Данте рассеянно взглянул на далекие холмы, где, похожее на пылающий шар, садилось солнце, и, обернувшись, посмотрел на всех, кто собрался в этой комнате, терзаясь тем же страхом. Теперь они уже не были для него чужими. Как ни странно, но он привык считать этих людей своей семьей. И вот теперь они пришли, чтобы разделить с ним тяжкое бремя ожидания.

Глядя в лица членов этой новообретенной семьи, Данте мысленно вернулся на пару месяцев назад и вспомнил, как, почти против собственной воли, он постепенно привязался к этим людям, а потом даже стал искать их дружбы. Для Лейтона было в диковинку испытывать подобные чувства. Ведь он никогда не знал, что это такое – иметь брата или сестру, и ему были совершенно неизвестны те чувства, что связывают между собой близких людей, например отца с сыном.

К несчастью, они были заранее настроены против него, чтобы неприязнь и настороженность, которые они питали к чужаку, исчезли в один день. К тому же, как он сам готов был признать, для такой неприязни имелись достаточно веские основания.

Задумчивый взгляд Данте обратился к Флетчерам, которые еще накануне прибыли в замок. У леди Мэри было очередное видение. Похоже, сэр Теренс привык к необычным способностям своей супруги, но Данте почему-то до сих пор становилось не по себе при мысли, что эта женщина может предугадывать будущее. И сейчас она безмятежно сидела у камина, гибкие пальцы ловко управлялись с иголкой, а Данте наблюдал за ней и чувствовал, как медленно сходит с ума, – ведь леди Мэри выглядела так, будто для нее в данную минуту не было ничего страшнее, чем пропустить стежок. Если бы он только мог до конца поверить в то, что именно благодаря своему дару она сейчас так спокойна и безмятежна!

Познакомившись с этим семейством, Данте проникся уважением и даже некоторой симпатией к его главе, отставному генералу, хотя ему было прекрасно известно, что этот человек невзлюбил его с первой же встречи. Теперь же оказалось, что им есть о чем поговорить, и Данте чувствовал, что и генерал стал относиться к нему намного теплее. Даже юный Джеймс, который начал с того, что чуть было его не прикончил, забыл о своей неприязни и с удовольствием присоединялся к братьям и сестрам, когда те засыпали Данте вопросами о его приключениях.

С Френсисом Домиником, родным братом Реи, который был всего на год моложе ее, сойтись оказалось куда труднее. Несколько месяцев он приветствовал появление Данте в их обществе лишь надменным вздергиванием плеч. Но постепенно и он поддался очарованию личности Лейтона, и наконец настало время, когда Френсис плечом к плечу с Данте отражал атаки младших братьев – Эвана и Джорджа – по вечерам за карточным столом.

Данте привязался и к Ричарду с Сарой. Он инстинктивно чувствовал, что оба они понравились бы старому ворчуну Макдональду – и не только потому, что волосы у обоих были цвета пламени, который Ричард унаследовал от своего знаменитого предка – вождя клана, приятеля Мака. Ричард был умницей, прекрасно знал и любил Шотландию – горный край, который стал его домом.

Оставался только Робин Доминик, чье расположение Данте почти уже отчаялся завоевать. Лейтон никогда особенно не надеялся подружиться с герцогом Люсьеном Домиником, да и тот лишь сохранял холодную вежливость, когда дело касалось его зятя, но вот его сын… Данте в глубине души был почти уверен, что в конце концов сможет убедить того, что совсем не является кровожадным чудовищем, каким, по-видимому, мальчик до сих пор его считал. Лейтон сильно подозревал, что такие отношения сложились отчасти из-за напряженности, существовавшей до сих пор между Робином и Конни Бреди. По-видимому, ни один из воинственных юнцов не собирался забывать о своем оскорбленном достоинстве. Не способствовало их примирению и то, что каждый постоянно требовал внимания Реи и при этом отчаянно ревновал, страшась того, что соперник вытеснит его из сердца милой сестры и подруги. По мере того как шло время, вражда их лишь становилась сильнее.

Данте не так уж сильно переживал бы из-за Конни, если бы тому не было так тяжело свыкнуться со своей новой ролью воспитанника маркиза Джейкоби. Мальчик страшно стеснялся принимать участие в семейных торжествах, предпочитая есть на кухне или в компании Хьюстона Кирби. Тот, хотя и стал весьма обеспеченным человеком, заявил, что слишком стар, чтобы менять привычки, и будет питаться у себя в комнате, подальше от хозяина и остальных слуг. Данте сообщил старому дворецкому, что освобождает его от этих обязанностей, но Кирби, вытянувшись во весь свой крошечный рост, заявил тоном оскорбленной добродетели, что, несмотря на новообретенное богатство, по-прежнему считает величайшей честью для себя служить маркизу Джейкоби. Может быть, когда-нибудь и наступит такой день, когда его изуродованные артритом суставы и слабые глаза откажут ему окончательно. Тогда, возможно, он подумает о том, чтобы подыскать проворного молодого человека в услужение маркизу. И только тогда, но никак не раньше, по воле Господа и с разрешения маркиза, он и поселится наконец в каком-нибудь тихом месте, чтобы провести свои последние дни в тишине и покое.

Ну а Конни Бреди был еще достаточно юным, чтобы без особого труда усвоить манеры джентльмена. И уж поскольку он стал официальным опекуном мальчика, Данте Лейтон твердо намеревался сделать все от него зависящее, чтобы тому никогда больше не пришлось стыдиться своего воспитания или по невежеству навлечь позор на свое имя. Так что, когда герцог и герцогиня пригласили бывшего юнгу присоединиться к ним за семейным столом, Данте Лейтон настоял, чтобы Конни непременно принял приглашение. Но ему пришлось покривить душой, сказав, что от своего воспитанника он требует такого же беспрекословного повиновения, как от юнги в те недавние времена, когда они оба стояли на палубе «Морского дракона».

– Она не умрет, кэп? – дрожащим голосом спросил Конни, подходя к Данте. Узкие плечи его поникли, но мальчик не опустил головы, твердо встретив взгляд человека, который никогда не лгал ему и не кривил душой. – Нет?

Бросив растерянный взгляд на темноволосую головку, Данте молчал, не зная, что сказать.

– Конечно, нет! – прозвучал в тишине мягкий голос леди Мэри, ее глубокие серые глаза сияли сочувствием и добротой. – Разумеется, первые роды – тяжкое испытание для любой женщины, но леди Рея Клер молода, у нее прекрасное здоровье, а самое главное – она всей душой хочет этого ребенка. Не стоит волноваться, – проговорила леди Мэри.

– И с ней все будет в порядке, не так ли? – спросил Данте, но по голосу было понятно, что ему требуется гораздо больше, чем просто разувериться в своих опасениях.

– Дело в том, что я порой и сама не всегда отчетливо понимаю, что же мне представляется в моих видениях продолжала леди Мэри, улыбка которой при виде широко раскрытого от удивления рта Конни стала чуть-чуть лукавее, – поэтому предпочитаю особенно не распространяться об этом. Конечно, не считая тех случаев, когда мой дар предвидения может спасти чью-нибудь жизнь.

– Так, значит, вы что-то видели, не так ли? – требовательно спросил Данте, и губы его побелели. Лицо напоминало маску ужаса.

Улыбка леди Мэри исчезла при виде его страха, она бросилась к нему и коснулась судорожно сжатых кулаков.

– Вы должны верить в то, что все будет хорошо, Данте, – прошептала она, и ошеломленному Лейтону показалось, будто ее глаза заволокло серебристой пеленой неведомой тайны. Дрожь пробежала по его телу, когда он подумал, что за видения являются этой необыкновенной женщине. – Пока еще не время, – странно изменившимся голосом произнесла она, склонив голову, будто прислушиваясь к звучащим в душе неведомым голосам. – Но придет день, когда я расскажу вам о том видении, где таинственно переплелись дикий тимьян и терновник, а над ними плыли облака, и края их золотило заходящее солнце. А еще я расскажу вам о море, о солнце и луне.

Данте Лейтон невольно вздрогнул. Леди Мэри всегда ему нравилась, он успел искренне привязаться к ней, но сейчас Данте вдруг показалось, что он имеет дело с помешанной. Он поежился. Как раз в эту минуту тяжелые двойные двери, ведущие в комнату, с треском распахнулись настежь и герцогиня с бледным, помертвевшим от усталости лицом почти вбежала к ним. Она покачнулась, и мигом очутившийся рядом Люсьен Доминик подхватил ее. Жена склонилась к нему, черпая в его объятиях уверенность и силу.

– Рея?!

Выглянув из-за плеча мужа, Сабрина Доминик с трудом выдавила улыбку:

– С Реей все прекрасно. Что же касается вас, Данте Лейтон, то вы стали счастливым отцом на редкость горластого сына!

Прошло всего несколько дней, и преподобный Смолли проводил службу в старинной маленькой церкви. Крестили Кристофера Доминика Лейтона, графа Сэндрейка, первого внука герцога и герцогини Камейр. Все называли его лорд Кит. Это был поистине прелестный малыш с крошечной головкой, покрытой густыми кудрями, и оглушительным ревом, который был слышен во всех уголках старой церкви и заставлял бедного священника испуганно вздрагивать. Юный граф так вопил, что преподобный едва слышал сам себя.

Когда обряд был закончен, святой отец с немалым облегчением принял приглашение вернуться в замок, тем более что в роскошной Китайской гостиной крик юного лорда Кристофера звучал как-то тише и не так приводил его в содрогание. А уж когда юная мать мило извинилась и унесла новорожденного, чтобы покормить его милость, преподобный и вовсе воспрянул духом. Теперь он мог наконец без всяких помех потягивать ароматный херес, предаваясь блаженным мыслям о скором уходе на покой.

Вежливо извинившись, Данте отделался от своих собеседников, чтобы последовать за женой. Ему удалось настичь ее у лестницы. Он протянул руки и забрал у нее сына. Осторожно подхватив вдруг замолчавшего малыша одной рукой, Данте обнял Рею за плечи и привлек к себе. Так, втроем, они и поднялись по огромной парадной лестнице замка.

– Я уже говорил, как благодарен тебе за сына? – спросил он, не отрывая взгляда от крошечного личика, едва заметного среди покрывал из тончайшего козьего пуха.

– Много раз, милорд, – отозвалась Рея.

– А я говорил тебе, что от твоей красоты у меня замирает сердце?

– Тысячу раз, милорд, – с улыбкой ответила Рея.

– А говорил я, сколько счастья ты привнесла в мою жизнь? – спросил он.

– Еще чаще, милорд, – подтвердила она, и чарующая улыбка стала еще прелестнее.

– А говорил я, что люблю тебя больше всего на свете? – осведомился он.

Рея застенчиво опустила глаза.

– О да, милорд. Хотя, думаю, я гораздо быстрее поверила бы, если бы вы доказали свою любовь на деле, – прошептала она, и от этих слов Данте бросило в жар.

Ведь прошло уже немало месяцев с тех пор, когда он в последний раз занимался любовью со своей женой.

Он окинул ее таким взглядом, что у Реи запылали щеки.

– Ага, миледи! Похоже, я сделал ошибку, уделив столько времени словам.

– Вот именно, милорд, – подтвердила она, невольно остановившись по старой привычке перед знаменитым портретом предка, жившего в эпоху Елизаветы.

– Должно быть, он ревнует, – прошептал Данте, бросив взгляд на авантюриста былых времен и снова опуская глаза на личико спящего сына.

– Вряд ли. Скорее он был бы доволен, – мягко возразила Рея. Она прощалась в душе с фантазиями юной девушки, в то время как глаза ее не могли оторваться от профиля любимого мужа. Они молча шли по гулкой галерее, пока не остановились перед другим портретом. На этот раз шаги замедлил Данте.

– Похоже, эта картина совсем тебя очаровала, – пробормотала Рея. Она невольно вздохнула, вспомнив, сколько всего случилось с того дня, когда их семья собралась вместе, чтобы позировать для этого портрета.

Данте улыбнулся, с трудом оторвав взгляд от фиалковых глаз герцогини на портрете, прежде чем перевести его на изображение Реи.

– Когда-нибудь я расскажу тебе, о чем мечтал один молодой человек и как в один прекрасный день он понял, что жизнь подарила ему все, о чем он только мог подумать, и даже много больше того. Поверь мне, Рея, я сейчас ни о чем не жалею, – с мучительной неопределенностью сказал он. Заметив растерянное выражение ее лица, Данте усмехнулся и, крепче прижав к себе жену, пошел дальше.

Рея дотронулась до теплого свертка у него на руках и весело рассмеялась.

– Немного поздно жалеть о чем-либо, милорд. Пришло время позаботиться о жене и сыне.

Застыв у окна своей комнаты, Данте молча смотрел на сады, разбитые на террасах. Его взгляд скользнул с аккуратно подстриженной изгороди из тисовых деревьев к розовым кустам, перенесся вдаль, к пруду и парку… Он тяжело вздохнул. Редко в своей жизни приходилось ему испытывать такой покой. Теперь он понимал, почему Рея так любила свой старый замок. Услышав за спиной нежный голос жены, он резко обернулся, пожирая ее глазами, пока она склонилась над сыном, что-то шепча на ушко малышу. Золотые волосы рассыпались у нее по плечам и немного прикрыли лицо, смешавшись с каштановыми кудрями ребенка, который доверчиво сосал ее грудь. Крохотные ручонки шарили по телу матери, пока мальчик жадно глотал, припав к ее груди, вряд ли отдавая себе отчет в силе материнской любви, которая в тот миг окружала его теплом и заботой.

– Я уже поблагодарил тебя за то, что ты назвала его Кристофером? – спросил Данте. – Честно говоря, я этого не ожидал.

– Я не забыла ничего из того, что ты когда-либо рассказывал о себе, – призналась Рея, ее пальцы ласково перебирали нежные кудряшки, пышным ореолом украшавшие крохотную головку их сына. – Ведь капитан Кристофер так много значил для тебя, может быть, даже больше, чем твой родной отец. Мне казалось, тебе будет приятно увековечить его имя, назвав своего первенца Кристофером в его честь. – Она легким поцелуем коснулась теплого лобика малыша. – И еще я благодарна, что ты не возражал, чтобы он носил и имя Доминик. Это так много значит для моих родителей. Почему ты захотел, чтобы он носил наше родовое имя?

Данте неловко поежился, ему было как-то не по себе при мысли о собственном благородстве.

– Дело в том, что мне иногда кажется… – Он запнулся, с трудом стараясь подобрать подходящее слово. Это ему так и не удалось, и тогда он решил просто сказать все как есть. – Мне кажется, что я привязался к твоей семье, Рея. И несмотря на то что наш сын в первую очередь Лейтон, мне всегда хотелось, чтобы он чувствовал себя еще и членом семьи Доминик, – с трудом выдавил Данте.

Рея опустила глаза к крохотному личику у своей груди, заметив, как нежно затрепетали ресницы сонного малыша. Она осторожно поднялась на ноги и отнесла ребенка в деревянную колыбельку, стоявшую у изголовья их супружеской постели, бережно уложила уснувшего сына и укутала его теплым покрывалом. Мальчик завозился, и она поправила покрывальце, глядя на него с улыбкой, полной любви. Малыш зевнул и погрузился в безмятежный сон, каким может спать только новорожденный.

Рея распрямилась, устало потирая затекшие плечи. Из груди ее вырвался вздох удовлетворения, когда она почувствовала, как сильные пальцы мужа разминают ноющие мышцы. И скоро уже его теплые губы коснулись нежным поцелуем ее шеи, так что мурашки предвкушаемого удовольствия побежали по спине. Откинувшись назад, она позволила его рукам скользнуть ниже, приподняв пышные полушария налитых грудей, которые нетерпеливо выглядывали из-за распахнувшегося корсажа платья.

– Не пора ли остановиться, миледи? – шепнул Данте ей на ухо, губами и языком лаская нежную раковинку. Он крепко стиснул жену, прижав к мускулистым бедрам, и, несмотря на несколько нижних юбок, Рея почувствовала его напрягшуюся плоть. Руки Данте нетерпеливо скользнули под шелк. – А может, пришло время вновь познакомиться?

– Но ведь нас ждут в салоне, милорд! – прошептала Рея, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Не в моих привычках оставлять леди разочарованной, – промурлыкал супруг, слегка сжав ей плечи, чтобы заставить ее обернуться. Когда же он увидел ее внезапно вспыхнувшее лицо, то не смог сдержаться: коротко и хрипло застонав, Данте впился голодным поцелуем в губы Реи. – Ты же сама завлекла меня. Или ты просто дразнила меня, бросив мне вызов и усомнившись в моей мужественности, как будто рождение Кристофера, было лишь чистой случайностью?!

– Данте, – задыхаясь, запротестовала Рея. Она чувствовала, как растущее смущение охватывает ее, но, несмотря на это, сама подняла к мужу лицо и почувствовала, как он накрыл ее рот своими твердыми губами. И, трепеща в каменном кольце его рук, она вновь счастливо осознала, что он имеет над ней такую власть, которая способна заставить ее забыть все на свете, кроме Данте Лейтона.

А Данте задрожал, ощущая ответный трепет любимой. Он весь горел от едва сдерживаемой страсти. Торжествующая улыбка скривила его губы, когда он склонился к жене и, подхватив ее на руки, широким шагом направился к огромной кровати.

– Данте, но если кто-нибудь начнет нас искать?

Данте приник к ее губам. Наступило молчание, и когда он наконец оторвался от нее, у Реи захватило дух.

– Забудь о них. Больше никто никогда не осмелится встать между нами, – твердо пообещал он и склонился к ней, чтобы делом подтвердить свои слова.