Глава 22

По шоссе, ведущему вниз, мы съехали к посту, где сидел Фред в обществе помощника шерифа. С первого взгляда было трудно определить, является он узником или пациентом. Нос его был заклеен пластырем, а обе ноздри заткнуты ватой. Выглядел он как человек, получающий от жизни одни удары.

Шериф, одержавший свою небольшую победу, вошел в здание, чтобы позвонить. Тон его разговора был полон понимания в смеси с большой дозой почтения. Он оговорил подробности доставки Дорис домой грузовым самолетом, который должен был прислать медный прииск.

Потом он поднял голову, показав покрасневшее лицо и блестящие от возбуждения глаза, и передал мне трубку.

— Мистер Баймеер хочет поговорить с вами.

У меня не было охоты говорить с Баймеером ни сейчас, ни когда бы то ни было, но трубку я взял.

— Арчер у телефона.

— Я думал, что вы свяжетесь со мной, мистер. В конце концов, я плачу вам немалые деньги.

Я не стал ему напоминать, что деньги мне вручила его жена.

— Вот я с вами и говорю.

— Благодаря шерифу Бротертону. Я знаю, как действуют частные детективы вроде вас. Сваливают всю работу на полицию, а потом появляются в нужный момент и приписывают себе все заслуги!

Под влиянием внезапного прилива злости я чуть не прервал разговор и вынужден был напомнить себе, что все дело еще не окончено. Украденная картина не найдена. К тому же, добавилось два нераскрытых убийства — Пола Граймса, а теперь еще и Вильяма Мида.

— Заслуг хватит на всех, — сказал я. — Ваша дочь здесь, она чувствует себя неплохо. Насколько мне известно, утром она должна улететь домой одним из ваших самолетов. — Как можно раньше! Мы с шерифом Бротертоном только что обо всем условились.

— Вы не могли бы перенести вылет на несколько более позднее время? Мне нужно сделать несколько дел в Копер-Сити, а у меня создалось впечатление, что вашей дочери лучше не путешествовать в одиночестве.

— Задержка рейса мне не на руку, — заявил он. — Моя жена и я хотим как можно скорее увидеть Дорис.

— Не могу ли я поговорить с миссис Баймеер.

— Можете, — неохотно согласился он. — Она стоит рядом со мной.

Я услыхал долетающие с другого конца провода неясные обрывки фраз, а потом голос Рут Баймеер.

— Мистер Арчер? Я так рада, что вы звоните! Дорис не арестовали?

— Нет. Фред также на свободе. Я хотел бы завтра привезти их самолетом фирмы. Но не знаю, удастся ли мне выбраться отсюда завтра раньше полудня. Вы ничего не имеете против?

— Нет.

— Благодарю вас. Спокойной ночи, миссис Баймеер.

Я положил трубку и сообщил шерифу, что Дорис, Фред и я улетим завтра в двенадцать. Он не возражал. Благодаря телефонному разговору, на меня распространилась часть баймееровского влияния.

Пользуясь этим, я сдержал слово и вступился за членов секты, поселившейся в Каньоне Хантри, и сообщил, что беру на себя ответственность за Фреда. Шериф согласился, сообщив, что Дорис проведет ночь в его доме. Мы с Фредом заняли двухместный номер в гостинице. Мне хотелось выпить, но магазин был закрыт и даже пиво оказалось недостижимым. У меня не было ни зубной щетки, ни бритвы и я вымотался, как вол.

Однако, усевшись на кровати, я почувствовал себя на удивление хорошо. Девушка была в безопасности, а паренек в моих руках.

Фред вытянулся на кровати спиной ко мне. Его плечи спазматически вздрагивали, а с губ срывались хриплые звуки. Я догадался, что он плачет. — В чем дело, Фред?

— Вы прекрасно знаете, в чем! Моя карьера кончена, и это навсегда! Прежде, чем начаться! Я потеряю место в музее! Наверняка меня посадят в тюрьму, и вы прекрасно знаете, что со мной тогда будет! — вата, торчащая в его ноздрях, приглушала голос.

— Тебя уже привлекали?

— Нет! Конечно, нет! — кажется, мое предположение его шокировало. — У меня никогда не было ни малейших неприятностей с законом!

— Тогда тебе наверняка удастся избежать тюрьмы.

— Правда? — он сел на постели и глянул на меня влажными покрасневшими глазами.

— Разве что есть какие-то неизвестные мне обстоятельства. Я до сих пор не понимаю, зачем ты взял эту картину из дома Баймееров. — Я хотел исследовать ее. Я уже вам об этом говорил, мистер. Дорис сама предложила мне ее взять. Ее все это дело интересовало так же, как и меня.

— Но что ты хотел узнать?

— Действительно ли это Хантри. Я хотел воспользоваться своими профессиональными навыками. Показать им, что и я на что-нибудь гожусь, — прибавил он совсем тихо.

Он сидел на краешке кровати, спустив ноги на пол. Этот тридцатилетний мальчик был моложе своих лет и, несмотря на свой ум, вел себя достаточно глупо. Очевидно, унылый дом на Олив-Стрит немногому научил его, если говорить о мирских делах.

Однако, я напомнил себе, что безоговорочно верить его странному рассказу все-таки не стоит. В конце концов, он сам признался, что лжет.

— Ты эксперт, — сказал я, — а потому мне хотелось бы услыхать твое мнение об этой картине.

— Собственно, я еще не являюсь экспертом.

— Но ты имеешь право выступать в качестве специалиста. Ты хорошо знаком с творчеством Хантри. Как тебе кажется, эту баймееровскую картину нарисовал он?

— Мне кажется, да. Я так считаю, но должен заметить, что все не так просто.

— Почему?

— Ну... этой картине наверняка нет двадцати пяти лет. Краски еще свежи, они могли быть положены даже в этом году. И, разумеется, стиль изменился. Наверное, это неудивительно. Мне кажется, это манера Хантри, вполне зрелая, но утверждать этого я не могу, пока не увижу других его картин, написанных недавно. Невозможно создать теорию и даже составить мнение на основании одной-единственной работы.

Мне казалось, что он говорит как эксперт, имеющий немалый опыт и знания. Тема разговора полностью занимала его мысли, отвлекая, наконец, от собственных тревог. Я решил задать ему вопрос потруднее.

— А почему ты раньше сказал, что картина была украдена из твоего дома?

— Сам не знаю. Наверное, у меня что-то не так было с головой, — он уставился на свои запыленные ботинки. — Наверное, боялся втягивать во все это музей.

— Каким образом?

— Каким бы то ни было. Если бы они узнали, что я взял эту картину без спросу, они выставили бы меня с работы. Сейчас уж наверняка это сделают. У меня нет будущего...

— У каждого есть будущее, Фред.

Эти слова прозвучали не слишком убедительно даже для меня. Будущее часто оказывалось жутким, и, возможно, в случае с Фредом так и должно было произойти. Он съежился, словно придавленный тяжестью угрожающей ему опасности.

— Наибольшую глупость ты совершил, взяв с собой Дорис.

— Знаю. Но она хотела ехать со мной.

— Зачем?

— Чтобы увидеть Милдред Мид, если бы мне удалось ее найти... Вы же знаете, что эта женщина была главной причиной семейных неурядиц родителей Дорис. Мне казалось, что будет хорошо, если Дорис с ней поговорит, понимаете?

Я понимал. Подобно другим беспомощным и растерянным глупцам, Фреду было необходимо помогать людям, лечить их при помощи психотерапии, даже если их это могло сломать. Сейчас, пожалуй, он сам как никто нуждался в помощи. «Будь осторожен, — сказал я себе, — сейчас ты сам возомнишь себя психотерапевтом и начнешь помогать Фреду. Оглянись на свою собственную жизнь, Арчер!»

Но оглядываться мне и вовсе не хотелось. Объектом моих исследований и участия были другие: забитые люди в меблированных комнатах, стареющие мальчики, неспособные стать мужчинами, но с наступлением ночи внезапно превращающиеся в стариков. Если ты сам врач, тебе не нужна терапия. Если ты охотник, за тобой не охотятся. Но так ли это на самом деле?..

— У Дорис сейчас трудное время, — проговорил Фред. — Я пытался помочь ей собраться...

— Увезя ее в машине на край света?

— Она сама хотела поехать, настаивала на этом. Я подумал, что лучше я возьму ее с собой, чем она будет сидеть на месте и накачиваться наркотиками!

— Ты удивительно прав. Он несмело и мимолетно улыбнулся мне из-под усов. — Кроме того, не забывайте, мистер, что эти места для Дорис вовсе не край света. Она родилась в Копер-Сити и провела в Аризоне почти полжизни. Здесь ее дом.

— Не слишком счастливое возвращение к родным пенатам...

— Не слишком. Она была ужасно разочарована. Я думаю, возвращение невозможно, как говорил Томас Вульф...

Вспомнив высокий дом с крутой крышей, в котором жил Фред с родителями, я задался вопросом, кому хотелось бы вернуться туда.

— Ты всегда жил в Санта-Терезе?

Он ненадолго задумался.

— С тех пор, как я был маленьким, мы жили в том же доме на Олив-Стрит. Он не всегда был такой трущобой, как сейчас. Мама намного лучше следила за ним, а я помогал ей. У нас были всякие квартиранты, медсестры из клиники и тому подобное... — он говорил таким тоном, словно проживание квартирантов являлось Бог весть какой привилегией. — Самое лучшее время у нас было перед приездом отца из Канады... — он уставился в стену за моей спиной, на которой подрагивала тень моей всклокоченной шевелюры.

— А что он делал в Канаде?

— Работал на разных должностях, преимущественно в Британской Колумбии. Когда-то он любил работу. Мне кажется, что они с матерью и тогда уже не слишком ладили. Позднее я понял, что он, видимо, потому и не жил дома. Но меня это очень огорчало, насколько помню, я впервые увидел отца, когда мне было шесть или семь лет.

— А сколько тебе сейчас?

— Тридцать два, — неохотно признался он.

— У тебя было достаточно времени, чтобы излечиться от обиды, вызванной отсутствием отца...

— Я не это имел в виду! — он был зол и обижен. — Я не собираюсь оправдываться за его счет!

— А я этого и не говорил.

— В сущности, он был мне хорошим отцом, — он задумался над своим утверждением и слегка поправился. — Во всяком случае, сразу после своего возвращения из Канады, когда он еще не пил так. Я в самом деле любил его тогда! Иногда мне кажется, что я до сих пор люблю его, несмотря на все эти кошмарные штучки.

— Какие именно?

— Несет чушь, рычит, ломает мебель, угрожает матери, рыдает... Не может удержаться ни на одной работе... Изобретает все новые безумные идеи, пьет тайком вино — только на это он теперь и способен! — голос его стал высоким и ломким, как у оскорбленной жены. Я подумал, не повторяет ли Фред подсознательно интонации своей матери.

— А кто приносит спиртное?

— Мать. Я не знаю, зачем она это делает, но доставляет ему выпивку весьма исправно. Иногда, — прибавил он совсем тихо, — мне кажется, что она так ему мстит...

— За что?

— За то, что он поломал жизнь себе и ей. Я как-то видел, как она стоит и смотрит на него, мотающегося от стены к стене, так, словно это зрелище доставляет ей удовольствие. И в то же время она — его преданная рабыня и приносит ему выпивку. Такая утонченная форма мести... Эта женщина отреклась от всего женского в себе...

Фред поразил меня: исследуя жизнь, являвшуюся основным источником его тревог, он избавился от привычного комплекса неполноценности, тон его стал глубже и серьезней, худое мальчишечье лицо и длинный нос словно бы уже не так контрастировали с усами. Я почувствовал, что во мне пробуждается что-то вроде уважения к нему и даже надежда на лучшее.

— Она несчастная женщина, — сказал я.

— Знаю. Они оба несчастны. Трагедия в том, что они встретились — это было плохо для обоих. Думаю, мой отец имел все задатки для того, чтобы стать достаточно уважаемым человеком. Разумеется, мать на голову ниже его и, возможно, это ее раздражает, но и она многого достигла. Она имеет диплом сестры милосердия и немалый опыт, а кроме того ухитряется параллельно с работой присматривать за отцом. Это нелегко.

— Люди часто руководствуются в своих действиях чувством долга.

— Она сделала больше. Благодаря ей я смог закончить колледж. Не представляю, где она брала на это деньги.

— У нее нет дополнительных источников дохода?

— Были до момента, когда съехал последний квартирант, уже очень давно.

— Кроме того, как я узнал прошлой ночью, она потеряла место в клинике.

— Это не совсем так. Она ушла сама, — голос Фреда утратил мужественность и стал пискливым. — В этом пансионате, «Ла Палома», ей предложили значительно лучшие условия...

— Это не кажется мне правдоподобным, Фред.

— Честное слово! — он еще повысил голос, глаза его болезненно блестели, усы топорщились. — Вы что, обвиняете мою мать во лжи?!

— Все мы ошибаемся...

— Вот и вы ошиблись, говоря так о моей матери! Возьмите обратно свои слова!

— Какие именно?

— То, что вы сказали о матери! Она не торгует наркотиками!

— Я никогда не обвинял ее в этом, Фред.

— Но вы имели это в виду! Вы имели в виду, что ее выгнали из клиники, потому что она крала наркотики для продажи!

— Руководство клиники это утверждает?

— Да! Это банда жестоких лгунов! Моя мать никогда бы так не поступила! Она всегда была порядочной женщиной! — слезы потекли из его глаз, оставляя на щеках влажные полосы. — Я был ненормальным, жил в стране фантазий, а сейчас вижу это...

— Что ты имеешь в виду, Фред?

— Я верил, что мне удастся совершить открытие, которое прославит меня среди людей искусства. Думал, что, если мне удастся добраться до миссис Мид, она поможет мне найти этого художника, Хантри. Но я оказался в дураках и причинил своей семье еще большие неприятности!

— Ты сделал все, что мог, Фред.

— Неправда! Я идиот!

Он повернулся спиной ко мне. Дыхание его постепенно выравнивалось, да и я дышал все спокойнее. Перед тем как заснуть я вдруг понял, что начинаю любить его.

Ночью я проснулся, почувствовав тяжесть, словно на грудь навалилась гора, и зажег маленькую лампу, стоящую на столике у кровати. Затеки на стенах напоминали размытые следы дурных снов. Я не стал расшифровывать их, а погасил лампу и снова погрузился в сон, вздыхая в унисон с моим незадачливым приемышем.

Глава 23

Когда я на следующее утро встал, Фред еще спал, прикрыв локтем глаза, словно боялся света наступающего дня. Я попросил дежурного офицера на посту приглядывать за ним и двинулся на своей взятой напрокат машине в Копер-Сити, ориентируясь по висящей в воздухе дымовой туче.

Парикмахер за четыре доллара побрил меня, за сходную цену я получил завтрак и рекомендацию, как доехать до отделения «Саутвестерн Сэвингс». Банк располагался в центре города, в деловом районе, похожем на кусочек Южной Калифорнии, оторвавшийся от земли и перенесенный через пустыню. Казалось, из окружающего городка все жизненные соки высосал лежащий невдалеке прииск, а воздух был отравлен выбросами металлургического завода. Дым реял над городом, будто огромное нелепое знамя.

Табличка на стеклянных дверях «Саутвестерн Сэвингс» сообщила мне, что банк открыт с десяти часов. Мои часы показывали около девяти, жара нарастала.

Я нашел телефонную будку и принялся искать Пола Граймса в телефонной книге. Он в списке не значился, но я нашел два номера его жены, домашний и рабочий — в магазине «Пол Граймс. Художественные и школьные товары». Магазин, как оказалось, помещался в центре, в нескольких шагах от моей будки.

Это оказался маленький магазинчик в одной из боковых улочек, полный блокнотов, бумаги и репродукций, но явно мало посещаемый покупателями. Длинное низкое полутемное помещение напомнило мне доисторическую пещеру, хотя висящие на стенах современные картины были менее реалистичны, чем пещерная роспись.

Вышедшая из задней комнаты женщина казалась сестрой Паолы. Она была широкоплечей, с тяжелой грудью, темной кожей и широкими скулами. Одежду ее составляла пестрая блуза, обшитая позвякивающими украшениями, широкая длинная юбка и сандалии. Довершали картину блестящие цвета воронова крыла волосы и тонкие черты лица. У меня сложилось впечатление, что ее переполняет не находящая выхода энергия.

— Чем могу служить, сэр?

— Видите ли, я друг вашей дочери, — я назвал себя.

— Ах да, конечно, мистер Арчер, Паола говорила мне о вас по телефону. Это вы нашли тело Пола?

— К сожалению.

— И вы детектив, не так ли?

— Да, именно это и есть мое занятие.

Она испытующе глянула на меня.

— В данный момент вы находитесь при исполнении служебных обязанностей?

— Человек моей профессии, к сожалению, вынужден работать двадцать четыре часа в сутки...

— Я под подозрением?

— Этого я не знаю. А что, есть причины для того, чтобы подозревать вас?

Она покачала своей красивой головой.

— Я не виделась с Полом уже год. А развелись мы много лет назад. Когда Паола вышла из детского возраста, у нас не было ни малейших поводов оставаться вместе. Все кончилось уже давно.

Ее открытость и непосредственность произвели на меня хорошее впечатление. Однако, она, видимо, поняла, что сказала больше, чем следовало, и прикрыла рот левой рукой. Я увидел, что ее красные ногти почти совсем обкусаны и мне стало неприятно, что я напугал ее.

— Я не думаю, что кто-либо в чем-либо станет подозревать вас, миссис. — И это было бы справедливо, я не причинила Полу ни малейшего зла, я лишь пыталась сделать из него мужчину. Возможно, Паола придерживается другого мнения... она всегда становилась на его сторону. Но я делала для него все, что было в моих силах, если только он позволял. Честно говоря, ему вообще не следовало жениться.

Ее тайная внутренняя жизнь и воспоминания времен замужества, казалось, всплывали из глубины под темной гладкой кожей ее лица и почти уже вышли на поверхность.

Я вспомнил то, о чем говорила мне Паола, и спросил напрямик:

— Он был гомосексуалистом?

— Любил и мужчин, и женщин. В то время, когда я была его женой, он, я думаю, не водился с мальчиками. Но всегда любил общество молодых людей, в том числе учеников из школы, где преподавал. В этом, в сущности, не было ничего плохого, он любил свою работу учителя... Я тоже многому научилась у него, — задумчиво прибавила она. — Прежде всего, он научил меня правильной английской речи. Это изменило всю мою жизнь. А вот в его жизни что-то сломалось, может, и по моей вине, он не умел вести себя со мной, — она нетерпеливо качнула бедрами. — Он всегда говорил, что сбился с пути из-за меня. Может, это так и было... — она склонила голову и крепко сжала руки. — У меня всегда был нелегкий характер. Между нами бывали ссоры, даже драки... Но я очень любила его! А Пол на самом деле не был в меня слишком влюблен.

— А кого он любил?

Она задумалась над моим вопросом.

— Паолу. Он действительно любил ее, хотя ей это не пошло на пользу. Любил некоторых своих студентов. — Касается ли это Ричарда Хантри?

Ее суровый взгляд, казалось, ушел вглубь, в прошлое, она еле заметно кивнула головой.

— Да, он любил Ричарда Хантри.

— Они были любовниками в полном смысле?

— Думаю, да. Во всяком случае, молодая миссис Хантри считала так. Честно говоря, она даже подумывала о разводе.

— Откуда вы знаете это?

— Когда Пол поселился у них, она нанесла мне визит. Хотела, чтобы я прервала их связь, во всяком случае, тогда она так говорила. Теперь я подозреваю, что она хотела использовать меня в качестве свидетеля в деле о разводе, если до него дойдет. Я ей ничего не сказала.

— А где произошел этот разговор?

— Здесь, в магазине.

Она постучала кончиком сандалии по полу, кокетливо изогнувшись. Была она из тех женщин, в которых эротизм с возрастом переходит в скрытую форму, но в случае провокации готов вспыхнуть с новой силой. Я стоял абсолютно неподвижно.

— А когда произошел этот ваш разговор с миссис Хантри?

— Должно быть, году в 1943, в начале лета. Мы только открыли этот магазин. Пол занял у Ричарда порядочную сумму, чтобы все тут устроить и закупить товары. Считалось, что эти деньги — задаток в счет дальнейших уроков рисования. Но Ричард так их и не получил. Они с женой перебрались в Калифорнию еще до конца того лета, — она засмеялась так искренне, что украшения на блузке громко зазвенели в такт. — Это был самый дурацкий поступок, который я видела в своей жизни!

— Почему вы так считаете?

— Я совершенно уверена, что это была ее идея. Она все сделала в ужасной спешке, за один день, лишь бы только вывезти Ричарда за границы штата и вырвать из-под влияния моего мужа. Но я и сама была рада, что эта парочка распалась, — она красноречиво пожала плечами.

— Но в конце концов, они поселились в Санта-Терезе, — заметил я. — Интересно, почему? И почему ваш бывший муж и Паола поехали в Санта-Терезу в прошлом году?

Она повторила свое пожатие плечами, на этот раз, очевидно, давая мне понять, что она не в силах ответить ни на один из моих вопросов. — Я не знала, что они переезжают туда, они ничего мне не говорили, просто уехали.

— Вам не кажется, миссис, что это было как-то связано с Ричардом Хантри?

— Все возможно. Но мне кажется — я уже давно это говорила — Ричарда Хантри нет в живых.

— Он убит?

— Не исключено. Такие вещи случаются с гомосексуалистами и бисексуалистами, или как там их называют. Я их много видела, работая здесь. Некоторые водятся с преступниками, словно бы сами ищут смерти. Или уединяются где-нибудь и кончают с собой. Возможно, Ричард Хантри именно так и поступил. А с другой стороны, может, он нашел какую-то родственную душу да и живет себе счастливо в Алжире или на Таити.

Она усмехнулась без особого тепла, но широко, я заметил, что у нее недостает одного из боковых зубов. Мне казалось, что она несколько стареет, как душой, так и лицом.

— А ваш муж также был связан с преступным миром?

— Возможно. Он отсидел три года в федеральной тюрьме, вы, наверное, слышали об этом. В придачу ко всему, он был еще и наркоманом...

— Да, об этом мне говорили, но, кажется, он завязал.

Она не ответила на мой замаскированный вопрос, а я не стал формулировать его более ясно. Причиной смерти Граймса не был героин или какой-либо другой наркотик. Он был до смерти избит — как и Вильям Мид.

— Вы знали Вильяма, сводного брата Ричарда Хантри?

— Да. Я познакомилась с ним через его мать, Милдред Мид. Она была очень известной в этих краях натурщицей, — она зажмурилась, словно припоминая какую-то потрясающую подробность. — Вы знаете, что она теперь тоже в Калифорнии?

— Но где именно?

— В Санта-Терезе. Она прислала мне оттуда открытку.

— Она там не упоминала Джека Баймеера, он тоже живет в Санта-Терезе? Она свела свои темные брови к переносице.

— Кажется, нет. Кажется, она не упоминала никаких имен.

— Они с Баймеером по-прежнему друзья?

— Вряд ли. Как вы, наверное, знаете, он унаследовал Милдред после старого Феликса Хантри. Запер ее в этом доме в горах и был ее любовником много лет. Но мне кажется, что он на какое-то время порвал с нею перед выходом на пенсию. Милдред была намного старше его. Она долго не выглядела на свой возраст, но сейчас уже начинает его чувствовать. Она ясно пишет об этом в той открытке, которую я от нее получила.

— У вас есть ее адрес?

— Она остановилась в гостинице, в Санта-Терезе, пишет, что ищет какое-нибудь постоянное место жительства.

— В какой гостинице?

Ее лицо отразило умственное усилие.

— К сожалению, я не помню. Но его название есть на обороте открытки, я постараюсь найти ее.

Глава 24

Она вышла в помещающийся за магазином кабинетик и вскоре вернулась с открыткой в руке. Это была цветная фотография «Сьеста Вилледж» — одного из приморских отелей, недавно построенных в Санта-Терезе. На обороте был написанный чьей-то дрожащей рукой адрес Жуаниты Граймс в Копер-Сити, а рядом текст:

"Дорогая Нита!

Живу вот здесь, пока не найду ничего получше. Мне не очень-то подходит эта туманная погода и, честно говоря, чувствую я себя достаточно скверно. Климат Калиф слишком разрекламировали. Ты никому не говори, но я ищу какой-нибудь приют, где могла бы пожить некоторое время и собраться с силами. Обо мне не беспокойся, здесь у меня есть друг.

Милдред."

Я возвратил открытку миссис Граймс.

— Похоже, что у Милдред не все в порядке.

Она покачала головой, но не для того, чтобы возразить, а скорее для того, чтобы отогнать от себя эти мысли.

— Может быть. У Милдред не было привычки жаловаться на здоровье. Она всегда была очень крепкой. Ей ведь уже больше семидесяти.

— Когда вы получили открытку от нее?

— Месяца два назад. Я послала ответ на адрес этой гостиницы, но она больше не отозвалась.

— Вы не знаете, кто этот друг из Санта-Терезы?

— К сожалению, нет. Милдред всегда была достаточно скрытна, когда дело касалось ее друзей. Мягко говоря, у нее была очень богатая жизнь. Но в конце концов, годы нагнали ее, — она опустила глаза и скользнула взглядом по собственной фигуре. — В свое время она пережила немало хлопот. Но, впрочем, и не старалась их избегать. У нее всегда было больше темперамента, чем ей было необходимо.

— Вы были ее близкой подругой?

— Не ближе других женщин в городе. Она не дружила... не дружит с женщинами. Она была другом мужчин, но так и не вышла замуж...

— Да, я слышал. Значит, Вильям был внебрачным сыном?

Она кивнула.

— У нее был долгий роман с Феликсом Хантри, тем, который разработал медный прииск. Вильям был его ребенком.

— Вы хорошо знали Вильяма?

— Мы с Полом оба видели его достаточно часто. Он был очень многообещающим художником, пока его не забрали в армию. Пол утверждал, что потенциально он гораздо способнее своего брата Ричарда. Но этот талант не успел развиться. Его убил неизвестно кто летом 43-го года.

— То есть, в то самое время, когда Ричард с женой перебрались в Калифорнию?

— В то самое время, — уныло повторила она. — Я никогда не забуду то лето. Милдред приехала из Тьюксона, где она тогда жила с каким-то художником, чтобы опознать тело несчастного Вильяма... Потом пришла ко мне и в результате осталась ночевать. Она тогда была здоровой и сильной, ей и сорока не было, но смерть сына для нее была страшным потрясением. Вошла в мой дом, как старуха. Мы сели на кухне и вдвоем выпили бутылку виски. Нам всегда нравилось поговорить друг с другом, но в ту ночь она не вымолвила ни слова — была совершенно сломлена. Понимаете, Вильям был ее единственным ребенком, и она действительно любила его.

— Она не подозревала, кто мог убить его?

— Если и подозревала, то ничего об этом не говорила. Но я не думаю. Это убийство так и не было раскрыто. До сих пор.

— А вы не задумывались над этой проблемой?

— Тогда мне казалось, что произошло одно из этих бессмысленных убийств. Да я и теперь так считаю. Бедняга Вильям путешествовал автостопом, выбрал для путешествия не тех спутников и, скорей всего, был убит с целью грабежа, — она внимательно всматривалась в мое лицо, словно глядя в запотевшее окно. — Я вижу, вы не верите в эту версию, мистер.

— Это могло быть и так. Но мне это кажется слишком простым. Возможно, Вильям и выбрал не тех спутников, но мне не кажется, что он их не знал.

— В самом деле? — она наклонилась ко мне. Пробор в ее волосах был белым и ровным, будто дорога, ведущая через пустыню. — Вы считаете, что Вильяма намеренно убил человек, который его знал? И на чем основаны ваши подозрения?

— В основном, на двух вещах. Я говорил об этом убийстве с полицейскими, и у меня сложилось впечатление, что они не говорят всего, что знают, что все это дело было — сознательно или несознательно — замято. Я знаю, это звучит не слишком убедительно. Второе мое впечатление еще более туманно. Но более весомо, на мой взгляд. Я расследовал не один десяток убийств и часто имел дело с убийцами-рецидивистами. Почти всегда совершенные ими убийства имели какие-то общие черты. Честно говоря, чем глубже мы исследуем серию преступлений или обстоятельства, связанные с какой-либо преступной группой, тем больше открываем связей между ними.

Она продолжала всматриваться в мое лицо, словно стараясь проникнуть в мои мысли.

— То есть, вы считаете, что смерть Пола прошлой ночью как-то связана с убийством Вильяма Мида в 43-м году?

— Именно такова моя гипотеза.

— Но каким образом?!

— Этого я наверняка не знаю.

— Вы думаете, что обоих убил один человек? — несмотря на свой возраст, она говорила, как молодая девушка, пугающая себя рассказом, окончание которого могло быть еще более поразительным. — Кто же это может быть?

— Я не хотел бы навязывать вам свое мнение. Скорей всего, вы знакомы со всеми подозреваемыми.

— Значит, вы подозреваете не одного человека?

— Двух или трех.

— Но кого?!

— А вы подскажите мне, миссис. Вы же умная женщина. Вы знакомы со всеми, кто замешан в этом деле, и знаете о них больше, чем я когда-либо смогу узнать...

Она тяжело дышала, грудь ее поднималась высоко и быстро. Однако, мне удалось задеть и заинтересовать ее. Возможно, ей казалось, что сказанное ею может повлиять на ход всего дела и на восприятие ее погибшего мужа.