Посвящается Марджи и Фреду

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АНДЖЕЛА КАРЕЛЛА – прелестная невеста, которая, возможно, танцевала бы не столь весело и беззаботно, знай она, что кто-то хочет сделать ее вдовой в день свадьбы.

ТОММИ ДЖОРДАНО – застенчивый жених, находящийся во власти предсвадебного волнения, пока присланная ему в дар неизвестным самка ядовитого черного паука не сплела в его душе липкую паутину подозрений.

ДЕТЕКТИВ СТИВ КАРЕЛЛА – брат Анджелы, гордость восемьдесят седьмого полицейского участка, всегда ненавидел преступления, но теперь он был особенно взбешен: под угрозой было счастье его сестры и ее избранника Томми в самый день их венчания.

ТЕДДИ КАРЕЛЛА – темноволосая красавица, жена Стива, была глухонемой, но интуитивно и она почувствовала, что новобрачным угрожает опасность.

МАРТИ СОКОЛИН – озлобленный ветеран войны в Корее, полон маниакальной решимости осуществить задуманное даже в том случае, если его единственной наградой за это будет камера смертников.

ДЕТЕКТИВ МЕЙЕР МЕЙЕР – полицейский, который претерпел за свою жизнь множество насмешек из-за своих имени и фамилии, больше похожих на дурацкое прозвище, но еще не настолько очерствел к людям, чтобы не отозваться на просьбу друга о помощи.

ДЕТЕКТИВ БОБ О'БРАЙЕН – полицейский, с которым боялись дежурить все его коллеги из-за того, что он без всякой на то своей вины то и дело попадал в перестрелки и, защищаясь, вынужден был убить уже семь человек, всей душой молился о том, чтобы не добавить к этому списку восьмое имя и тем самым еще больше не отяготить свою и без того терзаемую угрызениями совесть.

ДЕТЕКТИВ КОТТОН ХЕЙЗ – самый красивый мужчина в восемьдесят седьмом участке, прибыл на свадьбу инкогнито в качестве телохранителя, но оказался вынужденным вступить в схватку с блондинкой, обладавшей такой потрясающей фигурой, соблазнительнее которой он никогда не встречал.

КРИСТИН МАКСУЭЛЛ – кокетливая, веселая вдова, предвкушавшая, что прогулка по саду с пылким поклонником закончится страстным поцелуем, но расчетам ее не суждено было сбыться.

ДЖОЗЕФ БИРНБАУМ – добрый друг и сосед Антонио Кареллы, беспечно подогревавший свои чувства шампанским до тех пор, пока их разом не остудили.

БЕН ДАРСИ – бывший поклонник невесты, живший по соседству и знавший ее с детских лет, отчаянно пытался разжечь в ней воображаемое пламя прежней страсти, но явно использовал не тот вид топлива.

СЭМ ДЖОУНЗ – дружка жениха и единственный наследник его имущества по завещанию, весьма подозрительно и с выгодой для себя исчезнувший как раз тогда, когда начались неприятности.

УНА БЛЕЙК – блондинка, которая одним видом своей роскошной фигуры была способна свести с ума любого мужчину; на тот же случай, когда это не срабатывало, у нее всегда оставался в запасе еще и сокрушительный удар левой.

Глава 1

Стив Карелла зажмурился от яркого солнца, разбудившего его ранним воскресным утром, чертыхнулся, – он не закрыл с вечера жалюзи, – и перевернулся на левый бок. Но солнечные лучи неумолимо следовали за ним, расчерчивая решеткой черных и золотистых полос белую простыню. «Прямо как камера предварительного заключения в восемьдесят седьмом участке, – подумал он. – Бог ты мой, не постель, а тюрьма. Но нет, это не честно, – сказал он себе. – И потом, это скоро кончится. Ну, Тедди, давай же, черт возьми, торопись».

Он приподнялся на локте и посмотрел на спящую жену. «Тедди, Теодора, – подумал он с нежностью. – А ведь я всегда называл тебя малышка Теодора. Как ты переменилась, моя любимая». Он изучал ее лицо, обрамленное короткими черными прядями, беззаботно разметавшимися по белоснежной подушке. Глаза, оттененные густыми, длинными черными ресницами, были закрыты. На полных губах сквозила еле заметная улыбка. Линия, очерчивавшая шею и переходившая в грудь, прикрытую простыней, была безупречна – и только потом начиналась гора. "Правда, дорогая, ты действительно стала похожа на гору. Просто поразительно, как ты напоминаешь гору. Очень красивую гору, разумеется, но все же – гору. Как бы я хотел быть альпинистом. Я бы хотел, милая, ох, как бы я хотел быть к тебе поближе! Сколько уже прошло? А ну кончай, Стив. Кончай это, потому что такие бредовые мечтания еще никому не приносили ни малейшего облегчения. А уж тебе и тем более, Стив Карелла, всем известный евнух.

Так, – размышлял он, – ребенок должен родиться в конце месяца. Боже мой, да ведь это на следующей неделе! Неужели уже конец июня? Ну и ну, как летит время, когда в постели нечем заняться, кроме сна. Интересно, кто родится.

Мальчик? Впрочем, девочка – тоже неплохо, но уж папаша тогда, конечно, поднимет крик; он, наверное, решит, что это позор для всей Италии, если у его единственного сына Стива родится первенец – девочка. Как мы хотели их назвать?

Если будет мальчик, то Марк, а девочку – Эйприл. Папаша, конечно, из-за имен тоже раскричится; он, наверное, уже заготовил что-нибудь вроде Рудольфе или Серафины. Стефано Луиджи Карелла – это я и премного тебе благодарен за это, папуля.

Сегодня свадьба, – вспомнил он вдруг, – ну и хорош же я, старший братец, просто последний эгоист, только о себе и думаю, хотя моя младшая сестренка должна вот-вот сделать решающий шаг. Впрочем, если я хоть чуть-чуть знаю Анджелу, она сегодня тоже вряд ли о чем-нибудь другом думает, кроме своего либидо, так что мы квиты".

Телефон дал о себе знать так неожиданно, что в первое мгновение Стив даже вздрогнул и испуганно оглянулся на Тедди – не проснулась ли она, но тут же опомнился: ведь жена была глухонемой, и этот недостаток, к счастью, защищал ее от таких докучливых благ цивилизации, как телефонный звонок ранним утром.

– Иду-иду, – сказал он продолжавшему трезвонить аппарату и рывком сбросил с кровати длинные ноги.

Он был высокого роста и сложен прекрасно: широкий в плечах, с узкими бедрами. Сейчас он был обнажен до пояса, пижамные брюки тесно облегали гладкий твердый живот. С небрежной грацией атлета, легко ступая босыми ногами, он подошел к телефону и снял трубку, втайне надеясь, что звонят не из участка; с его матерью будет истерика, если он не придет на свадьбу.

– Алло, – сказал он.

– Стив?

– Да. Кто это?

– Это Томми. Я не разбудил тебя?

– Нет, нет, я уже не спал. – Он помолчал. – Ну и как чувствует себя жених в день свадьбы?

– Я... Стив, меня кое-что тревожит.

– Хо-хо, – сказал Карелла. – Уж не собираешься ли ты сбежать из-под венца и оставить мою сестричку с носом?

– Нет-нет, что ты, Стив, ты не мог бы ко мне приехать?

– Ты имеешь в виду заехать за тобой перед церковью?

– Нет, я имею в виду сейчас.

– Сейчас? – Карелла помолчал. На лбу его прорезалась вертикальная морщина. За годы службы в полицейском управлении он слышал встревоженные голоса по телефону много раз. И поначалу он приписал некоторые странные интонации голоса Томми вполне понятному волнению жениха перед свадьбой, но теперь он подумал, что здесь было нечто еще.

– Что такое? – спросил он. – Что произошло?

– Я... я не хочу говорить об том по телефону. Ты можешь приехать?

– Я выезжаю. Только оденусь.

– Спасибо, Стив.

Карелла положил трубку и с минуту в задумчивости смотрел на нее. Потом повернулся и пошел в ванную. Вернувшись в спальню, он закрыл жалюзи, чтобы солнечный свет не беспокоил Тедди, оделся, написал ей записку и положил на постель, прислонив ее к своей подушке. Потом с истосковавшейся нежностью осторожно погладил жену по груди, вздохнул и вышел. Она так и не проснулась, когда он осторожно прикрыл за собой дверь квартиры.

Томми Джордано жил один в собственном доме в пригороде Риверхед, менее чем в трех милях от дома Кареллы. Он был ветераном корейской войны, с которым судьба сыграла мрачную шутку, когда он был за границей. В те годы, когда каждая американская семья, у которой кто-либо из родственников служил в армии, с тревогой думала об утопавших в дорожной грязи и гибнувших под вражескими пулями солдатах, а каждый воин, оставивший дома близких, с напряжением ожидал атак корейской кавалерии, сопровождавшихся оглушительным грохотом барабанов и пронзительным ревом труб, вряд ли кому-то из них пришло бы в голову, что обычная, повседневная жизнь в Соединенных Штатах тоже таит в себе смертельную опасность. Томми пришлось узнать об этом с потрясшей его внезапностью.

Как-то в холодный, дождливый день его вызвали к капитану. Когда он вошел в заляпанную грязью командирскую палатку, капиган сообщил ему, так мягко, как только мог, что его родители погибли в автомобильной катастрофе и поэтому его отправляют самолетом в Америку, чтобы он успел на похороны.

Томми был единственным ребенком в семье. Он прилетел домой только для того, чтобы увидеть, как земля приняла тела двух самых дорогих его сердцу людей.

Потом его армейским самолетом отправили обратно в Корею. Он оставался угрюмым и замкнутым до конца войны. Когда его наконец демобилизовали, он вернулся в дом, унаследованный им от родителей. Его единственным другом был парнишка, которого он знал с детства. А потом... а потом он встретил Анджелу.

Однажды вечером, обнимая на прощание Анджелу, он вдруг горько разрыдался, дав волю безудержным слезам, которые душил в себе столько лет. После этого он снова стал самим собой. Теперь он был прежним Томми Джордано, обаятельным двадцатнсемилетним парнем со славной мордашкой и обезоруживающей улыбкой.

Он открыл дверь в тот же миг, как Карелла позвонил, словно все это время стоял за дверью, ожидая звонка.

– Вот здорово, Стив, – обрадовался он. – Как я рад, что ты пришел.

Заходи. Хочешь выпить чего-нибудь?

– В девять утра? – спросил Карелла.

– А что, только девять? Фу-ты, я, наверное, вытащил тебя из постели. Извини, Стив. Я бы не хотел доставлять тебе хлопоты, да вот пришлось... Повезло тебе с родственничком.

– Зачем ты звонил, Томми?

– Садись, Стив. Будешь кофе? Ты завтракал?

– Ну что ж, кофе могу выпить.

– Отлично. Я приготовлю тосты. Знаешь, мне чертовски жаль, что я тебя разбудил. Сам провертелся всю ночь с боку на бок, и, по-моему, до меня просто не дошли, что еще так рано. Черт подери, все эти женитьбы – гиблое дело. По мне так, клянусь Богом, лучше минометный обстрел.

– Ты звонил, чтобы сказать это?

– Нет. Тут другое дело. По правде говоря, Стив, мне что-то тревожно. Не за себя, а за Анджелу. Я хочу сказать, что не могу понять, в чем тут дело.

– Какое дело?

– Ну, я тебе начал говорить... Слушай, давай пройдем в кухню, чтобы я мог приготовить кофе. Ты не против?

– Разумеется.

Они прошли в кухню. Карелла сел за стол и закурил сигарету. Томми засыпал порцию кофе в кофейник.

– Я не мог уснуть всю ночь, – начал Томми. – Все думал о нашем медовом месяце, как мы останемся одни. Что, черт возьми, я делаю, Стив? Я хочу сказать, я знаю, что она твоя сестра и все такое, но что же я делаю? Как я начинаю? Я люблю эту девушку. И понимаешь, я не хочу причинить ей неприятности или что-нибудь в этом роде.

– Ты и не причинишь. Просто расслабься, Томми. Просто помни о том, что ты любишь ее, что ты женишься на ней и что вы будете вместе до конца жизни.

– Черт, сказать тебе правду, Стив, меня это даже пугает.

– А ты не поддавайся. – Карелла помолчал. – У Адама и Евы не было никаких письменных инструкций, Томми. И как видишь, они без них обошлись.

– Ну да, хотелось бы надеяться. Конечно, я надеюсь, что так и будет. Но просто я не знаю, как, черт возьми, ей объяснить, что я чувствую. – Его лицо исказилось от боли, и Карелле на какой-то миг стало смешно.

– Может быть, тебе и не придется ничего объяснять, – сказал он. – Может, она сама обо всем догадается.

– Господи, хоть бы так оно и было. – Томми поставил кофе на плиту и затем вложил два ломтика хлеба в тостер. – В общем, спасибо, Стив, но я тебя позвал не за этим. Тут есть еще одно дело.

– Какое?

– Я говорил тебе, что не мог уснуть всю ночь. Ну, встал, думаю, несколько рановато и пошел забрать молоко. Его оставляют прямо у дверей. Вначале, когда я вернулся из армии, я сам ходил за ним в магазин каждое утро, но теперь мне его доставляют на дом. Это немножко дороже, но...

– Короче, Томми.

– Ага. Ну, я наклонился за молоком и тут заметил коробочку. Она лежала прямо у двери. Маленькая. Совсем крошечная. Вроде таких, в которых присылают кольца, понимаешь? Ну, я поднял ее и увидел записку.

– Что говорилось в записке? – спросил Карелла.

– Я покажу ее тебе. Я занес молоко и пошел с коробочкой в спальню. Она была очень красиво упакована, Стив: шикарная бумага, большой бант, и в бант вставлена записка. Я понятия не имел, кто мог прислать ее. Я подумал, может, это шутка. Ну, кто-нибудь из ребят, понимаешь?

– Ты открыл ее?

– Да.

– Что в ней было?

– Сейчас сам увидишь, Стив.

Томми прошел куда-то в глубину дома. Издалека до Кареллы донесся звук выдвигаемого ящика.

– Вот она, – сказал Томми, вернувшись на кухню и протягивая Карелле маленькую прямоугольную карточку, на которой от руки было написано: «Для жениха!»

Карелла внимательно осмотрел ее.

– А коробка? – спросил он.

– Вот, – Томми протянул ему небольшую коробочку.

Карелла осторожно приоткрыл ее и тут же с отвращением захлопнул.

В углу коробки, сжавшись, сидел черный, так называемый вдовий, паук.

Глава 2

С тем же брезгливым отвращением, которое возникло на его лице при виде паука, Карелла торопливо поставил коробку на кухонный стол подальше от себя.

– Да, – произнес Томми, – Вот то же самое и я почувствовал, когда его увидел.

– Ты мог хотя бы предупредить меня, что в коробке, – укоризненно сказал Карелла, начиная думать, что у его будущего зятя обнаруживаются садистские наклонности.

Он всю жизнь терпеть не мог пауков. Во время войны, когда его часть размещалась на одном из тихоокеанских островов, он сражался с кишевшими в джунглях паукообразными так же яростно, как с японцами.

– Так ты думаешь, что это кто-то из ребят сыграл с тобой шутку? скептически спросил Карелла.

– Я так думал, пока не открыл коробку. А теперь и не знаю, что думать. Надо иметь довольно странное чувство юмора, чтобы подарить кому-нибудь черного вдовьего паука. Господи Боже мой, да любого паука!

– Ну, где твой кофе?

– Сейчас будет.

– Теперь мне действительно не обойтись без чашки кофе. Пауки на меня действуют своеобразно: у меня от них пересыхает во рту и все тело начинает чесаться.

– У меня только чешется, – сказал Томми. – Когда я проходил строевую в Техасе, нам приходилось каждое утро вытряхивать ботинки, перед тем как надеть их, чтобы убедиться, что в них не заползла какая-нибудь нечисть.

– Перестань! – взмолился Карелла.

– Ага, у тебя от этого мурашки, да?

– У тебя есть кто-нибудь из друзей с... необычным чувством юмора?

Он с трудом проглотил комок в горле. Казалось, во рту у него совсем нет слюны.

– Ну, знаю кое-кого со бзиком, – сказал Томми, – но тебе не кажется, что это немножко не в ту степь? Я имею в виду, что это слегка перебор.

– Перебор, – задумчиво произнес Карелла. – Как там кофе?

– Еще минуту.

– Конечно, это может оказаться шуткой, кто знает, – продолжал Карелла. – Такой диковатой свадебной шуткой. В конце концов, паук – это классический символ.

– Чего?

– Влагалища, – сказал Карелла.

Томми покраснел. Пунцовая краска, начиная от шеи, быстро разлилась по его лицу. Если бы Карелла не видел этого собственными глазами, он бы ни за что не поверил, что взрослый мужчина может так краснеть. Он попытался сгладить неловкость.

– А может быть, это убогий каламбур по поводу женитьбы вообще. Ну, ты понимаешь. Считается, что черная паучиха съедает своего супруга.

Томми снова покраснел, и Карелла понял, что с новоиспеченным женихом трудно найти безопасную тему для разговора. Кроме того, у него чесалось тело. И в горле все пересохло. И никакому будущему зятю никто, черт возьми, не давал права приставать к человеку с пауками ранним утром, особенно в воскресенье.

– Ну и конечно, – продолжал Карелла, – при желании можно сделать и еще более мрачные предположения.

– Угу, – пробормотал Томми. Он снял кофейник с плиты и разлил кофе по чашкам. – Шутки шутками, но, положим, я сунулся бы туда и эта тварь укусила меня? Ведь «черная вдова» ядовита.

– А положим, я сунулся бы туда? – спросил Карелла.

– Я бы не дал тебе, не беспокойся. Но я-то открывал ее, когда тут никого не было. Она вполне могла меня укусить.

– Не думаю, чтобы ты от этого умер.

– Да, но скрутить меня могло бы здорово.

– Может быть, кто-то хочет, чтобы ты не попал на собственную свадьбу? – предположил Карелла.

– Я уже думал об этом. И я еще кое о чем подумал.

– О чем же?

– Для чего нужно посылать «черную вдову»? Вдову, ты улавливаешь? Это все равно что... ну... сказать, что Анджела в один и тот же день может оказаться и невестой и вдовой.

– Ты рассуждаешь, как человек, у которого много врагов, Томми.

– Нет. Но я подумал, может, это намек.

– Предупреждение, ты хочешь сказать.

– Да. И я все ломал себе голову с той минуты, как получил эту коробку: кто бы... кто бы мог желать моей смерти?

– Ну и на ком же ты остановился?

– Всего на одном парне, да и тот находится сейчас за три тысячи миль отсюда.

– Кто это?

– Мы вместе служили. Он сказал, что из-за меня застрелили его дружка. Но я не был виноват, Стив. Мы были с его другом в карауле, и тут начал стрелять снайпер. Я, как только услышал выстрел, сразу же пригнулся, а этого парня зацепило. Ну и его дружок сказал, что это из-за меня. Мол, я должен был заорать, что стреляют. А когда я, черт возьми, мог успеть заорать? Я же не знал об этом, пока не услышал выстрел. Ну а потом было уже поздно.

– Этого парня убило?

Томми заколебался.

– Да, – выговорил он наконец.

– И его дружок угрожал тебе?

– Он сказал, что когда-нибудь убьет меня.

– Что было после этого?

– Его отправили домой. Он то ли обморозился, то ли еще что-то, я не знаю. Он живет в Калифорнии.

– После этого он как-нибудь давал о себе знать?

– Нет.

– Он был похож на человека, который способен прислать паука?

– Я не очень-то хорошо его знал. Судя по тому, что я о нем знаю, он был похож на человека, который ест пауков на завтрак.

Карелла чуть не подавился своим кофе. Он поставил чашку и сказал:

– Томми, я хочу дать тебе один совет. Анджела очень чувствительная девушка. Я думаю, что это у нас семейное. И если только ты сам не стремишься поскорее развестись, я бы не стал обсуждать с ней никаких мохнатых, ползающих или...

– Извини, Стив, – сказал Томми.

– О'кей. Как звали этого парня, который угрожал тебе?

– Соколин. Марти Соколин.

– У тебя есть его фотография?

– Нет. На что мне сдалась его фотография?

– Вы служили в одной роте?

– Да.

– У тебя нет такого группового фото всей роты, где каждый улыбается, а в душе думает, как бы смыться из армии?

– Нет.

– Ты можешь описать его?

– Такой здоровенный детина с накачанными мускулами и сломанным носом, как у боксера. Черные волосы, очень темные глаза. Небольшой шрам возле правого глаза. Всегда с сигарой во рту.

– Думаешь, у полиции что-нибудь за ним числится?

– Не знаю.

– Ну, это мы проверим. – Карелла минуту размышлял. – Но вообще-то не очень похоже, что это он. Я хочу сказать: откуда бы ему стало известно, что у тебя сегодня свадьба? – Он пожал плечами. – Черт, и все же это может оказаться просто шуткой какого-нибудь типа с извращенным чувством юмора.

– Скорее всего, – сказал Томми, но уверенности в его голосе не было.

– Где у тебя телефон?

– В спальне.

Карелла направился было к выходу из кухни, но у двери приостановился.

– Томми, ты не будешь против, если к тебе на свадьбу придет еще несколько лишних гостей? – спросил он.

– Нет. А что?

– Ну, если это все-таки окажется не шуткой, мы ведь не захотим, чтобы что-нибудь стряслось с женихом, не так ли? – Он усмехнулся:

– Когда получаешь в родственники полицейского, то преимущество заключается в том, что он может достать телохранителей в любой момент, когда это нужно. Даже в воскресенье.

В полицейском ведомстве воскресенье само по себе еще не гарантирует отдых. Воскресенье в полицейском участке – такой же рабочий день, как понедельник, вторник ну и все прочие дни недели. И все же, если дежурство выпадет на него, считайте, что вам не повезло. Ни к комиссару, ни к капеллану, на к мэру вас не вызовут, остается только идти в дежурку. То же самое и на Рождество. Хотя это, конечно, еще большее невезение, если, разумеется, вам не удастся поменяться с полицейским, который Рождество не празднует.

Словом, жизнь в полицейском ведомстве никогда не сходит с одной и той же, раз и навсегда накатанной колеи.

В воскресное утро двадцать второго июня на приеме жалоб в восемьдесят седьмом участке сидел детектив второго разряда Мейер Мейер. Под его началом была бригада из шести детективов, которая вместе с ним приняла смену в восемь утра и должна была работать до шести вечера. За окном дул легкий ветерок, голубое небо было безоблачно, и сквозь ячеистую решетку в помещение проникал яркий солнечный свет. В такой день, как этот, дежурная комната, обшарпанная от времени, выглядела вполне уютной. Случались дни, когда температура в городе поднималась за девяносто градусов[1], и тогда это помещение напоминало ни больше ни меньше как огромную раскаленную духовку.

Но сегодня все было иначе. Сегодня человек мог сидеть здесь спокойно и не думать о том, что штаны у него ползут вверх от пота. Сегодня человек мог печатать отчеты, или отвечать на звонки, или рыться в картотеке, не рискуя растечься тут же на полу дежурки небольшой бесформенной лужицей.

Мейер Мейер был в прекрасном расположении духа, Попыхивая своей трубкой, он изучал циркуляры «Их разыскивает полиция», разложенные у него на столе, и думал о том, как хорошо жить на белом свете в июне.

Боб О'Брайен, ростом в шесть футов и один дюйм без обуви и весом двести десять фунтов[2], протопал через всю комнату и плюхнулся на стул рядом со столом Мейера. Мейер понял, что это знамение судьбы, потому что если и был на свете полицейский, приносящий несчастье, то им был О'Брайен. С тех самых пор, как много лет назад ему пришлось застрелить местного мясника – человека, которого он знал, еще будучи мальчишкой, – О'Брайен, казалось, постоянно попадал в переделки, где применение оружия было абсолютно необходимым. Он не хотел тогда убивать мясника Эдди. Но Эдди спятил и выбежал из своего магазина совершенно невменяемый, размахивая огромным мясницким ножом над ни в чем не повинной женщиной. О'Брайен пытался его остановить, но это было бесполезно. Эдди сшиб его на тротуар и замахнулся ножом, и тогда О'Брайен, совершенно инстинктивно, выдернул свой служебный револьвер и нажал курок. Он убил Эдди с первого выстрела. И в ту ночь, придя домой, он плакал, как ребенок. С тех пор он убил еще шесть человек. Ни в одной перестрелке он не хотел применять оружие, но обстоятельства складывались таким образом, что вынуждали его. И всякий раз, когда ему приходилось убить человека, он плакал. Не на людях. Он плакал в душе, а такой плач болезненнее всего.

Полицейские из восемьдесят седьмого участка не отличались особым суеверием, но они тем не менее старались избегать идти в наряд с Бобом О'Брайеном. Когда рядом оказывался О'Брайен, дело обязательно кончалось стрельбой. Они не знали почему. Разумеется, это было не по вине Боба. Он всегда самым последним из всех вытаскивал оружие и никогда не делал этого до тех пор, пока это не было абсолютно необходимо. И все же, когда рядом оказывался О'Брайен, можно было почти, не сомневаться, что дело дойдет до стрельбы, а полицейские из восемьдесят седьмого были нормальными людьми и отнюдь не горели желанием лишний раз подставлять себя под пули. Поговаривали, что если даже О'Брайен отправится разгонять шестилеток, играющих в стеклянные шарики, то непременно каким-нибудь чудом один из этих малышей вытащит автомат и начнет разносить все вокруг. Таков уж был Боб О'Брайен. Невезучий полицейский.

Но, разумеется, это было чистым полицейским преувеличением, потому что О'Брайен служил в полиции уже десять лет, четыре года из них – в восемьдесят седьмом участке, и за все это время он застрелил только семь человек. Хотя, если исходить из статистики, это все равно было чуточку многовато.

– Как дела, Мейер? – спросил он.

– О, очень хорошо, – сказал Мейер. – Очень хорошо, спасибо.

– Я тут думал.

– О чем?

– О Мисколо.

Мисколо был полицейским, охранявшим канцелярию, находившуюся тут же, дальше по коридору. По правде говоря, Мейер вообще никогда не думал о нем.

Он и вспоминал-то о Мисколо только тогда, когда встречал его.

– Так что случилось с Мисколо? – спросил он равнодушно.

– Его кофе, – сказал О'Брайен.

– Кофе?

– Он раньше делал замечательный кофе, – сказал О'Брайен с грустью.

– Помню, бывало, придешь, особенно поздно, после засады или чего-нибудь в этом роде, и тебя ждет чашечка кофе, приготовленная Мисколо, и веришь ли, Мейер, после нее человек чувствовал себя как король, настоящий король. У него были и крепость, и вкус, и аромат.

– Ты зря теряешь время в полиции, – сказал Мейер. – Кроме шуток, Боб. Тебе надо быть комментатором на телевидении. Ты мог бы делать такую рекламу кофе, что...

– Перестань, я говорю серьезно.

– Извини. Так что случилось с его кофе?

– Не знаю. Просто он стал не таким, как раньше. Ты знаешь, когда это началось?

– Когда?

– Когда Мисколо ранили. Помнишь ту психопатку, которая влетела сюда с начиненной тринитротолуолом бутылью и выстрелила в Мисколо? Помнишь тот случай?

– Помню, – сказал Мейер. Он очень хорошо это помнил. У него самого остались на теле шрамы в память о тех ударах, которые обрушила на него Вирджиния Додж в октябре прошлого года. – Да, я помню.

– Ну так вот, сразу же, как Мисколо вышел из больницы, с первого же дня, как он приступил к работе, кофе стал паршивым. Теперь скажи: как ты думаешь, Мейер, отчего так произошло?

– Н-да, даже не знаю, Боб.

– Меня эта загадка просто мучает. Человек получает пулю и вдруг перестает варить хороший кофе. Восьмое чудо света, да и только.

– Почему бы тебе не спросить об этом у самого Мисколо?

– Да ты что, как я могу это сделать, Мейер? Он так гордится своим кофе. Могу я его спросить, почему это ни с того ни с сего его кофе стал невкусным? Как я могу это сделать, Мейер?

– Да, наверное, никак.

– И я не могу выйти и купить себе кофе, потому что иначе он обидится. Что я теперь должен делать, Мейер?

– Ей-богу, Боб, не знаю. По-моему, у тебя комплекс. Почему бы тебе не попробовать сублимировать это?

– Чего?

– Почему бы тебе не вызвать кое-кого из свидетелей, видевших то нападение, и не попробовать выжать из них еще что-нибудь?

– Ты думаешь, я тебя разыгрываю, да?

– Разве я это сказал, Боб?

– Я тебя не разыгрываю, Мейер, – покачал головой О'Брайен. – Просто мне хочется выпить кофе, но, когда я подумаю о кофе Мисколо, меня тошнит.

– Выпей в таком случае воды.

– В девять тридцать утра? – О'Брайен посмотрел на него с возмущением. – Как ты думаешь, может быть, позвонить на пульт Мерчисону, попросить его купить кофе и потихоньку пронести сюда?

На столе Мейера зазвонил телефон. Он снял с рычага трубку и сказал:

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.

– Мейер, это Стив.

– Привет, малыш. Скучаешь по работе, да? Не можешь удержаться, чтобы не позвонить даже в свободный день?

– Это я по твоим прекрасным голубым глазам соскучился, – сказал Карелла.

– Да, мои глаза всем нравятся. А я думал, твоя сестра выходит замуж сегодня.

– Выходит.

– Так чем я могу помочь тебе? Подкинуть деньжат на свадебный подарок?

– Не надо, Мейер. Посмотри лучше новое расписание и скажи, с кем я дежурю на этой неделе. Мне надо знать, кто еще сегодня свободен.

– Тебе нужен четвертый партнер для бриджа? Постой секундочку. – Он открыл верхний ящик стола и вытащил планшетку с защелкой вверху, под которой был зажат листок с отпечатанным на мимеографе текстом. Он углубился в таблицу, ведя указательным пальцем вниз по странице. – Ох, жаль мне этих несчастных обормотов, – сказал Мейер в трубку. – Работать с таким занудой...

– Ладно-ладно, кто они? – спросил Карелла.

– Клинг и Хейз.

– У тебя нет под рукой их домашних телефонов?

– Чего еще изволите, сэр? Почистить ботинки? Погладить штаны? А жену мою не одолжить на субботу – воскресенье?

– А что, неплохая идея, – сказал Карелла, хмыкнув.

– Обожди. У тебя есть чем записать?

– Сарин телефон?

– Оставь Сару в покое.

– Это ты заговорил о ней.

– Слушай, рогоносец, тебе нужны эти номера или нет? Мы тут работаем, нам трепаться некогда.

– Валяй, – сказал Карелла, и Мейер продиктовал ему телефоны. – Спасибо. Теперь я хочу попросить тебя еще кое о чем. Первое: попробуй навести справки о парне по имени Марти Соколин. Возможно, что у тебя ничего не получится, потому что он житель Калифорнии, а связываться с ФБР у нас нет времени. Но звякни в наше собственное Бюро криминалистического учета и попроси их проверить по картотеке, не появлялся ли он в наших краях за последние несколько лег. И самое главное, постарайся выяснить, нет ли его здесь сейчас.

– Я думал, у тебя сегодня выходной, – сказал Мейер устало.

– Добросовестный полицейский никогда не отдыхает, – сказал Карелла с чувством. – И последнее. Пришли, пожалуйста, ко мне домой патрульного забрать одну записку. Я бы хотел, чтобы ее изучили в лаборатории, и я бы хотел получить ответ как можно скорее.

– Ты думаешь, у нас тут частная служба посыльных?