- Этого человека вы и видели?
      - Да, его-то я и видела.
      - Что ж, - сказал Хейвз. - Теперь кое-что начинает проясняться.
      - Когда он так быстро укатил, я сразу смекнула, что дело нечисто, сказала Конни.
      - Почему?
      - Потому что он был весь в крови. На тротуаре за углом натекла целая лужа.
      Хейвз сделал знак патрульному, и тот вышел из магазина проверить показания старухи.
      - Вы случайно не заметили номер?
      - Заметила.
      - Какой же?
      - Я не обратила внимания на цифры. Я заметила только, что на машине был номер.
      - А может быть, вы знаете, какого года выпуска машина, какой марки? спросил Хейвз.
      - Конечно. Не верите? Вы, наверное, считаете, что женщина в семьдесят четыре года ничего не смыслит в таких вещах? Ничего подобного! Я могу назвать год выпуска и марку любой машины на улице. У меня хорошее зрение. Двадцать процентов в обоих глазах, хотя мне и стукнуло семьдесят четыре!
      - Так какая же...
      - Машина на той стороне улицы - "Бьюик" пятьдесят четвертого года, за ней фургон, "Форд" пятьдесят второго, а там вон...
      - А что вы скажете насчет машины, в которой уехал тот тип? - спросил Хейвз.
      - По-вашему, я не знаю, что это была за машина?
      - Ничего подобного, я уверен, что вы знаете. И жду, когда вы мне об этом расскажете.
      - "Додж" сорок седьмого года, - хитро прищурясь, сказала старуха.
      - Седан?
      - Да.
      - Четырехдверный или двухдверный?
      - Четырех.
      - А цвет?
      - Зеленый, но не фабричный. Фирма "Крайслер" никогда не выпускала машины такого цвета.
      - Что же это за цвет?
      - Ну, такой темно-зеленый. Машина перекрашена, можете не сомневаться. Это не фабричная окраска.
      - Вы уверены?
      - В машинах я кое-что смыслю. Спросите про какую хотите. Никогда не видела, чтобы "Крайслер" красил машины в такой цвет. Даже теперь, когда одна расцветка безумнее другой.
      - Огромное спасибо, мисс Фицгенри, - сказал Хейвз. - Вы нам очень помогли.
      Он проводил её до порога. Там старуха остановилась и чарующе улыбнулась, показав редкие кривые зубы.
      - Разве вам не нужен мой адрес? - спросила она.
      - Зачем, мисс Фицгенри?
      - Чтобы знать, куда прислать мне чек, - ответила старуха.
      ГЛАВА VII
      Берт Клинг сидел в дежурке и беседовал по телефону со своей невестой Клер Таунсенд.
      - Я сейчас не могу говорить, - объяснял он.
      - Даже не можешь сказать, что любишь меня?
      - Нет.
      - Почему?
      - А потому!
      - Кто-то рядом?
      - Да.
      - Кто же?
      - Мейер.
      - Ты меня звал? - повернулся к нему Мейер.
      - Нет, нет.
      - Ты меня любишь? - спросила Клер.
      - Да, - ответил Клинг и украдкой посмотрел на Мейера.
      Мейер был весьма неглуп. Наверняка он понял, что спросила Клер, потому что пришел в восторг от замешательства Клинга, который не переставал удивляться женщинам. Клер, красивая и умная девушка, почему-то никак не могла взять в толк, что дежурная комната следственного отдела - не самое подходящее место для разговоров о любви. Он представил себе Клер - копна черных волос, бездонные карие глаза, узкий нос, высокие скулы...
      - Скажи, что любишь меня, - не унималась Клер.
      - Что ты делаешь? - спросил Клинг.
      - Готовлюсь к экзамену.
      - К какому?
      - По социологии.
      - Вот и хорошо. Иди и занимайся. Если ты хочешь в этом семестре получить диплом...
      - А если я получу диплом, ты на мне женишься?
      - Женюсь, когда ты найдешь работу.
      - Если бы ты стал лейтенантом, мне не пришлось бы искать работу.
      - Само собой. Но пока я всего-навсего детектив третьего класса.
      - Это мой последний экзамен.
      - А другие ты сдала?
      - А то нет!
      - Умница. Ну так иди и учись.
      - Лучше я немного поговорю с тобой.
      - Я занят. Ты пускаешь на ветер деньги налогоплательщиков.
      - Какой ты совестливый...
      - Честь и совесть восемьдесят седьмого участка, - сказал Клинг, и Клер расхохоталась.
      - Ладно, хорошенького понемножку. Вечером позвонишь?
      - Да.
      - Я люблю тебя, полицейский! - сказала она и повесила трубку.
      - Подруга? - поинтересовался Мейер.
      - Угу, - пробормотал Клинг.
      - L'amour*, - сказал Мейер. - Это прекрасно.
      - Иди к черту.
      - Я серьезно. Июнь, июнь, пора любви! Признавайся, когда свадьба.
      - Во всяком случае, не в этом июне.
      - Значит, в следующем?
      - Может быть и раньше.
      *Любовь (фр.).
      - Вот и хорошо, - сказал Мейер. - Для нас, полицейских, женитьба великое дело. Воспитывает чувство справедливости. Узнав на деле, каково быть узником, ты не будешь торопиться арестовывать других.
      - Ерунда, - ответил Клинг. - Ты ведь любишь свою тюрьму.
      - Разве я говорил, что не люблю? - удивился Мейер. - Вот уже тринадцать лет я женат на этой женщине, благослови её Господь. - В его голубых глазах мелькнул огонек. - Я привык к моей камере. И если в один прекрасный день я обнаружу, что она не закрыта, я даже не попытаюсь бежать.
      - Крепко же ты увяз, - заметил Клинг.
      - Я люблю свою жену, - философски изрек Мейер. - Что правда, то правда.
      - Когда ты женился, то уже работал в полиции?
      - Да. Мы познакомились в колледже.
      - А я и не знал, что ты учился в колледже.
      - Я большой интеллектуал, - сказал Мейер. - Разве по мне не видно? У меня в роду все сплошь ученые. В том городишке в Европе, откуда прибыл мой дед, кроме него, никто не умел читать и писать. Он был уважаемым человеком.
      - Готов поверить, - согласился Клинг.
      - И правильно сделаешь. Разве я хоть раз в жизни сказал неправду? Никогда! Недаром меня зовут честный Мейер. В колледже я изучал право, я тебе не говорил?
      - Нет.
      - Правда, когда я окончил колледж, юристов вокруг развелось как собак нерезаных. Это было в сороковом году. Ты знаешь, кто тогда был нужен стране? Вовсе не юристы.
      - А кто?
      - Солдаты. Дядя Сэм поманил меня пальцем, и я пошел в армию. У меня не было выбора. А когда я в сорок четвертом демобилизовался, мне расхотелось идти в законники. Я вдруг почувствовал отвращение к кабинетной работе. И поступил в полицию. Тогда-то я женился на Саре.
      - Мазлтов!* - улыбаясь, произнес Клинг.
      - Гезундхайт!** - отозвался Мейер. И в этот самый момент зазвонил телефон.
      - Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер. Да, он здесь. Кто говорит? Хорошо, сейчас позову. - Он прикрыл трубку ладонью. - Тебя спрашивает какой-то Тед Бун. Родственник убитой, что ли?
      - Бывший муж, - пояснил Клинг. - Сейчас подойду.
      *Поздравляю (идиш).
      * *На здоровье (идиш).
      ______________________________________________________________________
      Мейер передал ему трубку.
      - Детектив Клинг? Это Тед Бун.
      - Как поживаете, мистер Бун?
      - Спасибо, все в порядке.
      - У вас какие-то новости?
      - Я только что заглянул в почтовый ящик. Там было письмо. От Анни. Это может вам пригодиться?
      - Письмо от Анни?
      - Да. Отправлено на прошлой неделе, но адрес указан неточно. Поэтому и шло так долго. В общем, все это довольно странно.
      - В письме что-нибудь важное?
      - Я думаю, вы сами разберетесь, когда прочтете. Не могли бы вы приехать ко мне?
      - Вы дома?
      - Да.
      - Ваш адрес? - спросил Клинг и стал записывать. - Сейчас приеду. - И повесил трубку.
      - Какой-то след? - спросил Мейер.
      - Не исключено.
      - Но пока ничего определенного?
      - Пожалуй.
      - Почему бы тебе не обратиться к детективу Хейвзу, - сказал Мейер, и в его глазах снова вспыхнули огоньки. - Говорят, он великий волшебник.
      - Желаю всего наилучшего, - отчеканил Клинг и направился к выходу из дежурки.
      Стюарт-Сити - небольшой компактный район Изолы. Каких-то три квартала в излучине реки Дике. Район назвали в честь британской королевской династии, и жилые дома, что расположились у реки террасами, были построены с королевской роскошью. Когда-то фешенебельной считалась северная часть Изолы, но постепенно она утратила свой блеск, и высший свет перебрался оттуда в другие места. Часть кварталов из этого района принадлежала восемьдесят седьмому участку, а там, как известно, сливки общества нынче не проживают.
      Теперь модным сделался Стюарт-Сити. Южную часть города в целом фешенебельной не назовешь, но Стюарт-Сити считался шикарным районом.
      Берг Клинг чувствовал себя примерно так, как деревенская мышь, приехавшая в гости к городской мыши. Он внезапно увидел, до чего немодно одет. Собственная походка казалась ему неуклюжей. Ему захотелось проверить, не запуталась ли а его волосах солома.
      Швейцар дома, где жил Бун, взглянул на Клинга так, словно тот был рассыльным из бакалейной лавки, который посмел воспользоваться парадным входом. Тем не менее он распахнул перед ним дверь, и Клинг вошел в ультрасовременный вестибюль, как будто из реального мира перенесся в картину Пикассо. Ему казалось, что ещё немножко - и потекут часы, изображенные Дали. Ускорив шаг, Клинг подошел к списку жильцов, нашел фамилию Буна и направился к лифтам.
      - Вы к кому, сэр? - спросил лифтер.
      - К Теду Буну.
      - Шестой этаж, - доложил лифтер.
      - Я знаю, - сказал Клинг.
      Двери захлопнулись, и лифт двинулся вверх. Лифтер неприязненно оглядел Клинга.
      - Он вас фотографирует?
      - Нет, - ответил Клинг.
      - Я так и подумал, - сказал лифтер таким тоном, словно выиграл пари.
      - А что, к мистеру Буну часто приходят натурщики?
      - Только натурщицы, - брезгливо произнес лифтер. - А вы случаем не из полиции?
      - Из полиции.
      - Сразу узнаю полицейских, - сказал лифтер. - У них какой-то особый запах.
      - Я разоблачен! - воскликнул Клинг. - Вы сорвали с меня маску.
      Лифтер только хмыкнул.
      - На самом деле я старик с бородой. Кто бы мог предположить, что вы так быстро меня раскусите! Похоже, и впрямь все дело в особом запахе.
      - Вы насчет бывшей жены Буна? - спросил лифтер, проявляя удивительную осведомленность.
      - А вы часом не детектив! - в свою очередь спросил Клинг.
      - Ладно уж вам, - обиженно пробормотал лифтер.
      - А что? Вы прекрасно ведете допрос. Заходите к нам в участок. Может, найдем для вас работу. Лифтер снова хмыкнул.
      - Я не шучу, - продолжал Клинг. - Ваш рост больше, чем сто семьдесят пять?
      - Сто восемьдесят пять, - сказал лифтер и распрямил плечи.
      - Отлично. Вам уже есть двадцать один год?
      - Двадцать четыре.
      - Просто превосходно, а как со зрением?
      - Сто процентов.
      - Судимости были?
      - Конечно, нет, - вознегодовал лифтер.
      - Значит, у вас есть шанс сделать блестящую карьеру в полиции, сообщил Клинг. - Вы можете начать с баснословного жалованья в три тысячи восемьсот долларов в год. Это, надо полагать, примерно половина того, что вам платят здесь. Но не забывайте и о преимуществах. У вас всегда будет возможность пообщаться с гражданами и узнать, что они о вас думают. Очень полезно. Воспитывает истинно мужской характер.
      - Не надо мне этого.
      - Почему? Разве вы не хотите стать настоящим мужчиной?
      - Шестой! - сказал лифтер и, выпуская Клинга, ещё раз окинул его презрительным взглядом, а потом с грохотом захлопнул дверь.
      Клинг прошел по коридору, отыскал квартиру Буна и нажал кнопку звонка. Из-за двери донесся мелодичный перезвон. Сначала Клинг не узнал мелодию, потому что никогда не слышал, чтобы дверной звонок издавал такие затейливые рулады. Он нажал кнопку ещё раз.
      Это был "Пасхальный марш" Ирвинга Берлина. "Фотографы нынче неплохо зарабатывают, - подумал Клинг, - если могут позволить себе такие игрушки. Что бы сказал Бун, если бы ему предложили пойти работать в полицию? Хорошее начальное жалованье, перспективы роста, отличные условия работы..."
      Дверь отворилась.
      На пороге стоял Бун. На нем был китайский халат размеров на семь больше, чем следовало. Похоже, у него был пунктик насчет Востока: в комнате, обставленной в китайском стиле, стояла старинная мебель из тикового дерева и тяжелые яшмовые скульптуры. Шторы были из китайского ситца. За старым китайским письменным столом стояла ширма из рисовой бумаги. На стенах висели китайские картины. Клингу показалось, что из кухни доносится запах какого-то китайского кушанья.
      Заметив его любопытство, Бун пояснил:
      - Во время войны я был в Китае. А вы там бывали?
      - Нет.
      - Я влюбился в эту страну. Чудесный народ, лучший в мире. Советую вам когда-нибудь туда съездить.
      - Сейчас там кое-что изменилось, - сказал Клинг.
      - Вы про коммунистов? Это, конечно, ужасно. Однако рано или поздно все проходит, все меняется. Хотите взглянуть на письмо?
      - За этим я и пришел.
      - Сейчас принесу. Пока вы будете читать, я переоденусь, если вы не возражаете. Мне надо ехать в студию.
      - Разумеется, - отозвался Клинг.
      - Садитесь. Устраивайтесь поудобнее. Выпить не желаете?
      - Нет, спасибо.
      - Сигареты на кофейном столике. Эта медная сигаретница из Гонконга, пояснил Бун и вышел.
      - Благодарю, - вдогонку сказал Клинг. Он сел, поднял крышку сигаретницы, достал сигарету, закурил. Вкус у сигареты был какой-то странный. Либо табак слишком старый, либо она тоже из Гонконга. Клинг затушил сигарету и закурил свою. Вскоре вернулся Бун - в брюках и расстегнутой белой рубашке, плохо заправленной.
      - Вот письмо, - сказал он. - Читайте, а я сейчас. - И снова вышел из комнаты.
      В руках у Клинга оказался голубой конверт. Адрес был написан синими чернилами: "Мистеру Теду Буну, Тарлтон-плейс, 585". Средняя цифра была неправильной. По всей вероятности, Анни перепутала адрес. Почтовые служащие разрисовали конверт карандашными каракулями, и последняя надпись вопрошала:
      "Может быть, 565?" - и в конце концов письмо попало в нужные руки.
      Клинг извлек из конверта листок.
      У Анни Бун был мелкий аккуратный почерк. Опрятное письмо, ни пятен, ни загнутых уголков, написано явно не второпях. На письме стояла дата: пятница, 7 июня. Анни была убита три дня спустя. Сегодня четырнадцатое. Значит, Анни Бун уже четыре дня как мертва. Вчера погиб Роджер Хэвиленд. Письмо гласило:
      Тед, дорогой!
      Я знаю, как ты относишься к Монике и что собираешься предпринять. По идее, я должна на тебя злиться, но случилось кое-что важное, и мне хотелось бы посоветоваться с тобой. В конце концов, ты единственный человек, с которым я всегда могла быть откровенной.
      Вчера я получила письмо, Тед, и оно меня страшно напугало. Я не знаю, надо ли обращаться в полицию. Пыталась дозвониться до тебя, но дома к телефону никто не подходил, а на работе мне сказали, что ты уехал в Коннектикут и будешь только в понедельник. Значит, придется подождать. Когда вернешься, сразу же позвони мне - домой или в магазин. Мой рабочий телефон: Кембридж 7-6200. Позвони, пожалуйста.
      С наилучшими пожеланиями. Анни.
      Клинг прочитал и перечитал письмо. Он читал его в третий раз, когда вернулся Бун, уже при галстуке и в спортивной
      куртке. Стопроцентный американец в стопроцентной китайской комнате.
      - Вы не пробовали эти сигареты? - спросил Бун, вынимая одну из медной шкатулки. - Английские!
      - Пробовал, - сказал Клинг. - Давайте поговорим об этом письме.
      Бун закурил и взглянул на часы.
      - У меня ещё есть несколько минут, - сказал он. - Что вы обо всем этом думаете?
      - Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
      - Валяйте.
      - Во-первых, почему "Тед, дорогой", а не "дорогой Тед"? В таком обращении гораздо больше интимности. Ваши отношения позволяли это?
      - Интимность тут ни при чем, - сказал Бун. - Анни писала так всем, поверьте мне. Такая уж у неё была манера.
      - А что значит вот это? - спросил Клинг и прочитал: - "Я знаю, как ты относишься к Монике и что собираешься предпринять".
      - Ничего особенного...
      - А все-таки?
      - Она знала, что я люблю дочь и что я...
      - Продолжайте.
      - Что я... что я люблю её, вот и все.
      - Все, да не совсем. Что вы собирались предпринять такое, о чем знала Анни?
      - Затрудняюсь ответить. Наверное, она имела в виду мое желание видеть Монику чаще.
      - И поэтому написала, что должна на вас злиться?
      - Разве она так написала?
      - Прочтите сами, - сказал Клинг, протягивая письмо.
      - Зачем, я вам верю, - сказал Бун, пожимая плечами. - Я не знаю, что она имела в виду.
      - И не догадываетесь?
      - Нет.
      - Допустим. А что за письмо она получила? Вам что-нибудь об этом известно?
      - Ничего.
      - Когда вы уехали в Коннектикут?
      - В пятницу, седьмого. Утром.
      - А точнее?
      - Я ушел из дома часов в восемь.
      - С какой целью вы туда отправились?
      - Клиент заказал мне портрет.
      - Вы полагали, что это займет два выходных дня?
      - Да.
      - Когда планировали вернуться?
      - Хотел попасть к себе в студию в понедельник с утра.
      - Попали?
      - Нет.
      - Когда же вы вернулись?
      - В понедельник, в одиннадцать часов вечера.
      - В тот самый вечер, когда была убита Анни?
      - Да.
      - И вы сразу позвонили ей на работу?
      - В одиннадцать-то вечера?
      - Пожалуй, вы правы. Вы справились у телефонистки, звонил ли вам кто-нибудь?
      - Да. Звонила Анни.
      - Вы ей не перезвонили?
      - Нет.
      - Почему же?
      - Я думал, ничего срочного, подождет до утра. Я тогда ужасно устал, мистер Клинг.
      - А наутро вы не пытались до неё дозвониться?
      - Утром я прочел в газете, что её убили.
      - Ладно. Если вы не против, я захвачу с собой письмо. Оно может нам пригодиться.
      - Разумеется. - Бун пристально поглядел на Клинга. - Вы по-прежнему считаете, что я имею к убийству какое-то отношение?
      - Я бы сказал так: в том, что вы рассказали, есть некоторые противоречия.
      - Когда именно была убита Анни?
      - Коронер считает, что в десять тридцать.
      - Тогда я вне подозрений.
      - Почему? Только потому, что вы утверждаете, будто приехали в город в одиннадцать вечера?
      - Нет. Потому что с десяти до половины одиннадцатого я был в одном ресторанчике. Оказалось, что его владелец очень интересуется фотографией, и мы с ним разговорились.
      - Что за ресторанчик?
      - Называется "Колесо". В сорока милях от города. Я просто не мог её убить. Проверьте. Владелец меня должен был запомнить. Я ещё дал ему свою визитную карточку.
      - Говорите, в сорока милях от города?
      - Именно так. По тридцать восьмому шоссе. Можете проверить.
      - Проверим, - пообещал Клинг. Он встал, направился к двери, но у порога обернулся. - Мистер Бун! - сказал он.
      - Слушаю?
      - Пока мы выясняем, что к чему, не ездите в Коннектикут на выходные.
      Юридическая контора Джефферсона Добберли словно сошла со страниц "Больших надежд" Диккенса. Комнаты были маленькие и какие-то заплесневелые, в косых лучах солнца плавали пылинки. Полки в приемной, коридоре и кабинете были уставлены увесистыми юридическими справочниками.
      Сам Джефферсон Добберли сидел у окна. Как раз над его лысиной в комнату врывался солнечный луч, и пылинки устроили себе танцплощадку на адвокатской плеши. Книги, сваленные на столе, образовали бастион между ним и Клингом. Берт изучающе поглядывал на адвоката. Высокий худой человек с водянистыми бледно-голубыми глазами, от уголков рта разбегаются морщинки. Добберли постоянно шевелил губами, словно хотел сплюнуть, но не знал куда. Бреясь сегодня утром, он сильно порезался: через всю щеку тянулась красная полоса. Единственное, что росло на голове Добберли - это бакенбарды, да и те какие-то белесые, как будто они завяли, прежде чем опасть. Джефферсону Добберли было пятьдесят три года, но выглядел он на все семьдесят.
      - Теодор Бун предпринимал что-либо для получения опеки над дочерью? задал первый вопрос Клинг.
      - Не понимаю, какое это имеет отношение к вашему расследованию, мистер Клинг, - сказал Добберли. Его голос звучал на удивление мощно, что никак не вязалось с анемичной внешностью. Адвокат говорил так, словно обращался к присяжным; казалось, каждое его слово было исполнено особого смысла.
      - Вряд ли вам надо отыскивать связь, мистер Добберли, - возразил Берт Клинг. - Это как раз наша задача. Добберли только улыбнулся.
      - Итак, что бы вы могли сказать по этому поводу, сэр? - тросил Клинг.
      - А что вам рассказал мистер Бун?
      - Послушайте, адвокат, - мягко сказал Клинг. - Не будем яграть в кошки-мышки. Мы расследуем убийство.
      - Разумеется, мистер Клинг, - снова улыбнулся Добберли.
      - Мы расследуем убийство, - с нажимом повторил Клинг, | улыбка исчезла с лица адвоката.
      - И что же вас интересует? - спросил он.
      - Что он предпринимал, чтобы получить дочь?
      - В последнее время?
      - Да.
      - Видите ли, миссис Травайл отказывалась отдавать девочку.
      По закону Тед... мистер Бун может отобрать у неё ребенка. Но ради девочки он предпочитает обойтись без этого. Мы попросили вынести судебное решение заочно. Судебное заседание должно состояться в течение недели-другой. Вот и все.
      - Когда вы подали заявление в суд?
      - На следующий день после убийства.
      - А прежде мистер Бун пытался получить опеку над дочерью?
      Добберли заколебался.
      - Пытался или нет? - спросил ещё раз Клинг.
      - Они, если вам известно, в разводе почти два года...
      - Известно.
      - Я и раньше вел дела Теда. Когда они решили развестись, то, естественно, обратились ко мне. Я пытался отговорить их, но... У них уже все было решено. И Анни отправилась в Лас-Вегас...
      - Продолжайте.
      - Примерно через полгода ко мне обратился Тед. Сказал, что хочет взять Монику к себе.
      - А вы ответили ему, что если суд отдал ребенка Анни, то сделать ничего нельзя, верно?
      - Не совсем. Я сообщил ему кое-что другое.
      - Что же?
      - Что суд может отменить свое решение по поводу опеки только в том случае, если выяснится, что мать не заслуживает доверия.
      - Что это значит?
      - Например, если она воспитывает ребенка в публичном доме. Или если будет доказано, что она наркоманка или алкоголичка.
      - Какое это имеет отношение к Анни?
      - Видите ли... - замялся Добберли.
      - Я вас слушаю.
      - Мне всегда нравилась Анни, мистер Клинг. Мне не хотелось бы сообщать вам сведения, которые могут бросить на неё тень. Я рассказываю все это только по той причине, что мой клиент счел для себя возможным заявить о пересмотре дела.
      - Вы подали апелляцию?
      - Да. Мы надеялись, что суд изменит решение.
      - Когда это было?
      - Почти год назад. Но суды перегружены, мистер Клинг. Мы все ещё ждали ответа, когда Анни погибла. Я взял прошение назад. Теперь в нем нет необходимости. У Буна все права на ребенка.
      - А на чем была основана апелляция? - спросил Клинг.
      - Мы пытались доказать, что Анни как мать не заслуживает доверия. Вы, должно быть, понимаете, мистер Клинг, что, если бы она плохо одевала ребенка, или если бы они жили в нищем районе, или у неё было слишком много... как бы сказать... приятелей, все это далеко не достаточные поводы для апелляции.
      - Понимаю, - сказал Клинг. - В чем же тогда был повод?
      - Она была безнадежной алкоголичкой, - ответил Добберли и тяжело вздохнул.
      - Но Бун и словом об этом не обмолвился, - - заметил Клинг. - И миссис Травайл тоже. Клинг ненадолго задумался.
      - Это как-то связано с её работой в винном магазине? - спросил он.
      - Может быть. Я не видел Анни со дня развода. Тогда она не была алкоголичкой.
      - Вы хотите сказать, что она стала пить уже после развода?
      - Похоже, что так. Если, конечно, её склонность к алкоголю не держалась в глубокой тайне. Мне, во всяком случае, об этом ничего не было известно.
      - Насколько я понимаю, вы хорошо знаете Буна?
      - Неплохо.
      - Он говорил мне, что полгода не предпринимал попыток увидеть Анни и Монику. И тем не менее утверждал, будто очень их любил. Как бы вы это объяснили?
      - Он надеялся вернуть её, - сказал Добберли. - Я имею в виду - вернуть Анни. Если они не будут видеться, считал он, Анни начнет скучать по нему, почувствует, как он ей необходим. Он надеялся, что она придет в себя. Так он сам говорил. - Добберли пожал плечами. - Увы, из этого ничего не вышло. В конце концов Тед понял, что ничего не выйдет. Тогда-то он и решил заполучить Монику. Если нельзя вернуть Анни, то пусть у него будет хотя бы дочь. Вот как он рассуждал, мистер Клинг.
      - Ясно. А вы встречались когда-нибудь с миссис Травайл?
      - С тещей Теда? Никогда. Судя по тому, что он о ней рассказывает, это типичная теща из анекдота. Из плохого анекдота.
      - А вот она о нем хорошо отзывается.
      - Правда? - Добберли удивленно вскинул брови. - Это меня удивляет.
      - Почему?
      - Видите ли, я уже говорил, что Тед, похоже, терпеть её не может. Адвокат помолчал и добавил: - Вы, надеюсь, не подозреваете его в убийстве Анни?
      - Пока я вообще никого не подозреваю, - сказал Клинг.
      - Поверьте мне, мистер Клинг, он её не убивал. Готов поклясться собственной жизнью. Тед никому не может причинить вреда. гС. уходом Анни его жизнь лишилась радости. Вернуть себе хотя бы немножечко счастья - вот чего он хотел, когда пытался забрать дочь. Он способен убить человека не больше, чем вы или я.
      - Лично я способен убить человека, - сказал Клинг.
      - По долгу службы, конечно. На законном основании. Когда диктует необходимость. Однако у Теда такой необходимости не было.
      - Но как же иначе он мог получить дочь?
      - Я уже рассказывал вам, мистер Клинг. Анни была алкоголичкой.
      - Пока у меня нет никаких доказательств, только ваши слова. А вы говорите, что не видели Анни со дня развода. Вряд ли суд примет всерьез такие свидетельские показания.
      - Тогда спросите Теда, - предложил Добберли.
      - Если Тед - убийца, он может сказать все что угодно, лишь бы выкрутиться.
      - Он не из тех, кто способен на преступление. Когда-то, давным-давно, в начале моей карьеры, я занимался уголовными делами. Тогда были золотые денечки для преступников. Я не знал ни дня передышки, и у меня была возможность изучить разные типы преступников. Да вы и сами, мистер Клинг, в них разбираетесь.
      - В таком случае, мистер Добберли, вам должно быть известно, что большинство убийств совершают люди, ранее ни в чем таком не замеченные.
      - Это так. И все же я уверен, что Тед Бун не способен на убийство.
      - Надеюсь, вы не ошибаетесь. Что собой представляла Анни?
      - Хорошенькая, жизнерадостная.
      - Интеллект?
      - Средний, я сказал бы.
      - Способности?
      - Тоже средние.
      - Можно ли утверждать, что она переросла мистера Буна интеллектуально или как-то еще?
      - Нет, не думаю. За годы женитьбы они оба заметно повзрослели, набрались жизненного опыта. Конечно, я не очень часто с ними общался, так, от случая к случаю. Когда Теду требовались услуги юриста. Развода хотела, собственно, Анни, а Тед был против. Я пытался помирить их. Я всегда отговариваю своих клиентов от развода. Но она настаивала. Это казалось не странным. Вроде бы они подходили друг другу.
      - Однако вы видели их довольно редко?
      - Да, нечасто.
      - А точнее?
      - За те два года, что знал их до развода? - Добберли задумался. Наверное, раз десять. И знаете, они вполне подходили друг другу. Я ничего не мог понять. Я делал все, чтобы сохранить зрак. Но она хотела развода, и все тут. А в чем причина - не возьму в толк.
      - Только один человек мог бы назвать нам причину, мистер Добберли, сказал Клинг.
      - Кто же?
      - Анни Бун.
      ГЛАВА VIII
      Компания "Ригал Олдсмобил" размещалась в той части города, которая называлась Риверхед*. Впрочем, там не то что пристани, но даже и реки не было. В старые времена, когда здесь жили голландские поселенцы, участок выше Изолы принадлежал землевладельцу по имени Риерхерт. Земли там были отменные, хотя и встречались каменистые пустоши. Город по-немногу рос, и Риерхерт то продавал, то просто дарил городу землю, пока в один прекрасный день все его владения не перешли в городскую собственность.
      * Пристань, причал (англ.).
      Вот только произносить слово "Риерхерт" оказалось непросто, и ещё до первой мировой войны, когда из моды вышло все, что имело отношение к германскому, Риерхерт переиначили в Риверхед.
      Нельзя сказать, чтобы в Риверхеде вовсе не было воды. Протекал там ручеек, который почему-то назывался прудом Пяти Миль. В нем не было ни пяти миль в длину, ни пяти миль в ширину, и даже на расстоянии пяти миль от него не было ничего достопримечательного. Просто ручеек в районе, именуемом Риверхедом, однако без реки и без пристани. Все это могло сбить с толку кого угодно.
      Детективов Коттона Хейвза и Стива Кареллу интересовала служба автосервиса компании "Ригал Олдсмобил". Они отыскали там человека по имени Бак Мосли. Бак был весь в машинном масле. Когда прибыли полицейские, он как раз менял дифференциал. Бак не отличался разговорчивостью. У него были золотые руки, и товарищи шутили, что Бак разговаривает только с автомобилями. Но они не завидовали ему, потому что Бак и в самом деле был лучшим механиком фирмы. Далеко не каждый умеет разговаривать с автомобилем. И уж совсем немногие способны заставить автомобиль отвечать. Баку удавалось и то и другое. Но с людьми было не так, с людьми Бак замыкался. С людьми из полиции он замкнулся, как моллюск в раковине.
      - Это вы нам позвонили? - спросил Хейвз.
      - Угу, - буркнул Бак.
      - Вы утверждаете, что "Додж" был покрашен у вас?
      - Угу.
      - В какой цвет вы его красили?
      - В зеленый.
      - Темно-зеленый?
      - Угу.
      - Когда это было?