Глава 19

Берт Хагерти неподвижно, с окаменевшим лицом сидел в своем «шевроле». Я сел рядом с ним и передал ему ключ.

— Что это?

— Ключ от спиртного. Пусть лучше он будет у вас. Хоффману уже хватит.

— Он вышвырнул вас?

— Нет. Он вырубился после небольшого самоистязания. Довольно жестокого.

Хагерти направил на меня свой длинный нос с чувственными ноздрями.

— С чего бы это Эрлу избивать себя?

— Похоже, он наказывал себя за плохое обращение с дочерью.

— Элен мне рассказывала. Эрл бил ее смертным боем, перед тем как она ушла из дома. Это единственное, чего я не могу ему простить.

— Он и сам себе не может простить. Элен рассказывала вам, из-за чего они поссорились?

— Очень неопределенно. Что-то связанное с убийством, происшедшим здесь, в Бриджтоне. Элен считала или делала вид, будто ее отец сознательно дал убийце улизнуть.

— Почему вы сказали «делала вид»?

— Моя покойная жена, — произнес он и вздрогнул, — имела пристрастие все драматизировать, особенно в юности.

— Вы были с ней знакомы до ее отъезда из Бриджтона?

— Несколько месяцев. Мы познакомились в Чикаго, на вечере в Гайд-парке. После ее ухода из дома я помог ей устроиться на работу репортером. Я тогда работал в бюро «Городские новости». Но, как я уже сказал, у Элен была страсть все драматизировать, и, если в ее жизни ничего не случалось, она сама что-нибудь совершала или делала вид, будто что-то случилось. Представляете? Ее любимый персонаж — Мата Хари, — добавил он со смешком, который прозвучал, как всхлип.

— Так вы считаете, что она выдумала про убийство?

— Могу сказать совершенно определенно: тогда я думал именно так, потому что никогда и не относился к ее рассказу серьезно. А сейчас я не знаю. А что, это имеет какое-нибудь значение?

— Возможно, это имеет очень большое значение. Элен когда-нибудь рассказывала вам о Люке Делони?

— О ком?

— Об убитом, Люке Делони. Ему принадлежал дом, в котором они жили, а сам он занимал квартиру на верхнем этаже.

Хагерти закурил и только потом произнес, выпуская клубы дыма:

— Я не помню этого имени. Если она даже и упоминала о нем, мне не запало это в память.

— Ее мать считает, что Элен была влюблена в Делони.

— Миссис Хоффман очень милая женщина, и я люблю ее, как родную мать, но иногда она высказывает совершенно дикие идеи.

— Откуда вы знаете, что это дикая идея? В то время Элен уже была влюблена в вас?

Он глубоко затянулся, напомнив мне младенца с пустышкой. Сигарета растаяла на глазах, оставив у него в пальцах крохотный окурок, который он сердитым жестом вышвырнул на улицу.

— Она никогда не любила меня. Просто некоторое время я был ей полезен. А потом она рассматривала меня как последний шанс. Верный поклонник. Последний шанс перед пустыней.

— Пустыней?

— Пустыней любви. То есть пустыней нелюбви. Лучше я не буду погружаться в печальную хронику нашей женитьбы. Она была неудачна для нас обоих. Я любил ее настолько сильно, насколько я вообще способен, а она не любила меня. Пруст говорит, что так оно всегда и бывает. Я этой осенью читаю Пруста второкурсникам, если мне, конечно, удастся прийти в себя и продолжить преподавание.

— Кого любила Элен?

— Это зависит от того, какой отрезок времени вы имеете в виду. Какой год и даже месяц.

Он не шевелился, но я видел, как ему больно, как каждое слово хлещет его по лицу.

— Меня интересует в самом начале, до отъезда из Бриджтона.

— Не знаю, можно ли это назвать любовью, но она была очень увлечена одним однокурсником по колледжу. Это было платоническое чувство, которое часто испытывают друг к другу талантливые молодые люди. В основном оно проявляется в чтении вслух друг другу собственных и чужих сочинений. Если верить Элен, она никогда не спала с ним. Я, кстати, абсолютно уверен, что когда я ее встретил, она была девственницей.

— Как его звали?

— Боюсь, что не вспомню.

— Можете описать его?

— Я с ним никогда не встречался. Для меня он остался легендой. Но не думаю, чтобы он был тем самым неуловимым убийцей, которого вы ищете. Если бы это был он, Элен не винила бы своего отца за пособничество убийце, а была бы только счастлива.

Воспоминания, кажется, перестали причинять ему боль, и теперь он говорил чуть ли не легкомысленным тоном, словно описывая персонажей пьесы, а не живых людей.

— Кстати, об убийстве. Вы обещали мне рассказать о смерти моей бывшей жены. Теперь она уже окончательно бывшая, ее нет.

На этом печальном высказывании я прервал его и рассказал достаточно подробно и о смерти Элен, и о человеке из Рено, который скрылся в тумане и личность которого я пытался установить.

— Эрл сказал мне, что в прошлом году вы ездили к Элен в Рено. Вам не случалось встречать там ее знакомых?

— Еще бы. Элен сыграла со мной злую шутку при участии двоих своих знакомых. В ее задачу входило лишить меня последнего шанса откровенно поговорить с ней. Короче, единственный вечер, который мы могли провести вместе, она превратила в вечеринку на четверых, пригласив эту женщину по имени Салли и ее названого братца.

— Салли Берк?

— Кажется, да. Черт бы ее побрал! Элен организовала все это таким образом, что мне пришлось за Салли ухаживать. Она не уродина, но между нами не было ничего общего, и, кроме того, я хотел поговорить с Элен. А та весь вечер протанцевала с братцем Салли. Я всегда подозрительно относился к мужчинам, которые хорошо танцуют.

— Расскажите мне поподробнее об этом братце. Очень может быть, что он-то мне и нужен.

— Он мне показался довольно неприятным типом. Впрочем, может быть, это было вызвано ревностью. Он моложе меня, здоровее и гораздо привлекательнее. И Элен, кажется, нравилась его болтовня, которая мне казалась абсолютно бессмысленной — исключительно о лошадях, машинах и карточных играх. Как такая образованная женщина, как Элен, могла увлечься таким человеком?.. — Он устало замолчал.

— Они были любовниками?

— Откуда я знаю? Она не говорила мне.

— Но вы ведь знали свою жену.

Он закурил еще одну сигарету.

— Я бы не сказал, что они были любовниками. Они вели себя, как друзья. Конечно, она кокетничала с ним, чтобы уязвить меня.

— За что же?

— За то, что я был ее мужем. Вот именно что был. Мы с Элен расстались не очень мирно. Я пытался восстановить наши отношения в Рено, но ее это нисколько не интересовало.

— Из-за чего вы развелись?

— Из-за того, что довлело над нашим браком с самого начала. — Его взгляд был устремлен мимо меня на дом, где без чувств лежал Эрл Хоффман, придавленный воспоминаниями о прошлом. — Эта трещина со временем все углублялась и углублялась. У каждого из нас были свои недостатки. Я не мог удержаться от придирок по отношению к ней, а она не могла удержаться... от того, что она делала.

Я слушал молча. В разных концах города зазвонили колокола.

— Она была шлюхой, — произнес Хагерти. — Университетской шлюхой. А развратил ее я, когда она была еще девятнадцатилетней девочкой. Потом она продолжила уже без моего участия. Под конец она даже брала деньги.

— У кого?

— У мужчин, естественно. Моя жена была порочной женщиной, мистер Арчер. Но я сам виноват в том, что она стала такой, поэтому не мне ее судить. — Его глаза болезненно блестели от горя. Оно то накатывало на него, то отступало, и это впрямую отражалось на правдивости его слов.

Мне было жаль его, и все же я спросил:

— Где вы были в пятницу вечером?

— Дома, в нашей... в своей квартире.

— Вы можете доказать это?

— Об этом свидетельствуют проверенные мною студенческие работы. Они были сданы мне в пятницу, а вечером я их проверял. Надеюсь, вы понимаете, что я не смог бы слетать в Калифорнию и обратно?

— Когда совершено убийство женщины, вполне естественно спросить у ее бывшего мужа, где он находился в это время. Абсолютно логично.

— Я вам уже ответил. Можете проверить, если хотите. Но уверяю вас, что вы только сбережете время и силы, если примете мои слова на веру. Я был с вами абсолютно честен.

— Я вам очень признателен за это.

— Да, но теперь вы вместо признательности обвиняете меня...

— Мой вопрос еще не является обвинением, мистер Хагерти.

— Он имел именно этот оттенок, — раздраженно и горестно произнес он. — Я думал, вы подозреваете человека из Рено.

— Он лишь один из подозреваемых.

— А я другой?

— Может, прекратим это?

— Вы первый начали.

— Вот я и заканчиваю. Возвращаясь к человеку из Рено; вы помните, как его звали?

— Конечно, мы были представлены друг другу, но я не помню его фамилию. Женщины называли его Джудом. Не знаю, настоящее это имя или прозвище.

— Почему вы назвали его названым братом миссис Берк?

— Потому что они не были похожи на брата и сестру. Они вели себя друг с другом, скорее, как... ну, близкие друзья, участвующие в спектакле Элен. Например, я заметил несколько понимающих взглядов, которыми они обменялись.

— Вы не могли поподробнее описать мне мужчину?

— Попытаюсь. Хотя у меня не очень хорошая зрительная память. Я лучше воспринимаю на вербальном уровне.

Однако при помощи наводящих вопросов ему удалось нарисовать внешний облик моего героя: около тридцати двух — тридцати трех лет, рост около шести футов, вес около ста семидесяти пяти фунтов; крепкий, подвижный, со своеобразным обаянием; редеющие черные волосы, карие глаза, шрамов нет. Одет был в светло-серый шелковый костюм и черные ботинки в итальянском стиле. Насколько понял Хагерти, работал этот Джуд в одном из игорных домов в районе Рено.

Надо было ехать в Рено. Я посмотрел на часы — было около одиннадцати, к тому же я выиграю время, так как полечу на запад. Мне еще надо было поговорить с вдовой Люка Делони, если удастся ее найти, и попасть в Рено не слишком поздно.

Я вернулся в дом вместе с Хагерти, позвонил в аэропорт и заказал билет на вечерний рейс. После позвонил миссис Делони. Она была дома и согласилась меня принять.

Берт Хагерти предложил подвезти меня к ней, но я посоветовал ему остаться с тестем. Храп Хоффмана, словно сдавленные рыдания, разносился по всему дому, но он мог проснуться в любую минуту и снова начать буйствовать.

Глава 20

Гленвью-авеню вилась по северной части города, в районе, где располагались столь обширные имения, что местность напоминала, скорее, пригород. Деревья обрамляли дорогу с обеих сторон, причем в некоторых местах их кроны сплетались над головой. Свет просачивался через колеблемую ветром листву, придавая всему светло-зеленый оттенок.

Я свернул в ворота, над которыми значился сто третий номер, и вскоре подъехал к внушительному особняку из старого красного кирпича. Подъезд находился справа под колоннами. Не успел я выйти из машины, как в дверях появилась негритянка в форменном платье.

— Мистер Арчер?

— Да.

— Миссис Делони ждет вас в гостиной.

Она сидела у окна, выходившего на покрытую пышной растительностью лужайку. На ней был синий шелковый костюм, седые волосы были коротко подстрижены, мелкая сеть морщин покрывала лицо, но его абрис давал представление о ее былой красоте. Она и сейчас была красива, как может быть красива антикварная вещица, глядя на которую уже не обращаешь внимания на ветхость и изношенность. Вероятно, она пребывала в глубокой задумчивости, так как, пока девушка не обратилась к ней, не заметила нашего прихода.

— Миссис Делони, приехал мистер Арчер.

Она поднялась с легкостью молодой женщины и внимательно посмотрела на меня. Глаза ее были такими же синими, как и костюм, умными и нисколько не поблекшими.

— Так вы приехали из Калифорнии только для того, чтобы повидать меня? Боюсь, что я вас разочарую.

— Напротив.

— Я не нуждаюсь в комплиментах. В двадцать лет я ничем не отличалась от других. Сейчас мне за семьдесят, и я больше похожа на самое себя. Это обнадеживает. Но садитесь же. Вот самое удобное кресло. Мой отец, сенатор Осборн, любил его больше всего.

Она указала на видавшее виды красное кожаное кресло, сама села напротив в кресло-качалку, обложенное старыми подушками. Остальная мебель в комнате была столь же старой и непритязательной, и я подумал, что она специально сохраняет старые вещи, чтобы легче было возвращаться памятью в прошлое.

— Вы совершили целое путешествие. Что-нибудь выпьете или съедите?

— Нет, спасибо.

Она отпустила прислугу.

— Боюсь, что я вас вдвойне разочарую. Я мало что могу добавить к официальной версии самоубийства мужа. Мы с Люком были не слишком близки, когда все это случилось.

— Вы уже добавили кое-что, — произнес я. — Согласно официальной версии, это был несчастный случай.

— Так оно и было. Я просто забыла. Считалось, что лучше не упоминать о самоубийстве.

— Кто так считал?

— Среди прочих и я так считала. Мой муж занимал определенное положение в штате, и его самоубийство могло вызвать политические последствия. Не говоря уже о чисто человеческой непривлекательности его поступка.

— Мне кажется, что гораздо более неблагодарная задача — искажать истинные причины смерти.

— Может быть, — по-светски произнесла она. — Но тогда никто не осмеливался мне говорить об этом. Как бы там ни было, но факт остался фактом, изменено было только официальное сообщение. Но я всегда знала, что это было самоубийство.

— Вы абсолютно в этом уверены?

— Абсолютно.

— Я только что разговаривал с человеком, который занимался расследованием этого дела, лейтенантом Хоффманом. Он утверждает, что ваш муж случайно выстрелил в себя, когда чистил свой пистолет.

— Да, это принятая нами версия. Естественно, что лейтенант Хоффман излагает именно ее. Я не вижу смысла в том, чтобы изменять ее сейчас, по прошествии стольких лет.

— Если, конечно, мистер Делони не был убит. Тогда в этом может появиться смысл.

— Ну то, что он не был убит, очевидно. — Мы встретились глазами. Взгляд ее ничуть не изменился, разве что стал немного холоднее.

— А до меня дошли слухи, что был, причем слухи дошли в Калифорнии.

— И кто распространял такую чушь?

— Дочь лейтенанта Хоффмана — Элен. Она утверждала, что знает свидетеля убийства. Впрочем, возможно, что она сама была свидетельницей.

Беспокойство, промелькнувшее на ее лице, сменилось холодной яростью.

— Она не имеет права распространять это вранье! Я заставлю ее замолчать!

— Ее уже заставили замолчать, — произнес я. — При помощи револьвера в пятницу вечером. Вот поэтому-то я и приехал сюда.

— Понимаю. Где она была убита?

— В Пасифик-Пойнт. Это на побережье южнее Лос-Анджелеса.

Ее ресницы слегка дрогнули.

— Боюсь, что я никогда не слышала об этом месте. Естественно, я очень сожалею о ее смерти, хотя мы и не были никогда знакомы. Но я уверяю вас, эта смерть никак не связана с Люком. Вы идете по ложному следу, мистер Арчер.

— Странно.

— Ничего странного. Перед смертью мой муж написал мне записку, из которой все становится ясным. Следователь Хоффман сам принес ее мне. О ее существовании никому не было известно, кроме него и его начальства. Я не хотела говорить вам.

— Почему же?

— Потому что она была крайне отвратительна. Он обвинял меня и мою семью в том, что мы довели его до самоубийства. Он был на грани финансового краха, он играл на бирже и прочее, сведения о его состоянии были сильно преувеличены. Мы отказались помочь ему как по личным причинам, так и из практических соображений. Его самоубийство было попыткой отомстить нам. Он преуспел в этом, хоть мы и скрыли некоторые факты. — Она прижала руки к своей впалой груди. — Я была уязвлена, а этого он и добивался.

— Сенатор Осборн был еще жив в то время?

— Вы плохо знаете историю своей страны, — упрекнула она меня. — Мой отец умер 14 декабря 1936 года, за три с половиной года до самоубийства мужа. Он избежал унижения.

— Но вы упомянули о семье...

— Я имела в виду свою сестру Ти и покойного дядю Скотта, который был нашим опекуном. Именно с ним мы и приняли решение не оказывать дальнейшую финансовую помощь Люку. Естественно, инициатором этого решения была я. Наш брак к этому времени уже распался.

— Почему?

— Я думаю, по обычной причине. Я не намерена обсуждать это. — Она встала и, подойдя к окну, остановилась, глядя на лужайку. — В 1940 году очень многое кончилось для меня. Сначала мое замужество, потом жизнь моего мужа, а потом и сестра умерла. Ти умерла летом того же года, и я проплакала по ней всю осень. И сейчас осень. — Она вздохнула. — Мы обычно осенью ездили с ней на лошадях. Я учила ее верховой езде, когда ей было пять, а мне десять. Это было еще в прошлом веке.

Она уходила в воспоминаниях все дальше в прошлое, туда, где она еще не знала боли.

— Прошу извинить меня за настойчивость, миссис Делони, но мне был хотелось знать, сохранилась ли у вас та предсмертная записка?

Она отвернулась, пытаясь справиться со скорбным выражением своего лица, но ей это не удалось.

— Конечно, нет. Я сожгла ее. Вы можете поверить мне на слово, это чистая правда.

— Меня интересует другое. Вы уверены, что ее написал ваш муж?

— Да. Я не могла спутать его почерк.

— Хорошая подделка может обмануть кого угодно.

— Это ерунда. Вы изъясняетесь на языке мелодрамы.

— Именно они и происходят каждый день, миссис Делони.

— Но кто мог подделать предсмертную записку?

— Это широко распространенное явление, и делают это, как правило, убийцы.

Она откинула голову, повернув ко мне свой изысканный профиль. Она напоминала какую-то птицу.

— Мой муж не был убит.

— Мне кажется, что вы слишком доверяете этой записке, она вполне могла быть подделкой.

— Это была не подделка. У меня есть доказательства. В ней упоминались вещи, о которых знали только мы с Люком.

— Например?

— Я не собираюсь рассказывать об этом ни вам, ни кому-либо другому. Кроме того, Люк неоднократно, особенно когда был навеселе, говорил о своем желании свести счеты с жизнью.

— Вы же сказали, что не были с ним близки в это время.

— Да, но мне передавали общие друзья.

— И среди них Хоффман?

— Вряд ли. Я не считала его другом.

— Тем не менее, он скрыл ради вас самоубийство вашего мужа. Предполагаемое самоубийство.

— Он имел указание на это. У него не было выбора.

— Кто дал ему указание?

— Вероятно, комиссар полиции. Он был моим другом и другом Люка.

— И это не помешало ему заниматься фальсификацией фактов?

— Это обычная вещь в любой точке земного шара. И не надо мне читать мораль, мистер Арчер. Комиссар Робертсон давно мертв. Да и все это дело быльем поросло.