Мэттью Хоуп (№1) - Златовласка

Пригласившие художника хозяева собирали его работы годами. Мы получили приглашение на открытие галереи, а также на последующий прием в честь почетного гостя. Но в приглашении на открытие указывалось время с пяти до семи часов вечера, а Сьюзен приехала домой уже без четверти семь; так что у нас не было никакой возможности приехать вовремя. Я предложил было отказаться и от приема, но Сьюзен разумно возразила, что ничего хорошего нет в том, чтобы хандрить и ждать, будто вот-вот из-за угла выскочит Себастьян.

Когда мы пробирались к бару, я услышал, как одна женщина упомянула имя Эмили Парчейз, рассказывая собеседнице, что они вместе с ее дочерью ходили в один и тот же первый класс. У стойки бара двое мужчин обсуждали признание, которое сделал Майкл Парчейз. Похоже было на то, что когда мы с Джоанной хоронили Себастьяна, по телевидению в шестичасовых новостях выступил прокурор штата и повторил многое из того, что уже было напечатано в дневном выпуске газет. Он сообщил собравшимся репортерам, что Майкл Аллен Парчейз, двадцати одного года, сын человека, чья жена и дочери были убиты, задержан по обвинению в убийстве первой категории на основании ордера на арест, подписанного окружным судьей. Детектив Юренберг, офицер полиции, ведущий следствие, получил у юноши признание – тут один из мужчин пожелал узнать у другого, на каком основании прокурор штата называет мужчину двадцати одного года юношей, – и когда Большое жюри присяжных соберется, чтобы вынести решение по делу, а это произойдет самое позднее в пятницу, то они проголосуют, по мнению прокурора, за предание суду по обвинению в убийстве первой категории. Один из репортеров задал вопрос по поводу орудия убийства, и он тут же ответил:

– Насколько я понял, парень выбросил нож в залив.

– Объяснил ли он причину, по которой убил их? – спросил другой репортер.

– Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос.

– Сэр, рассматривается ли вопрос об изнасиловании?

– Без комментариев.

– Означает ли это утвердительный ответ?

– Это обозначает то, что я сказал, – без комментариев.

Я отошел от стойки. Сьюзен уже лавировала в толпе со стаканом в руке, направляясь к столу с закусками, где маячили Леона с Фрэнком. На Леоне был брючный костюм черного цвета, причем жакет был распахнут чуть ли не до пупка. Фрэнк называл ее пышную грудь «фамильными драгоценностями» и подчеркивал, что склонность Леоны на каждое общественное мероприятие Калузы одеваться вызывающе была сродни тому, что называется «метать бисер перед свиньями». Сам Фрэнк был одет в яркую спортивную рубашку с длинным рукавами и итальянские брюки. Он купил их в Милане года два тому назад и с тех пор одевал так часто, что раз как-то я обвинил его в том, что у него только две пары брюк: одни – чтобы одевать на работу в паре с потрепанным спортивным пиджаком, и итальянские – для приемов и вечеринок. У итальянских брюк имелся только один карман, на правом бедре. Поэтому Фрэнк носил маленький кожаный кошелек, пристегнутый к поясу, который тоже приобрел в Милане. Я помахал ему и двинулся в их направлении. Сьюзен уже добралась до них. Она одновременно обнимала Леону и целовала Фрэнка в щеку.

В это время меня остановил мужчина, с которым я когда-то случайно познакомился на одном из приемов, но сейчас никак не мог вспомнить его имени. Он спросил, знаю ли я о том, что мое имя упоминалось сегодня вечером по телевизору в связи с делом Парчейза, и поведал, что один из репортеров спросил, кто является адвокатом парня, и прокурор штата ответил, что, по его мнению, им является Мэттью Хоуп. Он принялся излагать мне свои собственные идеи по поводу, как он не раз повторил, «дела об убийстве». В его устах это напоминало название романа или фильма – ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ, – и я сразу понял, что ему это кажется захватывающей до умопомрачения историей, хотя на самом деле все далеко не так. Ни в отношении жертв. Ни в отношении Джейми или его сына. Ни даже в отношении меня. Но для этого человека происшедшая накануне трагедия была всего лишь тайной с убийством, и он излагал ее мне как детективный роман.

Состав участников: отец, сын, мачеха, две сводные сестры. Сюжет: отец приезжает домой и обнаруживает, что его жена и дочери зверски убиты. Позже его сын сознается в преступлении. Все ясно как день, утверждает прокурор штата. Человеку, вцепившемуся в мой локоть, взахлеб нашептывающему мне в ухо, прихлебывающему шампанское из пластикового стакана, всего этого было явно недостаточно. Я никак не мог понять, что ему еще нужно. Может, ему требовался еще один труп в заливчике позади дома Джейми? Причем он проинформировал меня, что этот заливчик имеет любопытное название, а именно – Волшебный залив. При этих словах он расхохотался, и я поспешил уплыть от него как можно дальше на волнах своего собственного смеха.

Повсюду, казалось, только и говорили, что о трагедии, разыгравшейся на Джакаранда-Драйв. Поскольку трупов больше не было, а также и других подозреваемых – ни дворецкого со зловещей внешностью, ни женщин в черном плаще, ни сумасшедшего дядюшки, – то разговор все время велся вокруг известных фактов. И факты эти выглядели, если здраво рассуждать, достаточно сомнительными. Я слышал, как кто-то спросил: а действительно ли Джейми Парчейз играл в покер прошлой ночью, как расписано в газетах? А может, он ушел раньше, вернулся домой и убил собственную жену и детей? Этот человек, безусловно, не знал, что Джейми действительно ушел раньше, но отправился не домой, а в постель к любовнице. По крайней мере, так утверждал Джейми, хотя Кэтрин Брене и не подтвердила алиби – дорогая, безумно любимая Кэт. Однако жители города, собравшиеся почтить итальянского живописца, понятия не имели о любовных делах Джейми. Поэтому они высказали всего-навсего предположение, что он мог находиться и в другом месте. Светская болтовня об убийстве выглядела бы скучной, если бы в ней не было любовной интриги, колец с ядом и стилетов.

Это-то и привело участников приема к вопросу об орудии убийства, о котором прокурор штата сказал, будто оно выброшено в залив. В общем-то, никто и не ожидал от полиции, чтобы она осушила море в поисках хлебного или какого-нибудь другого ножа – газеты попросту описывали орудие убийства как «большой кухонный нож», ссылаясь при этом на информацию, полученную в полицейском управлении или в офисе прокурора штата. Но, судя по тому, что я мог услышать в разговорах, почти каждому казалось очевидным, что нож соответствующего веса и размера, даже будучи брошен в воду и затонув, к этому времени был бы выброшен на берег, тем более что, как заметил один опытный рыбак, сегодня прилив начался в 12.59.

Я слышал, как итальянский живописец кому-то рассказывал на ломаном английском языке, как он летел из Неаполя в Италии через Рим в Нью-Йорк, затем в Майами, а оттуда в Неаполь во Флориде, поскольку лозунгом этого путешествия было «Из Неаполя в Неаполь», вы понимаете? Но открытие галереи ничего, кроме огромного разочарования, не принесло, и в основном из-за того, что его живопись оказалась слишком молодой и экспрессивной для почтенных Флоридских Неаполитанцев. И вот оттуда он приехал в Калузу. Сегодня вечером здесь собралось много приятных, отлично одетых людей с кучей денег в карманах, – и о чем все они говорят? Они обсуждают убийство! Хозяин уверял его, что это в высшей степени необычно, поскольку в Калузе вообще не бывает убийств. Итальянец закатил глаза и простонал:

– Почему он не выбирает другое время?

Сьюзен выглядела очень эффектно.

На ней была шелковая блузка белого цвета, схваченная у талии золотистым плетеным поясом, и длинная юбка в тон блузке. Золотистые сандалии, в ушах золотые серьги в виде больших колец, а на правой руке кованый золотой браслет. Ее волосы были собраны на затылке в узел и держались при помощи золотого гребня. В ней было нечто вкрадчивое и лживое, нечто древнее, греческое. Слегка надутые губы делали ее похожей на хитрого избалованного ребенка. Взгляд томных карих глаз скользил по публике равнодушно и одновременно завораживающе-притягательно.

Взгляды, которые она бросала вокруг себя, весьма отдаленно напоминали честный и прямой взгляд ее матери. Взгляд стал расчетливым, жестким. Она пользовалась им, чтобы создать атмосферу безрассудства: рот полуоткрыт в готовности выразить удивление или ожидание, а вдобавок к этому – чуть прерывистое дыхание. Моя дражайшая женщина флиртовала с возмутительным бесстыдством, а потом с негодованием все отрицала. Глядя через плечо Леоны, она встретилась взглядом с итальянцем, и когда в его глазах мелькнул огонек интереса, она его холодно проигнорировала, внезапно опустив веки и улыбнувшись улыбкой превосходства. Давным-давно, когда я встретил ее, мне захотелось затащить ее в постель именно потому, что она была так чертовски недоступна. Я хотел, чтобы она стонала подо мной и задыхалась от возмущения, взывала о помощи. Я вдруг осознал, что она все еще меня возбуждает. На ней не было лифчика, и блузка тесно обтягивала грудь; я поймал себя на том, что меня тянет заглянуть в вырез блузки…

Мы с Фрэнком пожали друг другу руки, и тут же завязалась неторопливая беседа. Фрэнк рассказал о событиях в конторе, произошедших после моего ухода, а Сьюзен сообщила Леоне о несчастном случае с Себастьяном. По правде говоря, в последнее время все, что бы она ни сказала, меня бесконечно раздражало, но этот ее рассказ о Себастьяне особенно возмутил меня. Мне показалось, что она использует смерть кота, чтобы вызвать сочувствие у собеседников или, что уж совсем непростительно, чтобы привлечь к себе внимание – как к человеку, сраженному тяжелой утратой. В общем, я частично слушал Фрэнка, частично Сьюзен, потом Леона принялась утешать Сьюзен, и вдруг где-то слева я услышал, как какая-то женщина обсуждает совершенные убийства. И мое внимание привлек вопрос, который она задала.

Она интересовалась, были ли изнасилованы Морин и обе девочки. Я подозревал, что она нарочно уводила разговор в лабиринты секса, но ее сосед намека не понял и добросовестно углубился в длинное исследование сексуальных преступлений, когда-либо совершенных в Америке. Он подкрепил свои выкладки статистикой количества убийств и случаев тяжких телесных повреждений, связанных с изнасилованием. Бенни Фрейд, адвокат по уголовным делам, которого я пытался навязать Майклу, как-то сказал мне: «Мэтт, никогда не бывает никаких загадок. Есть только преступления и их мотивы».

Похоже, единственного, чего у Майкла Парчейза не было, – так это мотива. Я попытался вспомнить, что он рассказывал сегодня днем. Пока вокруг жужжали, так и сяк обсуждая убийства, пока Фрэнк рассказывал о визите агента по вопросу оценки наследства покойного клиента, пока Сьюзен пыталась объяснить, что за увечья повлекли за собой смерть Себастьяна, – я старался воспроизвести в памяти – предложение за предложением – весь мой с Майклом диалог. Я смог припомнить суть нашей беседы и многие детали, но дословно я воспроизвел только отрывки – а я был уверен, что очень важно вспомнить все, что он говорил, если намерен узнать в точности, что же произошло на самом деле.

Он сообщил, что именно Морин была той женщиной, которая ему позвонила; что она хочет с ним встретиться и попросила приехать к ней домой. Она назвала его сестер маленькими девочками, да, точно, именно так он и выразился – что маленькие девочки и Морин, все трое, были там. Но с какой стати она сообщала все это? Или она сделала это для того, чтобы убедить его, что она одна, если не считать детей? Может, потом она добавила, что Эмили и Ева уже спят – намекая тем самым, что горизонт чист?

«Она была напугана».

«Почему?»

«Она… она не знала, что ей делать».

«В каком смысле?»

«Не знаю».

У Майкла Парчейза была весьма своеобразная манера не знать и не помнить. Он смог в деталях описать вышитую розетку на ночной рубашке, но при этом никак не мог вспомнить, почему схватил кухонный нож и погнался за своей мачехой в спальню. Поцеловал ее. «Я обнял ее и поцеловал». Может, он пытался признаться мне в том, что изнасиловал ее? Может, именно это он и старался забыть – что был вынужден убить ее, потому что прежде изнасиловал? Но ведь он уже говорил мне, что не насиловал Морин, и, похоже, был искренне потрясен, когда признался в том, что поцеловал ее. «Он была женой моего отца, а я ее поцеловал!» Юренбергу он сообщил только, что крепко обнял ее – так что, возможно, он постепенно подводил нас к истине: «Я сжал ее в объятиях, я поцеловал, я изнасиловал ее, да!»

«Ты поцеловал ее, когда она уже была мертва?»

«Да».

В этом случае, предположив, что слово «поцеловал» было не чем иным, как более мягким выражением ужасного, можно было понять, что Майкл Парчейз не отправился в полицию. Возможно, он и был тем, кем назвал его Джейми, – чудовищем.

«Эмили ты тоже поцеловал?»

«Нет, только мою мать».

«Свою мать?»

«Морин».

У меня отпало всякое желание продолжать дальнейшие исследования. Поэтому я полностью отключился от нашего с Майклом разговора – так же, как и от всех этих разговоров об убийстве. Наш хозяин беседовал с итальянцем, улещивая его и утверждая, что открытие галереи прошло просто замечательно.

Хозяйка уже звала нас к столу.

Домой мы вернулись без двадцати двенадцать. Я заглянул к Джоанне, увидел, что она крепко спит, и прошел к себе в кабинет, чтобы прослушать автоответчик. Первый звонок был от клиента, для которого я недавно составил завещание. Он сообщил, что его сын был арестован за ведение мотоцикла со скоростью девяносто миль в час в сорокамильной зоне. Я пометил себе на календаре позвонить ему утром и снова включил аппарат. Следующей была Карин Парчейз. Она оставила свой номер телефона и просила, чтобы я срочно перезвонил ей. Если судить по тому, что Джейми рассказал Юренбергу, его дочь последние три года проживала в Нью-Йорке. Однако ее телефонный номер был явно калузским. Я тут же набрал его.

– Отель «Калуза Бэй», добрый вечер, – послышался голос в трубке.

– Будьте добры, попросите мисс Карин Парчейз, – сказал я.

– Одну минуту, сэр.

Я ждал. Слышно было, как на другом конце линии звонит телефон. Я принялся считать звонки. Я уже собрался повесть трубку, когда послышался женский голос:

– Алло?

– Мисс Парчейз?

– Да.

– С вами говорит Мэттью Хоуп.

– О, здравствуйте, мистер Хоуп. Я ждала вашего звонка, а сколько сейчас времени? Я была в душе, куда же я положила свои часы? Без четверти двенадцать – это не слишком поздно? Мне бы хотелось встретиться с вами. Вы не могли бы подъехать сейчас? Это так важно…

– Ну…

– Номер четыреста первый, – перебила она. – Нельзя ли минут через десять? Я буду ждать. – И с этими словами она повесила трубку.

Глава 12

Карин Парчейз, высокая, гибкая, была одета в полосатый восточный халат, застегнутый до горла, с разрезами по бокам. Голубые глаза ее были подкрашены синим, а влажные волосы были закутаны полотенцем под цвет халата. Открыв дверь, она проговорила:

– Входите, как вы быстро добрались, – глотая слова так, что они слились в одно приглашение-наблюдение. Она повернулась и стремительно прошла в комнату, прикрыв за собой дверь.

Она очень походила на своего отца. Те же светло-голубые глаза и изогнутые брови, такой же выступающий вперед нос и тонкие губы. Но, кроме всего этого, в ее хрупкости было нечто чисто женское: широкие рукава халата скрывали тонкие руки, в боковых разрезах халата мелькали стройные ноги.

– Не хотите ли выпить? – спросила она. – Немного коньяку? Мятного ликера?

– Коньяк, если можно, – попросил я, и, к моему удивлению, она тут же подняла трубку телефона, чтобы сделать заказ. Позже я сообразил, что молодая женщина, путешествующая в одиночку, обычно не отягощает свой чемодан комплектом напитков. Я чувствовал себя неотесанным увальнем. Холодная самоуверенность Карин Парчейз вызывала неловкость: она была еще слишком юной. Какой возраст назвал тогда Джейми? Двадцать два?

– Говорит мисс Парчейз из номера четыреста первого, – сказала она в трубку. – Пожалуйста, пришлите в номер коньяк и «Гранд Марнье», – она посмотрела на меня, – «Курвузье» подойдет?

– Да, – ответил я.

– Пусть будет «Курвузье», благодарю, – сказала она, повесила трубку и сразу добавила: – Я обо всем прочитала в «Пост», эта газета выходит в Нью-Йорке. Вам она знакома? Там было сказано, что мой брат признался в убийстве Морин и девочек. – Она покачала головой и достала сигарету из пачки, лежавшей на туалетном столике. Прикурив, она продолжала: – Из Нью-Йорка есть рейс в пять сорок пять. – Она погасила спичку, выдохнула струю дыма. – Я прилетела в начале одиннадцатого и позвонила вам сразу же, как только очутилась в номере.

– Почему именно мне?

– В газете говорилось, что Майкла представляете вы. Разве не так?

– Более или менее.

– Как вас понимать, мистер Хоуп?

– Это значит, что, похоже, ваш брат не желает, чтобы его интересы представлял кто-либо.

– Я люблю своего брата, но он кретин…

– Примерно так я ему и сказал.

– Он не совершал этих убийств.

– Он утверждает обратное. Я присутствовал, когда он делал свое заявление полиции.

– Мне наплевать, что он говорил в полиции, – заявила Карин. – Мне известно другое.

– В ваших словах чувствуется убежденность.

– Потому что так оно и есть, – сказала она и поднялась, чтобы взять со стула у окна кожаную сумочку. Она порылась в сумочке и достала оттуда белый конверт стандартного размера. – Я получила это письмо от Майкла на прошлой неделе, – сказала она. – Мне кажется, вам следует это прочесть.

Письмо было адресовано мисс Карин Парчейз на ее адрес в Сентрал-Парк-Уэст. Обратный адрес Майкла был указан в верхнем левом углу конверта. Я открыл конверт и вытащил из него четыре отпечатанных на машинке листа. В листки был вложен еще один конверт цвета овсянки. На втором конверте от руки был написан адрес Майкла в Бухте Пирата. На конверте стояли инициалы Б. Дж. П.

– Это от моей матери, – заметила Карин.

– Которое мне следует прочесть в первую очередь?

– Письмо Майкла. Там имеется ссылка на ее письмо.

Я снял со стула сумку Карин, поставил ее на пол, уселся и только начал читать письмо, как в дверь постучали. Карин пошла открывать. Вошел посыльный с подносом, на котором были два бокала, два стакана с водой и счет.

– Добрый вечер, – поздоровался он.

– Добрый вечер, – отозвалась Карин. – Поставьте на туалетный столик, пожалуйста.

Он опустил поднос. Карин едва взглянула на счет. Она дала чаевые, поставила подпись и сказала:

– Благодарю вас.

– Спасибо, мисс, – поблагодарил посыльный. Он не хотел встречаться со мной взглядом. Стояла глубокая ночь, леди была одета небрежно и, кроме того, заказала в номер напитки для двоих. Посыльный понимал толк в любовных свиданиях. Недаром он прожил на свете целых девятнадцать лет и уже начал отращивать усы. Пятясь, он вышел из номера. Карин прикрыла и заперла за ним дверь. Она вручила мне мой «Курвузье», вернулась к столику за своим бокалом и присела на ручку кресла.

– Можно, я буду читать через ваше плечо? – спросила она.

– Да, конечно.

На письме стояла дата – 25 февраля, среда.

«Дорогая сестренка!

Не знаю, что мне делать с этим последним письмом от мамы. Как видишь, она снова пытается повесить на меня свои проблемы с папой. На этот раз – потому что он прекратил выплату алиментов. Я не знаю, какого черта ей от меня надо, действительно не знаю. Сам я живу на катере папы. Она что, хочет, чтобы я отправился к нему и потребовал, чтобы он снова начал платить алименты? Он наверняка вышибет меня с катера, а я не могу сейчас себе этого позволить, так как коплю деньги на обучение. Во всяком случае, Кар, я даже не уверен, что в этом случае согласен с мамой.

Он уже восемь лет как женат на Морин, у него другая семья и другая жизнь. Единственное, что его связывает с мамой, это чеки, которые он посылал ей каждый месяц. Прошлой ночью я долго беседовал с Морин. В основном о моей учебе, но и об алиментах тоже. Кар, это было очень тяжело для папы. Он работал еще больше, чем раньше, ходил на работу даже по средам, хотя это его выходной. Выключал телефон и занимался бумагами, до которых не мог добраться в течение недели.

Морин рассказала мне, что в прошлом году они только раз съездили в отпуск – в Монреаль на неделю. А ты знаешь папу, он любит ездить в отпуск. Но здесь он берет всего неделю, а ты знаешь так же, как и я, что прошлым летом мама провела шесть недель в Италии и на Рождество ездила в Австрию на две недели. По договору она получила двести тысяч долларов и имеет с этого капитала проценты. Если бы она их вложила во что угодно, она получала бы железные восемь процентов в год. Хотел бы я получать такие деньги, ничего не делая, а только оставаясь в живых. Кто-то наверняка страдает. Кар, но, во всяком случае, не мама, и я на самом деле думаю, что папа имеет полное право послать ее к черту. У него своя жизнь, и он хочет жить, не имея никаких связей с женщиной, о которой он даже не вспоминает.

Я хочу сказать, сестренка, что мама проделывает один и тот же номер уже в течение десяти лет, и в письме, которое я прилагаю, – все то же самое. Я безумно ее люблю и все на свете для нее сделаю, я действительно так чувствую. Но отчасти это из-за того, что она постоянно вселяла в меня чувство жалости к ней, разыгрывая безутешную престарелую одинокую женщину, а ведь ей всего сорок два! Я не знаю, что мне делать, Карин, действительно не знаю. Наверное, я позвоню ей и попрошу ее бросить все это и оставить наконец папу в покое, ради всего святого! Но с другой стороны, я боюсь, что она начнет кричать, а я всегда теряюсь, когда она в истерике. Сестренка, пожалуйста, прочти ее письмо и дай мне знать, что, по твоему мнению, мне следует предпринять. Возможно, я позвоню ей прежде, чем дождусь от тебя ответа, потому что ты же знаешь маму, она впадает в неистовство, как только ей кажется, что ею пренебрегают.

Целую, Майкл

P. S. Двенадцатого марта у Морин день рождения. Было бы здорово, если бы ты отправила ей открытку».

– Что скажете? – спросила Карин, соскользнув с ручки кресла.

– Я хотел также прочесть письмо вашей матери.

– Самое главное – письмо Майкла, – сказала она. Она уже стояла у столика, достала из пачки новую сигарету и прикурила. – Похоже это на человека, который собирается совершить убийство?

– Совершенно не похоже.

На другом конце комнаты Карин уселась в кресло перед телевизором. Цель была достигнута, ее лицо выражало самодовольство: она не зря прокатилась в Калузу, она вручила адвокату своего брата документ, который наверняка спасет жизнь брату. Я вытащил из конверта письмо ее матери и развернул его. Посередине страницы стояли инициалы Б. Дж. П. По краю листа бумаги шла коричневая полоска. Бетти Парчейз пользовалась темно-коричневыми чернилами. На листке стояла дата – 21 февраля, суббота. Без сомнения, Майкл получил его в начале прошлой недели и тут же написал своей сестре, в среду, двадцать пятого, за четыре дня до убийства!

«Дорогой Майкл.

Как я тебе уже говорила по телефону, пошел второй месяц, как твой отец уклоняется от выплаты алиментов. Предполагается, что он посылает мне чек пятнадцатого числа каждого месяца, значит, пятнадцатого числа я должна держать его в руках. Чек на 2.500 долларов. Сегодня уже 21-е. Я подождала, прежде чем позвонить тебе, потому что хотела удостовериться, что чек не пришел с утренней почтой. Так вот – его там не было.

В прошлый раз, в январе, когда чек так и не появился, я говорила с твоим отцом, и он сказал, что не собирается мне больше платить. Майкл, теперь я в этом уверена. Это значит, что мне придется обратиться в суд и потратить кучу денег, чтобы получить то, что причитается мне по праву, в то время как он вместе со своей Златовлаской купается в роскоши. Майкл, я хочу, чтобы к нему отправился ты – меня он не захочет слушать. Скажи ему, что платить мне каждый месяц – его долг. Он захотел свободы, и я ее предоставила, но при этом он подписал соглашение, которое обязан выполнять. Майкл, когда-то я была его женой. Похоже, он об этом забыл.

Похоже, он забыл и о том, что, когда он учился, я работала и приносила домой деньги. И теперь мне кажется, я вправе рассчитывать на небольшую часть его дохода. Я скромная женщина, Майкл, и не предъявляю чрезмерных требований. Мне бы хотелось, чтобы ты с ним увиделся и попросил выслать мне деньги. Я бы это оценила, сынок. Пожалуйста, позвони мне, когда получишь это письмо, так как я хочу знать, собираешься ты помочь мне или нет.

С любовью, мама».

Я сложил письмо, вложил обратно в конверт, взял бокал и отхлебнул глоток коньяку.

– Майкл ей позвонил? – спросил я.

– Да.

– Откуда это известно?

– Я получила письмо…

– Когда это произошло?

– В субботу утром. Я сразу же позвонила своей матери. Она сообщила мне, что уже говорила с Майклом и он отказался выполнить ее просьбу.

– Каковы были ее дальнейшие планы?

– Обратиться в суд. Что же еще ей оставалось делать? Мне кажется, вы не до конца понимаете ситуацию, мистер Хоуп. Суть состоит в том, что Майкл отверг просьбу своей матери и объединился с Морин и своим отцом. Вы понимаете, что я хочу сказать? Он никак не мог совершить эти убийства.

– Может, и так, – сказал я. – Скажите, а после звонка в субботу вы еще говорили со своей матерью?

– Нет. Я пыталась связаться с ней из Нью-Йорка вчера вечером, но ее не было дома. Я собиралась позвонить ей сегодня вечером, но самолет прилетел поздно, и мне не хотелось ее будить. Она обычно ложится спать в девять – полдесятого.

– Значит, она не знает, что вы здесь, в Калузе?

– Нет. Завтра утром я сразу же позвоню ей.

– Вы еще с отцом не разговаривали?

– Нет.

– Почему?

– Не хочется, – ответила Карин и по-детски пожала плечами.

– Почему?

– Потому что, мне кажется… впрочем, неважно.

– Что вам кажется, мисс Парчейз?

– Ничего.

– Мне бы хотелось знать.

– Давайте я вам предоставлю факты. Вы же адвокат и сможете их оценить, ладно? Факт номер один, – сказала она, загибая палец на левой руке. – У папы есть другая женщина. Он женат на Морин всего восемь лет, но уже крутит с другой женщиной.

– Откуда вам это известно?

– Он сам мне рассказал. Когда мы виделись с ним на Рождество.

– Рассказал сам?

– Чему вы так удивляетесь? Ему хотелось с кем-нибудь поделиться, а под рукой оказалась я. Я умею хорошо слушать. Особенно стареющих мужчин, – сказала она, улыбнувшись. – Факт номер два: у него серьезные намерения насчет этой женщины, и ради нее он собирался оставить Морин. Факт номер три, – продолжала она, загибая средний палец, – моему отцу не хочется платить алименты, он отказался продолжать выплаты моей матери. Если он решится бросить Морин – простите, но это факт номер четыре, – его будет ожидать встреча в суде одновременно с двумя бывшими женами, и ему могут присудить выплачивать алименты обеим женам, не говоря уж о маленьких девочках. Вот вам факты, мистер Хоуп, – подытожила она. – Поразмышляйте над ними.

Я задумался. Мой мозг работал с бешеной скоростью. Джейми хотел расстаться с Морин, но он уже знает, что это такое, по разводу с первой женой. Та отказывалась дать ему свободу в течение восемнадцати месяцев и в конце концов навязала кабальное соглашение. В январе он прекратил выплачивать ей алименты, но пока не был готов начать переговоры с нынешней женой, которую больше не любил. Так, значит, он разговаривал с Кэтрин об убийстве?! В коттедже на берегу моря они шептали друг другу: «Покончить», «Покончить», «Покончить», и постепенно идея приобрела форму, стала оправданной, разумной и неизбежной. Прошлой ночью он рано бросил игру в покер: он поспешил домой, чтобы убить Морин…

И своих дочерей?!

Нет!..

Невозможно!

– Нет, – произнес я. – Я так не думаю, мисс Парчейз.

– Нет?? Тогда кого же выгораживает Майкл?

Я не рискнул высказать предположение, что Майкл, вполне возможно, выгораживает свою мать, Бетти Парчейз. Заметил только:

– Может быть, и никого. Может, он их и убил.

– Но вы ведь прочли его письмо? – спросила Карин, раздражаясь.

– Да.

– И все еще можете так думать?

– Я не знаю, что думать, – ответил я и посмотрел на часы.

– Хотите еще выпить? – спохватилась Карин. – Я могу позвонить.

– Нет, спасибо, мне пора идти, – сказал я и засунул письмо в карман.

– Вы покажете письмо полиции?

– Да.

– Похоже, я вас не убедила, – заметила она, напряженно улыбнувшись.

– В чем? В невиновности вашего брата или в виновности вашего отца?

– Вы не знаете моего отца так, как знаю его я. Вы не знаете, каким он может быть жестоким.

– Не верится, что он и есть убийца, – возразил я, встал и направился к двери.

– После того, как развелся с женой после пятнадцати лет совместной жизни, все остальное кажется легким, – сказала Карин.

– Только не убийство, мисс Парчейз. Спокойной ночи, я ценю ваше…

– Даже убийство!

– Но не своих же собственных дочерей, – сказал я и открыл дверь.

– Развод – это один из способов убийства, – успела возразить она.

Глава 13

Я вернулся домой без четверти час. В кабинете горел свет. Сьюзен, обнаженная, сидела за столом. Ее рука лежала на телефонной трубке. Она никак не отреагировала, когда я остановился в дверях и заглянул в комнату.

– В чем дело? – спросил я.

На ее губах заиграла непонятная улыбка.

– Сьюзен?

– Мне только что позвонили, – сказала она.

– Кто?

– Мужчина по имени Джеральд Хеммингз.

У меня перехватило горло. Поначалу мы с Эгги тысячу раз репетировали подобную сцену. Мы точно знали, что говорить, чтобы избежать ловушки. Какие бы обвинения ни предъявляли Сьюзен или Джеральд, мы готовы были все отрицать. Но так было вначале, а сейчас – по-другому. В прошлом месяце мы договорились все рассказать, поэтому теперь не было смысла лгать.