87-й полицейский участок (№4) - Мошенник

– Я вынужден извиниться перед вами, – сказал Парсонс. – Когда я пригласил этого типа, мне и в голову не могло прийти, что он такой азартный и к тому же невезучий игрок.

– Ну, что вы, собственно, играть-то он сам предложил, – сказал Джемисон.

– Господи, он уже и впрямь распсиховался не на шутку.

– Да, странный тип, – сказал Джемисон, покачивая головой.

И тут Парсонса внезапно озарила новая идея.

– Послушайте, – сказал он, – а давайте разыграем его.

– Как разыграем?

– Видите ли, он совершенно не умеет с достоинством проигрывать, такого мрачного игрока мне ещё ни разу не приходилось встречать.

– Признаться, мне тоже, – сказал Джемисон.

– Он сказал, что у него сейчас при себе три тысячи. Вот давайте и освободим его от них.

– Что? – Джемисон был явно оскорблен таким предложением.

– Да не всерьез же. Мы их у него отберем, а потом спокойно вернем обратно.

– Но вы говорите – отберем. А как? Я что-то не совсем вас понимаю, как это сделать.

– Мы несколько изменим правила игры, когда он вернется. Сделаем так, что проигрывает тот, кто окажется в меньшинстве. А играть будем так, чтобы наши с вами монеты всегда совпадали. И тогда в девяти из десяти случаев он будет оказываться в меньшинстве и, естественно, будет проигрывать.

– Но каким же образом мы будем достигать этого – спросил Джемйсон, начиная проявлять явный интерес.

– Очень просто. Вы будете ставить свою монету на ребро, а значит, всегда сможете опустить её по своему выбору на орел или решку. Если я трону пальцем нос, вы опускаете её на орел, если не коснусь носа, пусть будете решка.

– Понятно, – сказал Джемйсон, улыбаясь.

– Ставки постепенно будем увеличивать. Так мы вытрясем из него все до цента. А потом возвратим ему и это послужит ему хорошим уроком. Договорились?

Джемйсон не мог сдержать улыбку.

– Господи, – сказал он, – да этот парень просто лопнет от злости.

– Пока не поймет, что все это шутка, – сказал Пар-сонс. Он похлопал Джемисона по плечу. – Он уже направляется сюда. Предоставьте мне вести весь разговор.

– Хорошо, – сказал Джемйсон, начиная находить забавной создавшуюся ситуацию.

О’Нейл вернулся к столику и сел на свое место. Он явно был зол, как черт.

– Нам что, до сих пор не принесли по второй? – спросил он.

– Нет еще, – сказал Парсонс. – А знаете, Фрэнк, тут все дело именно в вашем отношении к игре. Именно поэтому вы и проигрываете. Я как раз говорил об этом Эллиоту.

– Какое там, к черту, отношение, – сказал О’Нейл. – Просто я невезучий.

– Берусь доказать вам это, – сказал Парсонс. – Давайте для пробы сыграем ещё разок-другой.

– А мне казалось, что кто-то здесь возражал против загула на всю ночь, – сказал О’Нейл с явным подозрением в голосе.

– А мы на кон поставим по нескольку долларов, ладно?

– Я и так проиграю, – сказал О’Нейл.

– А почему бы нам и в самом деле не проверить теорию Чарли? – вставил свое Джемйсон.

– Конечно, – сказал Парсонс. – У меня тут при себе есть некоторая толика денег. Давайте теперь проверим, насколько быстро вы успеете вытрясти их из меня, если будете пользоваться моей теорией. – Он обернулся в сторону Джемисона. – У вас ведь тоже найдутся какие-нибудь деньги, правда, Эллиот?

– У меня примерно двести пятьдесят долларов, – сказал Джемйсон. – Я вообще не люблю носить при себе крупные суммы. Мало ли что может случиться.

– Это разумно, – сказал, кивая, Парсонс. – Ну, и что вы на это скажете, Фрэнк?

– Ладно, ладно, так в чем же состоит эта ваша теория?

– Просто сконцентрируйтесь на том, что вы должны выиграть, вот и все. Думайте изо всех сил. Говорите себе: “Я обязательно выиграю, я выиграю”, вот, собственно, и все.

– Ничего из этого не получится, но я не отказываюсь. Так по сколько мы поставим?

– Давайте для начала по пятерке, – предложил Парсонс. – А для быстроты мы можем установить, такие правила. Проигрывает тот, кто будет в одиночестве. Он-то и отдаст остальным по пять долларов. Ну как, пойдет?

– Получается, по-моему, немного накладно... – начал было Джемисон.

– А по-моему, просто отлично, – сказал О’Нейл.

Парсонс подмигнул Джемисону, тот ответил ему незаметным кивком.

– Ну что ж, можно и рискнуть, – сказал Джемйсон. И игра началась.

О’Нейл проигрывал с завидным постоянством. Потом, по-видимому, для того, что бы игра не выглядела слишком уж подозрительной, начал понемногу проигрывать и Джемисон. Игра велась молча. Их столик находился в углу, и к тому же от зала их прикрывала стена из волнистого стекла. Да и в любом случае, едва ли кто-нибудь мог здесь потребовать, чтобы трое мужчин прекратили эту довольно невинную забаву.

Они подбрасывали монетки, ловили их и хлопали об стол, прикрывая ладонью, потом открывали и передавали друг другу деньги. О’Нейл успел уже проиграть около четырехсот долларов. Проигрыш Джемисона составлял около двухсот. Парсонс часто подмигивал Джемисону, давая понять, что все идет по плану. О’Нейл продолжал жаловаться на невезение, обращаясь теперь все чаще к Джемисону, который проигрывал теперь почти наравне с ним.

– Эта его чертова теория, похоже, помогает исключительно ему, – говорил он.

Игра продолжалась.

Теперь Джемисон почти вовсе не проигрывал. Проигрывал один только О’Нейл, который мрачнел все больше и больше. Наконец он прекратил игру и злобно уставился на своих партнеров.

– Ну-ка, выкладывайте, что здесь происходит? – сказал он.

– А в чем дело? – невинно поинтересовался Парсонс.

– Я спустил уже около шестисот долларов. – Повернувшись к Джемисону он спросил. – А вы сколько проперли?

Джемисон прикинул в уме примерную сумму.

– Долларов двести тридцать – тридцать пять, что-то в этих пределах.

– А вы? – спросил О’Нейл у Парсонса.

– Так я же выигрываю, – сказал Парсонс.

О’Нейл уставился на своих двух партнеров не предвещающим ничего хорошего взглядом.

– Послушайте, а не сговорились ли вы тут вытрясти из меня мои денежки? – спросил он.

– Вытрясти? – переспросил Парсонс.

– А откуда мне знать, может, вы давно сработавшаяся пара, которая занимается шулерством. Что вы на это скажете? – спросил О’Нейл.

Джемисон с трудом удерживался от того, чтобы не расхохотаться прямо ему в лицо. Парсонс снова незаметно подмигнул ему.

– С чего это вы такое решили? – спросил Парсонс.

О’Нейл резко поднялся.

– Я пойду за полицейским, – сказал он.

Улыбка тут же слетела с лица Джемисона.

– Послушайте, – сказал он, – не кипятитесь. Мы ведь, собственно...

Парсонс, наслаждаясь тем, что у него в кармане лежат двести тридцать пять долларов Джемисона и шестьсот – О’Нейла, чувствовал себя уверенно.

– Не стоит лезть в бутылку, Фрэнк. Игра есть игра.

– А к тому же, – сказал Джемисон, – мы всего лишь... – Парсонс предупреждающе положил руку ему на рукав и снова подмигнул. – В игре, Фрэнк, нужно все-таки иметь везение, – сказал он О’Нейлу.

– Везение везением, а жульничество это и есть жульничество, – сказал тот. – Я иду за полицейским. – И он пошел прочь от стола.

Джемисон побледнел.

– Чарли, – сказал он, – нужно его остановить. Шутки шутками, но это заходит...

– Сейчас я его верну, – сказал Парсонс, добродушно посмеиваясь и вставая. – Господи, ну и подонок же нам попался, не правда ли? Сейчас я приведу его обратно. Подождите меня здесь.

О’Нейл тем временем был уже у двери.

В тот момент, когда он сердито толкнул дверь, Парсонс успел выкрикнуть ему вслед: “Эй, Фрэнк! Погоди минутку!” – и выбежал на улицу вслед за ним.

Оставшись в одиночестве за столиком и все еще не оправившись от страха, Джемисон дал себе слово никогда больше не участвовать в подобных розыгрышах.

Прошло не менее получаса, пока до его сознания дошло, что жертвой розыгрыша сделался он сам.

Правда, он еще долго твердил себе, что этого не может быть.

Так он просидел в баре еще с полчаса.

А потом он отправился в ближайший полицейский участок и рассказал все детективу по имени Артур Браун. Браун терпеливо выслушал его, а затем попросил описать внешность этих двух профессиональных игроков в орлянку, которым удалось вытрясти обманом из Джемисона двести тридцать пять кровных его долларов.

Глава 4

Бюро по учету пропавших без вести лиц относится к розыскному управлению и поэтому те двое людей, с которыми пришлось разговаривать Берту Клингу, были тоже детективами.

Одного из них звали Амброузом, второго – Бартольди.

– Вполне естественно, – сказал Бартольди, – что нам здесь абсолютно нечем больше заняться, кроме как проявлять интерес к утопленникам.

– Естественно, – подтвердил Амброуз.

– У нас тут только на сегодняшний день поступило шестнадцать заявлений о пропаже детей, не достигших десятилетнего возраста, но нам, конечно, следует бросить все это и немедленно заняться трупом, который спокойно пролежал в воде шесть месяцев.

– Четыре месяца, – поправил его Клинг.

– Ах, простите, – сказал Бартольди.

– Да, с этими детективами из восемьдесят седьмого участка, – сказал Амброуз, – нужно держать ухо востро. Стоит только ошибиться на пару месяцев и они уже готовы глотку тебе перервать. Они там все помешаны на технических деталях и проявляют к ним огромный интерес.

– Да уж, стараемся, – сухо отозвался Клинг.

– Напротив, они там все гуманитарии, – сказал Бартольди. – На сегодняшний день их очень волнует проблема утопленников. Они заботятся, там о судьбах человечества.

– А нам только и достается, – сказал Амброуз, – что выяснить, куда мог запропаститься какой-то, трехлетний мальчишка, который вдруг взял да и исчез прямо со ступенек родного дома. Где уж нам до судеб человечества.

– Можно подумать, что я попросил у вас разрешения провести ночь с вашей родной сестрой, – сказал Клинг. – Единственное, о чем я прошу, так это разрешить ознакомиться с вашей картотекой.

– А я, может, предпочел бы, чтобы вы провели ночь с моей сестрой, – сказал Бартольди. – Правда, боюсь, что вы разочаровались бы довольно скоро, потому что ей пока всего восемь лет, но, несмотря на это, таков мой выбор.

– И дело здесь не в том, что мы не верим в сотрудничество между различными управлениями, – сказал Амброуз. – Мы и сами готовы прийти в любой момент на выручку нашим день и ночь топающим по улицам коллегам. Разве это не так, Ромео?

Ромео Бартольди утвердительно кивнул.

– А ты порассказал бы им о наших боевых характеристиках, Майк.

– Это именно мы вышли на просторы Тихого океана, – сказал Амброуз, – сразу же после второй мировой войны, чтобы помочь решить проблему безымянных утопленников.

– Но уж если вам удалось расчистить весь тихоокеанский театр военных действий, то, может, вы сможете и мне помочь с одним-единственным утопленником, – сказал Клинг.

– Что самое трудное с этими топтунами, – сказал Бартольди, – так это то, что головы у них никак не приспособлены к канцелярской работе. У нас тут заведена отлично упорядоченная картотека, видите? Но если мы станем пускать к ней всех этих торопыг со всего города, чтобы те рылись в ней, то после этого нам уже просто невозможно будет разыскать в ней хоть кого-нибудь.

– Я просто в восторге, что у вас здесь такая великолепно налаженная система, – сказал Клинг. – Вот только мне не совсем ясно – планируете ли вы держать все эти данные в секрете от всех остальных служб департамента или откроете массовый доступ к этим карточкам, наподобие дня открытых дверей в высшей школе?

– За что я особенно люблю этих “быков” из восемьдесят седьмого, – сказал Амброуз, – так это за то, что там собрались сплошные комики. Если появляется хотя бы один из них, просто очень трудно бывает удержаться от того, чтобы не промочить штаны со смеху.

– От радости тоже, – сказал Бартольди.

– Именно это и свидетельствует о качествах хорошего полицейского, – продолжал Амброуз. – Юмор, человечность и любовь к незначительным, казалось бы, деталям.

– Вы забыли ещё о терпении, – сказал Клинг. – Так будет мне дозволено заглянуть в эти ваши чертовы карточки или нет?

– Ах, горячность, горячность и нетерпение юности, – сказал Бартольди.

– И какой же период вы намерены охватить? – спросил Амброуз.

– Последние примерно шесть месяцев.

– А мне показались, что речь шла о том, что утопленница пробыла в воде только четыре месяца.

– Но о её пропаже могло быть заявлено несколько раньше.

– И умен вдобавок ко всему, – сказал Бартольди. – Господи, да этот город давно обратился бы в груду дымящихся развалин, если бы не ребята из восемьдесят седьмого.

– Ну ладно, пошли вы все знаете куда, – сказал Клинг, поворачиваясь к двери. – Я сейчас пойду и скажу лейтенанту, что вы отказываете нам в допуске к этой своей картотеке. Всего, ребята.

– И он с плачем убежал к своей мамочке, – сказал Бартольди, ничуть не обеспокоенный.

– Можете быть уверены, что эта мамочка очень расстроится, – сказал Клинг. – Мамочка, как правило, совсем не против хорошей шутки, но она не любит, когда спектакль устраивается за счет оплачиваемого городом рабочего времени.

– Делу время, потехе час... – начал было Бартольди, но тут же оборвал себя, увидев, что Клинг всерьез уходит. – Ну, ладно, торопыга, – произнес он, – идите и смотрите себе на здоровье. У нас тут хватит этих карточек не менее чем на год работы, так что можете считать себя отныне нашим постоянным сотрудником.

– Премного благодарен, – ехидно проговорил Клинг и пошел вслед за детективом по коридору.

– Наша картотека составлена по разным параметрам, – говорил по пути Амброуз. – Конечно, назвать это полным банком данных трудно, но здесь сделано все для облегчения поисков. Прежде всего карточки расставлены по алфавиту, но имеется картотека, расположенная и в хронологическом порядке – в соответствии с датой поступления заявления об исчезновении данного лица. А кроме того, мы разделили их также на мужчин и женщин.

– Чтобы не было неприятностей и баловства, мы помещаем мальчиков к мальчикам, а девочек к девочкам, – пояснил Бартольди.

– По папкам разложено все, что может вам понадобиться. Там и медицинские карточки с историями болезней, если нам удалось раздобыть их, и карточки дантистов, и даже личные письма и разные документы.

– Только вы уж постарайтесь не перепутать все эти папки, иначе здесь снова появится красавица-стенографистка из Главного управления и, в который раз будет пытаться расставить все по местам.

– А мы здесь терпеть не можем красавиц-стенографисток, особенно длинноногих блондинок, – сказал Амброуз.

– Мы просто выталкиваем их в шею всякий раз, когда они пытаются проникнуть на нашу территорию.

– И все это потому, что мы солидные и женатые мужчины.

– Которые героически не поддаются никаким соблазнам, – подвел черту Бартольди. – А вот и ваши любимые карточки. – И он величественным жестом указал на полки с бесчисленным множеством зеленых папок, расставленных вдоль стен. – Сейчас у нас апрель, а вам нужны сведения за последние шесть месяцев. Значит, вам придется начать с ноябрьских поступлений, – он снова неопределенно повел рукой. – Это где-то в том направлении. – Потом он подмигнул Амброузу. – Ну, значит, будем считать, что отныне мы сотрудничаем с вами и оказываем вам всяческое содействие, не так ли?

– Вы оказываете мне неоценимую поддержку, – сказал Клинг.

– Надеюсь, что вам удастся разыскать здесь все необходимое, – сказал Амброуз, открывая дверь. – Пошли отсюда, Ромео.

Бартольди вышел вслед за ним.

Клинг тяжело вздохнул, оглядел ряды полок с папками и закурил. На стене у полок висела табличка с надписью:

МОЖЕТЕ БРОСАТЬ ИХ, ТРЯСТИ ИХ, ТОПТАТЬ НОГАМИ, МОЖЕТЕ ОБНИМАТЬ ИХ – ТОЛЬКО НЕПРЕМЕННО СТАВЬТЕ ИХ ПОТОМ НА ТО МЕСТО, С КОТОРОГО ВЫ ИХ ВЗЯЛИ!!!

Он прошелся по комнате и иаконец высмотрел ту полку, на которой размещены были папки с заявлениями об исчезновении людей, датированные ноябрем прошлого года. Чтобы дотянуться до них, ему пришлось придвинуть стул и встать на него. Достав нужную папку, он принялся перелистывать её, так и не слезая со стула.

Если вам приходится рассматривать одно за другим заявления о пропавших без вести, то очень скоро у вас возникает желание самому поскорее куда-нибудь исчезнуть, пропасть без вести. Вскоре все они стали путаться и превратились в какую-то безликую массу, единственной целью которой было занудить вас до смерти. Вскоре вы уже не могли вспомнить, кто именно из них имеет родинку на левой груди, а кто – татуировку на большом пальце. А спустя ещё некоторое время вам уже было наплевать на все эти детали.

Встречались тут, правда, и отдельные забавные случаи, которые хоть как-то прерывали монотонность этого неблагодарного труда, но встречались они довольно редко. Как например, заявления со стороны мужа и жены, которые умудрились вдруг исчезнуть в один и тот же день, а потом одновременно подали заявления об исчезновении друг друга. Клинг не мог без смеха читать эти заявления, помеченные одной и той же датой. Он представил себе этого мужа, пишущего заявление где-нибудь в Бразилии, лежа в объятиях жгучей брюнетки. Он попытался представить себе также и супругу, но не сумел подыскать для неё подходящей ситуации.

Закурив новую сигарету, он снова углубился в поиски карточки, данные которой примерно совпадали бы с приметами утопленницы, являющейся предметом забот детективов 87-го участка.

Занимаясь этими розысками, Клинг выкурил две пачки сигарет. Первую из них он прикончил ещё до ленча. Потом он вышел в буфет и взял сэндвич с ветчиной, чашку кофе и, новую пачку сигарет, успев при этом подумать о том, что, выкуривая их с такой скоростью, можно легко вогнать себя в гроб. К концу рабочего дня он докурил все-таки и вторую пачку, однако, сумел отобрать довольно приличную стопку папок с заявлениями о пропаже людей, содержавшими данные, довольно близко совпадавшие с описанием внешности их утопленницы.

Одно из этих заявлений казалось Клингу особенно перспективным. Он раскрыл папку и снова принялся просматривать содержащиеся в ней документы.

Изучая отчет о произведенном расследовании, подписанный детективом Филлипсом из отдела по розыску пропавших без вести Глазного управления полиции, Клинг обнаружил в нем некоторые разночтения. Так, например, вначале там было указано, что девушку в последний раз видели по её домашнему адресу 31 октября в двадцать три сорок пять. Но ниже, в графе “Примечания”, указывалось, что девушку в последний раз видели на железнодорожном вокзале в Скрантоне утром следующего дня. Клинг пришел к выводу, что причиной этого разночтения явилось дальнейшее расследование заявления уже со стороны полиции. Заявление было написано неким Генри Прошеком, который просил разыскать его дочь. И он-то, скорее всего, видел её в последний раз дома поздним вечером 31 октября. Но, по-видимому, был ещё кто-то, кто видел её на железнодорожном вокзале наутро и сумел при этом разглядеть её достаточно хорошо, поскольку успел заметить даже, в чем она была одета. Но это лицо было не тем, от имени кого было составлено заявление, отсюда и разночтение. Кроме того, Клинг обратил внимание на знак вопроса, поставленный в графе “Багаж”. Он пришел к выводу, что либо у пропавшей без вести действительно не было с собой багажа, либо это должно было означать, что лицо, видевшее разыскиваемую на станции, просто не обратило на багаж внимания..

Было там ещё несколько пометок типа “см. письмо в конверте”. Означало ли это, что имелось ещё какое-то письмо, но без конверта? Может, в таком случае была и прощальная записка, оставленная родителям? Следовало поискать все это в приложениях.

Клинг снова раскрыл папку. В ней оказалось Одно-единственное письмо. По-видимому, второе, более длинное письмо, так никогда и не было отправлено. И скорее всего, отсутствие этого письма, способного разъяснить положение дел, и заставило Генри Прошека обратиться в ближайший полицейский участок.

Испытывая некоторую неловкость, Клинг принялся читать письмо, которое Мэри-Луиза Прошек написала своим родителям.

“1 ноября. Дорогие мамочка и папочка!

Я знаю, вы не боитесь, что меня кто-то похитил, или что-нибудь еще, потому что Бетти Андерс выследила меня на станции этим утром, и сейчас уже наверняка весь город знает об этом. Поэтому я понимаю, что вы не волнуетесь, но я думаю, что вы можете интересоваться насчет того, почему я уехала и когда вернусь.

Наверное, мне не стоило удирать так, без объяснений, но я не рассчитывала на то, что вы поймете меня или одобрите то, что я собиралась сделать. Я уже давно запланировала это и все равно я должна была это сделать, и ради этого я оставалась у Джонсонов, потому что так я экономила деньги все эти годы. Сейчас у меня скопилось более четырех тысяч долларов и я получила их у вас только благодаря своей настойчивости. Ха-ха!

Я напишу вам более подробное письмо, как только лее здесь утрясется. Я начинаю здесь совершенно новую жизнь, папочка, и, пожалуйста, не очень сердись на меня. И вообще, попробуйте меня понять. Люблю u целую.

Ваша любящая дочка Мэри-Луиза”.

Кем бы ни был этот детектив Филлипс из отдела пропавших без вести, он весьма добросовестно провел работу по розыску пропавшей Прошек. Он дозвонился в полицию города Скрантона и с её помощью выяснил, что с банковского счета девушки были сняты четыре тысячи триста семьдесят пять долларов, и сделано это было 31 октября, то есть накануне того дня, когда она покинула город навсегда. На заявлении о закрытии счета стояла её личная подпись и к заявлению этому была приложена погашеная чековая книжка. Затем Филлипс проверил в каждом из банков города, не открывала ли в них Мэри-Луиза Прошек нового счета. Из всех банков пришел отрицательный ответ. Филлипс также попытался проверить, откуда было отправлено её единственное письмо, которое было написано на поставляемой гостиницей почтовой бумаге, и установил, что это была, по существу, дешевая ночлежка. Письмо было отправлено заказным из одного из почтовых отделений, расположенных в самом центре города. Кроме того; Филлипс раздобыл копию зубоврачебной карточки Прошек, на которой были отмечены все пломбы, коронки и удаленные зубы. Клинг извлек эту карточку из папки и бегло ознакомился с ней.

Он помнил, что у утопленницы оказались выпавшими за время пребывания в воде передние зубы нижней челюсти, но он никак не мог припомнить, какие из сохранившихся её зубов оказались запломбированными, а какие и вовсе удалены. Он тяжело вздохнул и попытался выяснить, какая ещё полезная информация содержится в папке.

Следует сказать, что предварительное расследование было проведено ещё до того, как дело о пропавшей Прошек было передано в отдел по розыску пропавших без вести. Когда Генри Прошек обратился с заявлением об исчезновении своей дочери в 14-й участок, детектив, который беседовал с ним, немедленно проверил, не числится ли Мэри-Луиза в списках задержанных или попавших в больницу в своем участке. Потом он связался с Главным управлением, чтобы выяснить, не попадал ли кто-нибудь, сходный по внешности, в какие-либо больницы или морги. Когда же все эти поиски не принесли результатов, он связался с отделом по розыску пропавших без вести и заполнил требуемые официальные формы в трех экземплярах. И потом в подтверждение своего запроса он выслал на следующий же день один из этих экземпляров в отдел по розыску пропавших без вести.

Отдел, получив эту бумагу, тут же телетайпом известил о пропаже все полицейские участки города, а также известил об этом ближайшие города. Таким образом имя Мэри-Луизы Прошек оказалось в списке пропавших без вести, который ежедневно рассылается по автобусным и железнодорожным станциям, больницам и прочим местам, где беглец может искать пристанища или помощи.

И все же, несмотря на всю проделанную работу, обнаружить девушку так и не удалось.

Очень может быть, что именно её труп был выловлен в реке.

Но если Клинг не мог припомнить какие-то подробности, связанные с зубами утопленницы, то он прекрасно помнил об одной примечательной подробности – на правой её руке между большим и указательным пальцами было вытатуировано сердечко с буквами “МИК”.

Однако в графе анкеты Мэри-Луизы Прошек, озаглавленной “Особые приметы”, против слова “ТАТУИРОВКА” было записано: “Не имеется”.

Глава 5

Генри Прошек оказался человеком маленького роста с глубоко посаженными карими глазами и совершенно лысой головой. Работал он забойщиком на угольной шахте, и угольная пыль навечно въелась в морщины его лица, не говоря уже о черноте под ногтями.

Готовясь к отъезду из Скрантона, он вымылся самым тщательным образом и вырядился в лучший свой воскресный костюм, но если бы не знать о том, что он честно добывает уголь где-то глубоко под землей, его можно было бы, несмотря на все его старания, принять за грязного и неряшливо одетого старикашку.

Он сидел сейчас в дежурной комнате 87-го участка и Карелла внимательно приглядывался к нему. В глазах у Прошена застыло выражение высокомерного презрения, высокомерие это было настолько яростным, что Карелла никак не ожидал встретить его в глазах обычного шахтера.

Прошек только что выслушал краткие пояснения Клинга, и сразу же после этого в глазах у него появилось это высокомерное выражение. Карелла даже подумал, не обидело ли его что-нибудь в словах Клинга. Он пришел к выводу, что причиной здесь мог быть только Клинг. Он был новичком здесь и при этом довольно молодым парнем и, видимо, ещё не успел понять того, что существует множество способов, чтобы известить человека о том, что дочь его умерла, и что нужно очень старательно выбрать наилучший способ. Ну что ж, у Клинга ещё все впереди. Научится.

Прошек молча сидел с высокомерным выражением на лице, но наконец обуревавший его гнев нашел свое выражение в словах.

– Она не могла умереть, – произнес он.

– Тем не менее она умерла, мистер Прошек, – сказал Клинг. – Видите ли, сэр, я весьма сожалею, но...

– Она не умерла, – твердо стоял на своем Прошек.

– Сэр...

– Она не умерла! – снова сказал он. Клинг бросил на Кареллу умоляющий взгляд и тот с необычайной легкостью поднялся из-за стола.

– Мистер Прошек, – сказал он, – мы сверили зубы утопленницы с карточкой, присланной нам зубным врачом вашей дочери, которая хранилась в отделе по розыску пропавших без вести. Они совпадают, сэр. Поверьте, сэр, мы ли в коем случае не допустили бы...

– Произошла ошибка, – сказал Прошек.

– Ошибка, к сожалению, исключена, сэр.

– Да как она могла умереть? – спросил Прошек. – Она приехала сюда, чтобы начать новую жизнь. Она сама так говорила. Она даже написала мне письмо об этом. Так с чего бы это ей вдруг умереть?

– Ее тело...

– А кроме того, если уж кто и утонул здесь у вас, так это не моя дочь. Моя дочь прекрасно плавает. Она даже получила медаль на школьных спортивных соревнованиях именно за плавание. Не знаю, что это у вас там за утопленница, но это никак не Мэри-Луиза.

– Сэр...

– Да я бы ей шею свернул, если бы у неё оказалась татуировка на руке. Моя Мэри-Луиза и подумать бы не посмела о такой наглости.

– Именно это мы и хотели выяснить у вас, сэр, – сказал Карелла. – Вы заверили нас в том, что у неё не было никаких татуировок. Следовательно, ей сделали татуировку уже где-то в этом городе. А кроме того, мы и сами знаем, что она не утонула. Видите ли, в воду она попала уже мертвой. Поэтому если нам удастся связать эту татуировку с...

– Эта мертвая девушка никакая не моя дочь, – твердил Прошек. – Вы заставили меня приехать сюда из самой Пенсильвании, а тут эта девушка оказалась совсем не моей дочерью. Да как вы могли так распоряжаться моим временем? Я потерял целый день на то, чтобы добраться до вас.

– Сэр, – проговорил Карелла самым решительным тоном, – эта девушка несомненно является вашей дочерью. Пожалуйста, попытайтесь понять это.

Прошек ответил на эту тираду взглядом, полным ненависти.

– Был ли в числе её друзей человек по имени Мик? – спросил Карелла.

– Не было у неё таких друзей, – сказал Прошек.

– А может, Майк или Майкл или ещё как-нибудь?

– Не было. У моей дочки было не очень-то много ухажеров, – пояснил Прошек. – Она... она была не очень красивой девушкой. У неё были хорошие волосы и цвет лица, как у её матери, – знаете, голубые глаза и белокурые волосы считаются хорошей комбинацией, но она не была... Ну, в общем, хорошенькой её трудно было назвать. Я... я даже жалел её за это. Мужчина... ну для мужчины не так-то уж важно, красив он или нет. Но с девушкой, с девушкой совсем другое, – для девушки внешность – это все, и поэтому мне всегда было жалко её. – Он умолк, поглядел на Кареллу, а потом решительно повторил, как бы в пояснение всего сказанного раньше: – Она была не слишком-то красива, моя дочь.

Карелла с высоты своего роста поглядел на Прошека, отлично отдавая себе отчет в том, что, говоря о своей дочери, шахтер употреблял прошедшее время, и, понимая, что в душе Прошек уже считал её мертвой. Он никак не мог понять, почему человек этот так яростно противится осознанию этого факта, прекрасно понимая, что дочь его мертва и что умерла она, по меньшей мере, три месяца назад.

– Очень прошу вас подумать, мистер Прошек, – сказал он. – Мог ли быть у неё хоть кто-нибудь, кого называли Миком?

– Нет, – сказал Прошек. – При чем тут моя Мэри-Луиза и какой-то там Мик? Ведь эта ваша девушка совсем не Мэри-Луиза, – Он помолчал, а потом вдруг ему пришла новая идея. – Я хочу поглядеть на эту вашу девушку.

– Нам бы не хотелось подвергать вас такому испытанию, – сказал Карелла.

– Я должен видеть её. Вы тут говорите, что это моя дочь, вы показываете мне какую-то там карточку дантиста и всякое прочее дерьмо. Я хочу посмотреть на эту утопленницу. Уж я-то смогу сказать вам, является она или нет моей Мэри-Луизой.

– Вы так и называли ее? – спросил Карелла. – Мэри-Луиза?

– Именно этим именем я окрестил её. Мэри-Луиза. Все называли её просто Мэри, но это совсем не то, чего я хотел. Я выбрал для неё имя Мэри-Луиза. Это же очень красивое имя, правда? Мэри-Луиза. А Мэри – это как-то... слишком просто. – Он растерянно пожал плечами. – Слишком просто. – Он снова пожал плечами. – Я хочу видеть эту утопленницу. Где она тут у вас?