Глава 9

Через час я уже сидел на кровати в мотеле. Теперь я уже ничего больше не мог сделать, разве что усугубить неприятности, обратившись за информацией к местным властям. В мозгу продолжали прокручиваться возможные варианты моих ошибок: я не оставил Бегли-Макги, не поймал человека из Невады.

Усилием воли я попытался отогнать навязчивые образы и заставил себя думать о Зеноне, который утверждал, что Ахиллес никогда не догонит черепаху. Это была умиротворяющая идея, если поставить себя на место черепахи, а впрочем, может быть, и Ахиллеса.

У меня в сумке была пинта виски. Доставая ее, я вспомнил об Арни Уолтерсе, своем коллеге, с которым мы вместе немало выпили. Я набрал номер его офиса, который, к счастью, находился в гостиной его дома. Арни я застал.

— Детективное агентство Уолтерса, — произнес он ленивым ночным голосом.

— Это Лу Арчер.

— А-а, ну это совсем другое дело. Я даже еще не собирался ложиться, так, пижаму примерял.

— С чувством юмора у тебя всегда было не в порядке, так что можешь не острить. Мне нужна небольшая услуга, отплачу при первой возможности.

Я услышал щелчок магнитофона и начал рассказывать о смерти Элен.

— Через пару часов после убийства человек, который меня интересует, вышел из дома убитой и уехал на черной или темно-синей машине с откидным верхом, я думаю — одна из последних моделей «форда» с невадским номером. Мне кажется, первые четыре знака я разобрал...

— Почему кажется?

— Было темно и к тому же туман. По-моему, первые четыре знака ФТ 37. Это молодой парень атлетического телосложения, рост пять футов одиннадцать дюймов, одет в темное пальто и темную фетровую шляпу. Лицо я не разглядел.

— Давно был у окулиста?

— Арни, не будь дебилом, ну хоть ненадолго.

— Говорят, взрослые граждане Соединенных Штатов теперь могут абсолютно бесплатно проходить обследование на глаукому.

Арни был старше меня, но очень не любил, когда ему об этом напоминали.

— Послушай, что с тобой случилось? Неприятности с женой?

— Никаких неприятностей, — откликнулся он жизнерадостно. — Она ждет меня в постели.

— Скажи Филис, что я люблю ее.

— Я скажу ей это от своего имени. Если мне удастся что-нибудь выяснить, хотя это и сомнительно, учитывая фрагментарность сведений, где тебя искать?

— Я остановился в мотеле в Пасифик-Пойнт. Но лучше позвони ко мне в Голливуд и запиши информацию на автоответчик.

Он сказал, что так и сделает. Повесив трубку, я услышал легкий стук в дверь. Это был Алекс. Он натянул брюки поверх пижамы.

— Я услышал ваш голос.

— Да, я звонил по телефону.

— Не помешаю?

— Нет. Заходи и выпей.

Он вошел в комнату с такой осторожностью, будто она была заминирована. Вообще за последние несколько часов движения его стали очень осторожными. Он был бос и передвигался по ковру абсолютно бесшумно.

На полке в ванной стояли два стакана, обернутые пергаментом. Я развернул их и налил виски. Мы сели на кровать и выпили, глядя друг на друга, как двойники, разделенные тонким слоем стекла.

Я чувствовал, насколько мы не похожи. Он был молод и неопытен, как раз в том возрасте, когда все причиняет боль.

— Я собирался звонить отцу, — сказал Алекс. — А теперь не знаю, делать ли это.

Мы помолчали.

— Может, он и не станет повторять «я же говорил, я же предупреждал», но смысл все равно будет такой. Семь раз отмерь, один раз отрежь, и прочая чушь в этом же роде. Дураки всегда впереди там, где даже святые осмотрительны...

— Ну, я думаю, это высказывание можно переиначить.

Святые всегда впереди там, где дураки осмотрительны. Хотя лично я не знаком со святыми.

— Считаете меня дураком?

— Ты вел себя очень хорошо.

— Спасибо, — холодно ответил он. — Даже если это и не соответствует действительности.

— Тем не менее это действительно так. И я знаю, что тебе было непросто.

Виски и моя искренность расплавили стеклянную стену между нами.

— Самое страшное было, — сказал он, — оставить ее в больнице. У меня было такое ощущение, что я... понимаете, предаю ее. Место очень похоже на что-то из Данте — плач, стоны... Долли такой нежный человек. Не представляю, как она это вынесет.

— И тем не менее, я полагаю, ей там будет лучше.

— Вы действительно думаете, что она сошла с ума?

— Какая разница, что я думаю? Завтра мы узнаем мнение специалиста. Совершенно очевидно, она временно не в себе. Я видел людей в гораздо худшем состоянии, и они выздоравливали.

— Значит, вы считаете, она поправится?

Он схватился за мою фразу, как за летящую трапецию, которая могла вырвать его из полной безнадежности и вернуть к надежде. Впрочем, я не хотел, чтобы он слишком в ней укреплялся.

— Меня больше волнует юридическая сторона дела, а не медицинская.

— Неужели вы действительно думаете, что она убила эту свою подругу, Элен? Я знаю, что она сама призналась, но ведь это невозможно! Понимаете, я знаю Долли. В ней нет ни капли агрессивности. Она удивительно добрый человек. Не может убить паука.

— Алекс, я только сказал, что эта возможность не исключена. И я хотел, чтобы Годвин знал об этом с самого начала. Он может очень многое сделать для твоей жены.

— Моей жены, — удивленно повторил Алекс, словно пробуя эти слова на вкус.

— Она твоя законная жена. Но это еще не значит, что я тебя к чему-то принуждаю. У тебя всегда есть выход, и ты можешь им воспользоваться.

Стакан подпрыгнул в его руке. Мне показалось, будто он с трудом сдержался, чтобы не выплеснуть виски мне в лицо.

— Я не брошу ее в беде. А если вы считаете, что именно это я должен сделать, то можете катиться ко всем чертям.

Только теперь я окончательно понял, как он мне нравится.

— Просто тебе необходимо знать об этом. Многие на твоем месте именно так и поступили бы.

— Я не из них.

— Так я и думал.

— Отец меня, конечно, назвал бы дураком, но мне все равно, виновна она или нет. Я остаюсь.

— Это будет немало тебе стоить.

— А, так вам нужны деньги?

— Дело не во мне. Я могу подождать. Впрочем, как и Годвин. Я просто думаю о дальнейшем. Возможно, завтра тебе потребуется опытный адвокат.

— Зачем? — Он был славный малый, но соображал замедленно.

— Судя по сегодняшнему вечеру, можно смело сказать, что основная трудность будет заключаться в том, чтобы не дать Долли оговорить себя. А это значит, что она ни в коем случае не должна попасть в руки властей, то есть ее нужно держать в каком-то недосягаемом для них месте, где к тому же за ней будут ухаживать соответствующим образом. В этом деле может помочь хороший адвокат. Обычно в уголовных делах адвокаты не любят работать бесплатно.

— Вы действительно думаете, что это так серьезно... что она в такой опасности? Или просто пытаетесь запугать меня?

— Сегодня вечером я разговаривал с местным шерифом, и мне очень не понравилось, как заблестели его глаза, когда дело дошло до Долли. Шериф Крейн не дурак. Он прекрасно понял, что я рассказал ему не все. А когда он сам докопается до семейной предыстории, он вцепится в Долли изо всех сил.

— Семейной предыстории?

— Да, до того, что ее отец убил ее мать. — Взваливать на него еще и это было жестоко. И все же лучше ему услышать это от меня, чем от мерзостного существа, выползающего в три часа ночи из-под подушки и называющегося нашим подсознанием. — Как я понял, он был осужден здесь, здесь и проходил процесс. Вероятно, шериф Крейн участвовал в сборе улик для вынесения обвинения.

— И история словно повторяется. — Теперь в голосе Алекса звучал страх. — Я правильно расслышал? Значит, вы сказали, что этот Чак Бегли, человек с бородой, ее отец?

— Кажется, да.

— С него все и началось, — произнес он словно про себя. — После его прихода в воскресенье она ушла. Как вы думаете, что произошло между ними?

— Не знаю, Алекс. Может, он угрожал ей за то, что она свидетельствовала против него. Как бы там ни было, он напомнил ей прошлое. И она не смогла соединить весь ужас прошедшего со своим счастливым замужеством, потому и убежала.

— Все равно не понимаю, — произнес он. — Как у Долли может быть такой отец?

— Ну, я не генетик. Но мне известно, что большинство непрофессиональных убийц не соответствуют уголовному типу. Я собираюсь получше все разузнать об этом Бегли-Макги и связанном с ним убийстве. Подозреваю, что у тебя бесполезно спрашивать, не рассказывала ли Долли что-нибудь об этом?

— Она никогда даже словом не обмолвилась о своих родителях, кроме того, что они умерли. Теперь я понимаю почему. И я не виню ее... — Он оборвал себя и затем продолжил: — за то, что она мне не рассказала всего.

— Она с лихвой компенсировала это сегодня вечером.

— Да. Ну и денек. — Он помотал головой, словно пытаясь уложить все события в должной последовательности. — Мистер Арчер, скажите мне правду. Вы верите ей, верите, что она виновата в смерти этой женщины? И своей матери?

— Я не помню даже половины того, что она говорила.

— Это не ответ.

— Я думаю, кое-какие ответы мы получим завтра. В этом мире все очень сложно. А самая сложная штука — человек.

— Не могу сказать, что вы успокоили меня.

— Это и не входило в мою задачу.

Он допил виски и медленно встал.

— Вам надо отдохнуть, а я пойду позвоню. Спасибо за виски. — Он повернул ручку двери. — И за разговор.

— Не за что. Собираешься звонить отцу?

— Нет. Я решил не делать этого.

Я почувствовал странное удовлетворение. По возрасту я вполне годился ему в отцы, собственного сына у меня не было, так что, наверное, мое чувство было как-то связано с этим обстоятельством.

— Прости, а кому ты собираешься звонить, или тебе не хочется говорить об этом?

— Долли попросила меня связаться с ее тетей Алисой. Я никак не мог собраться с духом, просто не знал, что ей сказать. Я ведь даже не знал о ее существовании до сегодняшнего вечера.

— Она упоминала о ней. А когда Долли попросила тебя позвонить ей?

— Уже в больнице, перед самым моим уходом. Она хочет, чтобы та к ней приехала. Не знаю, насколько это разумно.

— Это зависит от того, что собой представляет тетя. Она живет здесь, в городе?

— Нет, в Индиан-Спрингс. Долли сказала, что она входит в руководство округа. Мисс Алиса Дженкс.

— Давай попробуем.

Я нашел имя и номер в телефонном справочнике, набрал код и передал трубку Алексу. Он взял ее и посмотрел на нее так, как будто видел впервые в жизни.

— Что мне ей сказать?

— Сообразишь по ходу дела. А когда закончишь, передай трубку мне.

Из трубки раздался раздраженный голос:

— Да, кто это?

— Я — Алекс Кинкейд. Это мисс Дженкс?.. Мисс Дженкс, мы незнакомы с вами, но дело в том, что я недавно женился на вашей племяннице... На вашей племяннице, Долли Макги... Да, всего несколько недель тому назад, а сейчас она серьезно заболела... Нет, это связано с психикой... У нее сильный стресс, и она хотела бы увидеть вас. Она в Пасифик-Пойнт, в Уитморской больнице. Ею занимается доктор Годвин.

Он замолчал. Пот выступил у него на лбу. На другом конце провода что-то говорили.

— Она говорит, что не может приехать завтра, — наконец произнес он, прикрыв трубку рукой. — Может быть, в воскресенье?.. Да, хорошо... Я остановился в мотеле. Алекс Кинкейд. До встречи.

— Передай мне трубку, — напомнил я.

— Минуточку, мисс Дженкс. Тут со мной один джентльмен, мистер Арчер, он хотел бы поговорить с вами. — Он передал мне трубку.

— Здравствуйте, мисс Дженкс.

— Здравствуйте, мистер Арчер. Простите, а могу я поинтересоваться, по какому праву вы звоните мне в час ночи? — Это был не простой вопрос. Голос был одновременно взволнованным и раздраженным, хотя она явно умела владеть собой.

— Я частный детектив. Очень сожалею, что нарушил ваш сон, но дело в том, что все не ограничивается обычным эмоциональным стрессом. Убита женщина.

Она охнула, но не промолвила ни слова.

— Ваша племянница является свидетельницей убийства. Возможно, зайдет речь и о ее соучастии. Как бы там ни было, она нуждается в серьезной помощи. Насколько мне известно, вы ее единственная родственница, за исключением отца...

— Можете не упоминать о нем. Он не имеет к ней никакого отношения. И никогда не имел. — Она говорила резким, холодным тоном. — Кто убит?

— Научный руководитель и подруга вашей племянницы, профессор Элен Хагерти.

— Никогда о ней не слышала, — произнесла она нетерпеливо и одновременно с некоторым облегчением.

— У вас еще будет возможность узнать о ней много интересного, если вас волнует судьба собственной племянницы. Вы были близки с Долли?

— Да, пока она жила со мной. Я вырастила ее после смерти матери. — Она снова заговорила холодным тоном. — Том Макги имеет к этому убийству какое-нибудь отношение?

— Возможно. Он здесь, в городе, или, по крайней мере, был здесь.

— Так я и знала! — торжествующе воскликнула она. — Они не имели права выпускать его. Они должны были "отправить его в газовую камеру за то, что он сделал с моей сестрой.

Она задохнулась от неожиданного взрыва гнева. Я подождал молча и, поскольку она не намерена была продолжать, сказал:

— Мне нужно срочно обсудить с вами все подробности того дела, но я думаю, что не по телефону. Я был бы вам очень признателен, если бы вы завтра смогли приехать сюда.

— Это исключено. И не надо меня провоцировать. Завтра днем у меня чрезвычайно важное заседание, которое продлится, вероятно, до вечера. Будут представители из Сакраменто.

— А как насчет утра?

— Утром мне нужно будет подготовиться к заседанию. Мы планируем обсуждение новой программы соцобеспечения округа. — В ее голосе появились истерические нотки, столь свойственные старым девам, когда их ставят перед необходимостью каких-либо внезапных перемен. — Если я не выступлю по этому проекту, я могу лишиться места.

— Ну что вы, мисс Дженкс, этого нельзя допустить. Насколько далеко вы находитесь от Пасифик-Пойнт?

— Семьдесят миль, но я уже вам сказала, что не смогу приехать.

— Я приеду сам. Не уделите ли вы мне часик утром, ну, скажем, около одиннадцати?

Она заколебалась:

— Да, если это так важно. Я встану на час раньше, чтобы все успеть. Буду дома в одиннадцать. Вы знаете адрес? Центральная улица.

Я поблагодарил ее, распрощался с Алексом и улегся в постель, внушив себе проснуться в половине седьмого.

Глава 10

Когда я утром собрался уходить, Алекс еще спал. Я не стал будить его отчасти из эгоистических соображений, отчасти потому, что пробуждение не принесло бы ему радости.

Туман на улице был все таким же густым. Его волны затопили Пасифик-Пойнт, превратив город в какой-то придаток океана. Я выехал за ворота мотеля в серый безрадостный мир, съехал вниз на шоссе и направился к больнице, лавируя между фарами, проплывавшими мимо, словно глубоководные рыбы. Незаметно для себя я пересек почти весь город с запада на восток и остановился на грузовой стоянке.

Я никогда не имел дела с людьми, которые по долгу службы должны уметь хорошо говорить. Как приятно было сидеть за стойкой рабочего ресторанчика, где слова произносились только в случае необходимости или для того, чтобы пошутить с официанткой, чем я с удовольствием и занялся. Кстати, ее звали Стелла, и она работала с такой скоростью, что, казалось, могла соперничать с автоматом.

Она расцвела в улыбке и сообщила, что это цель ее жизни.

Конечный пункт моего путешествия располагался неподалеку от шоссе, на оживленной улице, застроенной в основном новыми жилыми домами. Их изысканные пастельные цвета вперемежку с редко рассаженными пальмами выглядели в тумане тусклыми и невыразительными.

Больница располагалась в бежевом одноэтажном здании, украшенном лепкой, и занимала довольно большой участок. Я позвонил в дверь ровно в восемь. По-видимому, доктор Годвин уже ждал меня, так быстро он распахнул дверь.

— А вы, оказывается, пунктуальны, мистер Арчер.

Сегодня его глаза были столь же непроницаемыми, как само утро. Когда он повернулся, чтобы закрыть за нами дверь, я обратил внимание на то, что он постоянно сутулится. На нем был свежий халат.

— Садитесь. Поговорим здесь.

Мы находились в небольшом помещении — приемной или холле. Я сел в одно из старых, потрепанных кресел, стоявших полукругом у телевизора. Через закрытую дверь из глубины больницы доносился звон посуды и бодрые голоса медсестер, для которых начинался новый рабочий день.

— Вы здесь работаете, доктор?

— Не совсем. Хотя здесь лежат в основном мои пациенты. Вот только что провел несколько сеансов шоковой терапии. — Он разгладил складки халата. — Наверное, я не чувствовал бы себя таким шарлатаном, если бы понимал, почему после электрошока больным становится лучше. Все-таки и в нашей науке, и в искусстве мы подчас находимся на уровне чисто эмпирических знаний. Но им действительно становится лучше. — Он вдруг усмехнулся, но эта усмешка коснулась только рта, глаза его были по-прежнему внимательными и выжидающими.

— А Долли?

— Думаю, ей тоже лучше, хотя ночью мы ничего не делали. Но я бы хотел понаблюдать ее по крайней мере неделю. Здесь.

— С ней можно поговорить?

— Я бы не хотел, чтобы вы или кто бы то ни было другой, даже отдаленно связанный с миром преступлений и наказаний, разговаривал с ней. — И чтобы избежать дальнейших пререканий по этому поводу, он уселся в соседнее кресло и попросил у меня сигарету.

— Почему? — спросил я, поднося ему зажигалку.

— Мне не нравится закон в его нынешнем примитивном виде. Он допускает использование того, что люди произносят в состоянии душевного расстройства, а потом их привлекают к ответственности как здоровых. Я уже давно борюсь с этим.

Он откинул на спинку кресла свою тяжелую лысую голову и принялся пускать в потолок клубы дыма.

— Судя по тому, что вы сказали, закон представляет для Долли определенную опасность.

— Это было соображение общего порядка.

— Которое вполне можно отнести и к Долли. Доктор, давайте не будем играть в кошки-мышки. Мы по одну сторону баррикад. Я не утверждаю, что девушка в чем-то виновна, только думаю, что она знает то, что помогло бы мне найти убийцу.

— А если она виновна? — Он взглянул на меня испытующе.

— Тогда я бы хотел, чтобы мы совместно добивались смягчения приговора, но для этого нужно отыскать смягчающие обстоятельства. И помните, я представляю интересы ее мужа. Так она виновна?

— Не знаю.

— Вы же с ней разговаривали утром?

— Говорила в основном она. Я не задавал вопросов. Обычно я жду и внимательно выслушиваю. Так можно узнать больше всего. — Он посмотрел на меня многозначительно, словно намекая на то, что я тоже должен пользоваться этим методом.

Я замолчал и приготовился ждать. Результата не последовало. В дверном проеме появилась пухлая женщина с длинными черными распущенными волосами. Она протянула руки к Годвину.

Он с царственным величием поднял руку:

— Доброе утро, Нелл.

Она улыбнулась и тихо исчезла, словно снова погрузилась в сон.

— Вы мне очень поможете, если сообщите, что говорила Долли сегодня утром.

— А может, помешаю. — Годвин загасил сигарету в синей керамической пепельнице. — Между вами и мной есть существенная разница. Все, что мне говорит пациент, является профессиональной тайной. Для вас не существует такого понятия. Если вы откажетесь сообщить известные вам сведения суду, вас просто посадят за решетку. Мне же это не грозит.

— Меня неоднократно пытались привлечь по этой причине. Поэтому я могу гарантировать, что полиции ничего не удастся из меня выудить без моего на то желания.

— Ну хорошо, — решительно кивнул Годвин. — Меня очень беспокоит Долли, попробую объяснить вам причину этого без всяких медицинских терминов. Может быть, вам удастся составить объективное представление из моих субъективных впечатлений.

— Доктор, вы же обещали без медицинской терминологии.

— Прошу прощения. Начнем с ее биографии. Впервые я увидел Долли, когда ей было десять лет. Ее привезла ко мне мать Констанция Макги по настоянию сестры. Долли не была счастливым ребенком. На мой взгляд, ей угрожало нервное расстройство, которое при определенных обстоятельствах могло проявиться. А уж обстоятельства всегда находятся. Ее отец Макги был безответственным и грубым человеком. Он не мог выполнять своих родительских обязанностей, был неуравновешен в отношениях с девочкой, дурно на нее влиял, наказывал, постоянно ругался с женой и в конечном итоге бросил ее. Или она бросила его, что, в общем-то, не имеет особого значения. Я бы предпочел иметь его своим пациентом вместо Долли, поскольку именно он был причиной всех бед этой семьи. Но, к сожалению, он был недосягаем.

— Вы когда-нибудь видели его?

— Нет, он не приходил даже на консультации, — с сожалением произнес Годвин. — Если бы мне удалось с ним встретиться, может быть, мне удалось бы предотвратить убийство. А может, и нет. Насколько мне известно, он был человеком, абсолютно не приспособленным к жизни. Ему нужна была помощь, но он ее ни от кого не получил. Я думаю, вы понимаете мое сожаление по поводу того огромного разрыва, который существует между законом и психиатрией. Никто не интересуется такими людьми, как Макги, пока они не совершат преступления. И тогда их, естественно, тащат в суд и сажают на десять — двадцать лет. Вместо того чтобы госпитализировать, их отправляют в тюрьму.

— Макги уже на свободе. Он здесь, в городе. Вы знали об этом?

— Долли сказала мне утром. Это одна из причин ее стрессового состояния. Можете себе представить, какое чувство вины и беспокойства может испытывать человек с тонкой душевной организацией, выросший в атмосфере жестокости и неуравновешенности. Самое сильное чувство вины возникает у детей, когда им приходится в целях самозащиты восставать против собственных родителей. Клинический психолог, с которым я работал, помог Долли выразить свои чувства в лепке и других видах детского творчества. Сам я мало чем мог помочь ей, так как у детей отсутствует аналитический аппарат. Я просто пытался взять на себя роль спокойного и терпеливого отца, чтобы помочь ей обрести чувство уверенности, которого ей так не хватало. И все шло хорошо, пока не случилось это несчастье.

— Вы имеете в виду убийство?

Он горестно кивнул.

— Однажды ночью, обезумев от унижения и ярости, Макги ворвался в дом ее тети в Индиан-Спринг, где они тогда жили, и застрелил Констанцию. Кроме Долли, в доме никого не было. Она услышала выстрел и увидела убегающего Макги. Потом обнаружила труп.