— О'кей, значит, дорогой, — согласилась Нелли.

— Что я хочу сказать — парень потерял контроль...

— У-гу.

— Для начала влюбляется в подростка...

— У-гу.

— Вбивает себе в голову эту ерунду, покупает дорогие подарки, трахается с ней в парке, Господи Боже мой, встречается с ней в дешевом отеле на Стеме, где по вестибюлю бродят шлюхи, в общем, делает то, что мужчине при его положении в обществе...

— Детектив Мейер, простите, пожалуйста, — сказала Нелли, — но все же почему он ее убил?

— Потому что не видел другого выхода.

— А с чего вы это взяли?

— Но он же сам все это сказал.

— Он сказал, что хотел убить?

— Нет, но...

— Сказал вам, что не мог этого больше выносить?

— Ну.

— Не видя никакого другого выхода?

— Это не совсем его точные слова...

— А что тогда?

— Миссис Бранд, извините теперь меня, — сказал Мейер. — Он в этой квартире трахается с этой девчонкой с часу пятнадцати до без пятнадцати два. Когда через сорок пять минут он возвращается домой вместе с женой, девушка уже мертва. Зарезана. И мы должны предположить, что кто-то еще залез в квартиру за эти сорок пять минут? Не будет ли более обоснованным вывод, что Холдингу подвернулся случай покончить с его чертовыми проблемами, связанными с девушкой, или он...

— С какими проблемами? Разве он сказал вам, что связь между ним и этой девушкой хоть с какой-то стороны была для него проблемой?

— Он сказал, что должен был повидаться с ней. Должен...

— А я не вижу тут никакой проблемы. Он регулярно встречался с ней. И встречи с ней не были для него проблемой, детектив Мейер.

— О'кей, тогда давайте предположим, что они из-за чего-то потом поссорились, и она сказала, что не хочет его больше видеть. В ноябре она так поступила со своим приятелем, так почему сейчас она не могла сделать то же самое с Холдингом? Между нами все кончено, привет. Только ему этого не хотелось, особенно после кайфа, который он словил за последние пару месяцев. И вот Холдинг слетает с резьбы, отправляется на кухню — он знает, где лежат ножи, он живет в этой...

— Я рада, что вы это упомянули, — сказала Нелли.

— Возвращается и всаживает в нее нож, — сказал Мейер.

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнула Нелли. — Он был в квартире полчаса, — добавил Мейер.

— Хорошо, давайте допустим, что так все и было, — улыбнулась Нелли. — Они хорошенько отдохнули, а потом она сказала ему, спасибо, все было очень здорово, но это наш последний танец, прощай и желаю счастья в личной жизни. Он рванул на кухню, схватил нож и пришил ее. О'кей? Это похоже на ваш сценарий?

— Да, — сказал Мейер.

— Давайте допустим, что все это — что, кстати, вы не можете доказать, — чистая правда. Тогда ответьте мне еще на один вопрос.

— Запросто.

— Зачем ему тогда надо было убивать дочь?

Но на это ответа не было ни у кого.

Генри Цу совсем не улыбалось прослыть сплетником. Сам себя он считал достойным доверия бизнесменом, ему не нравились люди, распространяющие о нем сплетни. Так уж случилось, что его бизнес вступал в прямое противоречие с законом, но это ничего не значило. Он вел свои дела как настоящий джентльмен. Конечно, за свою жизнь Генри был вынужден несколько раз пробить чей-то череп или сломать шею тому, кто этого заслуживал. Но все его коллеги сходились на том, что так Генри поступал только в случае крайней необходимости. А поскольку у него была хорошая репутация, ему не хотелось видеть, как из-за маленького грязного пуэрториканца ее втаптывают в дерьмо.

Хосе Доминго Геррера. Несколько лет назад он делал кое-какую работу для людей Чанга, которых в те времена в Чайнатауне называли бандой Желтого Листа. Генри слышал, что пуэрториканец очень хорошо выполнял свои обязанности. Что он делал, знали только сам Геррера и Чанг Тай Фей, известный в городе еще под именем Уолтера Чанга. Вообще говоря, и самого Генри на языке предков звали несколько иначе — Цу Хонг Чин. В молодости он был вылитый Генри Фонда, только с узкими и раскосыми глазами. Возможно, в этом и заключалась причина его нового воплощения.

Сложив вместе кусочки головоломки, которыми располагал, Генри вычислил, что Геррера был «офицером связи» между группировкой Чанга и колумбийскими группами, сгоравшим иот желания застолбить теплое местечко в городе. Колумбийцам до смерти хотелось провернуть сделку с итальяшками из Майами, которые, похоже, воображали, что владеют всем этим долбаным миром. Колумбийцы не хотели больше связываться с макаронниками, и поэтому они обратились к китайцам. Китайцам был нужен кто-то, кто мог общаться с людьми, выглядевшими и болтавшими точь-в-точь, как голозадые bandidos в сомбреро из мексиканских фильмов, и одновременно сильно смахивавшими на громил в пиджаках с ватными плечами времен «сухого закона». Поэтому они и выбрали в качестве посредника пуэрториканца Герреру.

Вот что вычислил Генри.

Маленький Хосе Доминго Геррера сделался представителем как у китайцев, так и у колумбийцев.

Но как Геррера связался с ямайкским поссом — совсем другой сюжет.

Вот почему в это тусклое субботнее утро 21 января Генри беседовал с человеком по имени Юан Кай Шао, мать которого была испанкой — настоящей испанкой из Испании, — а отец родился на Тайване. Разговор шел на английском, потому что Генри вообще не знал ни слова по-испански, а китайский Юана не мог понять даже китаец, ибо отец его приехал в эту страну двухлетним мальчиком.

— Позволь мне высказать свои предположения, — сказал Генри.

— Да, — кивнул Юан, — пожалуйста.

Он был очень деликатным человеком. Генри решил, что это влияние китайской крови.

— Я считаю, что слух пустил Геррера в своих целях, какими бы они ни были.

— Это по поводу того, что случилось на Рождество...

— Да, двадцать седьмого.

— Будто двадцать седьмого твои люди перехватили груз Гамильтона.

— Не груз. Деньги, которые нужно было заплатить за этот груз.

— Откуда шел товар?

— А я почем знаю?

— Ты же говорил...

— Я говорил, есть слух, что я знал об этом грузе. Знал, куда его должны доставить, и перехватил деньги. — Украл.

— Да, конечно, украл.

— У парней Гамильтона.

— Да.

— А большой груз ожидался? По слухам.

— По слухам ожидалось, что он будет весить три кило.

— Кокаина.

— Да, кокаина.

— Но ты не знаешь, откуда?

— Нет. Да это и не важно, откуда. Из Майми или из Канады, может, с Запада — через Мехико. Даже из Европы — через аэропорт в чемоданчике. Три кило — небольшой объем. И зачем я вообще должен беспокоиться о такой мелочевке? Три кило — это даже меньше, чем семь фунтов. Индейка на День благодарения весит больше!

— Но не стоит так дорого! — возразил Юан, и оба рассмеялись.

— Пятьдесят тысяч, — сказал Генри. — По слухам.

— Предполагается, что ты столько украл.

— Кокаина?

— Нет, денег.

— Да.

— У Герреры.

— Да, этого маленького...

Генри чуть не сказал «испашки», но вовремя вспомнил, что его гость — наполовину испанец.

— Этот маленький, человечек, Геррера, кстати сказать, давно работает на людей Чанга. С тех времен, когда они назывались бандой Желтого Листа. Это было еще до тебя.

— Я много читал об Уолтере Чанге, — сказал Юан.

Ему было только 24 года, и он еще только «рос». Сейчас китаец решил — будет невредно сказать, что он много читал о бандитах, известных в этом городе. Тогда каждый поймет, что он своим умом дошел до истины — учиться всегда полезно. На самом деле Юан узнал про банду Желтого Листа только потому, что его отец был связан с некоторыми ее членами. Отец был ростом 191 сантиметр и весил больше 100 килограммов, что для китайца многовато. Шутили, будто среди его предков кто-то был евнухом. И отец Юана находил это смешным. У него была репутация дамского угодника. — Как я понимаю, — сказал Юан, желая поставить все точки над "i" до того, как он уберется отсюда, — вы хотели бы знать, что действительно произошло в ночь на двадцать седьмое декабря, и почему Геррера говорит, что мы обули его.

— Украли полсотни.

— Да. На улице треплются, что Геррера должен был доставить эти вшивые три килограмма...

— Куда? Ты знаешь, куда?

— Да. В Риверхед. А куда там — не важно. Геррера говорит, что он приезжал с полсотней штук Гамильтона, чтобы купить и доставить. А когда входил в здание, на него наехали два китайца. Потом он...

— Это были твои люди? По слухам.

— Да, — сказал Генри. — Я недоговорил, что он потом опознал их — все это по слухам, которые распространяют по городу, — как моих ребят.

— Но все это — вранье, да?

— Точно.

— И ты считаешь, что слух идет от самого Герреры?

— А от кого еще?

— А если от кого еще, то ты хотел бы знать, кто он?

— Да. И почему. Должен быть повод.

— Я это выясню, — обещал Юан, но не был уверен, что сможет выполнить обещание.

И все это было настолько по-китайски, что хотелось их всех послать к черту.

Гамильтон придумал, как решить свою маленькую проблему через человека, которому оказал маленькую услугу в Майами три года назад. Услуга заключалась в том, что он пришил двоюродного брата этого человека. Его должник был кубинцем, давно и плотно занимавшимся наркотиками. Если ты убиваешь по просьбе приятеля его двоюродного брата, не прося ничего взамен, то этот приятель должен будет потом доказать свою признательность, если у него появится такая возможность. Так думал Гамильтон. Вначале.

По поступившей информации, группировка Цу вот-вот должна была заключить контракт на закупку партии кокаина стоимостью один миллион долларов.

Сто килограммов.

Двадцать третьего января.

Причина, по которой позвонил Ортега — это было за две недели до Рождества, — заключалась в том, что он нашел-таки в Майами этих людей, торгующих по очень низким ценам. Они должны были привезти Цу пять килограммов товара, для проверки качества, а сделка по оставшейся части должна была состояться где-то в другом месте. Этим людям была на фиг не нужна большая китайско-колумбийская тусовка в городе, и поначалу они настаивали на том, чтобы встретились вообще двое — по одному человеку с каждой стороны. Китаец с пятьюдесятью тысячами и колумбиец с пятью килограммами. Ты пробуешь, платишь, забираешь товар и едешь налево, а я — направо. Или, если хочешь, наоборот. Было очень приятно повстречаться. Если качество товара тебя удовлетворяет, посылаешь двух парней оплатить и получить остаток всего дерьма. Не больше двух парней. Не надо устраивать парада в честь Дня независимости. Два парня придут и уйдут, растворившись в ночи, большое вам спасибо, благодарим за покупку, до свиданья, всего хорошего. Цу принял условия. Это означало, по словам Ортеги, что вместо тысячи парней с автоматическими винтовками, выстроившихся цепью со зверским оскалом на лицах, будет встреча один на один при первом рандеву и всего по два человека с каждой стороны для оплаты основной части сделки.

— Мне кажется все это очень подозрительным, — сказал Ортега.

— Да, очень, — согласился с ним Гамильтон.

— Конечно, может быть, в вашем городе нет ворья... Тогда это совсем другое дело...

Оба мужчины усмехнулись.

— Тебе не хотелось бы узнать, Льюис, где все это произойдет? — спросил Ортега.

— Это может быть довольно интересно.

— Только, пожалуйста, без неприятностей для ребят из Майами, — попросил Ортега. — Я там живу.

— Понятно.

— Если б ты решил проблему только с китайцами, было бы лучше всего.

— Да, я понимаю.

— Ну, и конечно, если немножко перепадет на мою долю...

Голос Ортеги дрогнул.

— Как ты считаешь, сколько должно перепасть на твою долю, Карлос? — спросил Гамильтон, думая про себя: "Ты — паршивый ублюдок, я для тебя человека убил. Просто в подарок, мать твою так!"

— Я думаю, процентов десять, — сказал Ортега. — За адрес, где произойдет обмен основной части.

— Договорились, — улыбнулся Гамильтон.

— Десять килограммов, правильно?

— Нет, Карлос, это больше, чем десять процентов.

— Как больше? Десять процентов от ста килограммов — это десять килограммов.

— Ты сказал, что пять килограммов будут где-то в другом месте.

— Да, но моя цена — десять килограммов, Льюис.

— Ладно.

— Мы договорились?

— Я же сказал, ладно.

— Ты продаешь.

— Нет, это ты покупаешь.

— Конечно, — согласился Ортега.

— Адрес, — сказал Гамильтон.

Ортега продиктовал адрес.

Это было в декабре.

За две недели до Рождества. Десятого числа, а может, одиннадцатого, примерно так.

Ортега сказал ему, что груз должен прибыть во Флориду 21-го января, а во Флориде как минимум восемь миллионов каналов, по которым снуют частные лодки. Очень многие из этих лодок — типа «Сигарета» — скоростные, с мощными моторами, вроде «Эскалибура», или «Донзи», или «Уелкрафт-Скараба», которые легко обгонят почти любое судно береговой охраны. Сгонять к судну, лежащему в дрейфе за пределами трехмильной прибрежной зоны территориальных вод, и тут же обратно к собственному маленькому причалу у собственного маленького домика. Делать это при ярком солнечном свете гораздо безопаснее, чем ночью, когда береговая охрана отлавливает придурков. А днем ты просто курортник, вышедший на лодке в море позагорать. Вполне возможно, что на мили и мили от тебя нет больше никого. Спокойно подходишь к судну, становишься в его тень и не торопясь загружаешь себе на борт хоть семь тоннкокаина. Никто тебя не увидит, а потому и слова не скажет. Береговая охрана? Дятел ты, парень. Чтобы остановить поток наркотиков, идущий морем во Флориду, потребуется как минимум десять тысяч эсминцев ВМС США, да и то может не хватить.

На север груз будет доставлен автомобилем.

Едешь себе по федеральной автомагистрали с наркотиком в багажнике. Установленную скорость не превышаешь. На переднем сиденье рядом с тобой телка. Обычная семейная пара в отпуске. Оба — белые, настоящие WASP — американцы англосаксонского происхождения протестантского вероисповедания. Не черные, не испанцы. Ничего такого, что могло бы заставить блюстителей порядка хоть на миллиметр подозрительно приподнять бровь. Потом встречаешься с этими людьми в заранее обусловленном месте, обычно квартире, снятой на год для этих самых целей, платишь им денежки и уходишь с товаром. Вот из-за такой крупной партии товара и нанял Гамильтон Герреру.

Чего Геррера, конечно, не знал.

Хотя, оглядываясь назад, вполне можно предположить, что знал.

— Я все еще не понимаю, почему ты доверил этому долбаному латиносу пятьдесят долларов, — сказал Исаак.

Язык, которым пользовались гангстеры, был почерпнут из художественной литературы.

Забавно, как иногда жизнь имитирует искусство.

Наверняка ни один из бандитов в жизни не прочел и книжки, и уж наверняка они даже не слышали о книге Ричарда Кондона «Честь семьи Прицци». Если бы не фильм по ней. Картина им понравилась. В ней киллеры были представлены в комичном свете. А настоящие гангстеры введены в выдуманный Кондоном мир, где они вместо тысяч говорили — единицы. Когда речь шла о деньгах. Если мошенники Кондона хотели сказать пять тысяч долларов, они говорили пять долларов. Это было очень смешно. Еще жаргон преступников обогатился такими выражениями, как «никелевый» пакет героина вместо «пятидолларового». Тогда героин был в моде, уступив потом первенство кокаину, а далее — крэку, производному от кокаина. Пятидолларовый флакон стал никелевым. Пять тысяч долларов — именно такую сумму Льюис Рэндольф Гамильтон доверил Хосе Доминго Геррере 27-го декабря прошлого года. — Почему? — спросил Исаак.

Он знал, что навлекает на себя тем самым неприятности.

Сегодня утром Гамильтон был зол.

Зол оттого, что Геррера удрал с его пятьюдесятью долларами. Зол оттого, что Эндрю Филдс, которого снова послали разобраться с испашкой, не смог его найти. Зол оттого, что он сам, Льюис Рэндольф Гамильтон, не справился с этим блондинистым легавым. Зол оттого, что легавый хорошо рассмотрел его. Зол оттого, что эти неприятности все вместе были похожи на клизму с кипятком, которую засунули ему в задницу. А уж Исаак должен бы знать, что не стоит лезть к нему с вопросами о Геррере в такой момент. Но дело в том, что Исаак тоже был зол — десять дней назад Гамильтон присвоил себе обеих немецких шлюх.

Он и Гамильтон во многом были похожи на семейную пару. Каждый из них знал, на какую кнопку нажать, чтобы получить от партнера ту или иную реакцию. Каждый из них знал, какими словами можно больнее всего ранить другого. Но в отличие от большинства супружеских пар они сражались нечестно. Брак обречен, если один из партнеров — или оба — не соблюдает правил игры. А Гамильтон за всю свою жизнь ни разу не играл по правилам. Впрочем, как и Исаак. И уж тем более они не собирались начинать это делать сейчас. Но данное обстоятельство не угрожало их отношениям. В действительности они даже уважали сие качество друг в друге. Ведь оба они были убийцами. Убийцы не играют честно.

— Не нашей крови выбрал ты человека, — сказал Исаак с наигранным возмущением, качая головой.

— В тебе тоже испанская кровь, — сказал Гамильтон.

— Из Вест-Индии, но не испанская.

— Испанской шлюхи, — сказал Гамильтон.

— Может, китайской, — парировал Исаак, — но только не испанской.

— Из глубины веков, — продолжал Гамильтон, — еще с тех времен, когда Христофор Колумб приезжал сюда на экскурсию.

— Ну это уж слишком давно, а, приятель? — отшутился Исаак.

— Еще до англичан.

— Боже мой, испанская шлюха! — сказал Исаак. Он лихорадочно подыскивал ответ. Это не было поединком без правил. И даже не было поединком. Гамильтон просто пытался выкрутиться из смешной ситуации, не прикладывая слишком больших усилий. А у Исаака сегодня было право бить ниже пояса. Он настаивал на том, чтобы Гамильтон его просветил насчет того, почему все-таки доверил испашке пятьдесят штук.

— Я думал, ты знаешь, что испанцам доверять нельзя, — сказал Исаак.

Конечно, Гамильтон мог просто приказать ему заткнуться.

— Народ, который писает на стены, — ухмыльнулся Исаак.

— Чувак, ты просто не врубаешься, — хмыкнул Гамильтон.

— Это вопрос воспитания, — сказал Исаак. — Писать на стены. А еще они к женщинам на улицах пристают. Да ты сам приглядись.

— Ты пойди приглядись к дырке в моей заднице, — ответил Гамильтон.

— Может, я увижу там дюжину роз? — спросил Исаак.

Оба мужчины засмеялись.

— С открыткой, — добавил Исаак.

Они снова рассмеялись.

Это была шутка гомосексуалистов. Ни один их них не был голубым, но они часто шутили таким образом, пользуясь любимыми приколами педиков. Среди нормальных мужиков это распространено, Гарольд. Так часто бывает.

— Довериться испашке, — Исаак снова затряс головой, — верительные грамоты которого...

— Его проверяли, — сказал Гамильтон.

— Но не я.

— Его проверяли, — повторил Гамильтон, выделив последнее слово.

— Ну, если так, то он не был...

— Тщательно, — уточнил Гамильтон и посмотрел на Исаака.

Исаак не уступал.

— Если бы я проверил этого парня, — начал он.

— Ты в это время был в Балтиморе... — ответил Гамильтон.

— Дело могло подождать моего возвращения.

— ...навещал свою мамочку, — уточнил Гамильтон.

— Не было такой срочности...

— Помчался к мамочке на Рождество.

Сейчас он перешел в атаку, пытаясь подколоть Исаака. Исааку не нравилось, когда о нем думали как о маменькином сыночке. Но он на самом деле часто ездил навещать свою мать в Балтимор.

— Отправился покушать мамочкиного пудинга, — сказал Гамильтон.

Каким-то образом это у него прозвучало необыкновенно оскорбительно.

— А ты в это время, — сказал Исаак, — своими руками отдал испашке... А кто, кстати, его проверял?

— Джеймс.

— Джеймс?! — воскликнул Исаак.

— Да, Джеймс, и он делал проверку очень тща...

— Ты доверил эту работу Джеймсу? Джеймсу, который потом хотел использовать бейсбольные биты для того, чтобы...

— Тогда я не знал, что Джеймс так облажается, — холодно сказал Гамильтон. — Ты был в Балтиморе. Кому-то же надо было сделать работу. Я велел Джеймсу проверить его. Он вернулся с отзывами, которые звучали очень хорошо.

— Например?

— Например, сейчас он ни на кого не работает. Вольный стрелок. На него нет досье в полиции. Когда-то давно он работал курьером на людей Чанга. И я решил...

— Узкоглазым тоже нельзя доверять, — перебил его Исаак.

— Никому нельзя доверять, — отрезал Гамильтон. — Ты был не в курсе происходящего. Ты был в Балтиморе. Я опирался на собственную интуицию.

— Я же не знал, какой расклад.

— Правильно.

— Кстати, я и сейчас ничего не знаю.

— И это правильно.

— Все, что я знаю, это то, что Геррера свистнул полтинник.

— Да, это все, что ты знаешь.

— Ты не хочешь рассказать мне остальное?

— Нет, — улыбнулся Гамильтон.

Использовать близнецов Ба тоже было идеей Гамильтона.

Вообще-то их звали Ба Жег Шен и Ба Зай Конг. Но люди, не принадлежавшие к китайской общине, называли их Зинг и Занг. Обоим было по двадцать семь лет. Зинг на пять минут старше. Еще они оба были чертовски хороши собой. Рассказывали байку, что когда-то Зинг жил с классной рыжей американской девчонкой целых шесть месяцев, и она за все это время ни разу не догадалась, что он трахает ее по очереди с братом.

Зинг и Занг знали: если китайцы когда-нибудь завоюют весь мир — а они не сомневались, что однажды такой день наступит, — то это произойдет не потому, что коммунизм как форма правления лучше демократии, а потому что китайцы — прекрасные бизнесмены. Зинг и Занг были молоды, энергичны и чрезвычайно честолюбивы. В Чайнатауне говорили, что, если им предложат хорошую цену, они, не раздумывая, пришьют собственную мать.

А потом еще выломают у нее изо рта золотые коронки. Близнецы открыли свой боевой счет пять лет назад в Гонконге. Тогда им было всего по двадцать два. И на каждого огребли по тысяче американских долларов.

Конечно, сейчас их расценки несколько выросли.

Например, когда в декабре Льюис Рэндольф Гамильтон впервые встретился с ними, чтобы решить вопрос с курьером по имени Хосе Доминго Геррера, он предложил им всего три тысячи долларов за то, чтобы слегка потрепать маленького пуэрториканца и забрать пятьдесят тысяч, которые у него должны были быть с собой. Зинг и Занг посмотрели Гамильтону прямо в глаза — их лица были еще более непроницаемы, чем у остальных китайцев, возможно, потому, что братья всегда вели себя дерзко, почти вызывающе. Они сказали — сейчас вырубить кого-то стоит по четыре тысячи зеленых каждому, то есть вся работа восемь штук. А не нравится, можешь не заказывать. Гамильтон сказал, что он не хочет, Господи сохрани, отправлять этого парня прогуляться на небеса, все, что от них требуется, — это слегка подправить ему внешность. На это близнецы сказали, что цена остается прежней — восемь штук, а если для Гамильтона дорого, то у них есть и другие клиенты. Гамильтон закатил глаза и тяжело вздохнул. Он согласился.

Чем немало их удивил. Они задумались над тем же вопросом, что и Геррера, когда Гамильтон нанял его отвезти этот полтинник: «Почему он не использует для этого своих людей? Почему он платит восемь тысяч долларов за то, с чем его собственная банда тупиц без труда справится?»

А еще их интересовало, как они смогут обернуть эту особенную ситуацию в свою пользу.

Подумав, братья выбрали следующий способ. Они встретились с указанной жертвой, с этим Хосе Доминго Геррерой, и рассказали ему, что должны отправить его к праотцам 27-го декабря, то есть через два дня после Рождества.

— На Новый год ты быть на яйцах, — сказал Зинг.

Они оба говорили по-английски как китайские повара в фильмах о временах золотой лихорадки. Правда, это не делало их менее опасными. Гадюки тоже неважно изъясняются на английском.

Геррера, который раньше размышлял, почему Гамильтон нанял его связным, теперь начал задумываться, с чего эти двое долбаных безграмотных узкоглазых вдруг рассказывают ему о планах пристукнуть его же. И догадался — они хотят денег за то, чтоб не пришибить его. Вот и сошлись два конца. А это значило, что скорее всего предполагается вариант, при котором он выкладывает им наличные, а они все равно приканчивают его. В этом городе так трудно жить!

Геррера слушал, как они ему говорили, что им надо восемь тысяч долларов, чтобы они могли забыть о некоем кратком свидании две недели назад. Геррера опять же догадался, что как раз столько им платит Гамильтон за то, чтобы они устроили на него засаду и отобрали деньги. Геррера намеревался свистнуть эти полсотни Гамильтона. И исчезнуть в ночи. Трахнуть этого проклятого жака. Но узкоглазые определенно создали для него проблему. Если они его пристукнут, то заберут полсотни и возвратят Гамильтону. И бросят остывшего Герреру в канализацию. С другой стороны, если бы он им заплатил восемь...

— Давайте заключим сделку, — сказал он, и они пожали друг другу руки.

Он так же верил этим рукопожатиям, как и их узким глазам. Но, как ни странно, тут Геррера и начал размышлять про себя по-испански над тем же, над чем братья Ба — по-китайски.

Вслух и по-английски Геррера сказал:

— Чего он на меня наезжает?

Вслух и на своем собственном английском Зинг и Занг сказали:

— Зачем она выбилать два китаеса?

Они тщательно изучили эту проблему вместе.

Стало очевидно, что на Герреру в самом деле наезжают.

В том плане, чтобы пришибить. И хотя он должен был признать, что восемь тысяч долларов совсем недурная цена за его задницу — охотников за призами в этом городе нокаутировали и по меньшим ставкам, — все еще не решался вопрос: почему? И почему пришить его должны обязательно китайцы?

Потому что...

Ладно...

Они переглянулись.

И тогда Геррера произнес:

— Потому что должна быть какая-то связь с китайцами.

— А-а, — сказал Занг.

Геррера был благодарен ему за то, что тот не сказал: «Ах, так!»

— Хотите стать партнерами? — спросил он.

Братья Ба с непроницаемым видом смотрели на него. «Долбаные узкоглазые!» — подумал он.

— Хотите войти в бизнес?

— А, биз'лиса, биз'лиса, — улыбаясь, закивал Занг.

Это они понимают. Деньги. В их головах пальцы летают над косточками счетов.

— Выясните, почему он наезжает на меня, — сказал Геррера.

Все улыбались.

Геррера догадался, что братья Ба улыбаются, потому, что, может быть, из симпатичных болванов мечтают пробиться в большие игроки. Геррера улыбался потому, что у него появилась надежда выбраться из этого города не только живым, но и богатым.

Все еще улыбаясь, они еще раз пожали друг другу руки.

Одиннадцать дней спустя близнецы пришли к нему.

Нахмуренные.

Под Новый год.

Без тени уважения к Геррере.

У них появились дурные предчувствия в связи с этим новым партнерством. Им пришлось снова увидеться с Гамильтоном, и он заплатил им задаток: половину от условленной цены за работу. А остальную часть, четыре тысячи, они получат, если доставят груз наркотиков, которые Геррера повезет через три дня.

— Тепель ми не плинесет-а денги, ми потелять денги! — кричал Занг.

— Ми теляй-а денги! — вторил ему Зинг. — Нет, нет, — терпеливо убеждал их Геррера, — мы можем сделать большие деньги!

— О, да, как? — спросил Зинг.

Их интонация была такой же непонятной, как в меню китайского ресторана названия блюд на родном языке.

— Если нам удастся разузнать, — сказал Геррера, — кое-что о сделке с «дурью».

Близнецы кисло-сладко смотрели на него.

«Долбаные узкоглазые», — подумал Геррера.

— Говорил ли он что-нибудь, почему? — терпеливо спросил он.

— Он говолить ми говолить тебе Хенни говолить хелло.

— Хенни? — спросил Геррера.

— Хенни Шу.

А, вот в чем дело!

Он понял, что они говорили о Генри Цу.

То, что они сказали, означало: после того как они Герреру пришибут 27-го, его подкинут в банду Генри Цу, чтоб все выглядело так, будто деньги Гамильтона украли узкоглазые из большой банды Желтого Листа.

«Ах, так!» — подумал Геррера и понял, что становится настоящим уроженцем здешних мест.