87-й полицейский участок (№44) - Колыбельная

Исаак кивнул в ответ и включил в машине фары. Он все еще не понимал деталей происходящего. Он лишь знал, что сегодня вечером они сделают попытку прорваться на тот уровень, на котором заправляют такие крутые поссы, как «Спенглер» и «Шовер». Он верил, что Гамильтон знает, что делает. Ты или доверяешь кому-то полностью, или не доверяешь вовсе.

Они вместе вышли из автомобиля. Чуть дальше распахнулись дверцы другой машины. Из нее вышли негры в пальто. Дверцы бесшумно закрылись. Мужчины быстро собрались в плотную группу и направились скорым шагом к подъезду дома. В морозном воздухе от дыхания клубился пар. Их было восемь. Гамильтон, Исаак и еще шесть человек. Гамильтон знал, что соотношение сил будет два к одному в его пользу.

Они поднялись на пятый этаж.

Гамильтон остановился у двери, ведущей в квартиру 5С, и прислушался.

Внутри были слышны голоса.

Он четко различал речь трех человек.

Вот.

Появился четвертый голос.

Он продолжал слушать.

Гамильтон улыбнулся. Поднял вверх правую руку. И выбросил четыре пальца.

Исаак кивнул. Там их внутри четверо. Все, как говорил Ортега. Исаак кивнул тому, кто был справа.

И тот одиночным выстрелом из своего АР-15 вышиб дверной замок.

Негры ворвались внутрь.

Гамильтон все еще улыбался.

Но в этой квартире было не четыре человека.

Там находилось двенадцать колумбийцев из Майами и двенадцать китайцев, местных.

Одним из них был Генри Цу.

В первые десять секунд Исаак — который так и не был полностью введен в курс дела — получил в грудь и в голову семнадцать пуль. Гамильтон рванулся к двери. Но ему мешали его люди, стоявшие сзади. Они тоже поняли, что попали в засаду, и единственным их желанием сейчас было вырваться из ловушки Но все это слишком поздно, а потому — бессмысленно. Второй залп изрешетил их прежде, чем они добрались до дверей. За все это время ямайцы успели выстрелить всего один раз — тот самый выстрел, который выбил замок.

Гамильтон был все еще жив и полз по телам к выходу.

Один из китайцев сказал:

— Хенли Шу сказал тибе пливет.

Тогда другой китаец, который был очень похож на этого, двенадцать раз выстрелил в спину Гамильтону.

Гамильтон замер и больше не шевелился.

Генри Цу взглянул на него. Он думал о том, что всегда побеждает более древняя культура.

Глава 17

На следующее утро в десять минут десятого Карелла расписался за конверт «Федерал Экспресс». Письмо пришло из департамента полиции Сиэттла. В конверте находилась пачка ксерокопий и записка от руки. Записка гласила: «По-моему, тебе стоило бы взглянуть на это». И подпись — «Боннем». Пачка листов оказалась копией завещания Пола Чапмэна.

"Мои дочери Мелисса Чапмэн Хэммонд и Джойс Чапмэн.

Я передаю и завещаю в трастовый фонд сумму, равную одному миллиону долларов (1 000 000) с тем, чтобы прибыль от вышеназванной суммы перешла во владение первому ребенку, рожденному любой из моих вышеуказанных дочерей с тем, чтобы данный фонд управлял, инвестировал и реинвестировал вышеназванную сумму и платил все налоги, оплачивал издержки..."

— Он хотел быть уверенным, что после его смерти род не прекратится, — сказал Карелла.

— Если бы, когда он умер, его дочери все еще были бы бездетными, то у них был бы хороший повод обзавестись потомством, — кивнул Мейер.

— Заняться этим...

— Не тянуть с этим.

— Это слова Мелиссы. — Вот тебе и мотив, — сказал Карелла, хлопнув рукой по той странице завещания, где говорилось о деньгах для будущего первого ребенка.

— Он подписал смертный приговор маленькой Сьюзен, — поежился Мейер.

— Потому что, если бы она не родилась...

— Тогда первым ребенком был бы ребенок Мелиссы.

— И прибыль от миллиона долларов досталась бы ему.

Оба мужчины продолжали молча читать.

"Все оставшееся от моего движимого и недвижимого имущества, в денежной и в натуральной форме, которое я могу назвать своим или на которое я могу претендовать в момент моей смерти, включая все гонорары и долги, связанные с этим имуществом, находясь в здравом уме и твердой памяти, я завещаю...

— Формулирует свои условия, — сказал Карела.

— Остаток его имущества.

— Миллион долларов, не об этом ли она говорила?

...завещаю в равных частях в денежном эквиваленте моим дочерям, которые переживут меня...

— Именно так она нам и сказала.

...или, если какая-либо из моих дочерей умрет раньше меня...

— А вот и мотив для убийства Джойс...

...тогда я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество оставшейся в живых дочери".

— Убить Джойс — и тогда Мелисса получит все, — сказал Карелла.

— Любовь или деньги, — вздохнул Мейер. — Так будет всегда.

В завещании было еще много всего.

Но они уже узнали то, что им было нужно. И телефон зазвонил снова. В комнате не было окон.

Только сейчас Эйлин это заметила.

Не было и часов.

«Как в Лас-Вегасе», — подумала она.

— Что-нибудь случилось? — спросила Карин.

— Нет.

— А ты улыбаешься.

— Это я своим мыслям, — сказал Эйлин.

— Поделись со мной.

— Нет, все в порядке.

У нее на руке были электронные часы. Тишины комнаты они не нарушают тиканьем. Интересно, сколько времени осталось? Интересно, какого черта она вообще здесь делает.

— Давай поиграем в слова, — предложила Карин.

— Зачем?

— Знаешь, свободные ассоциации помогают расслабиться.

— Я расслаблена.

— Это как игра в снежки. Карикатуристы часто используют такую идею.

— Полицейские тоже, — добавила Эйлин.

— Да?

— В дежурной комнате. У тебя возникает какая-то мысль, и ты разрабатываешь ее варианты, — объяснила она, подозревая, что Карин все это знает не хуже нее. Если так, то зачем изображать удивление? Ей хотелось бы верить Карин. Но она не верила. Не могла избавиться от ощущения, что Эйлин Берк для Карин Левкович — всего лишь препарат на стеклянной пластинке.

— Хочешь попробовать?

— У нас осталось не так много времени, верно?

Она надеялась на это. Не хотела глядеть на часы.

— Двадцать минут точно есть, — сказал Карин.

Боже, так долго?

— Я назову тебе слово, и ты скажешь мне другое слово, которое первым придет тебе в голову, о'кей?

— Знаешь, — сказала Эйлин, — мне в самом деле не хочется ни во что играть. Я взрослая женщина.

— Да, я тоже.

— Так почему бы нам не оставить это?

— Мы можем прекратить вообще всю фигню.

Эйлин посмотрела на нее.

— Я думаю, мы только зря отнимаем друг у друга время, — безапелляционно заявила Карин. — Тебе нечего сказать мне, а если ты ничего не говоришь, то мне нечем тебе помочь. Так что, может быть, нам лучше...

— Единственная помощь, которая мне нужна...

— Да, я знаю. Совет, как уйти из полиции.

— Да.

— Вот я и не думаю, что смогу тебе в этом помочь.

— Почему же?

— Потому что я не думаю, что ты и в самом деле этого хочешь.

— Тогда скажи мне, какого черта я здесь делаю?

— Это ты скажи мне.

Эйлин сложила руки на груди.

— Ну вот, опять эта поза, — сказала Карин. — Слушай, я в самом деле не понимаю, почему ты обратилась ко мне?

— Я тебе уже рассказывала. Сэм Гроссман пред...

— Да, а ты посчитала, что это хорошая мысль. Но вот ты здесь, и тебе нечего мне сказать. Так давай закончим с этой бодягой, ладно?

— Сейчас?

— Да. Если позднее у тебя что-нибудь изменится...

— Плохо, что я не могу решиться прямо сейчас, а?

— Что ты имеешь в виду?

— Отставку. Если уходишь из полиции, то это навсегда.

— Почему ты так говоришь?

— Какое это имеет значение?

— Я в самом деле не понимаю, почему ты чувствуешь...

— Ты что, никогда не говорила с копами? Чем ты тут вообще занимаешься? С архитекторами работаешь? Или с банкирами? Я хочу сказать, разрази тебя Господь, ты что, не знаешь, как думают копы?

— А как они думают, Эйлин? Расскажи мне.

— Если я сейчас уйду... — Она опустила голову.

— Да?

— Не имеет значения, черт с ним.

— О'кей, — сказала Карин, посмотрев на часы. — У нас еще пятнадцать минут. Какие фильмы ты смотрела в последнее время? — Мне не нравится то, что тебе приходится объяснять самые простые вещи, трах-тарарах!

— Какие?

— То, что будут все про меня думать, если я уйду!

— А что все будут думать?

— И почему невозможно...

— Так что же они будут думать, Эйлин?

— Что я испугалась, мать твою так!

— Ты испугалась?

— А разве я тебе этого не говорила? А как бы тебе понравилось, если бы тебя оттрахали?

— Мне бы это не понравилось.

— Попыталась бы ты объяснить это кому-нибудь.

— Кого ты имеешь в виду?

— Людей, с которыми я работала. Я работала с копами всего этого города.

— С мужчинами?

— И с женщинами тоже.

— Ну уж женщины точно поймут, почему ты боишься снова быть изнасилованной.

— Некоторые из них могут не понять. Есть такой вид женщин-копов, которые хуже любого мужика.

— Но большинство женщин тебя поймет, не так ли?

— Я думаю, да. Ну, Энни уж точно. Энни Роулс. Она поймет.

— Она работает в отделе по борьбе с изнасилованиями, так?

— Да, там. Она просто прелесть.

— Так кто, ты думаешь, тебя не поймет? Мужчины?

— Я никогда не слышала об изнасилованных мужчинах, а ты? Кроме как в тюрьме. Но ведь большинство копов не сидело в тюрьме.

— Значит, ты беспокоишься о копах? О мужчинах-копах. Ты думаешь, что они тебя не поймут, правильно?

— Тебе бы следовало поработать с некоторыми из этих парней, — сказала Эйлин.

— Но ты в любом случае с ними не будешь больше работать, если уйдешь из полиции.

— Ну да, а они будут трепать по всему городу, что я испугалась.

— Это для тебя так важно? — Я хороший полицейский, — сказала Эйлин, — точнее, была им.

— Ты еще не ушла из полиции. Значит, ты все еще полицейский.

— Да, но уже не хороший.

— Тебе это кто-нибудь говорил?

— Не в лицо.

— Ты думаешь, что об этом говорят у тебя за спиной?

— А кого это волнует?

— Ну, тебя это волнует, разве нет?

— Может, они думают, что я испугалась, так вот, они ошибаются.

— Но ведь ты испугалась. Ты сама сказала мне, что испугалась.

— Я сама знаю, что испугалась.

— Так что тут такого?

— Я — полицейский.

— А ты думаешь, полицейские не боятся?

— Не до такой степени, как я.

— А как ты испугалась, Эйлин, ты можешь мне это рассказать?

Она надолго замолчала. Потом произнесла:

— Мне снятся кошмары, каждую ночь.

— Про изнасилование?

— Да. Как я отдала ему мое оружие. Он приставил мне нож к горлу, и я отдала ему свою пушку. Обе пушки. Свой тридцать восьмой и маленький запасной. Браунинг. Я ему их отдала.

— Так было на самом деле?

— Да. Но он все равно изнасиловал меня. Я думала...

— Да?

— Я не знаю, что я думала. Я решила, что... что если я... если я буду слушаться его, тогда он... он не зарежет меня... не изнасилует. Но он сделал это.

— Ударил тебя. И изнасиловал.

— Черт, оказаться такой беспомощной дурой! — сказала Эйлин. — Полицейский, называется!

— Ты помнишь, как он выглядел?

— Было темно.

— Но ты его видела, правда?

— И шел дождь. — Но как он все-таки выглядел?

— Я не помню. Он схватил меня сзади.

— Но потом, когда он...

— Я не помню.

— Ты его видела после той ночи?

— Да.

— Когда?

— На суде.

— Как его имя?

— Артур Хейнс. Энни вела это дело.

— Ты опознала его на суде?

— Да...

— Хорошо, как он выглядел?

— Когда он мне снится, у него нет лица.

— Но когда он тебя насиловал, у него было лицо.

— Да.

— И на суде у него было лицо.

— Да.

— Которое ты опознала.

— Да.

— Так как же он выглядел, Эйлин?

— Высокий — метр восемьдесят три, килограммов семьдесят пять. Каштановые волосы и голубые глаза.

— Возраст?

— Тридцать четыре.

— А сколько было лет человеку, которого ты убила?

— Что?

— Сколько лет было?..

— А он-то тут при чем? Он мне по ночам не снится.

— Ты помнишь, сколько лет ему было?

— Да.

— Тогда скажи мне.

— Тридцать с копейками.

— А как он выглядел?

— Я уже сказала тебе. Когда приходила сюда во второй раз. Мы же обо всем этом уже говорили.

— Расскажи мне еще раз.

— Светловолосый, — вздохнув, сказала Эйлин. — Сто девяносто один сантиметр, больше девяноста килограммов. Темные очки. Татуировка в виде сердечка без надписи в нем. — Какого цвета были его глаза?

— Голубые.

— Как у насильника.

— Глаза — да.

— Габариты тоже.

— Ну, Бобби был выше и тяжелее.

— Они оба были крупными мужчинами.

— Да.

— Ты сказала, что оказалась с ним одна в комнате...

— Да, с Бобби.

— Потому что потеряла свое сопровождение. Между прочим, почему ты всегда думаешь о нем как о Бобби?

— Думаю и все. Он сам так назвался. Бобби.

— Ну-ну.

— А что тут такого? В том, что я называю его Бобби?

— Нет, нет. Расскажи мне, как ты потеряла прикрытие.

— По-моему, я уже рассказывала.

— Нет, не рассказывала. Сколько их было?

— Двое. Энни и... Ну, Энни Роулс, я говорила.

— Да.

— ...и парень из Семьдесят второго участка, с Калмз-Пойнт. Майк Шеноган. Здоровый такой ирландец. Хороший полицейский.

— Как ты их потеряла?

— Берт вбил себе в голову, что мне нужна помощь. Поэтому он поехал в зону...

— Берт Клинг.

— Ага. Я встречаюсь с ним время от времени. Я сказала ему, чтобы он не приходил туда, но он все равно пришел. И... он блондин, ты знаешь. Я говорила, что он блондин? Там заварушка на улице получилась, Шеноган увидел Берта и подумал, что это тот самый парень, которого мы ищем, потому что Бобби тоже блондин и тоже здоровенный. Поэтому Шеноган попер на него — это была та еще сценка — и пока до него дошло, что Берт тоже на работе, мы с Бобби уже ушли.

— Ушли?

— Завернули за угол. Пошли в номер.

— И никто из них этого не видел?

— Нет.

— Тогда ты в самом деле потеряла их. Я хочу сказать, на время.

— Да.

— Потому что Берт влез не в свое дело.

— Это была не его ошибка.

— А чья это была ошибка?

— Шеногана.

— Почему?

— Потому что он решил, что Берт — подозреваемый.

— Не зная, что Берт — полицейский.

— Правильно.

— Но если бы Берта там не было...

— Но он был там.

— Но если бы его там не было...

— Что об этом сейчас говорить. Он там был.

— Эйлин, если бы его там не было, случилась бы тогда эта путаница на улице?

— Конечно, нет.

— Ты не потеряла бы тогда свое прикрытие.

— Возможно.

— Как ты думаешь, они бы помогли тебе в этой ситуации с Бобби?

— Кто?

— Твои сопровождающие.

— Думаю, да, если бы успели вовремя.

— Ты сказала, что они оба — хорошие полицейские...

— О, конечно.

— ...и, без сомнения, они знали свое дело.

— Я бы доверила свою жизнь любому из них. В общем-то, именно так я и поступила тогда. Решила, что когда понадобится, они придут на помощь.

— Но они не пришли на помощь, когда тебе понадобилось!

— Да, но это не их вина.

— А чья это вина?

— Ничья. Просто одна из идиотских накладок, которые все время случаются.

— Эйлин, если бы такого не случилось — если бы не было путаницы, если бы ты не потеряла Шеногана и Энни — как ты думаешь, тебе пришлось бы стрелять в Бобби?

— Я не знаю.

— Ну, хорошо, подумай над ответом.

— Как я могу... — Если бы они шли поодаль...

— Да, но... они не шли поодаль.

— Если бы они были рядом с тобой...

— Но послушай...

— ...если бы они видели, куда Бобби повел тебя...

— Слушай, сейчас нет смысла рыдать по поводу...

— ...и если бы они вовремя пришли к тебе на помощь, пришлось бы тебе стрелять в Бобби Уилсона?

— Один черт, я бы его и так пристрелила, — сказала Эйлин.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Парня с ножом? Который полез на меня с ножом? Конечно, я бы пристрелила сукиного сына! Меня уже однажды ткнули ножом, спасибо большое, я и не собиралась...

Эйлин внезапно замолчала.

— Да? — спросила Карин.

Эйлин молчала несколько секунд. Потом она сказала:

— Я и не собиралась оставлять его в живых. Если ты этого от меня добиваешься.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я застрелила Бобби, я... застрелила его не потому, что... Я хочу сказать, изнасилование было ни при чем.

— О'кей.

— Ни при чем, и все. На самом деле... Ну, я уже говорила тебе.

— Что говорила?

— Он мне начал нравиться. Он был очень привлекательным.

— Бобби.

— Да.

— Но ты его убила.

— Да. Ты сама это знаешь, именно поэтому я здесь.

— Хорошо, скажи мне, почему ты здесь?

— Я уже говорила тебе это, и я не понимаю, почему должна повторять по сто раз?

— А что ты мне говорила?

— Я хочу уйти из полиции, потому что я боюсь...

— Да, теперь я вспомнила. Ты боишься...

— Я боюсь, что остервенею и продырявлю кого-нибудь еще.

— Остервенеешь?

— О Боже, если кто-то лезет на тебя с ножом...

— Но я думала, что он начал тебе нравиться. Бобби. — Этот мужик уже убил трех женщин! И был готов прикончить меня! Если ты думаешь, что это не прибавляет адреналина в крови...

— Уверена, что так и есть. Но ты говоришь, это тебя взбесило.

— Да, — она мгновение поколебалась и сказала: — Я разрядила в него весь барабан.

— Ну-ну.

— Шесть патронов.

— Ну-ну.

— Это здоровая пушка. «Смит-и-вессон», сорок четыре.

— Ну-ну.

— Я бы это снова сделала. Запросто.

— Вот все, чего ты боишься. Вот почему ты хочешь уйти из полиции. Потому что однажды ты можешь слететь с резьбы и...

— У него был нож!

— Ты разозлилась из-за ножа?

— Я там была одна! Я потеряла моих... Ты же слышала, я сказала Берту не соваться туда. Я сказала ему, что прекрасно сама со всем справлюсь. Что у меня в прикрытии два человека, которые отлично знают свое дело, и мне ничья помощь не нужна. Но он все равно туда полез.

— И потому ты потеряла свое прикрытие.

— Но ведь это же все из-за него, разве не так? Не я же их потеряла! И Шеноган только выполнил свою работу. Это Берт сунул свой нос куда не надо и устроил всю эту заваруху. Потому что он думал, я уже ни на что не гожусь. Не могу сама о себе позаботиться. Не могу делать свою работу. Когда потом мне стало понятно, что тогда произошло на улице, я была готова убить его...

— Значит, ты разозлилась и на него тоже, — сказала Карин.

— Да, позже.

— Да. Когда поняла, что если бы он не вмешался...

— Я бы не осталась там одна с Бобби.

В комнате воцарилось молчание.

Карин посмотрела на часы.

Их время истекло.

— Но ты сказала мне, что снова бы убила Бобби, — произнесла она.

— Я до этого никого не убивала, — сказала Эйлин. — Ты знаешь... мой отец и мой дядя Мэтт... их обоих убили на работе... — Я не знала этого.

— Ну, да. И... я всегда думала, что я... если когда-нибудь поймаю этого парня с красным платком на лице, я... Я всажу ему пулю в глаз. Но за то, что он сделал... ты знаешь... когда я... третий выстрел отбросил его, Бобби упал на постель, он точно уже был мертв. Но я... я разрядила в него остаток... еще три пули в... ему в спину... и тогда я бросила револьвер и начала плакать.

Карин посмотрела на нее.

"Ты все еще плачешь", — подумала она.

— У нас кончилось время, — произнесла она вслух.

Эйлин кивнула.

Карин встала из-за стола.

— Впереди много работы, — сказала она.

Эйлин все еще сидела, глядя на свои руки. Она опустила голову и положила руки на колени. Не поднимая глаз, она спросила:

— Наверно, я ненавижу его?

— Это которого? — улыбнулась Карин.

— Берта.

— Мы еще поговорим об этом, о'кей? — сказала Карин. — Увидимся в четверг?

Эйлин встала.

Она посмотрела прямо в глаза Карин.

Несколько секунд Эйлин стояла молча. И потом сказала:

— Да.

Это было начало.

Примечания

1

Мобиль — конструкция из железа и проволоки с движущимися частями.

2

Разновидность наркотиков.

3

Доброй ночи (исп.).

4

Purchase — покупка (англ.) (примеч. перев.).