Может быть, завещание касалось соболей, а может быть, корня женьшень?

Одними догадками этой запутанной истории мне было не разрешить. Должен признаться, что, подстрекаемый любопытством, но не желая со столь щепетильным вопросом обращаться непосредственно к старику Орлову, я спросил об этом Петра Андреевича Чижова.

Но тот исчерпывающего ответа дать не мог.

— Я и сам толком ничего не знаю. Андрей Феклистов погиб во время первой мировой войны, вскоре после смерти своего отца. Что произошло потом, не знаю. Должно быть, всё кончилось на смерти отца и сына. Не ломайте над этим голову. Вероятно, когда-нибудь всё откроется, хотя я лично обо всех этих «сокровищах» неважного мнения. Иначе бы Орлов о них что-нибудь да знал и после революции сделал бы всё возможное, чтобы богатое наследство Феклистова было использовано.

— А внук? Он, видимо, приехал с определённой целью? Не верится мне, чтобы его интересовали только соболи.

— Вот уж не думал, что вы такой дотошный! Я получил письмо от его дяди, биолога Реткина. Там написано, чтобы я помог его племяннику добраться до таких мест, где, по моему мнению, водятся соболи. Реткин сейчас занимается проблемой переселения соболей в места, где они раньше водились, но потом были истреблены. Ну, а когда он не смог приехать к нам, послал Олега. Тут все вполне естественно…

— …Вплоть до того, что племянник геолог и в соболях он разбирается, судя по всему, как я в звёздах!..

— Вы ошибаетесь, дорогой друг. Соболя Олег знает. Все его повадки, характер. Ведь доказал он нам, что мы делаем большую ошибку, когда оставляем соболя хотя бы на одну ночь в капкане. Он даже показал новые капканы, которые хочет осенью испытать. Вчера он договорился со здешним кузнецом, чтобы тот срочно сделал ему ещё несколько таких капканов. Правда, я сомневаюсь, чтобы сейчас, в тёплое время, ему удалось что-либо поймать.

— Значит, я должен отказаться от мысли, что у Олега иные намерения, чем соболи?

— Это, Рудольф Рудольфович, ваше дело. Для меня вопрос ясен: мы едем искать соболиный рай в Сурунганских горах, о которых когда-то рассказывал и, наверное, даже писал Иван Фомич Феклистов.

— Какая дорога ведёт к этому раю?

— Никакой. Как и к каждому обетованному месту, ведут лишь тропинки, да и те обычно загромождены камнями и деревьями. Летом и осенью попасть туда очень трудно!

— Но нам говорили, что старый геолог бывал там во все времена года.

— Так это ж был Феклистов! Однако даже он не рисковал отправляться туда в одиночку. Обычно его сопровождал Хатангин, опытный охотник. Но Хатангина уже нет в живых, а со времени смерти Ивана Фомича в тайге многое изменилось. Как-никак более двадцати лет прошло! Орлов тоже там бывал. Дважды, но всякий раз зимой, когда реки, ручьи и болота скованы льдом. Ездил на санях, часть пути, говорят, проделывал на лыжах.

В тот же вечер Родион Родионович подробно ознакомил нас со своими поездками к Сурунганским горам. Память у него была завидная, и он обращал наше внимание на непроходимые места, переправы, броды, болота, крутые обрывы. Он не скрывал сомнения, что вряд ли нам удастся совершить это трудное путешествие в начале осени.

Олег сначала записывал указания Орлова, но вдруг закрыл тетрадь. Минуту он молча смотрел на старика, потом тихо произнёс:

— Я надеюсь, Родион Родионович, вы нас поведёте?..

— Это будет ошибка в календаре, парень. О поездке мы говорили, но ты сказал, что хочешь ехать теперь. На санях бы куда ни шло, но верхом, а то и просто пешком! Куда там…

— Почему пешком?

— Потому что ты покалечил бы лошадей на обрывах, потопил бы их в болотах, поломал ноги об острые камни, которых в высокой траве конь не видит.

— Так кто же тогда нас поведёт? — растерянно спросил Олег.

Чижов не решался взять на себя обязанности проводника: он никогда не доходил до Сурунганских гор.

Правда, зимой он иногда охотился у холмов Лосиные Гривы, но это ж всего только половина пути.

— Во всей деревне не найдёте человека, — убеждал он, — который бы поручился, что доведёт вас туда. Брат мой, Тит, советует поискать проводника в посёлке эвенков.

На следующий день оба брата уехали, а Олег дожидался их возвращения и убивал время около меня. Я ловил хариусов в речке, прямо около деревни. К нам присоединилась внучка Орлова и, едва заметив Олега, засмеялась:

— Что дуетесь, как бука? Вам это не к лицу. Полюбуйтесь, при первых же затруднениях товарищ теряет настроение. Тайга — это, знаете, тайга, здесь не ездят как по Невскому проспекту.

— Что вы знаете, Тамара, о нашем Невском?

— Во всяком случае, больше, чем вы о тайге. От Адмиралтейства до Московского вокзала я помню чуть ли не каждый дом.

— Тогда сдаюсь. А откуда же вы так хорошо знаете Ленинград?

— А я там училась.

— В Институте народов Севера?

— Да, я теперь учительница в национальной школе.

— Значит, мне следовало бы идти к вам в школу и изучать тайгу.

— Едва ли у вас хватило бы терпения. Что-то сейчас вы не очень им отличаетесь.

— Это зависит от учительницы, — вмешался я в разговор, но закончить мне помешала внезапно клюнувшая рыба. Я подсёк большого хариуса, дугой изогнувшего удилище. Он пытался уйти к противоположному берегу и скрыться в коряги. Олег и Тамара с напряжением следили за моей борьбой с хариусом.

— Оборвёт леску и удочку сломает, — волновалась Тамара.

— Выдержит! — возразил Олег. — Удилище гибкое, рассчитано по формуле упругости.

Тамара так громко рассмеялась, что спугнула с мели маленьких рыбок, и они рассыпались по водной глади.

Тем временем мне удалось удержать хариуса в небольшой заводи, а затем вывести на мель. Тогда, недолго думая, я бросился в воду и в подсаке вынес красавца на берег.

— Ох, здорово! — восторгалась Тамара. — Сразу видно, что вы знаете своё дело. Я тоже рыбачу, но с такой рыбиной я бы не справилась.

— Так! Теперь, значит, и вы бы могли ходить в школу, — засмеялся Олег.

— Ну что ж, и пошла бы. Учиться никогда не поздно. Лишь бы только не пришлось изучать сложных формул упругости и вычислять динамическую силу рыбьей мускулатуры. Идёмте, теоретик, не будем мешать рыболову.

Когда вечером я вернулся в деревню, порядком обременённый пойманными хариусами, об экспедиции уже всё было решено. Внук Хатангина, молодой зоотехник Еменка Намынки, брался довести нашу экспедицию до Сурунганских гор.

Он занимался оленеводством, а также имел несколько опытных участков, где жили пятнистые олени. Были тут и маралы, панты которых тоже используются для приготовления лекарства.

Ещё мальчиком Еменка сопровождал своего деда на охоте и со временем стал лучшим следопытом в стойбище эвенков.

Эвенки кочевали многие годы после революции и долго не могли избавиться от старых родовых обычаев, поддерживаемых богатыми одноплеменниками и шаманами.

Однако действительность новой жизни всё увереннее вторгалась в сознание эвенков. Их дети посещали школы, подрастали — ехали учиться в Москву, Ленинград, Омск, Иркутск и Владивосток. Возвращаясь, они приносили в родные стойбища новые взгляды на жизнь и труд.

В конце 1924 года эвенки перешли на оседлый образ жизни. Кроме охоты, они стали также заниматься земледелием, скотоводством и традиционным оленеводством, которое теперь было поставлено на современной основе.

Новое хозяйство требовало новых специалистов, и Еменка Намынки был одним из них. Он с энтузиазмом внедрял и пропагандировал более совершенный способ разведения оленей и ухода за ними; взялся за устройство опытного участка для оленей, который, несмотря на свои малые размеры, уже приносил крупные денежные доходы.

Еменка располагал к себе сразу, с первого взгляда. Он был высок, плечист и с его лица не сходила улыбка.

Еменка лучше, чем кто иной, знал далёкие таёжные уголки, дорогу к Сурунганским горам — он несколько раз ходил с дедом Хатангином.

Олег спросил, много ли в этих неизвестных таёжных местах зверей и водятся ли там медведи.

— Хватает, — безразлично ответил Еменка. Беседа о предстоящем путешествии затянулась до полуночи. Серьёзным вопросом был выбор лошадей, потому что для такой трудной и утомительной дороги подойдёт далеко не всякая. Важно, чтобы лошадь была привычна к тайге, не пугливой и не шарахалась перед препятствиями.

Тит Андреевич пообещал выбрать надёжных лошадей.

— Кстати, сколько лошадей нам нужно? — заинтересовался Олег.

— По крайней мере шесть, — ответил Родион Родионович.

— Шесть не много ли? — удивился геолог.

— Едет вас пятеро, а для вещей, палаток, инструментов, продуктов вам нужно было бы двух вьючных.

— Насколько умею считать, — вмешался я в разговор, — нас всего четверо, а у Еменки и Чижова есть свои лошади. Кто же пятый?

— Угадайте, — сказал Чижов.

— Разве что Родион Родионович не устоял? — догадывался Олег.

— Нет, Родионыч посылает своего «заместителя».

— «Заместителя»? Кто бы это мог быть?

Олег так беспомощно посмотрел вокруг себя, что мы рассмеялись.

С нами ехала Тамара.

Её не пугали трудности путешествия, и она уговорила деда, чтобы тот позволил ей участвовать в экспедиции.

— Что мне с ней делать? — жаловался Орлов. — Сегодня прожужжала мне все уши. Заладила одно: хочу ехать, хочу увидеть неизвестные места и тигра. Я, дескать, уже взрослая, чтобы знать, что можно, а чего нельзя… Пришлось разрешить.

Договорились, что колхоз одолжит нам три верховые и две вьючные лошади. Тит Андреевич решил добавить нам ещё одного участника — колхозного конюха, который бы присматривал за лошадьми.

— Кем же ты нас осчастливишь, Тит? — спросил его брат.

— Не беспокойся. Поедет опытный таёжник Тимофей Старобор. Он сам предложил, когда узнал, что вы собираетесь к Сурунганским горам.

— Этот нам подойдёт! Он исходил тайгу вдоль и поперёк и не одному медведю пощекотал шкуру, — согласился Пётр Андреевич.

Было уже поздно, когда мы разошлись и легли спать.

На следующий день все занялись сборами. Пётр Андреевич следил за работой и давал указания. Через его руки проходила каждая вещь; лишнее, чтобы не перегружать лошадей, он отбрасывал.

Самыми тяжёлыми были палатки, очень удобные, двух — и трехместные. Тамара взяла свою небольшую палатку.

Совершенно неожиданно в полдень к Петру Андреевичу зашёл человек, с которым тот долго разговаривал и наконец представил его нам.

Это был Федор Лаврентьевич Шульгин, лесничий, подопечные леса которого раскинулись на сотни километров вокруг Вертловки. Он узнал о нашем походе и просил Чижова включить его в экспедицию.

Лесничий уже давно собирался в дальние места, к Сурунганским горам, чтобы произвести там оценочную таксацию леса (то есть определение пород, количества древесной массы, возраста деревьев и т. д. ). У него своя верховая и вьючная лошади. Последняя не догружена и сможет нести часть наших вещей.

На вопрос Чижова, согласны ли мы взять с собой Шульгина, никто не ответил. Олег нерешительно мялся, Тамара пожала плечами, а мне было безразлично, станет наша экспедиция многочисленнее или нет. Наконец Тимофей Старобор, высокий, плечистый, с большим шрамом на лице, сказал:

— Лесничий знает тайгу, и он хороший охотник.

Решили, что Федор Лаврентьевич поедет вместе с нами.

Это был рослый, свободный в обращении человек, с энергичным лицом.

Говорил громко и сопровождал каждое слово жестикуляцией.

Тамара обернулась и тихо сказала:

— Он хитёр, словно лисица.

Олег засмеялся, а наш проводник Еменка, услышав её мнение, добавил:

— Ведь он же таёжник, а они всегда находчивы.

Шульгин оказался остроумным собеседником. Правда, временами он был чересчур словоохотлив. Рассказывал о своём отце, убившем сорок медведей, о ловле живого барса и о находке скелета мамонта.

По-видимому, правда переплеталась у него с охотничьими вымыслами, за которые никто на него не сердился. Только Тамара относилась к нему с предубеждением и заявила, что он болтун.

Наконец всё было готово к отъезду, и рано утром наш караван отправился в путь.

Перед расставанием старик Орлов дал нам ещё несколько советов. Напомнил о возможной опасности и велел нам тщательно обозначать пройденный путь. Мы рассчитывали вернуться через 18 дней, хотя Олегу казалось, что этого времени не хватит.

Первым ехал Еменка Намынки, а замыкал кавалькаду Шульгин. Мы продвигались рысью по легкопроходимой дороге.

Наш караван растянулся, и Тимофей Старобор сердился, что мы не соблюдаем определённых интервалов. Тамара и Олег, увлёкшись горячим спором, отстали и, видимо, свернули с дороги.

— О знаках, что говорил Орлов, помните? — спросил Чижов. Вопрос был задан всем, и ему ответили не сразу.

Первым отозвался я, заявив, что задание обозначать дорогу ни на кого не было возложено.

Старобор ударил себя по лбу и нахмурил брови.

— Если мне не изменяет память, означать дорогу хотел Федор Лаврентьевич! Потому он и едет сзади и не знает, что Тамара с кавалером свернули не туда, куда надо.

— Подождём их здесь. Не пойму, куда девался Шульгин? — возмущался Чижов. Ведь обозначать дорогу так просто, — ударил топором, вырубил стрелку на дереве и поезжай дальше. А ещё лесник!

— Наверное, именно поэтому, — засмеялся Старобор. — Осматривает деревья и выбирает самые плохие, чтобы зарубкой не повредить хороших.

Мы хотели сойти с лошадей, но Еменка посоветовал отъехать подальше, к Иванову ручью, где их можно будет напоить.

К ручейку вела очень извилистая, крутая тропинка. Наши лошади приседали на задние ноги, чтобы не поскользнуться и не сорваться вниз.

Наконец мы преодолели головокружительный участок дороги и остановились на дне ложбины. Тут расседлали лошадей и пустили их пастись. Старобор вскипятил чай, без которого нельзя обойтись даже во время короткого привала. В это время Тамара и Олег, наконец, добрались до нас, и Чижов заметил им, что отставать в экспедиции не полагается. Олег стал утверждать, что они ехали за Шульгиным, но на одном из поворотов дороги неожиданно потеряли его из виду.

Это было странно, так как Федор Лаврентьевич должен был ехать последним.

— Так и было. Он отмечал дорогу, иногда обгонял нас, делал на дереве зарубки и снова ехал позади нас.

Пришлось ждать лесничего. Спустя два часа на холме показался Шульгин, он что-то кричал и так быстро спускался по крутой тропинке, что было удивительно, как не сорвалась вьючная лошадь, ведомая на поводе.

— Куда ты запропастился? — ругал его Чижов.

— Напрасно волнуетесь, Пётр Андреевич, я в тайге не потеряюсь, только меня подвела моя вьючная лошадь. Пока я означал дорогу, она повернула и побежала домой. Еле догнал её.

Над горами уже нависал вечер, тем не менее Еменка предложил ехать дальше, так как считал, что лощина неподходящее место для ночлега. Вокруг болота, а поэтому комары не дали бы сомкнуть глаз.

Мы продолжали путь по слабохолмистой местности. Олег заинтересовался, не работала ли здесь какая-нибудь геологическая экспедиция, так как вдоль тропинки были выкопаны многочисленные ямы. Однако Чижов объяснил, что это следы медвежьей деятельности. Медведи так выкапывают бурундуков и других грызунов, которые живут в земляных норах.

Пересекли узкую седловину между двумя холмами, и перед нами открылся замечательный вид. На пологих склонах росли леса, а весь пейзаж напоминал огромный амфитеатр, очертания которого терялись в синеющей дали. Прихотливая природа постаралась сделать картину ещё пестрее, разбросав между деревьями лужайки.

Плохо я знал тайгу!

В то время как мы любовались красотой местности, где-то раздался рёв. Затем последовало протяжное завывание, и все стихло. Лошади стригли ушами, собаки насторожились, а Еменка схватился за ружьё. Но затем махнул рукой, проехал на поляну и соскочил с лошади.

Мы расседлали наш транспорт и, весело переговариваясь, поставили палатки.

Наши собаки, три бесстрашные лайки, бегали по поляне и разгребали небольшие сусликовые норы.

Пока ставили палатки, Олег пошёл собирать сухие дрова. Вдруг Тамара вскрикнула:

— Олег Андреевич возвращается, не случилось ли с ним что?

Геолог бежал по поляне, оглядывался, что-то кричал и живо жестикулировал.

— Наткнулся на медведя, — прокричал он. — Я нёс из чащи целую охапку дров, как вдруг увидел медведя. Он стоял неподвижно и смотрел на меня. Затем повернулся и бесшумно стал удаляться, всё время оглядываясь на меня. Тут я уже не выдержал и закричал. Мишка исчез, словно провалился сквозь землю! Всё произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успел сообразить, как себя вести.

Рассказ Олега вызвал всеобщее веселье, тем более, что он, по всей видимости, старался доказать, будто бежал к лагерю только затем, чтобы схватить ружьё, а не потому, что испугался…

Наши собаки снова насторожились. Видимо, ветер принёс им что-то неуловимое для человека. Чижов отпустил их — и они тотчас же скрылись в тайге. Чижов, Еменка и я зарядили ружья и быстро последовали за лайками.

Мы вошли в тень вековых деревьев. Под ногами хрустели сухие ветви, и по временам я спотыкался о корни деревьев. Мои спутники уже ушли далеко вперёд, когда опять послышались голоса собак. Честное слово, лайки — незаменимые помощники охотника. Они проворны, быстры и бесстрашны. Топот и шум приближались к нам.

Мы догадались, что лайки гонят зверей на нас. Я укрылся за кустом. Шум приближался, и, наконец, я увидел стадо пятнистых оленей. Впереди бежал сильный вожак, и казалось странным, как он мог проскакивать между деревьями. Прежде чем стадо приблизилось на расстояние выстрела, раздался крик Еменки:

— Не стрелять!

Испуганные криком, олени свернули прямо в мою сторону. Собаки наседали, и олени в поспешном бегстве совсем не обратили на меня внимания. Только теперь я увидел, что стадо ведёт старая оленуха. Она промчалась в пяти шагах. Не знаю, что мне взбрело в голову, — я сделал шаг вперёд. Олени с разгона остановились так быстро, что хвоя и земля полетели во все стороны. Молодой оленёнок поскользнулся, перекувырнулся и только рядом со мной вскочил на ноги. В то же мгновение я решил сыграть над ним шутку. Я сорвал с головы шляпу и ударил ею оленёнка по хребту. Тот от изумления пискнул, но продолжал стоять.

Последствиями своего поступка я был удивлён не менее, чем оленёнок, уставившийся на меня своими красно-коричневыми глазами. Наверное, он никогда не видел человека и не предполагал, какая грозит ему опасность. Он стоял неподвижно и только шевелил ушами, пока не раздался предостерегающий призыв матери. Оленёнок несколько раз топнул передней ножкой, отскочил в сторону, фыркнул и, не торопясь, последовал за стадом.

И всё же любопытство оказалось сильнее страха перед неизвестным: он несколько раз обернулся…

Меня удивляло, куда девались собаки. Они не пробегали и не лаяли. Правда, я не знал, что они более дисциплинированны, чем иные лайки, хотя бы карельские. Те бы так быстро не отказались от преследования крупного зверя. А эти по свисту своих хозяев, хоть и без особой охоты, но всё же вернулись. Свою досаду они проявляли только тихим повизгиванием и переступали с лапы на лапу, словно стояли на горячей земле.

Я спросил Еменку, зачем он предупреждал меня не стрелять, и тот ответил, что охота на пятнистых оленей запрещена. Их поголовье сильно уменьшилось. Теперь каждый охотник выполняет предписанные сроки охоты, так как знает, что белые панты, которые олень носит на голове, — настоящее сокровище.

Каждый год, когда рога оленей созревают, организуется выборочная облава в какой-нибудь части тайги. В загоне оленей связывают, а затем спиливают мягкие рога. Операция производится очень осторожно, чтобы не повредить выступающих лобовых костей. После спиливания рогов животных опять выпускают на свободу.

Рога пятнистых оленей стерилизуют, сушат и подготавливают к отправке. В фармацевтических лабораториях из них изготовляют ценные сильно действующие лекарства.

Еменка любил оленей. Он не щадил сил, чтобы сберечь поголовье ценных животных, и неутомимо преследовал их врагов. Он был беспощаден к рысям и медведям, а выслеженного браконьера доставлял властям.

Он же рассказал нам и о Тигровой горе и как её прежде обходили, эвенки и русские. Там были места, где тигры выводили своих детёнышей. Тигры живут всегда в одиночку, но эта гора представляла исключение: туда приходило по две и больше тигриц, и это место эвенки прозвали «злое место тигров».

— Далеко находится эта гора? — спросил Олег.

— Шесть дней пути от Вертловки на юг, — ответил Чижов. — Мы дважды бывали там с Еменкой, и во второй раз нам удалось захватить редкую добычу.

Каменный хребет горы источён, словно кружевная ткань, а своей формой он напоминает подкову. В 1913 году у подножия горы был убит очень крупный тигр, весивший 340 килограммов , вот тогда-то гора и была переименована в Тигровую. Тигров, подобных убитому, охотники больше не встречали.

О Тигровой горе сложено много легенд; трудная проходимость и суеверное убеждение, что на вершине горы в образе тигра живёт злой дух, заставляли охотников обходить её стороной.

Теперь тигры появляются там только в конце зимы, когда дикие кабаны перекочёвывают из кедровых лесов в дубовые, растущие у подножия горы. Весной, а иногда и летом тигры выводят там своих детёнышей, и осенью, когда в лесах раздаётся шум тракторов, они перебираются в более спокойные места глубокой тайги. Всё же Чижову и Еменке удалось перехитрить опасного хищника. От старого нанайца, искавшего около Тигровой горы корень женьшень, Еменка узнал, что тот в расселине скалы наткнулся на тигровое логово, в котором находились тигрята ростом с полугодовалого щенка. Еменка, приехав к Петру Андреевичу, поделился с ним услышанной новостью. Однажды охотники уже предпринимали поездку в те места, но она не дала никаких результатов.

Уже было далеко за полночь, и мы разошлись по палаткам.

Костёр догорал и бросал вокруг скачущие тени, а собаки охраняли наше спокойствие и безопасность.

Утреннее пробуждение было необычным — кто-то лизал моё лицо. Это была собака с кличкой Верный. Её хозяин Чижов стоял у входа в палатку и кричал:

— Завтракать!

Мы с аппетитом покушали, свернули палатки и отправились в путь. По узкой тропинке лошади шли рысцой, а собаки поминутно спугивали в зарослях то глухарей, то рябчиков. Мы остановились, Чижов, Олег и я разошлись в разные стороны на голоса лаек, каждый к своей. Дело в том, что эти собаки «усаживают» лесную пернатую дичь на деревья. Они очень быстро рыскают по лесу и благодаря хорошему чутью, слуху и зрению не пропустят ни одной птицы, которую заметят или почуют. Мгновенно собака оказывается рядом, и у испуганной птицы выбора нет: она должна взлететь, иначе очутится в зубах пса. В большинстве случаев птица взлетает на ближайшее дерево. Лайка не упускает её из виду, садится под дерево и лает. Глухарь или рябчик слушает и наблюдает за опасным существом. Но подходит охотник… и дичь уже в мешке.

В течение часа мы настреляли восемь рябчиков и четырех глухарей. Дорогой Олег заинтересовался, не заходят ли в эти окрестности охотники. Чижов ответил отрицательно, однако Олег утверждал, будто ночью вдалеке видел слабый свет костра.

— Это вам показалось, — возразил Чижов. — Теперь, летом и осенью, сюда не придёт ни один охотник. Да и к чему им тут быть. Глухарей, рябчиков в других местах не меньше, чем здесь. Сюда охотники забираются только зимой, когда промышляют белку.

Но Олег настаивал на своём, и, когда мы вернулись в лагерь, Чижов спросил, не заметил ли кто ночью чьего-то костра.

— Да, я, — отозвалась Тамара. — Едва легла, как вспомнила, что забыла около костра охотничью сумку. Я пошла за ней и хорошо помню, что вдали заметила светлый огонёк. То был костёр, на который наложили сухого хвороста.

— Странно, — растерянно произнёс Чижов, — кто бы тут мог быть?

— А затем, — добавил Старобор, — зачем было разбивать лагерь в другом месте, когда они наверняка видели и наш костёр. Это выглядит так, будто нас кто-то преследует или избегает…

— Глупости, — сказал лесничий Шульгин. Вы видели блуждающие огни на болотах, а говорите о костре. Я знаю эти места и могу только подтвердить слова Петра Андреевича: осенью сюда никто не ходит

Дорога постепенно пропала. Вокруг раскинулась тёмная тайга — густые, девственные леса. Мы пробирались гуськом и шли очень медленно, а тайга ставила перед нами бесчисленные препятствия: то это были ямы, то поломанные деревья, то вдруг мы попали в болото, преодолев его, с трудом пробирались через буреломы, и так без конца. Еменка обещал, что скоро выведет нас на оленью тропу.

Одна вьючная лошадь попала на топкое место. Она барахталась в коричневой грязи и ржала от страха. Мы быстро сбросили груз с её спины, срубили несколько жердей, приподняли ими лошадь и вытащили из коварной трясины.

Бедняга вся дрожала и мотала головой, словно благодарила нас за спасение. Мхом и травой мы кое-как очистили её бока, навьючили и поехали дальше.

Еменка сердился на Шульгина за то, что тот плохо вёл лошадь. При этом он лишь коротко сказал, что в тайге вьючных лошадей следует вести на длинном поводу, иначе она поломает ноги.

— Вижу, — вспылил лесничий. — Ведёшь нас по дороге, которая на самом деле предназначена только для шайтанов. Разве не знаешь лучшей?

— Да будет амба[2] моим свидетелем, что ещё никто тут лучшей дороги не нашёл. Дальше будет хуже.

И мы в этом вскоре убедились. Тайга приготовила новый неприятный сюрприз — переход через мёртвый лес.

Он раскинулся перед нами так широко, что его нельзя было объехать. Когда-то тут горела тайга. Горела долго, и пожар распространился на многие километры.

После пожара осталось чёрное необозримое кладбище. Тут и там торчали толстые сухие ветви, напоминающие большие оленьи рога. Лошади легко могли о них пораниться. Переход через такой лес наиболее опасен во время ветра: некоторые деревья, ещё сохранившие вертикальное положение, совершенно неожиданно под напором ветра падают, словно подрезанные.

Мы шли вслед за Еменкой, и я не мог надивиться его исключительной способности ориентироваться. Когда мы на минуту остановились, то заметили, что опять не хватает Шульгина. Как и всегда, он ехал последним и, наверное, блуждал где-нибудь по чёрному кладбищу. В то же время наш караван оставлял столь заметные следы, что их увидел бы даже новичок, не говоря об опытном лесничем! Он превосходно знал тайгу, и его отставание было непонятно. Мы немного подождали, затем поехали дальше.

Дорога становилась всё хуже и хуже. Я начинал терять терпение и заявил, что подобное путешествие было бы подходящим дополнением к мукам Тантала. Олег засмеялся и заметил, что Тантал мог бы себя поздравить, если бы Олимп оказал ему подобную милость. При этом его голос звучал как-то особенно, и я сразу же понял о какой милости он думает. Когда же заметил, что Тамара, оглянувшись, улыбнулась, мне сразу стало всё ясно.

— Вы правы, Олег Андреевич. Я слеп и не сразу заметил, что вам это путешествие напоминает прогулку среди роз. Вам не кажется, Тамара? — спросил я самым невинным образом.

— Что вы под этим подразумеваете, Рудольф Рудольфович? — заинтересовалась она. Я упрямо молчал и похлопывал лошадь по шее. Тамара объявила ультиматум:

— Если не скажете, на что намекаете, я оттаскаю вас за волосы! — и, погрозив пальцем, поехала дальше,

— Что скажете, разве не залюбуешься такой спутницей, — проговорил Олег.

— Мне кажется, что это первое и самое большое сокровище, которое вы нашли в тайге, — ответил я.

Геолог признательно кивнул головой, пришпорил лошадь и догнал девушку.

На небольшом холме нас ожидали Еменка и Чижов. Они показывали куда-то вдаль. Здесь ветер довершил разрушение, начатое пожаром, и выворотил все обгоревшие деревья, так что кругозор был открыт.

— Видите ту синеющую полосу на горизонте? Там начинается светлая тайга и течёт речка Алуган. Вдоль неё мы поедем до Медвежьего озера. Если вы не очень голодны, то без обеда доедем до озера и там разобьём лагерь.

Не без труда мы добрались до реки. Прозрачные воды её текли по широкому руслу, кружились, вертелись и переливались через бесчисленные камни и пороги. Река была неглубокой, но течения и водовороты образовали многочисленные промоины и ямы, и нам стоило немалых усилий и времени переправиться на другую сторону.

Берег был усеян крупными камнями. К счастью, мы наткнулись на медвежью тропу, которая вывела нас на высокий берег.

Узкая тропинка местами была завалена буреломом, и нам приходилось поминутно пускать в дело топоры.

Старобор орудовал им с таким остервенением, что только щепки летели в стороны. Наконец мы въехали в высокий сосновый лес, вся земля в котором проросла зелёным мхом.

В одном месте мы были вынуждены с крутого берега спуститься к воде. Лошади с плеском проваливались в воду по самую шею, затем выбирались на мелкое место и выходили на крутой берег. Это была настоящая акробатика с той лишь разницей, что невольные зрители, восхищающиеся головокружительными трюками своих друзей, в ближайшие минуты должны были проделать то же самое.

Шульгин нас догнал только в тайге. Он оправдывался, что вьючная лошадь перетёрла подпругу и растеряла вещи по лесу. И пока он все исправлял, прошло много времени.

Ну что ж, не повезло.

Лесничий ещё некоторое время злился и ворчал, что такой поездки не придумаешь даже в наказание, и спрашивал Еменку, не задумал ли он испытать нашу выносливость.

Тамара разразилась звонким смехом и крикнула:

— Испугались, Федор Лаврентьевич?

— Дело не во мне. Я привык и к худшим дорогам. Но наши новички сейчас, наверное, чувствуют каждую косточку в теле. Да и вам ненамного лучше.

Я поспешил заявить, что чувствую себя прекрасно, Олег сказал то же самое. Тамара махнула рукой, на её лице было написано спокойствие, и она не выдержала, чтобы не заявить:

— Ваши заботы совершенно напрасны.