Он многозначительно посмотрел на Джэми, но та лишь зарыдала. Женщина была не в состоянии подняться по лестнице к себе в комнату без посторонней помощи, не то что оказать поддержку Маре. Дженни немедленно взяла контроль над ситуацией в свои руки. Отправив Шведа с детьми в гостиную со строжайшим приказом не шуметь, она повела Мару и Джэми наверх.

— Позаботьтесь о Джэми. Я сама справлюсь, — сказала Mapa, переступив порог своей комнаты.

Оставшись в одиночестве, она не раздеваясь легла на кровать и уставилась в черный потолок. Как жить дальше? Брендан всегда был с ней рядом, и даже в тех случаях, когда он отсутствовал, она знала, что стоит ей позвать, и он придет к ней на помощь. Теперь его не было нигде, он перестал существовать. Невозможно было поверить в то, что он никогда больше не покажется на пороге со своей обычной лукавой усмешкой на губах и с каким-нибудь новым авантюрным проектом в голове. Брендан казался ей таким же нерушимым и — непреходящим явлением жизни, как солнце и воздух. Она не представляла себе жизни без него.

В глубине души Mapa ощущала необычайную болезненную пустоту. Она устало потерла лоб, стараясь избавиться от нее, но все было напрасно. Жизнь шла своим чередом и требовала от нее немедленного решения о том, как быть дальше. По крайней мере, Брендан оставил им деньги, а значит, половина проблем снималась сама собой. Оставалось придумать, как ими правильно распорядиться. Незаметно для самой себя Mapa впала в забытье, которое вскоре перешло в глубокий спокойный сон без сновидений.

Дженни на обратном пути заглянула в комнату к Маре и, убедившись в том, что та заснула, осторожно прикрыла за собой дверь. Она приготовила для подруги легкий ужин, но решила не будить ее, справедливо посчитав, что крепкий сон сейчас принесет гораздо больше пользы, чем еда.

— Как она? — Швед взволнованно отреагировал на появление в гостиной Дженни с подносом. — Может быть, стоит послать за доктором?

— Не нужно, — решительно возразила Дженни. — Mapa спит. Это лучшее, что в ее положении можно сейчас сделать. Сон — самый хороший доктор для сломленного духа и изможденного тела.

— Вам не показалось, что Mapa вела себя немного странно на похоронах? — спросил Швед. — Разве женщина не должна плакать, потеряв родного брата? За весь день я не заметил и слезинки у нее на глазах. Мне казалось всегда, что у них с Бренданом были теплые и довольно близкие отношения.

— Люди по-разному переживают потерю близких, — пожала плечом Дженни, наливая Шведу чай и придвигая сахарницу. — Некоторые бьются в истерике, рвут на себе волосы и, в конце концов, приходят не в лучшее состояние, чем усопший. Другие внешне никак не проявляют своих чувств, но это не означает, что они равнодушны. Более того, поскольку их горе не имеет выхода наружу, им приходится тяжелее, чем первым. Их страдания не поддаются описанию. Вероятно, Mapa О'Флинн принадлежит к таким людям. Однако иногда она вполне может дать волю своему чувству. Вы не заметили, как она смотрела на вдову Брендана? Я удивляюсь, как от такого взгляда она не отправилась вслед за своим мужем. Что-то здесь не так! Почему она объявилась именно в такой момент? Мне кажется, что именно ее мы видели в ресторане у Дельмонико. Тогда О'Флинны держались так, будто не знают ее. Не помню, как они называли ее, но только не Молли О'Флинн. Вы обратили внимание, что она ни разу во время похорон не взглянула на своего сына? Я слышала, что эта Молли сбежала от мужа и бросила своего ребенка, когда тому было не больше двух месяцев. Вы можете себе представить такое варварство? — возмущенно воскликнула Дженни.

— Судя по тому, что мне известно об этой женщине, она на все способна, — вяло разделяя гнев своей собеседницы, отозвался Швед.

— Но ведь это ужасно! А что, если она намеревается причинить О'Флиннам еще какое-либо зло? — взволнованно предположила Дженни, придвигая к Шведу тарелку с яблочным пирогом, на который тот вожделенно поглядывал в последние несколько минут.

— Вряд ли она что-то затевает, — ответил он, с удовольствием отправляя в рот кусочек выпечки. — Впрочем, я ведь всегда рядом, чтобы защитить Мэру в случае необходимости.

— Хотелось бы, чтобы такая необходимость не возникла. А ну-ка тихо! — прикрикнула она на ребятишек, которые увлеклись игрой и не заметили, как расшумелись. От нее не укрылся изумленный взгляд Шведа, который в первый момент отнес ее окрик на свой счет.

Mapa проспала остаток вечера и всю ночь, а наутро поднялась бодрой и отдохнувшей, со свежей головой, готовой к принятию важных решений. Она испытывала укор совести из-за того, что так надолго оставила без внимания Пэдди. Однако веселые детские голоса, доносившиеся из гостиной, среди которых отчетливо выделялся смех ее малыша, позволили Маре вздохнуть с облегчением.

Она спускалась по лестнице, когда из дверей гостиной вышла Дженни. Невозможно было передать изумление, с которым она смотрела на Мару, натягивающую на ходу перчатки.

— Мне необходимо привести в порядок дела Брендана. Надо сделать некоторые распоряжения, — объяснила Mapa.

— Вы уверены, что в состоянии выйти сегодня из дому? Скоро должен прийти Швед. Не лучше ли вам подождать его? Он вас проводит, — безо всякой надежды на согласие со стороны Мары предложила Дженни.

— Спасибо, я сама справлюсь. Мне хочется разобраться с делами как можно скорее.

Уладить имущественные дела брата Маре удалось гораздо быстрее, чем она предполагала. У Брендана оказалось так мало денег, что из-за них вообще не стоило беспокоиться. От его огромного состояния осталась всего пара тысяч долларов, не считая личных вещей — одежды и безделушек, — которые он приобрел в последнее время.

Mapa возвращалась в пансион, потрясенная до глубины души. Куда же подевались все деньги? Она стала припоминать роскошные обеды, которые устраивал Брендан, наряды, которые он ей дарил, ночи, проведенные им в кутежах и игре в рулетку. Разве вправе она сердиться на брата? Ведь это были его деньги, а значит, он мог ими распоряжаться по своему усмотрению. В конце концов, даже хорошо, что он прожил последние дни как король, а не умер в нищете. Она не может винить его за расточительство.

Mapa задержалась у конца тротуара, прежде чем перейти на другую сторону улицы, и терпеливо ждала, пока неповоротливый фургон, перекрывший ей путь, свернет за угол. Внезапно ее внимание привлекла знакомая фигура, медленно прогуливавшаяся по противоположному тротуару. Она вгляделась в широкий разворот плеч мужчины, остановившегося купить газету — в дни, когда приходил почтовый пароход, свежие газеты продавались на каждом углу, — и узнала Николя. Он постоял с минуту, проглядывая первую полосу газеты, а затем двинулся дальше, даже не бросив взгляда в ее сторону. Mapa отступила ближе к стене дома, чтобы не дать себя столкнуть на грязную мостовую спешащим по своим делам прохожим, грубо прокладывающим дорогу локтями среди толпы. Она нечаянно наступила на ногу какому-то человеку, тут же поморщившемуся от боли, и извинилась. Прохожий заковылял прочь, a Mapa с удовольствием отметила, что столпотворение на улице рассосалось и ничто не помешает ей беспрепятственно перейти на другую сторону. Но стоило ей шагнуть на мостовую, как она почувствовала, что чья-то сильная рука обхватила ее за талию. Возмущенная такой беспардонной наглостью, Mapa свирепо обернулась, приготовившись обрушить на обидчика всю силу своего гнева. Перед ней стоял Жак д'Арси.

— Ты ведь не станешь грубо обращаться со своим другом Жаком, а? — глумливо заулыбался он, нимало не смущаясь тем, что Mapa пришла в ярость. Сжав ее талию сильнее, он угрожающе предупредил: — Если согласишься добровольно пойти со мной, никто не причинит тебе вреда. У меня нет времени на уговоры, моя крошка. Только твой любовник Николя, которым ты любовалась издали всего минуту назад, может позволить себе беспечно слоняться по улицам. А я человек деловой. Так вот, дело заключается в том, что кое-кто хочет поговорить с тобой. Бояться тебе нечего, даю слово джентльмена.

— И многие из тех, кого вы отправили на тот свет, верили вашему слову? — не скрывая отвращения, спросила Mapa.

— Зачем же так жестоко обращаться с Жаком, который хочет тебе только добра, моя крошка? Давай шевелись, мы и так слишком заболтались. А Граф между тем сгорает от нетерпения тебя увидеть. — Он кивнул в сторону элегантно одетого убийцы, который терпеливо наблюдал за ними с приличного расстояния. Холодный взгляд его бесцветных глаз блуждал по перепуганному лицу Мары. — И не думай, моя крошка, что после того как твой друг-громила раздробил Графу ключицу, он стал хуже справляться со своим делом. Ему ничего не стоит левой рукой сделать то, что он привык делать правой. А разозлила ты его со своим приятелем всерьез.

У Мары не было выхода. Мимо спешили ни о чем не подозревающие прохожие, к помощи которых она могла бы обратиться, если бы не чувствовала под ребрами острие стали. Жак ни секунды не станет колебаться, прежде чем ее зарезать, если она вздумает закричать.

Жак кивнул Графу, и тот молча подошел к ним. Втроем они медленно двинулись по тротуару. Вскоре Жак свернул с главной улицы в проулок и подвел Мару к ничем не примечательной двери. Вытащив из кармана ключ, он вставил его в замочную скважину. Дверь бесшумно отворилась. Мару втолкнули внутрь, и ее глаза не сразу привыкли к полумраку прихожей и стали различать в нем отдельные предметы. Сначала она пошатнулась, наткнувшись на какой-то острый угол, но Граф ловко подхватил ее под локоть. Mapa с омерзением вырвала руку.

— Позволь мне сопровождать тебя, моя крошка. — Жак галантно склонил голову и повел Мару вверх по узкой лестнице, прижимаясь к ее боку теснее, чем допускали приличия. Его жаркое дыхание обожгло Маре щеку, когда он прошептал ей на ухо: — Ну вот мы и пришли.

Расхохотавшись, он распахнул перед ней дверь, и Mapa часто заморгала, ослепленная ярким светом после темноты прихожей. Она нисколько не удивилась, застав здесь Молли, одетую в пеньюар. Свободно развалившись в шезлонге, она лениво расчесывала волосы. На ее губах играла высокомерная усмешка.

— Я очень рада, дорогая, что ты любезно согласилась принять мое приглашение, — насмешливо приветствовала Мару Молли. — Присаживайся и давай снова познакомимся. Ведь мы не виделись целую вечность! Сейчас горничная подаст чай, я настаиваю, чтобы ты выпила чашечку.

— Что тебе нужно, Молли? — с подозрением вглядываясь в ее лицо и не двигаясь с места, спросила Mapa.

— Ты всегда была никудышной собеседницей, — резко рассмеялась Молли. — Даже тогда, когда по мановению моей руки готова была бежать куда угодно, чтобы выполнить мое приказание. Я привыкла думать о тебе как о милом послушном ребенке. Что же с тобой случилось, дорогая?

— Я выросла, Молли. Повидала многих людей и научилась отличать бриллианты от фальшивых стекляшек.

— Вы с Бренданом всегда были бойкими на язык, — рассвирепев оттого, что Жак позволил себе улыбнуться в ответ на слова Мары, сквозь стиснутые зубы злобно прошипела Молли. — Жаль только, что при этом у вас не хватало здравого смысла. Именно поэтому я и бросила Брендана. Он всегда был неудачником.

— Ты действительно поступила тогда очень мудро, Молли. Потому что Брендану ты бы очень скоро надоела, и тогда бы он выгнал тебя, а не ты ушла. Он всегда избегал женщин с ограниченными умственными способностями и полным отсутствием вкуса. — Mapa презрительно оглядела комнату, втайне подыскивая путь к бегству.

Молли неторопливо спустила ноги на пол и поднялась. Mapa невольно вспыхнула от стыда, заметив, что под пеньюаром Молли была совершенно обнаженной и что мужчины жадно следят за каждым движением ее бедер.

— Хорошо, Mapa. Значит, от дружбы со мной ты отказываешься? Мыслимое ли дело, чтобы О'Флинны снизошли до кого-нибудь! Они для этого слишком высокомерны и самонадеянны! Но не забывай, что я тоже О'Флинн. И как вдова Брендана я имею право на его состояние.

Mapa в ответ лишь рассмеялась.

— Черт бы тебя побрал! Тебе весело? Осмеивать врага — как это похоже на О'Флиннов! Ну ничего! Посмотрим, как ты посмеешься, когда я заберу у тебя своего сына!

Mapa перестала смеяться, но в лице ее не было испуга, на который так рассчитывала Молли.

— Я смеюсь потому, что ты, как всегда, опоздала с выходом на сцену, — честно призналась Mapa. — Дело в том, что у Брендана нет денег. Он их все потратил. Я только что была в банке, и мне сказали, что на его счете ничего нет. Так что претендовать тебе не на что.

От неожиданности Молли едва не хватил удар.

— Ты лжешь! — воскликнула она, наконец, и в ее взгляде вспыхнул коварный огонек. — Неужели я, по-твоему, настолько глупа, чтобы поверить в эту чушь?

— Это правда, — стояла на своем Mapa.

— Он действительно промотал много денег, Мария, — вмешался Жак, называя любовницу тем именем, под которым узнал ее.

— Заткнись! Если мне будет нужно узнать твое мнение, я сама тебя спрошу, — угрожающе подступила к нему Молли.

— На твоем месте я бы прислушалась к его словам, — посоветовала Mapa, своим невозмутимым тоном намеренно раздражая Молли.

— Тебе нравится издеваться надо мной, да? — побелев от ярости, прошептала Молли. — Ты хочешь убедить меня в том, что денег нет, чтобы забрать все себе! Он не мог так быстро все спустить! У него должны быть сотни тысяч долларов!

— Слухи о состоянии Брендана сильно преувеличены. Теперь же от него осталось чуть больше тысячи, — постаралась убедить ее Mapa. Но доводы разума оказались бессильны. В порыве гнева Молли бросилась на Мару, схватила за плечи и сильно встряхнула, больно поцарапав длинными ногтями.

— Черт побери! В последний раз спрашиваю, где деньги? Не скажешь сейчас, Граф заставит тебя выложить все силой!

Mapa ощутила, прилив сил, оттолкнула от себя Молли и принялась, торопливо расстегивать сумочку, в которой лежал кожаный мешочек с остатками золота Брендана, полученный ею в банке. Она развязала тесемки, зачерпнула пригоршню золотого песка и швырнула его в лицо Молли. Песчинки золота засверкали у нее на щеках и ресницах. Молли готова была ожидать всего, чего угодно, но только не такого поворота событий.

— Забирай это кровавое золото! — воскликнула Mapa. — Возьми его и умойся слезами, Молли. Золотыми слезами! Что посеешь своей злобой и коварством, то и пожнешь. Мечты всех желающих разбогатеть идиотов оборачиваются в действительности отчаянием и смертью. Вот, это все, что удалось найти Брендану… холодная могила в чужой земле.

Молли словно утратила дар речи. Ее лицо и волосы переливались золотистым блеском. Она часто моргала, поскольку глаза ее заволокло влажной пеленой, и, наконец, одинокая слезинка скатилась у нее с ресниц и потекла по щеке, оставляя четкую бороздку в золотой пыли.

Mapa осознала все возможные последствия своего отчаянного поступка только тогда, когда Жак молча встал у нее за спиной и положил ей на плечо тяжелую руку. Mapa чувствовала, что пригибается к земле под этой тяжестью, и голова у нее предательски закружилась, а перед глазами поплыло перекошенное от ненависти лицо Молли, напоминающее ритуальную маску древних племен, выкрашенную золотой краской. В это мгновение дверь открылась и на пороге появилась девушка в наколке и переднике. Она внесла поднос с серебряным чайником и фарфоровым чайным сервизом.

— Где прикажете накрыть, мисс Веласкес? — спросила горничная, беспокойно оглядываясь. Она невольно вздрогнула и попятилась, узнав двух присутствующих в комнате мужчин.

— Нигде не прикажу, безмозглая идиотка! — вскричала Молли, дав волю гневу.

— Но вы же сами сказали… — Эллен дрожала и готова была разрыдаться, в ужасе глядя на покрытое золотой пылью лицо хозяйки. Кулак Молли взметнулся в воздухе и обрушился на поднос, выбив его из рук девушки, Эллен закричала от боли, поскольку кипящий чайник опрокинулся ей на грудь и на обнаженные до локтей руки. Китайские фарфоровые чашки и блюдца, тарелка с конфетами — все разлетелось по полу. Эллен, заливаясь слезами, выскочила из комнаты. Mapa внезапно обнаружила, что ее никто не держит, и, воспользовавшись всеобщим замешательством, бросилась следом за горничной. Захлопнув за собой дверь, она быстро заперла ее на ключ, который, по счастью, торчал в замке.

Едва переведя дух, Mapa с любопытством огляделась. Она оказалась в небольшой гостиной, которой, вероятно, давно не пользовались. Здесь было темно и душно, а мебель и каминную полку покрывала густая пыль. Девушка подбежала к окну, выходившему на задний двор, и выяснила, что в непосредственной близости находится низкая крыша соседнего дома, на которую можно было бы спрыгнуть. Mapa долго примеривалась, прежде чем решиться на такой смелый шаг, убеждая себя в том, что другого выхода у нее нет. Она готова была уже забраться на подоконник, как вдруг услышала тихие всхлипывания, доносившиеся из-за спинки вольтеровского кресла, задрапированного и отставленного в дальний угол комнаты. Mapa заглянула за кресло и нашла там бедную горничную, чье внезапное появление дало ей спасительную возможность бежать. Эллен до сих пор не могла успокоиться, плача то ли от боли, то ли от обиды.

— Ты в порядке? — участливо поинтересовалась Mapa. Эллен прекратила рыдать и нерешительно вылезла из-за кресла. Утерев заплаканное лицо передником, она молча кивнула.

Mapa заинтересованно разглядывала несчастное юное создание, жизнь которого, вероятно, была сущим кошмаром, если зависела от прихотей такой госпожи, как Молли., Mapa достала из сумочки несколько серебряных долларов и почти силой всучила их девушке, которая, не веря собственному счастью, стала любоваться блеском монет на ладони, в то время как ее благодетельница снова бросилась к окну. Медлить было нельзя, и Mapa собрала свою волю в кулак перед прыжком, как вдруг за ее спиной раздался тихий голос:

— Здесь есть черная лестница, мэм.

Mapa резко обернулась и увидела, что девушка указывает на портьеру, за которой скрывается спасительная дверца. Всего несколько секунд потребовалось Маре, чтобы открыть ее и оказаться вне пределов комнаты.

— Спасибо, — сказала она на прощание, и ее голос задрожал, переполняясь искренним чувством. Еще секунда, и силуэт Мары скрылся в темном провале лестницы.

— Так просто она не откроется, — сказал Жак, нажимая плечом на дверь, которую заперла Mapa, оставив своих преследователей в спальне Молли. — Придется ломать.

— Подождите, где-то должен быть запасной ключ. — Молли остановила мужчин и принялась рыться в ящиках трюмо и расшвыривать флаконы духов, бутоньерки, ленты и перья, которыми был завален туалетный столик. — Ремонт этой чертовой двери обойдется мне в целое состояние.

Жак нетерпеливо наблюдал за тем, как растет куча всевозможных безделушек на полу возле трюмо, и, наконец, не выдержал и язвительно заметил:

— Господи! Да она успеет добраться до Парижа, прежде чем ты отыщешь этот ключ, дорогая!

— Тогда ломайте! В конце концов, я смогу купить себе десяток таких дверей, когда отберу у нее свои деньги, — признав бесплодность поисков, воскликнула Молли.

Жак отступил от злосчастной двери, глубоко вздохнул и потер ушибленное плечо, после чего разбежался и со всего маху ударил в нее корпусом. Раздался треск, замок поддался, и они с Графом, обгоняя друг друга, ворвались в гостиную только затем, чтобы обнаружить, что она пуста.

— Наверное, бежала через окно, — разочарованно предположил Граф, огорчаясь, что жертве удалось вторично вырваться из его рук. На такую мысль навели распахнутые ставни, через которые в комнату врывался свежий ветерок.

— Не важно, придет время, и мы сполна рассчитаемся с Марой О'Флинн, — послышался за спинами у мужчин хладнокровный и исполненный ненависти голос Молли.

Mapa благополучно добралась до пансиона, но смогла успокоиться и перевести дух только тогда, когда вошла, в холл и закрыла за собой двери на надежный чугунный засов. Она так и осталась стоять здесь, прижавшись спиной к двери, пока из гостиной ей навстречу не показалась Дженни. Теплая приветственная улыбка на ее лице тут же сменилась выражением серьезной обеспокоенности, когда она увидела, что девушка сама не своя от страха.

— Что случилось? С тобой все в порядке? — спросила Дженни, хватая Мару под руку и сопровождая ее в гостиную. Там она помогла Маре снять накидку и усадила ее в кресло. — Расскажи же, наконец, что стряслось?

— Боюсь, что Брендан оставил нам гораздо меньше денег, чем я предполагала, — собравшись с мыслями, начала Mapa. — Этого едва хватит на то, чтобы уехать в Европу. — Она нахмурилась и озабоченно взглянула на часы. — Кстати, нужно немедленно отправиться в пароходную контору и заказать билеты в Англию.

— Как, ты уезжаешь из Сан-Франциско?! Но почему так внезапно, Mapa? Ведь и здесь можно устроиться и вполне безбедно прожить. Почему ты думаешь, что вам с Пэдди будет лучше в Лондоне или Париже? Да и малыш уже привык к здешнему климату. Не стоит отказываться от шанса, не испытав его!

— Мне очень плохо здесь, Дженни, — грустно ответила Mapa. — Смешно признаться, но именно так говорил Брендан, когда уговаривал меня куда-нибудь уехать. У меня нет в этой стране ни настоящего, ни будущего. — Она усмехнулась. — Брендан был прав в одном: человеку не суждено избавиться от своего прошлого, оно опутывает его невидимыми и нерушимыми нитями, которые приходят в движение по только лишь им ведомым законам. Например, Молли хочет заполучить состояние Брендана, которого нет, и мне не удается донести до ее корыстного сознания правду. И она не оставит меня в покое, пока не получит того, что ей требуется, или не убедится наконец в тщетности своих притязаний. Мне нужно как можно скорее убраться отсюда, Дженни. Я боюсь Молли, а более всего ее подручных — Графа и Жака д'Арси. Я боюсь не за себя, а за Пэдди. Эти люди не остановятся ни перед чем, чтобы добиться своего. Я не могу подвергать малыша опасности, мне страшно от одной только мысли, что ему могут причинить вред. И потом, этот город действует на меня угнетающе. Он не принес О'Флиннам ничего, кроме горя, разочарования и смерти. Мне жаль расставаться с тобой, Дженни. У меня нет и вряд ли когда-либо будет такая подруга, как ты… Мы с Бренданом много путешествовали по свету, такова уж актерская профессия! А когда живешь на чемоданах, некогда заводить друзей. — Mapa стряхнула с себя печаль и бодро поднялась. — Может быть, когда-нибудь я вернусь сюда. Мне будет не хватать твоего гостеприимного очага… Ну ладно, пойду скажу Джэми, чтобы паковала вещи. Она, я думаю, обрадуется, когда узнает, что мы уезжаем. Ей никогда не нравилась Калифорния.

Дженни провожала Мару долгим задумчивым взглядом. Возможно, им не суждено больше никогда свидеться. Ведь эта прекрасная ирландка не оставляет в Сан-Франциско ничего, кроме печальных воспоминаний и могилы брата.

Николя Шанталь сгреб с зеленого сукна свой выигрыш и вышел из казино на улицу, с наслаждением вдыхая полной грудью прохладную свежесть ветра, особенно приятную после долгих часов, проведенных в духоте и табачном дыму. Он шагал по тротуару, без труда расчищая путь среди толпы прохожих, которые предпочитали разойтись в стороны, нежели натолкнуться на его массивный торс или плечо. На его лице светилась довольная улыбка сильного, уверенного в себе мужчины.

На углу Николя задержался, чтобы купить свежие новоорлеанские газеты, доставленные накануне пароходом. Просматривая заголовки, он прямиком направился в ресторан на Дюпон-стрит, где договорился встретиться со Шведом и позавтракать. Его друг задерживался, и Николя погрузился в чтение газеты. Когда Швед появился, он уже почти расправился с ней. Присев за столик, Швед налил себе вина из бутылки и с интересом взглянул на Николя, который пребывал в глубокой задумчивости.

— Прочел что-то любопытное? Новоорлеанские новости? Только не рассказывай мне о том, что Миссисипи снова вышла из берегов! — весело заявил Швед.

— Я купил газету просто так, — ответил Николя. — А теперь получается, что я возвращаюсь в Новый Орлеан как можно скорее.

— Ты собираешься назад домой?! — воскликнул ошеломленный Швед. — Ты же поклялся никогда больше не переступать порога родительского дома! Что заставило тебя так неожиданно изменить свое решение?

— Я получил письмо от отца. Его переслала из Лондона Дениза, потому что моя семья понятия не имеет, в какой части земного шара меня искать. Впрочем, немудрено. Меня бросает по странам и континентам вот уже пятнадцать лет.

— Отец написал тебе? — недоверчиво переспросил Швед.

— Удивительно, да? — печально улыбнулся Николя.

— После того как он выгнал тебя из дому. Действительно, есть чему удивляться. Впрочем, время залечивает любые раны, — признал Швед, которому всегда было невдомек, как может отец ненавидеть собственного сына. Однако близкое общение с Николя убедило его в том, что креолы не похожи на других людей, им свойственно невероятное самомнение и щепетильность в вопросах чести, которая подчас доходит до абсурда. Они готовы биться насмерть по самому ничтожному поводу, и иметь такого человека, как Николя, в числе своих врагов Шведу не хотелось бы.

— Время здесь ни при чем, — возразил Николя, доставая из кармана конверт. — Дело в том, что правда выплыла наружу. Только это дало отцу возможность написать мне. Честь и долг не позволили ему обвинять меня несправедливо. Так что ему пришлось переступить через самого себя и написать, — заключил он, протягивая другу письмо.

— Ты хочешь сказать, что он тебе поверил? — Швед отставил бокал с вином.

— Да, — коротко подтвердил Николя и нахмурился. Швед принялся читать, и за ровными строчками письма возник живой образ почтенного, удрученного допущенной по отношению к сыну несправедливостью старика.

«II сентября 1850 года.

Дорогой мой сын Николя, я был жесток и несправедлив к тебе. Недавно открылась ужасная правда о трагической гибели Франсуа. Я пишу это письмо с чувством боли и радости, поскольку понимаю теперь, что только безутешное горе побудило меня, выжившего из ума старика, отторгнуть и изгнать из сердца тебя, любимого сына. Я прошу о прощении, Николя. Я хочу, чтобы ты вернулся домой и вступил в законные права наследства. Как только ты вернешься, я перепишу завещание. Если мне не суждено будет дождаться твоего приезда, я изложу свою волю в дневнике. Это поможет тебе добиться справедливости. Прости меня и приезжай скорее. Я очень без тебя соскучился.

Твой любящий и кающийся отец

Франсуа Филип де Монтань-Шанталь».

— Если бы я не увидел письма своими глазами, никогда бы не поверил в то, что оно существует, — отозвался Швед, возвращая листок Николя. — Интересно, что именно стало известно твоему отцу и подвигло его на такой шаг?

— Не знаю. Мне в не меньшей степени, чем тебе, хотелось бы знать, кто на самом деле убил Франсуа и подвел под подозрение меня. Поэтому я и еду в Новый Орлеан.

— Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой? — поинтересовался Швед.

— Тебе решать, а не мне, — ответил Николя аккуратно, видя смущение друга. — Может быть, у тебя есть веские основания остаться здесь? Ты вроде бы хотел вернуться на прииски и еще раз попытать счастья?

— Да нет, — покачал головой. Швед. — Я подумываю о каком-нибудь своем деле в Сан-Франциско. Небольшой ресторанчик или что-нибудь в этом роде. Может быть, гостиница. Одним словом, хочется осесть.

— Ты собираешься обосноваться в этом городе? — насмешливо переспросил Николя.

— Честно говоря, я уже подумываю об этом, — ответил Швед, не обращая внимания на усмешку на лице друга. — Сан-Франциско мне вполне подходит — здесь много виски и женщин. А теперь, когда у меня есть кое-какой капитал, я хочу принять участие в строительстве этого города. Со временем он станет гордостью страны, если, конечно, его судьба окажется в надежных руках.

— А ты уверен, что хочешь остаться именно по этой причине? — неожиданно спросил Николя. — Не увлекла ли тебя заносчивая ирландка, в медовых глазах которой отражается сияние твоего золота, а не любовь?

— Знаешь, Николя, не будь ты моим другом, валялся бы сейчас на полу со сломанной челюстью, — признался Швед, невольно сжимая кулаки. — Но я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы простить твое жестокое, мстительное и просто глупое отношение к Маре О'Флинн.

— Ну-ну, не горячись! — рассмеялся Николя. — Значит, все же ты потерял голову. И когда же свадьба?

— Это не я, а ты потерял голову, Николя. Ты обманываешь самого себя, не желая признать правду. Что еще Mapa должна сделать, чтобы доказать тебе, что является порядочной и достойной женщиной? Ты ведь нарочно отрицаешь это, не так ли? Еще бы, ведь только в таком случае ты можешь найти в себе оправдание для ненависти к ней и обманывать себя, утверждая, что она тебе совсем не нравится! А на самом деле ты просто влюблен в нее, Николя!

— У тебя появляется страсть к философии, Швед. Не увлекайся ею, а то рискуешь прослыть среди друзей Патером.

— По-твоему, ты сильно изменился за последние пятнадцать лет? Перестал быть заносчивым и ограниченным зеленым юнцом, который некогда покинул родительский дом, громко хлопнув дверью? Я разочарую тебя, Николя, ты все такой же. Пора тебе взрослеть, а то как бы не было поздно. — Швед остановил пробегавшего мимо официанта, сделал заказ, потом внимательно посмотрел на своего друга и добавил: — Заявляю официально, только чтобы тебя успокоить: я не собираюсь жениться на Маре О'Флинн.

— Слава Богу! Рад, что в тебе осталась хоть крупица здравого смысла.

— Если бы она согласилась стать моей женой, я почел бы это за величайшее счастье. Но она никогда не подавала мне такой надежды. Я для нее просто друг, человек, на которого она может положиться в трудную минуту. А теперь дружеское внимание ей просто необходимо. Ты знаешь, что у нее умер брат и она осталась с его ребенком на руках?

— Да, я слышал. Но на твоем месте не стал бы очень сильно беспокоиться о ней. Говорят, что Брендан заработал на приисках целое состояние. Впрочем, есть люди, которым всегда всего мало. Итак, теперь Mapa располагает капиталом брата и твоим чистосердечным состраданием.

— Ты, я вижу, продолжаешь стоять на своем. Прошу тебя, Николя, не повторяй ошибки своего отца. Не стоит отвергать человека, не предоставив ему возможности по крайней мере объясниться.

— Я запомню твои слова, Швед. Так, значит, ты не едешь со мной?

— Не еду. И потом, меня никогда не принимали с распростертыми объятиями в Бомаре. А теперь, когда твой отец увидит, что ты все такой же балбес и ветрогон, то и вовсе на порог не пустит. Уж лучше я присмотрю себе какое-нибудь занятие здесь. Может быть, потом, когда я встану на ноги, ты захочешь вложить деньги в мое предприятие? — с надеждой глядя в веселые голубые глаза Николя, предложил Швед.