Виктор Ляпин
      Чужие смешные печали
      (ШЕЛУПОНЬ)
      Мокринские хроники
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      ПЕТРУНИН ИВАН НИКОЛАЕВИЧ, 60 лет
      ПЕТРУНИНА ВАЛЕНТИНА ПЕТРОВНА, его жена, 55 лет
      КРУПНОВА АНТОНИНА ИВАНОВНА, за 40 лет
      АВДЕЕВ ПЕТР, бывший муж Крупновой, за 40 лет
      ХЛОПУШИНА КАПИТОЛИНА СЕРГЕЕВНА, вдова писателя Сергея Викторовича Хлопушина, за 70 лет
      ХЛОПУШИН АНДРЕЙ, ее внук, 25-27 лет
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
      КАРТИНА ПЕРВАЯ.
      Действие происходит в Мокринске, старинном провинциальном городке.
      Месяц май. Старый двор. Слева барак на несколько семей без удобств. Справа старинный купеческий флигель, в котором живет Капитолина Сергеевна Хлопушина, хранительница библиотеки умершего мужа, писателя Сергея Викторовича Хлопушина. Флигель добротный. В недавнее советское время был тщательно отреставрирован как памятник старины.
      На заднем плане -- полуразвалившийся, дровяной сарай, в котором сейчас живет Авдеев. Вокруг сарая -- несколько вишневых и яблоневых деревьев.
      На переднем плане деревянный стол со скамьями. Перед бараком -небольшой огород Петруниных. В нем стоит Валентина Петрунина. Она только что закончила сажать картошку. Появляется Петрунин.
      ПЕТРУНИНА. Вот, картошку посадила. Не знаю, что вырастет...
      ПЕТРУНИН. Картошка и вырастет, дура, не бананы же.
      ПЕТРУНИНА. Господи, умник выискался. С утра нарываешься?
      ПЕТРУНИН. Голова болит. Что вчера было?
      ПЕТРУНИНА. Что? Вторник, будний день. Ты в мэрию ходил, насчет пенсии. Галстук надел, ирод. А вернулся -- пьян, хоть выжми. Как клюковка.
      ПЕТРУНИН. Точно. Ходил.
      ПЕТРУНИНА. И как пенсия?
      ПЕТРУНИН. (Взрывается) А с чего я пью?! Нет, ну с чего я пью?!
      ПЕТРУНИНА. Господи, опять.
      ПЕТРУНИН. Ты в женской консультации была?
      ПЕТРУНИНА. Ну.
      ПЕТРУНИН. И что сказали?
      ПЕТРУНИНА. Четвертый месяц пошел.
      ПЕТРУНИН. Мальчик или девочка?
      ПЕТРУНИНА. Ну, ты думаешь, чего говоришь? Я что -- УЗИ, что ли, проходила?
      ПЕТРУНИН. УЗИ, УЗИ! Сейчас это даже по глазам определяют. Глянут -- и сразу определят. Я читал.
      ПЕТРУНИНА. Че буровишь?
      ПЕТРУНИН. ...И кто отец?
      Пауза.
      ПЕТРУНИНА. Дурак. Ну не дурак ли ты, простофиля?! Допился уж совсем. С топором, что ли, бегать будешь?
      ПЕТРУНИН. Так... У меня же... с гулькин нос... в сортир с плоскогубцами хожу. И не тыкает совсем...
      ПЕТРУНИНА. Значит, один раз тыкнул. Прекратим этот разговор!
      ПЕТРУНИН. Смотри, Валя!
      ПЕТРУНИНА. Смотрю, смотрю. Вон только что мужика в сарае спрятала!
      ПЕТРУНИН. Дай на пиво?
      ПЕТРУНИНА. Угу. Сейчас. Только в сберкассу сбегаю.
      ПЕТРУНИН. И зачем я с тобой живу? Голова же болит!
      ПЕТРУНИНА. Нечему там болеть. Рассолу попей.
      ПЕТРУНИН. Убью я тебя когда-нибудь. Или с собой чего сделаю.
      ПЕТРУНИНА. Вино, вино -- всех вас вино губит. У свояченицы уж на что мужик был загляденье, не чета тебе. И по хозяйству, и вообще. А как запил -все, пропал. Пьяным под яблонями полежал, голову застудил. А говорят, пьяных ничего не берет. Два раза черепушку вскрывали, кровь в голове запеклась... Уж третий год на кладбище...
      Чего молчишь-то?
      ПЕТРУНИН. Жду.
      ПЕТРУНИНА. Чего?
      ПЕТРУНИН. Пока ты заткнешься.
      Завела пластинку! Уйди, злыдня, с глаз моих!
      ПЕТРУНИНА. Вот-вот, это ты умеешь. На что путное -- так тебя нет. А тут! Третий месяц прошу в погребе доски перебрать!.. Смотри, Иван, если твоя благодетельница (Показывает на дом Хлопушиной) опять тебя похмелит, я ей все писательские космы повыдергаю! Не посмотрю, что она в благородных ходит!
      Из сарая появляется Петр Авдеев, мужчина неопределенных лет. Авдеев -человек больной, с печальными глазами и привычкой вслух читать газеты. Он и сейчас с кипой газет.
      АВДЕЕВ. (Разочарованно) А, это вы... А я думал, тут люди какие -- иду на голоса... Как семейная жизнь?
      ПЕТРУНИН. На букву "ф" -- фсяко!.. Размножаемся... Ты, Петя, никак с постели встал?
      АВДЕЕВ. Плохо одинокому. У нас все люди -- советские. Русских мало осталось. Пока болел -- приходили, приходили. И хоть бы кто помог?! Все только уносили что-то. Не говоря худого слова, брали что попало и уносили.
      ...Все унесли. Ворота железные у сарая стояли -- и те сперли.
      ПЕТРУНИН. Да брось ты! Не переживай!
      АВДЕЕВ. Что "брось ты"?! Ты и спер!
      ПЕТРУНИН. Да брось ты, Петя!.. У нас менталитет такой.
      Кто-нибудь заболеет -- ты у него возьмешь. Че суетиться-то?
      АВДЕЕВ. А шел бы ты!.. Погоди, дай на ноги подняться.
      ПЕТРУНИН. Поднимешься, поднимешься, если совсем не прихлопнет... У тебя чего было-то?
      АВДЕЕВ. Вскрытие покажет... Ливер болит.
      ПЕТРУНИН. Ливер -- это серьезно. Тут шутить не надо.
      ПЕТРУНИНА. Голодать надо. И не пить совсем. Ты кушай поменьше и не пей.
      АВДЕЕВ. Угу, приучал цыган лошадь не есть. Совсем уж было приучил -- да она, дура, взяла и померла.
      ПЕТРУНИН. Еще, говорят, хорошо мочу пить. Уринотерапия называется, да. Профессора на одной моче живут. Выпьют -- и порядок , на лекцию, туда-сюда.
      ПЕТРУНИНА. Ой, балабол... (Уходит в дом за сумками)
      АВДЕЕВ. Ну, не петух ли ты мокринский?..
      ПЕТРУНИН. Я ему помочь, а он ругается. Замухрыстенький, а с гонором.
      Садись, лучше в "козла" сыграем. Все-таки забава!
      АВДЕЕВ. ( Берет домино) Все у тебя забава. Опять мухлевать будешь.
      ПЕТРУНИН. Не помухлюешь -- не покушаешь, Петя. Чего из себя невинного-то строить?
      АВДЕЕВ. Откуда вы только в нашей стране такие волки рождаетесь?
      ПЕТРУНИН. Всякая блоха счастья ищет. А насчет волков -- ты, Петя, брось. Я -- лицо исконно русской национальности: врежу -- мало не покажется!..
      АВДЕЕВ. Встретились два русских: еврей да татарин... Ходи! (Играют в домино)
      ПЕТРУНИН. Твоя-то бывшая письмо получила... Депешу... Из этой самой -из своднической своей конторы...
      Как потешались над девкой, а гляди -- выгорело дело-то. Подыскали ей мужика заграничного. Прям, пишут, рвет и мечет, так она ему на фотографии приглянулась!
      АВДЕЕВ. Совсем чокнулась баба. Одно на уме.
      ПЕТРУНИН. С бабами, с ними умеючи надо. Тонкостью, чувствами брать.
      АВДЕЕВ. Да ты уж молчал бы! Знаток тонких чувств нашелся!
      ПЕТРУНИН. А что? И знаток. Почему моя за мной сорок лет бегает? Дипломатия! Я вот ей за всю жизнь ни разу не изменял.
      АВДЕЕВ. Ой-ой-ой!.. А Клавка Малышева? А Людка Бодрова?
      ПЕТРУНИН. Ну... Это наспех. Это не измена. Когда по пьяни, второпях, в сенях, на кухне -- это так, развлеченьице, профилактика прыщей. Это даже врачи рекомендуют.
      Измена -- когда душой прикипаешь. Вот тут да!..
      АВДЕЕВ. (Тоскливо) Ну, че там еще, в письме-то?
      ПЕТРУНИН. Я, конечно, так деликатно не перескажу. Хотя читал. Короче, пишут, задаток получили. Фотография ее в бикини всех просто так и поразила...
      АВДЕЕВ. Где, дура, только себе бикини раздобыла?
      ПЕТРУНИН. Одалживала, небось, у какой-нибудь модистки. Представляю Тоньку в бикини, а?!
      ...Вот... Пишут, мол, как раз такой тип исконно-русской красавицы пользуется повышенным спросом у иностранных клиентов. Ухажеров то есть. И один, мол, нашелся уже, который на вас клюнул. Карточку прислали даже. Мордастый. Виноделец из Лиона. Не то Жан, не то Жак, врать не буду. Он нам сразу понравился. Солидный. И, видать, с этим делом все в порядке. Глаза горят.
      Короче, пишут, все у вас на мази. Только срочно привозите оставшиеся деньги. Такие услуги, мол, недешевы. Привезешь деньги, сразу вас обвенчаем, в самолет -- и здравствуй Франция! Приземлишься на Елисейских полях!.. А нет -- прощай, Париж, прощай, Лион, и забудьте наш адресок!
      Ты бы посмотрел на Антонину -- забегала, как коза перед дойкой. Международный скандал назревает.
      АВДЕЕВ. Большие деньги-то?..
      ПЕТРУНИН. О-о-о!.. Большие, Петя. Нам таких не видать. Зарезать кого или ограбить надо.
      АВДЕЕВ. И она верит?
      ПЕТРУНИН. Не скажи, Петя. Тут вопрос глубокий. Они, гады, раскусили, что наши бабы для них просто клад. Ихние-то все испоганились. Курют, пьют, дерутся, в начальство лезут. Не бабы, а мужье в юбках. И СПИД у них гуляет. А наша Антонина там, как Жанна Д`Арк, звездой взойдет!..
      АВДЕЕВ. Ой, заткнулся бы ты!
      ПЕТРУНИН. Я заткнусь. Мне недолго.
      Потерял бабу. Она теперь спит и видит, как по Парижу бежит.
      Из барака появляется Антонина Крупнова.
      АНТОНИНА. (Авдееву) ...А... оклемался, что ли?
      АВДЕЕВ. Угу... Ты, говорят, за границу намылилась?
      АНТОНИНА. Тебя не спросила.
      АВДЕЕВ. С твоей-то рожей?
      АНТОНИНА. Но-но, Авдеев. Ты мне кто? Случайная связь, забытое прошлое. И веди себя, как случайная связь! Не позволяй!
      АВДЕЕВ. Двадцать лет прожили... Случайная связь! Даешь, Антонина Ивановна! Зря я тебя не бил!
      АНТОНИНА. Что теперь говорить?..
      АВДЕЕВ. На каком диалекте ты со своими ухажерами объясняться-то будешь? Весь город же смеется, дура!
      АНТОНИНА. Авдеев! Я тебя двадцать лет терпела. Не доводи до греха. Уткнись в свои газеты.
      АВДЕЕВ. Локти будешь грызть! Посмотри в зеркало!
      АНТОНИНА. (Слегка замахивается на него, Авдеев отшатывается) Замолчи, сказала!.. Да не боись, не трону. Чего шарахаешься-то?
      АВДЕЕВ. Кто тебя знает?
      АНТОНИНА. Больно надо. Лечи тебя потом.
      Своих мужиков нет, так хоть импортными побаловаться!.. Как ты мою кровь попил, так ни один иностранец не сможет...
      АВДЕЕВ. Попил, попил... В сарае живу. Загибаюсь. А зима придет?
      АНТОНИНА. Я тебе, что ли, хоромы строить должна?
      АВДЕЕВ. Выгнала-то ты...
      АНТОНИНА. И иди на все четыре стороны!
      ПЕТРУНИН. Антонина, покажи карточку своего нового! Авдеев, прям, изошелся весь, глянуть хочет!
      АНТОНИНА. Да шли бы вы!
      ПЕТРУНИН. Шли бы вы!.. Чуть что -- "шли бы вы"! Никакой культуры. Вот и поговори.
      У меня, кстати, титька болит. Ты зачем меня вчера в титьку укусила?
      АНТОНИНА. (Потягивается) Так плясали же. Я всегда разгорячаюсь, когда пляшу.
      Из барака с сумками выходит Петрунина.
      ПЕТРУНИНА. Бесстыжая твоя рожа, Тонька! Нет своего мужика, так испрокудилась совсем. Ну, чего вылупилась? Отрастила глазищи-то, а совести нет.
      АНТОНИНА. Зла в тебе, как в собаке. Тебе сейчас, Валентина, нервничать никак нельзя. Ты у нас беременная молодуха. Мать и дитя в одной упаковке. Забетонированная!
      АВДЕЕВ. Ты что, Валь, серьезно? В этом возрасте вроде не того, а?
      АНТОНИНА. Если очень яростно и если мужик шибко задорный, то, вот видишь, того. В отличие от некоторых. А, Петрунин -- того? Или ты тут ни при чем?
      ПЕТРУНИНА. Ну что ты мелешь своим помелом, ну что ты мелешь?
      АВДЕЕВ. Да, Валентина, ты даешь! Это ж как же постараться надо было?
      АНТОНИНА. Валентина, мы вчера твоего Петрунина проверяли. И так, и этак. Не способен он к такому геройству! Так что колись -- говори, где подгуляла?
      АВДЕЕВ. Есть такие монстры -- через бабу перелезет и... ребенок! Ты, может, с кем рядом посидела?
      ПЕТРУНИН. Да заткнетесь вы?!
      ПЕТРУНИНА. Господи, я аборт сделаю!
      ПЕТРУНИН. Я тебе сделаю! Я тебе такой аборт сделаю, что целый год под платье заглядывать будешь!
      ПЕТРУНИНА. (Мужу) Ну ты-то че, ты-то че вместе с этими балаболами?!
      Ты, Антонина, не знаю, чем тут занимаешься!
      АНТОНИНА. Это кто еще чем занимается! Невинность из себя в шестьдесят лет строите. Носитесь со своими вшивыми печалями, как угорелые. Глядеть на вас тошно.
      ПЕТРУНИН. ...Антонина, слышь? Надо бы рассчитаться за увечье-то, а?..
      АНТОНИНА. Да уйди ты!!!
      ПЕТРУНИН. А думал, нальешь...
      АВДЕЕВ. (Читает газету) "Вновь возобновились ожесточенные бои в Бейруте. В результате вчерашних столкновений пострадало несколько жилых домов. Один человек ранен".
      ПЕТРУНИН. У них ожесточенные бои -- как у нас свадьба. Андрюшка Ермаков после армии женился. Три дня гуляли. Шесть переломов. Три ножевых ранения. Двоих вообще полмесяца найти не могли -- в болотах заблудились сдуру.
      АНТОНИНА. Если б только на свадьбах калечили...
      АВДЕЕВ. (Читает) "Житель деревни Лапша, выпив три рюмки армянского коньяка, попал под капельницу в районную больницу. Употребленным напитком оказался подкрашенный метиловый спирт. Это девятый случай отравления спиртными напитками в нашем районе за последний месяц. Два из них закончились летально".
      АНТОНИНА. Травят, как клопов.
      ПЕТРУНИН. Свое надо пить, народное. Я двадцать семь лет клей пил, пока на фабрике работал. Возьмешь трехлитровую банку, горстку соли бросишь, разболтаешь хорошенько... этак минут двадцать. Потом -- ульк: и тепло и душе приятно!
      ПЕТРУНИН. Хоть бы перед людьми-то не позорился!
      ПЕТРУНИН. Были времена. Клей как дешев был, а? А теперь?!
      АВДЕЕВ. (Петрунину) Про тебя. (Читает) "В некоторых индийских племенах жены для того, чтобы забеременеть, ходят в другие деревни, где им выбирают лучшего самца. Потом жена возвращается к собственному мужу, который, по обычаям племени, с благодарностью ее принимает. Вообще полиандрия (...э-э, многомужество то есть) считается хорошим способом борьбы с мужским эгоизмом".
      Пауза.
      ПЕТРУНИН. ...Пристрелю!
      АНТОНИНА. Кого?
      ПЕТРУНИН. ...Не знаю.
      ПЕТРУНИНА. Господи, я на рынок пошла. Посмотри, ирод, чтоб картошку не затоптали!
      И прошу тебя, Петрунин -- хоть сегодня-то!.. (Уходит)
      ПЕТРУНИН. Ну что, Антонина, может, по первой? А то что-то ком в горле стоит...
      АНТОНИНА. Тебе кодироваться надо, а то сопьешься.
      ПЕТРУНИН. Были у нас тут кодированные. Мишка-вертолетчик вон ездил. В самый главный центр. Говорит, там полчаса с тобой вроде как беседуют ни о чем. Усыпляют. А потом -- хрясть!!! -- в глаз лазером! Аж все высверливает!
      АНТОНИНА. И что?
      ПЕТРУНИН. Приехал -- два дня не пил. А на третий как запил, так уже два года не просыхает. Все пропил.
      АВДЕЕВ. У нас в больнице хирург был. Хороший хирург, грамотный, но... любитель. Пока два стакана спирта не выжрет, операцию делать не мог, волновался. Один раз на спор при мне восемь бутылок водки за два часа выпил. Ну, задарма, конечно.
      Тоже решил кодироваться. Все чин чином. Вернулся -- другой человек. Посвежел, заулыбался. Когда и не к месту, ходит улыбается. Неделю ходил. А в понедельник сели с больничным сторожем и за ночь выпили девятнадцать бутылок водки и коньяка. Сторожу ничего, а хирург помер. Не выдержал.
      ПЕТРУНИН. Так как, Антонина?..
      АНТОНИНА. Как же!.. Ты мне кто, чтоб я тебя каждый день поила? Хватит вчерашнего.
      ...Лучше скажи, Петрунин. Вот когда господь там на небесах счастья и печали нам делит -- он ведь всем, наверное, поровну? Ну, как праздничный пирог. Каждому по куску.
      Где же мой кусок счастья? Где то, что мне положено?
      ПЕТРУНИН. Положено -- не положено... Мне, может, сегодня похмелиться положено, а никто не дает.
      Наша жизнь бекова -- что сам зубами вырвешь, то тебе и положено.
      ...Вот, говорят, опять война будет.
      АНТОНИНА. С кем?
      ПЕТРУНИН. Это пока секрет. Не всем рассказывают.
      АНТОНИНА. Господи, и зачем эти войны?..
      ПЕТРУНИН. Зачем? Для независимости! Государство без войны, как девка без мужика, рассохнется и заржавеет.
      Одна война кончится, другую начинать нужно. Не с монголами, так с татарами.... Там теоретики, я-те дам!..
      С рынка возвращается Капитолина Сергеевна Хлопушина. В ее авоське -суповой набор, ржаной хлеб и несколько картофелин. Она одета опрятно, но бедно.
      ХЛОПУШИНА. Здравствуйте. Добрый день вам всем.
      ПЕТРУНИН. С рынка, Сергевна?
      ХЛОПУШИНА. Да, вот с покупками. Вы знаете, Иван Николаевич, с тех пор, как приехал внук, у меня просто другая жизнь. Его молодому организму необходимо хорошо питаться. Он не может жить на моем овсяном киселе. Это такая радость! Такое счастье! Я почувствовала себя необходимой. Я помолодела на десять лет.
      АНТОНИНА. (Показывает на авоську) Пенсию получили?
      ХЛОПУШИНА. С книжки сняла. Но я нисколько не жалею, что вы! Это такая радость! Андрей такой чуткий!
      ПЕТРУНИН. Что же он, чуткий, тебе денег не дает?
      ХЛОПУШИНА. Ну, ему пока требуется моя помощь. Он должен обжиться здесь, осмотреться. Он ведь еще так молод.
      АВДЕЕВ. Удивляюсь я вам! Обладаете, можно сказать, сокровищами, а живете, как собака на сене, на гроши. Одну вашу халупу по теперешним ценам можно продать за такие деньги, что всю оставшуюся жизнь загорали бы на Канарах и Багамах. А библиотека?!
      ХЛОПУШИНА. Вы, как всегда, шутите, Петр?
      Что вы такое говорите? Ах, Петр, Петр! Вы же знали Сергея Викторовича. Он дарил вам свои книги и угощал шоколадными конфетами, когда вы были еще ребенком.
      Продать дом, где должен быть его литературный музей? Я не могу себе даже представить этого. Милый Петр, это невозможно.
      Да и не мой он теперь. Мы оформили все документы. Господи, сколько мороки, сколько чиновников! Но, слава богу, все позади. Андрей теперь стал полновластным хозяином дома своего деда. Он его... как же это?.. э... при-ва-ти-зи-ро-вал... Фу, какое противное слово!
      Наконец-то, я могу вздохнуть спокойно. Наследство Сергея Викторовича в надежных руках. А помните, сколько говорили, что у меня отнимут этот флигель? Они только и ждут моей смерти. Но все, все!.. Вы не находите, что Андрей чем-то похож на Сергея Викторовича?
      АВДЕЕВ. Я?.. Не знаю, не знаю...
      ПЕТРУНИН. Приватизировал? Ловко, ловко! И чья же это была идея?
      ХЛОПУШИНА. ...Андрея. Или моя. Какая разница?
      Сергей Викторович всегда говорил: -- В доме должен хозяйничать мужчина.
      Я стара, потихоньку выживаю из ума. Мне уже трудно самой бороться за флигель.
      АВДЕЕВ. Завладел, значит, домом-то?.. Так. И где же ты теперь прописана?
      ХЛОПУШИНА. Я? Не знаю. Разве это важно? Все документы у Андрея. Я делаю все, как он говорит.
      Петр, поймите, здесь будет музей Сергея Викторовича! Моя мечта станет реальностью! Как я счастлива, что со мной Андрей. Он один меня понимает.
      АНТОНИНА. А он вас на улицу не выбросит?
      ХЛОПУШИНА. Антонина Ивановна! Ну что вы?!
      ПЕТРУНИН. Не суйся, Тонька! В высших материях ты слаба!
      Кстати, о материях. Я, конечно, того... понимаю -- виноват перед тобой, Сергевна. Ну, сама знаешь, забываю о долгах, извини. Ну, бывает, ты не сердись. Ты мне дай еще одну какую-нибудь книжицу поцветастей. Мне сейчас очень надо! Я верну, я потом все разом и верну!
      ХЛОПУШИНА. А ту вы уже прочитали?
      ПЕТРУНИН. Да, залпом! Раз, и все! Хорошая книга, легко пошла. И картинок много. Мифы этой... ну...
      ХЛОПУШИНА. Древней Греции.
      ПЕТРУНИН. Да, ее самой.
      ХЛОПУШИНА. Удивительный мир богов и людей.
      ПЕТРУНИН. Да. Вот мне бы что-нибудь такое же яркое и... с картинками!..
      ХЛОПУШИНА. Конечно, конечно, Иван Николаевич. Вы можете пойти и выбрать в библиотеке сами, что вам больше понравится.
      ПЕТРУНИН. (Показывает на флигель) Так я... пойду?..
      ХЛОПУШИНА. Там открыто.
      Петрунин уходит в дом Хлопушиной.
      АНТОНИНА. Спаиваете вы его. Правильно Валька вас не любит.
      ХЛОПУШИНА. Что вы, Антонина Ивановна! Я же...
      Что же я могу сделать? Вы думаете, он их даже... не читает?..
      АВДЕЕВ. Читает, если буквы знакомые находит. Зачем вам это?
      ХЛОПУШИНА. Надо же, чтобы хорошие люди помогали друг другу.
      АВДЕЕВ. Сейчас нет хороших людей и плохих. Есть бедные и богатые.
      Из дома Хлопушиной появляется, насвистывая, радостный Петрунин. В руках у него новая книга. За пазухой спрятано еще несколько. Одна из книг падает. Хлопушина поднимает ее, смотрит на название и отдает Петрунину.
      ПЕТРУНИН. Вот, Сергевна, гляди. Нашел, что искал. Вся аж сверкает! Хоть руки кипяти перед тем, как ее взять.
      ХЛОПУШИНА. Это была одна из любимых книг Сергея Викторовича. Евангелие. Подарочное издание. Начало века.
      В последние дни перед смертью он почти не разлучался с ней.
      Сам читать уже не мог. Просил меня. Многие страницы с тех пор я знаю наизусть.
      У вас хороший вкус, Иван Николаевич. Я хочу, чтобы и вам эта книга принесла радость. (Петрунин собирается уйти)
      ...Иван Николаевич!.. А какой миф вам понравился больше всего?
      ПЕТРУНИН. (Авдееву) Ты?..
      ...О мужике... О том, который всю жизнь вкатывал камень в гору, а затем скатывал его обратно... Вкатывал, а затем скатывал!.. Вкатывал, скатывал!.. Вкатывал, скатывал (Уходит)
      АВДЕЕВ. Удалось картавому крякнуть...
      Ну, пойду и я к своим лекарствам. С вами хорошо, а и без вас неплохо. (Тоже уходит)
      АНТОНИНА. Господи, вот тоже наказание какое-то. Уж хоть бы либо помирал, либо выздоравливал. А то ходит -- не мужик, не баба. Привидение с газетами. Не человек, а полпорции.
      Антонина тоже уходит в барак. Хлопушина выносит из флигеля кастрюльку и начинает чистить в нее картошку. Появляется Андрей Хлопушин.
      ХЛОПУШИН. А, ты уже здесь?.. Это хорошо. Ты не видела Антонину?
      ХЛОПУШИНА. Она была тут. Ты мне не поможешь?
      ХЛОПУШИН. Да-да, конечно. (Берет нож, садится рядом)
      ХЛОПУШИНА. ...Ну что?
      ХЛОПУШИН. Что?
      ХЛОПУШИНА. Ты должен был сегодня получить окончательный ответ...
      ХЛОПУШИН. Ах, это... Это не чиновники, это какие-то деревянные истуканы! Один просто довел меня. Я ходил к нему две недели, рассказывая про тебя и музей деда. Вежливый, обходительный! Принимал меня, расспрашивал и все говорил: -- Да-да, я занимаюсь вашим делом. Оно продвигается успешно. Так приятно общаться с интеллигентным человеком! Мы непременно сделаем все от нас зависящее!..
      А сегодня вдруг сухо заявляет: -- Извините, меня перевели в другой отдел. Ваше дело теперь не входит в круг моих служебных обязанностей.
      Честное слово, я чуть не набил ему морду!
      ХЛОПУШИНА. (Грустно) Представляю себе эту картину...
      Значит, нужно все начинать заново...
      Спроси, что у нас сегодня на обед?
      ХЛОПУШИН. Ну и что у нас сегодня на обед?
      ХЛОПУШИНА. Замечательный мясной суп и на второе овсяный кисель.
      ХЛОПУШИН. О, овсяный кисель!.. Я люблю, я обожаю овсяный кисель. Он дарит мне силы, очищает мозги, согревает душу.
      О, овсяный кисель, огонь сердца моего! В какой ужас и кошмар превратилась бы без тебя моя жизнь! Слава тебе, мой друг, мой брат, овсяный кисель!
      Оба смеются не очень весело.
      ХЛОПУШИНА. Когда ты смеешься, ты так похож на отца.
      Почему ты ничего не рассказываешь о нем, о маме: Как они?
      ХЛОПУШИН. Существуют.
      ХЛОПУШИНА. И только?
      ХЛОПУШИН. Это неинтересно.
      ХЛОПУШИНА. Твой отец к первому числу каждого месяца присылает мне очень теплое письмо.
      ХЛОПУШИН. С одним и тем же отпечатанным на машинке текстом?
      ХЛОПУШИНА. Да. Ну и что?
      ХЛОПУШИН. Ничего.
      Последний раз мы виделись три месяца тому назад...
      (Роется в карманах) ...Черт, потерял! У меня была мелочь на сигареты.
      Лучший способ бросить курить -- приехать в Мокринск и остаться совсем без денег. Смешно?
      ХЛОПУШИНА. Нет.
      ХЛОПУШИН. Да. Смешно.
      ХЛОПУШИНА. Хорошо. Не хочешь говорить об отце, расскажи о себе.
      Как ты там жил?
      ХЛОПУШИН. Я? Обычно. Это неинтересно. Это не так интересно, как музей и библиотека деда.
      ХЛОПУШИНА. Не надо так говорить. В тебе вся моя жизнь.
      ХЛОПУШИН. (Целует ее) Я знаю. Извини, я немного устал.
      ХЛОПУШИНА. Я хотела спросить тебя о Лиде...
      ХЛОПУШИН. Я не хочу об этом говорить.
      ХЛОПУШИНА. Мне всегда казалось, что вы счастливая пара.
      ХЛОПУШИН. Я не хочу об этом говорить.
      ХЛОПУШИНА. О чем бы ты ни говорил, ты говоришь теперь только об этом... Почему она ушла?
      ХЛОПУШИН. Господи, как глупо!.. Ушла и ушла...
      ХЛОПУШИНА. Почему?
      ХЛОПУШИН. Да потому что... потому что не хочет, не хочет так жить!
      ХЛОПУШИНА. Как?
      ХЛОПУШИН. ...Как живем мы.
      ХЛОПУШИНА. А как живем мы?..
      ХЛОПУШИН. Ну, я не знаю... Героически!!!.. Храним себя неизвестно для кого и для чего. Сидим взаперти в своих коммуналках и гордимся тем, что нас никто не купил. Кому мы нужны? Кто за нас заплатит хоть рубль?
      ХЛОПУШИНА. ...И ты удрал сюда.
      ...Ты по-прежнему любишь ее.
      ХЛОПУШИН. Не знаю. Нельзя любить того, кого нет.
      ХЛОПУШИНА. Мямля.
      ХЛОПУШИН. Что?
      ХЛОПУШИНА. Я так иногда звала твоего деда. Ты, Андрюша, мямля, как твой дед. Не от мира сего.
      ХЛОПУШИН. Вряд ли это сейчас звучит как похвала.
      ХЛОПУШИНА. А тебя заботит, как это звучит?
      ХЛОПУШИН. Да. И с годами все больше.
      Мне почти тридцать, а у меня ничего нет. Знаешь, надоело хвататься за воздух!..
      ХЛОПУШИНА. Ты теперь законный хозяин дома. Ты почти директор музея твоего деда. Разве этого мало?
      ХЛОПУШИН. Почти хозяин, почти директор, почти муж, почти нищий, почти твой квартирант... Я просто Почти.
      Так можно жить очень долго, если заткнуть уши ватой и закрыть глаза. Здравствуйте, господин Почти! До свиданья, господин Почти!
      ...Я не хотел тебе говорить. Мне сказали "Нет".
      ХЛОПУШИНА. Что "Нет"?
      ХЛОПУШИН. Твердое "Нет". (Раздражается) Городу не нужен музей умершего писателя Хлопушина! У города есть дискотека и оркестр народных инструментов!!!
      Мне посоветовали лучше заняться малым бизнесом. Это сейчас более модно.
      Пауза.
      ХЛОПУШИНА. Ты прав! Наши местные чиновники совершенно никуда не годятся! Я напишу в Москву!
      ХЛОПУШИН. ...Или в ООН, в комиссию по литературному наследию... Ха-ха-ха!.. Чем московские чиновники слаще мокринских?
      ХЛОПУШИНА. Я этого так не оставлю.
      ХЛОПУШИН. Ты ничего не добьешься.
      ...Мне даже не на что купить обратный билет.
      ХЛОПУШИНА. Разве ты приехал не насовсем?..
      ХЛОПУШИН. Ты позволишь мне продать несколько книг из библиотеки деда?
      ХЛОПУШИНА. Нет... Нет... Как ты вообще можешь об этом говорить?
      ХЛОПУШИН. Как я могу об этом говорить? Как? Очень просто. Составляя буквы в слога, слога в слова, как вы меня учили в детстве. Моя беда в том, что я могу об этом только говорить, а другие делают.
      У тебя разворовали уже половину библиотеки!
      ХЛОПУШИНА. Не смей так говорить!
      ХЛОПУШИН. Да-да, конечно! Я же внук Хлопушина! Я помню, помню. Я все прекрасно помню.
      Вы всегда, вольно или невольно, делали из меня маленькую копию деда. Такой Хлопушин No2. Пестовали талант, которого, в общем-то, никогда не было. Мол, не получилось с сыном, получится с внуком. Маленькая ложь, ложь побольше, большая ложь. Ничего, ничего, все образуется!.. Ни-как не образовывается!!!
      Хлопушин, размахивая руками, неосторожно ранит себе ножом палец. Хлопушина бросается к нему, перевязывает палец своим платком.
      ХЛОПУШИНА. Сейчас, сейчас, потерпи!..
      ХЛОПУШИН. Пустяки, царапина.
      ... Помнишь, когда я был маленьким, мы приезжали с матерью к тебе и деду?
      Местные мальчишки сразу же побили меня. Наверное, потому, что у меня был замечательный матросский костюм и ярко-красный водяной пистолет, каких здесь никогда не видели.
      Я прибежал в кабинет деда и проплакал до ужина на его черном кожаном диване. На ужин была клубника со сливками и свежий, только-только испеченный в местной пекарне белый хлеб. Его принесла жена пекаря, чтобы как-то успокоить меня. Именно ее сын начал драку.
      Этот диван еще жив. Но сидеть на нем уже нельзя. Кожа изодрана, пружины поломались.
      ХЛОПУШИНА. Ты был очень ранимым мальчиком и писал замечательные стихи.
      ХЛОПУШИН. Конечно. Я же был внуком писателя!..
      ... Дед тогда тоже сказал мне: -- Опиши свои чувства, лучший способ избавиться от них.
      Смешно. "Закрой глаза и заткни уши"... У какой-то африканской народности всем девочкам в детстве надевают на шею огромные ожерелья из колец, чтобы искусственно удлинить ее. У женщин этого племени самые длинные шеи в мире -- такие длинные, что если снять кольца, то шейные позвонки не выдержат и сломаются.
      Вы с детства надели на меня чужие кольца. И выросло что-то... Ни рыба, ни мясо...
      Жаль, жаль. Опыт, похоже, не удался. А снять кольца страшно...
      Из барака выходит Антонина Крупнова, неся таз с бельем.
      АНТОНИНА. О, семейная идиллия.
      ХЛОПУШИН. (Отдает Хлопушиной свой нож) Иди, старушка, приготовь мне хороший мясной бульон, если твои кости еще на это годятся.
      Хлопушина уходит во флигель. Антонина ставит таз на землю.
      АНТОНИНА. Ты говорил?
      ХЛОПУШИН. Говорил.
      АНТОНИНА. И что?
      ХЛОПУШИН. Можно.
      АНТОНИНА. Когда?
      ХЛОПУШИН. Сегодня. Согласна?
      АНТОНИНА. Не обманешь?
      ХЛОПУШИН. Зачем?
      АНТОНИНА. Согласна.
      ХЛОПУШИН. Назад дороги не будет.
      АНТОНИНА. Согласна.
      ХЛОПУШИН. Ты не говори только пока никому.
      АНТОНИНА. А что?
      ХЛОПУШИН. Ну, не надо... Мало ли что... Сама понимаешь, узнают про деньги -- и... Тебе же спокойней.
      АНТОНИНА. Ладно, ладно.
      ХЛОПУШИН. Тогда через два часа, на этом же месте.
      АНТОНИНА. Согласна.
      Антонина уходит в барак, забыв про таз с бельем. Появляется Хлопушина.
      ХЛОПУШИНА. Я поставила суп на плиту.
      ...Только несколько минут побыла дома одна, без тебя -- и стало так холодно и одиноко. После того, как ты приехал, я почему-то не могу оставаться в доме одна. Мне все время хочется, чтобы ты был рядом.
      Словно я долго-долго терпела свое одиночество, а с твоим приездом какая-то пружинка во мне надломилась, и снова остаться одна я уже не смогу.
      Мне нужно так много рассказать тебе, Андрей. Я знала, что ты приедешь. Я сохранила для тебя все рукописи Сергея Викторовича.
      Вчера я снова перебирала их. Мне кажется, многое он писал именно для тебя. Ты не хочешь взглянуть на них? Мы могли бы сесть в его кабинете и весь день читать их и разговаривать!..