Великий Нгуен.
 
      Спасибо, спасибо… - несколько озадаченно приговаривал доктор, пролистывая подаренную книжицу - тоненькую, беленькую, изданную за свой счет, и тем не менее настоящую, бумажную. - Знаете, не всякий бы еще рискнул… - Замолчал, вчитался. - «Серебряны Твои травы, и родники Твои зрячи…» - процитировал он с листа. Затем снял и принялся протирать очки. Артём Стратополох - молодой литератор сорока двух лет от роду с гордо вскинутым узким лицом и несколько затравленным выражением глаз - ждал.
      – Метафоры, - то ли скорбно, то ли мечтательно произнес доктор. Прекратил шлифовать линзы и, надевши очки, всмотрелся в Артёма преувеличенными зрачками.
      – В смысле? - осторожно осведомился тот.
      – Простите? - не понял доктор.
      – В поэтическом смысле метафоры или в психиатрическом? - уточнил Артём.
      Ответом была укоризненная улыбка.
      – Ну, это вы, знаете, наотмашь, - мягко попрекнул доктор. - Конечно, в поэтическом! Но в чем-то вы правы, правы… Многие термины в литературе и в психиатрии, знаете ли, совпадают. Метафоры, метонимии… Или, допустим, амбивалентность. У нас это признак шизофрении. А у вас?
      – Да и у нас тоже… - уныло откликнулся Артём.
      То ли должность участкового психотерапевта была слишком выгодной, то ли слишком хлопотной, но угловой кабинетик в розовом особнячке постоянно переходил из рук в руки. И многое зависело от того, какое ты впечатление произведешь на нового хозяина при первой встрече.
      Сам участковый (звали его Валерий Львович) впечатление производил весьма благоприятное. За столом сидел в штатском - так сказать, без чинов. Накрахмаленный докторский халат с орденом Красного Креста четвертой степени скромно висел в углу на плечиках. Белел как напоминание.
      Словно бы невзначай Стратополох окинул взглядом книжную полку, которой здесь раньше, насколько помнится, не наблюдалось. Была она коротенькая, зато трехэтажная. На верхнем ярусе новенький трехтомник Безуглова и десяток книг по специальности. Внизу «Танки второй мировой войны» (издательство «Литературные памятники»), рядом поэтический сборник «Лис» шалфея»… Стало быть, Валерий Львович и сам не чужд изящной словесности. Учтем.
      Затем Стратополох обратил внимание, что все это время, пока он изучал полку, доктор изучал его самого.
      – Если на то пошло, - с покаянной горечью подвел черту Артём, - любая метафора, по сути своей, извращение…
      Валерий Львович моргнул и тронул оправу очков. Не ждал он таких откровений от стихотворца. Возможно, и вправду не ждал.
      – Почему вы так думаете? Стратополох вздохнул.
      – Что есть метафора? - сказал он. - Скрытое уподобление. Подмена одного другим на основании общего признака…
      – Продолжайте, продолжайте…
      Язвительно сложенные уста молодого сорокадвухлетнего литератора разошлись в откровенной усмешке:
      – Так вот вам аналогия. Зоофилия. Та же, согласитесь, метафора, только в сексуальном плане. Одно взамен другого. Животное взамен человека…
      Участковый приобнял Артёма загадочным теплым взглядом.
      – Так-так…
      – Или, допустим, синекдоха…
      – Ну, знаете! - честно сказал Валерий Львович. - Я не настолько осведомлен в вашей области… Синекдоха - это что?
      – Тоже стилистический оборот. Часть вместо целого. Допустим: «Отряд в пятьсот клинков». В виду-то имеются всадники, а не клинки…
      – Да, действительно. А что здесь, простите, извращенного?
      – Часть вместо целого? Это же фетишизм!
      Доктор изумленно взглянул на Артёма, потом вдруг сорвал очки - и затрясся в припадке тихого смеха.
      – А мастурбация, стало быть, тавтология? - еле выговорил он, судорожно кивая. - Да вы, оказывается, не только лирик, вы еще и юморист… - Вновь водрузил очки и влюбленно уставился на пациента.
      – Но я и впрямь злоупотребляю метафорами…
      – Плюньте, - решительно посоветовал Валерий Львович. - Плюньте и не берите в голову. В конце концов, это ваш хлеб. Ремесло, так сказать… Ну вот, положим (только, ради бога, не обижайтесь!), сидит на тротуаре нищий с вывихнутой конечностью. И никому, согласитесь, в голову не придет отправить его к травматологу. Все прекрасно понимают, что вывих-то… м-м… часть его профессии. Вы же не станете лечить путану от нимфомании, правда? Так что бог с ними, с метафорами… - Валерий Львович оборвал фразу, замолчал, осунулся.
      «Внимание!» - скомандовал себе Артём и как всегда не ошибся.
      – А вот «Серебряны Твои травы…» - озабоченно проговорил участковый. - К кому вы здесь, собственно, обращаетесь?
      – К женщине, - соврал Стратополох.
      – Позвольте… А родники?
      – Глаза.
      – Так-так-так… А травы, стало быть…
      – Волосы.
      – Серебряные?
      – Н-ну… Бывает. Крашеные…
 

***

 
      Вымотанный, опустошенный и все же достигший своей цели, Артём Стратополох шел к выходу узким коридором, машинально читая надписи на дверных табличках: «Гиппиатр», «Пивдиатр», «Тавматург». Далеко шагнула медицина. Достигнув лестницы, ощутил удушье. Интерьер подавлял. Потолок отдавал трупной белизной. Перила и панели были трупно-голубого оттенка, ступени - трупно-зеленого.
      Миновав загадочный зловещий плакатик «Познавая себя, обессмысливаешь окружающую действительность», Артём выбрался на воздух и, обессилев, приостановился на крыльце. Запустил пятерню в карман легкой матерчатой куртки, пошуршал в нем скользкими водочными капсулами.
      Цвели каштаны. Мимо по недавно продезинфицированному тротуару проходил строй юннатов. Парами. Розовые мальчишечьи галстуки - слева, голубые девчачьи - справа. Грянула речевка:
      – Кто ни разу не хворал?
      – Это юный натурал!
      – Раз-два!
      – Три-четыре!
      – Три-четыре!
      – Раз-два!..
      «Аритмомания, - машинально отметил Артём. - Болезненная страсть пересчитывания. Наблюдается при неврозе навязчивых состояний».
      – Наша Родина - здоровье! - самозабвенно прозвенели детские голоса.
      Тоскливо прищурясь, литератор взглянул поверх голубых бантов и розовых пилоток. Глухая торцовая стена дома напротив представляла собой огромный портрет доктора Безуглова. Первое лицо государства изображено было в белом халате и почему-то со стетоскопом. Проникающий в душу вдумчивый ласковый взгляд. Внизу ободряющая надпись: «Вылечим!»
      Стратополох взвесил на ладони прозрачные капсулы, борясь с искушением бросить их в рот и, содрогнувшись от горечи, раскусить. Однако результат был известен заранее: растворимая оболочка и сорокаградусное, по Менделееву, содержимое давали в сочетании на диво мерзкий вкус. Это не говоря уже о дальнобойном стойком перегаре. Поэтому капсулы надлежало глотать целиком, запивая водой.
      Откуда-то взялся грязноватый тип в некогда щегольской, теперь же обтерханной и рваной местами кожаной куртке.
      – Вопросник надо? - хрипловато осведомился он.
      Вот он наверняка не глотал капсулы, а именно раскусывал их. Или даже принимал зелье стаканами. У народных целителей.
      – Слышь! - с досадой сказал ему Артём, снова отправляя лекарство в карман. - Я ж только что оттуда. Ты входящих, входящих лови! Бизнесмен…
      Аргумент цели не достиг.
      – Сегодня оттуда, - невозмутимо отвечал незнакомец, - а завтра опять туда. В последний раз, что ли? - Насупился, поморгал, пошевелил губами. - И недорого… - добавил он с надеждой. - Двести вопросов - двести ответов! Разок прочтешь - и хоть к самому на прием… - Последовал небрежный кивок в сторону огромного портрета на торцовой стене. - Ни одна зараза не прицепится!
      Незнакомец распахнул правый борт куртки. Из внутреннего кармана торчали тоненькие бледные брошюрки «Что отвечать психиатру?». По наивности искуситель и не подозревал, насколько оскорбительно звучало его предложение. Все равно что навязывать аспиранту шпаргалку для средней школы.
      – Застегнись - простудишься, - надменно пропустил Артём сквозь зубы. - Я уже который год на учете…
      Плохо выбритая физия исказилась уважением и сочувствием.
      – Зоофил, что ли?
      – Да нет. Всего-навсего литератор… Физия отупела на миг, затем отшатнулась.
      – Книжки, что ли, пишешь?
      – Пишу…
      Незнакомец смотрел на Артёма с ужасом.
      – С ума сошел? - искренне вырвалось у него. - Да это ж готовая история болезни - книжка! Ну пойди тогда сам в психоприемник сдайся! Проще будет…
 

***

 
      «Почему я не сказал ему правду? - подавленно размышлял Артём, спускаясь зеленой извилистой улочкой к проспекту Поприщина. - Выдал бы напрямик: так, мол, и так, извращенец… Неужели и впрямь стыжусь?»
      Глаз машинально и безошибочно сортировал встречных прохожих, отсеивая натуралов и выделяя лиц нетрадиционной ориентации. Щебеча, пропорхнула стайка юношей с подведенными глазами. Прошествовала надменная дама с огромным кобелем на поводке. А вот и свои. Этих нетрудно было угадать по гордо вскинутым головам и скорбному взгляду. Тоже, видать, на прием…
      Двое идущих навстречу, мгновенно признав в Артёме товарища по диагнозу, приветствовали его улыбкой понимания. Один - крохотный смуглый живчик с ястребиным профилем, другой - сумрачный дылда готического телосложения. Если не изменяет память, обоих Артём видел мельком в «Последнем прибежище».
      Приостановились.
      – Н-ну? - ядовито произнес готический дылда взамен здравствия. - Что еще учудил наш дядя Док?
      – Добрый доктор! - всхохотнул живчик.
      – Врач-вредитель, - скрипуче присовокупил Артём, покосившись через плечо на огромный матерчатый глаз, доброжелательно посматривающий на них из-за угла аптеки.
      – Хотите новость? - осведомился дылда и, выдержав паузу, огорошил: - Айболит-то наш, оказывается, тоже когда-то в дурке лежал!
      – Подумаешь, новость! - хмыкнул живчик. - Он этого и не скрывает. Мало того: говорит, будто вылечить от безумия может лишь тот, кто сам через это прошел…
      – Видок! - саркастически подытожил Артём.
      – У кого? - подозрительно переспросил дылда и на всякий случай оглядел далеко не безупречные стрелки на собственных брюках.
      – Да не у кого, а Эжен Франсуа Видок. - Артём осклабился. - Основатель парижской уголовной полиции. Начинал карьеру в качестве каторжника. Подбирал сотрудников по принципу: «Только преступник может побороть преступление…»
      Позубоскалив, примолкли. Ушли в депрессивную фазу.
      – Ну и-и… как там теперь? - осторожно спросил дылда, бросив беспокойный взгляд в сторону розового особнячка. - При новой власти… Участковый-то сменился…
      – Сам пока не пойму, - сокрушенно признался Артём. - То ли я ему голову заморочил, то ли он мне…
      – Но первое-то впечатление… Как хоть зовут-то?
      – Валерий Львович. Стелет мягко. Что будет потом - не знаю…
      – Мягко - в смысле?
      – Н-ну… Арттерапией побаловались…
      – И все?
      – А чего бы ты хотел? Чтобы он меня с учета снял? Так я и сам на это не пойду.
      Склонный к легкому флирту ветерок то ворошил кружевную листву, добираясь до древесных округлостей, то вдруг сладострастно принимался разглаживать складки обвисшего над улочкой плаката «Да здравствует сексуальное большинство!».
      – Вы взгляните, - напевно, расслабленно выговорил вдруг ястребиноликий живчик. До этого голос у него был бабий, вредный. Артём чуть не вздрогнул от такой перемены. - Каштаны-то, каштаны! Паникадила! Куда там Киеву…
      Собеседники обернулись. Действительно, цвели каштаны красиво.
      – Да-а… - тоже расплываясь от умиления, молвил дылда. - А в пойме сейчас что делается… Какая, к чертям, Анталия!
      – Вот она, наша Родина… - с нежностью молвил живчик, и Артём почувствовал, как у самого сладко защемило, запело в груди.
      – Сазаны на заливных лугах нерестятся, - сдавленно произнес он. - Не сазаны - звери…
      – А люди, люди какие! - подхватил живчик. - Душевные, широкие…
      Экстаз был близок, но тут неподалеку кликушески запричитала сирена «скорой помощи». Собеседники вздрогнули - и лица их мгновенно приняли деловитое, озабоченное выражение, свойственное представителям малого и среднего бизнеса. Вскоре в направлении проспекта, голося навзрыд, прокатила крестоносная легковушка.
      Мелькнули белые халаты и беспощадно выпяченные подбородки медбратьев.
      Ощущая неловкость и досаду, трое теперь избегали смотреть друг на друга. Каждый испытывал чувство подростка, уже расстегнувшего в темном уголке первую пуговку на блузке одноклассницы и в этот самый момент застуканного училкой. Замечания, допустим, училка не сделала, прошла мимо, но мгновения-то не вернешь!
      – Вчера по зомбишнику шефа здравоохранки показывали, - расстроенно произнес дылда.
      – А ты что, телик смотришь? - встревожился живчик.
      – Так… иногда…
      – Ты осторожнее! А то сам знаешь: двадцать пятый кадр и все такое… Оглянуться не успеешь как закодируют! Проснешься натуралом… - Последнее слово он выговорил с омерзением.
      – И что шеф? - отрывисто поинтересовался Артём.
      Ответом была сардоническая улыбка, возникающая обычно, если кто не знает, при столбняке - в результате судорожного сокращения лицевых мышц.
      – Да ничего нового. Сказал: «Если симптомы укладываются в рамки законодательства, мы можем лишь приветствовать такую душевную болезнь…»
      – Крепко сказано! - язвительно заметил Артём. - Только вот что-то приветствий не слышно, а?

М.Е.Салтыков-Щедрин.
 
      Когда рухнула сусловская клептократия с ее незабвенной триадой «Православие. Прокуратура. Президент», из сызновской психушки Временным Правительством был на радостях выпущен посаженный туда за большие деньги психотерапевт, подвизавшийся также в качестве целителя. С помощью гипноза рассасывал шрамы, уничтожал особые приметы, сглаживал папиллярные линии. В палату с дверьми без ручек он попал в результате досадного промаха в работе: у некоего политика за пару сеансов рассосалось не совсем то, о чем договаривались. Пришлось срочно симулировать параноидную шизофрению. Радикальные патриоты - народ крутой, однако выяснилось, что и они чувствовать умеют. Виновного решили пощадить, мало того, пошли ему навстречу, оплатив лечение на пятьдесят лет вперед.
      Фамилия психотерапевта была Безуглов.
      Выйдя на волю, он, что называется, попал в жилу. Средства массовой информации сделали из него жертву режима, и когда в Сызново, теперь уже суверенном, возникла клиника доктора Безуглова, успех ей был обеспечен заранее. А времена за окном клубились смутные - потом в учебниках истории их обозначат нелепым словечком «промежсебятица». Бывший мэр города Павел Можайский (он же Паша Моджахед) назвался главой Временного Правительства, а поскольку лавры узурпатора его, понятное дело, не прельщали, назначил дату президентских выборов. Однако народ тоже был не дурак и кандидатуры выставлять не спешил. Пришлось прибегнуть к легкому нажиму.
      С грехом пополам наскребли шестьдесят три кандидата, в число которых вошел и наш целитель. Если не брать в расчет самого мэра, шансов не было ни у кого. Все это прекрасно понимали, и всех это устраивало. С одной стороны, Пашу в Сызново знали, как облупленного, а с другой - притерпелись уже к нему, можно сказать, душой прикипели. В конце концов, зло, с которым ты в итоге поладил, мало чем отличается от добра.
 

***

 
      Впервые Артём увидел загадочного доктора по ящику в редакции газеты «Заединщик», куда зашел узнать судьбу недавно сданного материала о виновниках распада Сусловской области. Не обнаружив секретарши на месте, он заглянул в общую комнату сотрудников и, также найдя ее пустой, растерянно потрогал дверь редакторского кабинета. Кабинет был заперт. Окончательно сбитый с толку, Артём направился в компьютерную, где и обнаружил весь персонал, столпившийся перед большим монитором, временно выполнявшим роль телевизора. Ничего сенсационного на экране пока не наблюдалось - обычная заставка: «Предвыборное выступление кандидата…» Фамилию Артём читать не стал.
      – И что здесь будет? - озадаченно полюбопытствовал он.
      – Цирк здесь будет, - ответили ему, не оборачиваясь. - Смотри и молчи. Такого ты точно не видел…
      Кто-то нервно хихикнул. В тот же миг заставка исчезла и на экране возник кандидат.
      – Умру… - простонала секретарша. - Еще и в халате… Действительно, сидящий под предвыборным лозунгом мужчина был облачен в белый докторский халат.
      – Стетоскопа не хватает, - пророчески заметил фотограф.
      С первых мгновений сидящий повел себя раскованно. Для начала он отвернулся от объектива и, предъявив телезрителям коротко стриженный затылок, принялся изучать предвыборный лозунг. Изучал долго. В компьютерной всхлипнули от умиления.
      – «Нормальное общество для нормальных людей», - огласил наконец кандидат и замолчал, как бы сам удивляясь прочитанному. Вновь повернулся к будущим избирателям и успокоил их единым взглядом. - Но что есть нормальное общество? - спросил он задумчиво. - С людьми более или менее ясно. Нормальным мы привыкли называть человека, чей диагноз совпадает с диагнозом большинства…
      Артём поперхнулся.
      – Кого смотрим? - тихонько спросил он.
      – Безуглова… Ну… кодирует который…
      – А-а… - Артём вгляделся в кандидата попристальней. Сам он ни от чего кодироваться не собирался, а вот супругу было бы очень даже неплохо закодировать. - И как? Успешно?
      На Артёма шикнули - и пришлось замолчать.
      – Разумеется, у каждого из нас существует своя предрасположенность к тому или иному психическому расстройству, - продолжал тем временем кандидат. - Однако личность неисчерпаема. В ней всё: от паранойи до истерии. Вопрос лишь в том, какое именно заболевание будет востребовано эпохой…
      – Эк его! - восхитился редактор. - Так и чеканит, так и чеканит! Слушай, записать бы, а?
      – Пишу уже… - откликнулся верстальщик.
      – Позвольте пояснить эту мысль на примере, - звучало между тем в колонках. - Возьмем читающую публику! В советские времена, как известно, ухитрялись читать между строк. А это, согласитесь, не что иное, как паранойя. Потому что параноик во всем видит тайное значение. Даже в пробелах между словами. При демократии ударились в другую крайность: вообще перестали вникать в суть прочитанного. А это уже депрессия! Потому что при депрессии обессмысливается даже то, что изначально имело смысл… О чем это все говорит? Это говорит о том, что обществу, как и отдельной личности, тоже можно поставить диагноз. Скажем больше: диагноз можно поставить и этносу в целом…
      – Ну-ка, ну-ка… - В компьютерной зашевелились, пододвинулись поближе к монитору.
      Такое впечатление, что выступающий их услышал.
      – Разве не свойственно нам неодолимое, повальное влечение ломать предметы и разрушать окружающую обстановку? - осведомился он все с тем же несокрушимым благостным спокойствием профессионала. - А это, между прочим, называется кластомания и наблюдается при шизофрении! А копролалия? Болезненная страсть к произношению безо всякого повода циничных, бранных слов, тоже, кстати, наблюдающаяся при шизофрении! Разве она нам не свойственна? И как бы господа радикальные патриоты не списывали эти два симптома на широту души, застоявшуюся силушку и последствия татарского ига, ответ наш будет таков… - Доктор Безуглов малость подался вперед и, ласково просияв глазами в объектив, выговорил проникновенно: - Вылечим!
      Произнесено это было с маниакальной нежностью - и по спине Артёма Стратополоха пробежал озноб. Редактор крякнул.
      – Ну, так уж совсем никуда не годится! - сказал он, помрачнев. Обернулся, увидел Артёма, сунул руку для пожатия. - Хорошо, что заглянул. Пойдем-ка выйдем на пару слов…
      Они вышли в коридор.
      – Общество надо лечить! - неотвратимо следовало по пятам. - Нам нужны не тюрьмы! Нам нужны поликлиники! Стационары и психоприемники! Преступник - это больной человек, которого мы, не разобравшись, укладываем не на те шконки…
      – Конечно! - фыркнул редактор, прикрывая дверь. Сильно был уязвлен. - Нормальными-то нас любой примет! А ты нас такими как есть прими… Значит, так, - сказал он, уперев указательный палец в грудь литератора. - Статью твою я поставил на завтра. В штабе, правда, скулили, что резковата, но я настоял… - Далее палец его утратил твердость, а речь - напористость. Редактор замялся. - Слушай… - покряхтывая, начал он. - Ты вот что… Ты прямо скажи… Родину любишь?
      – Какую? - хладнокровно уточнил Стратополох.
      – То есть как - какую? - опешил редактор.
      – В моем понимании Родина - это страна, где ты родился, - терпеливо пояснил Артём. - Я родился в Сусловском государстве. Присягал ему, кстати. Сейчас этого государства уже два месяца как не существует…
      – Ну! - непонимающе поддакнул тот. - Стало быть, теперь твоя Родина - Сызново…
      – Вообще-то я родом из Баклужино.
      – Да какая разница, откуда ты родом? - вспылил редактор. - Где ты был прописан на момент распада Суслова - вот в чем суть! - Тут же спохватился, и в голосе его вновь зазвучали проникновенные нотки: - Я к чему веду-то… Может, хватит тебе с Отчизной блудить? Пора, знаешь, оформить официальные отношения. Так сказать, зарегистрировать законный брак… Я бы тебе рекомендацию дал…
      – Вы сами сперва зарегистрируйтесь, - огрызнулся Артём.
      Каждый раз, стоило ему зайти в «Заединщик», как его принимались сватать и охмурять. Каждый раз Артём хмуро отнекивался. Терпеть не мог, когда на него оказывают давление.
      – Зарегистрируемся! - заверил редактор, устремив на литератора честные партийные глаза. - Сразу же после выборов. Ты думаешь, мы одни такие? Сейчас все организации на положении клубов… Ну так как?
      – Ладно, подумаю… - буркнул тот. То, что происходило сейчас за прикрытой дверью, казалось ему куда интереснее. Во всяком случае, забавнее.
      Повеселевший редактор хлопнул Артёма по плечу, и они вернулись в компьютерную. -…Навязчивое мытье рук в связи с бредовыми идеями загрязнения, - встретил их бодрый голос ненормального в белом халате. - И возникает вопрос: во всех ли случаях имеет смысл лечить нервное расстройство, если оно безвредно или даже полезно для общества? Вспомним, сколько раз то, что считали помешательством, на поверку оказывалось моралью!
      Слушатели веселились от души.
 

***

 
      В том, что произошло месяц спустя, мужская часть населения Сызново традиционно обвиняла женскую. Всё бабы, всё они! Как вынули тогда из почтовых ящиков рекламку - так губенки и раскатали. Нет, вы вслушайтесь только: «Бесплатно (понимаете, бесплатно!) кодируем от алкоголизма, табакокурения, наркозависимости, патологической ревности и (слушайте! слушайте!) склонности к супружеским изменам. Результат гарантируем». Ну и, конечно, клюнули дуры - погнали мужей пинками в эту чертову клинику.
      А ведь предупреждали умные люди: «Не вздумайте ни от чего кодироваться перед выборами!» Но разве ж с бабами сладишь…
      К сожалению, Артёму Стратополоху в этом смысле даже злость сорвать было не на ком, поскольку он сам привел отбившуюся от рук супругу в лечебницу Безуглова. Специалистов, следует признать, доктор подобрал отличных: хватило всего трех сеансов, чтобы Виктория бросила разом пить, курить, ширяться, ревновать Артёма к каждой юбке и путаться со всеми мужиками подряд. Мир и тишина воцарились в доме. И все бы ничего, если бы через неделю на президентских выборах, с хорошим отрывом обойдя бывшего мэра, не победил - кто бы вы думали? Ну конечно же, доктор Безуглов, будь он неладен!
      Дальнейшие шаги Паши Моджахеда были вполне предсказуемы. Считая, подобно древним, что с властью следует расставаться лишь в том случае, когда тебя уже волокут с трона за ноги, он немедленно попытался учинить путч, каковой, ясное дело, провалился, ибо глава силовиков района Викентий Полицеймако по прозвищу Полицай за три недели до упомянутых событий тоже имел неосторожность добровольно закодироваться от табакокурения.
 

***

 
      Характер у Артёма Стратополоха выработался с годами тихий, трудный. С младых ногтей ненавидя все, что кишит, он имел несчастье, по выражению доктора Безуглова, хронически не совпадать по диагнозу с окружающими.
      Вам, конечно, встречались подобные личности. Проще всего их выявить во время психических эпидемий. Когда нарядная толпа, ликуя, прет на празднество в честь независимости головы от тулова или под канонаду динамиков визгом приветствует кумира, глаз нет-нет да задержится на кислой физиономии субъекта, явно приведенного сюда после долгих уговоров, а то и вовсе под угрозой развода. Глядя на то, с какой неохотой он испускает должные звуки и проделывает полагающиеся телодвижения, понимаешь, что отнюдь не чувства в нем теснятся, но мысли, и что случись, допустим, идти в атаку, - он и «ура» будет кричать столь же неубедительно.
      В застолье его наверняка очень трудно подвигнуть на хоровое пение, а раскрыв перед ним душу, рискуешь остаться без ответной исповеди. Не то что с народом - он даже с себе подобными не может слиться в едином порыве, поскольку подобных ему нет. По этой самой причине он практически неуязвим для идеологии, рекламы и религии. Когда вокруг в процессе кристаллизации бреда происходит становление массовой галлюцинации, именуемой светлым будущим или, скажем, возрождением духовности, в сердцах подобных субъектов ничего не копошится, кроме сомнений.
      Вы не поверите, но таких даже Фрейд лечить отказывался.
      Каким же образом Артёма занесло к патриотам?
      История, загадочная лишь на первый взгляд. У этих нравственных чистюль все ведь не по-людски. Пока существовало единое Сусловское государство, Артём Стратополох, понятно, слыл оппозиционером. А стоило Великому Суслову рухнуть, вчерашний критикан немедленно проникся любовью к бывшей Родине и яростно обрушился на виновников ее гибели. Удобная, кстати, позиция для тех, кто пытается жить не как надо, а как хочется. Перебежав в лагерь поверженных, на первых порах неминуемо очутишься в обществе приличных людей, поскольку все проходимцы благополучно переметнулись на сторону победителя.
      Краткое волшебное время, когда крысы уже сбежали, а корабль еще только собирается тонуть…
 

***

 
      Избрание доктора Безуглова Президентом застало Артёма врасплох, хотя на выборах он голосовал именно за него, причем не столько по настоянию жены, сколько из неприязни к Паше Моджахеду, которого начал потом, понятное дело, защищать и оправдывать.
      На улицах и в Интернете творилось тогда черт-те что. Оба телефона «Заединщика» не отвечали, и Стратополох, сам пока не зная, кому теперь сочувствовать, а кого ненавидеть, решился выйти из дому. Погода, помнится, была под стать политической обстановке: ветрено, переменная облачность, то набежит нервный либеральный дождик, то полыхнет в разрыве туч роскошное имперское солнце.
      Удачно лавируя между лужами и толпами, Артём достиг цели. Печати на дверях редакции не обнаружилось, хотя это еще ни о чем не говорило. Зато лицо секретарши в приемной заставило сердчишко екнуть. Достоевский такие лица называл опрокинутыми.
      – Редактор у себя?
      Прошло, наверное, секунды три, прежде чем зрачки сотрудницы подобрались и она сообразила наконец, что перед ней кто-то стоит и о чем-то спрашивает. Судорожно кивнула в сторону двери и оторопела вновь.
      Озадаченно хмыкнув, Артём прошел в кабинет. Та же картина. Редактор, как неживой, полулежал в кресле и незряче смотрел на вошедшего. По правую руку редактора на обширном рабочем столе пылала алыми карандашными царапинами свежая газета (судя по манере верстки, не «Заединщик»), а по левую - траурно чернел «Толковый словарь психиатрических терминов», книга, вскоре ставшая настольной и для самого Стратополоха.
      – Что тут у вас стряслось?
      С тем же трехсекундным запозданием в кресле шевельнулись.
      – А, это ты… Присаживайся…
      – Что случилось?
      Редактор вопросительно оглядел газету, словарь, затем поднял на Артёма исполненные недоумения глаза.
      – Ходили сегодня партию регистрировать… - Голос вполне соответствовал взгляду.
      – И что?
      – Вышел какой-то в белом халате… Сказал, регистрировать теперь не будут…
      – А когда будут?
      – Никогда.
      – Позволь… - Почуяв слабость в ногах, Стратополох оперся на спинку стула для посетителей, потом и вовсе присел. - Ты… хочешь сказать… общественно-политические организации запрещены?!
      – Нет…;
      – А регистрировать…
      – Регистрировать не будут.
      – Погоди! - Артём тряхнул головой. - А допустим, санкцию на митинг…
      – Не дадут…
      – То есть нельзя?
      – Можно.
      – Без санкции?
      – Без санкции…
      – Ничего не понимаю, - искренне сказал Артём. - А если демонстрация? Если проспект перекрыли?
      – Ответишь как за нарушение правил дорожного движения.
      – А в сквере?
      – В сквере - пожалуйста… Если не орать, скамеек не ломать… Опять же, если отдыхающие не против… Слушай, достань там из шкафчика! Сил нет подняться, все не отойду никак…
      Артём принес бутылку и две рюмки. Выпили. Сквозь плотно закрытые окна с улицы не проникало ни звука. Нарочито звонко клацали настенные часы.
      – Хм… - поразмыслив, сказал Артём. - А мне это нравится! Не знаю, чего ты расстраиваешься. Все же, выходит, разрешено… Газету выпускать можно?
      – Можно.
      – Ну?..
      Редактор разлил по второй и странно посмотрел на Артёма.
      – Партии не регистрируются, - в который раз медленно повторил он. - А вот принадлежность к партии…
      Артём ждал завершения фразы. Долго ждал.
      – Слышь! - не выдержал он наконец. - Чего жилы тянешь? Принадлежность к партии. Дальше! Где она регистрируется?