ПРОЛОГ

Статую вырезали из льда и скалы. Она спокойно стояла на пустынной снежной равнине — существо из ночных кошмаров — с загнутыми когтями и неземными глазами. В изгибе губ — приоткрытых и округленных — что-то зовущее, пожалуй, даже чувственное. Присцилла Хаткинс не понимала, почему ей так неспокойно. Тревожил не только хищный облик существа, угроза, исходившая от длинных когтей и крадущихся, как лунный свет, нижних лап. И дело даже не в подчеркнутой агрессивности позы и не в том, что фигура стоит посреди безжизненной равнины, в октябрьском свете Сатурновых колец.

Пожалуй, беспокойство вызывает интерес статуи к кольцевому миру, который навсегда застыл над полосой низких холмов и горных кряжей на западе. В ледяных чертах застыло странное выражение, пожалуй, вернее всего это назвать философской жестокостью.

— Я возвращаюсь, — эхом прозвучал в ее наушниках голос Ричарда. Чувствовалось, что он волнуется. — Среди всех Монументов этот был найден самым первым и до сих пор считается самым выдающимся экземпляром.

Они стояли на помосте, специально построенном, чтобы сохранить следы участников предыдущей экспедиции. Вот здесь стоял Терри Кейс, а там Катти Чанг. А эти тяжелые отпечатки следов вокруг фигуры принадлежали самому Штейницу. (Она знала все, потому что без конца смотрела древние видеозаписи, наблюдая за астронавтами, неуклюже передвигавшимися в тяжелых скафандрах.)

Вспомнив об этом, она улыбнулась, сунула руки в карманы и взглянула на Ричарда Вальда. Он был в мятых серых джинсах, белом свитере, а на голове — как всегда — ирландская шляпа. (Эта одежда не очень-то хорошо гармонировала с пузырьком связанной энергии, который обеспечивал пространство для дыхания.) Он был слегка не в фокусе, и она с трудом различила его внутри поля Фликингера. Так же он одевался и в обычной жизни.

Ричард — светило в археологии. Его имя будут помнить, пока не угаснет интерес человечества к своему происхождению и пока не перестанут посылать исследователей в космос.

Сейчас они благоговейно стояли перед «этим» и чувствовали себя детьми. А вокруг только тишина и одиночество.

Хаткинс, на первый взгляд, принадлежала к той категории миниатюрных женщин с точеными чертами и очаровательной улыбкой, которые явно уместнее в гостиной, чем среди этой пустынной равнины. В темных глазах — только спокойная вежливость. Но эти глаза умели гореть.

Короткие черные волосы выглядывают из-под широкополой шляпы-сафари. Все знакомые считали, что ее амбиции — результат хрупкого сложения, и чтобы компенсировать этот недостаток ей приходится завоевывать мужчин, профессиональный успех и, наконец, звезды.

Она знала (или считала, что знает), что это не так. На самом деле все гораздо проще, но она далеко не всем хотела об этом рассказывать. Отец взял ее с собой на Луну, когда ей было всего лишь восемь лет. Присцилла смогла ощутить притягательную силу древнего лунного величия, а потом это как наваждение преследовало ее во сне и наяву. Именно эта таинственная сила помогла ей понять собственную душу. «Живи, пока живешь, наслаждайся каждым мгновением жизни.» Прежние ощущения снова ожили сейчас, когда она увидела ледяную статую.

Ричард Вальд сложил руки на груди и зябко передернул плечами, как будто ему вдруг стало холодно в энергетической оболочке. В нем чувствовалось осознанное достоинство — такое самоощущение присуще людям, которые достигли славы, но не придают этому значения.

Ричарду уже шестьдесят, но он все еще полон жизненных сил. Не секрет, что он не прочь выпить, повеселиться на вечеринке, да и вообще не пренебрегает женским обществом. Он сохранил строго деловые отношения со своим пилотом Хаткинс. Во внешности Ричарда было что-то от пророка: седая грива волос и усы, высокие скулы и обезоруживающе чистый взгляд голубых глаз. Но суровая внешность всего лишь прикрытие. Хаткинс видела в нем «котенка».

Ричард бывал здесь и раньше. Это место — в некотором смысле — его родина.

Найденный здесь Монумент был первым, невероятным псевдоконтактом, который двести лет назад встревожил все человечество, заставив понять, что оно вовсе не одиноко во Вселенной. Исследователи нашли на других звездах еще тринадцать других Монументов, несколько отличающихся друг от друга по манере исполнения. Ричард считал, что существуют еще многие тысячи.

Великие Монументы — его всепоглощающая страсть. Фотографии Монументов украшали стены его дома в штате Мэн: дымчатая пирамида, вращающаяся по орбите вокруг скалистого мира в системе бело-голубого Сириуса, черная гроздь кристальных сфер и конусов, установленная на снежном поле у южного полюса безжизненного Армиса-5, прозрачный клин на орбите вокруг Арктура. (Микрофон на шее Хаткинс был изумительной копией этого клина.) Самое интересное среди реликвий — это объект, похожий на круглый павильон с колоннами и ступеньками, вырезанный на склоне горы астероида из системы Проксиона. (Кажется, — говорил ей Ричард, — что туда вот-вот должен прибыть оркестр.) Хаткинс видела только фотографии, сама она еще не была в этих волшебных местах. Но она будет там. Она проведет с ними по целому дню и ощутит руку создателей, так же как она ощущала ее здесь. Самой ей нелегко добиться этого — пилотов много, а экспедиций мало. Но Ричард разглядел в ней родственную душу. Он хотел, чтобы она увидела Монументы, потому что в ее ощущениях он видел отражения собственных. И к тому же она чертовски хороша собой.

Среди всех находок только статую с Япета можно рассматривать как автопортрет. Крылья полусложены. Руки — на каждой — по шесть пальцев, устремлены к Сатурну. Несомненно, изображение женщины, смотрящей куда-то мимо Ричарда. Ноги напряжены, туловище слегка наклонено вперед. Почти эротическая поза.

Пустой взгляд устремлен вдаль. Она стояла на ледяном постаменте, вес которого составлял примерно треть ее собственного. На льду выгравированы три строки четких белых символов. Буквы утонченные и изящные. Похоже на арабский — характерные петли, полумесяцы и изгибы. И, когда солнце, двигаясь по небу, касалось их своими лучами, символы впитывали свет и оживали. Никто не понимал, что значит эта надпись.

Ширина постамента примерно полразмаха рук Хаткинс. Рост существа — три с половиной метра. Известно, что это автопортрет, — экспедиция Штейница обнаружила следы, соответствовавшие ноге существа.

Помост сделали так, чтобы пришедшие могли, ничего не повредив, подойти поближе и прикоснуться к статуе. Ричард стоял перед ней в глубокой задумчивости. Он тронул пальцами постамент, кивнул и снял с пояса лампу. Затем включил ее и осветил буквы. Символы стали ярче, увеличились и сдвинулись.

— Неплохой эффект, — заметила Хаткинс.

Надпись была на каждом Монументе. Но все надписи принадлежали к разным системам письма. Теория гласила, что это действительно Монументы, но все они созданы в разные эпохи.

Хаткинс заглянула в пустые глазницы.

— Здесь была Килрой, — сказала она.

Она знала, что все Монументы относились к пятитысячелетнему отрезку времени, закончившемуся примерно девятнадцать тысяч лет до нашей эры. Эта фигура значилась одной из самых ранних.

— Интересно, почему прекратили создавать Монументы? — спросила она.

Ричард посмотрел вверх на звезды.

— Кто знает? Пять тысяч лет — это очень долго. Может, им надоело. — Он подошел и встал рядом. — Цивилизации меняются. Не стоит ожидать, что Монументы будут создавать вечно.

Вопрос, который она не стала задавать. — Существовали ли они вообще?

Как жаль, что мы их потеряли. Все, кто здесь побывал, чувствовали то же самое, совсем рядом. Всего несколько тысячелетий, в масштабах космоса — лишь краткий миг.

Шаттл экспедиции Штейница был оставлен на планете, серый и неуклюжий, со старым американским флагом, нарисованным около открытой двери грузового отсека. Корабль лежал в двухстах метрах отсюда, у дальнего края настила. Затерянная частица ушедшего мира. Кабина пилота приветливо светилась, приглашая туристов на экскурсию.

Ричард снова повернулся к надписи.

— Что тут написано, как вы думаете? — спросила она.

— Имя и дата. — Он отступил на шаг. — Я думаю, что вы все поняли правильно. «Килрой была здесь.»

Она оторвала взгляд от Монумента и посмотрела на долину — бесплодную и белую, изрытую кратерами. Долина поднималась вверх к веренице горных кряжей, виднеющихся вдали в мертвенном свете гигантской планеты. (Япет был таким маленьким, что, казалось, вы стоите прямо на сфере. Ее это совершенно не трогало, но она знала, что, когда волнение Ричарда уляжется, он оценит этот эффект.)

Существо смотрело прямо на Сатурн. Планета висела низко над горизонтом и была в третьей четверти. Ее положение не изменилось с тех пор, как «она» побывала здесь, и останется таким же и через двадцать тысяч лет. Несколько сплюснутая у полюсов, на вид она была немного больше Луны. Кольца наклонились вперед — сверкающая панорама зеленых и голубых цветов, перечеркнутых тенью планеты.

Ричард скрылся за Монументом. Его голос потрескивал в наушниках.

— Она великолепна, Хатч.

Закончив осмотр статуи, они удалились в шаттл Штейница. Хатч рада была избавиться от лунного пейзажа и от энергетического поля (которое всегда вызывало неприятное покалывание) и снова обрести свой обычный вес и наслаждаться покоем стен и внутреннего освещения. Корабль более или менее поддерживался в том состоянии, в каком он и был двести лет назад. Интерьер дополняли фотографии членов команды Штейница.

Ричард, подгоняемый внутренним волнением, шел, рассматривая ряды фотографий. Хатч налила кофе и подняла свою чашку.

— За Фрэнка Штейница, — предложила она.

— И за его экипаж.

Штейниц. Одно это имя, как считали многие, могло служить заклинанием. Он первым отправился в далекое путешествие к Сатурну. Это была попытка привлечь внимание общественности к умирающей космической программе — исследованию странного объекта, сфотографированного «Вояджером» на Япете лет двадцать назад. Они вернулись, но без ответов на поставленные вопросы. Только ледяная статуя, происхождение которой никто не мог объяснить, да фильм с отпечатками следов на холодной поверхности. Экспедиция оказалась страшно дорогой. Это очень понравилось политическим крикунам, и президентская система в Америке была уничтожена.

Группа Штейница вернулась с неизлечимыми травмами: они обнаружили, кроме всего прочего, новые проявления воздействия на организм длительного пребывания в невесомости. Связки и сухожилия ослабли, мускулы почти атрофировались. У нескольких астронавтов появились болезни сердца. Все страдали от различных неврозов. Это было первым указанием на то, что человечеству будет не так-то легко привыкнуть к жизни вне Земли.

Фотография Штейница была в центре экспозиции. Его образ хорошо знаком Хатч: полный, агрессивный, фанатик своего дела — человек, который солгал о своем возрасте, когда НАСА подбирала кандидатов.

— Чертовски жаль, — сказал несколько торжественно Ричард, повернувшись к окну и глядя на ледяную статую, — что мы никогда их не увидим.

Хатч поняла, что Ричард говорит о создателях Монументов.

— Именно это сказал Штейниц, — продолжал он, — впервые увидев ее. И он был прав.

— Прав для своего времени. Но совсем не обязательно для нашего. — Она не совсем верила в то, что говорила, — ведь создатели Монументов, казалось, исчезли навсегда. Но она все-таки сказала то, что требовали обстоятельства. Хатч заглянула в свою чашку. — Интересно, как им удалось выразить такую экспрессию и такие мелкие детали в куске льда.

— Что вы о ней думаете? — спросил Ричард.

— Не знаю. Впечатление тревожное. Почти гнетущее. Просто не знаю, как выразить. Возможно, это одиночество.

— Я знаю, что это, — сказал он. — Там ее следы. И только ее.

Хатч не поняла.

— Она была одна.

Фигура явно идеализирована. В линиях тела изящество и благородство. Хатч рассмотрела кое-что еще, затаившееся в уголках глаз: надменность и недоверие — и стоицизм: Упорство. Возможно, даже страх.

— Надпись, — сказала она. — Это, вероятно, имя существа.

— Такую гипотезу разделяет Манси. Но если статуя — произведение искусства и только, то надпись, может быть, и названием работы. «Наблюдатель». «Часовой». Или что-то в этом роде.

— Или, может, имя божества, — добавила Хатч.

— Возможно. Один из членов первой экспедиции предположил, что это может быть знак заявки.

— Если так, — сказала она, — мы приветствуем их в этих скалах.

— Они больше думали о Солнечной системе. — Равнина была плоской и безжизненной. Ярко, подобно лезвию ножа, сверкали кольца. — Ты готова к прогулке?

Они прошли по помосту на равнину. По одну сторону помоста видны следы ботинок астронавтов. Приблизительно в полутора километрах на запад появились ее следы.

Две цепочки следов, идущие в противоположных направлениях. У нее не было обуви. Длина как ступней, так и шагов, соотнесенных с анатомическим строением ледяной фигуры, говорила о том, что рост существа около трех метров. Можно различить шесть пальцев на каждой ступне — как и у статуи.

— Все выглядит так, будто она просто прилетела и пошла прогуляться, — сказала Хатч.

Леденящая душу мысль. Оба непроизвольно оглянулись. Одна цепочка следов тянулась на запад, к горным кряжам. Вторая — петляла по равнине, указывая направление на север от Монумента. Следы астронавтов тянулись за цепочкой следов существа, как в том, так и в другом направлении. Ричард и Хатч повернули на север.

— Голые ступни их шокировали, — сказал Ричард. — Теперь и мы можем повторить этот трюк, если захотим.

Примерно через четверть километра следы затерялись в толще снега. Обе цепочки, идущие туда и обратно.

— Очевидно, здесь находился корабль, — сказала Хатч.

— Видимо, да. — Дальше снег остался нетронутым.

Здесь помост описывал круг, отделяя пространство размером с бейсбольное поле. Ричард прошел по всему периметру, иногда останавливаясь и осматривая поверхность.

— Ты видишь отверстия? — спросил он, указывая на дыры в снегу. — Корабль, должно быть, стоял на высоких опорах. Следы указывают место, где существо появилось в первый раз. Оно, или она, прошло тем же путем, что и мы, и направилось в сторону холмов. Она вырезала глыбу льда и камня из стены там вверху. Мы пойдем взглянуть на это место. Затем она высекла статую, погрузила ее на корабль и перелетела с ней на нужную площадку. — Он взглянул в направлении ледяной фигуры. — Там сзади тоже есть отверстия.

— Зачем было тащить все это? Почему не оставить прямо там, на холмах?

— Кто знает? Почему мы кладем что-то именно здесь, а не там? Может, это было слишком просто. — Он постучал ногой по помосту. — Мы в долине. Ее плохо видно, потому что горы вокруг невысокие, а кривизна поверхности очень большая. Но ледяная статуя именно здесь. И расположена точно в центре.

Через некоторое время они вернулись назад и направились по следам в сторону холмов. Помост местами был проложен в глубоком снегу или парил над оврагами. Следы дважды подходили к отвесной стене и исчезали.

— Они снова продолжаются наверху, — сказал Ричард.

— Антигравитация?

— Считается, что она невозможна. Но как еще можно все это объяснить?

Хатч пожала плечами.

Они вошли в лощину, из которой брали камень и лед для статуи. Блок гладко вырезан в стене — там осталась ниша. Следы петляли поблизости, а потом шли вверх по склону и исчезали под толстым слоем льда. И вновь появились уже немного дальше — на вершине гряды.

Земля резко уходила вниз по обе стороны помоста. Ричард молча передвигался по помосту большими прыжками. Он погрузился в размышления. Хатч пыталась предупредить его, что энергетическое поле создает слишком слабое притяжение, а это опасно. — Можно легко оттолкнуться, и кажется, что медленно опускаешься, но стоит коснуться поверхности и последует сильный удар. — Ричард, что-то проворчав, сбавил скорость.

Они продвигались вдоль гребня хребта, пока следы не оборвались на небольшой площадке. Отсюда хорошо виден Сатурн и захватывающая панорама уходящего вниз близкого горизонта.

Судя по путанице следов, существо провело здесь какое-то время. Потом оно, разумеется, пошло назад.

Ричард склонился над следами.

Ночь была звездной.

— Она пришла сюда до того, как вырезала глыбу льда, — сказала Хатч.

— Замечательно. Но зачем она вообще сюда явилась?

Хатч перевела взгляд на равнину, светящуюся в бледных лучах Сатурна. Равнина уплывала, вызывая легкое головокружение.

Звезды казались тяжелыми и холодными, и черное пространство вокруг давило. Примерзшая к небу планета не сдвинулась с места с тех самых пор, когда «она» стояла здесь.

— Статуя на равнине, — произнесла Хатч, — внушает страх не потому, что у нее крылья и клюв, а потому, что она одинока.

Хатч начала мерзнуть, а путь до корабля не близкий. (В полях Фликингера со временем становится прохладно. Этого не должно быть, и существует множество тестов, доказывающих, что это не так. И тем не менее.) В небе светило полдюжины лун: Титан с его метановой атмосферой; Рея, Гиперон и другие, более мелкие, спутники; такие же замерзшие, вращающиеся нагромождения скал, как и та, где они находились — безжизненные, невероятно древние, способные поддержать жизнь мыслящего существа не лучше, чем та разреженная атмосфера, в которой они крутились.

Ричард проследил за ее взглядом.

— Должно быть, она была очень похожа на нас.

Вселенная — несовершенное и ненадежное место для всего, что может мыслить. Нас чертовски мало, а мир необозримо велик. Хатч думала о ней. Что занесло ее так далеко от дома? Почему она путешествовала одна? Конечно, она давно обратилась в прах. И все же, всего ей хорошего.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОСХОД ЛУНЫ