Андрей Тарковский. Жизнь на кресте

А небо темнело, и кто-то выставил на подоконник патефон. Шульженко пела свой «Синий платочек»…

– Теперь мы законные жених и невеста. Я загадал тогда на твоих астрах, уплывших по течению: «Женюсь на Ирме Рауш». Получилось!

– О… – она села на скамейку. – Андрей… мне надо подумать. Видишь ли, все только начинается – работа, самостоятельная жизнь… Такие открываются перспективы… И вдруг – строить семейный очаг. Сразу в матроны.

– Скажи прямо – тебе не нравлюсь я.

– Ты мне очень нравишься, Андрюша. Но я совершенно не задумывалась о браке.

– Однако предполагала, что это должно произойти?

– В будущем… Потом… я не знакома даже с твоими, с твоими родителями.

– Значит, познакомимся.

Вскоре Ирма пила чай с коржиками, испеченными бабушкой Андрея из ржаной муки с медом. Женщины сидели за круглым, покрытым кружевной скатертью столом, говорили и все больше нравились друг другу.

В 1960-е годы в Москве было интересно. И хотя «железный занавес» лишь слегка приоткрылся, но даже в пробитую отдушину хлынули свежие веяния со всего мира. Будущие режиссеры выстаивали многочасовую очередь в Дрезденскую галерею, потом на выставку Пикассо. Пробивались на «Гамлета» Пола Скофилда, смотрели со ступенек балкона спектакли Берлинер ансамбля и театра Жана Вилара.

Регулярно ходили в консерваторию. Ирма с удивлением косилась на бледный профиль Андрея, целиком растворившегося в Седьмой симфонии Бетховена.

На обратном пути она сказала:

– Ты был похож на сомнамбулу, погруженного в летаргический сон.

– Во-первых, сомнабулизм и летаргия – разные вещи. А Седьмую симфонию Бетховена я очень люблю. Особенно вторую часть. Вот это место, – он с безукоризненной точностью напел основную тему.

Ирма погрустнела:

– Мне так много надо еще узнать. А ты… Ты особенный… – речь завершилась долгим поцелуем. – Идем ко мне в общагу? Сегодня у меня отдельная комната! Олька на практике.

5

Конечно, он был особенный – чрезвычайно восприимчивый, с тонкой внутренней «настройкой», позволяющей ловить мельчайшие импульсы, идущие от внешнего мира.

Однажды поздно вечером Андрей провожал Ирму. Шли по тротуару мимо вереницы кленов, еще не сбросивших свою малиново-багровую листву. «Осень выкрасила клены колдовским каким-то цветом…» – мурлыча песню входящего в моду Булата Окуджавы, Ирма на одной ноге прыгала через рассекавшие асфальт трещины.

В свете фонарей, пронизывающих листву, скользили тени от ветвей. Тени появлялись перед ними, каруселью уходили под ноги и исчезали за спиной, чтобы сразу снова возникнуть впереди.

Андрей остановился, как завороженный, помолчал и сказал:

– Знаешь, я все это сниму! Эти шаги, эти тени!.. Это все возможно. Это будет. Будет! Дайте мне камеру, и я переверну мир!

Андрей продолжал встречаться с Ирмой, хотя очень скоро стало ясно, что они вовсе не подходят друг другу. Ирма не понимала, чем она, хохотушка, простенькая провинциалка, прельстила этого столичного пижона, не воображавшего свою жизнь без походов в консерваторию и ботинок на «манке». Интересный получится режиссер, очень интересный. Но человек – сложный. Резкий, мрачноватый, обидчивый, всегда старавшийся настоять на своем мнении.

Даже в кафе-мороженом Андрею было необходимо, чтобы Ирма съела нравившееся ему шоколадное ассорти.

– Разве плохо? – он облизал ложечку.

– Конечно, вкусно… Но о фруктовом я мечтала с утра… – Ирма отодвинула пустую металлическую вазочку. – Ты же понимаешь, что дело вовсе не в мороженом. У нас во всем совершенно разные вкусы! Ты восхищаешься тем, как была снята сцена изнасилования и убийства девушки в «Святом источнике», а мне нравится хор гномиков в «Белоснежке». Я, конечно, условно говорю про гномиков! Мне чужд мрак и отчаяние, я хочу своими будущими фильмами оставлять у людей светлое, радостное впечатление. Подумай только, как тяжко живут многие. А я могу добавить в их жизнь света!

– Живут бессмысленно и мелко, потому что сами так хотят жить. И ни шагу не сделают для собственного духовного роста. Я уверен – кино не развлечение. Кино – мощнейшее и притом массовое средство воздействия на самые глубинные тайники души, психики, не знаю, что там еще в нас главное прячется.

Примечания

1

Курсив Вознесенского. – Прим. авт.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.