- Ладно. С какого места?
      - Где вы познакомились?
      - В библиотеке.
      - Когда?
      - Восемь лет назад, в сорок девятом году.
      - Ясно. В каком месяце?
      - В июне.
      - Что вы делали в библиотеке?
      - В то время я был на вольных хлебах. Как раз тогда мне предложили постоянную работу в одной промышленной фирме, и мне понадобились образцы моих работ. Кое-что было напечатано в журнале по фотографии, вот я и пришел в библиотеку, чтобы найти нужный номер.
      - Нашли?
      - Да. И заодно познакомился с Анни.
      - Как это случилось?
      - Довольно странно. Я вообще-то человек нервный. Сидел и барабанил пальцами по столу. Я взял... как это у них называется... журнальный указатель, потому что не мог вспомнить, в каком номере были мои фотографии, сидел за столом, листал его и барабанил пальцами по столу. Так уж я устроен. Много нервной энергии. Я всегда либо постукиваю пальцами, либо притопываю ногой. Вот...
      - Пожалуйста, продолжайте.
      - Анни сидела рядом и читала. Она попросила меня прекратить барабанить. Мы даже слегка поцапались из-за этого. Но я не сердился. Она была чертовски привлекательна, и я, признаться, затеял перепалку только для того, чтобы потом извиниться.
      - Вам это удалось?
      - Да. Я принес извинения и пригласил её пообедать. Она согласилась. С этого все и началось.
      - Какая она была - Анни?
      - Анни? - В глазах Буна появилась печальная задумчивость. - Это самая удивительная девушка из всех, что я когда-либо встречал. Она была сама жизнь, мистер Клинг. Сама жизнь! Есть немало людей с огненными волосами, но это их единственный огонь. Все остальное - тускло и безжизненно. Вы обращали внимание, что у большинства рыжих очень бледная кожа? Когда они оказываются на солнце, то сразу краснеют, как омары. Анни не из их числа. Она была полна огня. Пламенные волосы только подчеркивали её огненную натуру. Она не любила сидеть сложа руки, обожала плавать, ходить на лыжах, ездить верхом. Это был праздник, честное слово. На солнце она не обгорала, а бронзовела. Она была красавицей. Я её просто обожал и отдал ей все, что у меня было. Я любил ее!
      - Что же между вами произошло?
      - Понятия не имею.
      - Но у вас есть какие-то догадки? Бун беспомощно пожал плечами.
      - У нас родилась Моника, - сказал он. - Вы её видели?
      - Да.
      - Правда, прелесть?
      - Правда.
      - И с каргой тоже виделись?
      - Простите, не понял.
      - С моей бывшей тещей, миссис Травайл.
      - Да, я её видел.
      - Стерва! - выругался Бун. - Я подаю на неё в суд, вы об этом слышали^?
      - Нет.
      - Потому что она не отдает мне дочь.
      - У меня создалось впечатление, что она к вам хорошо относится, сказал Клинг.
      - Серьезно? Она великая актриса. Боюсь, что из-за нее-то и развалился наш брак.
      - Почему вы так думаете?
      - Она ненавидела Анни. Карга потеряла всех своих мужиков. И ей не нравилось, что у её дочери есть муж. И ещё карга потеряла свою красоту, а Анни была красавицей. Карга - дура, Анни - умница.
      - Вы сказали - умница?
      - Да, очень сообразительная. И что бы она ни делала, все у неё получалось. Схватывала все на лету, мистер Клинг. Моментально. Мне с ней было нелегко тягаться.
      - Она... Значит, она не из тех, кого считают тупицами?
      - Анни - тупица? Что вы! Напротив, в ней было редкое сочетание быстрого ума и красоты. И она не любила этим бравировать. Не старалась показать тебе, какой ты олух. О Господи, мистер Клинг, как бы мне вам объяснить, что такое Анни! Встреча с ней - лучшее, что было в моей жизни. Если бы не она, я не стал бы тем, кто есть. Когда мы познакомились, я был туповатым малым с фотоаппаратом в руках. Теперь я понимаю, чего хочу от жизни, соображаю, что в жизни важно, а что нет. И все благодаря ей. День, когда мы расстались, - самый черный в моей жизни!
      - Вы пытались объяснить, почему вы все-таки развелись...
      - Ах да. Так вот, у нас родилась Моника. Разумеется, когда у вас ребенок, приходится многим поступаться. Жизнь перестает быть сплошным праздником. Как бы вы ни любили ребенка, он вас связывает. Но Анни и слышать не хотела, чтобы с Моникой сидел кто-то, кроме неё и карги. Она вообще хотела, чтобы карга переехала к нам, а я был решительно против. Я не мог взять в толк, почему бы нам не пригласить няню. Так делают многие молодые пары, но Анни этого не хотела. Ни за что! Она любила Монику, как... В общем, очень любила и в то же время в глубине души ненавидела - за то, что она нам мешала. В выходные дни, например, мы уже не могли отправиться в поход. Не могли взять и поехать на недельку к морю...
      - Что еще? - спросил Клинг.
      - Мне не хотелось бы говорить об этом...
      - И все же?
      - Она, что называется, начала меня перерастать, - объяснил Бун.
      - В каком смысле?
      - В интеллектуальном. Я ведь кто? Человек-фотоаппарат! Фотография моя профессия. Я смотрю на мир, словно в видоискатель. Так я воспринимаю окружающую жизнь. Я умею чувствовать, мистер Клинг, но я не из интеллектуалов, что правда, то правда.
      - Понимаю, - сказал Клинг.
      - Анни развивалась интеллектуально - в отличие от меня. А фотоаппараты не развиваются, мистер Клинг, они только фиксируют жизнь.
      - Значит, Анни стала вас перерастать?
      - Именно.
      - Не наоборот?
      - Не смешите меня! У неё мозг как машина! Щелк! Щелк! Мозг-хищник. Ему только подавай пищу! Он пожирал мир! Удивительная девушка!
      - Почему после развода она пошла работать в винный магазин?
      - Не знаю. Такой девушке, как Анни, насколько я понимаю, в жизни иногда бывает нужна крутая перемена. Реклама, радио, телевидение - что-то такое, где надо работать головой. Но она почему-то пошла сначала в мебельный салон, потом в винный магазин. Мне это было непонятно. Как-то раз я спросил её об этом, когда пришел к Монике.
      - Что же она сказала?
      - Она сказала, что ей хочется передохнуть. "Время от времени каждому из нас нужно передохнуть, Тед". Теперь-то она будет отдыхать долго...
      - Но, судя по вашему рассказу, у неё и без того была возможность передохнуть - когда сидела с ребенком.
      - Пожалуй, - сказал Бун. - Мне, собственно, тоже так казалось.
      Он бросил сигарету на пол и затоптал каблуком.
      - Зачем же ей понадобилось идти работать продавщицей?
      - Понятия не имею.
      - Вы часто ссорились, мистер Бун? Когда были женаты.
      - Не чаще, чем другие.
      - Раз в неделю? Два раза?
      - Не могу сказать, не подсчитывал. Знаете, как бывает у супругов? Время от времени кто-то кому-то начинает действовать на нервы. Я не вел статистики...
      - Вы могли бы назвать ваш брак счастливым? Бун задумался и наконец выдавил из себя:
      - Нет.
      - Почему?
      - Дело_в том, что я... я был Анни не пара.
      - У неё были другие мужчины?
      - Нет. Иначе бы ей не отдали ребенка.
      - А у вас были другие женщины?
      - Нет. Мне вполне хватало Анни.
      - Но не наоборот?
      - Пожалуй.
      - И тем не менее других мужчин у неё не было?
      - Нет. По крайней мере, мне об этом ничего не известно...
      В этом штате мы не смогли бы развестись, даже если бы очень захотели.
      - Вы намеревались взять дочь к себе?
      - Нет. Во всяком случае, когда мы разводились. Мне не хотелось, чтобы что-то напоминало мне об Анни.
      - Это потому, что вы так сильно её любили?
      - Да. Потом, через некоторое время, я понял, что все это ерунда. Мне стало их не хватать, её и Моники. Я их навещал. Дочь меня любит, мистер Клинг, у меня с ней хорошие отношения. Теперь я хочу, чтобы она жила со мной. Я смогу дать ей то, чего не может карга. Она не имеет права держать у себя девочку, ведь суд отдал её Анни, а не теще. Карга нарушает закон, и, если бы в суде не тянули волынку, Моника давно жила бы со мной.
      - Но вы сказали, что сначала не хотели брать Монику.
      - Да.
      - И очень любили Анни.
      - Очень.
      - Скажите, мистер Бун, когда вы разводились, надеялись ли когда-нибудь помириться с Анни?
      - Вначале надеялся.
      - И как долго не теряли надежды?
      - Примерно с полгода. Я все ждал, что она мне позвонит. Особенно когда узнал, что она поступила в мебельный салон продавщицей. Я думал, что она мне позвонит и попытается вернуть прошлое.
      - Она так и не позвонила?
      - Нет.
      - За это время вы не пытались увидеться с ней или Моникой, так?
      - Так.
      - Когда вы впервые увидели Монику? Впервые после развода?
      - Через шесть или семь месяцев.
      - Вы когда-нибудь говорили с Анни о своем желании, чтобы девочка жила с вами?
      - Да...
      - И что?
      - Ока мне отказала. Утверждала, что дочь должна жить с матерью.
      - Ясно. Вы пытались что-то предпринять?
      - Я советовался с юристом. Он сказал: если суд решил, что девочка должна оставаться с матерью, ничего изменить нельзя.
      - Стало быть, у вас не было возможности вернуть девочку законным путем?
      - Теперв появилась. Карга не имеет на неё никаких прав. Это моя дочь.
      - Я не совсем это имел в виду. Была ли у вас такая возможность при жизни Анни?
      - О нет. Нет. При жизни Анни такой возможности у меня не было. Конечно, я мог приходить к Монике в гости, а она могла бывать у меня. Она жила у меня - иногда даже по месяцу. Но она не могла оставаться со мной все время. Нет, пока Анни была жива, Моника принадлежала ей. Теперь все изменилось. Я отберу Монику, даже если придется потратить все, что у меня есть, до последнего цента.
      Клинг вздохнул и спросил:
      - Когда вы в последний раз виделись с Анни?
      - Недели три назад.
      - По какому случаю?
      - Я пришел навестить Монику. Анни была дома. Обычно я старался приходить так, чтобы не встречаться с ней.
      - В тот раз вы встретились по-дружески?
      - Мы всегда встречались по-дружески.
      - Никаких ссор?
      - Нет.
      - Не поднимался вопрос о том, с кем жить Монике?
      - Нет. Все было решено раз и навсегда. Я убедился, что по-моему не выйдет, и примирился с этим. Теперь, когда умерла Анни, все изменилось. Я навел справки - у карги нет никаких прав на Монику. Я уже предпринял кое-какие шаги.
      - Когда вы стали этим заниматься?
      - Как только узнал о смерти Анни.
      - В тот же день?
      - Нет, на следующий.
      - У вас есть оружие, мистер Бун?
      - Да.
      - Марка и калибр?
      - "Айвер Джонсон", двадцать второго калибра.
      - Разрешение на пистолет имеется?
      - Да.
      - На постоянное ношение?
      - Нет, только для дома. Это маленький пистолетик, держу его на всякий случай. Я живу на Южной стороне, в Стюарт-Сити.
      Это дорогой район. Там часто бывают квартирные кражи и приходится держать оружие.
      - А другие пистолеты? Скажем, двадцать пятого калибра?
      - Нет.
      - Итак, только один пистолет, "Айвер Джонсон"?
      - Совершенно верно.
      - У Анни были враги?
      - Нет, к ней все хорошо относились.
      - Кто ваш адвокат?
      - Мой адвокат?
      - Да.
      - Зачем вам это?
      - Хочу с ним поговорить.
      - Зачем?
      - Таков порядок.
      Некоторое время Бун молча смотрел на Клинга. Затем произнес:
      - Джефферсон Добберли.
      - Где я могу его найти?
      - Его контора в центре. Маргарет-плейс, четыреста тринадцать, в районе Мередит-стрит. Телефон нужен?
      - Если он у вас под рукой.
      - Кук четыре восемь три десять. Клинг записал номер в блокнот.
      - Спасибо, мистер Бун. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на другие вопросы, если они возникнут. - Он извлек из бумажника визитную карточку. Если вы вспомните что-то важное, на ваш взгляд, позвоните мне. Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
      Бун взял визитную карточку и стал её изучать. С другого конца комнаты Карл, снова скрестивший руки на груди, крикнул:
      - Эй, Тед! Не пора ли нам продолжить? А то королева джунглей чудовищно разбогатеет!
      - Я готов, - сказал Бун.
      - Спасибо, что уделили мне время, - поблагодарил Клинг.
      - Один вопрос, мистер Клинг.
      Слушаю.
      Вы случайно не меня подозреваете?
      - Вы сами знаете ответ, мистер Бун, - сказал Клинг.
      - Эй, Тед, - снова подал голос Карл. - Давай немножко поработаем!
      - Иду, иду. Желаю удачи, мистер Клинг. Бун повернулся к детективу спиной и направился к фотокамере.
      - Хватит прохлаждаться, - сказал он девице в леопардовой шкуре.
      ГЛАВА VI
      В том, как погиб детектив Роджер Хэвиленд, было что-то несерьезное.
      Разумеется, большинство из нас не видит ничего смешного в убийстве, независимо от обстоятельств. И в гибели детектива Роджера Хэвиленда, конечно же, ничего забавного тоже не было. Хотя определенная ирония судьбы имела место. Всякий, кто знал Хэвиленда, согласился бы, что это действительно так.
      Хэвиленду пришлось нелегко.
      Это был крупный мужчина, если, конечно, рост два метра и вес сто килограммов вам что-нибудь говорят. Впрочем, кого-то из вас такие габариты, возможно, не впечатляют. Кому-то они могут показаться вполне заурядными. Есть женщины, которые видят свой идеал в Примо Карнера*. Не исключено, что вы разделяете их точку зрения. Тогда такие, как Хэвиленд, для вас лилипуты.
      * Примо Карнера - американский боксер-тяжеловес.
      Но полицейские 87-го участка считали, что Хэвиленд производит сильлое впечатление. Наверное, потому, что видели его в деле. В такие моменты его трудно было не заметить. Хэвиленд любил дать волю рукам. Любил съездить по морде. А впрочем, может, и не любил, но исправно этим занимался, и со стороны могло показаться, что он получает от рукоприкладства истинное удовольствие.
      Стива Кареллу, Берта Клинга и ещё кое-кого из детективов это совсем не удивляло. Они знали, в чем тут дело. Они не одобряли рукоприкладства, но понимали, почему Хэвилейд дает волю рукам, - и все-таки не любили Хэвиленда. Впрочем, в 87-м полицейском участке не было ни одного сотрудника, будь то патрульный или детектив, кто любил бы Хэвиленда. Но когда он погиб, все огорчились. Не потому, что он был "всеобщим любимцем": им не нравилось, что полицейских убивают. В такие моменты они начинали подумывать, не податься ли им, пока не поздно, в слесари-сантехники или официанты.
      Когда-то Хэвиленд был весьма обходительным, полицейским. Это сущая правда. И Карелла, и Мейер, и лейтенант Бирнс, и другие старожилы 87-го участка хорошо помнили времена, когда Хэвиленд ещё держал себя в руках.
      Он был профессионалом, хотя совершенно не таким, как
      Карелла или Клинг. Это был разъяренный буйвол, который кричал, рычал, сопел, хрипел, бодался и раздавал удары направо и налево.
      А зверем он стал потому, что в один прекрасный день пришел к выводу: нет никакого резона оставаться милым, улыбчивым, добродушным полицейским. Произошло это так.
      Как-то раз Хэвиленд шел по улице, думая о своем, и вдруг увидел драку. Ему показалось, что шайка подростков напала на милого, улыбчивого, добродушного юношу, и он решил проявить героизм. К тому времени подростки вдоволь натешились потасовкой, перспектива выбить барабанную дробь на голове полицейского показалась им заманчивой. Хэвиленд вынул револьвер и очень тактично выстрелил в воздух раз-другой, давая понять молодежи, что на сцену выступил Закон, с которым шутки плохи. Но один из юнцов, вместо того чтобы преисполниться почтения к Закону, ударил Хэвиленда куском свинцовой трубы по руке и вышиб из неё револьвер, а его приятели превратились в юных барабанщиков.
      К тому времени, когда они исполнили несколько популярных мелодий, рука Хэвиленда была сломана в четырех местах, а его физиономия напоминала мясной фарш, дважды пропущенный через мясорубку.
      Сломанная рука болела адски. Но самое печальное было в другом: врачи, опасаясь, что кости срастаются неверно, решили снова сломать руку. Хэвиленд только-только дослужился до детектива третьего класса и боялся, что сломанная рука помешает его дальнейшей карьере. Но боялся он напрасно. Рука срослась правильно. Роджер Хэвиленд снова стал нормальным человеком, если не считать едва заметного сдвига в его психике после неудачной попытки сделать людям добро. Хэвиленду и прежде случалось вступать в диалог со свинцовой трубой. У сотрудника 87-го участка немного шансов выжить, если он не знает, как возражать свинцовой трубе, бейсбольной бите, монтировке или иным веским доводам своих оппонентов. Но впервые за время работы в полиции Хэвиленда избили те, кому он пытался помочь. Он начал подозревать, что и симпатичный юноша, которого он пытался защищать, не только был среди тех, кто потащил его, уже безоружного, добивать в закоулок, но и нанес ему несколько очень ощутимых ударов. Так не поступают с добрым самаритянином. Так не поступают даже с недобрым самаритянином.
      На больничной койке Хэвиленд принял важное решение. Отныне, решил он, пусть все эти мерзавцы идут туда-то и туда-то, а также их отцы и матери. Сволочи все до одного! Провались они все сквозь землю! Пусть весь мир катится туда же. Отныне Роджер Хэвиленд будет печься лишь о Единственном и Неповторимом. О себе самом! Все остальные пусть идут туда-то и туда-то.
      Это был черный день для человечества. И в первую очередь для всех тех, кому пришлось расхлебывать кашу, которую заварила шайка подростков, избившая когда-то Роджера Хэвиленда.
      С другой стороны, если бы Роджер Хэвиленд придерживался однажды избранного курса, он был бы жив и сейчас. Но так уж устроен человек. О, губительная снисходительность к ближнему! Если бы Хэвиленд всегда и во всем оставался тем негодяем, которым он решил стать, все шло бы отлично. Но его погубило благородство.
      Потому-то в его гибели и впрямь есть что-то несерьезное.
      В тот вечер Хэвиленд ушел из участка в десять тридцать пять. Он сказал Карелле и Хейвзу, дежурившим вместе с ним, что собирается сделать обход. На самом деле он решил выпить чашку кофе и отправиться домой. Из дому он позвонил бы Карелле и сказал, что все нормально и он едет домой. Любой мало-мальски опытный полицейский знает такие маленькие хитрости.
      Вечер выдался приятный, и Хэвиленд решил немного подышать свежим воздухом. А потому, прежде чем сесть в метро, он устроил себе небольшую прогулку. Хэвиленд не искал приключений на свою голову. Напротив, он был из тех, кто умело избегал ненужных осложнений. Конечно, если его припирали к стенке, он не праздновал труса. Но напрашиваться самому? Нет уж, спасибо! Хэвиленд оставлял этот героизм! В мире ведь полным-полно героев.
      Иногда бывает приятно пройтись даже по территории восемьдесят седьмого участка. Но местные жители тут ни при чем. Что касалось Хэвиленда, то все эти жиды, пуэрторикашки, макаронники и чернокожие могли идти туда-то и туда-то. И вообще, все люди на свете могли убираться к чертовой матери! Кроме Единственного и Неповторимого.
      Бывают минуты, когда улицы Изолы вдруг замирают и в наступившей тишине можно услышать, как бьется пульс большого города. Такое случается весенним вечером, когда небо черное-пречерное, а в нем луна, круглая, как пупок проститутки, и когда все вокруг благоухает.
      В такие минуты Хэвиленд отдыхал душой. Он вспоминал, что родился и вырос на этих улицах, гонял жестянку с приятелями, а потом влюбился в ирландскую девчонку Пегги Мал-дун. Сегодняшний вечер располагал к воспоминаниям.
      Хэвиленд шествовал по улицам 87-го участка и ни с кем не здоровался. Велика честь! Он шел, выпрямив спину, с высоко поднятой головой, и на его губах играла кривая усмешка. Хэиленду было хорошо, хотя он ни за что не признался бы в этом.
      В конце улицы был бакалейный магазинчик, его хозяина звали Тони Ригатони, а кличка у него была Тони-Тони. Хэвиленд вдруг решил заглянуть к Тони-Тони и поздороваться с ним, хотя особенно его не жаловал. Однако каждый человек, возвращаясь с работы, имеет право заглянуть к кому-то из знакомых и поздороваться.
      Тут-то и началось самое интересное.
      Подойдя к магазину Тони-Тони, Хэвиленд увидел, что перед входом на тротуаре сидит хорошо одетый человек. Не похож на хулигана или алкоголика. Впрочем, не исключено, что сам Хэвиленд, опьяненный вечерней свежестью, стал хуже соображать. Обычно он подходил к таким типам и рычал: "А ну-ка, поднимайся, подонок!" Но сейчас он поступил иначе - не спеша приблизился к человеку и, остановившись у витрины, вежливо осведомился:
      - Вы плохо себя чувствуете, мистер?
      И тут, можно сказать, повторился тот самый давний эпизод, когда Хэвиленд неудачно выступил на защиту симпатичного юноши. Похоже, и сам Хэвиленд это понял: во всяком случае, где-то в голове у него раздался предупреждающий сигнал, потому что он потянулся за револьвером, но было уже поздно.
      Прилично одетый молодой человек стремительно вскочил на ноги и плечом толкнул Хэвиленда в грудь с такой силой, что тот врезался в витрину. Негодяй же бросился наутек.
      Хэвиленд не знал, что Тони-Тони валяется в магазине под прилавком, избитый до полусмерти. Он не знал, что молодой человек совершил налет на магазин и, когда он сматывал удочки, Тони-Тони выстрелил ему вдогонку из пистолета, который держал у кассы. Хэвиленд не знал, что сразу после выстрела Тони упал и потерял сознание, а молодой человек сидел на тротуаре, потому что пуля Тони угодила ему в плечо. Хэвиленд не знал ровным счетом ничего.
      Он успел понять лишь одно, что, потеряв равновесие, падает в витрину. Стекло разлетелось на множество осколков, Хэвиленд почувствовал острую боль и закричал со слезами в голосе: "Ах ты, сволочь, гад поганый, да я тебя..." - но больше ничего сказать не успел. Это были его последние слова.
      Один осколок перерезал ему яремную вену, другой впился в горло, и на свете не стало детектива Роджера Хэвиленда.
      Тем временем молодой человек добежал до угла, плюхнулся в "Додж" выпуска 1947 года и укатил. Старуха из местных видела, как автомобиль рванул с места и исчез, но не заметила номера. После того как машина скрылась, она наклонилась к тротуару и стала шарить рукой в потемках, а потом испуганно заморгала, потому что обнаружила на руке кровь.
      Когда на место происшествия прибыл детектив Коттон Хейвз, у бакалейной лавки собралась уже толпа старух. Карелла остался в участке, а Хейвз, едва поступил вызов, сел в патрульную машину и поехал разбираться. Старушки почтительно расступились перед ним, потому что прибыл Закон. Надо сказать, что Коттон Хейвз неплохо воплощал собой Закон. Его рыжая голова с седым прочерком-молнией возвышалась над толпой, как если бы ей явился капитан Ахав в исполнении Грегори Пека*.
      ______________________________________________________________________
      * Капитан Ахав в экранизации Г. Мелвилла "Моби Дик" - одна из лучших ролей американского киноактера Грегори Пека.
      Патрульный, стоявший на пороге магазина, не узнал Хейвза и, когда тот подошел вплотную, удивленно на него посмотрел.
      - Я детектив Хейвз, - пояснил капитан Ахав. - Карелла остался в участке на телефоне, а меня послал сюда.
      - Плохо дело, - сказал полицейский.
      - Что плохо?
      - Хозяин магазина сильно избит. Касса очищена. Вы знали Хэвиленда?
      - Какого Хэвиленда?
      - Роджера. Детектива из нашего участка.
      - Да, нас знакомили, - кивнул головой Хейвз. - А что с ним случилось?
      - Он сидит в витрине.
      - То есть как?
      - Он помер, - сказал полицейский и вдруг ухмыльнулся. - Смех, да и только. Кто бы мог подумать, что Роджера Хэвиленда убьют вот так!
      - Не вижу здесь ничего смешного, - отрезал Хейвз. - Уберите зевак. Хозяин внутри?
      - Так точно, сэр, - сказал полицейский.
      - Я иду к нему. А вы запишите имена и адреса свидетелей. Писать умеете?
      - Что? Конечно, умею.
      - Вот и пишите, - сказал Хейвз и вошел в магазин. Тони Ригатони сидел на стуле, возле него хлопотал второй полицейский. К нему и обратился Хейвз.
      - Позвоните Карелле, - сказал он. - Сообщите, что тут убийство, а не просто налет, как у нас значится. Скажите ему, что убит Роджер Хэвиленд. И поторопитесь.
      - Слушаю, сэр, - сказал полицейский и выбежал из магазина.
      - Я детектив Хейвз, - сказал Хейвз бакалейщику. - А как вас зовут?
      - Ригатони.
      - Что произошло, мистер Ригатони? Он взглянул на лицо Ригатони. Тот, кто избил его, не отличался мягкосердечием.
      - Этот тип вошел в магазин, - начал Ригатони. - Он велел мне вынуть из кассы все наличные. Я послал его к черту. Тогда он меня ударил.
      - Чем?
      - Кулаком. Он был в перчатках. Это в июне! Он ударил меня изо всех сил. И стал избивать. Да, когда он вошел в магазин, то сразу опустил на дверях шторы.
      - И что было дальше?
      - Он зашел за прилавок и выгреб все из кассы. У меня там была. выручка за день.
      - Сколько?
      - Долларов двести, а то и триста. Этот сукин сын забрал все.
      - А где были вы?
      - На полу лежал. Он страшно избил меня. Когда он рванул к выходу, я встал на ноги. Еле-еле поднялся. В ящике кассы я держу пистолет. Разрешение у меня есть, тут все в ажуре. Я выстрелил ему вдогонку.
      - И попали?
      - Думаю, да. По-моему, он упал. Потом у меня в голове все помутилось, и я потерял сознание.
      - Как Хэвиленд угодил в витрину?
      - Какой ещё Хэвиленд?
      - Детектив, который разбил стекло.
      - Не знаю, я не видел, как это случилось, я был без сознания.
      - Когда вы пришли в себя?
      - Минут пять назад.
      - Сколько ему было лет? Я имею в виду налетчика.
      - Двадцать три или двадцать четыре. Не больше.
      - Белый или цветной?
      - Белый.
      - Какие волосы?
      - Светлые.
      - Глаза?
      - Не знаю.
      - Не заметили?
      - Нет.
      - Как он был одет?
      - В спортивную куртку. Рубашка тоже спортивная. Без галстука. И в перчатках. Я уже говорил. В черных перчатках.
      - Оружие у него было?
      - Если и было, он его не доставал.
      - Усы?
      - Нет. Совсем ещё мальчишка.
      - Шрамы, родинки, особые приметы?
      - Ничего такого я не заметил.
      - Он был один?
      - Да, один.
      - Ушел пешком или уехал на машине?
      - Не знаю. Говорю же вам, я был без сознания. Сукин сын! Едва не сломал мне челюсть...
      - Простите, сэр, - сказал один из патрульных, появившись в дверях.
      - В чем дело? - обернулся к нему Хейвз.
      - Тут есть одна старушенция...
      - Ну?
      - Утверждает, что видела, как этот тип сел в машину и укатил.
      - Сейчас я с ней разберусь, - сказал Хейвз и вышел из магазина.
      На первый взгляд казалось, что старуха выжила из ума. У неё были длинные седые космы, к которым, похоже, никогда не прикасалась расческа. Она, надо полагать, ни разу не умывалась с той далекой поры, когда в городе произошла последняя авария водопровода. На ногах у неё были ботинки, которые, по всей видимости, достались от внука, служившего летчиком на Аляске. К потрепанной зеленой шали пришпилена увядшая алая роза. Словно подтверждая впечатление, что старуха рехнулась, одна из женщин в толпе заявила: "А вот и чокнутая Конни!"
      Словом, все говорило о том, что старуха и впрямь не в себе.
      Но даже работая в тридцатом участке, Хейвз твердо усвоил: те, кто выглядят психами, сплошь и рядом оказываются толковыми и надежными свидетелями. И наоборот, случается, что нормальные с виду люди на поверку оказываются сумасшедшими. Поэтому он бережно взял старуху под локоток и повел её в магазин так, словно это была его родная бабушка. Чокнутая Конни, похоже, наслаждалась тем, что стала знаменитостью. Она с гордостью взирала на Хейвза. Ни дать ни взять, прибыл её возлюбленный, с которым она познакомилась по переписке. Галантно улыбаясь, Хейвз усадил её на стул.
      - Прошу вас, мадам, - сказал он.
      - Не мадам, а мисс, - поправила его старуха.
      - Ах да, простите. Как же вас зовут, мисс?
      - Конни, - сообщила та. - Конни Фицгенри.
      Она говорила четко и уверенно. Психи так "не говорят.
      - Мисс Фицгенри, - приятным голосом начал Хейвз, - один из патрульных говорит, что вы видели, как грабитель сел в машину и уехал. Это так?
      - А как вас зовут? - поинтересовалась Конни.
      - Детектив Хейвз.
      - Здравствуйте.
      - Здравствуйте. Так вы действительно его видели?
      - Кого?
      - Человека, который сел в машину и уехал.
      - Конечно, - сказала она. - Вы знаете, сколько мне лет?
      - Сколько?
      - Семьдесят четыре. Вы бы дали мне семьдесят четыре?
      - Я не дал бы вам больше шестидесяти.
      - Серьезно?
      - Вполне.
      - Спасибо.
      - Значит, этот человек...
      - Завернул за угол, сел в машину и уехал. Я видела это собственными глазами.
      - У него был пистолет?
      - Нет.
      - Какое-то другое оружие?
      - Нет, сэр.
      - Почему вы думаете, "что это был тот самый человек, который ограбил мистера Ригатони?
      - Я не говорила, что он кого-то ограбил. Я только сказала, что видела, как он сел в машину и уехал.
      - Понятно, - сказал Хейвз и засомневался в справедливости своего первоначального предположения. Судя по всему, Конни Фицгенри все-таки была чокнутой. - Я хотел спросить, мисс Фицгенри, - уточнил он, - почему вы решили, что в этом человеке есть что-то подозрительное?
      - У меня есть на то причины, - ответила Конни.
      - Какие же?
      - Серьезные.
      - И все-таки...
      - Вы считаете, что этот человек ограбил мистера Ригатони? - спросила Конни.
      - Скажем, у нас есть основания подозревать его.
      - Как он выглядел? - продолжала допрос старуха.
      - Как вам сказать?
      - Волосы?
      - Светлые.
      - Так, а глаза?
      - Мы не знаем.
      - Как он был одет?
      - Спортивная рубашка, без галстука. Спортивная куртка. И ещё черные перчатки.
      Хейвз отвечал и удивлялся, как ловко старухе удалось поменяться с ним ролями и превратиться из свидетельницы в сыщика. Он пристально посмотрел на Конни. Она безмолвствовала.
      - Итак? - спросил он.
      - Итак, что?