Глава 1

Каждой имеет право зарабатывать себе на жизнь. Так принято в Америке. Пойдешь куда-то, попотеешь и заработаешь свой первый доллар. А потом вкладываешь этот свой заработанный доллар, например, в лимоны и сахар. Вода и лед достаются тебе бесплатно. А потом устанавливаешь у дороги маленький прилавок с лимонадом, и оглянуться не успеешь, как уже получаешь с этого пять долларов в неделю. Потом берешь эти пять долларов и покупаешь на них уже больше сахара и лимонов и расставляешь такие прилавки вдоль дороги на приличном расстоянии друг от друга и вскоре ты оказываешься во главе дела. Затем ты нанимаешь людей, которые работают на тебя. И вскоре ты уже занят разливкой лимонада по бутылкам, а чуть позднее – раскладываешь эти лимоны с сахаром по консервным банкам, а там смотришь – ты уже и замораживаешь все это и в замороженном виде снабжаешь своим товаром все магазины штата. И тут ты покупаешь себе большой дом где-нибудь за городом, а там у тебя есть уже плавательный бассейн и машина для переработки мусора, ты ходишь себе на вечера с коктейлями, где тебя угощают твоим же собственным лимонадом с небольшой добавкой джина. На руках у тебя сплошные козыри.

Так принято в Америке и каждый тут имеет право зарабатывать себе на жизнь.

И закон не имеет ничего против неотъемлемого права человека зарабатывать себе на жизнь. Пусть каждый охотится за долларом. Закон может только оспаривать способы и средства, с помощью которых ты пытаешься добыть эти вечно ускользающие зелененькие бумажки.

Если, скажем к примеру, вы вдруг проявляете на этом пути склонность к взламыванию сейфов, то закон может косо поглядеть на это.

Если же, например, вам больше нравится колотить своих сограждан по голове с целью отобрать их кошелек, то вы не должны иметь потом претензии к закону за то, что он смотрит на вас уже с явной неприязнью.

Если же вы, доводя данный вопрос до логического завершения, зарабатываете себе на жизнь с помощью револьвера, вашего револьвера, если вы нажимаете на его спусковой крючок с тем, чтобы лишать жизни ваших сограждан, то тогда уж – извините!

Однако, занимаясь всем этим, вы можете оставаться и джентльменом. И если вы приходите к выводу о том, что преступление является самым быстрым, самым безопасным и при этом самым увлекательным способом добыть наибольшую сумму денег в самое кратчайшее время, то и к преступлению, несомненно, можно найти чисто джентльменский подход.

Вы можете заняться одурачиванием людей. Тут совсем необязательно прибегать к насилию. Для этого вам нет необходимости покупать себе дорогостоящие инструменты взломщика. Вам нет нужды в пистолете. У вас нет нужды составлять сложные планы для того, чтобы незаметно пробраться в банк и так же незаметно покинуть его. Вам не нужно устраивать у себя в подвале дорогостоящее оборудование для печатания фальшивых денег. Вы можете оставаться джентльменом и вести жизнь, полную риска и романтических приключений с криминальным оттенком, при этом посмотреть мир, встретиться с массой приятных людей и выпить с ними множество отлично охлажденных коктейлей и вдобавок к этому добыть немало денег путем одурачивания этих людей.

Короче говоря, вы можете стать мошенником.

Девушка-негритянка очень волновалась. Волновалась она потому, что находилась сейчас в полицейском участке и разговаривала там с двумя детективами. Один из этих детективов, правда, тоже был негром; но это нисколько не отражалось на её самочувствии. Оба детектива слушали её с сочувствующим выражением на лицах, но было совершенно понятно, что в их представлении она выглядит полнейшей дурой. Осознание этого факта и было, в основном, причиной её волнения.

В городе она успела уже прожить около двух лет. Прибыла она сюда из Северной Каролины, как ей казалось, уже давно, но она понимала, что выглядит по-прежнему, желторотым птенцом, да ещё и не избавившимся от Южного акцента. А ведь пробыла она здесь уже достаточно долго, уже давно считала себя космополиткой и настоящей горожанкой. Стоит только раз споткнуться и куда потом девается вся твоя гордость, думала она, сидя, раздавленная собственной глупостью. Нервозность её находила выход в постоянном пощипывании маленького черного кошелька, который она держала в руках.

Этим теплым апрельским днем сидела она в дежурной комнате 87-го полицейского участка.

За окнами только что прошел короткий весенний дождь и зелень Гровер-парка, раскинувшегося по другую сторону улицы, наполняла воздух ароматом чистоты и свежести, который каким-то образом пересекал улицу и проникал сквозь зарешеченные окна в дежурную комнату. Дежурная комната участка очень редко имела такой чистый воздух. В дежурной комнате размещаются шестнадцать детективов участка, и хотя они не находятся здесь одновременно, все-таки можно сказать, что их упорный труд проходит именно в этом, явно тесном для них помещении. Детективы при этом потеют в самом прямом смысле этого слова. Звучит это почти святотатственно, поскольку каждому известно, что потеть могут только живые люди. Однако даже признавая то, что некоторых детективов действительно трудно назвать людьми, будем великодушны и оставим хотя бы за частью из них право снитаться почти нормальными людьми. Поэтому-то запах свежести и чистоты, доносящийся сюда из парка, воспринимался ими с благодарностью и приносил некоторую радость, как и сам этот апрельский день, который, начавшись довольно уныло и мрачно, вдруг совершенно необъяснимо превратился в теплый и солнечный.

– Я чувствую себя ужасно глупо из-за всего этого, – сказала девушка.

– Так как, вы говорите, зовут вас, мисс? – спросил Клинг.

Клинг был детективом третьего класса. Он был высок, белокур и выглядел очень молодо, главным образом потому, что и в самом деле был ещё очень молод. Он был последним пополнением детективов, участка и иногда, задавая вопросы, попадал, что называется, пальцем в небо, но это было вполне простительно, так как он все ещё только постигал искусство ведения допроса. А иногда из-за этих своих вопросов он чувствовал себя довольно глупо. Именно поэтому Берт Клинг в известной степени лучше других понимал, что должна чувствовать эта молоденькая негритянка, которая сидела сейчас перед ним на стуле с прямой спинкой.

– Меня зовут Бетти, – сказала она. – Бетти Прескотт.

– И где вы живете, Бетти? – спросил Клинг.

– Понимаете ли, я работаю у одних людей в соседнем штате. Я у них домработница, понимаете? Я работаю у них уже шесть месяцев. Мистер и миссис Хейнес? – последнюю фразу она произнесла с вопрошающей интонацией и, приподняв брови, взглянула на Клинга, как бы ожидая того, что он должен знать, кто такие эти мистер и миссис Хейнес. Но Клинг не знал этого. – И я сейчас должна вернуться к ним, – сказала Бетти. – Четверг – это мой свободный день, понимаете? Четверг и каждое второе воскресенье. Обычно я приезжаю в город по четвергам. Мистер Хейнес отвозит меня на машине на станцию, а миссис Хейнес подбирает меня по пути, когда я возвращаюсь. Я уже должна была бы вернуться, но я решила, что мне нужно сообщить вам об этом. Я звонила миссис Хейнес, и она сказала, чтобы я обязательно заявила об этом. Понимаете?

– Понимаю, – сказал Клинг. – А здесь в городе вы снимаете где-нибудь квартиру?

– Я живу здесь с моей кузиной. С Айсабель Джонсон? – и опять она произнесла фамилию кузины с вопросительной интонацией. Но Клинг не знал и Айсабель Джонсон.

– Ну хорошо, так что же все-таки случилось, Бетти? – спросил Браун.

Вплоть до этого момента он хранил молчание, предоставив Клингу вести дело. Но Артур Браун был детективом второго класса и в работе своей проявлял явную склонность к нетерпению. Может быть, он был таким нетерпеливым из-за того, что фамилия его Браун (Коричневый) по непонятным причинам полностью совпадала с цветом его кожи. В прошлом он вытерпел по этому поводу немало подначек со стороны своих американских соотечественников и было время, когда он даже решил было сменить свою фамилию на Липшиц. И пусть себе радуются. Нетерпение его иногда мешало ему в избранной им профессии, но оно не представляло серьезной помехи, если учесть вторую присущую ему черту характера – необычайное упорство. Если уж Браун вцепился зубами в какое-то дело, то он не разожмет челюстей, пока орешек не окажется расколотым. Его нетерпеливость была особого свойства. Вот взять, например, Мейера Мейера, который тоже работает детективом в их же участке. Детектива по фамилии Мейер наградили также и именем Мейер. Так он на всю жизнь и остался Мейером Мейером. И если уж вам захотелось увидеть человека, который натерпелся сполна из-за своего имени, то Мейер Мейер как никто другой подходит для этой цели. Но в случае с Мейером годы насмешек привели к тому, что у него выработалась почти неестественная терпимость ко всему. Но тут, правда, не выдержала сама природа и с явным нетерпением и поспешностью принялась обрабатывать внешность Мейера, в результате чего он стал лысым, как бильярдный шар, хотя ему не было и сорока. Но вот так это получается: два разных человека, две разные фамилии, две крайности характера.

– Что же произошло? – спросил нетерпеливый Браун.

– Вчера утром я сошла с поезда, – сказала Бетти. – Я села на поезд в восемь семнадцать вместе с мистером Хейнесом. Но я не сидела в вагоне рядом с ним, потому что в дороге он обычно разговаривает о делах со своими друзьями. Он работает по связи с прессой? – и снова она произнесла это с допросительной интонацией. Клинг кивнул.

– Продолжайте, – сказал Браун.

– Ну и вот, когда мы приехали сюда, в город, я вышла из вагона и уже шла, когда этот человек догнал меня.

– Где это было? – спросил Браун.

– Все ещё на вокзале, – сказала Бетти.

– Продолжайте.

– Он сказал мне: “Хелло” и спросил, не новенькая ли я в этом городе. Я ответила, что нет, что я живу на Севере уже два года, но что работаю я в другом штате. Он показался мне приятным человеком, очень хорошо одетым, понимаете? Солидным.

– Да, – сказал Клинг.

– Во всяком случае, он сам сказал, что он проповедник. И он похож был на проповедника. И он начал благословлять меня. Он сказал, благослови вас господь, и все такое прочее, а ещё он сказал, что мне нужно очень осторожно вести себя в таком большом городе, полном всяческих соблазнов для юной и невинной девушки. Здесь много людей, которые могут обидеть меня?

И снова знак вопроса в конце фразы, и сынова Клинг сказал “Да” и сразу же вслед за этим выругал себя за то, что поддался соблазну отвечать на эти вопросительные интонации девушки.

– Он сказал, что мне нужно особенную осторожность проявлять в отношении денег, потому что здесь есть множество людей, которые готовы пойти на что угодно, только бы заполучить их в свои руки. И он спросил меня, есть ли у меня при себе какие-нибудь деньги.

– Он был белый или негр? – спросил Браун.

Бетти быстро глянула в сторону Клинга как бы извиняющимся взглядом.

– Он был белым, – сказала она.

– Продолжайте, – сказал ей Браун.

– Ну вот. Я сказала ему, что у меня есть при себе немного денег, и он спросил меня, не хотела бы я, чтобы он благословил их. Он сказал: “Есть у вас при себе бумажка в десять долларов?” Я ответила, что у меня нет такой бумажки. Тогда он, спросил, есть ли у меня при себе бумажка в пять долларов, и я сказала, что есть. После этого он вынул свои пять долларов и положил их в маленький белый конвертик. Такой, знаете, с крестом на нем, с распятием?

На этот раз Клинг не сказал “Да” и даже не кивнул.

– Потом он сказал что-то вроде “Да благословит господь эти деньги и да убережет их от всех тех, кто...”, ну и все такое прочее. Он все продолжал говорить и сунул этот конверт обратно в карман, а потом сказал мне: “Ну вот, дитя мое, возьми эти пять благословенных долларов и отдай мне свою бумажку”. Я отдала ему свои пять долларов, а он достал из кармана и отдал мне конверт с нарисованным на нем крестом, тот, в котором лежали благословенные им пять долларов.

– И что сегодня утром? – нетерпеливо спросил Браун.

– Ну вот. Сегодня утром я собиралась на станцию и вспомнила об этом конверте, который был в моей сумке, и раскрыла его?

– Да, – сказал Клинг.

– И приятная неожиданность... – сказал Браун. – Денег там не оказалось.

– Правильно, понимаете? – сказала Бетти. – Там лежала просто сложенная бумажная салфетка, в этом конверте. Должно быть, он подменил конверт, разговаривая со мной, после того, как благословил эти деньги. Я просто не знаю, что мне теперь делать. Мне так нужны были эти пять долларов. Сможете вы поймать его?

– Мы постараемся, – сказал Клинг. – А не могли бы вы описать нам внешность этого человека?

– Ну, видите ли, я не очень-то присматривалась к нему. Выглядел он очень симпатично и одет был очень хорошо?

– Что было на нем надето?

– Темно-синий костюм. А может быть, и черный. Во всяком случае, темный.

– А галстук?

– Галстук-бабочка, как мне кажется.

– В руках у него был портфель или что-нибудь еще?

– Нет, ничего.

– Откуда он вытащил этот свой конверт?

– Из внутреннего кармана.

– Он назвал вам свое имя?

– Если и назвал, то я не запомнила.

– Ну, хорошо, мисс Прескотт, – сказал Браун. – Если что-нибудь у нас получится, мы обязательно позвоним вам. А пока что, как я полагаю, вам лучше будет просто забыть навсегда об этих ваших пяти долларах.

– Забыть? – воскликнула она, на этот раз с огромным вопросительным знаком, однако никто не ответил на её вопрос.

Ее проводили до дощатой перегородки, отделявшей основную часть дежурной комнаты от ведущей в коридор двери, и некоторое время глядели ей вслед, пока она шла по коридору, а потом свернула на лестничную клетку, которая вела на первый этаж к выходу из здания участка.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил Клинг Брауна.

– Старый как мир фокус с подменой, – сказал Браун. – Тут у них имеются сотни отработанных приемов. По-видимому, нам придется послать пару человек на этот вокзал, чтобы они попытались прищучить там этого проповедника.

– Думаешь, его удастся поймать?

– Не знаю. Скорее всего, он не станет работать там на следующий же день. Но должен сказать тебе, Берт, что в последнее время мошенники явно оживились, а что ты думаешь по этому поводу?

– А я считал, что профессия эта постепенно вымирает.

– Да, они затихли на время. Но вот вдруг старые приемы совершенно неожиданно замелькали вновь. Все эти приемы настолько стары, что можно сказать, что все они с бородой, это верно. Но сейчас, несомненно, наблюдается новый всплеск деятельности среди мошенников, – Браун задумчиво покачал головой. – Просто не знаю, что и сказать.

– Ну, в конце концов, ничего страшного не произошло. Всего лишь пятерка, совсем несерьезно.

– Несерьезных преступлений в природе не существует, – мрачно возразил Браун.

– Конечно, так, – сказал Клинг. – Просто я имел в виду то, что если не считать потери этой пятерки, девчонка эта особо не пострадала.

Что же касается девушки, выловленной из реки Харб, то она, вне всяких сомнений, пострадала здорово. Тело её вынесло на прибрежные камни возле Хамильтон-Бридж, где трое игравших там детишек сначала даже не поняли, что это такое, а, сообразив, ребята сразу же помчались к ближайшему полицейскому.

Девушка лежала на прибрежных камнях, когда сюда прибежал полицейский.

Полицейский этот вообще терпеть не мог смотреть на мертвые тела, а особенно на тела, которые пробыли в воде довольно продолжительное время. Раздувшееся и страшное тело её совсем не походило на тело девушки. Волосы на её голове повыпадали. Тело почти разложилось и волокнистые клочки мяса сохранились возле бюстгальтера, который был растянут до предела накопившимися газами, но каким-то чудом продолжал держаться на теле в то время, как вся остальная одежда исчезла. Повыпадали также передние зубы в её нижней челюсти.

Полицейскому лишь большим усилием воли удалось сдержать подступившую к горлу тошноту. Он тут же направился к ближайшему телефону-автомату и позвонил в 87-й полицейский участок полиций, в котором он, как оказалось, работал.

Сержант Салливан, дежуривший в этот день на телефоне, снял трубку.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок полиции, доброе утро, – проговорил он.

– Докладывает Ди-Анджело, – сказал полицейский.

– Слушаю!

– У меня тут утопленник возле моста...

Он сообщил Салливану точный адрес и остальные подробности, а потом пошел обратно к залитому нежным апрельским солнцем каменистому мелководью, на которое оказалось вынесенным тело девушки.

Глава 2

Детектив Стив Карелла радовался ясному солнечному деньку.

Это отнюдь не означало, будто Карелла не любил дождливых дней. В конце концов, каким-нибудь фермерам сейчас наверняка куда нужнее дождь. И пусть это звучит уж слишком поэтично, но разгуливать под весенним дождем с непокрытой головой было одним из любимейших времяпрепровождении Кареллы вплоть до того идиотского дня.

День, когда он вел себя столь по-идиотски, был пятницей, двадцать второго декабря.

Впоследствии он всегда будет вспоминать об этом дне исключительно как о дне, когда он допустил совершенно необъяснимую оплошность, позволив какому-то сопливому толкачу наркотиков отнять у него служебный револьвер, а затем ещё и всадить три пули ему в грудь. Да, хорошенькое тогда у него получилось Рождество, ничего не скажешь. В то Рождество он, можно сказать, слышал пение ангелов, поддавшись праздничному настроению. В то Рождество он уже считал, что ему так и не удастся выкарабкаться, и был готов к смерти. Но потом сгущавшиеся над его головой тучи каким-то образом рассеялись. И там, где прежде был пропитанный болью туман, постепенно возникло лицо Тедди, залитое слезами. Он сначала узнал жену свою, Тедди, и только потом разглядел обстановку больничной палаты и все прочее.

Его Тедди наклонилась над больничной койкой, припала щекой к его щеке, и он, почувствовав, как её слезы катятся по его щекам, хрипло прошептал: “Отмени заказ на похоронный венок”, пытаясь неловко пошутить. Она горячо прижалась к нему и поцеловала его в губы, которые произнесли эту невеселую шутку. Она её прекрасно поняла, хотя и не слышала его слов, так как была лишена возможности слышать. А потом она покрыла поцелуями все его лицо, не выпуская его руку из своих и одновременно стараясь не причинить боль, не нажать случайно на его забинтованную грудь.

Раны у него зажили. Как говорят умные люди, время излечивает любые раны.

Конечно, мудрые люди при этом явно никак не связывают старые пулевые ранения с дождливой погодой. Потому что теперь, когда идёт дождь, эти давным-давно зажившие раны каждый раз дают о себе знать. Раньше он считал просто трепом все эти утверждения о том, что во время дождя болят старые раны. Так вот, оказалось, что это никакой не треп. Раны у него действительно болели во время дождя, и поэтому он был рад тому, что дождь прекратился, и засияло солнце.

Солнце это освещало в данный момент то, что когда-то было девушкой. Сарелла смотрел на разрушительную работу смерти, и в глазах у него на мгновение отразилась боль, потом боль уступила место злости, а потом и это прошло.

– Фред, это ты обнаружил здесь тело? – спросил он у Ди-Анджело.

– Нет, какие-то детишки, – сказал Ди-Анджело. – Они сразу же прибежали ко мне. Господи, как её изуродовало, правда?

– Это всегда так получается, – сказал Карелла. Он снова бросил взгляд на тело, а потом, поскольку ему предстояло выполнить ряд предусмотренных процедурой формальностей, которые неизменно выполняются при обнаружении неопознанного трупа, достал из кармана небольшую записную книжку в черном переплете. Затем, раскрыв книжечку и вынув из гнезда карандаш, он записал:

1. Место обнаружения тела: прибито течением реки на каменистую отмель реки Харб.

2. Время обнаружения тела.

Он глянул в сторону Ди-Анджело.

– Ты, Фред, когда пришел сюда? – Ди-Анджело сверился со своими часами.

– Я бы сказал, что где-то около тринадцати часов пятнадцати минут, Стив. Я находился почти рядом с Силвермайн, а я туда прихожу обычно около...

– Значит, записываем: тринадцать пятнадцать, – и он занес эти данные в книжечку. Затем он пропустил третью графу, озаглавленную Причина смерти, а также четвертую – Время смерти. Эти графы ему предстоит заполнить после получения судебно-медицинской экспертизы. Поэтому он сразу же перешел к дальнейшему.

5. Предполагаемый возраст: двадцать пять – тридцать пять лет.

6. Предполагаемая профессия: ?

7. Описание тела: а) Пол: женский, б) Цвет кожи (раса): белый, в) Национальная принадлежность: ? г) Рост: ? д) Вес: ?

Вообще в его анкете набралось довольно много вопросительных знаков. Имелся ещё целый ряд параметров, по которым полагалось описывать состояние и внешний вид тела, такие, как комплекция, цвет глаз, волос, бровей, форма носа, форма челюсти, овал лица, форма шеи, губы и форма рта и многое другое. И здесь детектив, описывая труп, может подобрать определения, варьирующиеся от сухощавого до приземистого или, если речь идет о глазах, от маленьких до больших и выпученных, от светлых до темных и даже черных, и все это в самых различных комбинациях.

Горе было в том, что в данном случае приходилось иметь дело с так называемым “всплывшим трупом”, а это почти всегда означало, что он находится в той или иной степени разложения. Когда обнаруживают неопознанный труп, обычно сразу же принимаются описывать глаза, их цвет, форму и так далее. Но Карелла не мог сделать этого, поскольку глаза как таковые уже разложились. Если бы он решил, например, дать определение цвета волос этой девушки, то ему пришлось бы констатировать лишь тот непреложный факт, что волосы у неё выпали. Однако вместо этого он просто отметил крупными буквами “ВСПЛЫВШИЙ ТРУП”. А для людей, знающих, что это означает, это, по существу, позволяло представить себе общую картину. После этого он перешел к другим графам.

8. Описание одежды: единственным предметом одежды является бюстгальтер. Следует направить его на экспертизу для обнаружения меток прачечных и химчисток.

9. Украшения и прочие ювелирные изделия, обнаруженные на трупе: не обнаружено.

Карелла со вздохом захлопнул свою книжку.

– И что ты думаешь обо всем этом? – спросил Ди-Анджело.

– Тебя интересует статистика или то, что я сам об этом думаю? – спросил Карелла.

– Да я и сам не знаю. Я просто так спрашиваю.

– Согласно статистике эта девушка вообще не должна была умереть, – сказал Карелла. – Все это – самая настоящая ошибка.

– То есть как это?

– Судя по внешним признакам, я сказал бы, что пробыла она в воде месяца три-четыре. А за это время кто-то наверняка объявил её без вести пропавшей, если, конечно, предположить, что у неё есть родственники или друзья, и, таким образом, она должна считаться без вести пропавшей.

– Да-а? – протянул Ди-Анджело, на которого слова Кареллы произвели большое впечатление.

Ди-Анджело очень уважал Кареллу. Частично этому уважению способствовал тот факт, что оба они по происхождению были итальянцами, и Ди-Анджеле приятно было видеть, до каких высот может дойти простой итальянский парень. И к Карелле он относился примерно так, как к Фрэнку Синатре. Но, в основном, ему нравилось то, каким Карелла был полицейским – хитрым прекрасно осведомленным и жестким в выполнении своего служебного долга. А это, по мнению Ди-Анджело, было несравненным набором качеств.

– А теперь обратимся к статистике пропавших без вести, – сказал Карелла. – Перед нами сейчас девушка. Так вот, обычно среди пропавших без вести число лиц мужского пола на двадцать пять процентов выше, чем женского.

– Да-а? – протянул Ди-Анджело.

– Второе. На вид ей лет двадцать пять – тридцать. А наиболее частый возраст для пропавших без вести является пятнадцать лет.

– Да-а? – не переставал удивляться Ди-Анджело.

– Третье. Сейчас у нас апрель на дворе. А самым урожайным месяцем для исчезновения является май, чуть меньше – сентябрь.

– Ты только подумай, – сказал Ди-Анджело.

– Итак, со статистической точки зрения, все это не укладывается в схему, – Карелла вздохнул и в глазах у него снова промелькнуло выражение боли – И все же в результате этих выкладок она ничуть не становится менее мертвой, – добавил он.

– Да уж, конечно, – сказал Ди-Анджело, кивая.

– И ещё одна догадка, наполовину технического характера, – сказал Карелла. – Ставлю, два к одному на “то, что она не горожанка.

Ди-Анджело кивнул и поглядел на дорогу, по которой к ним приближались две полицейские машины.

– А вот приехали ребята из лаборатории и фотографы, – сказал он, а затем, как бы будучи уверенным в том, что позже, когда вновь прибывшие специалисты окажутся здесь, это будет неудобно, он поглядел ещё раз на девушку и сказал: – Мир праху твоему.

Если на данной стадии развития событий Карелла мог ограничиться самым поверхностным интересом к всплывшему трупу, то теперь в работу вступали люди, которые должны были обратить более пристальное внимание и на тело, и на единственный наполовину сохранившийся предмет туалета на этом теле, чтобы подвергнуть его самому тщательному исследованию.

Бюстгальтер девушки был отправлен в полицейскую лабораторию. Само же тело было отправлено в морг.

Сэм Гроссман, помимо того, что носил чин лейтенанта полиции, был ещё и весьма опытным лабораторным работником. Это был рослый человек с грубыми чертами лица и большущими руками. Он носил очки, потому что зрение у него было неважным. И все же, несмотря на резкость черт, в нем была какая-то мягкость, которая, казалось, не вязалась с тем обстоятельством, что по работе ему приходилось иметь дело с суровыми фактами, которые зачастую оказывались напрямую связанными со смертью. Он возглавлял отлично налаженную лабораторию и подчиненные его неизменно добивались в своей работе высоких результатов. Лаборатория его подразделялась на семь секторов и занимала почти целиком весь первый этаж здания Управления полиции в центре города на Хай-стрит. Эти семь секторов были распределены следующим образом:

1. Химический и физический сектор.

2. Биологический сектор.

3. Общий сектор.

4. Сектор огнестрельного оружия.

5. Сектор исследования документации.

6. Фотографический сектор.

7. Механический сектор.

Бюстгальтер был направлен в физический сектор. И джентльмены, которым пришлось заниматься исследованием этого предмета, вовсе не обращали внимания на то, что эта часть дамского туалета разрекламирована в Америке самым широким и беззастенчивым образом. Единственное, что интересовало их, было то, насколько эта часть туалета может помочь в установлении личности утопленницы.

Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев на белье бывают метки прачечных или химчисток. Сэм Гроссман чрезвычайно гордился тем, что его лаборатория имеет наиболее полную коллекцию образцов этих меток со всех районов страны. Дайте ему любую метку и он в течение нескольких минут сможет назвать вам прачечную, в которой поставили эту метку.

На бюстгальтере не сохранилось заметных меток. Было бы, конечно, значительно проще, если бы таковые имелись. Куда проще работать, если перед тобой есть что-то ясно различимое невооруженным глазом. Но, с другой стороны, не так-то уж и трудно уложить его на специальную белую полку и осветить ультрафиолетовыми лучами.

Щелкнули выключателем, и белая полка вместе с бюстгальтером сразу же приобрела пурпурный оттенок, а сотрудники Сэма принялись вертеть интересующий их предмет, осматривая со всех сторон и пытаясь обнаружить невидимую при обычном свете метку, которую в последнее время стали ставить на белье многие прачечные. Она называется “фантом-фест” и многие сочли её удачной идеей, поскольку она не оставляет никаких видимых следов на оборотной стороне рубашки или набора цифр на ваших трусах. Полиции, правда, придется попотеть, чтобы составить картотеку и этих образцов, но что это может значить, если белье, ваше при этом выглядит значительно привлекательнее. А чтобы разглядеть эту метку, достаточно поместить её под ультрафиолетовые лучи, и уж что-что, а эту операцию освоили в полицейских лабораториях.

Только вот, к сожалению, с бюстгальтером этой девушки вышла маленькая заковырка: на нем не оказалось и метки “фантом-фест”.

Столкнувшись с тем фактом, что эта девушка, скорее всего, обходилась собственными силами при стирке своего белья, люди из лаборатории Сэма подвергли бюстгальтер целому ряду химических проб с целью установить, не имелось ли на нем каких-либо характерных пятен.

Но вернемся пока что в морг...

Младшим медицинским экспертом там работал человек по имени Пол Блейни. Он уже много лет занимался вскрытием и изучением попавших к нему трупов, но даже и он так и не смог привыкнуть к так называемым “всплывшим” утопленникам. Поступившим трупом он занимался уже более двух часов подряд, и ему хотелось как можно скорее закончить эту работу. Он уже успел установить, что женщине, чей труп он сейчас обследовал, было примерно тридцать пять лет, что вес её при жизни (учитывая то, что рост её составлял пять футов и три с половиной дюйма и что обладала она ширококостным скелетом) должен был составлять что-то около ста двадцати пяти фунтов и что волосы у неё (судя по частично сохранившимся на теле волосяным покровам) были скорее всего светлыми.

Передние зубы нижней челюсти оказались вымытыми водой, но верхние были в хорошем состоянии, хотя и имели множество пломб, впрочем, как и сохранившиеся нижние. Второй правый коренной зуб был удален в далеком прошлом и никогда не заменялся протезом. Блейни составил схему расположения её зубов, пометив пломбы в них, чтобы сравнить её впоследствии со стоматологическими карточками других разыскиваемых лиц.

Он также самым тщательным образом произвел внешний осмотр тела с тем, чтобы выявить родимые пятна или шрамы, и пришел к выводу, что ей в прошлом делали операцию аппендицита, установив, что прививку от оспы ей делали не на предплечье, а на левом бедре, и что у утопленницы была целая группа родинок у основания позвоночника, а кроме того – что было несколько необычно для женщины, – у неё имелась маленькая татуировка на правой руке между большим и указательным пальцами. Татуировка эта представляла собой небольшое сердечко, острым концом направленное в сторону запястья. Внутри его были вытатуированы буквы “МИК”.