Глава 19

БЛЕДНАЯ ПИЯВКА

Однажды утром меня вырвала из глубокого забытья боль в руке. Тыльная сторона руки сильно раздулась, и в центре опухоли была треугольная ранка, словно от укуса пиявки. К концу дня опухоль спала, и к вечеру ранка почти заросла. Я перерыл всю пещеру, переворачивая, каждый из камней любого размера, но не обнаружил ничего, что могло бы меня так поранить.

Медленно текли дни, и тело ни разу не шевельнулось, ни разу не открыло глаза. Оно не могло быть мертвым, так как на нем несомненно не было признаков разложения, и воздух вокруг него был достаточно чистым. Более того, мне начало казаться, что острые концы ее костей начали исчезать, и формы ее несколько округлились, и кожа уже не выглядела такой пергаментно-тонкой, и если только это все было на самом деле, то в ней должна была теплиться жизнь! Тот поток, что иссяк почти до капли, должен же был когда-то снова наполниться! Вот будет радость мне, если приливная волна жизни на самом деле похоронит под собой эти прекрасные останки и кости, которые он когда-то сам и выкинул на берег! Двадцать раз на дню я наблюдал очевидные изменения, и двадцать раз на дню я сомневался в том, что видел – иногда даже отчаивался; но я заставлял себя вспомнить, какой она была, когда я ее нашел, и надежда возвращалась.

Так прошло несколько недель, и однажды ночью, после долгого сна, я поднялся, думая выйти наружу и глотнуть прохладного воздуха; правда, из-за бегущей воды потока воздух в пещере всегда оставался чистым, и жара редко была хоть чуточку тягостной. Снаружи было полнолуние, а воздух внутри был темным и прозрачным, и, естественно, я обвел медленным взглядом свое сокровище, прежде чем выйти наружу.

«Клянусь небом! – возопил я. – Неужели я вижу ее глаза?» Огромные глаза, темные, словно вырезанные из беззвездной небесной сферы, сверкающие от избытка темноты, казалось, сияли на мерцающем бледном лице. Я подкрался ближе, мое сердце билось так, что я боялся напугать ее этим стуком. Я наклонился над ней. Увы, ее веки сомкнулись! Надежда и Воображение сыграли со мной злую шутку! Не утолить мне жажду моего сердца! Я отвернулся, поплелся к выходу из пещеры и разрыдался. Но затем я напомнил себе, что ее глаза были слегка приоткрыты, и вот теперь эти жуткие щели, из которых выглядывало небытие, закрылись, и это значит, что она открывала их на короткий миг, и снова заснула! Или, может быть, она проснулась и просто держит глаза закрытыми! В любом случае это сделало более или менее живое существо! Это утешило меня и вскоре я уснул.

В эту ночь меня снова укусили, и я проснулся, мучимый жаждой.

Утром я снова обыскал все, и снова зря. Ранка была такой же, как в прошлый раз, и, так же, как тогда, почти исчезла к вечеру. Я заключил, что иногда какое-то большое создание, вроде пиявки, поднимается из горячего потока. «Но, если она жаждет крови, – сказал я себе, – все то время, пока я нахожусь здесь, мне нет нужды бояться за свое сокровище!»

В это же утро, когда я, как обычно, чистил виноград, удаляя из него косточки, я заметил, что ее губы чуть двинулись, потянувшись к винограду, и я понял, что она жива!

И столь сильной стала моя надежда, что я стал думать о том, чтобы раздобыть для нее одеяние: у нее должна быть возможность встать тогда, когда она пожелает! И поэтому я отправился в лес затем, чтобы разузнать, чем можно было бы воспользоваться в этих целях, но только я взялся высматривать, как несколько волокнистых остовов деревьев, похожих на колючую грушу, словно бы предложили себя к моим услугам. Я собрал их стволы, разложил их сушиться на солнце, содрал с них волокнистую лозу и начал создавать из них два свободных одеяния: одно укрыло бы ее от пояса, а другое лежало бы на плечах. С помощью острых, как нож, колючек алоэ и различных волокон я сшил вместе три толстых слоя материи.

Всю эту неделю ни одного нового знака не получил я от нее, кроме того, что она явственно тянулась губами к винограду. Но, несомненно, признаков жизни становилось больше – она, несомненно, поправилась, ее кожа натянулась и стала красивее. Она все еще не открывала глаз, и временами меня охватывал противный страх, я боялся, что она развивается, растет, как на дрожжах, и нескольких ягод винограда для этого никоим образом не достаточно.

И снова меня укусили, и это нечто, чем бы оно ни было, стало регулярно наносить мне визиты с интервалом в три дня. И теперь оно обычно кусало меня в шею или в руку, и неизменно один лишь раз, и всегда в то время, пока я спал, и никогда (даже если я спал) – днем. Часами я лежал без сна, наблюдая, но никогда не слышал, как оно появляется, никогда не чувствовал ничего, что предупредило бы о его приближении. И, видимо, ни разу не чувствовал, как оно меня кусает. Наконец, я настолько потерял надежду отловить его, что я больше не заботился ни о том, чтобы пытаться выследить его днем, ни о том, чтобы не спать ночью, ожидая его появления. По растущей слабости я знал, что опасно теряю кровь, но меня это не очень заботило, ведь на моих глазах смерть сдавалась жизни, и живая душа набиралась сил для того, чтобы спасти меня от одиночества, мы уйдем отсюда вместе, и вскоре я также поправлюсь.

В конце концов я сшил одежды, и, разглядывая плоды своих трудов не без некоторого удовлетворения, я употребил остатки волокна на ремешки.

Однажды ночью я внезапно проснулся задыхаясь, словно очнулся от обморока, и встал, чтобы выползти из пещеры, когда услышал слабый шорох в настиле, который приковал меня к месту.

– Я поймала какую-то гадость, – эти несколько слов произнес слабый голос на моем родном языке. – Я точно ее поймала!

Она ожила! Она говорит! Я боялся двинуться с места, чтобы случайно не напугать ее.

– Что там у вас? – скорее выдохнул я, чем произнес вслух.

– Та тварь, – ответила она, – что кусала вас.

– И что же это?

– Огромная белая пиявка.

– Насколько большая? – продолжал я, стараясь оставаться спокойным.

– Кажется, почти шесть футов в длину, – ответила она.

– Может быть, вы спасли мне жизнь!.. Но как вы можете держать в руках эту мерзость? Вы такая смелая! – воскликнул я.

– Да. Я смелая. – Это было все, что она ответила, и мне показалось, что голос ее дрожит.

– Где она? Что вы можете сделать с этим чудовищем?

– Я бросила ее в реку.

– Тогда, боюсь, она вернется снова.

– Я думаю, я не смогла бы ее убить, даже если бы знала, как это сделать! Я услышала, как вы стонете, и приподнялась, чтобы посмотреть, что вас побеспокоило, увидела это чудовище у вашей шеи и швырнула ее прочь. Но мне не удалось удержать, мне едва хватило сил, чтобы отпихнуть ее от себя. Я только слышала, как она упала в воду.

– В следующий раз мы ее точно убьем! – сказал я, но при этом повернулся, чтобы глотнуть свежего воздуха, и упал.

Когда я пришел в себя, уже встало солнце. Леди стояла чуть поодаль и, даже в том неуклюжем наряде, что я соорудил для нее, выглядела восхитительно и мило. Я видел эти чудесные глаза! Они светились ночью! Темные, как сама первозданная ночь, теперь они затмевали свет дня! Она стояла, прямая, как столп, рассматривая меня. На ее бледном лице не было ни тени волнения, оно только вопрошало меня о чем-то.

– Нам нужно идти! – сказал я. – Белая пиявка…

Я остановился: странная улыбка пробежала по ее прекрасным губам.

– Вы нашли меня здесь? – спросила она, указывая на пещеру.

– Нет, я принес вас сюда, – ответил я.

– Вы меня принесли?

– Да.

– Откуда?

– Из леса.

– Что вы сделали с моей одеждой – и с моими драгоценностями?

– У вас не было ничего, когда я нашел вас.

– Тогда почему вы меня не оставили меня там?

– Потому что я надеялся, что вы еще не мертвы.

– Но отчего вас это заботило?

– Потому что я был очень одинок, и хотел, чтобы вы остались жить.

– Вы были очарованы моей красотой, и поэтому заботились обо мне? – сказала она с гордым презрением в голосе.

Ее слова и ее вид вызвали во мне возмущение.

– Тогда в вас не оставалось ничего, что можно было бы назвать красивым, – сказал я.

– Тогда почему же вы не оставили меня в покое?

– Потому что вы были такой же, как я.

– Как вы? – воскликнула она презрительно.

– Я думал так, но теперь вижу, что ошибся!

– Несомненно, вы меня пожалели!

– Не было еще женщины, более нуждающейся в жалости, и менее – в каком-либо другом из чувств!

С выражением боли, разочарования и невыразимого раздражения она отвернулась от меня и стояла молча. Черная ночь лежала глубоко в морях ее глаз, ненавидящая того, кто осмелился вернуть их назад затем, чтобы померк их блеск. Свет жизни погас в них.

– А если бы вам не удалось меня разбудить, что бы вы тогда делали? – спросила она вдруг, не двигаясь.

– Я похоронил бы тело.

– Тело! Что? Вы бы похоронили это? – воскликнула она, мгновенно обернувшись ко мне в бешенстве, с воздетыми руками; глаза ее метали молнии холодного пламени.

– Нет, это не стал бы! Но если бы снова вернулись те недели, которые я провел, охраняя вас и наблюдая за вами, – ответил я (ибо с такого рода женщиной следовало говорить без обиняков!), – и если бы я заметил малейшие признаки разложения, то тотчас же похоронил бы вас.

– Что за осел! – крикнула она, – Я была в трансе!.. Самуил! Что за судьба!.. Ступайте и приведите мне ту дикарку, у которой вы одолжили эти жуткие обноски!

– Это я сделал их для вас. Они, конечно, ужасные, но я старался.

Она выпрямилась во весь свой рост.

– Сколько времени я была без чувств? – спросила она. – Женщина бы не сделала это платье за день!

– Даже не за двадцать дней, – возразил, я, – Я еле в тридцать уложился.

– Ха! И сколько же по-вашему я пролежала в обмороке? Отвечайте немедленно!

– Я не могу сказать, сколько. Но когда я нашел вас, от вас оставались только кожа да кости, и это было больше трех месяцев тому назад… Ваши волосы были красивы, и больше ничего. Я сделал все, что смог.

– Мои бедные волосы! – сказала она и вытащила из-за спины большую охапку волос. – Мне понадобится больше, чем три месяца, чтобы снова вернуть их к жизни! Кажется, я должна поблагодарить вас, хотя не могу сказать, что я вам благодарна!

– В этом нет нужды, мадам! Я бы сделал то же для любой женщины, да, и для мужчины – тоже!

– Но почему мои волосы не спутаны? – спросила она, ласково их перебирая.

– Они часто купались в реке.

– Как это? Что вы хотите сказать?

– Я не мог вернуть вас к жизни иначе, чем купая каждое утро в теплой реке.

Она вздрогнула с отвращением, и некоторое время стояла с остановившимся взглядом, уставившись в спешащий куда-то поток воды. Затем она повернулась ко мне:

– Наверное, мы поймем друг друга! – сказала она. – Вы меня дважды жестоко обманули – вы заставили меня вернуться к жизни и обесчестили меня – ни то, ни другое я вам простить не могу!

Она подняла левую руку и сделала жест, будто отталкивая меня. Что-то холодное, как лед, ударило меня в лоб. Когда я пришел в себя, я лежал на земле, мокрый и дрожащий.

Глава 20

УЙТИ! – НО КАК?

С замершим сердцем я встал и осмотрелся. Мгновение я не мог ее видеть, и одиночество вернулось ко мне, как туча после дождя. Та, которую я вернул к жизни от самого края могилы, бежала от меня, оставив меня моей печали. Ни на миг я не осмеливался остаться в таком страшном одиночестве. Неужели я в самом деле причинил ей зло? Я посвящу свою жизнь тому, чтобы разделить с ней ношу, к которой я вынудил ее вернуться!

Я увидел ее вдали быстро идущей по траве прочь от реки сделал глоток воды, чтобы подкрепить свои силы, и последовал за ней. Я ослаб после последнего визита белой пиявки и перепалки с женщиной, но вот уже силы вернулись ко мне, и мне не составляло труда держать ее в поле зрения.

«Что же, вот и конец?» – на ходу спрашивал я себя, и в аду моей души рождался печальный стон. Ее взгляд, ненавидящий, злой, преследовал меня. Я мог понять ее возмущение тем, что я насильственно вернул ее к жизни, но чем еще я умудрился ее обидеть? Отчего она питает ко мне такое отвращение? Может ли целомудрие быть задето рыцарской услугой? Как может благородная дама, осведомленная обо всем, что я сделал, после всего этого считать, что я поступил с ней бесчестно? Как еще более благочестиво мог бы я ее касаться? Словно отец, который ухаживает за ребенком, оставшимся без матери, пеленал я ее и ухаживал за ней. Неужели весь мой труд, все мои надежды, все мое отчаяние вернуло к жизни лишь ее черную неблагодарность? «Нет! – ответил я себе – у красоты должно быть сердце! Как бы глубоко ни было оно сокрыто, все же оно должно быть! Чем глубже оно похоронено, тем сильнее и благороднее станет, очнувшись от сна в своей прекрасной могиле! Разбудить такое сердце – лучший подарок его хозяйке, чем возможность прожить счастливейшую из жизней! Это дало бы ей возможность прожить более возвышенную и благородную жизнь!»

Она спускалась по большому склону впереди меня и шла прямо и уверенно, как человек, который знает, куда идет, когда я понял, что она уходит от меня слишком быстро. Я подтянулся и ощутил прилив сил. Мои вены наполнялись соком жизни! Тело показалось мне невесомым, и легко и быстро, словно несомый ветром, я догнал ее.

Она ни разу не обернулась. Она двигалась быстро, как греческая богиня, но без спешки. Я был не дальше, чем в трех ярдах от нее, когда она резко, но с прежней грацией обернулась и остановилась. По ней не было видно, чтобы она стала или хотя бы разогрелась. Она была белой, а не бледной, ее дыхание было ровным и глубоким. Ее глаза, казалось, были полны светом небес, и освещали мир, лежащий перед ними. Был почти полдень, но мои чувства были обострены, как бывает глубокой ночью, когда невидимые небесные росы заставляют звезды казаться больше.

– Почему вы идете за мной? – спросила она спокойно, но довольно строго, так, словно она до сих пор меня никогда не видела.

– Я так долго жил, – ответил я, – одной лишь надеждой увидеть ваши глаза, что мне теперь их не хватает.

– Вы не будете больше за мной следить! – сказала она холодно. – Я приказываю вам остаться там, где вы сейчас стоите.

– Не раньше, чем я найду безопасное место, в котором я мог бы вас оставить, – ответил я.

– Тогда будьте готовы отвечать за последствия, – сказала она и возобновила свое путешествие вниз по склону.

Отворачиваясь, она бросила на меня взгляд, острый, как дротик. Но ее презрение не достигло цели – я уже был сражен ее красотой!

Отчаяние сломило мою волю, чары разрушились, я побежал и догнал ее.

– Сжальтесь надо мной! – воскликнул я.

Она даже не прислушалась. Я побежал за ней, как ребенок за матерью, которая притворяется, что уходит от него. «Я стану вашим рабом!» – сказал я, и схватил ее за руку.

Она обернулась так, будто ее ужалила змея. Я съежился под ее жгучим взглядом, но не мог отвести от нее свой.

– Сжальтесь! – снова воскликнул я.

Она продолжила свой путь.

Целый день я шел за ней. Солнце поднималось в небо словно затем, чтобы, отдохнув в зените, спуститься по другой стороне небосклона. Ни на мгновение она не остановилась, ни на секунду не останавливался и я. Она ни разу не повернула головы, ни разу не замедлила свой шаг.

Солнце спустилось еще ниже и настала ночь. Я старался держаться к ней поближе: если я упущу ее из виду на миг, то может получиться так, что этот миг будет последним, и я ее больше никогда не увижу!

Весь долгий день мы шли по мягкой густой траве; и вдруг она остановилась и рухнула на траву. Было еще довольно света для того, чтобы увидеть, что она измождена до предела. Я стоял подле нее и мгновение смотрел вниз, на нее.

Любил ли я ее? Я ведь знал, что она не очень хороший человек! Может быть, я ее ненавидел? Но оставить я ее не мог! Я встал рядом с ней на колени.

– Прочь! Не сметь меня трогать! – крикнула она.

Он лежала, раскинув руки так, словно они были парализованы.

Внезапно они сомкнулись на моей шее, твердые, как тиски гильотины. Она повернула к себе мое лицо, и ее губы прижались к моей щеке. Боль, такая, будто меня ужалили, пронзила меня где-то и пульсировала во мне. Я не мог шевельнуться даже на ширину волоска. Постепенно боль прошла. Спокойная усталость и сонная истома овладели мной, и дальше я ничего не помню.

Почти сразу я пришел в себя. Луна была чуть выше горизонта, но света почти не давала, она была лишь светлым пятном на темном фоне. Моя щека горела, я приложил к ней руку и нащупал мокрое пятно. Шея болела – и там тоже нашлось мокрое пятно! Я тяжело вздохнул и почувствовал страшную усталость. Я апатично осмотрелся вокруг и увидел, куда делся свет луны – он собрался вокруг женщины! Она стояла в мерцающем ореоле света! Я встал и, пошатываясь, предстал перед ней.

– На колени! – крикнула она надменно, словно обращалась к непокорному псу. – Иди за мной следом, если посмеешь!

– Я иду! – прошептал я из последних сил.

– Если ты ступишь ногой на порог моего города, мои люди закидают тебя камнями – они не любят нищих попрошаек!

Я с трудом прислушивался к ее словам. Слабый, как вода, словно в полусне, я не двигался с места, но расстояние между нами сократилось. Она подошла ко мне ближе на шаг, подняла левую руку и, кажется, ударила меня кулаком по лбу. Мне показалось, что я принял на себя удар железного молота. Я упал.

Я поднялся на ноги замерзший и мокрый, но голова была свежей, и силы вернулись ко мне. Неужели этот удар вернул меня к жизни? От него не осталось ни синяка, ни боли! Но отчего я промок? Я не мог долго оставаться без сознания, ведь луна с тех пор не взошла выше!

Леди стояла в нескольких ярдах, спиной ко мне. Она что-то делала, но что, я разобрать не мог. Затем я понял (из-за того, что что-то на ней внезапно сверкнуло), что она снимает одежды и стоит, белая, в неподвижном свете луны. Миг она стояла – и упала вперед.

Какая-то белая полоска кинулась прочь длинным росчерком. В ту же секунду луна стала прежней, сияющей в полную силу, и я рассмотрел, что эта белая полоска – нечто с длинным, вытянутым телом, торопливо исчезающее, извиваясь, где-то в высокой траве. Темные точки, казалось, бежали с ее спины потоком и, словно бы растекаясь по кромке леса, прятались под сенью листвы.

«Господь милосердный! – воскликнул я, – неужели это чудовищное создание тоже спешит в тот окутанный тьмой город?»

И мне показалось, что внезапный порыв ветра принес откуда-то издалека вопль ужаса и слабый стон ярости, несущийся от дома к дому, режущий, смертоносный.

Пока я в болезненном оцепенении наблюдал за этим существом, мимо меня, сзади, как быстрая, но бесшумная стрела, стремительно пронеслось другое огромное создание, белого Цвета. Оно неслось прямо туда, где только что упала леди и где, как я думал, она и лежала. Мой язык словно прилип к небу. И я ринулся вперед, вслед за ним. Но в один миг место, где она лежала, оказалось далеко позади зверя.

«Хорошо, – подумал я, – что я не мог кричать: если бы она поднялась, чудовище оказалось бы прямо над нею!»

Но когда я добрался до этого места, леди там не было; только одежды, которые она там бросила, темнели в лунном свете.

Я стоял и искал взглядом второго зверя. Он несся над землей значительно проворнее, чем предыдущий; длинными, ровными, скользящими скачками – он был просто олицетворением неистощимой скорости. Он держался того же направления, что и прежний, и становился все меньше и меньше, пока не исчез где-то вдали.

Но куда же делась леди? Может быть, первый зверь напугал ее своим бесшумным появлением? Но я не слышал ее крика. И у него не было времени сожрать ее! Может быть, он схватил ее и утащил ее в свою берлогу? Но так тяжело нагруженный зверь вряд ли смог бы так быстро бегать! И я наверняка увидел бы, что он что-то тащит.

Страшные сомнения стали просыпаться в мне. После тщательных, но бесплодных поисков я отправился по следам двух животных.

Глава 21

БЕГУЩАЯ МАТЬ

Пока я спешил вслед за ними, луна скрылась за облаком, и из серой темноты внезапно возникла белая женская фигура, прижимающая к груди ребенка и слегка наклонившаяся вперед – она бежала, она была совсем рядом со мной, но меня не замечала, так спешила. И в каждом ее движении был страх и тревога.

«За ней охотятся! – сказал я себе. – Какая-то тварь в этой жуткой ночи преследует ее!»

Если бы я побежал за ней, она могла бы еще больше испугаться, поэтому я встал на ту тропу, по которой она бежала, чтобы остановить ее преследователя.

И пока я стоял, глядя ей вслед сквозь сумерки, позади себя я услышал быстрые, мягкие шаги, и прежде, чем я успел повернуться, что-то перескочило через мою голову, лягнуло меня в лоб и сбило с ног. Я тут же вскочил, но все, что я успел рассмотреть, была лишь исчезающая светлая тень. Кровь хлестала у меня из головы; я побежал вслед за зверем, успел сделать только несколько шагов, когда крик отчаяния пронзил затрепетавшую ночь. Я побежал быстрее, хотя опасался, что уже слишком поздно.

Через одну-две минуты я заметил небольшую светлую тень, приближающуюся ко мне через туман, наполненный лунным светом. Сначала я подумал, что это, должно быть, другая тварь, так как она шла медленнее, почти ползла странными, барахтающимися прыжками, словно умирающий зверь.

Я отошел в сторону с его дороги и ждал. Когда он был уже совсем рядом, я увидел, что он передвигается на трех ногах, волоча высоко над землей свою левую переднюю лапу. Множество тёмных овальных пятен покрывало его светящуюся белую шкуру, и его сопровождал низкий, шипящий звук, словно дождь шумел в травах. Когда оно проходило мимо меня, я заметил, как что-то течет из-под его поджатой лапы.

«Это кровь! – подумал я. – Какой-то более быстрый, чем я, воитель ранил этого зверя.»

Но, странное дело, на меня вдруг нахлынула такая жалость при виде страдающего создания, что, даже если бы у меня в руке был топор, я не смог бы его ударить. Хромая и запинаясь, оно, наконец, исчезло из виду, но его кровь, казалось, еще падала где-то рядом со мной мягкой тонкой струйкой. «Если кровотечение не остановится, – подумал я, – страдания его скоро прекратятся!»