Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Начало Водолея

ModernLib.Net / Отечественная проза / Лукницкий Сергей / Начало Водолея - Чтение (стр. 1)
Автор: Лукницкий Сергей
Жанр: Отечественная проза

 

 


Лукницкий Сергей
Начало Водолея

      Сергей Лукницкий
      Начало Водолея
      (игрища)
      Борису Ельцину посвящаю
      ... сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем
      виде.
      Н. Гоголь
      Наша публика похожа на провинциала,
      который, подслушав разговор двух дипломатов,
      принадлежащих к враждебным дворам, остался
      бы уверен, что каждый из них обманывает свое
      правительство в пользу взаимной, нежнейшей
      дружбы.
      М. Лермонтов
      Уходит двутысячелетний, жестокий Козерог. Все мыслимые преступления человечества совершались в его эпоху. Эпоха Козерога породила невиданное оружие, грозящее гибелью всему живому.
      ...но человек не должен уничижать Козерога. Ведь, почему-то же по замыслу Всевышнего именно под этим знаком родился Тот, кто две тысячи лет исступленно учил нас добру, приближая грядущее...
      Наступает эпоха Водолея. Как всякий ребенок, Водолей пока совершает шалости. Не все у него получается. Он иногда просит простить его. И снова ждет явления Спасителя...
      Его Знак является символом суда и напоминает по своим свойствам урну Миноса, хранящую в себе жребий - кому и за что воздается по заслугам.
      Изображая своим начертание Запад, Водолей обещает Новую Зарю, а Новый день в свою очередь обещает обновление. Водолея связывают с распустившимся инжиром, любовь и милосердие - лучшие его дары.
      Водолеи испытывают много превратностей судьбы, ибо лишь духовное бессмертно.
      ВСТУПЛЕНИЕ
      Глава I. Глядя на Москву-реку
      г. Москва. Кремль
      Указ Президиума Верховного Совета СССР
      1. За систематические действия несовместимые со статусом гражданина СССР, имевшее место неоднократное нарушение норм социалистического общежития и антисоветскую деятельность, направленную на подрыв экономической и политической мощи Советского Союза, лишить Советского гражданства Тарханова К.Н.
      2. Передать п. 1 настоящего Указа по каналам ТАСС для ц..о. "Правда", "Известия", Центрального телевидения ("Время").
      3. Секретно. КГБ СССР. Принять меры по пресечению нежелательных контактов Тарханова К.Н. за рубежом.
      4. Секретно. Доложить на Президиуме Верховного Совета СССР п..1 настоящего Указа.
      5. Секретно. (не расшифровано).
      Председатель Президиума
      Верховного Совета СССР Л. Брежнев
      Не стану рассказывать свою жизнь. О ней написана книга, и она популярна. Мои знакомые, не предполагая, что в ней описан я, читают ее с удовольствием. В английском переводе она вышла под названием "Корабль шпионов".
      На русский она переведена как "Начало Водолея", и написал ее ответственный секретарь газеты "Всероссийские юридические вести" Борис Моисеев.
      С Моисеевым я встречался однажды, когда был арестован за диссидентскую и правозащитную деятельность. Он приходил взять у меня покаянное интервью для телевидения. Наивный, думал, что я действительно диссидент, и пытался меня в чем-то убедить. Он был строг ко мне тогда, и не знаю подобрел ли теперь, когда перестройка испортила ему желудок.
      Книгу его я прочитал с удовольствием. В ней, кроме основного сюжета, есть масса любопытных, весьма, впрочем, тривиальных сентенций типа: "Под знаменем Ельцина, Гайдара, Попова и господина Буша - назад к победе коммунизма".
      В книге мало любви, зато много стрельбы и погонь. Все это от того, что в нее не вошли мои матримониальные забавы: у меня когда-то был роман с одной итальянкой, который некоторым образом изменил мое видение мира.
      Моя мама любила Винченцу и, когда узнала, что та ждет ребенка, подарила ей наш фамильный перстень. Потом мамы не стало, и на моей совести осталась покинутая девушка. Я помог ей найти место в жизни, а потом она влюбилась в русского и отправилась с ним в Москву, предпочтя творчество и неустроенность. Об этом тоже стоит написать.
      Если Моисеев не ударился теперь в коммерцию, не намерен создавать совместные советско-американские общественные уборные и не думает, что если в самолете и водятся мыши, то только летучие, то стоит его попросить об этом. У него хорошее перо.
      Когда меня вышвыривали из СССР (а случилось это очень просто: отобрали на границе паспорт, когда я ехал по приглашению "родственников" за рубеж), я не знал, что сам Брежнев подписал Указ о моем выдворении.
      Не знал я и того, что по поводу меня КГБ получил поручение.
      Но никогда я не замечал, что за мной наблюдают, видимо, они работали халтурно. Да и до работы ли было? За границей столько соблазнов - красивые машины, хорошая жратва, часто даровые деньги, если не вешать носа, развлечения.
      Именно русская халтура всех уровней дала мне возможность начать борьбу с действующей в СССР системой почти легально, не напрягаясь и почти не таясь под знаменами тех ведомств, которые не болтали, что Брежнев гораздо больший марксист, нежели сам Маркс.
      Хочу сказать о полковнике Нестерове. Это замечательный, очень тонкий и чуткий человек. У меня к нему фамильная симпатия. Он, еще будучи лейтенантом, почти арестовал моего отца. Потом он, тоже почти, вышел на меня. И в том, и в другом случае - неудача.
      Но без Нестерова мне жить было тяжело, я скучал (сравнивая свою тоску с тоской небезызвестного шолоховского деда Щукаря, потерявшего своего традиционного врага - козла) и в конце концов дал согласие на работу в русском отделе.
      Чем закончилась эта моя работа, вы узнаете, прочитав эту книгу, и если вас покоробит немного, что я по должности теперь выше моего извечного русского противника - не огорчайтесь. В будущем, Бог даст, будет еще много повестей о Нестерове, в которых он сумеет показать себя.
      Я всегда давал фору и всегда, как говорят, "у самого финиша дожидался его", чтобы протянуть ему руку и придти почти рядом. Я говорю "почти", потому что все-таки мне за мои шуточки платили в твердой валюте, а ему за его серьезную работу, можно сказать не платили вовсе.
      Скажу вам больше, но теперь уже по секрету, что конвертация валюты это не экономический, а политический фактор, так же как и нарочитое непризнание всего того, чем был богат и славен Советский Союз.
      Я, конечно, по должности враг шестой части земного шара, но если вы всерьез считаете советских дикими и думаете, что дипломы вузов, выданные в Советской Союзе, на самом деле не представляют интереса на Западе, скорее закройте эту книгу и продолжайте считать, что глава КГБ на посту главы государства - это плохо, а глава ЦРУ на посту президента - это хорошо!
      Но, кроме Афганистана, за десять лет до него был Вьетнам, и он не делался чистыми руками, и деревушка Сонгми, сожженная вместе с детьми, мне снится все чаще.
      Мы удивительно беспардонно умеем изобретать себе врага. Сегодня это Советский Союз. Перенесите нравы общества на нравы отдельных его личностей, и вы поймете, что я прав. Представьте себе кучу уютных, но маленьких квартир в одном доме, и там же большую, но неухоженную. Что думают в этих квартирках по соседей? Конечно, что они плохие. Да-да:
      "Мальки злословят о ките,
      Но их возможности - не те". - И пишут на соседей доносы, обвиняя их в пьянстве и неуплате за квартиру. И требуют их выселения.
      Вот так и мелкотравчатая Европа дозубоскалилась до того, что Советскому Союзу стало невмоготу...
      Я, как вы можете себе представить, симпатизирую русским. И не потому, что я сам русский и крещен в православной церкви, но я иногда думаю о явлении Горбачева в этот мир. Не есть ли в этом что-то сатанинское?
      Пароходы, поезда, шахты, атомные реакторы... Многовато убытков для короткого периода деятельности первого президента.
      ... Может быть, не стоило передвигать церковь Ивана-Воина на улице Димитрова в Москве? Кто знает, чем чревато столь явное неуважение к праху русского освободителя. Ведь началась же война Германии с Советским Союзом 22 июня, именно в этот день, когда профессор Герасимов по поручению Академии наук вскрыл гробницу Тамерлана, на которой ясно было написано: "не тронь могилу воина, он восстанет из тлена и принесет твоему народу войну"...
      Но я немного отвлекся, и не могу не думать о том, что Запад, который так упивался своей свободой с падением Берлинской стены, закрылся и никого из жителей стран бывший социалистической ориентации у себя видеть не хочет. Теперь Западу хорошо, теперь он превратился в страну давания советов, ему так не хотелось, чтобы советские хорошо жили, что теперь он фарисейски говорит о том, что для того, чтобы жить, надо начать сначала, и работать, работать...
      Запад очень любит все сваливать на коммунистов. Старая история! Кто не осмеливается дразнить не им убитого тигра? Но Запад забывает, что только в странах свободного Западного мира вы пишите в анкетах: где, при каких обстоятельствах и сколько раз вы меняли национальность.
      Так что сила Запада пока победила силу советскую, победила тяжело и некрасиво. Но это вовсе не означает что справедливость победила несправедливость. На свободный Запад теперь вы можете выехать, но не въехать туда. Кто вас туда пустит без приглашения, которое подскочило в цене, и бедные европейцы оформляют его своим советским друзьям столь же унизительно долго, как еще недавно советские, чувствуя ощутимый хлопок по карману?
      И все-таки добра на свете больше, чем зла. Во всем, что происходит, я бесконечно чувствую преддверие пришествия Бога. Или если вам угодно, Новой эпохи. Или, может быть, вы не видите перста указующего в том, что дебиловатый Руст, совершивший свой полет на Красную площадь и освобожденный с почетом из советской тюрьмы за нарушение государственной границы, благополучно сел в тюрьму в своем родном отечестве, но теперь уже за безусловное преступление. Он изнасиловал девушку.
      Я чувствую, что опять несколько увлекся и пора уже переходить к другой главе, но, глядя на черную от грязи Москву-реку из окон моего двухсотметрового служебного кабинета в Белом Доме, я нет-нет да и ловлю себя на мысли: а не пригласить ли Горбачева на экскурсию в Инженерный замок? Я мог бы быть хорошим гидом по Санкт-Петербургу.
      Посвящаю эту книгу тем, к кого нет возможности и времени читать "Тамань".
      Глава 2. Но вы же отец моей дочери!
      Пока не стоит отказываться от специфических методов оказания влияния на зарубежное общественное мнение в интересах нашей страны. Главное, чтобы эта деятельность не носила какого-то злокозненного характера, причиняющего ущерб.
      У Соединенных Штатов тоже есть такая служба. Ее сотрудники занимаются пропагандой, куда вкрапливаются элементы дезинформации. Остротой конфликтов в СССР мы обязаны этой службе.
      (Из интервью начальника ПГУ КГБ СССР)
      Солнце было совершенно безумным. Но Рафаэль задумчиво смотрел куда-то в одному ему ведомую даль, нимало не заботясь ни о чем, даже о миленькой девушке, которая уже довольно долго стояла возле подножья его памятника. Знаток женской красоты, он совсем было вознамерился повернуть свой бронзовую голову, полагая, видимо, что увидит нечто совершенно его эпохе недоступное, но раздумал. Столетия помешали ему и поэтому, делая вид, что его как мастера интересует исключительно перспектива уходящей вдаль и вниз улицы, оставил свое желание для потомков. Рафаэль был мудр в свои четыреста семьдесят лет.
      А она была юна, прелестна и легкомысленна. Иначе чем еще объяснить, что она оказалась в этом полуволшебном Урбино совершенно одна. Хотя разве этот старый вонючий волк Дженти позволил бы себе опуститься до того, чтобы сопровождать ее сюда.
      Улица в это время дня была пустынна и, казалось, еще быстрее, чем обычно, неслась вниз под уклон к большой, украшенной по случаю праздника площади, однако девушка не спешила смотреть город; она присела тут же возле памятника и, достав из сумочки сперва косметичку, потом пакетик с соком, подкрепилась и привела себя в порядок и только после этого отправилась в путь. Изредка ей встречались прохожие, но она предпочитала смотреть в витрины, и их помпезность, свойственная итальянским витринам, рождала в ней мечты о собственном доме, о будущем, которое в двадцать четыре года, когда ты не была замужем, но имеешь ребенка, кажется таким далеким.
      Винченца, так звали девушку, приехали сюда, в этот Урбино, но очень приятному, но чужому делу. Ее подруга жила здесь. Они редко встречались - до Милана путь не близкий, да и лишних денег, чтобы совершать бесконечные вояжи друг к другу, не было. Зато они говорили по телефону и часто писали друг другу сентиментальные письма. Подруга - попроще, а Винченца - со знанием жизни и печального опыта.
      Сегодня подруга выходила замуж, и от этого Винченца была грустна, ведь она прекрасно понимала, что с этого дня между ними выросла невидимая, но непреодолимая стена. Каждая женщина, выходящая замуж, платит за свое счастье отторжением бывших подруг.
      Итальянские свадьбы на севере пусты и неинтересны, если они, конечно, происходят не в собственном доме, но кто же устраивает свадьбу в доме можно прослыть скрягой, ведь магазинные продукты намного дешевле ресторанных. Но зато разве повеселишься в ресторане? Ризотто, спагетти, пицца, паста, паста, паста - как надоели эти изделия, два-три сорта шипучего вина и бесконечные тетушки, дядюшки, знакомые, родственники - все к тому в одинаковых костюмах и платьях. На итальянских свадьбах лишь изредка звучат тосты, а чаще ведутся уединенные, по двое-трое, застольные разговоры. Все это происходит положенные несколько часов и заканчивается грустной мелодией Верди. Иногда среди тостов звучит современная музыка и танцуют.
      У церкви Святого Валентина Винченца купила огромный букет цветов, подождала пока его упакуют в разноцветную бумагу, небрежно взяла в руки и вошла внутрь. И там, в церкви, же присела на скамью в ожидании, пока священник закончит обряд окончательного отлучения ее от подруги.
      В католических храмах всегда темно, оттого лики святых кажутся более таинственными, чем тогда, когда их видишь в мечтах.
      Через полчаса процессия двинулась к выходу, и Винченца, поймав подругу, подарила букет и, прижавшись дважды к ее щечкам, чмокнула воздух. У обеих были сильно накрашены губы. А потом, пристроившись возле чужого счастья, потащилась через весь город вместе с нестройной толпой есть ризотто, пасту алля робьятто и пиццу.
      Вышедшая замуж подруга была теперь далеко, и сентиментальная Винченца рассердилась и, хотя бормотала постоянно: "Будь счастлива!" - отдала бы половину жизни, лишь бы только быть на ее месте и не слышать постоянных упреков родителей. Правда, есть Дженти, но во-первых, он - стар, во-вторых, тоже стар, а в третьих, кроме его денег, ей, по совести, ничего больше от него не нужно.
      В Италии, имея ребенка, выйти замуж трудно.
      Винченца огляделась. Мало кого она знала в этой толпе, мало кто знал здесь ее, да и никому дела не было до того, что Винченца, если не врут зеркальные витрины, гораздо привлекательнее, чем ее подруга, а потому, быть может, достойна счастья больше, чем новобрачная, хотя та и похорошела сегодня в своем подвенечном платье. Но ведь такое платье делает любую девушку волшебной.
      За свадебным столом Винченца выпила немного вина, отведала наизусть известные блюда и ждала только музыки, которой все не было и не было, как будто бы одинаковые речи могли заменить веселье и танцы.
      Ее настроение чуть-чуть исправилось, когда кто-то узнал ее за этим столом, предложил выпить и за нее. Это прибавило ей сил, она томно улыбалась, в особенности, когда услышала произнесенный перед чужими людьми перечень своих далеко не ординарных достоинств.
      А достоинства были, и еще какие. Винченца изучала русский язык, и поэтому уже была интересна. Какая-то пожилая дама завела с ней нелепый и неуместный разговор о Достоевском, болтала долго, но других русских писателей не знала, поэтому рассмешила Винченцу.
      Зашоренность так свойственна ее соотечественникам. Ведь кроме автора "Бесов" - там, в неведомой сидящим за этим столом России, есть много другого столь же таинственного и непостижимого. Но здесь была свадьба, а не дискуссионный клуб.
      Наконец-то кто-то все-таки догадался поставить пластинку в автомат это было Фламенко - и Винченца инстинктивно приготовилась танцевать. Она, если бы знала, что автомат заряжен Фламенко, сама не постеснялась бы и опустила в щель монету. Скупые итальянцы до последнего ждали, кто же первый раскошелится и купит веселье.
      Фламенко Винченца танцевала великолепно, как, впрочем, и многие другие танцы, но именно этот ее с детства научила мама, которая имела в роду своем еще и испанские корни, и оттого ей сам Бог повелел преподавать этот невероятный танец миланским девочкам.
      Как только зазвучала музыка, к ней подошел человек и пригласил на танец. Она даже не посмотрела на него и согласилась. Ведя свою даму легко обняв за талию, он вдруг взял ее руку, и тут только она узнала его, поэтому протанцевала Фламенко без энтузиазма, а когда танец закончился, бережно отвел ее на место и, столь же бережно усадив, без приглашения присел рядом на освободившийся стул и просидел с ней уже до конца застолья.
      Подруга во главе стола бросала взгляды на Винченцу, и когда их глаза встречались, подмигивала. Ей не хотелось быть в свой день счастливой в одиночестве.
      Еще несколько дней назад, приглашая Винченцу на свою свадьбу, подруга намекнула, что здесь и Винченце может улыбнуться фортуна. Но когда этот самый человек оказался в поле ее зрения, Винченца поняла, что подруга перестаралась.
      Хотя он ни разу не выдал себя и ничего ей не напомнил, а она отвечала ему тем же, истину от Бога не скроешь. Они были знакомы несколько лет назад. Он ей тогда казался самым лучшим на свете. Она родила от этого человека дочь.
      А теперь Винченца не знала, как себя с ним вести, разве может счастье повториться?
      Молодой человек, пригласивший ее танцевать, был хорош собой. Высокого роста, черноволосый, с голубыми вразлет глазами, он был предупредителен и галантен, не скуп, потому что купил ей букет цветов еще более прекрасный, чем тот, который Винченца подарила в начале свадьбы своей счастливой подруге. А со свадьбы, когда все уже попрощались, взялся ее проводить до самого Милана.
      У него был красный "феррари", и оттого Винченца потерялась в догадках. В Италии ходят слухи, что такие машины бывают только у крупных мафиози. Но как бы то ни было, по дороге он завел ее в придорожный ресторанчик и там вел себя даже чуть более расточительно, чем ей бы этого хотелось. Зачем все это надо? Но ресторан состоялся, и наивная девушка решила не думать о грустном.
      Винченца была, конечно, далека от мысли, что прошлое возвращается без борьбы, но какая женщина не радуется мимолетному счастью. Ведь для чего-то же этот когда-то родной человек искал с ней встречи?
      Морони, так звали старого знакомого, ей действительно нравился и даже, если позволительно сказать банальность, всколыхнул в ней прошлые чувства, но на его левой руке было двойное обручальное кольцо - в закатолицизированной Италии верный признак того, что он женат. Винченца огорчилась. Ей так хотелось начать строить какие-то планы. Хотя планы, конечно, можно строить и с женатым человеком, разве обручальное кольцо может остановить чувство?
      После пятичасовой езды через пол-Италии Морони на своем "феррари" благополучно привез Винченцу в Милан, подкатил к ее дому и поцеловал руку. Она в ответ приветливо, но немного грустно улыбнулась. Порция счастья была съедена. Надо было прощаться.
      - Мы еще увидимся, - утвердительно сказал Морони.
      - Это зависит от вас, - ответила Винченца как чужому. Но потом спохватилась и улыбнулась.
      Он взял ее руку и, повернув ладошку к заходящему солнцу, сделал вид, что изучает линии. Потом жестко посмотрел ей в глаза и быстро произнес:
      - Да, и очень скоро увидимся. Вы не счастливы, вернее, не достаточно счастливы, я виноват перед вами, но я помогу вам.
      Тут Винченца рассмеялась, вышла из машины, хлопнула красной дверцей, и каблучки ее звонко застучали по лестнице большого дома.
      Через минуту она выглянула в окно и увидела, что Морони все еще сидит в своем "феррари" и курит. Несколько лет назад он этим не баловался. Сигареты были дорогими. Потом он резко рванул машину, словно почувствовал, что она за ним наблюдает, и исчез за поворотом.
      А Винченца, отойдя от окна, забыла про свое возобновленное знакомство. Могла ли она думать, что эта встреча определит в дальнейшем ее жизнь. Папа был на службе, мама отправилась за покупками. Четырехлетняя Каролинка привыкла оставаться дома одна. Сейчас, вдруг, Винченца вспомнила про нее. Дочь просилась на руки.
      Ночью Винченца спала плохо. Воспоминания, горькие и унизительные, отгоняли сон. Дважды она для чего-то подходила к шкатулке. И вдруг нашла то, что искала. Красивый старинный перстень. Его подарила ей мать Морони.
      А Винченца даже не спросила, как она и что с ней.
      Но зато Морони подробно расспрашивал ее, как идет учеба в Университете и насколько она преуспела в русском.
      Глава 3. Орден счастливых
      Корреспонденты "Свободы" и работники американского посольства находились на баррикадах у Дома Правительства РСФСР. Прошу объяснить, почему люди, находящиеся на содержании иностранного государства, принимают участие в наших внутренних делах? Кто дал им на это право?
      (Из редакционной почты)
      -Куда вы меня ведете? - спросила Винченца, судорожно хватаясь за рукав Морони.
      К счастью, друг мой, - холодно и даже цинично отвечал ей ее давний знакомец., - к самому настоящему счастью. Я ведь обещал вам его и сдержал слово. И оно не будет примитивным. Оно будет осмысленным. И за него надо побороться. Сегодня начало, если хотите, первый урок. У вас будет все: деньги, власть, слава, лучшие мужчины мира, прелестные дети, яхты и еще многое другое, надо только вовремя сказать: "да". И, ради Бога, не споткнитесь, здесь сейчас будут ступени.
      Винченца, у которой были завязаны глаза, чувствовала, что они идут по странному, холодному туннелю. Голос Морони гулко отдавался в подземных, как ей казалось сводах. Было холодно, не очень страшно и в меру интересно. Морони уже несколько дней говорил ей об этом ритуале. Что поделаешь, если в этом мире никому просто так ничего не делается.
      Набожная в последние дни Винченца успокоилась, когда подумала, что в этом ритуале, быть может, содержится нечто такое, что приближает ее к Всевышнему. Во всяком случае, не может же Морони ее вот так просто бессовестно обманывать, ведь, он как-никак отец ее дочери, прелестной маленькой Каролинки.
      Нет, не может быть...
      Он предупредил ее, что где-то здесь должна быть ступенька.
      Но ощутить ступеньку Винченце не пришлось. Морони подхватил ее на руки, она едва успела почувствовать его дыхание, и же опустил на что-то мягкое. Кажется, это был ковер. Думая, что они пришли, Винченца собралась было снять тугую повязку с глаз и даже потянула ее, но услышала властный голос Морони:
      - Подождите, моя девочка, - сказал он, - еще не время, но уже скоро, после чего еще раз взял ее на руки и, сделав несколько шагов, снова опустил ее теперь уже на что-то неустойчивой, такое, что под ней немедленно закачалось. Винченца на секунду испугалась, попыталась удержать равновесие, присела, и тотчас же, услышав, как захлюпала вода, поняла, что она просто оказалась в лодке.
      Любительница приключений, она сделала над собой усилие и не испугалась, ей все больше становился интересен этот странный ритуал, к тому же рядом был человек, который не может причинить зла, ведь зло можно причинить ей другим, значительно менее дорогостоящим способом.
      Лодка плыла довольно долго, и за все время путешествия Морони не произнес ни слова, не прикоснулся к ней и не выдал никак своего присутствия. И хотя Винченца знала, что он где-то рядом, все же ей стало немного жутковато, и даже не от этого странного путешествия, а от того, скорее, что она представила себе, что плывет в полной темноте по черной воде.
      "Ну, он же видит, куда мы плывем и, главное, знает, - почти тотчас же успокоила себя девушка.
      Она вдруг улыбнулась.
      Морони заговорил.
      - Вот умница, - сказал он, - ничего страшного. Помните, я говорил вам про Орден счастливых?
      - Да, - сказала она, нащупывая его руку, чтобы все-таки не было так одиноко, - говорили.
      - Вы участвуете сейчас в ритуале посвящения в этот Орден. Вам интересно?
      - Да, - рассмеялась она, - очень. Но что ждет меня дальше?
      - Я уже говорил вам: счастье, деньги и власть.
      Винченца ничего не ответила. Она много лет наивно ждала чуда, и вот это чудо, кажется, начало свершаться. Конечно, пока еще не было ни того полного счастья, ни денег, ни власти, но ... когда же, наконец, приплывет эта несносная лодка?
      Шум воды впереди заставил ее представить, что они несутся к огромному водопаду. Она даже уперлась ногами в переднюю скамейку.
      А тут, наконец, лодка остановилась. Морони перенес Винченцу на берег, который был устлан чем-то мягким, и повел по длинному-длинному, как ей показалось, каменному коридору, потому что она вдруг расставила руки, и обе ее руки одновременно коснулись влажных стенок.
      Через несколько минут ходьбы Морони вдруг сорвал с ее глаз повязку, и Винченца тотчас же на секунду ослепла от яркого света, перед ней пылал огонь, а когда глаза ее привыкли к нему, увидела, что это не просто огонь, а факел, совсем, по правде, не так уж ярко освещавший этот странный коридор под землей.
      Факел висел воткнутый в отверстие в стене, которая была из тесаного камня. Морони взял его в руки, и они пошли дальше, пока не оказались в конце долго петлявшего туннеля. Тут им открылась железная кованая дверь, за которой Винченца увидела томную залу, напоминавшую большую пещеру. Тотчас же грянуло ее любимое Фламенко, то самое, во время звучания которого к ней несколько месяцев назад, на свадьбе подруги в городе Урбино, подошел Морони, и душа Винченцы успокоилась: Фламенко был танец ее мамы, а разве мама может пожелать ей плохого?
      Музыка не смолкала, и ноги Винченцы, как когда-то, приняли танцевальную позу. Но потанцевать не удалось, Фламенко стало удаляться и утихать, и голубоватый свет, вдруг заструившийся неизвестно откуда, стал становиться ярче.
      Винченца пригляделась. В пещерной зале на земляном полу она увидела множество огромных тюков, неподвижно лежащих в беспорядке. И почему-то именно тут ей впервые стало по-настоящему страшно.
      - Поклянитесь, что отныне вы будете счастливы, богаты и властны, торжественно сказал Морони.
      Но Винченца не смогла проронить ни слова, потому что показалось ей, что один из тюков, что лежал ближе других, вдруг шевельнулся.
      - Ну, - грозно потребовал Морони.
      До этой минуты Винченца воспринимала все происходящее как шутку, и только теперь поняла, что эти слова действительно для чего-то надо произнести.
      И она их тихо сказала.
      В туже секунду лежащие на полу тюки стали шевелится, словно разворачивались, и из них стали появляться одинаковые чернобородые люди. Голубоватый свет погас.
      Винченца распахнула свои огромные глаза и лишилась чувств.
      Пока она была без сознания, ее положили на ярко освещенное огнями свечей красное ложе и поставили толстую свечу в изголовье.
      Сильно пахло аммиаком, но у людей, снующих вокруг нее, нижняя часть лица была закрыта, и, наверное, запах этот не раздражал дыхание.
      Она очнулась и увидела себя лежащей в окружении, видимо, тех же, вылезших из тюков, людей. В пламени свечей были видны их черные, одинаковые, поблескивающие глаза.
      Подул свежий теплый ветер, унося резкий запах.
      Винченца на секунду закрыла глаза, а когда вновь открыла их, то обнаружила, что вместо лиц у окружавших ее были черепа.
      Винченца вздрогнула, и вздрогнули свечи, погрузив все на секунду во тьму, а когда тьма чуть-чуть рассеялась, нечто человекообразное, но теперь уже с крысиной отвратительной мордой подошло к ней с огромным хрустальным бокалом и повелительно произнесло:
      - Пейте.
      Винченца не посмела отказаться и, чуть привстав с ложа, залпом выпила, как ей показалось, настой из трав.
      На несколько минут ее оставили в покое. И тут она, и без того плохо соображавшая от страха, вдруг почувствовала, что ей невероятно хочется сделать то, что французы инфантильно называют "пи-пи". Позыв был такой сильный, что она даже привстала.
      Этого сигнала, вероятно, ждали, потому что кто-то снова ловко и быстро завязал ей глаза, после чего помог подняться и куда-то повел.
      Винченца больше не могла терпеть, она еле шла, она готова была прервать ритуал, рискуя остаться бедной и несчастной, норовила присесть и, наконец, не выдержала, внятно сказала то, что обычно говорят в таких случаях.
      Она ясно ощутила нетвердость своей походки, как бывает в состоянии опьянения. Она качнулась, ее поддержали. Ей было уже все равно и мелькнула мысль: "Что они со мной сделают, если я сяду прямо здесь, сами же виноваты... мне уже безразлично", и тотчас же почувствовала, что с нее снимают одежду.
      Она не сопротивлялась. Она дала себя раздеть на ходу и почти не стеснялась, когда с нее на ходу же содрали туфли, колготки, трусики, зачем-то лифчик.
      Брошенная, растоптанная одежда осталась сзади, Винченца почти теряла сознание, а ее все вели. Как это невыносимо!
      Наконец-то голос Морони произнес: "Здесь можно", - она чуть-чуть успокоилась от того, что это был все-таки он, не чужой, а потом услышала удаляющие шаги. Глаза ее все еще были завязаны.
      Превозмогая стыд и страх, она присела и... ей сразу стало легче. Кругом царила полнейшая тишина.
      Раздосадованная и удовлетворенная, она сорвала с глаз повязку.
      Яркий дневной свет ударил ей в лицо.
      Она обнаружила себя в огромной современной, а вовсе не древней, средневековой или пещерой зале, а в центре которой был на деревянном полу вкраплен мраморный круг. На этом кругу лежала большая красная тряпка, на которой все и произошло. По кромке круга сидели в креслах элегантно одетые современные люди, которые, судя по всему, и организовали всю эту комедию.
      Здесь были только мужчины.
      Никто из них не улыбался, лица их были бесстрастны, они хранили молчание. Морони среди них не было. В двух шагах от Винченцы стояло пустое кресло, к которому она, голенькая, и шагнула. На кресле лежала ее одежда, туфли, сумочка, про которую она забыла. Винченца, молча, глотая слезы, оделась и так же молча направилась к двери. Никто не остановил ее, не позвал, ни одним жестом не выдал ни сочувствия, ни участия.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17