ВИА «Орден Единорога»

— По-моему тролль меня очень крепко держит, извините… Мне кажется, даже если вы меня отпустите — я не упаду…

Одной рукой Рэн зашарил по стене, другой помог единорожке перебраться к нему за спину на гитару, вот когда жалко стало, что у единорога копытца, а не какие-нибудь лапки с коготками. Слава богу, булавка из окаменевшего от ужаса тролля действительно держала прочно. Шез все это время суеверно вопил про соломинку, плюясь на попсу, но обещая не забыть о помощи Пугачевой в этой фатовой ситуации. Но соломинка, конечно, соломинкой и была, вскоре она переломилась — кончились ее сверхсоломинковые силы. В качестве реквиема Шез пропел ее уносящимся вниз остаткам из Тухманова: «Подумал я вслед: „Травиночка, ветер над бездной ревет. Сахарная тростиночка, кто тебя в пропасть столкнет. Чей серп на тебя нацелится? Срежет росток? На какой плантации мельница сотрет тебя в порошок…“. По счастью, это было уже тогда, когда вцепившись в выступы и трещины Рэн полз по скале наверх, и Шез вернулся к своим обязанностям группы поддержки: „Так оставьте ненужные споры, я себе уже все доказал. Лучше гор могут быть только горы. На которых еще не бывал…“

… Санди казалось, что если он спрыгнет с Друпикуса, во весь опор мчащегося по берегу Аль-Таридо, то сумеет бежать еще быстрее, чем скачет конь. Во всяком случае, ему хотелось двигаться так быстро, чтобы беспокойные мысли не успевали за его головой. При этом рыцарь зорко осматривал берег и, насколько это возможно, местами видимое дно. Сказать, что он ругал себя, значит ничего не сказать. Молодой человек настолько был зол по поводу собственного легкомыслия, что старался и не отдавать себе в своей злости и вине отчета, чтобы не лопнуть от переполняющих его негативных эмоций. Санди даже думать не хотел о том, что он с собой сделает, если хоть кто-то из их компании пострадал. Его-то, как уже бывало, сумел вытащить верный и мудрый Друпикус.

Скакали они уже час. Такова уж была сумасшедшая скорость реки, превосходящая даже способности Друпикуса. И долго никого из унесенных ветром не мог ни на берегу, ни на поверхности, ни на дне заметить Сандонато.

Наконец, его внимание привлекло нечто, висящее в воздухе над потоком. Нечто тоже заметило рыцаря и замахало большой черной рукой. И с радостью и тревогой рыцарь поспешил ближе к месту, где над Аль-Таридо ногу на ногу, трубка в руке — «Пых-пых»— меланхолически зависал дядюшка Луи. Оказывается, как раз под этим местом «затонул»дядюшкин саксофон, и теперь негр кантовался на поверхности, как привязанный.

Обменялись информацией. Информации больше было у духа. Санди, топором ухнувший на дно вместе с Друпикусом, ничего не успел рассмотреть, даже не сразу осознал, что никто не держит его больше за пояс. Единственное, о чем он мог сообщить, это то, что он почти уверен: выше по течению никого из их компании нет. Дух же, менее зависимый от всяких отвлекающих от главного мелочей типа недостатка воздуха, песка в рот, нос и глаза, камней в лоб и по лбу, сбивающего с ног потока, сумел заметить, как Рэн повис, вцепившись в обрывок моста, а за него почти бессознательно цеплялся Бэт, Шез что-то орал, указывая пальцем непонятно на что. Потом Рэну удалось выловить проносящееся мимо нечто на сверкающих прозрачных пузырях и сунуть в руки младшему члену их команды. Бэта тут же сорвало с места и со свистом унесло, к счастью, пузыри держали его на поверхности. Самого оруженосца тоже схватило, кувыркнуло и бросило. Дальнейшего дядюшка Луи не помнил, потому что выпавший из седельной сумки Санди саксофон ударило обо что-то на дне, и негр потерял сознание. Очнувшись, почувствовал, что инструмент унесло течением, и, повинуясь внутреннему чутью, отправился искать его.

На этом моменте их разговора дядюшка досадливо хлопнул себя по колену: саксофон опять понесло прочь. Негр развел руками и устремился за вещью, к которой был привязан незримыми узами накрепко. Время от времени он с сочувствием оглядывался на товарища, которому все труднее и труднее становилось пробираться берегом.

Местность вокруг значительно преобразилась. Если раньше один берег Аль-Таридо напоминал степное гладкое плато с парой-тройкой мощных деревьев, а второй зарос лесом, то сейчас по обе стороны громоздились скалы, совсем не рассчитанные на передвижение по ним конных путников. Благо под Санди был Друпикус, хотя и у него некоторые участки вызывали законную столбняковую реакцию. Еще бы, одни из скал состояли сплошь из мягкого рассыпчатого песчаника, в который проваливались копыта, зато другие были гладкие и твердые, как алмаз. Добавьте сюда еще те, что представляли из себя гигантские куски льда, этакие айсберги в окружении обычных серых братьев. Все эти разновидности почти нигде не спускались к руслу воздушного потока полого, обрываясь отвесными, а порой и, наоборот, нависающими карнизом стенами. У Санди даже разболелась голова от тревоги за друзей.

Впрочем, и остальные из раскиданной вдоль Аль-Таридо компании страдали от того же переживания.

ГЛАВА 28

Если возвратиться к Рэну О' Ди Мэю, так тот страдал еще и от того же ландшафта. Чудом вскарабкавшись на верхушку каменной глыбы, Рэн с тоской огляделся: места его окружали абсолютно дикие. Возникало ощущение, что не только нога человека, но даже и копыто какого-нибудь горного барана здесь не ступало. Площадка, на которую взобрался Рэн сотоварищи, шириной оказалась не более полутора шагов, и за спиной Рэна, так же как и перед лицом отвесно обрывалась пропастью. В право и влево она продолжалась, неуклонно, правда, сужаясь до ширины ступни, и, кто знает, до какой в дальнейшем. Рэн никогда особенно не страдал высотобоязнью, но сейчас у него неприятно похолодели ноги, и закружилась голова.

Дух тяжело вздохнул, спрятавшись за спину паренька. С одной стороны ему доставляла определенное неудобство мысль о собственной неуязвимости в сочетании с невозможностью оказать помощь как раз таки полностью уязвимому подростку , с другой стороны в голове его вызревала не более приятная мысль о небезграничности этой неуязвимости, когда он сравнивал царапины и вмятины на поверхности гитары и невесть откуда взявшиеся на его теле синяки и ссадины. Это все равно, что сын полка тащит на себе по минному полю многоопытного, но контуженого командира. Навернется оруженосец со скалы вместе с «табуреткой»— и готова братская могила.

Усилием воли Шез придушил готовые вырваться строчки : «на братских могилах не ставят крестов и вдовы на них не рыдают». Почему-то в этой гористой местности все время на ум лезет Высоцкий. Шез ухватил за хвостик скользнувшую с губы: «Каждый раз меня из пропасти вытаскивая…». В этом мире никогда не знаешь, сработает ли твоя песня и как она сработает. С трудом дух настроил себя на распевание «Клубники со льдом», стараясь не отдавать себе отчет в том, что группа ее исполняющая называется «Крематорий».

Рэн тем временем безуспешно пытался привести в чувство окаменевшего тролля. Привести в себя, чтобы провести небольшой совет: спускаться ли вниз по отвесному склону или же вручить судьбу все сужающейся тропке. Так как от того, куда двинется оруженосец зависит жизнь всех остальных, Рэн считал необходимым узнать мнение всех рискующих. Сам он склонялся к тому, что хрен редьки не слаще, и мечтал лишь об одном: чтобы в этой ситуации он оказался без нематериального духа, зависящего от хрупкой неудобной бандуры, микроскопического тролля и малолетнего единорожка. Тогда бы он либо пошел по — бр-рр — сомнительному перешейку, либо попытался выгадать у смерти метров пять-двадцать пять: хотя падать — без разницы.

Наконец, непонятно, что на него подействовало, возможно исполнение Шезом на подобие заклинания: «Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен!», тролль очнулся. С минуту он деловито озирался, несколько недовольно подергивая носиком, затем решительно поднялся и отправился к перешейку. Обернулся:

— И что вы тут до ночи собрались сидеть? Хурдов кормить? Или вы ночью видите лучше, чем днем? С нами же Единорог! Вперед! Без страха и упрека! — и зашагал. Возможно, кроме перечисленных факторов в таком бесстрашии маленького кухонного тролля немаловажную роль играло и то, что тролли — изначально горные существа, а также, что Аделаиду с его размерами тропа между пропастями казалась значительно более широкой, чем, скажем, Рэну.

Единорожка, то ли вдохновленный примером, то ли вспомнивший о каких-то, действительно, своих способностях заскакал вслед, отчего у Рэна с Шезом в первый момент внутри все похолодело: все равно, что первоклассника отпустили через шоссе перебегать. Однако взгляд, которым одарил приятелей обернувшийся зверек, отчего-то заставил их поверить Аделаиду с его отсутствием сомнений во всемогуществе козленка с позолоченным рожком на лбу. «В конце концов, он же — мифическое животное. Может, он вообще летать умеет,»— пожал плечами Шез. — «Пожалуй, кроме нас с тобой, дружище, тут никому не угрожает опасность сверзиться». «Надеюсь,»— кивнул Рэн, поднимаясь во весь рост и поправляя гитару.

Через пару минут молчаливого продвижения по неприятно узкой дороге, когда Шез мучительно старался вспомнить что-нибудь вспомогательное, а в голову лезло только: «Не кочегары мы не плотники…»или «Аквалангисты — это не игра!», Рэн вдруг поинтересовался, нельзя ли в этот неоднозначный момент, в том смысле, когда не однозначно, что им удастся выжить, задать достопочтимому Шезу Гаретту вопрос. Предисловие духу не понравилось, но он, естественно, ответил, что последнее желание — закон.

— Шез, тут никто не слышит, и никто не узнает. К тому же, я и сам ( я это говорю на случай, если мы выберемся) умею хранить чужие тайны. Ответь честно: Бэт — девушка?

Единорожка хитро улыбнулся издалека, и Шез сделал ему издалека козу и страшные глаза.

— Э-э, может, ты лучше будешь смотреть за дорогой? — постарался перевести стрелки дух.

— За этой дорогой лучше и не смотреть, — вздохнул Рэн — к этому моменту ему уже приходилось ставить ноги строго на одну линию, так похудела дорожка. — А тебе самое время ответить на мой вопрос.

— Я не стал бы воспринимать ситуацию так фатально, — вновь заюлил Шез. — И вообще — это шантаж! — вскрикнул он, когда юноша покачнулся, пытаясь обернуться и заглянуть духу в лицо.

— Бэт всегда говорил, что рок-энд-ролл по духу своему честен, прям и правдив. Ты меня разочаровываешь!

— Больше слушай этого мальчишку, он не то еще тебе напоет. С чего он взял эту честность? Откуда такая узость? Рок-энд-ролл — он как сама, понимаешь, жизнь — в нем всего до фига: и правды и наоборот.

— Примеры? — и, воспользовавшись замешательством духа, который никак при всем своем горячем желании не мог откопать в бесконечных архивах своей памяти, что-нибудь, что говорило бы о хотя бы неискренности рок-энд-ролла, попросил его вернуться «нашим баранам», то есть к своему вопросу. Однако выигранные духом во время отвлекающих маневров минуты Шез сумел-таки использовать себе на пользу:

— Знаешь, Рэн, если ответ на этот в высшей степени странный вопрос так для тебя важен, отвечать я на него сейчас не могу. Откуда я знаю, что ты хочешь услышать: вдруг я скажу не то, ты с расстройства сделаешься рассеян, и мы с тобой навернемся. Нет уж, пусть эта загадка станет для тебя дополнительным стимулом к выживанию в трудных условиях момента! — и дух подленько захихикал.

— Что-то ремень мне плечо натер, да и «барабан»мешает равновесие сохранять… — отомстил Рэн, впрочем, оставив попытки дознаться истины. Хотя они помогали оруженосцу отвлечься от пугающей мысли: а удалось ли спастись этому самому таинственному или таинственной Бэт? Зато теперь появился новый перетягивающий на себя одеяло внимания фактор: дорога стала настолько узка, что паренек не увидел бы ее по сторонам своих башмаков, если бы рискнул глядеть прямо под ноги. Он же старался смотреть под копытца к мирно трусящему единорожку, беспечное помахивание хвостиком которого словно гипнотизировало оруженосца, погружая в состояние покоя и бездумия.

…Битьке было очень стыдно, но она ела. В начале ей казалось, что с горя ей и кусок не должен в горло полезть, но теперь уничтожая четвертую по счету копченую аль-таридскую птичку, она думала о разнесчастной своей судьбе, но отчетливо осознавала, что съест, пожалуй, еще одну. Девочка искала себе оправдание в том, что якобы аппетит не пропадает у нее из-за добрых предчувствий. Вот будь она на сто процентов уверена, что друзья ее нашли свой конец на дне Аль-Таридо, ничто не заставило бы ее вонзить зубы в истекающее жиром мясо и не удержало бы на краю нависающего над пропастью порога гостеприимного дома, хозяином которого был, как оказалось гном. На удивленный взгляд Битьки, знакомой со значительно меньшим по размеру экземпляром этого народца, гном с легким оттенком самодовольства ответил:

— Все, понимаете ли, юный хомо, дело в широте душевной. Что, спрашивается, заставляет гномий, как и человеческий, кстати, организм уменьшаться в калибрах? Мелкие устремления, скупердяйство, завистливость, мелкое (опять-таки) пакостничество. Зацикленность на собственных, мелких (что и говорить), по сравнению со вселенскими, нуждах. К тому же подземный образ жизни: просочиться, пробраться, прокарабкаться, приютиться. Опять же: чем меньше гномий дом, тем меньше в нем объективно (объективно!) места для гостей. Низкие потолки, то да се. Объединенный санузел. В некоторых местах даже с кухней и туалетом. Нет, конечно, они пытаются подрасти, такие, как мой двоюродный братец, кузе-ен-пурген. Благотворительность, клубы. Но все мелко. Вот нагрузил бы тележку и всем кого на дороге встретит в зеленом — дарил изумруды, в красном — рубины, а голым — бриллианты, — тут гном оглушительно захохотал. Захохотав, он будто бы подрос на глазах, а то в течение довольно желчной речи по поводу родственников и своего от них разительного отличия, как-то на глазах же измельчал.

Эти ростовые колебания не остались без внимания самого гнома, он даже, будто невзначай, глянул на дверной косяк, и Битька сразу догадалась, что обозначают достаточно заметные зарубки на различном расстоянии от пола. Простой и наглядный тренажер для духовного роста.

Кроме копченых птичьих тушек на столе присутствовал и просто мясной окорок, сладкая дымящаяся каша, кисленькие маринованные яблоки и соленые грибы под сметаной. Хлеб наличествовал в виде сухарей. А кроме вина предлагался… апельсиновый сок в картонной коробке «Я».

— Джюс? — с американским прононсом предложил гном, пуская густую оранжевую струю в бокал для мартини, — Вас, молодой человек, судя по синим штанам, именуемым на исторической родине джинсами, удивляет наличие здесь в глуши и иномирьи родного и знакомого по лавкам своих городов и весей продукта народного потребеления? Да. Служба почтовых перебросок «Аль-Таридо-транзит»год от года работает все эффективнее. Правда, я все равно предпочитаю пользоваться услугами летучих кораблей: посылки кантуются меньше, плюс общение…

Битька скромно отламывала ножку за ножкой, не в силах остановиться. Ей думалось сейчас, что, наверное, самое замечательное, в этом ее приключении — обилие еды. Будто гастрономические сны ее нашли лазейку в реальность. «Боже мой,»— думала она, — «Боже мой, ведь этого скорее всего никогда не было бы в моей жизни. Всяких фрикадюлей с клубникой и копченого мяса, и соленых грибков под сметаной. И всего этого вдосталь. Наешься, запейся, девочка моя, Беатриче, вкуснее запеканки творожной из оставшихся с обеда рожков не пробовавшая в своей пятнадцатилетней жизни. Хочешь, понимаешь, мороженое, хочешь пирожное! И странно ведь, людей здесь совсем это не удивляет — живут себе, едят как ни в чем не бывало окорока и фрукты. А ведь некоторые личности, например, я вот, или мои сокамерники по интернату, только во сне иногда такое видят. А во сне, что там: откусить можно, а ни вкуса, ни сытости. Видишь как живое, а откусишь — все та же запеканка из творога. И, что страшнее всего, такое положение дел неисправимо. Почти неисправимо. Ведь после школы — только в ПэТэУху, дальше — маляром каким-нибудь, и прощай китайско-французская кухня и пиццерии „Ла мама“. Немудрено, что те, кто поотчаяннее, воруют на рынке сначала мандарины, потом арбузы, а потом и кошельки… Наверное, я никогда не разучусь бояться, что этот раз — последний, когда я так ем «…

«… Итак. Если я-таки осталась одна. Если все мои друзья остались лежать на дне, кормя рыб, то есть этих самых птичек, которых ем сейчас я?»— тут аппетит все же покинул девочку. — «Если этот обед — последний подарок судьбы?»— Битька тяжело вздохнула и прибегла к старому проверенному способу: помолилась Богу и Джону Ленонну. Напоследок полагалось спеть что-нибудь из «Битлз», в голову не пришло ничего кроме закономерного «Мистер Постмен». Довольно наивный и необычный способ общения с Господом, но по тайному мнению Битьки — эффективный.

ГЛАВА 29

Наступала ночь. Не сумевшее добраться до невидимого среди горных гряд горизонта, солнце укладывалось спать здесь же, среди скал, выстилая их неуютные склоны веселенькими оранжевыми и розовыми одеяльцами. Битька, пристроив тяжелую от усталости, переживаний и густым киселем наполняющего ее сна голову неотрывно следила за теряющимися в белесой дымке тумана поплавками на сетях гнома.

Поплавки покачивались в ее мозгу, как перья страуса в разученном когда-то в школе стихотворении Блока. «И очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу,»— шептало в голове. Но, увы, на дальнем берегу ничего такого не цвело, на подобие синих, а точнее — ультрамариновых очей.

«На холмах Грузии лежит ночная мгла,»— похоже, сегодня вечером на ум придет вся школьная программа. Впрочем, сейчас все эти стихи не казались Битьке ни противными, ни казенно-обязательно-ненужными. Битька вспомнила, как одна из девчонок у них выполнила домашнее задание по рисованию «Сказочный город». Изобразила кладбище, а на нем могилы всех их учителей, а между ними два надгробия, подписанные А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов. Конечно, учительнице она не сдала задание, а все долго хихикали, вспоминая рисунок, Битьке, правда, немного было тогда жутковато и неприятно. А сейчас она подумала: «И что мы все время так взъедались на этих Пушкиных и Лермонтовых. Вон как ложится на душу: „Синие вершины спят во мгле ночной. Тихие долины полны… мглой… мглой… Не пылит дорога, не шумят кусты. Подожди немного, отдохнешь и ты“.

Вдруг пара поплавков задергалась. Битька вскочила, вся сжавшись. На крыльце появился гном, взял прикрепленный к стене шест, отцепил плотик, со всех сторон обвязанный тускло сияющими пузырями, поднял со дна плотика еще одну веревку с крючком на конце и, накинув крючок на протянутую вдоль сетей леску, отправился «на инспекцию».

Гном еще неторопливо подгребал к участку с затонувшим поплавком, а Битька сидела, замерев, закрыв глаза и заткнув уши, когда в темноте над Аль-Таридо показались стремительно приближающиеся белые штаны. Компанию штанам составляла знакомая Битьке бело-голубая шляпа. При еще большем приближении между шляпой и штанами появилась белозубая улыбка. От принадлежащей чеширскому коту она отличалась трубкой, зажатой в углу рта.

— Бэт! — радостно воскликнули штаны, шляпа и улыбка, и, счастливо вскинувшая голову Бэт, обнаружила перед собой дядюшку Луи.

… «Я памятник себе воздвиг нерукотворный,»— с полным правом мог заявить о себе сэр Сандонато, если бы изучал когда-нибудь русскую литературу в рамках школьной программы. Но так как он ничего подобного ни в каких таких рамках не изучал, то ничего он и не заявил, даже не менее подходящее к случаю «На берегу великих волн стоял он, дум великих полн».

Стоял он, а точнее — сидел верхом на Друпикусе, словно на пьедестале, на одиноко возвышающейся среди живописных пропастей гранитной скале. Дороги вперед, влево и вправо не было, а дорога назад была еще совсем недавно, сейчас же только клубящаяся далеко внизу пыль напоминала о потерянной возможности вернуться. «Вот так и буду здесь стоять день за днем, месяц за месяцем. Как указатель. Табличку бы еще — „Пути нет“„, — невесело размышлял рыцарь. — «Я, конечно, предполагал, что когда-нибудь, посмертно, нам с Друпикусом поставят конный памятник, но не думал, что процесс создания статуи будет напрямую связан с процессом моей смерти“. Тут он подумал о том, что, возможно, ловушка, в которую попал он — не случайна. Пришло ему в голову, что, может быть, порой подвиги его не такими уж были и подвигами, а просто следствием ненужной и вредной горячности, а то и гордыни. Вдруг, да и надоел он Господу со своим постоянным вмешательством в дела ближних… С другой стороны — может, это происки врагов?

Молодой человек вздохнул. Подобная растерянность охватывала рыцаря без страха и упрека нередко. В сущности он был довольно одиноким человеком, и гораздо чаще слышал не благодарность за свои подвиги, а хулу. Люди ведь довольно легко смиряются, свыкаются и даже сживаются с несправедливостью, если она впрямую их не касается. А восстановление справедливости — процесс зачастую шумный, хлопотный, грязный, доставляющий дискомфорт окружающим. Ведь не защищай рыцарь, например, от дракона девицу, тот не снес бы в агонии полгорода, а тихо мирно унес бы ее за тридевять земель, откуда даже воплей пожираемой жертвы не слышно было бы. Так что частенько именно те, кого спасал Санди, бросали в него камни. И иногда он боялся: вдруг они правы. Был только один проверенный способ восстановления душевного равновесия — Санди сложил руки на груди и начал молиться.

Небо светилось тысячами маленьких лампадок, и молитва лилась словно из сердца рыцаря. Он даже забыл по какой причине находится на острие утеса, и когда откуда-то снизу кто-то назвал его по имени, он не сразу огляделся, подернутыми синей пеленой вечности глазами. Впрочем, оглядевшись, весело подскочил в седле (хорошо все-таки — Друпикус по натуре флегматик) — прямо под копытами Друпикуса, но на расстоянии от них равном метрам трем вниз находился довольно вместительный, шага четыре в ширину, шагов шесть в длину, уступ. Собственно Санди приметил его и раньше, но не видел в нем для себя никакого толку. Сейчас же там радостно подпрыгивал Бэт в компании весьма серьезного и почтенного гнома, с нее же взлетел к нему наверх дядюшка Луи, объяснивший, что на выступ ведет одно из ответвлений подземной дороги гномов, поэтому, если Друпикус сумеет совершить прыжок прямо вниз, то очень скоро они выберутся отсюда.

Санди нисколько не удивился, точности с которой гном и его друзья из-под земли определили его месторасположение. Просто поднял к небу глаза, благодаря Бога за то, что тот услышал его молитвы. Когда он снова посмотрел вниз, гнома на площадке не было, зато слышались гулкие удары кайлом по камню: новый знакомый расширял проход, чтобы в него мог пройти конь.

…Рэн старался не вздрагивать, когда за спиной его то с шуршанием, то с гулким рокотом рассыпалась в прах узкая дорожка, по которой они шли вот уже несколько часов. Стемнело, правда все небо усыпано было крупным горохом звезд, и выкатилась куда-то под ноги круглая толстая луна. Подолгу ходить оруженосцу было не привыкать: по чину ему не полагалась лошадь, но глаза устали пристально вглядываться под ноги. Маленький тролль уже давно утомился и, доверив свою жизнь заботам Рэна и золотой звезде удачи, заснул в ременной сумке парня увесистым булыжничком. Единорожек же шел и шел, неутомимо и легко, что и неудивительно — он же легендарное животное. Впрочем, устраивать привал все равно было негде: узкая дорожка умудрялась струиться, нигде не прибиваясь ни к скалам, ни к склонам, и сама тоже не расширялась. По обе стороны по-прежнему гостеприимно распахивали объятья пропасти, за спиной — то шуршало, то грохотало.

«Куда ты тропинка меня завела! Без милой Принцессы мне жизнь не мила!..»— дабы не забивать голову тяжкими думами ни о судьбе остальных (так как помочь им все равно не было ни малейшей возможности), ни о своей судьбе (так как и себе помочь никак не получалось), Рен разучивал песни под руководством Шеза. Так как настроение у обоих маятником раскачивалось от более менее до никуда, то не всегда предлагаемые для разучивания песни были рок-энд-роллом: порой это оказывалось даже мелодиями из мультфильмов (впрочем, все знают, что наиболее продвинутая молодежь обожает мультфильмы своего отечества).

Заметив, что образ «милой принцессы», заставляет голос его юного друга как-то особенно звонко и надрывно звенеть, Шез торопливо переключился на оптимистическое: «Куда идем мы с Пятачком большой-большой секрет!», потом на любимую песню всех подвыпивших компаний «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! Е! Е!»(тут Рэн опять вздохнул). Наконец, предложив вниманию Рэна Цоевскую электричку, которая «везет туда, куда я не хочу», дух понял, что наткнулся на золотую жилу, и над горами зазвучали «Дополнительный тридцать восьмой», «Опять от меня сбежала», «Дай мне напиться железнодорожной воды»и кое-что из последнего Гарика Сукачева, что-то там ему кто-то говорил про супер-классные места, куда ни за что не доехать. Наверное, имелась в виду Шамбала.

Рэн только покачал головой по поводу того, куда их-то заведет не дающая ни малейшей возможности свернуть тропа. Иногда ему мерещилось, что впереди дорога обрывается пропастью, а иногда она казалась ему или телом гигантской змеи или даже языком неведомого чудовища, по которому они придут прямо к нему в пасть.

Похолодало. Время от времени начинал дуть довольно сильный и промозглый ветер. Это означало, что тропа уводила друзей все дальше от самого Аль-Таридо. Рядом с тем ветра почти не было. От лунного света некоторые скалы вдруг начинали нестерпимо сверкать, и от мельтешения яркого мертвенного света неприятно кружилась голова. В желудке заворочался голод, ноги налились свинцом. И желание найти хоть какой-нибудь приют порою ударяло нестерпимостью.

Пару раз, нарезая на ломти и лоскуты ночной воздух проносились мимо огромные хищные птицы. Первый раз, заметив скользящую навстречу тень, Рэн с рискованной быстротой бросился прикрыть собою единорожка. Они едва не сверзились вместе с приютившего их перешейка. Что сильнее взъерошило волосы на голове Рэна, близкие взмахи могучих крыльев или обжигающий холодом желто-черный взгляд? Однако даже маленький единорог — очевидно, не добыча. Во всяком случае, и второй раз встретившаяся на их пути крылатая хищница пролетела мимо.

Рядом, но уже с полным равнодушием, пронесся и немыслимой длины и обхвата золотой змей. Чешуя его жестяно грохотала, от него несло жаром и чуждым, незнакомым запахом. Рэн с трудом удержался на ногах, и даже прикрыл рукой глаза, едва не потерявшись в сиянии и шуме. Потом снова наступила холодная темнота. И Рэну даже захотелось, чтобы снова пролетела мимо птица, или змей ослепил и оглушил его. По крайней мере не так одиноко и бесконечно однообразно.

Наконец и маленькие ножки единорога начали ступать по песку и камню нетвердо и подрагивая. Рэн усмехнулся сам с собой: так бывает иногда в тот момент, когда силы твои уже, кажется, на исходе, жизнь подбрасывает еще нагрузочки — и поднял на руки единорожка. Шез за его спиной затосковал еще сильнее и перестал даже насвистывать.

Усталый и рассеянный Рэн замечал однако, как менялся ландшафт по обе стороны от него. Все меньше видно было горных гряд и даже групп гор и холмов, все больше становилось отдельно стоящих скал и утесов. А те, в свою очередь, становились все более сначала прямоугольными, а потом и вовсе более широкими сверху, чем снизу. Постепенно все вокруг заполнено стало подобием гигантских каменных полугрибов-полуцветов, состоящих из гранитных тонких стеблей и плоских шляп-плато.

Начинало светать, когда Рэн осознал вдруг, что тропа пошла под уклон. Теперь его ноги сами скользили вниз, и чтобы не сорваться, он просто уселся на пятую точку и… действительно покатился. Должно быть, такое парадоксальное решение пришло в его голову из-за полной в ней пустоты: все мысли заснули. И надо же: ему действительно удалось достигнуть самой настоящей, бесконечно протяженной и в длину и в ширину поверхности земли. Если бы там его мог встретить В.В Маяковский, поэт наверняка пожал бы руку молодому человеку, на собственных штанах убедившемуся, что «земля поката», но (и к счастью) никто Рэна внизу не встретил. А ощутив под собой эту прекрасную бесконечность и протяженность, Рэн тут же вытянулся прямо на земле и заснул. Единорожек, свернувшись клубком пристроился ему вместо подушки, а Шез с облегчением закурил, нежно оглаживая взглядом золотящийся в лучах восходящего солнца рыжий бок кунгур-табуретки.

ГЛАВА 30

Они вернулись в жилище гнома уже на рассвете, чтобы хоть немного отдохнуть. Санди оказался не из тех, кто легко смиряется с потерей, а Битька, та вообще готова была продолжать поиски всю ночь. Если бы были силы. К благоразумию призвал дядюшка Луи: ночь, темнота, горы… А если они сами заблудятся или оступятся и сорвутся вниз?! — хорошо ли будет Рэну, Шезу, Аделаиду и единорожке, когда они-то найдутся, только встретит их пара могилок.

В результате долгих рассуждений все пришли к выводу, что большие опасения внушают судьбы Шеза и юного оруженосца. Аделаид в критических ситуациях имел свойство окаменевать (а камень из него получался твердостью не уступающий алмазу), единорожек — хоть и детеныш еще — все-таки волшебное существо. А вот сохранность фанерной гитары среди несущихся на огромной скорости валунов и тому подобных штук — вещь проблематичная. Что же касается Рэна О' Ди Мэя… В общем, если решили все-таки хоть немного поспать, лучше обо всем этом не думать.

Во сне Битьке приснились «Битлы». Они плыли по Аль-Таридо на желтой подводной лодке. По небу летел разрисованный типа как граффити дирижабль, на его боку было написано «Лед Зеппелин», а также целая куча надписей типа «Кто-то плюс кто-то равно любовь». Особенно запомнилась почему-то Битьке такая «Света плюс Смирнов». Битька со смятением в сердце начала искать среди всех этих автографов-признаний свое имя и с кем она плюс, но в это время в кабине дирижабля появился БГ и начал разбрасывать оттуда листовки. Битька сумела поймать несколько, во всех них были вопросы. Например: «Какая рыба в океане плавает быстрее всех?», «Мама, что мы будем делать, когда она двинет собой?», «Когда наступит время оправданий, что я скажу тебе?». Тут Битьке стало горько от последующих строф, где говорилось, что «я не видел шансов сделать лучше». Потом она вспомнила строчку: «Сны о чем-то большем». И начала искать во всем сокровенный смысл.