. Отодвинув Грантленда плечом, я подошел к Холлману и велел положить ножницы на пол.

— Вы с кем разговариваете? — прошипел он.

— Вы м-р Джерри Холлман, не так ли? Я слышал, что вы человек разумный.

Он смотрел на меня набычившись. Белки его глаз были желтоватого оттенка из-за какого-то внутреннего недуга, — что-то с пищеварением или с совестью. В глубине зрачков появился проблеск некоего переживания. Испуг и стыд, так мне показалось. Его глаза выражали мучительный внутренний конфликт. Спустившись по ступенькам, он вернулся в оранжерею, со стуком захлопнув за собой дверь. Никто за ним не пошел.

Глава 11

За домом послышался шум голосов, словно там открылась еще одна дверь. Женские взволнованные голоса напоминали кудахтанье кур, на которых спикировал ястреб. Я сбежал по крыльцу и обогнул веранду. По лужайке навстречу шла Милдред, держа за руку маленькую девочку. За ними семенила миссис Хатчинсон, оглядываясь через плечо на апельсиновую рощу. Лицо ее было бледным, под стать седым волосам. Калитка в заборе распахнулась, но в проеме я никого больше не заметил.

Голос ребенка стал громким и пронзительным:

— Почему дядя Карл убежал?

Милдред повернулась, наклоняясь к ней.

— Какая разница, почему. Ему нравится бегать.

— Он сердится на вас, тетя Милдред?

— Нет, миленькая. Он просто играет в прятки.

Милдред подняла глаза и увидела меня. Она коротко покачала головой, чтобы я не говорил ничего, что могло бы испугать ребенка. Мимо меня пронеслась Зинни и подхватила Марту на руки. Помощник шерифа Кармайкл, очутившись рядом, достал из кобуры револьвер.

— Что случилось, миссис Холлман? Вы его видели?

Она кивнула, но говорить не стала, дожидаясь, пока Зинни отведет девочку. Лоб Милдред блестел от пота, она запыхалась. Я заметил мячик в ее руке.

Седовласая женщина заработала локтями, пробиваясь в середину группы. — Я видела, как он крался между деревьев. Марта тоже видела его.

Милдред повернулась к ней. — Он не крался, миссис Хатчинсон. Он подобрал мячик и принес мне. — Она показала мячик, словно тот являлся важным доказательством безобидности ее мужа.

Миссис Хатчинсон сказала: — Я с роду так не пугалась. Я рта не могла раскрыть, не говоря уж о том, чтобы закричать.

Помощник шерифа потерял терпение. — Спокойно, женщины. Давайте с самого начала и по порядку. Да побыстрей. Он угрожал вам, миссис Холлман? — пытался напасть?

— Нет.

— Он что-нибудь говорил?

— Говорила в основном я. Я постаралась убедить Карла явиться в дом и сдаться. А когда он не согласился, я обняла его, чтобы удержать. Но Карл слишком сильный для меня. Он вырвался, а я побежала за ним. Но его было не догнать.

— Он показывал свой револьвер?

— Нет. — Она опустила взгляд на револьвер Кармайкла. — Пожалуйста, не стреляйте, если встретите моего мужа. Я не верю, что он вооружен.

— Там видно будет, — уклончиво произнес Кармайкл. — Где это все произошло?

— Пойдемте, я покажу.

Она повернулась и направилась к открытой калитке, двигаясь с сосредоточенно-бесстрашным видом. Казалось, ее ничто не могло остановить. Внезапно она рухнула на колени и упала боком на лужайку — маленькая фигурка в темной одежде с рассыпавшимися волосами. Из руки выкатился мячик. Кармайкл опустился рядом и закричал, словно рассчитывая, что крик может заставить ее ответить:

— В какую сторону он пошел?

Миссис Хатчинсон махнула рукой по направлению к роще. — Туда, прямо, в сторону города.

Молодой помощник шерифа вскочил на ноги и помчался к калитке. Я побежал за ним, смутно надеясь предотвратить насилие. Земля под деревьями оказалась глинистой, мягкой и влажной от полива. Я никогда не был хорошим бегуном. Помощник шерифа скрылся из виду. Вскоре затих и топот его ног. Я замедлил ход и остановился, проклиная свои стареющие ноги.

Моя перепалка с собственными ногами была нашим сугубо личным делом, поскольку, так или иначе, бегом ничего нельзя было добиться. Когда я подумал об этом, до меня дошло, что человек, хорошо знакомый с местностью, может неделями скрываться на огромном ранчо. Для поисков понадобятся сотни людей, чтобы найти его среди рощ, каньонов и пересохших ручьев.

Я пошел назад тем же путем, придерживаясь своих следов. Пять моих больших шагов при ходьбе равнялись трем шагам при беге. Я пересек цепочки чужих следов, но не мог определить, кому они принадлежали. Идентификация следов не была моей сильной стороной.

После долгого утра, проведенного со многими людьми, мне нравилось гулять одному в зеленой тени. Над головой, среди крон деревьев, петлял ручеек голубого неба. Я внушал себе, что спешить незачем, что опасность на время отодвинута. В конце концов, Карл ведь никому не причинил вреда.

Возвращаясь к утренним эпизодам и размышляя, я постепенно замедлял свой шаг. Брокли, вероятно, сказал бы, что я подсознательно сбавил обороты, ибо не хотел возвращаться в этот дом. Похоже, Милдред не так уж ошибается, утверждая, что дом может заставить людей ненавидеть друг друга. Дом, или деньги, которые он олицетворял, или каннибальские семейные аппетиты, которые он символизировал.

Я забежал дальше, чем предполагал, примерно на треть мили. Наконец среди деревьев показался дом. Двор был пуст. Стояла удивительная тишина. Одна из стеклянных дверей была распахнута. Я вошел. Столовая производила странное впечатление, словно не использовалась людьми и не предназначалась для них, наподобие комнат в музеях, отгороженных от посетителей шелковым шнуром: Провинциальный Калифорнийско-испанский Стиль, Доатомная Эра.

Гостиная, с ее журналами, немытыми бокалами и мебелью в стиле голливудского кубизма, имела такой же необжитой вид.

Я пересек коридор и, открыв дверь, очутился в кабинете, заставленном полками с книгами и ящиками для картотеки. Жалюзи были опущены. В помещении стоял затхлый запах. На одной стене висел темный портрет лысого старика, написанный масляными красками. С худого хищного лица на меня сквозь полумрак смотрели его глаза. Сенатор Холлман, решил я. Я закрыл дверь, оставив его наедине с самим собой.

Я обошел весь дом и лишь на кухне наконец-то обнаружил два человеческих существа. За обеденным столом сидела миссис Хатчинсон с Мартой на коленях. От звука моего голоса пожилая женщина вздрогнула. За те сорок пять минут, что мы не виделись, лицо ее осунулось. Глаза глядели холодно и осуждающе.

— А потом что? — спросила Марта.

— Потом маленькая девочка пришла домой к этой доброй старушке, и они стали пить чай и есть булочки, — Миссис Хатчинсон выразительно взглянула на меня, и я понял, что мне советуют помолчать. — Булочки и шоколадное мороженое, и старушка прочла маленькой девочке сказку.

— А как звали эту девочку?

— Марта, как и тебя.

— Она не могла есть шоколадное мороженое из-за аллергии.

— Они ели мороженое с ванилью. И мы тоже будем, а наверх положим клубничное варенье.

— А мамочка придет?

— Не сразу. Она придет позже.

— А папочка придет? Не хочу, чтобы папочка приходил.

— Папочка не... — Голос миссис Хатчинсон сорвался. — Вот и конец сказки.

— Расскажи еще что-нибудь.

— У нас нет времени. — Она ссадила ребенка с колен. — Беги в гостиную и поиграй.

— Я хочу пойти в оранжерею. — Марта подбежала к внутренней двери, которая вела из дома в оранжерею, и затрясла дверной ручкой.

— Нет! Не ходи туда! Вернись!

Напуганная тоном женщины, Марта неохотно вернулась.

— Что случилось? — спросил я, хотя мне показалось, что я уже знаю. — Где все?

Миссис Хатчинсон указала на дверь, которую только что пыталась открыть Марта. За дверью слышался приглушенный гул голосов, словно гудел пчелиный рой. Миссис Хатчинсон тяжело поднялась и поманила меня. Чувствуя на себе неотрывный взгляд детских глаз, я подошел к ней вплотную. Она сказала:

— М-ра Холлмана з-а-с-т-р-е-л-и-л-и. Он м-е-р-т-в.

Чтобы ребенок не понял, миссис Хатчинсон произнесла слова по буквам.

— Не надо по буквам! Не хочу, чтобы по буквам!

В порыве обиды ребенок вихрем вклинился между нами и ударил пожилую женщину по бедру. Миссис Хатчинсон притянула девочку к себе. Марта застыла в неподвижности, уткнувшись лицом в цветастое платье и обняв крошечными белыми ручками могучие ноги няни.

Я оставил их и прошел через внутреннюю дверь. Неосвещенный коридор со стеллажами вдоль стен заканчивался рядом ступеней. Спотыкаясь в темноте, я спустился по ним и оказался перед второй дверью, которую открыл. Край двери мягко ударился о чьи-то ноги. Их владельцем оказался шериф Остервельт. Он недовольно фыркнул и обратился ко мне, держа руку на кобуре.

— А вы куда направились?

— Хочу пройти в оранжерею.

— Вас не приглашали. Это официальное расследование.

Я заглянул через его плечо в оранжерею. В центральном проходе, между рядами густо растущих орхидей, стояли Милдред, Зинни и Грантленд, сгрудившись вокруг тела, которое лежало лицом вверх. Лицо закрывал серый шелковый носовой платок, но я знал, чье это тело. Мохнатый ворс твидового костюма Джерри, полнота и беззащитность делали его похожим на мертвого плюшевого медвежонка.

Склонившаяся над ним Зинни, не успевшая переодеться, выглядела нелепо в своем белом нейлоновом пеньюаре с оборками. Без косметики лицо ее было почти столь же бесцветным, как и ее наряд. Милдред стояла рядом с ней, глядя вниз на земляной пол. Чуть поодаль, опершись на ящик с рассадой, стоял д-р Грантленд, сдержанный и настороженный.

Зинни обратилась к шерифу, не меняя застывшего выражения лица: — Пусть войдет, если хочет, Ости. Нам может понадобиться и его помощь.

Остервельт сделал так, как она сказала, и сделал это смиренно, с почтительной готовностью. Я вспомнил о том простом факте, что Зинни только что унаследовала холлмановское ранчо и ту власть, которую дает владение им. Грантленду, казалось, напоминания не требовались. Он придвинулся и зашептал что-то ей на ухо; в повороте его головы сквозило нечто собственническое.

Она бросила на него косой предупреждающий взгляд, от которого он осекся, и отодвинулась от него. Под влиянием порыва чувств — по крайней мере, с того места, где я стоял, это выглядело порывом — Зинни обняла Милдред и крепко прижалась к ней. Милдред хотела было оттолкнуть ее, но затем прильнула к Зинни и закрыла глаза. Дневной свет, проникавший сквозь выкрашенную в белый цвет стеклянную крышу, безжалостно падал на лица женщин, которых породнило горе.

Остервельт упустил этот эпизод, который занял секунду. Он возился с крышкой стального ящика, стоявшего на рабочем столе. Открыв ее, он вынул маленький револьвер.

— О'кей, значит, вы хотите помочь. Взгляните-ка на эту штуку.

Это был небольшой револьвер с коротким дулом, приблизительно 25-го калибра, изготовленный, вероятно, в Европе. Рукоятка была отделана перламутром и украшена филигранью из серебра. Женское оружие, не новое: серебро потускнело. Я никогда не видел данного револьвера или ему подобного и прямо об этом сказал.

— Миссис Холлман, миссис Карл Холлман сказала, что утром у вас были неприятности с ее мужем. Он украл вашу машину, это верно?

— Да, он взял ее.

— При каких обстоятельствах?

— Я отвозил его обратно в больницу. Он явился ко мне домой рано утром, рассчитывая заручиться моей поддержкой. Я прикинул, что лучше всего уговорить его вернуться обратно. Но мой план дал осечку.

— Что же произошло?

— Он захватил меня врасплох — напал на меня.

— Надо же, — Остервельт ухмыльнулся. — Он пустил в ход этот маленький револьвер?

— Нет. Я не видел у него никакого оружия. Мне думается, Джерри Холлмана убили из этого револьвера.

— Верно мыслите, мистер. И это именно тот револьвер, который был у его брата, судя по описанию Сэма Йогана. Доктор нашел револьвер рядом с телом. Найдены две гильзы, в спине трупа две раны. Доктор утверждает, что он скончался мгновенно, да, доктор?

— Через несколько секунд, я бы сказал, — Грантленд говорил хладнокровно, профессионально. — Внешнего кровоизлияния не было. Я думаю, что одна из пуль вошла в сердце. Конечно, для установления точной причины смерти потребуется вскрытие.

— Это вы обнаружили тело, доктор?

— Да, фактически я.

— Меня интересуют именно факты. Что вас привело в оранжерею?

— Выстрелы, разумеется.

— Вы их слышали?

— И очень отчетливо. Я переносил одежду Марты в машину.

Зинни сказала устало: — Мы все слышали их. Сначала я подумала, что Джерри... — Она замолчала.

— Что Джерри... продолжайте, — сказал Остервельт.

— Да нет, ничего. Ости, неужели мы должны снова пройти через всю эту пустую болтовню? Я очень хочу поскорее отослать Марту из дома. Бог знает, как все это на ней отразится. И не будет ли больше толку, если вы ускорите поимку Карла.

— По моему распоряжению к его розыску подключены все свободные люди отделения. Я не могу уйти отсюда, пока не прибудет заместитель следователя по делам о насильственной смерти.

— Значит, мы должны ждать?

— Не обязательно здесь, если вас угнетает это место. Впрочем, я думаю, что вам следует оставаться в доме.

— Я сообщил вам все, что знаю, — сказал Грантленд. — И потом меня ждут пациенты. Вдобавок, миссис Холлман попросила отвезти ее дочь и домоправительницу в Пуриссиму.

— Ну хорошо. Поезжайте, доктор. Спасибо за помощь.

Грантленд вышел в заднюю дверь. Зинни и Милдред двинулись по траурному проходу между рядами цветов, бронзовых, зеленых и кроваво-красных. Они шли, обнявшись, и вошли в дверь, ведущую на кухню. Не успела закрыться дверь, как одна из женщин разразилась рыданиями.

Звуки горя безлики, и я не мог определить, кто из них плакал. Но я подумал, что, наверное, Милдред. Ее страдания были самыми худшими. Они длились долгое время, продолжаясь и сейчас.

Глава 12

Задняя дверь оранжереи открылась, и вошли двое. Один из них оказался энергичным помощником шерифа, которому так хорошо удавался бег по пересеченной местности. Рубашка Кармайкла потемнела от пота, и он тяжело дышал. Второй был японец неопределенного возраста. Увидев на полу мертвого человека, он снял перепачканную матерчатую шляпу и застыл, склонив голову. Его редкие седые волосы стояли на голове торчком, словно намагниченная железная проволока.

Помощник шерифа нагнулся и, приподняв с лица убитого серый носовой платок, глубоко вздохнул.

— Глядите, Кармайкл, да хорошенько, — сказал шериф. — Вам была поручена охрана этого дома и его жильцов.

Кармайкл выпрямился, сжав губы. — Я сделал все от меня зависящее.

— В таком случае вы не сделали ничего. Ради Христа, куда вы пропали?

— Я начал преследовать Карла Холлмана, но в роще потерял его. Наверное, он покружился поблизости и вернулся сюда. За бараком я налетел на Сэма Йогана, и он сказал, что слышал выстрелы.

— Вы слышали выстрелы?

Японец кивнул. — Да, сэр. Два выстрела. — У него был неуклюжий деревенский выговор, и он плохо выговаривал звук "с".

— Где вы были, когда услышали их?

— В бараке.

— Оранжерея оттуда видна?

— Только задняя дверь.

— Наверняка он ускользнул в заднюю дверь. Грантленд прошел через переднюю дверь, а женщины через боковую. Вы видели, как он входил или выходил?

— Кто? М-р Карл?

— Вы знаете, что я имею в виду именно его. Так видели?

— Нет, сэр. Никого не видел.

— А вы вообще смотрели туда?

— Да, сэр. Я выглянул из барака.

— Но вы не пошли в оранжерею посмотреть?

— Нет, сэр.

— Почему? — Гнев шерифа, словно раздутый переменчивым ветром костер, обрушился теперь на Йогана. — Ваш хозяин лежал здесь убитый, а вы и пальцем не пошевелили.

— Я выглянул в дверь.

— Но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему или задержать преступника.

— Наверное, он перепугался, — сказал Кармайкл. Чувствуя, что гнев начальника обошел его стороной, он осмелел.

Йоган смерил помощника невозмутимо-презрительным взглядом. Он вытянул руки, держа их параллельно и близко одну от другой, словно отмеряя границы своей осведомленности.

— Я слышу два револьвера — два выстрела. Ну и что? Я вижу оружие по утрам постоянно. Может, идет охота на перепелок?

— Ладно, — мрачно сказал шериф. — Вернемся к нынешнему утру. Вы сказали, что м-р Карл ваш очень хороший друг, и поэтому вы его не боитесь. Это верно, Сэм?

— Вроде бы. Да, сэр.

— А насколько хороший друг, Сэм? Вы позволили бы ему застрелить брата и скрыться? Настолько хороший?

Йоган улыбнулся, показывая передние зубы. Его улыбка могла означать все, что угодно. Узкие черные глаза были непроницаемыми.

— Отвечайте, Сэм.

Йоган сказал, продолжая улыбаться: — Очень хороший друг.

— А м-р Джерри? Он тоже был хорошим другом?

— Очень хороший друг.

— Хватит валять дурака, Сэм. Ты всех нас ненавидишь, ведь так?

Йоган бессмысленно осклабился, и голова его стала похожа на улыбающийся желтый череп.

Остервельт повысил голос:

— А ну-ка, кончай лыбиться, оскалился, словно мертвец. Тебе не удастся нас одурачить. Тебе не нравлюсь я, не нравится семья Холлманов. Какого черта ты тогда вернулся сюда, не пойму.

— Мне нравится место, — сказал Сэм Йоган.

— Ну конечно, тебе нравится место. Ты думал, что сможешь обдурить сенатора и вернуть свою ферму?

Старый японец не ответил. Он выглядел так, словно ему стало стыдно, но не за себя. Я понял, что он — один из тех фермеров-японцев, которых сенатор выселил во время войны, скупив предварительно их земли. Еще я понял, что Остервельт нервничает, словно присутствие японца кого-то в чем-то обвиняет. Обвинение требовалось переадресовать.

— А ты случаем не сам застрелил м-ра Джерри Холлмана?

Улыбка Йогана стала презрительной.

Остервельт подошел к рабочему столу и взял в руки револьвер, отделанный перламутром. — Подойди-ка, Сэм.

Йоган не шелохнулся.

— Подойди, я сказал. Я не причиню тебе вреда. Мне следовало бы выбить твои большие белые зубы и затолкать их в твою грязную желтую глотку, но я не стану этого делать. Подойди.

— Вы слышали, что сказал шериф? — спросил Кармайкл и толкнул маленького человечка в спину.

Йоган сделал шаг вперед и застыл в неподвижности. Из-за своего упорства его тщедушная фигура стала центром внимания. За неимением лучшего, я подошел к нему и встал рядом. От него слабо пахло рыбой и землей. Так и не дождавшись, шериф подошел к японцу сам.

— Узнаешь револьвер, Сэм?

Йоган с еле слышным свистом втянул в легкие воздух — он удивился. Он взял в руки револьвер и стал внимательно изучать оружие, разглядывая его с разных сторон.

— Смотри, не проглоти. — Остервельт выхватил у него револьвер. — Это тот самый револьвер, что был в руках у Карла?

— Да, сэр. Я так думаю.

— Он наставлял его на тебя? Угрожал им?

— Нет, сэр.

— Тогда как же ты мог его разглядеть?

— Мне показал его м-р Карл.

— Вот так запросто подошел к тебе и показал оружие?

— Да, сэр.

— Он что-нибудь сказал?

— Да, сэр. Он сказал: «Привет, Сэм, как поживаешь, рад тебя видеть». Очень вежливо. Ах да, он еще сказал: «Где мой брат?» Я ответил, что брат поехал в город.

— Да не про то, про оружие что-нибудь говорил?

— Спросил, узнаю ли я револьвер. Я сказал, что да.

— Вы узнали его?

— Да, сэр. Это револьвер миссис Холлман.

— Которой миссис Холлман?

— Старой леди, жены сенатора.

— Револьвер принадлежал ей?

— Да, сэр. Она, бывало, выходила с ним на задний двор пострелять в черных дроздов. Я говорил ей, что лучше приобрести дробовик. Нет, сказала она, она не хочет попадать в птиц. Пусть живут.

— Наверное, это было давно.

— Да, сэр, лет десять-двенадцать назад. Когда я вернулся на ранчо и разбил для нее сад.

— Что стало с револьвером?

— Не знаю.

— Карл говорил, как он раздобыл его.

— Нет, сэр. Я не спрашивал.

Слова из тебя не вытянешь, сукин ты сын, Сэм. Ты знаешь, что это такое?

— Да, сэр.

— Почему ты мне не рассказал все это сегодня утром?

— Вы не спрашивали.

Шериф возвел глаза к стеклянной крыше, словно моля о милосердии и помощи в постигшем его несчастьи. Единственным видимым результатом явился приход круглолицего молодого человека в сверкающих очках без оправы, одетого в синий лоснящийся костюм. Мне не потребовалась интуиция, чтобы распознать в нем помощника следователя по особо важным делам. Он имел при себе черную медицинскую сумку и осторожное хорошее настроение человека, профессией которого является смерть.