Не прошло и десяти минут, как опять раздался звонок Синтии.

– На шестом канале бродячая цыганка, – сообщила она.

– Что?

– Так она представилась. Кочевая цыганка. Из Мехико-Сити. Похоже, ваша дочь.

Я нажал на пульте светящуюся кнопку.

– Джоан, – спросил я, – с тобой все в порядке?

– Кто тебе сказал, что это я? – спросила Джоан.

– Синтия догадалась. Все в порядке?

– Да. Но мы скучаем без тебя. А еще шоферы такси в Мехико все поголовно мошенники. И мы не попали в музей, потому что был праздничный день, ну вроде как выходной, знаешь, в тот большой археологический музей, куда ты велел обязательно пойти. Ни один гид здесь не говорит по-английски, только по-испански, мне надо заниматься в школе испанским, пап, а не французским, чего ты хочешь.

– Как ты хочешь.

– Ага, как. Мы смертельно скучаем по тебе, пап, я и Дейл.[33]

Я почувствовал, что лучше не исправлять стилистических погрешностей в речи моей дочери. Попадались ведь молодые люди, имевшие степень доктора философии, которые сплошь и рядом использовали именно такие обороты: «Я и…»

– А как Дейл?

– Ах, папа, она просто душечка. Мы вчера так классно провели время в Коочимилко, – это там, где катаются на таких маленьких лодочках, украшенных цветами, знаешь? И можно плыть по всем каналам, только не на веслах, а отталкиваться шестами, у лодочников такие длинные шесты, которыми отталкиваются от дна. Пап, знаешь что? Одну лодку звали Джоан! У всех лодок есть имена, понимаешь? И на одной лодке было написано «Джоан»! А вот Дейл не было, то есть ее имени не было ни на одной лодке, Дейл сфотографировала ту, с моим именем. Здорово, правда?

– Очень здорово, – подтвердил я. – Дейл с тобой? Нельзя ли мне поговорить с ней?

– «Можно мне поговорить с ней», папа, – поправила меня Джоан и, готов держать пари, расплылась при этом в улыбке, одержав надо мной победу. – Секундочку.

Я подождал.

– Привет, – раздался голос Дейл.

– С тобой все в порядке?

– Скучаю по тебе.

– Я тоже.

– Мы звоним потому…

– А я-то решил, что вам ужасно захотелось услышать мой голос.

– Конечно, и это тоже, – сказала Дейл, – но, кроме того, решила напомнить тебе, что мы вылетаем завтра, наш рейс «Дельта» двести тридцать три, будем в Калузе в шестнадцать ноль пять.

– У меня это записано на календаре, – успокоил я ее. – А также выжжено каленым железом на лбу.

– Я правда очень скучаю по тебе, Мэттью, – повторила Дейл.

– Я тоже, – ответил я. – Дейл, на пульте опять загорелась лампочка. Возвращайся побыстрее.

– «Дельта», номер двести тридцать три.

Наступил полдень самого длинного дня в моей жизни.

Морис Блум позвонил мне только в восемь вечера. Домой.

– Мэттью, – сказал он, – Дэвис здесь, в Калузе. Мы вот что сделали: позвонили ему в Майами и объяснили, что пытаемся поприжать Харпера по некоторым пунктам его алиби; были бы весьма признательны, если бы Дэвис согласился приехать сюда и помочь нам. Пообещали оплатить ему авиабилет и поселить его здесь, в мотеле, одним словом, устроить торжественную встречу. Он заглотнул наживку, что уже подозрительно, верно? Я хочу сказать: почему бы ему не предложить нам приехать туда, если нам не терпится поговорить с ним? Так или иначе, Дэвис сейчас здесь, в одном мотеле, и приедет к нам в управление ровно в одиннадцать утра. Я его спросил между делом, не будет ли он возражать, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат Харпера, и Дэвис ответил, что с удовольствием подтвердит все, что уже говорил тебе раньше, в Майами. Теперь, Мэттью, вот в чем проблема. Мы не можем предъявить ему обвинение, Дэвис находится здесь по доброй воле в качестве свидетеля, и нам, между прочим, еще неизвестно, виновен он или нет. Но если нам удастся загнать его в угол, я хочу записать все, что он скажет. Можно спрятать диктофон, так проще всего было бы записать его показания, мне кажется, он ничего не заподозрил бы, как по-твоему? Но решим мы записывать его показания или нет, парень не станет нам исповедоваться, мы должны задурить ему голову, понимаешь, Мэттью?

– Не совсем, – ответил я.

– Так вот о чем я думаю. По-моему, мы похитрее его и, мне кажется, сумеем разыграть его, как по нотам. Устроим небольшое представление, как в кукольном театре: Дурачок и Петрушка. Сможешь подъехать к нам завтра к десяти? Нам надо с тобой обговорить все заранее.

Дэвис тепло приветствовал меня и даже наперед извинился за то, что собирается сообщить полиции некоторые факты. Он не может подтвердить показания своего друга Джорджа Харпера, который заявляет, что находился в воскресенье в Майами, Дэвис с ним там не виделся. Я успокоил его, сказав, что он должен говорить только правду, и поблагодарил, что он приехал в Калузу по просьбе Блума. Если Харпер действительно виновен, сказал я (врал без зазрения совести, как того требовала моя роль), то лучше добровольно признать свою вину, чем заниматься бессмысленным отрицанием очевидных фактов. Мы с Блумом тщательно разработали линию своего поведения, но мне все же было не по себе, будто мы выполняли акробатические номера под куполом цирка без страховки. Одна ошибка – и Дэвис ускользнет из расставленных ему сетей.

– Так приступим? – с невинным видом спросил Блум.

– Мне кажется, для начала ты должен зачитать мистеру Дэви-су его права, – сказал я.

– Зачем? – возразил Блум.

– Если вы собираетесь использовать в суде его показания…

– Какие показания? Мы даже не ведем записей его показаний, Мэттью. Хотим только выяснить, может ли он подтвердить алиби Харпера.

– Мне все же кажется, что он имеет право на защиту своих интересов.

– На защиту от чего? – спросил Блум.

– От полиции, которая потом заявит, что мистер Дэвис сказал то-то и то-то, а на самом деле мистер Дэвис этого не говорил. Послушай, пусть решит мистер Дэвис. Если бы я был на его месте, я попросил бы тебя зачитать мои права.

– Ладно, зачитаю я эти права, наизусть выучил, – сказал Блум. – Но, по-моему, это пустая трата времени.

– Ты будешь записывать его показания?

– Я уже сказал тебе: нет.

Я скептически посмотрел на него.

– Зачем? – спросил Блум. – Опять что-то не так?

– Не должно быть никаких записывающих устройств, вот и все.

– Мне и не нужны записи, – подтвердил Блум, – хочу задать человеку только несколько вопросов.

– А как насчет записей для него? – спросил я.

– Записей для него?

– Разве ему не нужны записи всего, что он здесь скажет? На случай, если позднее его будут неправильно цитировать?

– Мы ведь не снимаем с него показаний, – возразил Блум. – Его не приводили к присяге. Прибереги всю эту пену на потом, а?

– Ладно, делай, как хочешь, – сказал я. – Мое дело – предупредить человека, вот и все.

Дэвис посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Блума.

– Может, мне и понадобится запись того, что я здесь скажу, – вмешался он в разговор.

– Если хотите иметь запись нашей беседы, то мы это сделаем, – сказал Блум и, вздохнув, подошел к двери. – Чарли, – заорал он, – принеси сюда «Сони», а?

– И я думаю, что вы должны также зачитать мне права, – добавил Дэвис.

– Как хотите, – недовольно пробурчал Блум. – Послушай, Мэттью, я сделал доброе дело, пригласив тебя сюда: не знаю, почему ты создаешь такую шумиху из-за нескольких вшивых вопросов.

– Просто терпеть не могу, когда нарушают чьи-то права, – объяснил я.

– Давай кончать с этим, ладно? – предложил Блум, покачав головой.

Чарли – полицейский в форме, с лицом херувима – принес магнитофон и поставил его на стол. Блум включил его, проверил, как работает, зачитал Дэвису его права от первой до последней буквы, получил его добровольное согласие отвечать на все вопросы и не требовать присутствия адвоката для защиты своих интересов, а затем обратился ко мне:

– Теперь все по правилам, адвокат?

– В лучшем виде, – ответил я.

Ловушка была расставлена.

– Мистер Дэвис, – начал Блум, – Джордж Харпер утверждает, что приезжал к вам домой в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Далее он утверждает, что не застал вас, так как, по словам вашей жены, вы уехали на армейские сборы.

– Насколько знаю, именно так она ему и сказала, – подтвердил Дэвис.

– Нам чрезвычайно важно установить, где находился Харпер в тот уик-энд, потому что его жена, как известно, была убита в понедельник, шестнадцатого.

– Да.

– Но вы говорите, что не виделись с ним в то воскресенье, это так?

– Верно.

– Где вы были, мистер Дэвис?

– На сборах. В Веро-Бич.

– Весь день в воскресенье?

– Нет, сэр, не весь день. Мне стало нехорошо, поэтому я попросил разрешения уехать.

Это была его первая ошибка. Согласно рассказу Палмера, сержанта майамских резервистов, в то воскресенье Дэвису позвонили в девять утра, и он отпросился с занятий, потому что его якобы срочно вызвали домой.

– В какое время это случилось, мистер Дэвис? – спросил Блум.

– Точно не помню. В девять, может, в десять утра.

– В это время вы уехали из Веро-Бич?

– Да, сэр.

– Каким транспортом?

– У меня там была машина.

– Куда поехали из Веро-Бич?

– Домой.

– В Майами?

– Да, сэр.

– И в котором часу приехали туда?

– Не знаю. В одиннадцать? В половине двенадцатого? Не могу точно сказать.

– Вы застали жену дома?

– Да, дома.

– Она вам сказала, что приезжал мистер Харпер?

– Да, сказала.

– Виделись вы с мистером Харпером в течение того дня, в воскресенье?

– Нет, сэр.

– Мистер Харпер заявляет, что поехал разыскивать вас сначала в Помпано, а затем в Веро-Бич. Виделись вы с ним в одном из этих мест?

– Нет, сэр.

– Вы находились в Майами и в понедельник?

– Да.

– Виделись вы с мистером Харпером в понедельник?

– Нет, я его не видел.

– Понимаете, как говорит мистер Харпер, вы были очень нужны ему, и он пытался разыскать вас весь день в воскресенье и в понедельник. Мистер Харпер утверждает, что вернулся в Калузу во вторник утром, после того как услышал в выпуске новостей об убийстве жены.

– Так если бы я в воскресенье избил свою жену, – сказал Дэвис, – а в понедельник убил ее, я бы тоже говорил, что был за тысячу миль от Калузы.

Это была его вторая ошибка. Нигде – ни в газетных репортажах, ни по телевидению, ни по радио – не упоминалось, что Мишель была зверски избита в ночь накануне убийства. Я сразу уловил его промашку и, заметив, как Блум слегка приподнял брови, понял, что и он обратил на это внимание.

– Где вы находились в День Благодарения, мистер Дэвис? – спокойно спросил Блум.

– В Майами.

– В этот день Харпер сбежал из тюрьмы, помните?

– Угу.

– Харпер утверждает, что отправился снова в Майами искать вас.

– Не знаю, почему это ему не удалось найти меня. Я был в Майами.

– До какого времени?

– До прошлой ночи, когда вы позвонили и попросили меня приехать сюда, чтобы побеседовать с вами.

– Другими словами, вы не покидали Майами с тех пор, как вернулись из Веро-Бич пятнадцатого ноября.

– Именно так, я не уезжал из Майами, – с готовностью подтвердил Дэвис.

– И вы ни разу не виделись там с мистером Харпером, когда, по его словам, он разыскивал вас?

– Нет, сэр, я его ни разу не видел.

– Что ж, вот так обстоят дела, – сказал Блум, повернувшись ко мне. – Твой клиент заявляет, что не мог найти мистера Дэвиса в Майами, а вот мистер Дэвис говорит нам, что никуда не уезжал, так почему же Харпер не мог найти его?

– Да, выходит так, ничего не поделаешь, – сказал я со вздохом.

– У тебя есть вопросы?

– Я не имею права задавать вопросы, не получив разрешения мистера Дэвиса.

– Да хватит волноваться о его правах! Я уже зачитал мистеру Дэвису все, что положено, он может прервать тебя в любую минуту, если захочет. Будешь задавать ему вопросы или нет?

– Если вы не возражаете, мистер Дэвис.

– Валяйте, – согласился Дэвис.

– Ты не против, Мори?

– Поступай, как считаешь нужным.

– Мистер Дэвис, были вы в Майами позавчера, в среду?

– В среду?

– Это было… какое сегодня число, Мори?

– Четвертое, – подсказал Блум.

– Тогда это было второго, – уточнил я, – в среду, второго.

– Да, я был в Майами, – подтвердил Дэвис.

– Дома?

– Да, работал.

– Не в доме, а в гараже? Где я разговаривал с вами, когда…

– Да, там я работаю…

– И там находились позавчера, в среду, верно?

– Мэттью, – прервал меня Блум, – человек только что сказал нам, что не уезжал из Майами с того дня, как вернулся из Веро-Бич. Он был в Майами до прошлой ночи, до моего звонка.

– Мне просто непонятно…

– Я просто напоминаю тебе, что ты расспрашиваешь человека о том, что мы уже выяснили…

– Можете уточнить, когда именно вы находились дома, мистер Дэвис?

– Весь день, – ответил Дэвис.

Это была его третья ошибка. Я прилетел в Майами в среду и разговаривал с женой Дэвиса Леоной, его самого дома не было. Я решил окончательно прояснить этот вопрос.

– Находились ли вы дома в половине шестого – в шесть часов вечера?

– Весь день, – снова повторил Дэвис. – Да, постойте, выходил купить сандвичи для ленча.

– Но все остальное время…

– Не выходил из дома весь день.

– Должно быть, мы разминулись, – заметил я.

– Что?

– Я был у вас в среду, приблизительно в половине шестого, как раз перед заходом солнца, разговаривал с вашей женой. Я не видел вас, мистер Дэвис.

Он посмотрел на меня.

– Тогда вы правы, мы с вами, должно быть, разминулись.

– Ваша жена говорила о моем визите?

– Нет.

– Странно, не находите? Если вы были в Майами в среду и я разминулся с вами, разве ваша жена не рассказала бы вам о нашем разговоре?

– Да она когда рассказывает, когда – нет.

– Но ведь она рассказала о визите Харпера в воскресенье, пятнадцатого ноября, верно? Когда вы вернулись из Веро-Бич?

– Да, о Харпере Леона мне рассказала.

– И вы не уезжали все это время из Майами?

– До прошлой ночи, когда мне позвонил вот этот детектив Блум.

– Вы не приезжали в Калузу в один из этих дней?

– Нет, сэр, не приезжал.

– Тогда откуда вам известно, что Мишель Харпер была зверски избита в воскресенье ночью, пятнадцатого числа?

Мой вопрос насторожил его. Он заколебался, не зная, какой ему придерживаться тактики: начисто отрицать все или просто замолчать. Он решил рискнуть и не отказываться от своих слов. Это была его последняя ошибка.

– Мне рассказала Салли.

– Салли?

– Оуэн. Она позвонила, хотела поболтать с женой, а Леона куда-то вышла, и к телефону подошел я. Вот она и рассказала мне об этом.

– Когда это было, мистер Дэвис?

– В понедельник, наверное.

– В тот день, когда убили Мишель?

– Наверное.

– Так в понедельник или нет?

– Да разве теперь вспомнишь? Послушайте, что происходит, о чем это вы толкуете? Я нахожусь здесь, чтобы помогать полиции, а вместо этого…

– Он прав, Мэттью, – прервал его Блум. – Мне не нравятся твои вопросы. У меня и в мыслях не было, что ты устроишь парню допрос третьей степени.

– Спасибо вам, детектив Блум, – сказал Дэвис, тут же с добродетельным видом повернувшись к Блуму. До него еще не дошло, что мы вместе с Блумом, как два охотника, идем по следу, загоняя зверя в ловушку. Дэвис все еще не понимая, что Блум, затаившись, как охотник в кустах, ждет удобного случая, чтобы вступить в борьбу.

– Может, вы не хотите отвечать на вопросы? – спросил Блум Дэвиса.

– Конечно, мистер Дэвис имеет право не отвечать на вопросы, если таково его решение, – подтвердил я.

– Именно так, мистер Дэвис, – подхватил мои слова Блум. – Даже если вы решите прервать допрос, вы не станете для нас подозреваемым, мы будем рассматривать вас как свидетеля, который согласился сотрудничать с нами. Это ваше право, мистер Дэвис: если захотите, в любой момент можете прекратить отвечать на вопросы.

Блум только что выполнил тройное сальто в воздухе и вовремя успел ухватиться за перекладину трапеции. Согласно правилам Мирандо – Эскобедо, полицейский офицер во время допроса не имеет права давать советов, а тем более угрожать допрашиваемому, если только тот сам не обратится к нему за консультацией и попросит совета: отвечать ему на вопросы или же послать всех к чертовой матери. Блум не давал советов Дэвису, детектив только повторил ему то, о чем говорил раньше: Дэвис имеет право не отвечать на вопросы. Я, в свою очередь, не сказал ему открытым текстом, что если он откажется отвечать на вопросы, то автоматически начнет действовать презумпция виновности. Как и было задумано, наша игра строилась на интонациях и намеках. И попробуй потом, прослушивая запись, доказать, что интонация была не та. Но дело было сделано: семя упало на подготовленную почву.

– Черт побери, – заявил Дэвис, – я явился сюда, чтобы отвечать на ваши вопросы касательно Джорджа, а теперь…

– Все так и было, – подтвердил Блум.

– Так что же мне делать?

– С чем?

– Должен я отвечать на вопросы?

– Я не имею права советовать, – ответил Блум, внеся полную ясность в этот вопрос и обезопасив таким образом себя от упреков в нарушении указа.

Дэвис посмотрел мне прямо в глаза.

– Салли Оуэн позвонила мне в понедельник и сказала, что Мишель избили, да.

– Который был час, не помните?

– Утром.

– Рано утром?

– Не очень. Часов в восемь, что-то около этого.

– И рассказала вам, что прошлой ночью Мишель зверски избили?

– Да. Вообще-то Салли хотела рассказать все это Леоне, понимаете, но Леона вышла…

– В восемь утра?

– Ну… да. За… апельсиновым соком. На завтрак. Леона выскочила за апельсиновым соком.

– И в это время позвонила Салли Оуэн?

– Да.

– И подробно рассказала вам, как избили Мишель.

– Да.

– А сказала она, что это Джордж Харпер так зверски избил свою жену?

– Да.

– А Салли откуда узнала об этом?

– Ей рассказала Мишель.

– В восемь утра?

– Наверное. Если Салли позвонила в восемь…

– Тогда Мишель должна была рассказать ей об этом до восьми, не правда ли?

– Наверное, так.

Он врал без зазрения совести, как продавец подержанными автомобилями. В то утро в моем кабинете Мишель рассказала мне, что она пришла к Салли Оуэн в девять утра. В восемь часов Салли не могла знать, что Мишель избили, и, соответственно, не мог знать об этом и Дэвис. Если только…

– Вы хорошо знакомы с Салли Оуэн?

– Нет, не очень.

– Но она решила поделиться этой новостью именно с вами, так?

– Вообще-то она хотела поговорить с Леоной.

– Но случайно напала на вас.

– Ну да. Во время бури любая гавань сгодится, верно? – спросил он с улыбкой.

– Вы были настолько близки с Салли, что даже позировали для нее?

– Позировал?

– Для той картины, которую она рисовала?

– Для какой?

– В черно-белой гамме?

– Не понимаю, о чем вы…

– Та картина, на которой вы с Мишель занимаетесь любовью.

Блум с неожиданной напористостью вступил в наш разговор. И тут Дэвис понял, что его загнали в угол и тот, кого он считал своим другом и союзником, тоже участвовал в этой охоте, гончие неслись за ним по пятам.

– Что… что… почему вы решили, что Мишель могла… иметь…

– Женщина по имени Китти Рейнольдс в ту ночь была с вами, когда вы позировали Салли, – жестко сказал Блум, уже сбросивший маску дружески настроенного простачка. Сейчас глаза его горели, по жилам струилась расплавленная лава, и каждый вопрос, как стрела, выпущенная из лука, попадал точно в цель. Дэвис посмотрел в эти глаза и понял, что игра проиграна и надеяться не на что: ему не будет пощады.

– Не знаю я никакой Китти Рейнольдс, – пробормотал Дэвис.

– Почему вы уехали из Веро-Бич? – прорычал Блум.

– Заболел, уже говорил вам.

– Кто звонил вам туда в воскресенье утром?

– Звонил мне? Никто. Кто говорит…

– Ваш сержант говорит, что вам звонили туда в девять утра в воскресенье. Кто звонил, мистер Дэвис? Мишель Харпер?

– Мишель? Да я почти не был знаком с Ми…

– Позвонила и сказала, что прошлой ночью она проболталась и Джордж в курсе дела?

– Нет, нет. Зачем было…

– Позвонила, чтобы предупредить, что муж поехал в Майами…

– Нет, эй, послушайте…

– …и разыскивает вас?

– Нет, вы ошибаетесь. На самом деле, это…

– Разыскивает вас, чтобы убить, так, мистер Дэвис?

Дэвис молчал.

– Вы боялись, что Харпер узнал об «орео», мистер Дэвис?

Дэвис по-прежнему молчал.

– Боялись, что Харпер, узнав об «орео», убьет вас?

Некоторое время Дэвис хранил молчание, потом воскликнул:

– Боже мой!

– Мишель звонила, чтобы предупредить вас?

– Боже мой! – повторил Дэвис, а потом, как бы обрадовавшись, что все наконец закончилось, закрыл лицо руками, точно так же, как Харпер почти три недели назад, и разрыдался. И, продолжая всхлипывать, рассказал нам все, с самого начала.

Безжалостно крутилась магнитофонная лента, и недавнее прошлое вдруг предстало перед нами.