Сибирская тема тридцатых годов, если говорить всю правду, оставалась для Павла Николаевича непрояснененной, как видим по разным причинам. памирская всегда сверкала, лучилась девственными, ясными пластами, как сами горы памирские - то лалом, то лазуритом, то хрусталем...
      Павел Николаевич трудностей не страшился и доказывал это всею жизнью. Но он был сам правдив, любил ясность - только так и мог писать.1939 год для него был неясен.
      Два года он писал памирский роман, первоначально назвал его "Второе лицо луны".
      1 Людмила Николаевна Замятина - жена писателя Евгения Ивановича Замятина (1884 - 1937), близкая подруга Ахматовой.
      1 Федерация отдела Союза поэтов.
      1 Ирина Константиновна Неслуховская - сестра жены Тихонова.
      1. Николай Николаевич Пунин (1888 - 1949) - искусствовед.
      1 С и а х п у ш и - народность, населяющая южные склоны Гиндукуша (Кафиристан).
      1Центральный научно-исследовательский геолого-разведывательный институт и Среднеазиатское геолого-разведывательное управление.
      1 Каткова, геолог; жена Юдина
      1 Сотрудники экспедиции: Софья Мирчинк - геоморфолог, Лидия Казанская младший коллектор, Юрий Казанский - коллектор, Надежда Сергеевна Каткова геолог.
      1 Ленское управление речного пароходства.
      1 Ленский расстрел 1912 года.
      1 Бодайбинской железной дороги.
      63
      Часть вторая
      ЧАС МУЖЕСТВА
      20.01.1938
      РОДИНЕ
      Война близка... О Родина моя!
      В страданиях, в радостях, во всем ты мной любима.
      И больно мне, что вновь твои края
      Заволокут густые клубы дыма.
      Враг подойдет, границы истребя,
      Ужасные распространяя беды...
      Но жить хочу, чтоб биться за тебя,
      Чтоб стать хоть атомом твоей победы!
      Как мы видим, читая стихи Павла Лукницкого, о войне он думал, и даже писал о ней, еще за несколько лет до ее начала. Когда в середине сентября 1939-го, возвращаясь из экспедиции по Восточной Сибири, он девять суток тащился пароходом по Лене, в красном уголке парохода прочел "Восточно-Сибирскую правду" за 28 августа и безграмотно записанную карандашом сводку, принятую по радио, из которой узнал о втором приезде Риббентропа в Москву, о мирном договоре с Германией, об установлении новых границ, о договоре с Эстонией... и сразу вспомнил свои недавние стихи:
      Нет, не в столетьях этому черед
      Всего лишь в г дах! И душа томится.
      Я слышу гром: сминая грозы лета,
      То мчатся дикарей мотоциклеты.
      Я чую запах: то горит пшеница.
      Я вижу женщины окровавленный рот
      И зверя в каске, что над ней глумится!..
      И когда разразилась война, Лукницкий был психологически к ней готов. Он твердо знал свое предназначение в этой войне, свой долг перед Родиной.
      Четыре года, от первого и до последнего дня, он отдал войне. Никаких депрессий, никаких сомнений в себе. Даже тяжкие думы о тридцатых, об уничтоженном брате - все отступило. Была ясная, точная цель - очистить Родину от фашистов и помочь малым народам и странам освободиться из-под его ига.
      Но хоть и предчувствовал Лукницкий войну, он говорил, что она для него, как и для всех советских людей, пришла внезапно, в выходной, солнечный, летний день. Он был дома, услышал радио и тут же позвонил в "Правду", спросил, что надо делать. Ему ответили - написать корреспонденцию о Ленинграде. Он написал статью "На боевых постах" (она была опубликована 25 июня 1941 года). А сам Павел Николаевич собрал свой походный рюкзак, написал заявление о своем желании идти на фронт и через несколько дней уже находился в действующей армии.
      Начал войну на Севере спецвоенкором армейской газеты "Во славу Родины". А к осени был назначен специальным военным корреспондентом ТАСС по Ленинградскому и Волховскому фронтам. С рюкзаком, фотоаппаратом и записной книжкой Павел Николаевич прошагал по этим фронтам пешком и на "попутках". Более шестисот военных корреспонденций было опубликовано им во фронтовой и центральной печати и передано по радио. Кроме корреспонденций он писал листовки, обращения, песни, стихи, рассказы, очерки, публиковал их в газетах и журналах, много выступал на радио.
      Быть военным корреспондентом - это значит заниматься нелегкой оперативной работой. Но Лукницкий оставался летописцем и потому каждый день, каждое мгновение войны, помимо фронтовых дел и корреспонденций, он записывал размышления о величии и трагичности всего происходившего, словом, вкладывал в страницы откровенного и искреннего дневника всю свою душу. Писал подробно с первого часа войны, независимо от обстоятельств. Под обстрелами, под бомбежками, не ведая, что несет ему каждый следующий час, - писал. Смерть подстерегала ежеминутно. "Но записи, не убиваемые ни холодом, ни голодом, ни осколками металла, не должны были, не могли умереть, даже если бы они оборвались на полуслове". И все сорок пять туго переплетенных тетрадей около пятнадцати тысяч страниц - он сохранил и после войны целые двадцать лет сам обрабатывал, комментировал, готовил к печати. Часть их опубликовал. Многое из того, что было записано, вошло в три тома фронтового дневника "Ленинград действует". Это уникальная летопись в две тысячи страниц летопись мужества, стойкости, патриотизма, веры в победу и мир на Земле.
      Н. С. Тихонов так говорит о Лукницком: "Действительно, автор непрестанно бывал на всех участках Ленинградского фронта, наблюдал в действии, в бою и стрелков, и танкистов, и работу артиллерии, и морскую пехоту, и снайперские подвиги, и помощь боевых кораблей сухопутному фронту. В жизни города-фронта он наблюдал быт осажденного города, все бомбежки и обстрелы. Бывал он и в армии Федюнинского, и на Волховском фронте. Знакомы ему и синявинские бои, и прорыв блокады, взятие Шлиссельбурга и подвиг крепости "Орешек". Встречал он и первый поезд, пришедший в Ленинград с Большой земли. Подробно он описывал путь преследования разбитого врага, который бежит от Ленинграда все дальше... У Лукницкого стиль скромного, правдивого рассказчика, который сжато говорит о значительном и главном, но эта сжатость только подчеркивает драматизм и важность того, о чем он так кратко передает..."
      Сначала я хотела материал из военного архива коротко переложить своими словами, но подумала, что читателю интересен мой герой, а не события войны, которые известны. Тогда я выбрала некоторые записи Лукницкого и некоторые письма его и к нему, рассказывающие о том, что было между событиями, чтобы показать через них самого Лукницкого.
      Итак, он закончил рукопись нового романа 16 июня 1941 года и уехал из Комарова (тогда это курортное местечко называлось Келломяки), чтобы отвезти ее в издательство...
      Ленинград 1941 - 1944
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      22.06.1941
      С утра, не включая радио, работал дома. Обратил внимание, что очень уж упорно гудят самолеты. Включил радио - было два часа дня. Услышал сначала сообщение ПВО о введении угрожаемого положения. Оно повторилось дважды. "Учебная тревога, что ли?" Но ровно в два - речь, уже обошедшая мир, записанная на пленку. Первое впечатление: ощущение события космического, будто темная, враждебная масса ворвалась в атмосферу Земли. И вслед за сумятицей мыслей сразу ясность: все мое личное, неразрешенное, беспокоившее до сих пор - с этой минуты незначительно и для меня не важно. Его нет, будто оно смыто внезапно волной. И мгновенное решение: мое место - в строю, немедля, сегодня же!..
      23.06.1941
      До сих пор мне было совершенно не важно, что окна квартиры обращены на запад, до сих пор не приходилось думать о том, куда именно обращены окна.
      Но нынче ночью завыли сирены, зачастили, надрывая душу, гудки паровозов и пароходов, отрезая эту белую ночь от всех прошлых ночей, когда нам спалось бестревожно.
      О себе ли я думал? Меньше всего о себе, о законченном мною романе (он, конечно, уже не будет печататься в журнале июльского номера). Я думаю о заводах, которые остановятся, чтобы повернуть свои станки на войну; о полях, на которых не будут сжаты рожь и пшеница; о гигантских стройках - они замрут на том кирпиче, что был положен вчера; о мирном творческом труде миллионов людей - он сегодня оборван; о горе, которое сожмет миллионы сердец, но будет преодолено нашим мужественным народом...
      ...Я хотел уехать на фронт сегодня, но списки Союза писателей будут оформлены только завтра.
      25.06.1941
      Еду в Петрозаводск, назначен корреспондентом армейской газеты "Во славу Родины". Разговаривать по поводу назначения не приходится, но я было рассчитывал, что поеду на запад, а не на север.
      Где-то в одном поезде со мной едут писатели Л. Рахманов. И. Бражнин и Б. Кежун. Получили назначение в Мурманск.
      Как раскидает война моих родных и друзей?
      27.06.1941
      Приехал в Петрозаводск, в штаб 7-й армии, вчера. И сегодня я уже в военной форме. Получил пилотку, шинель, гимнастерку, брюки, белье, сапоги, плащ-палатку, флягу и котелок.
      ИЗ ПИСЬМА ОТЦА - ЛУКНИЦКОМУ
      14.07.1941
      Любимый мой, хороший Павлушок,
      в твоих письмах столько любви ко мне, столько внимания и желания меня подбодрить, успокоить, что я, читая строки, написанные тобою, успокаиваюсь душой, и все кажется в более радужных красках. Я так же, как и ты, совершенно убежден в нашей победе над Гитлером, в разгроме его полчищ, но придется еще долго с ним бороться и перенести еще не одно испытание. Ресурсы врага ограниченны, особенно в отношении нефти, бензина и цветных металлов. Ресурсы наши, ресурсы Англии и США - неисчерпаемы.
      Простые логические рассуждения говорят о том, что Гитлер должен выдохнуться. Но к этому еще присоединяется огромная сила нашей армии, храбрость и стойкость бойцов, общий подъем народного духа - факторы, ускоряющие победу.
      Тяжело только переживать наши временные неудачи, наш отход.
      Не удовлетворяло Павла Николаевича такое неопределенное положение. Приехали еще ленинградские писатели, и более двух недель все они находились в Петрозаводске, дожидаясь приказа: "На фронт".
      То они ездили на аэродром - писать о летчиках, то посещали госпиталь, то тушили пожары после бомбежек, то выступали на митингах. Это было нужно безусловно, но Лукницкий хотел на передовую. Он остро чувствовал нарастающее напряжение в сводках, в рассказах раненых, в воздушных тревогах, в срочной эвакуации детей и женщин, в толпах беженцев из прифронтовых районов.
      Наконец, во время его ночного дежурства, распоряжение - послать писателей на передовые.
      Он взял Ухту.
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      25.07.1941
      Летим в Ухту. Гидросамолет - морской бомбардировщик ближнего действия стоит на воде. Отсюда, из Петрозаводска, на северо-запад, до Ухты четыреста километров.
      В районе Ухты, держа фронт протяженностью километров в полтораста, сражаются с врагом, имеющим чуть ли не десятикратный перевес в силах, 54-я стрелковая дивизия (без одного полка, выделенного ею на участок Реболы) да небольшой отряд пограничников. Только ниточкой шоссейной дороги, протянутой сквозь гигантский лесной массив, дивизия связана с нашим тылом - ближайшей железнодорожной станцией Кемь. От Ухты до Кеми по шоссе - двести километров!
      15.00. Выходим в полет. Пилот - Евстигнеев, бортмеханик - Титов. Идем без сопровождения, но авось "мессершмитты" не встретятся!.. Как всегда в самолете, по карте, компасу и часам слежу за маршрутом, наблюдаю все, что внизу. Мой спутник, политрук Михайлов из нашей армейской газеты, пытается задремать.
      16.00. Прошли Паданы у Сегозера.
      16.15. Слева виден большой пожар, несколько очагов - горит Калган?
      16.30. Слева горит лес. Внизу - война. Дым заволакивает видимость под нами на минуту, на две. Теперь идем над болотами, пройдя левее Ругозеро.
      17.15. Идем левее озера Нижнее Куйто. Справа по носу, за озером, большой пожар. Не Нурмилакша ли горит ? Летим на озеро Среднее Куйто, справа на его берегу видна дорога. Приближаемся к Ухте. Просеки.
      17.27. Вираж, сбавили газ, выключили мотор. Идем на посадку. Вода. Пена плещет мимо иллюминаторов, очень красиво!
      ...Моторный катер. Дежурный пункта ВНОС: "Мы уже было хотели выслать самолеты, обстрелять вас, потому что в одном из пунктов ваш самолет приняли за вражеский, минут двадцать было такое положение. Еще несколько минут - и вас "встретили" бы!"
      Любезно благодарим его!
      Деревянная Ухта. Попутный грузовик. Штаб 54-й дивизии. Землянка дивизионной газеты. К ночи написал статью. Лес, лес, лес...
      Ночь на 27.07.1941
      Размотав скатку шинели и надев ее в рукав, спал на подостланной плащ-палатке, рядом с Ханаевым, приткнувшись головой к трухлявому дереву, Вместо подушки - две ручные гранаты. Спал недолго... Сейчас 2 часа ночи. Сырость. Становится холодно. Белесая ночная мгла, уплотненная едким дымом от недалекого лесного пожара, висит на деревьях соснового леса. Очертания тонких ветвей причудливы, изящны, словно выгравированы на этом густом, висящем плотною массой фоне...
      ...По лесу прокатывается еще одна тяжелая волна артиллерийского гула...
      28.07.1941, КП 81-го полка. Лес
      Вчера день провел на переднем крае, был в ротах, ползал на брюхе, потому что шла перестрелка и рвались мины. Гранаты и амуницию, чтобы не мешали, перекинул на спину. Финны стреляют разрывными, но это в лесу и лучше: пули разрываются, едва коснувшись на своем пути любой веточки. Но оттого, что гранаты на спине, кажется, что в них прежде всего может попасть пуля или осколок и они разорвутся. Было не очень приятно, но ничего, привык. Спокойствию помогают работа и сознание, что ты командир. А в общем, на Памире бывало хуже, там во времена басмачества ездили втроем, вчетвером, а здесь с тобой хоть жиденькая, а рота. Да еще минометы и сзади артиллерия... Настроение у всех уверенное, дерутся за каждый куст.
      К ночи пришел на командный пункт полка. Здесь, в землянке, ночевал.
      7.08.1941
      За четверо суток в общей сложности - одиннадцать часов сна!
      Мы все-таки финнов сдержали, и Ухта - наша. Положение стабилизировалось, и мы хорошо закрепились. Но какими напряженными были бои этих дней! У всех синяки под глазами, все серые от усталости. Без различия званий, должностей, специальностей, все брали в руки саперную лопатку, винтовку, гранату, лежали в окопах, вели огонь, исполняли команды или командовали сами, когда сознавали в том необходимость, перебегали от дерева к дереву, переползали в болоте от одной кочки мха к другой, выравнивали линию обороны, отступали и наступали... Дни и ночи слились в одну дымную, грохочущую, поблескивающую рваным огнем полосу; усталость и возбуждение, страх и порыв дерзания переплавились в сплошную, почти механическую работу: исполнение долга, долга, долга, а все, что будет, что от тебя не зависит, не должно трогать и не трогает твою душу... Так было со всеми, так было и со мной, я рад, что я спаян был с другими в одно, что проверил себя, что держался как надо... А писать было некогда, да то, что не записал, и не забудется никогда!
      Скольких людей перевидал я за эту неделю, чего только не насмотрелся... В сущности, я не совсем понимаю, почему я жив и невредим... Но ведь и каждый раненый не совсем понимает, почему он только ранен, а не убит... Мысль о тех, кто уже не задает никаких вопросов, кто вчера был жив, действовал рядом с тобою, наполняет душу тоской и стремлением: за них, безответных теперь, отомстить!.. Вот как оно рождается, ширится и растет, это странное, неведомое прежде гуманному человеку чувство, всеохватное чувство ненависти!..
      Вернувшись после двух недель пребывания на передовой, Павел Николаевич в течение двух суток, без отдыха и перерыва, лихорадочно обрабатывал фронтовые материалы для газеты. А на следующий день получил приказ срочно прибыть в Ленинград.
      14. 08.1941
      Ленинград обычен и многолюден и ничем внешне не отличается от того, каким я видел его, уезжая на третий день войны. Только у вокзала очередь эвакуируемых да почти нет автобусов. Продуктовые магазины пусты, все выдается теперь по карточкам.
      Политуправление фронта по совместному решению с горкомом партии назначает меня специальным военным корреспондентом ТАСС...
      24.08.1941
      Продолжается эвакуация населения, заводов, фабрик, музейных и других ценностей. Всех, кто нужнее в тылу, без кого можно обойтись при обороне города, эвакуируют в глубокий тыл. Эшелоны уходят в Казахстан и Ташкент, на Урал, в Сибирь... Эвакуированы уже сотни тысяч людей... Но в Ленинграде остается несколько миллионов...
      Ленинград готов ко всему. За последние дни почти все магазины города оделись в двойные дощатые щиты, в ящики, засыпанные землей, превращающие эти магазины в бомбоубежища и, может быть, в газоубежища. Гостиный двор, обшитый так по всем аркам своих галерей, стал похож на древнюю крепость. Все сады, скверы, парки изрыты, превращены в соты бомбоубежищ. Треугольный сквер, что простирается передо мною за остекленной дверью, весь в холмиках таких сооружений, зияющих узкими дверками...
      ...Никто из нас, живущих в эти дни в Ленинграде, не знает, что будет с ним завтра, даже сегодня, даже через час... Но население в массе своей сохраняет напряженное спокойствие и выдержку, каждый делает свое обычное дело, каждый внутренне приготовился ко всему, - может быть, придется своими руками защищать за улицей улицу, за домом дом, может быть, умереть в любом месте, где этого потребует жизнь.
      Восемьдесят ленинградских писателей пошли в народное ополчение. Много других писателей находятся в различных частях Красной Армии и на кораблях Балтфлота. Первым из ленинградских писателей, который погиб в бою, был Лев Канторович, - еще в Петрозаводске я узнал об этой глубоко опечалившей меня новости. Он дрался с фашистскими автоматчиками на пограничной заставе и был убит. Здоровый, крепкий, веселый, талантливый, он, конечно, написал бы еще много хороших книг. Он был храбр, любил жизнь и потому пошел в бой. Мы не забудем его... Таких, как он, людей нынче миллионы, и многие десятки тысяч из них сражаются на нашем фронте. Все население города полно единым стремлением - отстоять Ленинград.
      25.08.1941
      Заходил к А. А. Ахматовой. Она лежит - болеет. Встретила меня очень приветливо, настроение у нее хорошее, с видимым удовольствием сказала, что приглашена выступить по радио. Она - патриотка, и сознание, что сейчас она душой вместе со всеми, видимо, очень ободряет ее.
      6.09.1941
      ...Нет паники у стен Ленинграда! Есть горе, есть мужество, есть доблесть, есть ярость! Непрерывными волнами только что сформированных батальонов, полков, дивизий ленинградцы идут на фронт. Нет такого врага, какой осилил бы ленинградцев, распаленных гневом и возмущением!..
      ...Два дня назад, вечером, был у Н. Брауна, вернувшегося из Таллина, где он работал в газете "Красный Балтийский флот". Н. Браун рассказал мне о трагическом походе кораблей-транспортов. Сам тонул дважды - на двух транспортах, поочередно потопленных в Балтике. Спасся случайно, долго плавал, был подобран какой-то шхуной. Рассказывал обо всем спокойно (видимо, нервная реакция еще не наступила).
      Можно считать установленным: при эвакуации из Таллина на транспортах погибли писатели Ф. Князев, Ю. Инге, О. Цехновицер, Е. Соболевский...
      ИЗ "ЛЕНИНГРАДСКОЙ ПРАВДЫ"(16.09.1941)
      Враг у ворот!
      ...Над городом нависла непосредственная угроза вторжения подлого и злобного врага... Первое, что требует от нас обстановка, - это выдержка, хладнокровие, мужество, организованность. Никакой паники! Ни малейшей растерянности! Всякий, кто подвержен панике, - пособник врага. Качества советских людей познаются в трудностях. Не растеряться, не поддаться унынию, а мобилизовать всю свою волю, все свои силы для того, чтобы преградить путь наглому врагу, отбить его атаки, отогнать его прочь от стен нашего города!..
      ...Партийная организация Ленинграда мобилизует десятки тысяч лучших, преданных коммунистов на борьбу с врагом. Ленинградские большевики вливаются в ряды армии, чтобы еще выше поднять ее дух, ее боеспособность, ее волю к победе. Не жалея своей жизни, презирая смерть, коммунисты и комсомольцы идут в авангарде героических защитников Ленинграда не в поисках славы, а движимые чувством беспредельной любви к Родине, любви к своей партии...
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      16.09.1941
      Да, враг у наших ворот! Но у нас есть Смольный, и есть у нас Кремль. Они есть у меня, у моего соседа, у каждого горожанина и у каждого воина, они есть у всего народа русского и у всех народов нашей страны. И мы не можем оказаться пораженными в этой войне потому, что она - справедливая, потому, что сильный и единодушный советский народ наш защищает свободу и независимость не только свою, но и всех народов, всего населяющего планету Земля человечества! Мы не просто верим, мы хорошо з н а е м, что мы победим!..
      В штабе 334-го КАП1
      ...Узнал, что затевается наступательная операция, отправляюсь на передний край... Вернусь со свежими новостями для ТАСС.
      Впечатлений от пребывания здесь множество, но самое важное - от настроения наших войск. Я побывал во многих подразделениях и везде наблюдал высокую твердость духа, уверенность, стремление наступать, незыблемость решения не отдать врагу больше ни метра нашей земли. Люди готовы совершать подвиги и совершают их - просто, естественно и легко, полные самоотверженности и воли к победе. В конечной нашей победе ни у кого нет сомнений, вера в нее помогает людям быть легкими и даже веселыми в личном быту.
      ...Злы на врага и столь же непреклонны в своей решимости драться отважно и бойцы. Все они преисполнены презрения к фашистам, которые оказались так близко от Ленинграда не потому, что хорошо воюют, а потому, что нас на границе было во много раз меньше. Но неприятности больше не повторятся, ибо по всем своим боевым и идейным качествам мы можем, и должны, и будем воевать лучше противника.
      Ненависть к врагу усиливается еще и по той причине, что везде, отступая, наши бойцы наблюдали многие факты фашистских зверств, - выходя из окружения, наши люди видели зверски убитых женщин и детей, трупы изуродованных пытками, попавших в плен красноармейцев, следы грабежа и разнузданного насилия. Горечь глубокой обиды, чувство негодования жилят душу каждого нашего воина и усиливают его неукротимое желание бить, бить и бить врага до конца, так, чтобы морда его была в крови, так, чтобы, кинутый наземь, нашел он в ней только могилу. И в таком настроении наш боец уже не думает о собственной жизни, - все отдать, жизнь отдать, но только убить врага, чтоб ему не повадно было совать свой нос на советскую землю!..
      ...Но важнее смерти - жизнь! И полны эти люди жизни. И о ней, о прекрасной жизни своей и своих товарищей и народа своего, говорят уверенно и просто все буднично обыкновенные люди...
      Русский человек удивителен своей мягкой душевностью и верой в добро. Но стоит ему встретиться с несправедливостью - он мгновенно, словно переплавленный, становится непримиримо строгим и беспощадным. И тогда его гнева страшись, нарушитель справедливости!..
      Ночь на 18.09.1941,
      Землянка оперативной части 334-го артполка
      Все, что в силах моих, все, что могу успеть, я заношу в мои полевые тетради с жадностью летописца.
      И вот здесь они, под сиреневым переплетом, собрались бесформенные пока, карандашные, но точные записи...
      Ночь на 20.09.1941
      ...По телефону передать материалы в ТАСС оказалось невозможным, и я выехал с каким-то майором на попутном грузовике в Ленинград. Ехали с бешеной скоростью, выехав из Гарболова в 6.30 вечера, - стремились попасть в Ленинград до темноты. Чуть не столкнулись с таким же бешено мчавшимся навстречу грузовиком, промчались через Токсово, над левой стороной Ленинграда увидели большое зарево пожара. Население на телегах и военных фурах эвакуировалось в Токсово и близлежащие деревни - обозы беженцев тянулись по всей дороге.
      В Ленинград въехали уже в темноте. В комендантском управлении зарегистрировались и поехали на Петроградскую... У Кировского моста огромный взрыв поднял снопы искр, неподалеку, где-то за Домом политкаторжан.
      ...Город ежедневно обстреливался из дальнобойных орудий и несколько раз подвергался налетам. Прошедший день, 19 сентября, был тяжелым. При жестоких налетах разбомблено несколько госпиталей в разных районах города. Немцы изощряются, выискивая в качестве объектов уничтожения городские госпитали, больницы и лазареты. Бомбили заводы, а в частности и Новую Деревню... В городе дым пожаров...
      8.10.1941
      Вернувшись вчера в Ленинград (пешком, затем в автобусе какой-то санчасти и, наконец, трамваем), направился прямиком в ТАСС и сидел в кабинете редактора, пока не написал три статьи. Кабинет этот теперь в подвале, и все вообще "ответственные" дела вершатся в подвале бомбоубежище, оборудованном под канцелярию и под жилье руководителей Ленинградского отделения ТАСС...
      26.10.1941
      ...Каждую ночь и каждый день немцы обстреливают Ленинград из дальнобойных орудий. Вчера, проезжая в темноте через Кировский мост, видел на Васильевском острове череду взблескивающих вспышек - разрывы снарядов. А на южной стороне темное, туманное небо озарялось огромным заревом пожара, и на юго-восточной стороне, на окраине города, полыхало второе зарево...
      30.10.1941
      ...Завтра утром еду на фронт. "Мой" участок - 23-я армия. К годовщине нашего Октября фашисты, конечно, постараются сделать все от них зависящее, чтоб испортить нам праздник. Ну а мы, естественно, дадим им отпор...
      То на передовых, то в блокадном, беспрерывно обстреливаемом городе спецвоенкор по Ленинградскому фронту работал для ТАСС и газет, для радио и издательств, активно занимался насущными делами Союза писателей, ежедневно наполняя свои записные книжки фактами, событиями, мыслями и ощущениями, не использованными им в корреспонденциях и казавшимися в тот момент ненужными вообще. Но многолетний опыт летописца не давал расслабиться... А еще Павел Николаевич писал много писем, стараясь под копирку, в надежде, что и письма в будущем станут источником знания о войне и людях...
      А. А. ФАДЕЕВУ
      9.04.1942
      Уважаемый тов. Фадеев!
      С первого дня войны я нахожусь в действующей армии, на Ленинградском фронте. С августа месяца работаю спецкором ТАСС и, попутно, сотрудничаю в ряде армейских и дивизионных газет. Даю материал и в Ленинградский радиокомитет.
      Я счастлив, что нахожусь именно здесь, отдавая все мои силы служению Родине. За время войны, участвуя во многих боях, находясь - в самые трудные месяцы блокады - в героическом Ленинграде, я накопил огромный материал, который даст возможность впоследствии написать большое литературное произведение.
      У меня к Вам большая просьба. Перед самой войной, в июне 1941 года, я закончил работу над романом о становлении Советской власти на Памире, об укреплении наших границ, о басмачестве. Этот роман был послан мною в Москву, в ЦК ВКП(б), и оттуда с хорошим отзывом был в июне же передан в журнал "Красная новь" для напечатания.
      Роман этот - при очень незначительных переделках, на отдельных страницах, - не утратил своей актуальности и сейчас: описываемые в нем события являются иллюстрацией к событиям, имевшим место в Иране и Афганистане. Поэтому, при пересмотре плана изд. "Советский писатель" в Ленинграде, осенью 1941 г., роман этот решено было выпустить в первую очередь, несмотря на затруднения, вызванные блокадой.
      Позже, однако, затруднения эти увеличились, и пока издать роман в Ленинграде невозможно.
      Я очень обеспокоен судьбой самой рукописи. Одна квартира - отцовская разбомблена, вторая - разбита снарядом. Черновики романа погибли. Погиб и экземпляр рукописи, находившийся в изд. "Советский писатель", которое, как Вам известно, тоже было разбомблено. Второй экземпляр рукописи находился у секретаря "Звезды" И. Р. Кугеля. Кугель умер, где рукопись - неизвестно. Третий экземпляр находится в Ленинграде, в квартире, никем не обитаемой. Четвертый - в журнале "Красная новь". Так вот, большая просьба, сделать все от Вас зависящее, чтобы этот экземпляр рукописи сохранился, - 30 печ. листов труда, лучшее из всего, что было за двадцать лет моей литературной жизни написано. Страстно хочется, чтобы советский народ, служению которому я посвятил всю свою жизнь, рань или поздно прочитал это мое произведение. Роман называется "Второе лицо Луны". Я не знаю, где сейчас редакция "Красной нови", но хочу надеяться, что рукописи, находящиеся в ее портфеле, - в сохранности.
      За время войны я написал около десятка рассказов на фронтовом материале. Только один из них успел быть изданным "Сов. писателем" (отдельной брошюрой, тиражом 100 000 экз). Остальные, частично уже набранные и сверстанные, пока оказались законсервированными. Экземпляр рукописи большей части этих рассказов имеется у моего отца - дивинженера, профессора Ник. Ник. Лукницкого, состоящего на действительной военной службе (его адрес: Ярославль, почтовый ящик No 68). Сам я, скитаясь по различным участкам фронта, не имею с ним почтовой связи. Поэтому просьба: если эти рассказы могут быть изданы где-либо в Москве - посоветовать заинтересованному издательству списаться с моим отцом и получить у него эту рукопись. Доверенность на ведение моих лит. дел у моего отца имеется.
      Пользуюсь случаем, чтобы сообщить о тех членах Союза, которых встречал я на фронте.
      В газете "Ленинский путь" работают Всеволод Рождественский, Дмитрий Щеглов, Лев Левин.
      В газете "В решающий бой" работают А. Бартэн и Аргутинская.
      В газете "Знамя Победы" в декабре-январе работали И. Авраменко, Лившиц, - вероятно, они там работают и поныне.
      Редактор одной из див. газет - Кесарь Ванин.
      Сотрудник одной из военно-дорожных газет - А. Дорохов.
      Первые месяцы войны я работал в газете "Во славу Родины" вместе с В. Друзиным, Г. Холоповым, В. Владимировым, Г. Фишем. Как будто они и поныне работают в этой газете.
      В газете "На страже Родины" работают Б. Лихарев, А. Решетов.
      Приятно сознавать, что многие ленинградские писатели активно участвуют в Отечественной войне, и именно на своем - Ленинградском фронте...
      О работе Мирошниченко, Брауна и других, возглавляемых Всев. Вишневским, Вы, конечно, осведомлены, поэтому я здесь о них и не говорю.