Н а п е ч а т а н о:
      Брошюра "Принципы художественного перевода" (второе, дополненное издание) со статьями Ф. Батюшкова, К. Чуковского и статьей Н. Гумилева "Переводы стихотворные" (Пг., Госиздат, 1920).
      1921
      И Господь воздаст мне полной мерой
      За недолгий мой и горький век...
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      03. 03. 1925
      АА говорила о том ужасе, который она пережила в 1921 году, когда погибли три самых близких ей духовно, самых дорогих человека - А. Блок, Николай Степанович и Андрей Андреевич Горенко.
      "Через несколько дней после похорон Блока я уехала в Царское Село, в санаторию. Рыковы55 жили в Царском тогда, на ферме, и часто меня навещали Наташа и Маня. Я получила письмо от Владимира Казимировича из Петербурга, в котором он сообщал мне, что виделся с А. В. Ганзен 56, которая сказала ему, что Гумилева увезли в Москву (письмо это у меня есть). Это почему-то все считали хорошим знаком.
      Ко мне пришла Маня Рыкова, сидели на балконе во втором этаже. Увидели отца, Виктора Ивановича Рыкова, который подходил, - вернулся из города и шел домой к себе на ферму".
      Он увидел дочь и позвал ее. Та встает, идет. Он ей что-то говорит, и АА видит, как та вдруг всплескивает руками и закрывает ими лицо. АА, почувствовав худое, ждет уже с трепетом, думая, однако, что несчастье случилось в семье Рыковых. Но когда М. В., возвращаясь, направляется к ней... (М. В. подходит и произносит только: "Николай Степанович...") - АА сама уже все поняла.
      "Отец прочел в вечерней "Красной газете".
      Я жила в комнате, в которой было еще пять человек и среди них одна (соседка по кровати - член совдепа). Она в этот день ездила в город, в заседание, которым подтверждалось постановление. Вернулась и рассказывала об этом другим больным.
      Утром поехала в город, на вокзале увидела "Правду" на стене. Шла с вокзала пешком в Мраморный дворец к Вольдемару Казимировичу. Он уже знал.
      Говорили по телефону с Алянским57 который сказал о панихиде в Казанском соборе: "Казанский собор..." Я поняла. Была на панихиде и видела там Анну Николаевну, Лозинского, были Георгий Иванов, Оцуп, Адамович, Любовь Дмитриевна Блок была и очень много народу вообще".
      Последний год его жизни начинался обыкновенно, буднично, без предчувствий и тревог. Была такая же, как и прошлые две, трудная, холодная, голодная зима - надо было выживать.
      Вспоминает поэтесса И. Н а п п е л ь б а у м:
      "Сейчас я уже не помню, как мы с сестрой узнали о Доме искусств, о поэтической студии при нем... Для меня этот дом на Мойке стал любимейшим местом души моей. Сами стены этого елисеевского особняка, внутренняя, узкая, скрипучая, из темного дерева лестница, Белый зал - все запущенное, холодное, неживое и в то же время населенное пульсирующей новой жизнью; сами запахи этого здания - волновали, звали, манили к себе. Я не могла дождаться вечера, когда нужно будет идти на занятия в поэтическую студию.
      Поэтической студией при Доме искусств руководил Николай Степанович Гумилев ... Мы занимались в узкой, длинной, ничем не примечательной комнате. За узким длинным столом. Николай Степанович сидел во главе стола, спиною к двери. Студийцы располагались вокруг стола. Как-то так получилось, что места наши закрепились за нами сами по себе. Я сидела слева от мэтра первою...
      ...Мы читали стихи по кругу. Разбирали каждое, критиковали, судили. Николай Степанович был требователен и крут. Он говорил: если поэт, читая свои новые стихи, забыл какую-то строку, значит, она плоха, ищите другую
      Гумилев мечтал сделать поэзию точной наукой. Своеобразной математикой. Ничего потустороннего, недоговоренного, никакой мистики, никакой зауми. Есть материал - слова, найди для них лучшую форму и сложи их в эту форму и отлей форму, как стальную. Только единственной формой можно выразить мысль, заданную поэтом. Беспощадно бороться за эту исключительную точность формы, ломать, отбрасывать, менять.
      ...Вторая часть наших студийных занятий проходила во всевозможных литературных играх. Так мы часто играли в буримэ. Были заданы рифмы, и каждый из студийцев сочинял строку по кругу, должно было создаться цельное, смысловое стихотворение. Николай Степанович сам принимал активное участие в этих работах.
      Наши поэтические игры продолжались на ковре уже в гостиной; примыкали к нам и уже "взрослые" поэты из "Цеха Поэтов": Мандельштам, Оцуп, Адамович, Георг. Иванов, Одоевцева, Всеволод Рождественский - и разговор велся стихами. Тут были и шутки, и шарады, и лирика, и даже настоящее объяснение в любви, чем опытный мастер приводил в смущение своих молодых учениц...
      ...Трудные, еще неустроенные, полуголодные - для всех нас одинаково 20-е годы! Но это не мешало нам всем быть счастливыми. Новые люди, новые отношения, стихи, стихи, свои и чужие, вечера в предоставленном новым правительством для искусства - Доме. А поздние прогулки по пустынной набережной реки Мойки! Здесь каждый камень, каждая плита под ногами, узор парапета, осенняя зелень деревьев, свивающих над водой, - все напоминало здесь Достоевского, Гоголя, Добужинского, Остроумову-Лебедеву! И рядом с тобой настоящий поэт и его чеканные стихи, которые он щедро дарит тебе в этот незабываемый вечер..."
      Гумилев не сделал ни одного жеста против революции, ни единого поэтического слова не сказал ни о революции, ни о гражданской войне. Он не соглашался и не бунтовал. Он не желал вмешиваться в реальность, он как будто шел сквозь нее и она его не касалась...
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      18.02. 1968
      В 1921 г. Гумилев в Доме искусств читал лекции по теории поэзии начинающим стихотворцам. У меня имеется несколько листков записей, написанных столь бегло, карандашом, что разобрать их почти невозможно. Кем из студентов сделаны эти записи на предоставленных мне в 20-х годах этих листках, я не помню. Но на одном из этих листков я разобрал следующее объяснение той формы стихотворения, которая называется "пантумом":
      "...Повторение в стихах (плясового? - П. Л.) характера вначале. Позже повторы употребляются для оттенения одной мысли с разных сторон. Французские баллады, сложные секстины, рондо... Сл. с... (неразборчиво. - П. Л.) ...рифмовать одно слово в... (?) видах. Секстины с переплетениями стихотворение кончается первою строчкой; две тема (......?) - 3, 5, 2 - 4 6. Знач. втор. стр.......1. Малайский пантум.
      (Следует пример пантума, трудно разбираемое стихотворение. - П. Л.):
      Какая смертная тоска
      Нам приходить и ждать напрасно.
      А если я попал в Чека?
      Вы знаете, что я не красный!
      Нам приходить и ждать напрасно,
      Пожалуй, силы больше нет.
      Вы знаете, что я не красный,
      Но и не белый - я поэт!
      Пожалуй, силы больше нет
      Читать стихи, писать доклады.
      Но и не белый я поэт.
      Мы все политике не рады.
      Писать стихи, читать доклады,
      Рассматривать частицу "как"
      Пусть к славе медленный, но верный:
      Моя трибуна - Зодиак!
      Высоко над земною скверной
      Пусть к славе медленный, но верный.
      Но жизнь людская так легка! (Или: там легка? - П. Л.)
      Высоко над земною скверной
      Такая смертная тоска!
      Это стихотворение, в котором знаки препинания (кроме тире) мною расставлены произвольно, - весьма характерно для настроений Гумилева в 1921 году.
      Он, как я не раз слышал от знавших его людей, проповедовал ту "истину", что поэт должен стоять над политикой и не вмешиваться в нее...
      Зимою Гумилев начал писать курс "Теории поэзии". Написал вступление и несколько страниц первой части курса - "Фонетики".
      Из воспоминаний С. М а к о в с к о г о:
      "Когда зимой 1920 года жизнь стала невыносимой в квартире на Ивановской от холода, Николаю Степановичу удалось переехать в Дом искусств, бывший дом Елисеева, на углу Невского и Мойки, где судьба соединила писателей, литературных и художественных деятелей, многих из состава сотрудников "Аполлона". За время пребывания Гумилева на фронте репутация его, как писателя, значительно выросла; он не чувствовал себя, вернувшись в русский литературный мир, одиноким. Почти вся группировавшаяся вокруг него в "Аполлоне" талантливая молодежь осталась при новой власти привилегированным меньшинством. Многие не связанные политикой сотрудники "Аполлона" могли служить власти, не вызывая особых подозрений, в то время как большинство сотрудников других журналов примыкали так или иначе к политическим партиям. Большевикам нужны были люди европейски образованные. Этим объясняется, что в Доме искусств оказалось немало аполлоновцев или примыкавших к ним художественных деятелей.
      В 1921г. только малое меньшинство эмигрировало, рискуя жизнью (в первую очередь - Мережковские и Философов), не допускавшие никаких компромиссов с большевиками.
      Гумилев менее всего думал куда-нибудь "бежать", он продолжал упорно свою поэтическую линию, борясь с символистами и всякими "декадентами", вроде Маяковского, Хлебникова и пр."
      В начале 1921 г.на Рождество еще раз съездил на несколько дней в Бежецк к семье.
      Вскоре Гумилева выбрали председателем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов. После этого он сразу же поехал к Блоку.
      Из воспоминаний Н. П а в л о в и ч:
      "На следующих выборах Блока "за неспособность" забаллотировали, как председателя, и выбрали Гумилева. Отстаивать свое председательское место ничего более чуждого Блоку и вообразить себе нельзя. Когда он ушел, с ним ушло большинство членов президиума; Рождественский, Лозинский. Бразды правления он передал Гумилеву не без чувства облегчения. Когда через некоторое время к нему явилась делегация союза во главе с Гумилевым (сколько я помню, с нее входили Георгий Иванов и Нельдихен), Блок наотрез отказался вернуться".
      В ту зиму был создан 3-й "Цех Поэтов".
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      18.02. 1968
      Была (Ахматова - В. Л.) на Пушкинском вечере. Николай Степанович пришел позже, был во фраке ("что тогда было совершенно необычно - никто фраков не надевал") и там сказал АА, что "Цех Поэтов" опять существует. "Сказал в форме извещения, а не приглашения. Я тогда нигде не бывала!"
      Чтобы заработать немного денег, Гумилев составлял, как и некоторые другие поэты - Ф. Сологуб, М. Кузмин, М. Лозинский, Г. Иванов, рукописные сборники своих ненапечатанных стихотворений и продавал их в книжном магазине издательства "Петрополис". Составил несколько сборников: "Fantastica", "Китай", "Французские песни", "Персия", "Канцоны", "Стружки", тетрадь, состоявшую из двух стихотворений: "Заблудившийся трамвай" и "У цыган".
      Сборники писал в одном экземпляре и иллюстрировал собственными рисунками.
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      22. 12. 1925
      О. М а н д е л ь ш т а м: "К рукописным книгам, которые Гумилев продавал в Доме искусств, принадлежат "Огненный столп" (с виньетками), "Персия"".
      По инициативе Гумилева "Цехом Поэтов" был издан рукописный журнал "Новый Гиперборей" в пяти экземплярах. Стихи сопровождались рисунками авторов. После выпуска рукописного, "Цех Поэтов" издал в 23 экземплярах гектографированный журнал под тем же названием, также иллюстрированный. В нем участвовали: Гумилев - стихотворением "Перстень", О. Мандельштам, М. Лозинский, В. Ходасевич, И. Одоевцева, Г. Иванов, Н. Оцуп, В. Рождественский и А. Оношкович-Яцина. Журналы продавались в книжном магазине издательства "Петрополис".
      В первой половине февраля Гумилев написал по поручению редакционной коллегии издательства "Всемирная литература" проект письма в иностранные газеты по поводу появившихся в заграничной печати нападок на издательство.
      Гумилев, как председатель Петербургского Союза поэтов, принимал самое деятельное участие в работе союза, стремился к улучшению правового и материального положения его членов, добывал для них от распределяющих органов продовольствие, дрова, одежду, отстаивал их квартирные и имущественные права, давал членам союза командировки в провинцию и т. д. Вместе с тем старался использовать все скудные возможности, чтобы выявить художественные силы союза, устраивал литературные вечера, содействовал печатанию стихотворений.
      В феврале в Доме искусств Гумилев провел вечер, посвященный творчеству Теофиля Готье. Прочел доклад о нем и свои переводы.
      В начале марта сделал доклад "Современность в поэзии Пушкина", на 2 Пушкинском вечере, состоявшемся в Доме литераторов.
      В марте организовал издание первого альманаха "Цеха Поэтов" - "Дракон".
      В конце марта уехал в Бежецк; там провел вечер в двух отделениях. Сделал доклад о литературе и читал стихи, свои и членов "Цеха Поэтов".
      20 апреля участвовал в открытии вечера стихов "Цеха Поэтов" в Доме искусств. Произнес вступительное слово о творчестве участников вечера и прочел стихотворения, в том числе "Звездный ужас" и "Молитву мастеров".
      Ссылаясь на слова Гумилева, некоторые слушатели студии Дома искусств, и Ахматова тоже, говорили Лукницкому, что стихотворение Гумилева "Молитва мастеров" было вызвано яростными нападками со стороны К. И. Чуковского на вышедший из печати "Подорожник" Ахматовой.
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      14. 11.1926
      АА помнит такой случай (кстати, он подтверждает и то, что, несмотря на вражду с Блоком, Николай Степанович вел с ним иногда беседы, встречаясь во "Всемирной литературе").
      Весной 1921г.(в марте) АА пришла во "Всемирную литературу", чтобы получить членский билет Союза поэтов, который нужен был для представления не то управдому, не то куда-то в другое место. В. А. Сутугина58 написала билет и пошла за Николаем Степановичем. Вернулась и сказала, что он занят, сейчас придет и просит его подождать. АА села на диван. Ждала 5 - 10 минут. Подошел Г. Иванов, подписал ей за секретаря. Через некоторое время открывается дверь кабинета А. Н. Тихонова, и АА видит - через комнату - Николая Степановича и Блока, оживленно о чем-то разговаривающих. Они идут вместе, останавливаются, продолжая разговаривать, потом опять идут. Блок расстается с Николаем Степановичем, и Николай Степанович входит в комнату, где его ждет АА, здоровается с ней и просит прощения за то, что заставил ее ждать, объясняя, что его задержал разговор с блоком. АА отвечает ему: "Ничего... Я привыкла ждать!.." - "Меня?" - "Нет, в очередях". Николай Степанович подписал билет, холодно поцеловал ей руку и отошел в сторону.
      Последняя поездка 18 мая в Бежецк. Приезжал на один день за женой и дочерью. Мать Гумилева рассказывала, что жена посылала "ужасные письма о том, что она повесится или отравится, если останется в Бежецке...".
      Родные Гумилева рассказывали Лукницкому, что в этот приезд Николай Степанович был очень расстроенным. Эта встреча его с матерью, сыном и сестрой оказалась действительно последней.
      Весной съездил с женой и дочерью в Парголово, чтобы поместить дочь Елену в детский дом, так как А. Н. Гумилева считала для себя обременительным уход за дочерью.
      Заключил договоры на издание своих произведений с издательствами "Петрополис", "Мысль" и "Библиофил".
      На очередном заседании редакционной коллегии издательства "Всемирная литература" Гумилев предложил возобновить лекции "Всемирной литературы". Заседание поручило Гумилеву представить программу лекций.
      В конце мая Гумилев получил от В. А. Павлова приглашение совершить вместе с ним поездку в Севастополь.
      Павлов взял на себя оформление всех необходимых документов, так как занимал ответственный официальный пост при командующем Черноморским флотом адмирале Немитце и, приехав в апреле в Петербург, жил в адмиральском вагоне на Николаевском (ныне Московском) вокзале. С Гумилевым его познакомили О. Мандельштам и Н. Оцуп; Павлов писал стихи, и на этом основании Гумилев, после знакомства, несколько раз принимал его вместе с Мандельштамом и Оцупом. Кроме того, все они считали Павлова, имевшего возможность доставать спирт, полезным человеком...
      Гумилев охотно принял приглашение. Конечно, он - странник по душе и по призванию - после трех "неподвижных" лет загорелся, увлекся предложением поездки. Ему казалось, новое странствие по местам молодости подарит ему новые силы.
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      12. 12.1924
      "Сказку о Золотой Свинке" Н. С. читал О. Мандельштаму в морском автомобиле Павлова, во дворе Смольного, куда Павлов завез, обещая достать спирт. "Спирта он, конечно, не достал, а мы (Гумилев и Мандельштам. - В. Л.), чтоб занять время, вот занялись "сказкой"". Читал на память.
      В поезде командующего Гумилев отправился из Петрограда в Севастополь. Весь месяц прошел в поездке. В Севастополе жили в вагоне. Познакомился там с поэтом Сергеем Колбасьевым, служившим на флоте. Колбасьев предложил Гумилеву пройти на катере в Феодосию. Поездка заняла два дня; тогда Гумилев и встретился с Волошиным.
      В Севастополе он сумел издать сборник стихов "Шатер" и даже привезти
      Несколько готовых экземпляров в Петроград. Весь тираж доставил позже С. Колбасьев.
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      12. 12.1924
      О. М а н д е л ь ш т а м: "В Севастополе, в военно-морской типографии, во время стоянки поезда, широким жестом главнокомандующего или же пронырливостью услужливого Павлова, было приказано в одну ночь напечатать книжку, и она была напечатана в 50 экземплярах..."
      ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ "НИГЕР"
      ...А вокруг города, точно горсть виноградин,
      Это - Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
      Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
      Точно бой барабанов, он будит мечту.
      Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
      Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
      И фонтаны в садах и кровавые розы,
      Что венчают вождей поэтических школ...
      Сердце Африки пенья полно и пыланья,
      И я знаю, что если мы видим порой
      Сны, которым найти не умеем названья,
      Это ветер приносит их, Африка, твой!
      ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ "САХАРА"
      И быть может, немного осталось веков,
      Как на мир наш, зеленый и старый,
      Дико ринутся хищные стаи песков
      Из пылающей юной Сахары.
      Средиземное море засыпят они,
      И Париж, и Москву, и Афины,
      И мы будем в небесные верить огни,
      На верблюдах своих бедуины.
      И когда наконец корабли марсиан
      У земного окажутся шара,
      То увидят сплошной, золотой океан
      И дадут ему имя: Сахара.
      И. Б у н и н а (24.12.1924)59: "По дороге из Севастополя в Петроград Гумилев во время пребывания в Ростове-на-Дону (несколько часов) зашел в театр, где были артисты, и спросил, с кем бы мог поговорить. Ему ответили: "Мы все здесь". Гумилев: "Я автор пьесы "Гондла"!" Все повскакали, бросились к нему".
      О том, что в Ростове-на-Дону шла "Гондла", Гумилев прочитал на афише у вокзала и, зная, что поезд простоит несколько часов, отправился в театр.
      На обратном пути Гумилев на несколько дней остановился в Москве - был в Московском Союзе поэтов. Ночевал во Дворце искусств у А. Адалис60, встречался с бывшим хозяином "Бродячей собаки" и "Привала комедиантов" Борисом Прониным, был у него вместе с Н. А. Бруни, О. Мочаловой, Ф. Сологубом. Читал там шуточную поэму о петербургских поэтах. На следующий день уехал в Петроград.
      Из воспоминаний Г. Л у г и на61:
      "В июле приехал в Москву Гумилев. Гумилев читал свои стихи в "Кафе поэтов" и вышел из этого испытания с честью. Читал, как обычно, - чуть глуша голос, придавая ему особую торжественность. Скрестив руки, вернее, обхватив локти и чуть приподняв плечи, бросал он с эстрады свои строки. Стихи врезались в память, подчиняли себе, смиряли буйную вольницу презентистов, эгоцентристов, евфуистов и ничевоков, разбивших в этом кафе свое становье.
      Толпившиеся на этом проходном дворе богемы литературные школяры, хоть и были отрицателями, но достигли определенного возраста и Гумилева слушали внимательно. Гумилев читал "Молитву мастеров":
      ...Храни нас, Господи, от тех учеников,
      Которые хотят, чтоб наш убогий гений
      Кощунственно искал все новых откровений...
      ...Что создадим мы впредь, на это власть Господня,
      Но что мы создали, то с нами по сегодня.
      Прочтя "Молитву", Гумилев сухо отклонил приглашение послушать ничевоков и направился к выходу. Ему и его спутникам следовало подумать об ином - где ночевать?
      Беседуя о слышанном, перебрасываясь словами, пробирались мы к выходу под необычный аккомпанемент. Кто-то неподалеку - должно быть, "про себя", но вслух - читал стихи Гумилева. Одно стихотворение сменялось другим. Набегавшие валы лирической пены казались декламационной фантасмагорией.
      Стихи Гумилева читал не бледный юноша, не литературный денди, не истомленная ночными бдениями девушка. Стихами Гумилева опьянялся мужчина в кожаной куртке и в галифе казенного сукна. Крепко пришитая к плечам голова, крупные черты лица, обрамленного черной бородой, чуть кривоватые под тяжестью тела, мускулистые, в обмотках, ноги. Лицо библейского склада.
      - Это что за Самсон? - вырвалось у Гумилева.
      - Вас не удивляет, что я читаю ваши стихи? - спросил незнакомец.
      - Нет, - церемонно ответил Гумилев.
      - Мне запомнились все ваши стихи, - расплылся в улыбке незнакомец.
      - Это меня радует. - И Гумилев, прощаясь, протянул незнакомцу руку.
      Тот по-прежнему просто, пожимая протянутую руку, называет себя:
      - А я Блюмкин62...
      Стаяла чуть торжественная напыщенность Гумилева. По-юношески непосредственно вырвалось:
      - Вы - тот самый?
      - Да, тот самый.
      И снова рукопожатия и слова Гумилева, чуть напыщенные и церемонные:
      - Я рад, когда мои стихи читают воины и сильные люди".
      Ночевать предстояло у Бориса Пронина. Путь лежал по бесчисленным московским переулкам - кривоколенным, с тупичками, выгибами, площадками. Гумилеву был чужд этот "город вязевый". Он не понимал его, не любил. Всю дорогу Гумилев говорил о Блюмкине, вспоминая и других своих читателей "сильных, злых и смелых" воинов и охотников, любивших его стихи. "Это все потому, что я не оскорбляю их неврастенией и не унижаю душевной теплотой".
      Человек, среди толпы народа
      Застреливший императорского посла,
      Подошел пожать мне руку,
      Поблагодарить за мои стихи...
      Эти строки - о той московской ночи, о встрече двух будущих смертников".
      ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
      11.11.1925
      ...Николай Степанович последние годы все хуже относился к АА. Чем хуже становились дела с А. Н., тем хуже к АА - считая ее виновницей...
      АА рассказывает, что Н. С. был у нее в последний раз в 21 году, приблизительно за 2 дня до вечера "Петрополиса". АА жила тогда на Сергиевской (ныне ул. Чайковского), во 2-м этаже. АА сидит у окна и вдруг слышит голос: "Аня!" (Когда к АА приходили, всегда звали ее со двора, иначе к ней не попасть было, потому что АА должна была, чтоб открыть дверь, пройти внутренним ходом в 3-й этаж и пропустить посетителя через квартиру 3-го этажа). АА очень удивилась, она знала, что Шилейко в Царском Селе, а больше кто ее мог так звать? Никто. Взглянула в окно - увидела Н. С. и Г. Иванова. Впустила их к себе. Н. С. (это была первая встреча с АА после приезда Н. С. из Крыма) рассказал АА о встрече в Крыму с матерью и сестрой АА, сообщил о смерти брата - А. А. Горенко, звал на вечер в доме Мурузи. АА отказалась, сказала, что она вообще не хочет выступать, потому что у нее после известия о смерти брата совсем не такое настроение. Что в вечере "Петрополиса" она будет участвовать только потому, что обещала это, а зачем ей идти в дом Мурузи, где люди веселиться будут и где ее никто не ждет... Н. С. был очень сух и холоден с АА... Упрекал ее, что она нигде не хочет выступать... АА обиделась на него, что он с Жорой пришел. Потом АА уже после сообразила, что он, может быть, пришел не один, а с Г. Ивановым, потому что он не знал об отсутствии Шилейко.
      АА говорила Н. С. о Гржебине, жаловалась на него. (АА тогда судилась с Гржебиным.) Н. С. ответил про Гржебина: "Он прав". Даже Г. Иванов заступился тогда за АА, сказав: "Он не прав уже потому, что он Гржебин..." О Гржебине говорили уже прощаясь. АА повела Н. С. и Г. Иванова не через 3-й этаж, а к темной (потайной - прежде) винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и когда Николай Степанович стал спускаться по ней, АА сказала: "По такой лестнице только на казнь ходить..."
      Г. Иванов в эту встречу очень льстил АА. АА: "Он вообще очень фальшивый человек, вы знаете..."
      Позже АА узнала, что говорил Н. С. в Крыму Инне Эразмовне.
      "Маме он так рассказал, там, в Крыму, что я вышла замуж за замечательного ученого и такого же замечательного человека и вообще все чудно"...
      АА не отрицает, что была несправедлива иногда в разговоре с Н. С., не была в "примирительном" настроении к нему, огрызалась на него и т. д.
      АА вспоминала опять приход Н. С. с Г. Ивановым к ней перед вечером "Петрополиса". Подробности этого у меня уже записаны раньше. АА добавила только, что она была очень тогда расстроена смертью брата и что она совершенно не понимает, как мог Н. С. усиленно звать ее пойти с ним в дом Мурузи - в веселое место и обижаться, что она отказалась. Должен же он был понять, что, получив такую печальную весть, веселиться не ходят. АА добавляет: что, конечно, разговор велся бы в иной форме, если б не присутствовал Г. Иванов. Присутствие Г. Иванова и очень стесняло разговор, и очень раздражало АА.
      А на вечер "Петрополиса" 11 июля АА пришла, но Н. С. ушел оттуда до ее прихода. Она помнит, что к ней подошла группа девочек - учениц Гумилева (кто именно, АА не помнит - может быть, среди них были и Наппельбаумы). Девочки сказали ей, что Гумилев обещал их познакомить с ней сегодня, но вот его нет, и поэтому они решили сами познакомиться.
      АА шутила по поводу "девушек", удивлявшихся в 1921 году воспитанности Н. С. "Они никогда не видели вежливых людей! И до сих пор они удивляются Лозинскому: им странной кажется его воспитанность. Они недоумевают: что он, нарочно такой? Неужели нарочно так держится?!"
      АА думает, что Н. С., так ясно чувствуя враждебное отношение к себе блоковской компании, вероятно, подсознательно относил к этой компании и АА. В действительности, конечно, этого не было, АА не была ни в каких "компаниях" вообще, держалась очень обособленно от всех и вела очень замкнутый образ жизни.
      Ко всем этим разговорам нужно поставить в примечании то, что Николай Степанович боялся АА - всегда как-то боялся ее...
      22.12.1924
      АА: "Волошин рассказывает, что он встретился в Крыму с Николаем Степановичем и помирился. Оставим это под вопросительным знаком...
      Оттуда вывез с собой, собственно, спас от смерти (какая-то перестрелка), инженера Микридина, он был в Цехе Поэтов..."
      14.11.1925
      Я у К. И. Чуковского. Переписывал... Он отрывался от своей работы, давал пояснения.
      Рассказал такой случай: "Николай Степанович должен был редактировать собрание сочинений А. К. Толстого... Гумилев, большой поэт, был в то же время совершенно неспособен к прозе, в частности к какой бы то ни было историко-литературной работе. Я не знаю ни одного поэта, кроме, впрочем, Анны Ахматовой, который был бы более неспособен к такой работе. Когда собрание было им проредактировано, он дал его мне на просмотр..." Дальше Чуковский рассказал, как ужасно оно было отредактировано. Некоторые стихотворения были помечены датой немыслимой, потому что Толстой за два года до этих дат умер. Чуковский говорит, что все ошибки такие он исправил и при встрече сказал о них Николаю Степановичу... Тот сделал сердитое лицо и сказал: "Да... Я очень плохой прозаик... Но я в тысячу раз лучше вас пишу стихи!" Оба рассмеялись, а потом Николай Степанович благодарил Чуковского за "спасенье".
      Я польстил Чуковскому, сказал, что его сообщения будут мне очень ценны, потому что самыми близкими Николаю Степановичу людьми в последние годы были Лозинский и он. Чуковский честно ответил: "Я нисколько не претендую на какую бы то ни было близость или дружбу с Николаем Степановичем... Нет... Это было бы совершенно неверно... Наши встречи были чисто "физические"... Мне очень много приходилось с ним встречаться и разговаривать, много ходили вместе. Но это и все..."
      3.11.1925
      Черновик Канцоны ("Бывает в жизни человека..."), который я дал АА вчера, натолкнул ее на целую систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня, положив на стол принесенную ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal" ("Цветы зла". - В. Л.), стала мне рассказывать все свои соображения. А они такие: в последние годы Николай Степанович снова испытывает влияние Бодлера, но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7 8 годах его прельщали в стихах Бодлера экзотика, гиены и прочее, то теперь более глубокие мысли и образы Бодлера.
      То, что у Бодлера дается как сравнение, как образ, у Николая Степановича выплывает часто как данность... Это именно и есть влияние поэтическое, а не "эпигонское слизывание"...
      По-видимому, в последние годы Н. С. читал Бодлера, как АА читает его сейчас...
      11.11.1925
      ...АА просила дать ей "Огненный столп". Разговор о стихах Н. С. и о влиянии Бодлера на стихи из "Огненного столпа". Я прочитал ей первый вариант "Леопарда", АА заметила, что Н. С. хорошо сделал, сократив это стихотворение, что в сокращенном виде оно страшнее, потому что нет ненужных отвлечений, и подробностей, вроде:
      Раб бежавший возвратился,
      И поправился твой мул...
      Я дал АА листок с названиями ненаписанных (или пропавших) стихотворений Н. С., все его списки и планы периода "Огненного столпа". АА долго их штудировала, сопоставляла, устанавливала последовательность написания стихотворений, чтобы уловить момент максимального - во времени - сближения Н. С. с Бодлером. Ей это удалось. "Канцона" и "Заблудившийся трамвай" стоят рядом всюду. По-видимому, это есть разыскиваемая точка. Ее порадовала эта находка...
      АА сидела в кресле, подложив под себя ногу, так, что носок туфли едва виднелся...
      Мысль ее работала быстро, с каким-то внутренним энтузиазмом... Она просила меня дать ей то одно, то другое, так, что я не успевал и путался в материалах по Н. С. Не прерывая разговора и отказавшись от второй чашки чая, АА встала, подошла к печке и прислонилась к ней спиной, выпрямившись во весь рост. На ярко-белом, блестящем белизною фоне - еще стройнее, еще изящнее казалась ее фигура в черном шелковом новом платье... Чувствовалось, что АА радуется теплу, так непривычному для нее...