Операция «Отче наш»

28 апреля. День «О» – «Общего сбора».

Я проснулся рано и перед завтраком прошелся по скалам к западу от крепости. Свежий норд-вест со скоростью десять метров в секунду гонял по бледно-голубому небу редкие, обтрепанные по краям белые облака. Море курчавилось барашками, волны разбивались в клочья у подножия маяка «Отче Наш». Тяжелые валы распластывались длинными языками на красном граните под бакенами у северного входа в гавань. Водоросли исполняли танец живота у скальной кромки. Кое-где в расщелинах оливково зеленели пучки морской капусты.

Запах гниющих водорослей пробудил воспоминания о детстве, летних месяцах, которые я проводил у дяди Юна на островах Кустер. Именно там зародилась моя любовь к морю и яхтам.

Возвратясь в гостиницу, я увидел в вестибюле белую картонку с написанным красным фломастером объявлением:

Сегодня вечером в 19.00 в ресторане общий сбор.

Билл

После завтрака я отправился в мастерскую в курзале. Все последние дни мастера напряженно трудились, чтобы завершить работу над первым большим стакселем для предстоящих тренировок на «Конни». Мы несколько раз выхаживали парус на контрольной мачте, прежде чем остались довольны «пузом» и линией задней шкаторины. Заодно мы с Георгом проверили одну новую идею – нарастили нижнюю шкаторину плотно прилегающей к палубе «юбкой». Таких парусов не было ни на «Интрепиде», ни на «Конни».

– Как там наш «палубный трал»? – спросил я.

– Осталось прошить ликтросом «юбку» и заднюю шкаторину, после чего можно ставить его на «Конни», – ответил Георг.

– Хорошо поработали, – сказал я, кивком указывая на Кронпринца.

– А ты сомневался? – произнес он, сплевывая табачную жвачку в приоткрытую пасть мусорного бачка.

Два часа спустя мы подняли новый стаксель на «Конни». Полный порядок. «Пузо» нужной формы и величины располагалось так, как мы и рассчитывали. Косая линия задней шкаторины придала всему парусу сходство с крылом чайки.

– Хорошо, что первая тряпица готова к завтрашней тренировке, – удовлетворенно заметил Георг, когда мы принялись складывать парус на цементной площадке у верфи.

– Только не жди от него похвалы.

– Что ты, Морган. Я не верю в Деда Мороза.

До самого вечера мы с Георгом не отходили от чертежной доски. Теперь требовалось выдать мастерам данные для пошивки грота. Мы наметили относительно плоскую конструкцию, хотя этот грот был рассчитан на скорости ветра от 0 до 4 м/сек. По нашим прикидкам, главную тягу должен был развивать пузатый стаксель.

Работать вместе с Георгом было одно удовольствие. Мы отлично понимали друг друга.

До 19.00 оставалось несколько минут, когда мы с Георгом вошли в ресторан «Гранд-Отеля».

– Морган – чтоб мне провалиться!..

Длинноволосый рослый блондин – 193 см от пяток до макушки – с костистым обветренным лицом сорвался со стула у ближайшего к двери стола и стиснул меня в капкане своих объятий, выжав весь воздух из моих легких. На барабанные перепонки моих ушей обрушился водопад шведской речи с финским акцентом. Пер Таннберг прибыл – никакого сомнения!

За тем же столом сидел, приветственно махая нам, его младший брат Ян. Братья Таннберг – представители мировой элиты в классе «Звездный», такие высокие и плечистые, что в обычные двери они вынуждены были входить пригнувшись и боком. Кандидаты от Финляндии в экипаж претендента.

– Рад видеть вас… – искренне вымолвил я.

– Как обстоит дело с знаменитой финской закалкой? – справился Георг.

– Не жалуемся, надеюсь, ты предупредил девочек, что в город прибывают настоящие мужчины? – осклабился Ян.

Братья Таннберг славились тем, что не хуже какой-нибудь жатки валили болельщиц, без которых не обходилась ни одна регата.

– Мы повесили объявление, призывая мамаш держать взаперти своих дочерей, – сообщил я и был вознагражден гогочущим смехом.

За столиками сидели звезды парусного спорта. Без всякого преувеличения, здесь собралась элита скандинавских гонщиков. Вот Петер Хольм и с ним еще пять шведов: три стокгольмца, Улле Чиннмарк из Мальме и Эрик Турселль (чемпион мира в классе «Финн») с острова Сэре. Чуть дальше, возле окна – Ханс Фох, Палле Хансен и Христиан Ингерслев вместе с еще тремя датчанами. Лицезрение Ханса несколько поумерило мою радость от встречи с братьями Таннберг. Он был известен тем, что во время гонок не всегда соблюдал спортивную этику, сам же требовал от других неукоснительного выполнения «Правил парусных соревнований». Я не мог забыть, как на первенстве Европы он добился моей дисквалификации из-за пустяковой промашки, которую я допустил в стартовой горячке.

Мы холодно поздоровались.

Куда приятнее было обменяться рукопожатиями с великолепной троицей, лучшими гонщиками Норвегии в классе «Звездный», занявшими столик в углу у бара.

Напряженное ожидание достигло предела, когда наконец появился Билл Маккэй со своей свитой. Его сопровождали Микаэль Леффлер, Томас Марк, Анетта Кассель и Мона Лиза. Анетта Кассель была вооружена прелестной улыбкой и блокнотом для стенографирования. При виде нее Пер Таннберг тихо присвистнул, давая волю своему восхищению.

– Если Таннберг нашел своего пса, примите мое «добро пожаловать» в Марстранд, – начал Билл, прислоняясь широкой спиной к стойке бара.

Черная рубашка и такие же брюки плотно облегали его тело. Ворот рубашки был расстегнут, и над зарослью черных с проседью волос на загорелой груди висел талисман – серебряный кулак.

– Всем вам известно, ради чего мы собрались сегодня в Марстранде, – продолжал он, обводя собравшихся взглядом. – Перед нами поставлена задача, которую я поклялся себе выполнить во что бы то ни стало. А потому мне и решать, как это будет сделано. Все, чем мы тут будем заниматься, преследует одну цель. Мы тренируемся не для того, чтобы участвовать в гонках Кубка «Америки». Мы тренируемся, чтобы выиграть кубок. Обратите внимание на это различие. Выиграть Кубок «Америки» – наша единственная цель. Это подразумевает упорный труд. Каждого из вас. Вы, как говорится, отобраны поштучно. Группа индивидуалистов, из которой я сделаю сплоченный коллектив… Тренировки превратят вас в механических кукол, молниеносно выполняющих команды. Решения на претенденте принимаю я, и думать за всех буду я. Сейчас нас здесь двадцать два человека. На претенденте пойдут одиннадцать. Морган Линдберг отвечает за паруса, я – рулевой. Остается девять мест. Вам предстоит бороться за эти места. Лучшие из вас последуют со мной через Атлантику. Вопросы есть?

Глаза Билла переходили с одного столика на другой.

– Черт возьми! – Ян Таннберг выругался вполголоса, но в мертвой тишине каждый его услышал.

– В дальнейшем будете говорить только по-английски, – сказал Билл. – Даже между собой. Каждая деталь должна быть запечатлена в вашем сознании на этом языке. Вам придется думать по-английски, чтобы безошибочно воспринимать все команды.

– Ты собираешься превратить нас в крепостных роботов? – спросил с издевкой в голосе Финн Енсен, один из компании датчан.

– Почти, – невозмутимо ответил Билл.

Финн что-то пробормотал своим товарищам, глядя исподлобья на Билла Маккэя.

– Есть еще вопросы?

– Пока нет, – угрюмо произнес Финн.

По знаку Билла Мона Лиза поднял с пола большую картонную коробку и поставил ее на свободный столик перед стойкой.

– Анетта, будь добра, раздай фуфайки… – сказал Билл.

– С удовольствием, – отозвалась она, одаряя всех нас улыбкой. И поднялась со стула, отлично сознавая, что публика любуется каждым ее движением.

Эту женщину не надо было учить, как привлекать внимание мужчин.

Анетта Кассель извлекла из коробки кипу желтых фуфаек. Ворсистые спортивные фуфайки с крупными черными номерами на груди и на спине, вроде тех, что надевают игроки в американский футбол. Я спрашивал себя, в чем смысл этой затеи.

С кошачьей грацией Анетта обошла столики, раздавая фуфайки. Всем, кроме Петера, Георга, Мартина и меня; что за чертовщина!..

Но в отдельной упаковке лежали еще четыре фуфайки.

– Номер два – Моргану, – скомандовал Билл. – Мартину – номер три, Петеру – двенадцатый, Георгу – тринадцатый.

С чарующими манерами гейши Анетта Кассель выполнила его указания.

– К сведению любопытствующих, фуфайка с номером один – моя, – известил Билл, смеясь.

Мы и сами это сообразили, так что его остроумие не было оценено.

– Размеры большие, – продолжал он. – Фуфайки будут надеваться поверх спасательных жилетов во время тренировок.

– А номера зачем? – спросил Ханс Фох.

– Чтобы проще было отдавать команды на борту, – сухо ответил Билл.

Вполне логично. Правда, в то же время номера как бы означали, что из людей с разными характерами, именами, личностью мы начинаем превращаться в лишенные собственной воли безликие существа.

– Итак, вы делитесь на две группы. В первой группе номера со второго по одиннадцатый. Здесь старший – я. Морган Линдберг – мой помощник. Второй группой, номера с двенадцатого по двадцать третий, руководит Петер Хольм. Он рулевой и командир экипажа. Его помощник – Георг. Чтобы различать обе группы, назовем мою «Папенькины мальчики», а группу Петера «Маменькины сынки».

На сей раз Билл был вознагражден дружным смехом, и атмосфера сразу потеплела.

– Распределение Моргана и Георга по группам означает, что на каждой лодке будет свой парусный мастер, – пояснил Билл. – Это важно.

Он снова сделал паузу, чтобы собравшиеся могли задать вопросы.

– Сколько будут длиться тренировки в первом году? – снова раздался голос датчанина Финна Енсена.

– До конца октября.

– Без перерыва?

– Без перерыва. Поскольку сейчас на воде у нас только «Конни», в день проводим две тренировки по четыре часа каждая. «Конни» выходит в море независимо от погоды. Одна группа отчаливает в восемь утра. В двенадцать часов ее сменяет вторая группа и работает до четырех. Остающиеся на берегу ежедневно два часа посвящают физическим тренировкам и два часа теоретическим занятиям под руководством своего командира экипажа.

– У тебя и свободные вечера расписаны? – едко осведомился Финн.

– Слово тебе, – обратился с улыбкой Билл к Анетте Кассель. – Что можешь предложить?

– Мы приобрели несколько шахматных досок, – серьезно ответила Анетта.

– Черт возьми! – воскликнул Ян Таннберг, натягивая через голову свою желтую фуфайку. – Запомни номер шесть!.. Уж я постараюсь тебя заматовать!

– Я никогда не проигрываю, дружок. Разве что соглашаюсь на ничью.

Финн Енсен не унимался:

– В субботу и воскресенье мы свободны?

Лицо Билла посуровело.

– Это зачем?

– Я не намерен отказываться от личной жизни.

Наступила леденящая тишина. Двое скрестили взгляды. Лицо Билла было спокойно, невозмутимо, взгляд – холодный. Финн смотрел задиристо, даже слегка ядовито. Все мы ощущали, как накаляется атмосфера в зале. Братья Таннберг и сидящий рядом со мной Георг уставились в пол. Мне было решительно не по себе.

– Моне Лизе забрать фуфайку датчанина… – бесстрастно распорядился Билл.

Он не стал называть Финна Енсена по имени.

Пожав плечами, Мона Лиза взял фуфайку Финна, лежащую на столике датчан. Его кривая улыбка плохо отвечала ситуации.

– За компенсацией обратись к адвокату Марку, – стальным голосом произнес Билл. – Впредь мы не будем посягать на твою личную жизнь.

– Уж не сам ли Господь Бог со мной говорит? – презрительно фыркнул Финн.

– Если это необходимо для выигрыша Кубка «Америки» – о'кей, я Господь Бог. – Билл сделал короткую паузу. – Твое отношение к этому проекту в корне неправильно, можешь укладывать свои вещи и оставить нас.

Финн поднялся, демонстративно бросил на ковер дымящуюся сигарету и раздавил ее каблуком.

– И вы согласны, чтобы этот ублюдок помыкал вами? – Его вопрос был обращен к сидящим за столиком соотечественникам.

Ответа не последовало. Все отвели глаза в сторону.

– Будь любезен покинуть помещение. – Билл держал себя в руках, но в голосе его угадывалась ярость.

– Мои познания можно купить, но я не намерен продавать тело и душу за какие-то грязные тысчонки… – Эмоции взяли верх, и голос Финна вызывающе звенел.

– Экипажи формируются на добровольных началах. И ты нам здесь больше не нужен.

Финн поискал взглядом поддержки у своих товарищей, но не нашел ее. Желающих последовать его примеру не было.

Он повернулся, подошел к Томасу Марку и протянул руку.

– Две тысячи крон!

Адвокат растерянно поглядел на Билла. Нахальство, чтобы не сказать больше, Финна было очевидно, названная им сумма минимум на 1300 крон превосходила его затраты на поездку.

Билл равнодушно кивнул. Адвокат вытащил из внутреннего кармана толстый бумажник из крокодиловой кожи, освободил его от двух тысячных бумажек и вручил их Финну Енсену, который с деланной улыбкой и полупоклоном сунул деньги в свой карман.

Презрительно усмехаясь, Финн направился к дверям. Остановился, обвел всех нас взглядом, фыркнул: «Курвы!» – и вышел.

– Есть еще желающие предаваться личной жизни? – непринужденно осведомился Билл.

6

На другой день после завтрака пришла пора начинать тренировки на «Конни».

Слабый утренний зюйд-вест неуклюже пытался расправить вымпел на крыше гостиницы. Легкие сероватые тучки говорили о том, что вскоре ветер посвежеет.

Нам всем не терпелось выйти в фьорд и проверить в деле красавицу двенадцатиметровку, которая медленно и сладострастно терлась о кранцы, качаясь на ленивой прибойной волне. Задор помог нам в полчаса управиться с постановкой парусов. Неплохой результат.

– Отходим от причала под гротом, – скомандовал Билл Маккэй. – Стаксель поставим, когда выйдем в открытое море.

Покинув свою стоянку за верфью «Ринген», показался «Бустер». Его дизель работал на таких малых оборотах, что каждое колечко дыма, выброшенное выхлопной трубой, казалось последним. За рулем стоял хмурый, невыспавшийся Кронпринц. «Бустер» мягко прижался к правому борту «Конни» – этакая несовместимая пара… В задней части кокпита стояли Анетта Кассель, Томас Марк и Мона Лиза.

– Я отдам носовой швартов! – крикнул Пер Таннберг.

– Здесь я командую, что и кому делать, – осадил его Билл.

Пер виновато поклонился, улыбаясь до ушей. Он буквально сиял от счастья.

– Прости нетерпеливого салагу! Я думал, тебе пригодится пара крепких рук…

– О'кей, – примирительно отозвался Билл. – Вы с братом сегодня работаете с фока-шкотами. А сейчас, номер пять, можешь отдать носовой!

– Есть, отдать носовой, номер один! – крикнул Пер, выполняя команду.

– Ставить грот! – скомандовал Билл.

Мы с Мартином Графом взялись за рукоятки фалс-вой лебедки, и широченный грот пошел, извиваясь, вверх. Ползуны тренькали, скользя по алюминию. С помощью номера четыре Билл выбрал грота-шкот, и слабый зюйд-вест наполнил верхнюю часть паруса.

Дедвейт «Конни» – полтора десятка тонн дерева и железного киля – натянул кормовой швартов, когда лодка медленно отвернула нос от причала.

– Отдать кормовой, номер десять! – крикнул Билл. Ханс Фох быстро раздал узел на тумбе и прыгнул на борт с швартовом.

«Конни» отчалила. Грот весь наполнился ветром, и яхта медленно заскользила к выходу из гавани.

– Ставить стаксель! – скомандовал Билл.

– Есть, ставить стаксель! – повторил я команду. Ритмичными движениями мы с Мартином выбрали фал. Парус пополз вверх по штагу, извиваясь, словно кобра при звуках флейты укротителя.

– Выбрать втугую, парни! – крикнул Билл.

Мы накинули несколько шлагов на лебедку и, напрягая все силы, подтянули парус к топу. Большой генуэзский стаксель затрепетал над подветренным бортом «Конни».

– Пятый и шестой – на шкотовые лебедки! – отчеканил Билл.

Пер и Ян Таннберг, кивнув друг другу, живо переместились в кокпит. Стальные «кофемолки» были установлены на ватервейсах с обеих сторон.

– Стаксель-шкот выбрать! – скомандовал Билл. Могучие братья рьяно принялись выполнять команду.

Они решили выбирать вручную, не прибегая к лебедке. Для этого требовались богатырские силы. Стаксель медленно и неохотно подчинился, натягиваясь втугую. «Конни» прибавила скорость.

– Ты что – совсем обессилел? – шутливо подтолкнул Ян брата локтем в бок, когда парус расправился.

– Если б стальные тросы выбирать, а тут какие-то мягкие веревки, – ухмыльнулся Пер, поднося к носу брата согнутую в локте руку с могучим бицепсом.

Братьям Таннберг стальные тросы явно были больше по нраву, чем растительные.

Сто с лишним квадратных метров 8-унцового дакрона «ланпорт» влекли «Конни» вперед. Слабый ветер ровно наполнял паруса. Быстро миновав бакены у входа в гавань, мы вышли на просторы фьорда.

– Номер два – на руль, – распорядился Билл, уступая мне место рулевого.

С торжественным, почти благоговейным чувством взялся я за непривычное дело: мне еще никогда не доводилось управлять такой яхтой.

Пока я вел «Конни» все дальше в открытое море, Билл собрал на баке остальных членов экипажа и разъяснил каждому его обязанности. Мои товарищи слушали так, будто речь шла об их жизни и смерти.

Затем Билл спустился в кокпит вместе с Мартином.

– Мне нравится этот стаксель, – сказал он. – Интересная конструкция. Вы с Георгом не зря трудились.

Билл Маккэй был скуп на похвалу, и я жадно впитывал его слова.

– Курс крутой бейдевинд! – скомандовал он.

Я медленно привел яхту к ветру. Она накренилась под ветер и прибавила скорость.

– Все по местам для курса бейдевинд! – крикнул Билл.

Экипаж живо занял места согласно его наставлениям. Чтобы убавить нагрузку на бак и корму и уменьшить крен, все собрались в средней части яхты у наветренного борта. Совместная тяжесть экипажа уравновесила давление ветра на паруса, и сразу стало легче рулить.

Прямо по курсу остроносой «Конни», у самого горизонта шел, направляясь на север, какой-то танкер.

– Номер три – компасный курс? – спросил Билл.

– Двести восемьдесят градусов, ветер малость отходит. Только что было двести семьдесят пять, – доложил Мартин.

– Я становлюсь на руль, номер два, – приказал Билл. – Ты занимаешься парусами.

– Есть, номер один, – отозвался я, отдавая ему штурвал.

– Номер три, передай другим: приготовиться к повороту оверштаг, – сказал Билл.

Мартин передал его распоряжение Перу и Яну, они – дальше. Все сосредоточенно ждали следующую команду. Нервы были напряжены до предела: сейчас мы покажем Биллу, что он не ошибся в подборе людей для гонок за Кубок «Америки».

Под ветром от яхты качался на волнах «Бустер». Крепкое дубовое суденышко не отставало от «Конни».

– Поворот, – негромко скомандовал Билл, поворачивая штурвал против часовой стрелки.

Я тотчас передал приказ дальше. «Конни» послушно привелась к ветру. Стаксель затрепетал, и Ян Таннберг отдал подветренный шкот. Теперь ветер дул прямо в нос яхты. Стаксель и грот сильно заполоскали.

– Выбери шкот, черт дери! – крикнул Ян брату. Он мог не повышать голос: Пер налег на трос что было мочи. «Конни» уже увалилась, и ветер наполнил грот с другой стороны.

– Курс сто девяносто, – доложил Мартин.

Пер Таннберг и восьмой номер – плотный коротыш Палле Хансен – выбирали лебедкой последний метр стаксель-шкота, и этот парус тоже наполнился ветром.

– Добрать стаксель до места, – все так же негромко приказал Билл.

– Добрать стаксель до места! – передал я его команду.

Пер изо всех сил навалился на рукоятку лебедки. Медленно, бесконечно медленно шкотовый угол паруса подтянулся к укрепленному на палубе блоку. Есть! Недурно для первого поворота оверштаг, сказал я себе, пытаясь по глазам Билла определить его оценку. Каменное лицо нашего капитана ничего не выражало.

– Повторить поворот, – сказал Билл.

– Повторить поворот! – передал я.

Вновь «Папенькины мальчики» развили лихорадочную активность. «Конни» привелась к ветру. На этот раз все происходило быстрее. В положении левентик паруса дружно затрепетали.

– Наветренный борт – готово! – крикнул Пер. Теперь выбирать стаксель-шкот должны были Ян и седьмой номер – Христиан Ингерслев. Они трудились как черти, пока лодка ложилась на новый галс. Грот и стаксель одновременно наполнились ветром. И опять пришлось поработать лебедкой, добирая последний метр шкота.

– Номеру десять проверить стаксель-шкот, – сказал Билл.

Я передал команду Хансу Фоху. Он отозвался гримасой, пробежал вдоль наветренного борта вперед и освободил шкот.

– Кто топает по падубе, как слон! – закричал Билл. – Двигаться мягко, пригнувшись!

Ханс Фох виновато помахал рукой. Наступила короткая передышка.

После поворота все поспешили занять свои места у наветренного борта. Билл вел «Конни» прямо. Рубашки шкотовых матросов пропитались потом. Ветер прибавил, и «Конни» резво рассекала носом волны. За кормой широкой бороздой расходилась белая пена.

– Номер два, настроить паруса, – процедил Билл уголком рта. Другой уголок был занят спичкой.

Я внимательно осмотрел стаксель. «Пузо» выглядело нормально, разве что кривизна его у топа была великовата. В целом промежуток между гротом и стакселем меня вполне устраивал.

– Надо подать шкотовый угол стакселя вперед на двадцать сантиметров, – доложил я.

– Курс плюс десять градусов, – сообщил Мартин. – Яхта приводится из-за усиления ветра.

– Знаю, – коротко отозвался Билл. – Номер четыре, подать шкотовый угол стакселя вперед на двадцать сантиметров!

Эрик Турселль осторожно пробрался на бак и выполнил команду.

– Сразу получше стало, – заметил Билл, приветливо улыбаясь мне.

Наши отношения явно приобретали дружеский характер.

Проверив грот, я все же остался им недоволен. Просвет между гиком и шкотовым углом был великоват. Достав блокнот, я записал, что надо отнести грот в мастерскую и отпустить по сантиметру в третьем и четвертом швах, считая с гика.

– Поворот! – крикнул Билл.

Он застал всех врасплох. Билл бросил «Конни» против ветра на другой галс. Маневр был выполнен быстро и неожиданно. Пер даже не успел отрапортовать о готовности. Вместе с восьмеркой, коренастым Палле Хансеном, он отчаянно крутил лебедку.

– Отдайте же наветренный шкот, чтоб вам! – заорал Ян Таннберг.

– Черт!..– крикнул Пер. – Лебедку заклинило!.. Не отпускает шкот!..

«Конни» легла на другой галс. Огромный стаксель дергался, оставшись в прежнем положении. Толстый териленовый шкот натянулся, точно струна, вибрируя от нагрузки.

– Яхта лежит на курсе, – доложил Мартин.

– Рубить шкот номер два, – спокойно произнес Билл, как если бы, сидя в кафе, просил передать ему пепельницу.

Кренясь так, что волны захлестывали палубу, «Конни» неуклюже переваливала через гребни. Неправильно закрепленный стаксель норовил положить ее на воду. Выхватив свой моряцкий нож, я метнулся к лебедке и одним ударом перерезал шкот.

Конец толстого троса дернулся вперед, будто резиновый, и со страшной силой ударил по лицу Палле Хансена. Датчанин навалился грудью на ватервейс, свесив ноги в кокпит, и молча застыл в этом положении. На лице его по диагонали от уха через нос до кончика подбородка вздулся багровый желвак шириной в палец. Из разорванной брови сочилась кровь. Чистые тиковые доски ватервейса впитывали алые капли.

Все произошло невероятно быстро. Мы растерянно таращились на Палле.

– Выбрать подветренный стаксель-шкот, – невозмутимо скомандовал Билл. – Мы еще не пришли в гавань.

Лебедка яростно затрещала, и шкотовый угол мигом подтянулся к блоку.

– Номер девять сменяет восьмого на лебедке, – приказал Билл. – Вы уложите восьмого на нижней палубе.

Он кивком указал на меня и Мартина.

– В форпике есть аптечка, – сказал Мартин, когда мы потащили раненого вниз.

Палле не потерял сознание, но был в состоянии шока. Желтая фуфайка на груди окрасилась кровью. Левая сторона лица вздулась, словно мяч; на брови и на лбу зияла открытая рана. Мы осторожно уложили его на настил, и Мартин, пробравшись в форпик, достал аптечку – кожаный футляр с красным крестом на боку.

– Номер десять, приготовить новый шкот для стакселя, – донесся сверху голос Билла.

Хакс Фох спустился к нам за новым шкотом. Глянув на травмированного земляка, сказал:

– Его надо доставить на берег.

– Это решает Билл, – ответил Мартин, стирая кровь с лица Палле.

– Ему начхать, если кто-нибудь отдаст концы, – сказал Ханс, злобно глядя на Мартина.

После чего взял новый. шкот и вернулся с ним наверх.

– Симпатичный товарищ, – заметил Мартин. – Наложим тампон на рану у глаза и стянем края пластырем.

Датчанин постанывал и дергался, пока мы обматывали ему голову бинтом. Но нам как будто удалось остановить кровотечение.

– Номер три, на руль! – крикнул Билл.

Мартин поднялся в кокпит по короткому деревянному трапу.

Продолжая стонать, Палле осторожно сел. Свободный от перевязки правый глаз был широко раскрыт. Плечистая фигура Билла заслонила падающий сверху свет.

– Как он?

– Надо бы наложить швы на бровь, – ответил я.

– Как самочувствие? – Билл опустился на колени рядом с Палле; спичка в уголке рта не двигалась.

– Голова вдребезги, а так ничего серьезного, – попытался сострить датчанин, с трудом шевеля распухшими губами.

– Хорошо, что более благородные части тела не пострадали, – улыбнулся Билл.

– Лучше ты полежи и не рыпайся, – сказал я, мягко укладывая Палле на спину.

– А что произошло? – слабым голосом спросил он.

– Чертовское невезение, я обрубил шкот в тот самый миг, когда ты высунул голову, – объяснил я.

– Шкоты никогда не заклинивает, если накинуть на лебедку один шлаг, а не два, – сухо заметил Билл.

На лице его не было и намека на сострадание.

– Все равно – не повезло, – настаивал я. Однако по глазам Билла было видно, что он со мной не согласен. Билл Маккэй не видел разницы между невезением и неумелостью.

– Не обращайте внимания, – выдавил из себя Палле. – Продолжайте тренировку. Я скоро оклемаюсь.

Его губы силились изобразить улыбку.

– Правильные слова, – сказал папа Билл. Похлопал его по плечу и кивком пригласил меня подняться следом за ним в кокпит. – Мы продолжаем, Морган.

«Отче Наш» остался далеко за нашей кормой. Башня крепости Карлстен на острове Марстранд высилась маленьким серым прямоугольником над лиловой полоской суши. «Конни» мчалась вперед по синей воде. Перед нами простиралось открытое море и далекий горизонт. Гребни волн курчавились белыми барашками. Рассекая их, форштевень яхты обдавал каскадами мокрых бусин ослепительно белое «пузо» стакселя, откуда капли стекали на тиковую палубу. Влажное дерево из серого стало темно-коричневым.

– Курс двести шестьдесят градусов, – доложил Мартин, уступая руль Биллу.

– Ветер посвежел, – отметил тот.

– Днем он обычно смещается к западу, – сообщил я.

– Поворот, – скомандовал Билл, крутя штурвал так, что яхта привелась к ветру.

Братья Таннберг на шкотовых лебедках бранились по-фински и обливались потом. Волосы липли к их лбам.

Мы снова и снова повторяли поворот оверштаг.

Почти два часа мы шли все дальше в море короткими галсами. Спокойное, негромкое «Поворот… Поворот… Поворот» Билла монотонно отдавалось в моих ушах. Наконец он развернул «Конни», и яхта пошла обратно курсом бакштаг, подгоняемая ветром и волнами. Марстранд давно исчез за горизонтом. Нас окружало открытое море, совсем пустынное, если не считать «Бустера», который качался на волне с подветренной стороны. Братья Таннберг и другие шкотовые тяжело дышали, два часа напряженной работы измотали их. Вместе с Мартином мы потравили грота-шкот так, что гик развернулся под прямым углом к ветру. Идя курсом крутой бакштаг, «Конни» испытывала заметную качку. Из-за давления ветра на парус гик приподнялся, и следовало подтянуть его ближе к палубе.

– Номера десять, четыре и девять – опустить гик! – словно в ответ на мои мысли распорядился Билл.

Совместными усилиями три матроса выбрали тали.

Следующая команда прозвучала, когда экипаж уже настроился на спокойный бакштаг до самой гавани. Кое-кто даже закурил. Но Билл не одобрял перекуров.

– Ставить спинакер!.. Номера четыре и десять крепят парус. Номер девять ставит спинакер-гик с топенантом и оттяжкой. Работавшие на стакселе – на брас и шкот спинакера!..– громко распоряжался Билл.

Он выразительно улыбнулся мне: Билл Маккэй явно был в ударе. Сигареты полетели за борт. Курчавая голова Эрика Турселля нырнула под палубу. Ханс Фох провел шкот и брас, приготовил фал. Спинакер-гик лежал на палубе; его пятка с оковкой. входила в ползун, скользящий по рельсу на мачте. Номер девять поднял гик установленной справа от мачты малой лебедкой и мигом закрепил топенант и оттяжку. Шкот и брас уже были вставлены в «клювы». Эрик и Ханс вместе закрепили фал за верхний угол спинакера. И наконец закрепили за соответствующие углы шкот и брас.

– Спинакер готов!..– крикнул Эрик Турселль.

– Ставить спинакер! – скомандовал Билл.

Ханс Фох и Эрик Турселль быстро выбрали спинакер-фал. Огромный парус алой колбасой взвился вверх под ветром от стакселя.

– Спинакер поднят! – доложил Эрик.

– Выбрать брас! – отчеканил Билл.

Братья Таннберг выбрали лебедкой брас так, что гик занял положение под прямым углом к флюгеру на топе мачты. Тонкое дакроновое полотнище заполоскало у подветренного борта «Конни», словно красное облаке парило над синей водой.

– Выбрать шкот! – скомандовал Билл.

Стиснув зубы, братья Таннберг положили спинакер-шкот на лебедку. Их спинные мышцы вздулись буграми под фуфайками. Есть! Весь корпус яхты вздрогнул, когда десятки квадратных метров спинакера набрали ветер. Казалось, многотонная лодка вот-вот оторвется от воды. «Конни» помчалась вперед. Спинакер развивал фантастическую тягу. Яхта сильно кренилась. Скорость хода возросла вдвое.