– Верно. Парнишка поперхнулся и чуть не задохнулся. Я применил прием Геймлиха. Отец его сказал, что хочет меня отблагодарить.

– И таким образом вы начали заниматься торговлей наркотиками, верно? – сказал Браун.

– Да, так.

– Где вы раздобыли четыреста тысяч?

– Получил от матери. Эти деньги оставил ей отец.

– У нее под матрасом лежали четыреста тысяч, так?

– Нет. Часть денег была в фондах денежных рынков, остальные – в ценных бумагах. Она получала приблизительно тринадцать процентов, я обещал ей пятнадцать процентов через месяц.

– Вы вернули ей деньги?

– Все до цента.

– С процентами?

– И пятнадцать процентов.

– Вы отдали ей... Сколько получается, Арти?

– Пятнадцать процентов от четырехсот тысяч?

– За месячный срок.

– Это составляет пять тысяч долларов, – сказал Мур.

– Вы вернули четыреста плюс пять, так? – спросил Карелла.

– Так.

– Когда?

– В конце сентября. Я отдал матери деньги вскоре после того, как была поставлена «Жирная задница».

– Это время ушло у вас на то, чтобы расфасовать и перепродать эти восемь килограммов?

– Только шесть.

– Сколько вы получили за продажу шести килограммов?

– Двенадцати – к тому времени, когда я расфасовал их. Я получил шестьдесят тысяч за килограмм.

– Сколько это получается, Арти? – спросил Карелла.

– Получается семьсот двадцать тысяч долларов, – сказал Мур.

– И вы вернули четыреста пять тысяч матери?

– Да.

– И у вас осталось...

– Триста пятнадцать тысяч.

– Из них триста тысяч вы потратили на покупку алмазов у Эдельмана.

– Я не знаю никого по имени Эдельман, – сказал Мур.

– Но именно столько вы потратили на алмазы, которые купили, так?

– Около того.

– Купили у этого голландца, который оказался здесь проездом, так?

– Так.

– Что вы получили за свои деньги?

– Около двадцати пяти каратов. Я получил скидку, потому что это была сделка за наличные.

– Итак, сколько камней вы купили?

– Около трех дюжин. По большей части это камни в четверть и полкарата. Несколько камней по одному карату. Всяких размеров и огранок: американской, европейской – ну, вы видели.

– Как раз столько, чтобы наполнить ванночку для льда, так?

– Ну, об этом я не думал тогда.

– Квартирный вор всегда начинает поиски спрятанных денег с холодильника, – сказал Мейер.

– Я ничего не знаю про квартирных воров.

– Почему вы закупили алмазы?

– Это хорошее вложение денег. За последние тридцать лет – перед тем, как ситуация ухудшилась, – алмазы поднялись в цене более чем на тысячу процентов. Я предположил, что они снова, подорожают.

– Да вы просто предприимчивый молодой бизнесмен, правильно я понял? – заметил Браун.

Мур промолчал.

– Где вы продавали эти шесть килограммов?

– Я не обязан вам докладывать.

– Почему вы отложили другие два килограмма?

– Это была идея Салли. Она считала, что мы заработаем больше, если продадим их дилерам граммов.

– Таким, как Пако Лопес.

– Я не знаю никого по имени Пако Лопес. Салли считала, что это может занять больше времени, но в конце концов мы, возможно, получим лишние пятьдесят тысяч от продажи этих двух килограммов. Продавая их по унции дилерам граммов.

– Еще один предприимчивый молодой бизнесмен, – заметил Браун.

– Молодая бизнесменша, – поправил Мейер.

– Предпринимательница, – предложил свою версию Клинг.

– Почему вы решили убить всех этих людей? – спросил Карелла невзначай.

– Я не убивал никого, кроме того, кто вломился в мой дом, – сказал Мур. – И это была самооборона. Он явился с пистолетом, мы боролись, я вырвал у него пистолет и застрелил его. Он тоже пытался застрелить меня. Это была самооборона.

– Он знал, что у вас было два килограмма наркотиков, так?

– Я не знаю, чтоему было известно. Во всяком случае у меня хранилось меньше двух килограммов. Мы то и дело брали оттуда понемногу с тех пор, как я вернулся из Майами.

– И продавали в городе там и сям.

– Этим занималась Салли.

– Обделывала делишки по поставкам, по воскресеньям, так?

– Да.

– Запись «Дел»в ее ежедневнике означала «делишки по поставкам»,так? А не «деликатесы». «Делишки».

–Да, «делишки».

–Пако Лопес связал ее с другими дилерами граммов, с которыми...

– Я не знаю никакого Пако Лопеса.

– Почему вы убили его самым первым?

– Я не знаю, о ком вы говорите.

– Почему вы убили Салли?

– Я не убивал ее.

– И Эдельмана.

– Я не знаю, кто такой Эдельман. Вы взяли меня на наркотиках. Предъявляйте мне обвинение в связи с наркотиками. Я убил вооруженного взломщика в качестве самообороны. Я не знаю, что вы можете на меня навесить по этому делу...

– Попробуем тяжкое преступление, – сказал Карелла.

– Если самозащита является тяжким преступлением, то это замечательно. Но присяжные никогда...

– Вы случайно не являетесь также экспертом по системе правосудия с судом присяжных? – спросил Мейер.

– Я не являюсь экспертом ни по какому вопросу, – ответил Мур. – Я просто увидел, что можно сделать хорошее вложение капитала, и воспользовался случаем.

– И затем вы решили защитить свое вложение, убив...

– Единственный человек, которого я убил, это тот, что ворвался в мою квартиру.

– Он знал, что найдет у вас алмазы?

– Мне неизвестно, что он знал.

– Просто ворвался к вам в дом, и все?

– Это случается у нас в городе сплошь и рядом.

– И он не знал, что у вас есть алмазы, не знал, что у вас есть наркотики?

– Я никогда не видел его прежде. Откуда мне знать, зачем он явился? Он ворвался с пистолетом. Мы стали бороться...

– Да. И вы вырвали пистолет у него и застрелили его.

– Да.

– Человек этот огромный, как медведь. Как вам удалось вырвать у него пистолет?

– Я умею обращаться с оружием.

– Слишком хорошо умеете, – сказал Карелла и вздохнул. Он посмотрел на часы на стене. Было без десяти двенадцать. – Ладно, – сказал он. – Давайте еще раз пройдем все детали.

Она чувствовала себя глупо с пистолетом в бюстгальтере.

Пистолет был «лама» двадцать второго калибра, шестизарядный, – достаточно смертоносное оружие. Его общая длина была четыре и три четверти дюйма: он был так мал, что помещался у нее на груди. Он весил всего тринадцать с половиной унций. Казалось, однако, что в бюстгальтере лежит тринадцать с половиной фунтов.Кроме того, металл был холодным.

Наверное, потому, что она не застегнула три верхние пуговицы. На случай, если надо будет срочно достать пистолет. На ней была черная накидка с капюшоном, которую развевал ветер, дувший, казалось, с Северного полюса прямо ей в грудь. И левая, и правая груди стали холодными, и соски – тоже да еще напряглись. Возможно, от смертельного страха.

Ей не нравился план – она сказала им об этом с самого начала. После пробной прогулки сегодня днем она высказала им свои замечания. Прогулка заняла у нее восемь минут. Восемь минут пути через парк по петляющей дорожке, которая пересекала его наискосок. Она шагала достаточно быстро, той торопливой походкой, которой женщина – одна в полночь – пошла бы через пустынный парк. А может быть, чуть быстрее. Она просила, чтобы ей предоставили классическое сопровождение,когда один из страхующих идет впереди, а другой – позади, на достаточно близком расстоянии. Оба страхующих были старожилами из участка китайского квартала, оба были детективами первой степени. Абрахамс («Называйте меня просто Морисом», – сказал он ей еще в участке, когда они разрабатывали стратегию) утверждал, что любой идущий человек отпугнет насильника, если последний появится спереди. Макканн («Я Микки», – сказал он ей) уверял, что если насильник приблизится сзади, то заметит страхующего и откажется от задуманного. Эйлин понимала, что их соображения убедительны, но ей по-прежнему не нравилось, как они хотели проводить операцию. А они хотели расположиться в самом начале и в самом конце дорожки, с двух сторон парка. Это означало, что если насильник совершит нападение, когда она будет на полпути через парк, как он делал уже трижды, то она окажется на расстоянии в четыре минуты от любого из них. Или в три минуты, если мчаться во весь опор.

– Если я не справлюсь с ним, – сказала она, – вы не успеете добежать до меня. Почему бы вам не спрятаться где-нибудь под деревом в середине парка? Ведь три последних нападения он совершил именно там. Если вы затаитесь под деревом, вы будете от меня ближе чем в четырех минутах.

– В трех минутах, – сказал Абрахамс.

– Ведь именно там он нападал последние три раза, – снова сказала она.

– А если он разведает территорию заранее? – спросил Макканн.

– И увидит, что двое притаились под двумя деревьями? – спросил Абрахамс.

– Он откажется от затеи, – сказал Макканн.

– У вас в сумочке будет передатчик, – сказал Абрахамс.

– Он мне очень поможет, если насильник ударит мне в глаз ледорубом, – невесело усмехнулась Эйлин.

– Ваш передатчик включается с голоса, – сказал Макканн.

– Замечательно, – сказала Эйлин. – А это поможет вам добежать быстрее? Даже если я заору благим матом, все равно быстрее чем через три минуты вы не прибежите с другого конца парка. Через три минуты вы сможете внести мое имя в общую статистику жертв.

Абрахамс рассмеялся.

– Очень смешно, – рассердилась Эйлин. – Только мы говорим про мою жизнь.

– Этот приемник очень чувствительный: он слышит шепот с двадцати пяти футов, – сказал Макканн.

– Ну так что? – сказала Эйлин. – Вам все равно потребуется три минуты, чтобы добежать до меня оттуда, где вы хотите расположиться. Послушайте, Морис, почему бы вам не отправиться через парк вместо меня? Или вам, Микки? А я посижу на краю парка, послушаю радио, хорошо?

– Что же вы хотите от нас? – спросил Макканн.

– Я сказала. Про деревья. Спрячьтесь под деревьями.

– Это не отвечает нашей задаче. Насильник вначале прочешет парк, увидит нас, поймет, что мы в засаде. Вот что вы хотите. Тогда лучше вообще забыть про наш план.

– Пусть продолжает насиловать сестричек милосердия, – сказал Абрахамс.

Оба посмотрели на нее.

– Ладно, – сказала она и вздохнула.

– Лучше снимите серьги, – сказал Макканн.

– Я буду в сережках, – сказала она.

– Медсестры не носят серьги. Я никогда не видел медсестру с серьгами. Он заметит их.

– Я буду в сережках, – упрямо сказала она.

«Ну вот, началось, – подумала она. – Мне, конечно, страшно. Зато на мне мои „счастливые“ сережки. И пистолетик в лифчике. И еще пистолет в сумочке. Рядом с передатчиком, который работает на УКВ, включается с голоса и слышит шепот за двадцать пять футов, если верить Макканну. А Макканн сейчас находится на юго-восточном конце парка, ему до меня бежать две с половиной минуты. А Абрахамс сейчас на северо-западном конце, этому до меня три с половиной минуты».

Если насильник нападет, думала она, то произойдет это как раз здесь, на полпути через парк, вдали от уличных фонарей. По обеим сторонам дорожки – сосны, ели, покрытый снегом парк. Он выпрыгнет из-за деревьев, набросится, утащит ее за деревья, как тех других. Именно здесь он нападал последние три раза. Именно здесь он должен напасть сейчас. Описания насильника были самые разные, спорные – так всегда бывало, когда речь шла об изнасиловании. Одна жертва сказала, что он был черный, другая – белый. Девушка, которой он выколол глаза, рассказала, рыдая, что он был низенький и приземистый, как горилла. Две другие медсестры настаивали, что он высокого роста, стройный и мускулистый, как штангист. По одному описанию на нем был официальный костюм, по другому – он носил черную кожаную куртку с джинсами, по третьей версии он был в тренировочном костюме. Одна медсестра сказала, что ему примерно сорок пять лет. Другая утверждала, что он не старше двадцати пяти. Третья вообще ничего не могла сказать про возраст. Первая медсестра, которую он изнасиловал, сказала, что он блондин. Вторая сказала, что на нем была бейсбольная шапочка. Вторая – это та, которой он выколол глаза. У Эйлин стала влажной ладонь, лежавшая на рукояти пистолета в сумочке.

Всегда, когда Эйлин оказывалась в трудной ситуации, у нее потели ладони. А у Макканна не потеют ладони? – подумала она. Теперь от Абрахамса ее отделяли уже три минуты. Она подумала: слышит ли он через передатчик, как каблучки ее сапог стучат по асфальту? Дорожка была расчищена от снега, но кое-где была наледь, и она сейчас обходила вокруг наледи и глядела вперед, в темноту. Глаза уже привыкли к темноте, и ей показалось, будто что-то мелькнуло впереди между деревьями. Она замерла на месте. Но только на секунду: хорошая приманка должна двигаться прямо в лапы к нападающему.

Вначале ей показалось, будто кто-то насвистывает.

Она сжала рукоять пистолета.

Кто-то свистел?

Она все шла и шла, вглядываясь в темноту, миновала середину пути. Макканн сейчас находился позади нее на расстоянии чуть больше трех с половиной минут. Абрахамс находился в противоположном конце, в двух с половиной минутах, но все же слишком далеко. И вдруг она увидела мальчишку на роликовой доске. Он катился навстречу, насвистывая, умело поворачивая доску то к левому, то к правому краю дорожки. Он не мог быть старше тринадцати или четырнадцати лет, он был без шапки, в синей лыжной куртке и джинсах, он держал руки на поясе для равновесия и насвистывал в свое удовольствие в тишине зимнего парка. Она улыбнулась и расслабила руку, сжимавшую пистолет.

И вдруг он повернул доску к ней, согнул ноги в коленях, наклонившись всем телом на одну сторону, так что доска выскользнула из-под него и своей нижней стороной с колесиками ударила ее по обеим голеням. Она стала вытаскивать пистолет из сумки, но тут он ударил ее кулаком в лицо. Пистолет выстрелил в сумке, пробив кожу, сигареты, жевательную резинку и салфетки, но не передатчик. Ах, только бы передатчик остался цел!

Она рефлекторно снова стала нажимать на курок. Выстрелы опять разорвали тишину. Облачко пара от ее дыхания смешалось с их облачком. Ей вспомнилось: сила – неотъемлемая часть психологической игры.Он ударил ее кулаком в грудь. Ей вспомнилось: ожидание побоев и насильственной смерти.Пистолет выстрелил в третий раз. Он ударил ее кулаком в губу. Но он всего лишь мальчишка.У нее во рту был вкус крови. Он схватил ее за правую руку, стал выворачивать.

– Брось пистолет!

Она выпустила оружие, и пистолет упал на асфальт. Она попыталась подняться на ноги, но он с силой отбросил ее на асфальт. Когда он кинулся на нее сверху, она ударила его каблуком по бедру – несколько ниже, чем хотела. Сколько уже прошло секунд? Где Макканн? Где Абрахамс? Она говорила им, что их план не годится. Он стал раздвигать ей ноги и бить ее по щекам. Боль от пощечин была почему-то сильнее, чем от ударов кулаками. Огромные мозолистые руки. Ее голова дергалась в сторону при каждом ударе. Всем телом он навалился ей на грудь. И тут она вспомнила про пистолетик в лифчике.

Эйлин попробовала вывернуться. Он прижал ее руки коленями к земле. Она повернула в сторону голову, стараясь избежать пощечин, и увидела свою белую шапочку медсестры на дорожке. Она не могла высвободить руки, не могла дотянуться до пистолета.

Вдруг пощечины прекратились. Была только тишина. Он потянулся к воротнику белой формы медицинской сестры. Он разорвал ее спереди, сунул руку под бюстгальтер и снова застыл. Он увидел пистолет. Его молчание теперь пугало ее больше, чем приступ ярости чуть ранее. Одинпистолет означает, что умная женщина боится ходить по парку в темное время суток. Второйпистолет, спрятанный в бюстгальтере, означает только одно – эта женщина из полиции. Он переместил тело вбок. Она поняла, что он потянулся к карману брюк. Она догадалась: там какое-то оружие. И она подумала: "Он сейчас выколет мне глаза".Она воспользовалась тем, что он переместил тело вбок и сунул правую руку в карман. Она тотчас приподняла левое плечо и изо всех сил подтолкнула его, тем самым усиливая движение, которое начал он сам. И он свалился в сторону.

Ею правая рука все еще была у него в кармане, когда она поднялась на ноги. Он покатился ей под ноги, вынимая руку из кармана, раскрывая кнопочный нож. А она выхватила из лифчика «ламу». Она знала, что убьет его, если он пошевелится. Он увидел пистолет у нее в руке, направленный на его голову. Может быть, он также увидел, как она смотрела на него, хотя ночь была безлунная. Впоследствии, когда она вспоминала про этот случай, ей казалось, что топот бегущих с двух сторон полицейских не был решающим.

Он уронил нож.

– Не убивайте меня, – сказал он.

– Вы как? В порядке? – спросил Абрахамс.

Она кивнула. Она никак не могла отдышаться. Теперь пистолет у нее в руке дрожал.

– Я чуть не прикончила его, – прошептала она.

– Что? – спросил Абрахамс.

– Он же мальчишка, – прошептала она.

– По-моему, надо вызвать «скорую», – сказал Макканн. – Мне кажется, что она...

– Со мной все в порядке! – яростно воскликнула она, и оба полицейских вытаращили на нее глаза. – Со мной все в порядке, – сказала она помягче и вдруг почувствовала слабость. Меньше всего ей хотелось упасть в обморок перед этими двумя лопухами из участка китайского квартала. Ей удалось отдышаться, головокружение прошло, и она слабо улыбнулась.

– Что же вы задержались, ребята? – сказала она.

Они закончили допрашивать Мура только в четверть второго, и Клинг добрался домой только в два часа ночи. Им удалось вытянуть из Мура главным образом то, что ожидали: только то, в чем он решил сознаться. Приблизительно через восемь часов Карелла и Мейер отправятся с Муром в суд, где клерк приготовит краткий иск с перечнем обвинений. На основании этого так называемого желтого листа чуть позднее утром ему будет предъявлено обвинение, и все это будет подшито к делу. Теперь оставалось только ждать, когда начнут неторопливое вращение жернова правосудия.

Он очень устал. Но как только пришел домой, тотчас набрал номер Эйлин. Никто не ответил. Он послушал двенадцать гудков, повесил трубку, снова набрал номер – на этот раз медленно и аккуратно – и послушал двенадцать гудков. Опять никто не ответил. Он полистал справочную книгу, нашел телефон Франка Райли, человека, который учился с ним в полицейской академии и который теперь работал детективом второй степени в участке китайского квартала. Он набрал номер участка, назвался дежурному сержанту и спросил, есть ли какие сведения о результатах засады у памятника Уорту. Дежурный сержант не знал ничего про засаду. Он соединил Клинга с комнатой детективов, где тот переговорил с усталым детективом из ночной смены. Детектив сказал, что слышал про засаду: все прошло по плану, но подробностей он не знает. Когда Клинг спросил, все ли в порядке с детективом по фамилии Берк, тот ответил, что в отряде китайского квартала не числится такой сотрудник.

Он размышлял, кому бы еще позвонить, когда в дверь постучали.

– Кто там? – спросил он.

– Это я, – ответила она. Голос был усталый и очень тихий.

Он снял дверную цепочку, отодвинул засов и отворил дверь. На ней был морской бушлат, синие джинсы и черные сапоги. Ее длинные рыжие волосы были распущены. Но даже в неярком свете прихожей он разглядел, что лицо ее в синяках и распухла губа.

– Ничего, что я пришла? – спросила она.

– Входи, – сказал он. – Ты сама как?

–Устала, – сказала она.

Он запер за ней дверь и навесил цепочку. Когда он обернулся, она уже сидела на краю постели.

– Как прошла операция? – спросил он.

– Мы взяли его, – сказала она. – Мальчишке четырнадцать лет. Я могла застрелить его.

Их глаза встретились.

– Ты совсем не хочешь утешить даму? – спросила она.