Пролог

Ну и вид у нее! Настоящее чучело.

Нездоровая кожа в каких-то пятнах, :бледные губы, красные глаза и каштановые волосы сосульками. Фотография этой женщины допекла его, достала до самых печенок, она вымотала всю душу к той минуте, когда внезапно раздавшийся телефонный звонок вернул его к реальности.

Но Роберт Джонстоун не собирался делиться своими мыслями или впечатлениями. Он, в конце концов, говорит сейчас не с кем-нибудь, а с отцом этой женщины, который, кроме всего прочего, является его боссом. Джастин Чандлер-Смит Четвертый – а для близких просто Блю – любил свое семейство так же горячо, как и ненавидел террористов. Надо быть последним дураком, чтобы брякнуть – мол, самая младшая из Чандлер-Смитов не унаследовала и капли красоты своих родителей.

Джонстоун дураком не был.

– Давно сделана фотография? – как бы между прочим поинтересовался он.

Он все еще злился на то, что его выдернули из одного проекта и кинули в самый омут другого, не оставив никакого выбора, и более того – даже не предупредив. Поэтому он смотрел на фотографию «на документ», напоминая себе, что не стоит спрашивать Блю про имя ни под каким видом.

– Дней семь назад, – сказал Чандлер-Смит. – Здесь Малышка Лоррейн снята на олимпийское удостоверение личности.

Джонстоун перевел взгляд льдисто-голубых глаз с фотографии на босса. Пожалуй, у дочери были отцовские глаза орехового цвета и такой же упрямый подбородок.

Вот и все, никакого намека на то, что этот красивый, представительный мужчина – отец столь невзрачной женщины. Хотя у Чандлер-Смита не было никакого титула, он обладал гораздо большей властью, чем девяносто девять процентов мужчин, одетых в униформу и марширующих вокруг Пентагона. Да и мозгов ему не занимать.

– Кто еще? – спросил Джонстоун, посылая фотографию через стол.

– Капитан Джон. Тренер, инструктор, подхалим, наседка. – Чандлер-Смит передал ему другую фотографию. – Он надежен.

– Мнение или факт?

– Факт. Я проверил его до седьмого колена, прежде чем разрешил Малышке Лоррейн у него тренироваться.

Едва заметная улыбка пробежала по лицу Джонстоуна.

– Верю.

– Вот ее товарищи по команде. – Чандлер-Смит вынимал ламинированные фотографии на удостоверение личности. Каждое фото он клал на стол и называл имя, потом давал исчерпывающую характеристику спортсмена.

Джонстоун сидел неподвижно, как хищник, замерший перед броском на жертву; он запоминал каждое лицо, каждое имя, каждый факт, который поможет ему отличить олимпийских наездников от олимпийских террористов.

– Это рабочие конюшни, – продолжал Чандлер-Смит, вынимая новые фотографии. – Обрати особое внимание на женщин.

– Почему? Есть информация по какой-то из них?

– Нет. Но если кто-то и сможет добраться до лошади Малышки, то только девушка. Этот племенной жеребец мужчин на дух не выносит.

Джонстоун вздернул черные брови.

– Опасное животное.

– Ее жеребец? Да. Имей в виду: если нет рядом Малышки, ее жеребец Ватерлоо Девлина – это гранатах выдернутой чекой. Так что будь осторожен.

– Как же вы позволяете ей ездить на такой зверюге!

– Слово «позволяете» здесь совершенно неуместно.

Малышка унаследовала мое упрямство.

– Вас, наверное, распирает от гордости, – сухо заметил Джонстоун.

Чандлер-Смит засмеялся.

– Это еще не все. Малышка даст сто очков вперед большинству мужчин, с которыми я работал. Ну и конечно, обаяния ей не занимать, хотя по этой фотографии никак не скажешь.

Джонстоун дипломатично промолчал. Красоту мог увидеть разве что отец, смотревший на младшую дочь в ослеплении любви.

– Ты снова поработаешь в паре с Кентукки, – продолжал Чандлер-Смит. – В твое отсутствие он будет охранять «дом на колесах».

Джонстоун кивнул:

– Он хороший парень.

– Кентукки сказал то же самое про тебя.

– Что насчет Боннера?

– Он все еще тайный агент. – Чандлер-Смит поколебался, потом едва заметно улыбнулся – как все-таки сильно укоренилась привычка держать язык за зубами. Но ведь если бы Чандлер-Смит не доверял этому черноволосому парню, что сидит перед ним, то его песенка была бы спета. – Ходят слухи…

Джонстоун внутренне подобрался, словно лев во время охоты.

– Я весь внимание.

– Человек, которого ты называешь Барракуда, наделал много шума, пожелав расквитаться со мной и отправить в мир иной, – спокойно сказал Чандлер-Смит.

– – Это из-за того, что вы раздолбали его маленький террористический колледж на Востоке, в этом чертовом разбомбленном Ливане?

– На самом-то деле там пострелял ты.

– Стрелков – как собак нерезаных. А вот со стратегами похуже.

Джонстоун был гораздо больше, чем просто стрелок, и об этом прекрасно знал его босс. Но Чандлер-Смит до сих пор не смог убедить Джонстоуна бросить все и заняться бумажной работой. В последние восемь лет парень отказывался от любого предложения насчет продвижения по службе. Когда его спрашивали, почему он так упорствует, он просто говорил: «Какой смысл протирать штаны за столом. Если я когда-нибудь брошу свое дело, то уйду из него насовсем».

Чандлер-Смит знал, что однажды, если, конечно, Джонстоун выживет, он заскучает. С каждым, кто оставался «в поле», такое неизбежно происходило. Но пока этот день не настал, он самый лучший агент, который когда-нибудь работал на Чандлер-Смита.

– Как бы ты меня убил, окажись на месте Барракуды? – неожиданно спросил Чандлер-Смит.

– Зачем искушать судьбу, рассказывая такие сказки?

– Ты должен сказать. Я ведь все еще жив.

Джонстоун невольно улыбнулся. Он знал, что защитить человека от террориста, готового расстаться с собственной жизнью, чтобы забрать чужую, невозможно. К счастью, таких фанатиков очень мало. Да, они хотят убить и потом похваляться, но не убить и умереть.

– Я бы на его месте захватил одну из ваших дочерей, – сказал Джонстоун, – обменял ее на вас, а потом убил вас. А может, и ее тоже.

Чандлер-Смит кивнул;

– Так я и думал.

– Гораздо важнее, так ли думает Барракуда, я – парировал Джонстоун. – Хочет ли он рисковать?

– Ответ на первый вопрос – да. Что касается второго… – Чандлер-Смит пожал плечами. – Держу пари, что он совершенно пропал из виду шесть дней назад.

– Плохо, – заметил Джонстоун.

– И не говори. Лоррейн и старшие девочки сидят взаперти, а Малышка Лоррейн – другое дело. – Его лицо исказила гримаса. – Я не могу вывести ее из игры иначе, как снять с Олимпийских игр. Но я этого не сделаю. Пока нет повода.

– У вас есть актив в организации Барракуды. Раскрутите его.

– Уже раскрутил.

– Крутите сильнее.

– Этим занимается Боннер. Но до тех пор, пока я не получу каких-то весомых доказательств, я не стану отзывать Малышку с Летних игр. Черт, а смогу ли я это сделать? Она уже взрослая.

– В подобном случае она вас послушается. Если узнает о грозящей ей опасности, то наверняка сдастся.

Чандлер-Смит надтреснуто рассмеялся.

– Она – наездник от Бога, а не вышколенный любитель. Ее езда гораздо опаснее, чем родео.

– Тогда нечего ее сторожить.

– Ну уж нет.

– Барракуда мечтает заловить вас уже не первый год. А не добрался он до вас только потому, что не хочет умирать, и еще потому, что ваши действия никогда невозможно предсказать. Если вы поедете туда ради выступления Малышки, имейте в виду: он не пойдет на похищение.

Зачем? Вы подставите себя прямо под его пулю.

– Ты будешь там.

– Из меня паршивый щит, – сказал Джонстоун будничным тоном. – Вы выше меня ростом.

– Не волнуйся. Я не собираюсь подражать Шарлю де Голлю и окружать себя людьми выше, чем я. Но у тебя острый глаз, ты сразу видишь, где затаилась засада, я ни с кем не могу тебя сравнить. Я хочу, чтобы ты поехал в Калифорнию, разведал олимпийские дистанции в Санта-Аните и Сан-Диего и выбрал самое безопасное место, откуда я мог бы наблюдать за выступлением дочери.

– Мотель, комната с большим телевизором. Лучше в Лондоне.

– Нет. В другой раз. Даже если ад разверзнется или на землю обрушится потоп, я все равно намерен поехать на Олимпийские игры ради Малышки.

– И даже поставить на карту жизнь?

– Ради этого стоит рискнуть, – просто сказал Чандлер-Смит. – Я слишком мало занимался детьми. Я, отец, слишком часто не оправдывал их ожидания. В первую очередь это относится к Малышке. Она росла, а я не замечал, потому что по уши был в проблемах безопасности. Я задолжал ей Олимпийские игры. Я задолжал их самому себе.

И я поеду на них.

Джонстоун знал, что его босс прекрасно умеет аргументировать. Он посмотрел на часы, прикинул разницу во времени на восточном и западном побережье, потом встал.

– Я закажу билет на самолет.

– Не беспокойся. – Чандлер-Смит вытащил толстый коричневый конверт и бросил на стол.;; – Билеты; новое удостоверение личности – все, что тебе надо, здесь.

– Кто я на этот раз?

– Я не заглядывал. Какая разница?

– Никакой. Когда Кентукки появится в Калифорнии?

– Он уже там.

Быстро поклонившись, Джонстоун собрался уходить.

– Роберт! – окликнул его Чандлер-Смит.

Джонстоун обернулся и был тронут теплой улыбкой босса, столь редкой для него.

– Надеюсь, ты побреешься? – спросил Чандлер-Смит. – Даже без коричневых контактных линз ты все еще похож на ливанского террориста. Если Малышка увидит тебя таким, она убежит сломя голову куда подальше.

– Не она первая.

Глава 1

Ранчо раскинулось на желтовато-бурых пологих холмах Санта-Фе, которые, казалось, откатились от широкого песчаного берега Тихого океана. Вершины многих из них были увенчаны роскошными строениями, залитыми золотом предзакатного солнца. Прохладный ветерок, пронизанный запахом морской соли, смешивался с ароматами дикой травы.

Русло реки, которое редко заполнялось водой, извивалась среди сухих холмов и ущелий, огибало высокие эвкалипты и гранитные выступы. Клочок земли, принадлежащий сельскому клубу «Фэрбенкс;» – изумрудное поле для гольфа, – потрясающе контрастировал с бурыми склонами.

Искусственное препятствие из бревен, камней и воды перекрывало русло и взбиралось на холмы.

Именно это препятствие, а не покой и не красота земли привлекло внимание Рейн Чандлер-Смит.

Вчера она промаршировала по лос-анджелесскому стадиону вместе с одетыми в разноцветную форму атлетами со всего мира, прибывшими на Летние Олимпийские игры.

Вчера она была одной из тысяч под трепещущими флагами стран-участниц во время красочной церемонии в голливудском духе. Вчера она пребывала в полном восторге, потрясенная и возбужденная тем, что является участницей традиции, столь же старой, как западная цивилизация.

Сегодня Рейн была одна.

Сегодня она измеряла препятствия, созданные с единственной целью – проверить навык, выносливость и доверие между наездником и его лошадью. Конное троеборье для наездников было тем же, что и пятиборье для обычных атлетов, – жестким испытанием.

Она смотрела на опасную дистанцию, думая только о ней, но, сама того не замечая, дышала полной грудью, наслаждаясь незнакомыми ароматами земли, раскинувшейся вокруг нее. Рейн, росшую в Виргинии и в Европе, засушливое лето южной Калифорнии приводило в недоумение.

Казалось, эти запахи были всегда, как холмы, море и солнечный свет.

Она снова огляделась, потом потянулась и поправила рюкзак на спине. Вода в бутылке забулькала. Она пошла дальше, длиннофокусная камера и бинокль легонько стукались друг о друга, болтаясь под грудью. Сделав еще несколько шагов, девушка вздрогнула и решила, что пора вытряхнуть гальку из туристских ботинок.

Она встала на одну ногу, сняла ботинок с другой и застыла очень грациозно, словно бежевый фламинго. Но ей и в голову не пришло бы подумать, а уж тем более сказать, что она грациозная.

Когда Рейн исполнилось одиннадцать лет и она только начала осознавать, что родилась женщиной, в ней было пять футов и семь дюймов роста. Она приходила в отчаяние оттого, что не чувствовала себя на земле так же непринужденно, как на спине лошади. Как ей хотелось походить на старших сестер, настоящих красавиц, но сколько бы она ни смотрелась в зеркало и что бы ни делала, она видела одно и то же. Дурнушку Рейн. Поэтому она перестала вертеться у зеркала и со всем пылом предалась делу, которое ей и впрямь хорошо удавалось.

Рейн занялась скачками.

В двадцать семь лет Рейн была гибкой девушкой с красивой фигурой. Она стала сильным, умелым наездником, регулярно принимала участие и побеждала в чемпионатах мира. Но она все еще считала себя неуклюжей дурнушкой. Рыжеватые волосы, коричневатые глаза и слегка загорелое тело – чем же тут гордиться?

Вообще-то Рейн очень редко думала о своей внешности. В юности она потратила слишком много сил, пытаясь стать такой же красивой, как ее сестры, и такой же умной, как ее родные братья. Но ничего не получилось.

Застенчивая рыжеватая клуша просто не могла соперничать с парой золотистых лебедей, какими были ее сестры. Одна из них – совладелица огромной юридической фирмы и жена сенатора. Другая сестра – знаменитость на Бродвее. Два старших брата тоже преуспели: один дипломат, а другой нейрохирург.

Когда Рейн было пять, она просила, умоляла, настаивала, пока родители не разрешили ей брать уроки верховой езды. После этого вся семья с облегчением вздохнула. Верховая езда явилась элегантным решением проблемы: что делать с Малышкой Лоррейн. Или Рейн, как просила называть себя девочка, едва поняв, что данное ей имя оказалось «подержанным».

Лошади позволили ей стать первой.

Возникала какая-то неуловимая связь между Рейн и этими большими животными. Лошади были ее работой и ее любовью. Сидя верхом, девочка забывала о том, что она неуклюжая. Она поддавалась ритму лошади, сливалась с ней в единое целое во время прыжков. Небывалое волнение охватывало Рейн, когда она брала барьеры и препятствия, паря на спине огромного гнедого жеребца.

Только в эти мгновения она чувствовала себя совершенно свободной, живой и была по-настоящему самой собой.

– Довольно грезить бог знает о чем, – – сказала она себе, завязывая шнурки, – иначе вместо полета и парения я буду лежать в настоящей грязи. Эта дистанция для кросса посерьезнее, чем любая другая, уже известная Деву.

Снова подняв бинокль, Рейн принялась изучать высохшее русло реки, извивавшейся у подножия холма. Через несколько минут она вынула блокнот и, сев на землю, стала делать наброски – линия реки, холмы.

Она нагнулась и выдернула пучок травы. Корни ее были совершенно сухие, невероятно жесткие, за них уцепились комочки глины и мелкие камешки. Рейн отряхнула камешки, положила в левую руку, поиграла с ними, словно пытаясь прочувствовать структуру почвы, а не только увидеть ее и ощутить запах.

Сухая, очень сухая земля. Нахмурившись, она сделала пометки на эскизе. Поверхность почвы изменилась бы неузнаваемо, если бы пошел дождь. Здесь глина, а это значит, что, намокнув, она станет смертельно опасной. Но прогноз погоды не обещал никаких ливней и бурь на время Олимпийских игр. Осмотрев землю, Рейн не сомневалась, что она останется такой же и в дни соревнований. Сухой, Еще раз медленно окинув взглядом русло реки, девушка положила блокнот обратно в рюкзак. Рассеянно играя галькой, которую все еще держала в руке, она поднялась на гребень холма, размышляя об Олимпийских играх. «Интересно, – думала она, – какими будут эти холмы, когда венчающие их строения заполнят тысячи людей?»

Время от времени она бросала камешки, наконец в руке не осталось ни одного. Ладонь была сухой от горячих, измученных жаждой камней. Она вытерла руку о штанину, очень надеясь, что в дни, отведенные для троеборья, не будет слишком жарко. Лошадь больше устает от жары, чем от наездника. Еще бы – , ведь лошадь одета в настоящую шубу.

– Ну по крайней мере не сыро, – пробормотала Рейн. – Сырая земля – просто убийство. А сейчас… сейчас все нормально. Да, почва мне нравится.

Она произнесла это и удивилась. Высохшая калифорнийская земля должна быть ей совершенно чужой, но здесь, на ней, она почему-то чувствовала себя так, будто вернулась в свой дом, который забыла, а может, которого никогда и не знала.

Улыбаясь, Рейн отряхнула пальцы, подняла камеру и начала работать. Осторожно приспособив самый длинный телефотообъектив, она сделала серию снимков. Потом из этих слайдов получится прекрасная панорама участка земли, отданного Летним играм.

Настроение Рейн нельзя было назвать радостным, и она, нахмурившись, опустила камеру. Фотографии, конечно, лучше, чем ничего, но не то. Ей нужно пройти всю дистанцию самой. А это возбранялось. В соответствии с регламентом соревнований участники знакомятся с дистанцией все вместе, за день до выезда.

Через десять дней. Всего десять дней до события, которое должно стать и кульминацией, и окончанием очередного этапа жизни.

Рейн не знала, что станет делать после Олимпиады.

Но не сомневалась в одном: она готова сойти со сверкающей карусели большого спорта и заняться чем-то совершенно иным. В последние три года ее все чаще посещала мысль о воспитании и обучении спортивных лошадей. Ватерлоо Девлина – это жеребец, который принесет ей счастливый билет в будущее. Олимпийская медаль позволила бы осуществить мечту.

По траве прошелся ветер, прошелестел, словно дождь, которого не было несколько месяцев. Она закрыла глаза, пытаясь вобрать в себя суть странной, незнакомой и прекрасной земли. Никогда в жизни она не ездила по такой сухой почве. Удастся ли ей инстинктивно чувствовать ландшафт, как на восточном побережье, в Англии или во Франции?

Но помощи ждать неоткуда. Только пробег на выносливость накануне соревнований позволит узнать, как пройдет она эту дистанцию.

Ее губы тронула ироническая улыбка. Почему-то сложилось так, что годами она наблюдала за миром словно со стороны. В общем-то ей нравился такой способ бытия.

Конечно, до нее доносился нежный смех влюбленных, она видела, как они нежно прикасаются другу к другу, точно к величайшей драгоценности, улыбаются…

Рейн резко подняла бинокль. Она не питала иллюзий найти себе мужа. Многие мужчины бросали ей злобные обвинения, да и она сама не обольщалась насчет своих партнеров. После нескольких неудачных попыток Рейн наконец уступила одиночеству и почти поставила на себе крест как на женщине.

«Забудь, – сказала она себе спокойно. – Единственное, в чем ты преуспела, – это езда на лошади».

Долгим пристальным взглядом Рейн обследовала поверхность земли под гребнем холма. Она отчетливо увидела густой медовый отблеск солнечного света на траве, танец голубовато-черных теней под ветром. Ее внимание привлекла эвкалиптовая роща. Деревья казались ей похожими на лошадей, такие же огромные, но грациозные, могучие, но изящные.

«Интересно, – подумала она, – наверное, сухие листья и опавшая кора у подножия деревьев скользкие, если земля под ними влажная». Отсюда она не могла ответить на свой вопрос, но и не могла подобраться ближе, не нарушив олимпийских правил.

Проклятие!

Рейн посмотрела через очки на серо-зеленые листья, мерцающие в свете угасающего дня. Так близко и все еще так далеко…

Это моя жизнь.

Она сняла очки и отвернулась.

В глубине эвкалиптовой рощи, скрывшись в густой тени и замерев, Корд Эллиот наблюдал за женщиной, которая оглядывала рощу.

Ее взгляд скользил над ним.

Даже когда она исчезла за гребнем холма, он не пошевелился. Он затаился в ароматной тени и стал считать до шестидесяти.

Когда никто больше не появился на вершине холма, он легко и быстро поднялся. Даже встав во весь рост, он все еще скрывался за деревьями. Он слушал так сосредоточенно, словно его жизнь зависела от остроты чувств. Но до него доносились только тягучий шелест травы, легкий ветерок и шорох листьев.

Корд выскользнул из рощи словно тень. Его песочного цвета куртка и джинсы слились с желтовато-коричневой травой. Даже бинокль его был серовато-коричневым. Он взбирался на холм по неглубокому ущелью, чтобы подойти к своей цели с тыла.

Пытаясь оставаться незаметным. Корд стремительно поднимался на гребень холма. Он старался не высовываться из травы и пригибался пониже, чтобы порыв ветра не обнажил голову, потому что черные волосы на золотом склоне хорошо заметны.

Взгляд бледно-голубых глаз прошелся по склону холма, отыскивая женщину, проявившую чрезмерное любопытство к участку олимпийской дистанции. Никого. Еще секунду он смотрел пристальнее, но тоже ничего не обнаружил.

«Ладно, милочка. И куда же ты подалась? – мрачно думал он. – За те валуны, что ли? Нет, не хватило бы времени. Не иначе как в соседнюю рощу?»

Он сощурился и увидел, что девушка стоит на коленях в траве.

«Почему же ты встала на колени? И что ты там делаешь?»

Корд проверил, где находится солнце. Нет, оно сейчас не помощник, а враг. Стоит ему поднять бинокль, и солнечный свет выдаст его, отразившись от окуляров. Пока придется довольствоваться собственным зрением – правда, прекрасным.

Ямки. Она рыла ямки.

«Зачем? Какого черта она роет? И почему там?»

Корд, как опытный тактик, хорошо знал, что лучше всего закладывать бомбу на том участке дистанции, где лошади уже утомлены и где сердце готово выскочить из груди, но остановить их уже невозможно. Да и у самих наездников силы на исходе.

«Чего же ты хочешь? Собираешься убить более сильного соперника? Или тебе доставит удовольствие показать зрителям адскую мясорубку смерти?»

Ответ напрашивался сам собой.

И этот ответ не успокоил Корда.

Затаившись под гребнем холма, лежа на земле, он наблюдал. И ждал. Но как только женщина обернется, он спустится к ней и задаст кое-какие вопросы.

Ей придется ответить на каждый из них.

Рейн неторопливо встала. Она растерла между пальцами сухие листья эвкалипта и позволила порыву ветра унести с собой ароматное крошево. Затем рассеянно отряхнула слаксы цвета хаки и заправленную в них блузку.

Острый аромат эвкалипта, казалось, въелся в ноздри, смешавшись с запахом нагретой солнцем травы.

«Неплохо, – сказала она себе, глядя на пыльную землю, – почва не превратится в грязное месиво под деревьями, не важно, сколько лошадей промчится галопом между ними. Земля совершенно сухая, как камень». Она с уважением окинула взглядом высокую крону ближайшего эвкалипта.

– Вы ведь долго можете оставаться без воды, не так ли? – спросила она чересчур торжественным тоном. – Пожалуй, у вас могли бы поучиться верблюды. Но не я.

Не отрывая глаз от дерева, Рейн потянулась к рюкзаку за бутылкой с водой.

В эту минуту что-то ударило ее по спине и сбило с ног.

Ошеломленная, застигнутая врасплох, девушка подчинилась рефлексу наездника и, упав, откатилась, не сопротивляясь. Но несмотря на этот прием, у нее перехватило дыхание.

Она лежала лицом вниз, уткнувшись в листья и пыль, придавленная тяжестью. Ее бинокль, камера и рюкзак отлетели далеко.

Рейн попробовала встать, но ее усилия были тщетны.

– Не двигайся. – Мужской голос звучал холодно и ровно.

Она инстинктивно повиновалась.

Сильные руки бесцеремонно шарили по ее телу. Еще ни один мужчина не позволял себе ничего подобного. Рейн напрягалась, но почти сразу поняла, что эти мужские прикосновения не имеют ничего общего с плотским желанием, страстью: она не интересовала его как женщина.

Когда незнакомец перевернул Рейн и снова придавил своей тяжестью, все ее существо возмутилось и восстало.

Девушка чувствовала стальные мускулы, ноги, прижавшие ее к земле, ощущала железную хватку на горле.

Лежа на спине и борясь с паникой, Рейн смотрела в лицо напавшего на нее человека. Свободной рукой он стремительно пробежался по плечам девушки, проверил под мышками, прошелся по грудям и животу, между бедрами.

Она хрипло протестующе застонала.

Холодные голубые глаза впились в лицо Рейн, а рука, продвигаясь вниз по телу, уже добралась до лодыжки и сдернула с нее ботинок. То же самое этот тип проделал и с другой ногой. Он подальше отбросил туристские ботинки, чтобы девушка не могла до них дотянуться. Они попали на рюкзак, бинокль и камеру, которые он тоже оттолкнул подальше.

– Имя?

– Рейн, – немного погодя сказала она.

– Фамилия?

– Смит. – Она поймала ртом воздух, стараясь избавиться от саднящей сухости во рту.

– Что ты здесь делаешь?

Девушка закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.

Рейн знала, как управлять адреналиновой атакой. Самое первое, чему должен научиться любой участник соревнований, – справляться со стрессом.

А второе – быстро соображать в экстремальной ситуации. Голова работала четко, и Рейн поняла: если бы мужчина собирался совершить с ней что-то ужасное, он не утруждал бы себя вопросами.

На смену опасению пришла ярость. Возмутившись, она широко открыла глаза.

– Кто ты такой, черт побери?

Мужчина слегка подвинул сильную руку и сдавил ей горло. Почти секунду Рейн не могла дышать. Бледные глаза следили за лицом девушки, желая понять, ясен ли ей намек.

Куда уж яснее. Ей надо ответить на его вопрос.

– Я осматриваю местность, – процедила она сквозь зубы.

– Зачем?

– Я наездница, участница Олимпийских игр.

В глазах мужчины что-то промелькнуло.

– Докажи.

Голос незнакомца все еще звучал бесстрастно, но поза его едва заметно изменилась, стала.., менее хищной.

– Я оставила Дева в Санта-Аните, – коротко бросила Рейн.

– Дева? – Впервые в тоне мужчины послышались человеческие нотки.

– Ватерлоо Девлина. Лошадь.

– Опиши ее.

– Жеребец высотой семнадцать с половиной хэндов <Один хэнд – примерно 4 дюйма, или 10 см. – Здесь к далее примеч. пер.>, гнедой, без единого белого пятнышка, на три четверти чистокровный…

– Хорошо, хватит, Рейн Смит, – прервал ее мужчина, делая ударение на фамилии.

Он смотрел на Рейн в упор, уже не так сильно придавливая ее, и теперь она отчетливо почувствовала в нем мужчину. Он убрал руку и с ее горла.

Но относился к ней все еще настороженно. А в светлых глазах по-прежнему сквозила напряженность.

– Ты можешь называть меня Корд Эллиот, – сказал он, криво усмехаясь.

Ему хотелось добавить, что она безобразно получилась на фотографии для олимпийского удостоверения личности. Фотографа стоило бы просто убить. Или повесить.

Фотография не передает ее ума, уязвимого взгляда потрясающих карих глаз, а также соблазнительных губ и волевого подбородка.

Словом, это дочь Чандлер-Смита, никакого сомнения.

В мире Корда ошибка на одну сотую процента означает смерть.

– Если не по душе имя Корд, я с удовольствием выслушаю любые предложения, – добавил он шутливым тоном.

Рейн уставилась на него, совершенно очарованная внезапно потеплевшим взглядом голубых глаз. Как будто в самой глубине их растаял лед. Вдохнув наконец полной грудью, она ощутила запах нагретой солнцем травы и тепло, исходящее от сильного мужчины.

Ее ошеломила близость Корда.

– Тебе бы не понравились мои предложения, – с трудом проговорила она. – Ты услышишь много разных имен, если окажешься возле конюшен. Особенно во время соревнований.

– Наездница? Гм… – низким голосом произнес Корд, глядя на гибкое тело девушки. Он был почти уверен, что знает, кто она такая, но разница между «почти» и «уверен» отправили на тот свет немало парней.

– Да, – сказала Рейн холодно. – Моя специализация – конное троеборье.

– Вот почему ты умеешь расслабляться и контролировать себя. Даже не зная, как безоружной противостоять нападению. Ты – продукт слишком цивилизованного обучения, у тебя нет опыта, который дается в кубинском или ливанском лагере боевиков.

– Лагере боевиков? – изумленно спросила она. Опьянение, возникшее от успокоенности, пропало, словно его никогда и не было. Неожиданно Рейн испугалась, что оказалась в руках сумасшедшего.

– Не прикидывайся, будто никогда о таком не слышала. Он существует.

– Ты о чем?

– О терроризме.

Корд отвечал почти машинально. Его внимание привлекли волнующие выпуклости грудей Рейн. Она резко вздохнула, и ему понравилось то, что он увидел.

– Терроризм? Это смешно! Я похожа на террористку? – сердито осведомилась она.

– Клыков у тебя, конечно, нет. – Он улыбнулся собственной мрачной шутке. – Милочка, последний террорист, с которым я имел дело, был одет в желтое шелковое бальное платье и источал ненависть и запах кордита. – Заметив замешательство Рейн, Корд услужливо добавил:

– Кордит – это взрывчатый порошок.

– Бальное платье? – повторила Рейн потрясение. – Террористкой была женщина?

– У мужчин вообще-то нет специального органа насилия.

– Но…

Корд продолжал говорить, будто она его не прерывала:

– От тебя не пахнет, как от террористки. – Он оглядел ее, и взгляд этот был более чувственным, чем его прикосновение, когда он обыскивал ее с ног до головы, пытаясь найти оружие. Он наклонился к шее Рейн и медленно вдохнул. – От тебя пахнет солнечным светом, высохшей травой и эвкалиптом, – проговорил он гортанным голосом.

А еще она источала будоражащий запах женщины, но вряд ли стоит говорить ей об этом прямо сейчас.

От Рейн не укрылось, как сладострастно раздувались его ноздри, когда он вдыхал ее запах. Она задержала дыхание, как любитель-наездник, приблизившийся к высокому барьеру. Она чувствовала себя беззащитной, рассерженной и до крайности растревоженной.

Поэтому опрометчиво бросила вызов Корду – уж лучше разозлить его, чем пасть жертвой его чувственности.

– Даже если среди террористов есть женщины, какой от меня здесь может быть вред? От меня одной?

– Ты можешь заложить взрывное устройство.

– Это смешно.

– Что ты разбрасывала вокруг?

Вопрос прозвучал так, словно ее ответ Корда совершенно не заботил. Но его глаза стали ледяными и безжалостными. Разницу между «почти уверен» и «абсолютно уверен» он никогда не сбрасывал со счетов. Поскольку цена ошибки – смерть.

Рейн ощущала тяжесть тела Корда. Он был похож на Дева, готового к прыжку вслепую, стоило лишь получить сигнал наездника.

– Камешки, – быстро сказала она. – Я кидала гальку. Это привычка. Я обычно подбираю их и кидаю, когда о чем-то думаю. – Потом горячо добавила:

– Бессмысленно заниматься мной! У меня в рюкзаке бомба не поместится!

Даже при том, что Чандлер-Смит обладал фантастическим умением оградить семейство от своей работы, Корд и подумать не мог, что его дочь окажется столь наивной.

– Проводам и взрывателю не надо много места, – проговорил он нетерпеливо. – Никому не нужен даже фосфор. В твой рюкзак войдет шашка, а то и добротный старомодный динамит, от которых ночью может прогреметь взрыв. – Его голос стал отрывистым и настойчивым:

– Зачем ты здесь копала?

– Посмотреть, какая почва.

Корд молчал, давая тем самым понять, что ждет дальнейших объяснений. Такое молчание обычно хорошо срабатывало на допросах. Он пользовался этим отличным приемом достаточно часто и не сомневался в его эффективности. Если Рейн столь же невинна, какой кажется, она поторопится объяснить, для чего ей это понадобилось.

– Я хотела узнать, насколько твердая земля на глубине, – пояснила девушка, – сухая она или влажная и будет ли надежно держать Дева на скоростном спуске, когда его копыта станут глубоко уходить в землю. Вот зачем.

– И ты не собиралась заложить немного взрывчатки?

– С какой стати…

– Чтобы лошади, спустившись с холма, увидели ад на земле, – холодно прервал он Рейн.

Рейн ошарашенно уставилась на него.

– Уродовать лошадей? Да на это никто не пойдет!

Корд долго изучающе глядел на нее. Если ужас в глазах и невинное выражение лица – фальшь, он мертвец.

Если нет, то Блю стоило бы устроить хорошую взбучку за то, что он до такой степени отгородил свою младшую дочь от мерзостей жизни.

Когда Корд наконец заговорил, его голос звучал очень цинично и устало.

– Если ты веришь в это, малышка, то тебе нельзя выходить одной на улицу, как стемнеет. Помнишь Олимпийские игры в Мюнхене? А что скажешь насчет того, как ИРА <Ирландская республиканская армия.> бомбила охрану Королевского дворца? Окровавленные куски человеческого мяса валялись повсюду!

– Прекрати! – прошептала Рейн сдавленным от испуга голосом.

– Я пытаюсь.

– Приставая к незнакомым женщинам?

– Не важно к кому, – заявил он.

Рейн посмотрела в холодные внимательные глаза и поняла, как ей повезло, что Корд умеет так хорошо владеть собой. По крайней мере она надеялась на это. Казалось бы, недоразумение разрешилось, но она до сих пор, словно бабочка, пришпилена к твердой земле.

А мужчина с холодными глазами не торопился отпустить ее.

Глава 2

Корд окинул Рейн долгим испытующим взглядом. Всеми фибрами души он чувствовал: девушка говорит правду. Но опыт не позволял довериться и сейчас на все сто процентов. Даже малейшей ошибки вполне достаточно, чтобы отправиться к праотцам.

Он пошевелился, чтобы не так сильно давить ей на ноги, но все же не отпускал Рейн. Попробуй она дернуться, он сразу почувствует.

Рейн не пыталась воспользоваться преимуществом свалившейся на нее свободы. Она ждала, наблюдая за худощавым лицом Корда. Под внешним безразличием Рейн чувствовала безжалостность натуры и острый ум. Этот тип мужчин был ей не знаком.

Она заметила едва уловимое движение его густых черных бровей и поймала мгновение, когда выражение лица смягчилось. Пожалуй, его можно больше не опасаться.

Но если бы Корд Эллиот оказался другого склада, она была бы здорово покалечена и наверняка попала бы в сводку шестичасовых новостей.

Рейн задрожала – запоздалая реакция на удар, сбивший с ног, и на собственную беспомощность перед натиском сильного незнакомца. У нее внезапно вырвался всхлип.

Она задрожала еще сильнее, злясь на себя за неумение владеть собой, но ничего не могла поделать.

Ощутив дрожь Рейн, Корд понял, что потрясение, испытанное ею, постепенно проходит. От мерцающих слез в коричневатых глазах заиграли зеленые и золотые искорки.

Губы девушки дрожали, несмотря на то что она их крепко сжала. От осознания пережитого страха по телу побежали мурашки.

Корду неожиданно стало стыдно. Но чего, собственно, ему стыдиться? Он выполнял свою работу, причем в самой безопасной и наиболее эффективной манере, известной ему.

У девицы в рюкзаке вполне могло быть оружие, и она достала бы его, если бы он не сбил ее с ног.

Да, Корд Эллиот действовал в привычных рамках, но почему-то чувствовал себя так, словно совершил насилие над Рейн.

Так оно и было.

В один миг он показал ей со всей ужасающей откровенностью, насколько она беззащитна и как неожиданна и опасна жизнь. Об этой жестокости он сейчас и сожалел, но как он мог обойтись без нее?

«Прости, Блю, – подумал Корд. – Ты был прав, ее надо защищать. Мир слишком суров».

Когда Рейн снова всхлипнула, он прижал ее к себе.

Его руки вмиг стали нежными. Длинные тонкие пальцы погладили ее по голове. Он говорил с ней ласковым, успокаивающим голосом, сжимая в надежном кольце своих рук.

– Все нормально, – бормотал Корд, гладя ее спутанные волосы. Потом привлек ее к своей груди, нежно обнимая. – Я не причиню тебе зла. Прости, что испугал тебя. Со мной ты в полной безопасности, Рейн.

Она вцепилась пальцами в его рубашку на груди, словно черпая силы. Слова Корда текли, успокаивали боль, точно окутывали темным бархатом, скрывая под ним все опасения и страхи.

Вера в то, что Корд может защитить ее, принесла Рейн огромное облегчение. В последний раз вздрогнув и прерывисто вздохнув, она подняла глаза на Корда. На пыльных щеках блестели дорожки от слез. Она почувствовала его тяжелое дыхание, заметила, как темные зрачки внезапно расширились при виде сияющих слез на бледной коже. Он наклонился и нежно поцеловал слезы, висевшие на ресницах.

– Мне так жаль, – хрипло произнес Корд. – Черт побери, мне бы не хотелось тебя пугать. Рейн.., такое красивое имя, красивые глаза, неукротимый дух…

Его губы легко коснулись ее ресниц, и она подумала, что ей это просто померещилось. А когда он осторожно прижал Рейн к себе, по ее телу разлилось приятное тепло. Она затаила дыхание, но совсем не от страха. И вновь задрожала. На сей раз оттого, что пламя пробежало по жилам.

Корд поднял голову и посмотрел на Рейн бледно-голубым настороженным взглядом.

– С тобой все в порядке?

Она кивнула, не доверяя своему голосу. Потом нерешительно прошептала: , – Прости.

Он отвел с ее лица пряди роскошных каштановых волос.

– За что?

– За то, что я такая… Настоящий ребенок.

– Все мы дети, когда нас застанут врасплох.

– Но не ты.

От неожиданности глаза Корда потемнели и расширились. Она говорила о нем так уверенно, как если бы прочла его досье. Но он знал, что такого не может быть.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя давно никто не застает врасплох.

;.. – – Ты это сделала, прямо сейчас. – Он не сводил с нее глаз. – Ты необычная женщина, Рейн Смит. И очень красивая.

Она привычно, не задумываясь покачала головой. Каштановые волосы упали на лицо, щекоча полную нижнюю губу. Нетерпеливым движением она заправила волосы за уши. Она никогда не считала себя привлекательной, и уж менее всего – красивой. Если какой-то мужчина делал ей комплимент, она воспринимала его как бессмысленную лесть.

Хуже того, это раздражало ее. Неужели мужчины думают, что она не смотрится в зеркало?

Почувствовав напряженность девушки, Корд медленно освободил ее, жалея, что не может притиснуть посильнее. Но он не хотел торопить события, опасаясь восстановить Рейн против себя.

Он чувствовал себя так, будто схватил за крылышки редкую бабочку, которую ему никогда раньше не доводилось видеть. А потому не хотел прибегать к насилию.

Рейн осторожно села, словно не веря, что ее больше никто не удерживает. Однако что-то сильно тревожило ее.

Корд не мешал ей сесть. Но когда Рейн потянулась к рюкзаку, он мгновенно схватил ее за запястье.

Она едва не задохнулась и наклонилась к нему.

Он посмотрел на рюкзак у нее под рукой. В тот момент, когда она уже дотянулась до цели, его осенило: он не обыскал этот бесформенный мешок. Там могло храниться оружие.

– Ты все еще не доверяешь мне, да? – спросила Рейн удивленно и разочарованно.

Несколько секунд Корд пожирал ее взглядом. Потом медленно отпустил запястье.

– Я почти уверен: ты та, за кого себя выдаешь. Но незначительная ошибка может обернуться смертельным риском.

Рейн отдернула руку от рюкзака, словно обожглась.

– Я только хотела достать расческу.

– Тогда возьми.

– Нет. Сам возьми. И поскорее. Мы оба почувствуем себя в большей безопасности, если ты станешь абсолютно уверенным.

– Ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, кроме смерти.

Корд начал с ботинок, заглянул внутрь, согнул подошву и потом отдал их Рейн. Наконец он поднял рюкзак к себе на колени и открыл.

Пока Рейн обувалась, он рылся в ее синем рюкзаке, пытаясь отыскать расческу. Ничего подозрительного он не обнаружил. Ее поклажа была столь же бесхитростной, как и она сама. Или какой она ему показалась.

Это проклятое «почти»!

Тонкие пальцы Корда наткнулись на блокнот, и он открыл его. В соответствии с инструкцией ему полагалось не только открыть, но и посмотреть, что в нем написано, однако Корд колебался. Ему не хотелось вторгаться в тайны девушки еще глубже.

Собственная реакция удивила его, если не сказать ошеломила. В прошлом он никогда не отличался щепетильностью и по долгу службы мог заглянуть даже в потаенные уголки чужого тела. Он делал то, что необходимо по работе.

Когда Корд повернулся к Рейн, в его правой руке она увидела свою расческу. А в левой – маленький блокнот.

Протягивая девушке расческу, Корд заметил, как замечал все детали, даже самые мелкие и незначительные, что расческа старенькая, но у нее на месте все зубья и она чистая, к ней лишь прицепилось несколько ниточек от рюкзака.

– Ты позволишь? – спросил он, вытаскивая блокнот.

– Конечно.

– Никакого «конечно» быть не может, но спасибо за разрешение, данное мне, ищейке.

– Как я уже сказала, – парировала Рейн, – так нам обоим будет спокойнее.

Она взяла расческу и принялась старательно водить по волосам правой рукой, на которую упала, не обращая внимания на боль выше локтя. Ей уже приходилось участвовать в скачках со сломанными ребрами, легким сотрясением мозга и с трещиной в ступне. Ушибы для нее – чепуха.

Действуя быстро и точно. Корд обыскал рюкзак. Потом взглянул на эскиз в блокноте и сразу отметил наблюдательность Рейн. От него не укрылось и другое: рисует она из рук вон плохо, но очень правильно оценила ситуацию, в которой окажутся человек и животное во время соревнований.

Корд закрыл блокнот и задумчиво посмотрел на Рейн.

Волосы у нее были волнистыми от природы и очень густыми. Непокорные кудри трудно заставить лежать послушно. В солнечном свете волосы вспыхнули словно факел, стали теплыми и живыми.

Рейн даже не подозревала, насколько Корд очарован красотой ее волос. Она просто причесывала их, вздрагивая, когда расческа натыкалась на спутанную прядь. Гримаса пробегала по лицу скорее от нетерпения, чем от боли.

Блестящая масса волос потрескивала в сухом воздухе.

– Черт побери, – бормотала она, снова и снова взмахивая расческой.

И когда ее раздражение достигло предела, она наконец исхитрилась одной рукой обхватить свою гриву. Но куда подевался зажим для волос? Наверное, эта штуковина отскочила, когда она шлепнулась на землю. Рейн огляделась, нет ли заколки где-нибудь поблизости.

Может быть, она у Корда?

Повернувшись к нему, Рейн поймала его взгляд. Он смущенно улыбнулся. Никогда ни один мужчина не глядел на нее вот так. Догадавшись, что Корду нравится смотреть, как она расчесывает волосы, Рейн зарделась.

В общем-то она не смутилась. Просто и улыбка Корда, и ее румянец были для нее внове.

– Ну? – Рейн выгнула левую бровь. – Ты обнаружил у меня в рюкзаке секреты третьей мировой войны?

– Бутылка воды, карандаши, хлысты, блокнот для набросков, кассетный магнитофон, пленка, яблоко, плитка шоколада, эластичный бинт и заколка.

– Заколка? Покажи мне.

Корд порылся в рюкзаке и вынул заколку размером с ноготь. Рейн отпустила волосы и подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть. Корд едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе на колени и не обнять. Он хотел Рейн с невероятной силой, которая потрясла его самого.

Но он ничем не выдал своего голода, опасаясь, что она подхватится и удерет от него ко всем чертям.

– Это не то, – бормотала Рейн. – Ну куда он подевался? Я чистила Дева, когда меня окликнул капитан Джон. Впопыхах я положила зажим в надежное место, а потом забыла, куда именно.

– Давно это было? – поинтересовался Корд, едва удерживаясь от смеха.

– Пять недель назад, – призналась Рейн. – Я такая рассеянная. Капитан Джон клянется, что мне просто необходим сторож.

– Разве у тебя его нет? – спросил Корд безразличным тоном, но глаза его горели. Блю не упоминал о любовнике дочери, но отцы, даже такие, как Чандлер-Смит, обычно узнают о них последними.

– Нет. И если бы он у меня был, – добавила Рейн весело, – я бы и его тоже потеряла.

– Это зависит от мужчины, – улыбаясь, заметил Корд. Но в его голосе не было и намека на насмешку. Его охватил целый сонм чувств, в которых он и сам не мог бы разобраться, Рейн во все глаза смотрела на мужчину, который был так близко от нее и наблюдал за ней с волнующим ее пристальным вниманием. Она застенчиво подняла правую руку, чтобы откинуть волосы, упавшие на плечи и ему на руку, и едва заметно вздрогнула.

Но он заметил. У него вошло в плоть и кровь замечать любую, самую мельчайшую деталь.

– Ты ушиблась.

– Пустяки, – отмахнулась она.

– Дай посмотрю.

– Это просто ушиб.

Он молча ждал, протянув руку. И это молчание было красноречивее слов.

Что-то проворчав себе под нос, девушка закатала рукав голубой рубашки до локтя.

– Видишь?

На нежной коже алела свежая ссадина. Бурое пятно расплывалось над локтем и исчезало под синей тканью.

Шов на плече порвался, и в прорехе виднелись крошечные бусинки крови.

Он засунул палец в прореху и быстро дернул. Ткань поддалась легко, словно сотканная из дыма. При виде обнаженной плоти Корд стиснул губы. Он вытащил из кармана чистый носовой платок, смочил его водой из бутылки в рюкзаке и осторожно приложил к ссадине.

– Больно? – спросил он, глядя ей в глаза.

Она с трудом сглотнула и покачала головой, уловив нотки вины в его голосе.

– Все в порядке. – Она легонько коснулась его рукава. – Раза два в неделю со мной случаются вещи похуже.

– Но сейчас я всему виной.

Она молча наблюдала за ним, поражаясь, какими нежными могут быть его пальцы, стиравшие кровь. Смотрела на черные волосы, в ледяные голубые глаза, разглядывала его худощавое лицо, чувственный рот и спрашивала себя: как удалось этому мужчине, который поначалу не на шутку испугал ее, расположить к себе буквально в считанные минуты?

– Ты простишь меня? – спросил Корд.

– Конечно, – прошептала она совершенно искренне.

– У меня нет никаких антисептиков, – признался он, глядя на красную ссадину. – Поэтому предлагаю воспользоваться старым проверенным средством.

– А что это за средство?

– Поцеловать – и все будет хорошо, – ответил он звенящим голосом.

Она слегка раскрыла губы от удивления и неожиданности, словно приглашая его к поцелую.

– Но, – продолжил он низким и чувственным голосом, – я поцелую тебя не так, как отец целует ребенка.

Это будет поцелуй, исцеляющий раны у нас обоих.

Рейн ощутила, как подпрыгнуло ее сердце, и Корд наверняка почувствовал это. Смутившись, она быстро отвела взгляд. Она была не из тех, кто теряет голову уже оттого, что красивый мужчина держит ее за запястье и обещает поцеловать.

И вдруг Рейн поняла, почему у нее участилось сердцебиение. Нежность Корда пробудила в ней незнакомые чувства, о которых она до сих пор не подозревала.

Он поднял влажную ткань, еще раз осмотрел руку и сказал как о совершенно решенном деле:

– Лучше мы займемся этим сегодня вечером. Ты будешь здесь?

Рейн застало врасплох предложение Корда. Она подумала, что такие приемчики хороши при ведении разговора с позиции силы или для допроса. Сначала вы произносите какую-нибудь фразу, не задумываясь о том, как она будет истолкована вашим визави, а потом сразу ошарашиваете вопросом. Собеседник приходит в недоумение и становится игрушкой в ваших руках.

Рейн ответила на вопрос и лишь потом поняла, что тем самым согласилась встретиться с Кордом вечером.

– Ловко придумано, – одобрила Рейн.

– Благодарю. – Он улыбнулся. – Ты довольно быстро соображаешь.

Она скептически подняла бровь.

– По сравнению с тобой я просто тугодум. Но меня здесь не будет. Есть еще одна вершина, которую я должна осмотреть.

– Вон там? – спросил Корд, указывая на голые холмы и извивающееся ущелье.

– Нет. Я не должна подходить к нему на пушечный выстрел до предпоследнего дня перед соревнованиями. Поэтому, – сказала она, указывая на вершину, которая была в стороне от олимпийской дистанции, – мне придется согласиться на другую.

– Ты закончишь засветло?

– Да.

– Жаль, – сказал он, наблюдая за ней, а не за окрестностями. – Держу пари, это место в лунном свете – настоящий динамит.

Рейн переменилась в лице.

– Прости, я сморозил глупость, – произнес Корд. – Пойдем.

Он встал, потянул ее за левую руку и поставил на ноги. В тот же самый миг они оба увидели пропавший зажим для волос. Корд опередил Рейн и быстро поднял его.

– Я сам, – сказал он, встав у нее за спиной.

Правой рукой он поймал каштановую массу волос, а левой защелкнул зажим. Потом не спеша погладил отливающие золотом волосы.

Рейн застыла на месте от такой нежности. Она почувствовала теплое дыхание Корда у себя на шее и ласковое прикосновение его губ.

– Твои волосы пахнут солнцем, – сказал он хриплым голосом. А потом спросил как ни в чем не бывало:

– Куда мы сейчас?

Рейн снова ощутила глухое раздражение. Он вновь манипулирует ею. Мы. Куда мы пойдем? Скажите, какой командир!

Но больше всего Рейн потрясло другое. Она умирала от желания прикоснуться к Корду. Она сама не понимала, почему испытывает такое желание.

Собрав волю в кулак, она наклонилась за рюкзаком.

Корд опять опередил ее, легким движением подхватил его и повесил себе на плечо. Потом поднял камеру и бинокль и передал их Рейн. В руке у него снова появился блокнот и карандаш.

– Займись камерой, – посоветовал он, – а я позабочусь об эскизах.

– Они плохие, да? – удивленно спросила она. Вообще-то Рейн знала, что в ее эскизах никому не разобраться, кроме нее самой. Капитан Джон частенько говорил ей об этом.

– Слава да Винчи тебе не угрожает.

– А тебе?

– Узнаешь сегодня вечером, когда посмотришь на мои эскизы после нашего обеда.

– Мистер Эллиот… – начала Рейн спокойно.

– Разве ты не проголодалась после такой прогулки? – невинно осведомился он.

– Конечно, но…

– Хорошо, – тотчас согласился он. – Ты везешь меня в Санта-Аниту, а я плачу за твой обед. Справедливая сделка, как думаешь?

– И все же…

– Хорошо, за два обеда, – быстро сказал он, улыбаясь и глядя на нее сверху вниз. – Леди, это грабеж средь бела дня! Да, и зовут меня Корд, а не мистер Эллиот.

Рейн не чувствовала себя такой беспомощной с тех пор, когда ей приходилось иметь дело сразу с двумя старшими сестрами.

– Веди меня на свою вершину, – сказал Корд, еле сдерживая смех. Вскоре у него пропало желание смеяться и осталось лишь чувство голода, и этот голод становился тем сильнее, чем дольше он смотрел на девушку. – Если ты скажешь мне уйти, я уйду. Но я бы очень хотел остаться. Я буду хорошо себя вести. Обещаю.

В этот миг его голубые глаза заблестели, словно алмазы. На фоне резких волевых черт лица Корда его глаза были неприлично яркими в обрамлении густых темных ресниц, Рейн отвела от него взгляд. Она приехала сюда изучать калифорнийскую почву, а не мужчину. Пускай это даже Корд Эллиот.

Постепенно Рейн начала различать окрестности. Она увидела, что на большинстве холмов пусто, строений мало и они достаточно далеко. Сумерки медленно выползали из безвестных ущелий, окутывая тенями землю и возвещая о наступлении темноты.

Внезапно Рейн обрадовалась, что сейчас с ней Корд Эллиот. Намеренно или нет, но он одним рывком выдернул ее из удобного, привычного мира, в котором самое главное событие – это соревнования наездников. Со всей прямотой и безапелляционностью Корд напомнил ей о существовании другого мира, в котором правит насилие.

– А как твоя работа? Ты ведь должен здесь чем-то заниматься? – спросила она наконец.

– У меня такая же работа, как и у тебя.

Она резко повернулась к нему, не в силах скрыть удивление.

– Ты наездник?

– Нет. – Корд едва заметно улыбнулся. Он не был наездником, хотя у него имелся опыт обращения с мустангами и еще кое с какими породами лошадей. – Я просто хотел сказать, что нам обоим надо быстренько осмотреть дистанцию для соревнований.

– Что ты ищешь?

– Много чего, например, места, в которых можно кое-что спрятать и где могут засесть снайперы, а также мертвые зоны для радиоволн. Засады.

Рейн с тревогой посмотрела на Корда, а он вынул очень маленький приемник из брючного кармана, выдвинул телескопическую антенну и спокойно произнес:

– Тори? Еще час. Там же. – Пауза. – Хорошо.

Рейн не расслышала слов собеседника из-за шума помех, но Корд все понял. Он убрал антенну и засунул приемник в карман. Потом взял ее за руку и повел к ближайшему холму. Вокруг него извивалось сухое русло реки, через которое пройдет олимпийская дистанция.

– Скажи мне, что ищет наездник, осматривая трассу? – спросил Корд.

Рейн шла рядом с ним, но вопроса не слышала. Она все еще не вышла из оцепенения. Оказывается, Корд явился из того мира, где насилие и предательство – скорее нонсенс, чем чудовищная неожиданность.

Это мир ее отца.

Это мир, который она ненавидела.

Это мир, в который она поклялась никогда не возвращаться.

– Рейн! – встревоженно окликнул ее Корд.

Она глубоко вздохнула и стала рассказывать о предстоящем троеборье. И о том, что ее больше всего беспокоит. Ее привычная жизнь, наверное, так же понятна ему, как инопланетянину.

– Сегодня я только пытаюсь получить представление о местности. Она нисколько не похожа на Виргинию, – добавила она сухо, глядя на сожженные солнцем холмы.

Корд быстро взглянул на нее и обронил:

– У тебя нет южного акцента.

– Мой отец работает на правительство. Я слишком часто переезжала с места на место, чтобы успеть приобрести вообще какой-то акцент.

Кроме того, в привилегированных учебных заведениях акцент не поощрялся, но об этом Рейн умолчала. Меньше всего ей хотелось упоминать о богатстве, потому что это отдалило бы от нее мужчину, который заставлял ее сердце бешено биться.

– Что ты хочешь увидеть, найти? – настаивал он. – Может быть, я смогу тебе помочь.

Она поколебалась, потом пожала плечами.

– Я знаю, чего можно ждать от дистанции, после того как двадцать лошадей передо мной пробегут через виргинские холмы, но сухая земля – совершенно другое дело. – Она нахмурилась. – Наверное, Деву будет труднее финишировать, чем обычно. Здесь есть места посложнее, чем он привык.

– Обрати внимание на ручьи. Вокруг них полно глины. Она скользкая, как грех.

Рейн посмотрела на Корда.

– Ты действительно не наездник?

– Не профессиональный, и с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, я не ездил.

– Ты слишком большой, чтобы быть жокеем, – оценивающим взглядом пройдясь по его высокой фигуре, заметила Рейн. Шесть футов с хвостиком. – У тебя сильные плечи и ноги, крепкие руки и отличная координация движений. Ты охотник?

Его губы скривились в беззвучном смехе.

– Правда, не такой, как ты думаешь. Я, конечно, ел то, что удавалось подстрелить, да и верхом ездил. На родео.

Заинтригованная, Рейн ждала рассказа о его прошлом.

Поскольку он молчал, она спросила:

– Почему же ты бросил?

– Вьетнам, – быстро ответил он.

– А после того? – осведомилась она, не в силах обуздать любопытство по отношению к мужчине, который шел рядом с ней и держал за руку, словно на свидании.

– Другая война.

Рейн помолчала минутку и переспросила:

– А потом?

– Для меня не было никакого «потом».

Рейн поняла: незачем приставать с расспросами. Совершенно ясно, что жизнь Корда – это тайна за семью печатями.

Как и жизнь ее отца.

– Так ты до сих пор в армии или служишь морским пехотинцем? Или еще где-то? – допытывалась она.

Он остановился и повернулся к ней лицом. Глазами-щелками он оглядел ее всю, от каштановых волос до пыльных туристских ботинок.

Рейн ответила ему взглядом, в котором было и понимание, и вызов, и тоска, – она вспомнила о своем детстве и о том, как страдала в разлуке с отцом.

– Забавно, – произнес он сардонически, – ты напоминаешь мне кошку. Только у тебя нет ни пушистых ушей, ни длинного хвоста, ни усов. Но любопытства тебе не занимать.

– А ты любишь задавать вопросы, а не отвечать на них. – Ее голос звучал бесстрастно, а глаза были так же сощурены, как у него.

– Да-да, настоящая кошка. И любопытство при тебе, и коготки. – Несколько секунд он смотрел на овальное лицо, на коричневатые глаза, в которых вспыхивали золотые и зеленые искорки, на красиво очерченный рот, способный очень быстро из улыбающегося становиться серьезным. – Что ты на самом деле хочешь знать, Рейн Смит?

Глава 3

– Я… – Голос Рейн растаял в тишине.

Вопрос Корда поставил ее в тупик.

Она видела мужчин, похожих на Корда Эллиота. Они осторожно пробирались по залам посольства, наблюдая за толпой, внимающей какому-нибудь государственному деятелю. Их работой было охранять дипломатов, иностранных сановников и граждан, чьи имена, титулы и истинные обязанности содержатся в досье, доступных только нескольким должностным лицам. Подлинная жизнь этих мужчин является государственной тайной.

Эти мужчины похожи на ее отца.

Отец… К сожалению, она никогда не была частью жизни своего отца. И он уже не был частью ее жизни.

Рейн любила его, но не знала по-настоящему. Она редко видела родителей дольше чем несколько часов подряд.

Несмотря на взаимную любовь, их жизнь протекала врозь.

– Извини, – наконец ответила Рейн. – Просто я очень давно была рядом с человеком, похожим на тебя.

– С человеком, похожим на меня? – Корд принужденно улыбнулся. – А что во мне особенного? Одна голова, две руки, две ноги…

– И один револьвер в заднем кармане, – холодно прервала Рейн. – Или он у тебя под мышкой?

Его лицо осветилось вспышкой изумления, а потом снова стало непроницаемым. Он наблюдал за ней сейчас так, как в тот момент, когда она шла по холмам, и глаза его были холодными.

Рейн попробовала улыбнуться, но ничего не получилось. Это уже удар ниже пояса.

– Так что я права, – сказала она усталым голосом. – Ты похож на моего отца.., похож на.., тех мужчин, которые его охраняют.

Ее отец был душой и телом предан своему делу. Он редко виделся с любимой женой и детьми.

– Вот как? – Голос Корда звучал совершенно невозмутимо. Будучи настоящим профессионалом, он не выказал и тени заинтересованности.

Рейн колебалась. Обычно она проявляла осторожность и не упоминала о своей семье. Но ситуация с этим мужчиной была совершенно необычной.

Будет лучше, если Корд узнает. Надо прямо сейчас положить всему конец, спрятаться за броней богатства и громких имен.

– Мой отец – Джастин Чандлер-Смит Четвертый, – сказала Рейн спокойным, но каким-то безжизненным голосом. – Наверное, ты не слышал его имя. Он так называемый серый кардинал, его жизнь – международная политика, международные дела. Ему внимают президенты, короли и премьер-министры.

Каждое произнесенное слово усиливало печаль из-за того, что она вынуждена говорить о своей семье. Но теперь слишком поздно. Потому что Рейн обнаружила главное: в жизни Корда тоже на первом месте работа, а все остальное второстепенно.

– По рекомендациям моего отца возникают или рушатся страны и целые культуры, – продолжала она тем же безжизненным голосом. – Он живет среди человеческой дикости, предательства и насилия. Это очень страшно – ведь всегда приходится иметь дело с самой дурной стороной человеческой натуры, где людская злоба и геноцид служат политическим целям.

– Кто-то должен делать грязную работу, – сказал Корд.

– Да, – согласилась она, – то же самое говорит и отец.

– Ты не веришь ему?

Рейн пожала плечами.

– Он всегда прав.

Корд ждал продолжения, но она больше ничего не сказала.

В нем неудержимо поднималась ярость. Рейн отдалялась от него, отстранялась и закрывалась.

Корд чувствовал это, но не мог остановить ее, удержать. Он мог лишь выяснить, сколь глубоко она ранена и что ему надо сделать, чтобы добиться ее расположения.

Для него было ясно как день, что сейчас Рейн собиралась положить конец всему. А она нужна ему как воздух.

– Говори, – сказал он невозмутимо.

– О чем?

– О том, из-за чего ты так скисла.

В ней с невероятной силой вспыхнул гнев – тот самый гнев, который, как ей казалось, она уже изжила в себе.

– Изволь, – прорычала Рейн, поворачиваясь к нему. – Папа – небожитель и спаситель человечества. Но почему он должен все время жить с дикарями?

Разве ничего более важного для него нет? Жена? Дети?

Что-нибудь еще?

– Может быть, именно для блага своей семьи он и посвятил себя защите других? – сказал Корд напряженным голосом. – Ты когда-нибудь думала об этом?

– Возможно. – Ее голос упал до шепота. – Но не исключено и другое – ему больше нравится жить в мире насилия, а не в мире семейной жизни и любви.

– Почему бы тебе не спросить, нравится ли мне мир, в котором я работаю?

Она встретила взгляд голубых жестоких глаз без всякой дрожи.

– Именно этот вопрос вертелся у меня на языке.

Корд бросил быстрый взгляд на женщину, которая так ненавидела собственного отца, что даже отказалась от имени Чандлер-Смит.

– В общем и целом моя работа удовлетворяет меня, – наконец сказал Корд. – Иногда приводит в восторг. Тревоги и путешествия, – продолжал он, слегка посмеиваясь над собой. – Спасение цивилизации от варваров, победы и поражения, снова борьба, жизнь и смерть так близко, как пули в магазине.

Он умолк, вдруг вспомнив себя пятнадцать лет назад: ему двадцать, и все казалось совершенно ясным и понятным. В последние годы он стал замечать, что смерть все чаще берет верх над жизнью, а его все чаще одолевают сомнения. Теперь мир больше не был черно-белым, в нем появились тысячи оттенков серого.

За эти пятнадцать лет Корд разуверился в простых лозунгах, в возможности легких путей, в неизбежной победе цивилизации над варварством. Он трудным и тернистым путем пришел к пониманию того, что счастье – редкий подарок; люди умирали и продолжают умирать, чтобы другие могли жить. Порой в предрассветные часы ему чудилось, что варвары побеждают, поскольку цивилизация слишком гуманна.

Корд гнал от себя подобные мысли. Он знал их разрушительную силу. Он оценивал собственные эмоции так же бесстрашно, как оценивал свои шансы в схватке на темной улице, один против пятерых противников. Он ощущал зияющую пустоту. Он чувствовал себя так, как будто на смену темноте никогда не придет рассвет, а на смену зиме – весна.

Перегорел.

Может быть, пришло время уступить другому свое место на кровавом рубеже противостояния варварам? Кому-то, кто еще не испил всю горечь разочарования? Кому-то, чью душу еще не опалил лютый холод?

Тому, кто не испугал бы Рейн.

– Корд? – Ее голос звучал мягко и печально.

Усилием воли Корд прогнал мрачные мысли. В последнее время они все чаще тревожили его и ему все труднее становилось отделаться от них. Но придет день, когда у него не хватит на это сил. И тогда все накроет темнота.

Рейн почувствовала, как обманчиво его внешнее спокойствие. Ее угнетала мысль о том, что она невольно привнесла темноты и холода в ;его душу, в которой теперь царит настоящая зима.

– Прости, – сказала она хрипло, – у меня нет никакого права нападать на тебя или на твою работу. Ты не виноват в том, что у моего отца никогда нет времени на семью. – Она дотронулась до него. А потом осторожно погладила по руке. – Какими бы глупыми ни показались мои слова, – с улыбкой произнесла Рейн. – я не наивная дурочка. Твоя работа необходима. Просто я не могу так жить. Меня бы не было.

Он осторожно снял ее руку со своей и посмотрел на хрупкие пальцы с чистыми короткими ногтями. Ласкающе погладил жесткие мозоли на ладони – свидетельство многолетней работы с уздечками и вожжами.

Просто я не могу так жить. Меня бы не было.

Она нужна ему. Очень. И осознание этого потрясло Корда Эллиота до глубины души.

Но если бы он сейчас взял ее, то потерял бы навсегда.

Медленно нагнувшись, Корд поцеловал ладонь Рейн.

Его нежность была такой же естественной, как свет уходящего дня. И подобно исчезающему свету, эта нежность предвещала конец, а не начало отношений.

– Порой я тоже ненавижу свою работу, – спокойно сказал Корд. – Расскажи мне о себе, Рейн. Как ты стала наездницей?

От прозвучавших в голосе Корда усталости и поражения у Рейн перехватило дыхание. Она услышала тоску по чему-то гораздо более сильному, чем простое сексуальное желание. Она не могла утолить его голод и его глубоко скрытую печаль, которую нельзя выразить словами. Он взывал к ней так же, как она взывала к нему.

Но он уже отвернулся от нее с безразличным выражением лица. Без прикосновения его пальцев ей стало очень одиноко.

Шагая рядом с ним, она не долго думая схватила его за руку. Через несколько минут ей показалось, будто они всегда шли вот так, рука об руку. И всегда будут так идти.

Рейн улыбнулась бы такой мысли, не будь она слишком задета. Ей ли не знать, что у них нет никакого совместного будущего. Рано или поздно в какой-нибудь маленькой слаборазвитой стране начнется заварушка, и по сигналу тревоги Корд оставит ее и уйдет в надвигающуюся темноту.

– Я начала ездить верхом в пять лет, – проговорила Рейн, не глядя на него. Она боялась, что он может читать по ее лицу так же хорошо, как она читает по его. Ей хотелось насладиться этим хрупким мигом единения сполна. – Я последыш. Случайность. Я на восемь лет моложе самого младшего брата.

Он стиснул ее руку, давая понять, что внимательно слушает.., хотя сам не отрывал глаз от земли, стараясь заметить любую подстерегающую их опасность.

– Я всегда была самой маленькой и самой вредной в семье, – призналась она. – Поэтому подыскала для себя то, чего никто из нашего семейства не делал, и стала это делать лучше всех.

– Ездить верхом?

– Да. Мама и папа испытали огромное облегчение: я при деле и больше не поднимаю весь дом вверх дном.

Корд улыбнулся и посмотрел на ее обманчиво хрупкие пальцы.

– Значит, ты не была милым ангелочком?

– Я была настоящим чертенком. Но я этого тогда не знала, как не знала и другого: откуда у меня такая уверенность в своих силах. Я просто шла по жизни с одной мыслью: быть лучше всех.

– Точно так же, как твой отец.

– Ты его знаешь? – изумленно спросила Рейн.

– Многие в нашем кругу знают Чандлер-Смита, – уклончиво бросил Корд.

На сей раз Рейн не стала ни о чем допытываться. Ей нравилось держать его за руку, видеть, что он расслабился. Как хорошо, что он сейчас так близко! Она с наслаждением вдыхала его терпкий мужской запах. Это должно скоро кончиться, поэтому не надо омрачать прекрасные мгновения ненужными вопросами, на которые она не получит ответа…

Они остановились на вершине небольшого холма. Корд посмотрел издали на сухое русло реки.

– Еще светло, Рейн. Стоит поснимать.

Она потянулась к камере, а потом спохватилась, что ее рука все еще покоится в его руке. Взглянув на Корда, она увидела свое отражение в его горящих голубых глазах. Он медленно перебирал ее пальцы, и каждое прикосновение отзывалось в ней чувственной дрожью. Когда он отпустил руку Рейн, она испытала странную сосущую пустоту.

Корд отвел взгляд от ее дрожащих рук, настраивавших телеобъектив, и стал смотреть вдаль. Борясь с искушением обнять Рейн, он вынул из рюкзака блокнот и карандаш. Быстрыми, точными движениями он сделал набросок пейзажа на белом листе.

Взглянув на Рейн, Корд увидел, что она с трудом удерживает камеру с тяжелым объективом, установив экспозицию в одну секунду, чтобы поймать свет умирающего дня.

Всякий раз, взводя затвор, Рейн задерживала дыхание.

А затем отпускала кнопку, искренне надеясь, что аппарат не дернется во время съемки и изображение не смажется. Поскольку Рейн не собиралась оставаться здесь допоздна, то она не взяла с собой штатив для фотоаппарата.

С огромным сожалением она слушала, как медленно опускается затвор. Нет, ей никак не удержать камеру с объективом в полной неподвижности.

– Проклятие! – выдохнула она.

Корд мгновенно опустился перед ней на колени и повернулся спиной. Пораженная, Рейн смотрела на широкие плечи и черные короткие гладкие волосы.

– Вот тебе и штатив, – сказал он.

Она немного поколебалась, прежде чем опустить длиннофокусный объектив ему на плечо. Потом склонилась над ним, вздохнула, навела на резкость и сделала снимок.

Корд замер в неподвижности.

– Немного вправо, – попросила она.

Он передвинулся и снова замер.

– Я сейчас закруглюсь, – пообещала Рейн. – Я знаю, как трудно не шевелиться.

Но вместо того чтобы заняться съемкой и сделать панораму сплошной, без пропусков, она принялась разглядывать Корда. Ей неодолимо хотелось прикоснуться к нему, исцелить его душевные раны, развеять все тревоги и сомнения…

– Закончила? – спросил он, шевеля одними губами.

– Гм… – Рейн пыталась собраться с мыслями. – Еще раз. Чуть вправо.

Он безропотно подчинился. Она сделала снимок, потом еще один, для страховки.

– Все, – быстро сказала она, – Если ты когда-нибудь захочешь поменять род деятельности, я дам самые лучшие рекомендации. Из тебя получился прекрасный штатив. Где ты этому научился?

– На охоте в джунглях. – Он поднялся и оказался лицом к ней.

Его реакция поразила Рейн не меньше слов. Она и сама знала, что люди вроде Корда охотились в джунглях исключительно на людей. Ей не надо было об этом спрашивать.

Ветер разметал ее каштановые волосы и швырнул прядь в лицо Корду. Он жадно вдохнул запах Рейн.

– Я могу дать тебе карту твоей дистанции с точностью до последнего сантиметра, – спокойно проговорил он. – На полях ее полно замечаний: контроль за толпой, возможные точки для снайперов, траектории полета пуль, укромные места, возможные мишени, направление распыляемых газов в зависимости от ветра и влажности. Но ты не хочешь, не так ли? Даже если я бы стер все эти ужасные пометки. Тебе претит иметь преимущества перед другими наездниками.

Словно завороженная, не в силах произнести ни слова, Рейн кивала.

Газы. Снайпер. Цель.

Она всегда смотрела на карьеру отца глазами ребенка: отца никогда не было там, где ей хотелось бы.

Но теперь Рейн посмотрела на нее другими глазами.

Внезапно она всеми фибрами души ощутила, как опасна такая работа. Казалось бы неуязвимый, Корд Эллиот каждый день ходит по лезвию бритвы. Смерть всегда рядом, всегда начеку, она подстерегает любую неудачу, не прощает ни малейшей оплошности.

По крайней мере отца ждут жена и дети; у него есть дом, полный любви и тепла, где он может укрыться и зализать раны. У Корда нет подобного пристанища. Он посвятил свою жизнь охране хрупкого мира, в котором сам никогда не был достаточно удачлив. Он мог умереть, не узнав, что такое семейный тыл.

Снайпер. Бомбы. Засада.

Смерть.

Рейн похолодела от ужаса, одновременно ощутив, как возведенная ею стена начинает таять, а оборона – рушиться. В Корде Эллиоте было что-то такое, от чего она не могла отмахнуться, чего не могла игнорировать; правда, подходящее слово не приходило в голову, поскольку оно было из другого языка, доселе незнакомого ей.

Рейн спрашивала себя; а знает ли Корд этот язык, разделяет ли он ее чувства? Если знает, тогда ясно, почему он стоит так же неподвижно, как и она, не в силах сбросить оцепенение: мир сошел со своей оси. В нем не осталось никого, кроме Корда.

– Корд, – прошептала Рейн, потянувшись к нему.

Сигнал электронного устройства сработал прежде, чем она дотронулась до Корда. Этот звук Рейн узнала сразу.

Ее руки дернулись и упали, а пальцы сами собой начали сжиматься в кулаки. В тот момент девушке безумно захотелось вернуться в Санта-Аниту и пообедать с Кордом Эллиотом.

Она отчаянно пыталась взять себя в руки, и вскоре ей это удалось.

Не сводя с нее глаз, Корд потянулся к ремню. Нажав большим пальцем кнопку, он подтвердил прием.

Рейн захлестнула злость. Да она просто дура! Ну зачем ей мужчина, который ушел с головой в работу и проводит свою жизнь на электронной привязи? Она же специально оставила тот мир. И не собирается возвращаться туда, несмотря ни на что.

Немного погодя злость сменилась обидой.

– Поторапливайся, – холодно сказала Рейн. Она взяла у него блокнот и карандаш и спрятала в рюкзак, который сняла с его плеча. – Ближайший телефон в здании клуба.

– Рейн.

Корд взял ее за плечи и нежно привлек к себе. Он смотрел на нее и, казалось, боялся, что она сейчас исчезнет. Растает в сумеречном воздухе, как видение.

– Пойдем со мной, – торопливо предложил он. – Не искушай судьбу. В мире полно мужчин, которые готовы убить за такую улыбку, как твоя.

Глядя на Корда, она ощущала и его силу, и его уязвимость; она видела тело, обученное приносить смерть другим, и видела глаза, жадные до жизни. Под воздействием чар мужчины, ворвавшегося в ее обособленный, безопасный мир, злость постепенно испарилась.

На глаза Рейн навернулись слезы, из-за них лицо Корда расплылось, и она различала только сверкающий пристальный взгляд бледно-голубых глаз. Он резко отнял руки и отстранился.

– Не бойся меня, – сказал Корд недовольно. – Я не дикарь. Я возьму только то, что ты сама захочешь мне отдать.

Рейн покачала головой и, сглотнув, пробормотала:

– Я тебя не боюсь.

– Не правда. Почему же ты плакала?

– Ты так рисковал, – прошептала она. – Ты так много сделал. Но ты не знаешь, что такое домашний уют.

Ты можешь погибнуть и не узнать, за что отдал свою жизнь.

Он осторожно отер ее слезу;

– И я тоже могла погибнуть, – сказала она хрипло. – Сегодня я была на волосок от смерти. Только кажется, что жизнь длится вечно.

Корд привлек Рейн к себе, и рюкзак выскользнул у нее из рук. Обхватив ее лицо ладонями, он медленно стал приближаться к ней, словно оставляя время уклониться от поцелуя. Но она и не собиралась избегать его ласки и потянулась к нему, как цветок тянется к солнцу.

В тишине, нарушаемой лишь шепотом ветра, Корд принялся осыпать Рейн легкими, быстрыми поцелуями.

Дрожа всем телом, Рейн прильнула ближе. Щемящая нежность Корда сводила ее с ума. Однако в следующий миг она поняла, что он изнемогает от желания.

Теплое дыхание Корда обдавало ее шею. Он покрыл поцелуями ее лицо от подбородка до лба.

Корд знал: ему надо остановиться на этих поцелуях.

Он сначала испугал ее, потом успокоил, а теперь.., флиртовал с ней. С самого начала он должен был держаться от нее на почтительном расстоянии.

Он должен остановиться. Он не имеет никаких прав на эту женщину, созданную для настоящей любви, а не для случайных связей с такими, как он.

Нет! Он еще не насытился ею.

Пусть огонь ее души согреет его, прогонит холод, который заполз в сердце и притаился, чтобы наброситься в самый неподходящий момент.

Рейн пылко отвечала на его поцелуи. Ощутив ласковое вторжение его языка, она застонала от удовольствия и неожиданности.

Корд воспарил, словно на гребне высокой волны, борясь из последних сил с желанием повалить Рейн на траву и заниматься с ней любовью, забыв обо всем на свете.

Только закат, ускользающий в ночь, только их сплетенные, разгоряченные тела, и больше ничего…

До Рейн донесся его тихий стон. Корд неторопливо посасывал ее язык, не желая закончить поцелуй.

Рейн отчаянно цеплялась за Корда. Все, чего ей хотелось сейчас, – это ощущать его сильное, мускулистое тело и наслаждаться поцелуями, молясь, чтобы он не размыкал объятий.

Податливое и в то же время напряженное тело девушки сказало Корду больше любых слов. Он жадно впитывал сладость, огонь и страсть Рейн.

Наконец Корд заставил себя оторваться от ее губ. Если он не остановится сию секунду, то неминуемо овладеет Рейн.

А он мечтал, чтобы их желание было взаимным.

Охвативший его голод был для него внове. Это нельзя было назвать обыкновенной жаждой. Корд давно научился управлять своими плотскими желаниями. Но теперь он чувствовал себя так, словно дамба разрушилась и его затопила лавина желаний.

Он закрыл глаза, борясь с собой, но требовательно раскрытые губы Рейн сводили его с ума.

Знаешь ли ты, Рейн Чандлер-Смит, что ты ослепительное, прекрасное, соблазнительное создание?

Взглянув на Рейн, Корд увидел в ее глазах восхищение и понял главное: он нужен ей. Его охватило ликование.

– Ты возвращаешься со мной, – не терпящим возражений тоном произнес он.

Рейн знала – спорить бесполезно. Да и о чем тут спорить? Во-первых, день угас, для съемок мало света.

Во-вторых, глупо болтаться в одиночку в неизвестном месте в темноте.

И в-третьих, призналась она себе, ей не хотелось расставаться с Кордом.

– Хорошо, – сказала она хрипло.

Кончиками пальцев он быстро коснулся ее рта, потом отвернулся и, подняв рюкзак, взял ее за руку. Их пальцы сами собой переплелись. Корд и Рейн направились обратно, к сельскому клубу. Он замедлил шаг, чтобы приспособиться к ее более короткому шагу, а она старалась шагать шире, чтобы не отстать. Внезапно они посмотрели друг на друга, улыбнулись и, не сговариваясь, зашагали в ногу.

В закатном небе горели далекие огни домов. Ни Корд, ни Рейн не проронили ни слова. Они оба чувствовали, что безопаснее молчать.

Когда они подошли к зданию клуба, то увидели в конце автостоянки, поодаль от немногих припаркованных машин, вертолет. Он был маленький и с абсолютно чистыми боками. Никаких надписей, никаких отличительных знаков – ни военных, ни гражданских. Его винты лениво вращались в режиме ожидания.

У Рейн подкосились ноги, и ей пришлось остановиться. Ее отец не раз взбирался в такие вертолеты и исчезал на несколько недель без всякого предупреждения. Она отпустила руку Корда. Какое право она имеет цепляться за него и что-то требовать? Она давно уже не ребенок.

Корд чувствовал, как напряглась Рейн. Ей незачем было говорить, что эта винтокрылая машина ждет его. Дочь Блю знает, что такое внезапное расставание.

И он знал это и ненавидел всей душой.

Корд молча проклинал свою жизнь, которая неслась вскачь, как непослушный мустанг. Многим женщинам его работа казалась романтичной: секретность, опасность, владение оружием…

Но Рейн знала, что его работа – это смертельный враг близости.

Хрипло застонав. Корд привлек Рейн к себе, не обращая внимания на бинокль и камеру, которые болтались у нее на шее. Почувствовав сопротивление плотно сжатого рта девушки, он крепко стиснул ее, настойчиво требуя своего.

Какой-то нескончаемо долгий миг она противилась. А потом сдалась на милость победителя.

Корд завладел ее губами, и она забыла обо всем, наслаждаясь его вкусом и огнем тела. Страсть и горечь, сила и тоска, опасность, нежность и жестокость – все было в этом поцелуе.

Корд подобно урагану ворвался в спокойную, упорядоченную жизнь Рейн Смит. Он лишил ее способности обороняться, настойчиво отвоевывая место в ее сердце.

Когда он наконец отстранился, Рейн едва стояла на ногах. Она закрыла глаза, но Корд неотступно стоял перед ее внутренним взглядом.

Он нуждался в ней.

– Завтра вечером, – сказал он. – В семь часов.

Обед.

– Нет, – ответила Рейн, не открывая глаз. – Ты не знаешь, где будешь завтра вечером.

– Я буду там, где будешь ты. В семь часов. Посмотри на меня, Рейн.

Беспомощно качая головой, она открыла глаза. Взгляд, которым он наградил ее, был таким же потрясающим, как и поцелуй.

– Договорились, – сказала она.

Но по тону было ясно: она не верила, что он появится в назначенное время.

Прежде чем Корд успел что-то сказать, винты вертолета быстро закрутились. Стальная машина задрожала, как хищник, притаившийся при виде добычи. Корд отдал Рейн рюкзак и быстро отошел от нее.

Сощурившись от слез и резкого ветра, поднятого винтами вертолета, Рейн смотрела на уходящего Корда.

Вертолет поднялся в воздух, расцветив сумерки огнями. Сжав кулаки, Рейн закрыла глаза.

Спустя несколько минут вертолет поглотила ночь. В ушах стоял только рев его моторов.

Когда Рейн открыла глаза, она была совершенно одна.

Глава 4

В деннике Рейн чистила щеткой Ватерлоо Девлина, высокого мускулистого жеребца. Дев не слишком-то нуждался сейчас в заботе конюха или в беседе, но терпеливо сносил и то и другое.

Рейн жаловалась своему молчаливому слушателю на то, что ненавидит ожидание начала соревнований. Терпения у нее маловато, да и характер беспокойный. Дни перед любым троеборьем невероятно трудны. А сейчас, перед Олимпийскими играми, время ползет и вовсе как черепаха.

Вот это-то предстартовое безумие и погнало ее в конюшню. Там в общем-то совершенно нечего делать – и лошади готовы, и наездники. Животным требуются лишь ежедневная часовая прогулка и уход.

Более того, долгие часы тренировок выматывают лошадей перед соревнованиями. Но как наезднику скоротать время, если не заниматься лошадьми?

Сами наездники тоже были на пределе своих сил. Они хорошо знали, что ни алкоголь, ни наркотики не помогут – работая под кайфом, наездник скиснет раньше своей лошади.

Конники, подобно другим спортсменам, снимали стресс любовными интрижками. Прекрасно помогает убить время, и нет никакого риска перетрудиться перед выступлениями.

Мужчины не раз объясняли Рейн выгоды такого способа. Она же, в свою очередь, невозмутимо говорила, что предпочитает ухаживать за Ватерлоо Девлина.

Только однажды Рейн поддалась всеобщему безумию.

Ей было девятнадцать, впервые она соревновалась в Европе в числе всадников мирового класса. И это случилось – накануне выступлений ее совратил французский наездник.

Рейн покорила его чисто галльская галантность. Он встревожился, обнаружив ее девственность и, что еще хуже, принадлежность к фамилии Чандлер-Смит. Несмотря на это, он был с ней очень нежен и морочил ей голову несколько недель подряд, пока не исчез из ее жизни.

Немного погодя Рейн поняла, что учтивый француз нанес удар скорее ее гордости, чем сердцу. Когда на нее обратил внимание товарищ по команде – серьезный, трудолюбивый наездник, – она приняла его ухаживания.

Но однажды он уговорил ее лечь в постель и принял неопытность и скованность Рейн за личное оскорбление.

Он стал распускать о ней грязные слухи.

Несколько месяцев после этого в воздухе вокруг конюшен витало сильное напряжение. С тех пор Рейн держалась очень осторожно со своими коллегами, избегая любовных интрижек. Она наслаждалась мужским обществом, шутила, налево и направо раздавала советы насчет лошадей, устраивала потрясающие вечеринки и была своим парнем для женатых наездников, желающих излить душу.

Невозмутимая, щедрая, чертовски умелая наездница, младшая сестренка, острая на язык.., неприкасаемая. Такими словами можно было описать Рейн Смит. Но никто не догадывался, как тщательно она скрывает свою тоску и одиночество.

Впрочем, вчерашняя встреча с Кордом Эллиотом многое изменила в ее жизни.

Выругавшись, Рейн швырнула щетку, которой чистила Дева, в коробку, подвешенную на широкой двери стойла.

Она много думала о случившемся вчера. Темные круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи. Она несколько часов ворочалась в постели, силясь понять, что же превратило уравновешенную наездницу в требовательную, влюбленную женщину.

Должно быть, всему виной сильное нервное напряжение и переутомление. Она была совершенно выведена из равновесия. А Корд, принявший ее за террористку, уже готов был взорваться от возмущения.

Подобные обстоятельства толкнули на неординарные действия. Неудивительно, что он поцеловал ее. Не стоит поражаться и собственной неожиданно вспыхнувшей чувственности. Они были просто мужчина и женщина, откликнувшиеся на зов плоти.

Да, одним словом, все это – предстартовое безумие.

– Рейн?

От неожиданности она вздрогнула и оглянулась.

– О, капитан Джон. Привет. Я не слышала, как вы подошли.

Высокий, седеющий, жилистый, капитан Джон ожидал за дверью денника. Он не собирался входить внутрь, опасаясь копыт и зубов Дева.

– Тебя к телефону, – сказал он.

Рейн машинально взглянула на солидные наручные часы.

Пять тридцать. Поздновато для кого-то из членов семейства, чтобы звонить ей. Или слишком рано, если брат в Японии, а мать в Берлине.

Возможно, звонит сестра или, что еще вероятнее, один из репортеров, число которых множится день ото дня. Они пронюхали, что наездница Рейн Смит – это Лоррейн Тодхантер Чандлер-Смит, «дочь старых денег и старой власти».

– Только бы это был не репортер, – проговорила она. – Я не умею вежливо дурить им голову.

Удивленный капитан Джон отступил подальше от двери стойла и открыл ее.

– Рейн, не забывай о роли рекламы в соревнованиях.

– Хорошо.

– И не вздумай дурить мне голову.

Она широко улыбнулась.

– Вам – нет. Вы единственный человек, кто может помочь мне с Девом.

– Что не свидетельствует о моем интеллекте, не так ли?

Все еще улыбаясь, Рейн ласково погладила Дева по крупу и вышла из денника, закрыв за собой дверь. Широкий проход между рядами был чист, освещен солнцем, в лучах которого плясали пылинки, несмотря на то что постоянно поливали из брандспойтов, которые висели перед каждым денником. Горячие лошади стояли спокойно, их шкуры лоснились, а во влажных карих глазах сквозила тревога.

Пока они с капитаном шли по проходу, лошади тыкались головой в двери. Некоторые из лошадей вытягивали морду, желая, чтобы Рейн погладила их или прикоснулась.

Рассеянно поглаживая бархатистые морды лошадей, она шла дальше, к телефону, который висел в конце длинного прохода, – Я окликнул тебя три раза, прежде чем ты обратила на меня внимание, – проворчал капитан Джон. – Не прицепить ли к тебе сигнальное устройство?

– Да это же сущий ад.

Его белесые брови поднялись вверх.

– Неужели тебе не нравится?

– Я не люблю электронную привязь.

– Не валяй дурака, – ответил он невинным тоном.

Американский сленг в устах швейцарского аристократа, окончившего Итон, звучал нарочито.

Сощурившись, Рейн посмотрела на капитана Джона и улыбнулась.

– Простите. Но вы понимаете, тогда начнется – дни рождения, Рождество, День благодарения, Панамериканские игры… Потом эта штука наверняка сломается. «Пин-пи-ип» – и до свидания.

Капитан Джон не спорил. Он знал лучше всех, что отец Рейн смог присутствовать лишь на трех из множества соревнований, в которых она участвовала за эти годы. И по иронии судьбы эти три были не самыми значительными в ее карьере.

– Главное – спокойствие, – посоветовал капитан, приглаживая седые поредевшие волосы. – Остальным пусть занимаются другие.

«Люди вроде Корда», – подумала она/но Промолчала; Она просто пошла дальше.

– К слову сказать, – продолжал капитан Джон, – у нас есть поправки к правилам безопасности. Наездники, которые хотят осмотреть местность вокруг ранчо Санта-Фе, должны соблюдать дружеский принцип.

– Дерьмо, – прошипела она.

Капитан нахмурился. Слово, непривычное для Рейн Смит. Должно быть, она и впрямь на пределе. Он мудро промолчал.

Рейн спохватилась и устыдилась собственной грубости.

– Простите. Еще раз.

– Я слышал и не такое, – сухо заметил он. – Помогает выпустить пар?

– Еще не поняла.

– Когда исчерпаешь американский и британский сленг, переходи на австралийский. Там очень изобретательный народ.

– Приму к сведению. – Рейн нетерпеливо отвела волосы с лица, потом заправила прядь за ухо. – Дружеский принцип. Значит, надо впрягаться в ярмо с другим наездником каждый раз, когда я выхожу из конюшни.

Капитана Джона поразила напряженность, сквозившая в ее голосе. Она всегда казалась воплощением спокойствия.

– Это не выдумка, Рейн, – сказал он мягко. – Вспомни Олимпиаду в Мюнхене.

Рейн вздохнула и пробормотала что-то неприличное.

– Я осмотрел местность вокруг дистанции, – продолжил он. – Есть препятствия, холмы и остатки бывшего поля для игры в гольф.

– Я знаю. Я вчера была там.

– Одна? – негодующе спросил капитан Джон.

– Большей частью.

Прежде чем он успел задать еще какие-то вопросы, Рейн подошла к телефону, подвешенному над кипой соломы, и взяла трубку.

– Алло, – решительно бросила она.

– Семь часов.

Она не ожидала услышать голос Корда. Ей было проще считать, что встреча с ним померещилась в угаре предстартового безумия. И конечно, она никак не ожидала, что ее сердце подпрыгнет вот так, как сейчас, а потом пустится вскачь.

Его бархатный голос сводил Рейн с ума.

Она молчала, как будто не хотела вспоминать о нем вообще. Она хотела забыть вчерашний вечер.

И его.

– Я знаю, ты там, – сказал он проникновенным шепотом. – Я слышу твое дыхание. Мне очень жаль, что я не могу поцеловать твою жилку на шее, которая бьется быстро-быстро.

У Рейн перехватило дыхание. Она явственно ощутила вкус языка Корда, и внутри у нее все перевернулось от страсти. Это испугало и очаровало Рейн.

– Ты когда-нибудь играл по правилам? – прямо спросила она.

– Я охотник, а не игрок.

– А я не кролик, Корд Эллиот! – выпалила она, и ее голос сорвался.

Его смех показался ей грубым и в то же время нежным, словно мурлыканье.

– Я знаю, – сказал он. – Я чувствую себя как Актеон, охотящийся на Диану. Это спорт сильных.

Рейн задрожала.

Но вовсе не от страха.

– Семь часов, – повторил он. – Надень то, что тебе нравится. Или, как Диана, вообще ничего не надевай. – И повесил трубку.

Рейн облегченно вздохнула. Она не Могла больше ни о чем думать и говорить тоже. Сквозившее в мужском голосе нетерпение невозможно вынести.

– Все в порядке? – Капитан Джон окинул ее пристальным взглядом. – Ты то бледнеешь, то краснеешь.

– Все прекрасно, – сказала она, положив трубку. – Мой абонент.., немного.., расстроил меня.

– Я его знаю?

– Сомневаюсь.

Нахмурившись, Рейн покрутила запаянное в пластик удостоверение личности, которое висело на шее на тонкой стальной цепочке. На цветном поле вокруг фотографии были кодовые номера, которые подтверждали ее статус участника Олимпийских игр и открывали доступ ко всем объектам с лошадьми.

– Я многих знаю, – упорствовал капитан Джон.

– Я только вчера встретила этого человека.

– Вот как?

Рейн опустила глаза и посмотрела на свои грязные руки.

Надень то, что тебе нравится.

Она улыбнулась. Господин Всегда-При-Исполнении Корд Эллиот для разнообразия получит нокаут.

Но сначала ей надо принять ванну.

– Меня не будет в столовой сегодня вечером, – сказала Рейн.

Капитан Джон пожал плечами. Его спортсмены были старше всех участников Олимпийских игр. Вообще-то он не опекал, как наседка, своих конников, не придирался по мелочам. В общем, как говорится, был суров, но справедлив. Правда, Рейн никогда не доставляла ему неприятностей, даже когда она доверилась тому медоточивому французу.

Хотя он нанес ей огромную моральную травму накануне большой встречи, она сумела собраться и доказала, что является настоящим спортсменом мирового класса. Выступление Рейн в тот день убедило капитана Джона, что она подходящая кандидатура для Олимпиады. Рейн оставалась профессионалом, несмотря ни на какие невзгоды в ее личной жизни.

– Это мужчина? – спросил капитан, широко улыбаясь.

Рейн не стала лукавить. Он узнал бы все равно. Он всегда все знал.

– Да, – кивнула она. – Он сбил меня с ног.

– Ты растаяла и не устояла?

– Да нет. Он просто вытряхнул меня из ботинок.

Капитан засмеялся, приняв это за шутку.

– Не волнуйся насчет комендантского часа. Можешь сделать перерыв.

Примерно в сотне шагов от телефона, по которому говорила Рейн, в автомобиле, напичканном электроникой, сидел Корд Эллиот. Большой, как автобус, симпатичный на вид «дом на колесах» на самом деле являлся передвижным фортом. Отсюда Корд мог позвонить в любую точку земного шара. Любому человеку.

Сейчас он говорил с Виргинией. Он не знал имя собеседника, как и тот не знал имени Корда. Это оставалось за рамками беседы.

– И все? Больше ты ничего не можешь сделать? – нетерпеливо спросил Корд. – От этого зависит жизнь очень многих.

– Как обычно.

– Но на сей раз… – Голос Корда замер.

Если сказать, что на сей раз в опасности жизнь женщины, которая разрушила тщательно возведенные укрепления в его душе, разве это поможет?

– Постарайся, – не сдавался Корд.

– Барракуда – трудная мишень.

– Раскинь мозгами.

Человек на другом конце линии вскипел от негодования.

– Полегче на поворотах. Меня уже достал этот тип.

– Ищешь сочувствия? – поинтересовался Корд.

– Да!

– Открой словарь на слове «дерьмо» и перелистай до слова «сифилис». Мне нужна информация.

Корд отключился и попытался связаться с другим информатором. С тех пор как Барракуда исчез из поля зрения, он не находил себе места.

– Да, – отозвался скучающий женский голос.

– Есть что-нибудь для меня? – поинтересовался он.

– Нет.

– Радиоперехват?

– Нет.

– А как с вдохновением?

– Никак.

– Черт, – пробормотал он. – Выпей чаю.

– Я подумываю о чашечке бодрящего кофе.

Невольно улыбнувшись, Корд отключился.

В этой части автобуса не было окон, только телевизионные экраны, отображавшие внешний мир в режиме реального времени. Все казалось абсолютно нормальным.

Воздух вокруг конюшен мерцал от жары, и яркого солнца, пыли и смога Лос-Анджелеса.

Корд видел сейчас горстку репортеров и тренеров, дюжину поклонниц наездников; некоторые участники соревнований прогуливались по двору или выполняли упражнения.

Манеж для конных соревнований уже готов, засыпан сланцем, а рабочие неустанно орудовали молотками, наверстывая то, что следовало сделать еще несколько недель назад. Вообще-то гонки в Санта-Аните продолжаются до июня. И не было времени, чтобы превратить гоночный трек в скаковой круг, воздвигнуть массивную новую открытую трибуну и множество жилых кварталов для людей и конюшен для животных.

Предполагалось, что всех рабочих проверили, перед тем как допустили до дела. Но Корд должен проверить их сам. Лично. Облачившись в грязную одежду, с инструментом, заткнутым за пояс, он ничем не выделялся среди остальных. Так он поступал не раз и в прошлом.

Из-за Барракуды.

Корд вернулся в крутящееся кресло, окруженное разной электроникой. Он набрал код Кентукки.

– Добрый день, мистер Эллиот, – отозвался Торн, растягивая слова. – Не правда ли, прелестный день.

Корд хмыкнул.

– Где она?

– Направляется к своему мотелю.

– Кто-нибудь новенький зарегистрировался?

– Никто.

– – Как насчет ее охраны? – спросил Корд, имея в виду агентов, ночевавших под открытым небом поблизости от Рейн.

– Мерривезер плачет, плохая карта.

– И блефует, – заметил Корд сухо.

– Да. Я только раз играл с ней в покер. С меня довольно.

– Она тебя обштопала?

В ответ Кентукки просто засмеялся.

Корд улыбнулся, несмотря на неловкость.

– Я подхвачу Рейн в семь. Если увижу, что кто-то наблюдает из окон, я выгребу их из стойла.

– Я передам ваши слова, сэр.

Разъединившись, Корд набрал другой код. Потом, через несколько секунд, набрал еще один номер, подождал и набрал другой.

– Какие новости? – спросил он, когда ему ответили.

– Никаких.

– Слухи?

– Нет.

– Предположения?

– Нет.

– Дерьмо.

– Этого всегда навалом, – согласился собеседник. – Считай, что ты зарегистрировался.

– Погоди, – – сказал Корд, прежде чем мужчина успел разъединиться. – Боннер зарегистрировался?

– Час назад.

Корд облегченно вздохнул.

– Хорошо. Если Боннер пропустит сеанс связи, сообщи мне немедленно.

– Принято.

Корд откинулся в вертящемся кресле. Интересно знать, чем вызвано его беспокойство? Но он не знал. И лишь в одном был твердо уверен: что-то где-то пошло к черту.

Глава 5

Рейн не поселилась вместе с членами олимпийской сборной в Санта-Аните. Ее товарищами по команде были одни мужчины. Не желая стеснять своих коллег, она решила остановиться в близлежащем мотеле.

Мотель «Круг победителя» был украшен позолотой, зеркалами и бархатом. Все это Рейн мысленно назвала «Рождество шлюхи». Но здесь была горячая вода, белье меняли ежедневно, а полотенца – дважды в день. В общем, то что надо.

Когда она открыла дверь номера, прохладный, слегка несвежий запах, специфический для арендованного жилья и кондиционера, ударил ей а нос. Хорошо уже, то, ;что она не почувствовала себя так, будто вошла в холодильник. Ей понадобилось два дня, чтобы убедить управляющего, что предпочитает температуру выше семидесяти градусов <По Фаренгейту. По Цельсию – 21,11 градуса.>.

Сбросив с себя грязную одежду, она торопливо прошла в ванную. Упругие струи душа обрушились на тело, быстро снимая напряжение в мышцах. Застонав от удовольствия, девушка закрыла глаза.

Постоянное беспокойство сводило ее с ума. Дни, часы, минуты перед началом соревнований по троеборью казались вечностью.

«Не думай об этом», – приказала она себе и отбросила мысль о соревнованиях. Скоротать время можно было только одним способом: отвлечься.

Улыбаясь, она подумала о Корде. Нет, она не собиралась влезать в это дело. Как бы сильно ее ни тянуло к нему, она знала, что такое – увлечься мужчиной на электронной привязи. Но обед с Кордом и скандал с невозмутимым мистером Эллиотом – это совершенно разные вещи.

Узнав о возможной диверсии, Рейн почувствовала необходимость в чьей-то защите.

Она высушила волосы и накрутила их на большие горячие бигуди. Пока усмирялись непослушные кудри, Рейн натирала тело ароматным кремом, потом сделала легкий макияж, лихорадочно думая, что надеть сегодня вечером.

Без колебаний она отбросила форменную одежду – цилиндр и накрахмаленную льняную рубашку, черный камзол с разрезом, брюки для верховой езды с острыми складками – и подумала еще об одном наряде. Он был необходим наезднику мирового класса так же, как униформа для тренировки.

Олимпийская сборная конников поддерживалась за счет частных пожертвований. Богатейшие спонсоры частенько устраивали элегантные вечеринки, и наездники были вынуждены соответствовать требованиям общества. Впрочем, к этому обществу Рейн Смит принадлежала по праву рождения. Она подобрала гардероб, подходящий для таких вечеринок.

После долгих раздумий она выбрала черное длинное обтягивающее платье. Сбоку до середины бедра был разрез.

Но, вспомнив широкий шаг Корда, Рейн заколебалась. Затем ее взгляд упал на шелковый туалет нефритового цвета. Спереди был глубокий треугольный вырез, почти до самой талии. Хотя он не слишком обнажал тело благодаря искусной драпировке и только намекал на нежный изгиб грудей, но открывал огромный простор для воображения. Плиссированная оборка из того же самого материала доставала до колена.

Рейн вытащила несколько очень тонких французских колготок. Смело декольтированное платье надо было носить без бюстгальтера. Но она не собиралась преступать границы приличий. Рейн влезла в платье, застегнула невидимую молнию на боку и открыла вырез так, чтобы он казался поскромнее.

В этом темно-зеленом платье ее кожа казалась фарфоровой. Она надела серьги и длинную, ручной работы золотую цепь. Изумруды в золотой оправе прекрасно гармонировали с ее глазами.

Балансируя сперва на одной ноге, потом на другой, Рейн застегнула вечерние открытые туфли, сплетенные из тонких и мягких золотых кожаных ремешков, на очень высоких каблуках. Потом она прошла в ванную, где с трудом сняла бигуди, действуя двумя руками.

Даже теперь, после стольких усилий, волосы Рейн остались такими же непослушными, как и были. Не долго думая она собрала шелковистую каштановую гриву и соорудила эффектную и гладкую прическу. В качестве последнего штриха она выпустила из прически несколько вьющихся локонов на виски и на уши, а с затылка – на шею.

Закончив, она взглянула в зеркало. Конечно, ей далеко до идеала, но в общем и целом получилось неплохо.

Затем с привычной аккуратностью привела в порядок комнату. Закончив, критически осмотрела свои ногти. Короткие, неотполированные, они выглядели почти детскими на фоне элегантного платья. Пожав плечами, Рейн хмыкнула. Самое главное, что они чистые и здоровые с виду.

Как с длинными, покрытыми ярким лаком ногтями работать в конюшне или надевать перчатки для верховой езды?

Стоянку перед мотелем осветили фары подъехавшего автомобиля. Чуть позже в ее дверь постучал Корд Эллиот. Она поглядела на изящные золотые часики, подаренные отцом после того, как ему пришлось срочно уехать с Панамериканских игр, не дождавшись ее выезда.

Семь часов.

– Войдите, – сказала Рейн.

Она сняла цепочку и открыла дверь, не глядя, кто стоит за ней. Зачем? Ей и так ясно.

– Ты всегда такая доверчивая? – мрачно поинтересовался Корд.

Уставившись во все глаза на Корда Эллиота, Рейн ничего не ответила. Если бы не эти бледно-голубые блестящие глаза, она просто не узнала бы его. Корд был одет в дорогой спортивный пиджак цвета морской волны и шелковый галстук, белую шелковую рубашку и прекрасные шерстяные брюки цвета древесного угля. Его итальянские ботинки из гладкой кожи были дорогие и очень мягкие. Изящная одежда придавала еще больший шарм этому мужчине, подчеркивала силу и смотрелась на нем очень естественно.

Корду Эллиоту снова удалось поразить ее воображение, оставаясь при этом совершенно невозмутимым. Рейн говорила себе, что это случайность.

Но положа руку на сердце, не очень-то верила самой себе.

Корд молча смотрел на женщину, которая не шла из головы с тех пор, когда он понял, что она не террористка.

Сегодня на ней нет разорванной синей блузки и штанов для верховой езды.

Нынче вечером она – сама элегантность и спокойствие.

Отливающие золотом каштановые волосы, глаза, светящиеся умом и юмором, царственные шея и плечи, восхитительные полушария грудей, обтянутые тонким шелком… Она величаво стояла перед ним, словно окруженная ореолом богатства, положения в обществе и уверенности в себе.

Принцесса при исполнении. Не прикасаться.

Но Корд ожидал увидеть ее во всеоружии. Потому и сам оделся. Он много чего повидал на своем веку, носил камуфляж, умел; – остаться невидимкой в любой толпе. Ему приходилось жить бок о бок с дикарями и с премьер-министрами, он находил общий язык с простыми работягами и с докторами философии.

Поэтому Корд с улыбкой взглянул на нее. А его сердце забилось сильнее от нахлынувших чувств, вызванных ее запахом. Он увидел кокетливые локоны, вспышки изумрудов на изящных раковинках ушей, блеск гладкого шелка на белой нежной коже…

Не принцесса.., королева. Экзотический цветок, взращенный столетиями богатства и власти.

Интересно знать, Рейн оделась вот так намеренно, чтобы отпугнуть его? Одежда для нее – это защита от остального мира. Словно олень, замирающий в испуге, она за блестящей внешностью скрывает свой внутренний мир.

Корд улыбнулся своим мыслям, не сводя с Рейн восхищенного взгляда. Рейн Смит не была классической красавицей, но способна соблазнить любого мужчину, который видит немного дальше собственного носа.

Корд считал себя таким мужчиной и очень хотел познать ее.

Его плотский голод становился все сильнее; разгоравшийся огонь желаний неодолимо влек к ней.

Рейн улыбнулась ему в ответ. И у Корда тотчас перехватило дыхание. Он взял ее за руку, желая больше всего на свете прикоснуться к ней, и жадно прильнул губами к ладони.

Ее пальцы едва заметно задрожали.

– Твоя крестная мать-фея превзошла самое себя, – сказал Корд, глядя ей в глаза.

– Золушка была судомойкой, а не трудилась на конюшне, – ответила Рейн, по-прежнему не веря в собственное женское очарование.

Но предательское тепло уже разлилось внизу ее живота.

Признаться, Рейн приятно удивила реакция Корда. Она ожидала, что он, увидев ее столь роскошно и элегантно одетой, смутится и поспешит ретироваться. Во всяком случае, именно так реагировали на ее превращение из неуклюжей наездницы в ослепительную даму другие мужчины.

Они испытывали неловкость, оказавшись рядом с женщиной, окончившей самые престижные школы Европы и вращавшейся в высших сферах.

Жизнью «в сферах» Рейн не слишком-то наслаждалась, но свою принадлежность к кругу избранных использовала как средство устрашения. До сих пор. Но Корда это скорее привлекло, чем оттолкнуло.

И снова Корд одержал над ней верх. В который раз.

– Готова? – спросил он.

Рейн схватила сумочку с кофейного столика.

– Готова.

Корд взял ее за локоть, подталкивая к выходу. Он закрыл за ней дверь и повел к черной «пантере», которая, словно большая кошка, расположилась на автостоянке. Усадив Рейн в спортивном автомобиле, щелкнул ремнем безопасности, закрыл дверь с ее стороны и пошел на водительское место.

Сидя в кожаном кресле, Рейн наблюдала за Кордом.

Он легко и непринужденно скользнул на сиденье, в очередной раз изумив ее своей пластичностью.

– Что ты не ешь принципиально? – спросил он, запуская двигатель.

– Карри, – вздохнула Рейн. – К сожалению.

Корд с сочувствием посмотрел на нее и легко вывел «пантеру» со стоянки.

– Как тебе азиатская кухня?

– Люблю. Китайскую, японскую, корейскую.

– Вьетнамскую?

– Никогда не пробовала, – призналась она.

– Если тебе не понравятся закуски, я отвезу тебя еще куда-нибудь.

Рейн расслабилась, а автомобиль стал набирать скорость так же стремительно, как ее Дев. Звук двигателя стал на октаву выше, ненавязчиво предупреждая пассажиров о возможностях своей первобытной мощи. Она наблюдала за Кордом. Он профессионально вел машину.

– Ты был бы хорошим наездником, – заметила она.

Корд бросил на нее быстрый взгляд, потом отвернулся, лавируя в плотном потоке машин.

– Почему ты так думаешь?

– У тебя потрясающие руки.

Произнося эти слова, Рейн вспоминала миг, когда он обхватил ее лицо ладонями. Она порадовалась, что в машине темновато и Корд не увидит ее жаркого румянца.

– Наследство растраченной молодости, – сухо заметил он. – Семейная традиция. Мой прадед и дедушка были мустангерами – охотниками за дикими лошадьми.

Они гнали мустангов пешком день и ночь, не позволяя им есть и пить – разве что несколько чашек воды. Таким образом они могли привести мустангов на свою землю.

.,. – /Почему? – спросила. Рейн пораженно.

– Бедность. У них не было ни загонов, ни заборов, ни лишних наездников. Только упорство. И больше ничего.

– А мустанги не убегали?

– Они привыкают к территории. Передвигаются по широкому кругу, держатся хорошо знакомых пастбищ и водопоев. Двое мужчин могли работать с целым стадом.

Прыгая, как лягушки, они отрезали доступ к воде/гнали мустангов все дальше и дальше.

– И сколько это длилось?

– Пока лошади не становились такими голодными и измученными жаждой, с воспаленными ногами, что можно подойти и набросить на них веревку. Они готовы были идти уже куда угодно ради глотка воды.

Рейн повернулась к Корду, очарованная тембром его голоса; рядом с ним ей было комфортно и спокойно. Казалось, что его голос она могла бы слушать бесконечно, как музыку.

Корд продолжал говорить, не отрывая глаз от дороги.

Он давно не вспоминал о прошлом, о людях из родных мест, об ароматах детства. По некоторым причинам сегодняшние воспоминания вызывали у него щемящую грусть.

– Отец ходил на последнюю охоту за лошадьми, когда ему было всего девять, – спокойно продолжал Корд. – Хороших мустангов угнали, в те места пришли люди и заселили все.

– Держу пари, это были упрямые маленькие пони.

– – Да, У них самые твердые копыта в мире.

Воспоминания, ранящие душу, словно выстрел. На стене в спальне отца висели старые причудливые фотографии с виньетками, картины, изображающие мустангов и мустангеров, давно покойных.

– Что делал твой отец, когда убегал хороший мустанг? – спросила она.

– Дедушка и папа натягивали грубую веревку, чтобы другие лошади не ушли. Дедушка был настоящий шаман.

Своим голосом он мог загипнотизировать небольшое стадо.

Рейн улыбнулась. Внук определенно унаследовал дедушкин дар. Голос Корда обволакивал, точно бархат.

– Расскажи мне о своем детстве, – попросила она.

– Я учился ездить на лошадях, к которым никто, кроме отца, не прикасался. Я учился двигаться и никогда не подставлять спину. Я также узнал, что даже самая дикая лошадь может стать послушной, главное – запастись терпением и, – он усмехнулся, – не жалеть яблок.

Он умолк, внезапно вспомнив давно забытое ощущение: лошадь щекочет губами ладонь, беря с нее яблоко.

Лошадь, которая наконец стала тебе доверять. Вдруг его одолела сильная тоска по чему-то несбыточному.

– Дев мог бы подпустить тебя, – сказала Рейн.

– Он и впрямь такой норовистый?

– Да.

– А почему?

– Прежнему хозяину Дева нельзя было доверить даже муху, не то что лошадь.

Корд широко улыбнулся.

– Расскажи мне про твою лошадь.

– Я увидела Дева, когда мне было восемнадцать и я направлялась на соревнования вместе с отцом. В тот день Дев прыгнул и сбросил наездника.

– Такое не редкость.

– Конечно, – с готовностью согласилась Рейн. – Но это был особый случай. Когда мы добрались до препятствия, Дев все еще барахтался среди брусьев барьера.

Корд молча покачал головой. Ему не нужно объяснять, как это опасно для лошади и любого, кто попытался бы ей помочь.

– Наездник Дева стоял рядом, – продолжала она, а в голосе слышалось застарелое возмущение. – Он проклинал Дева, пинал и хлестал изо всех сил.

Корд пробормотал что-то нелестное себе под нос.

– Глаза Дева были дикими и совершенно белыми, – говорила Рейн, – с боков падала кровавая пена. Любая другая лошадь запаниковала бы и сломала себе ноги, пытаясь вырваться на свободу. Но только не Дев.

Он быстро посмотрел на нее. Глаза Рейн сузились, словно она вглядывалась в прошлое, губы сурово сжались.

– Что же ты сделала? – спросил он.

– Я схватила этого жестокого, глупого ублюдка и толкнула его к отцу. Потом стала разговаривать с Девом, пока он не успокоился. Когда он наконец позволил мне прикоснуться к нему, я вытащила его ноги и освободила его.

Корд легонько присвистнул. Он представил себе девочку-подростка в такой опасной близости к возбужденному жеребцу.

– Ты сильно рисковала.

– А что оставалось делать? – сухо осведомилась Она. – Когда я уговорила Дева встать на ноги, он был весь в крови, в мыле и дрожал мелкой дрожью. Он стоял и наблюдал за мной, прядая ушами. Я не могла отдать его этому садисту.

Корд быстро взглянул на нее. Эта изящная женщина в шелковом платье и с изумрудными серьгами никак не вязалась с тем эпизодом из прошлого. Но если вспомнить вчерашнюю Рейн, сумевшую справиться с паникой, оказавшись в руках незнакомца, то слова ее звучали вполне правдоподобно.

Да, Рейн – изящная и очень уязвимая женщина. Но в то же время сильная духом.

– Я спросила у этого сукина сына, сколько стоит его лошадь, – продолжала она. – Он сказал, что не пожалеет на нее пули. Дескать, Дев слишком стар, чтобы его кастрировать, и слишком средних достоинств, чтобы ездить на нем. – Она поколебалась, вспоминая, что случилось потом. Это был единственный раз в ее жизни, когда отец оказался рядом с ней. – Затем мой отец потянулся к его оружию и вытряхнул патрон.

– Это по-нашему, Блю, – сказал Корд, затаив дыхание.

Она резко обернулась к нему.

– Ты знаешь моего отца? – В голосе Рейн прозвучало обвинение.

– Но вряд ли он знает Корда Эллиота. – Он криво улыбнулся, наслаждаясь шуткой, которой не мог поделиться с ней. Он не должен больше упоминать прозвище ее отца.

Секунду поколебавшись, Рейн решила, что Корд вполне может знать прозвище Джастина Чандлер-Смита. Ее отец работал во многих посольствах за границей, в государственном департаменте и в Пентагоне. Он был заместителем министра, помощником секретаря и так далее и тому подобное.

Названия должностей бессмысленны. В тайном мире, в котором обитал ее отец, люди, не обладающие властью, имели внушительные титулы. Настоящие же вершители судеб были анонимны, серые кардиналы в высших эшелонах власти. Такова система, которую используют все правительства мира.

– У тебя были неприятности с Девом? – спросил Корд, направляя машину к маленькой автостоянке и тем самым меняя тему разговора.

– Мне пришлось заново обучать Дева. Я выпустила его на пастбище на три месяца раньше, чем попробовала надеть на него уздечку. Понадобилось больше года, чтобы обучить его основам школы.

– Для восемнадцатилетней девушки ты была необычайно терпеливой.

– Дев стоил всех издержек времени и сил. Он просто рожден для соревнований. Такой лошади у меня еще не было. Сила, ум, выносливость. – Потом она сухо добавила:

– Он не раз спасал меня от падения в прыжке на скоростном спуске.

Корд думал о дистанции, которую исследовал сегодня еще раз: адские барьеры, опасные препятствия, крутые повороты. Рейн казалась одинокой свечой, горящей в ночи.

– К сожалению. Дев не позволяет прикасаться к нему незнакомым людям, – призналась она.

– А ездить на нем?

– Каждый, кто попытается, тотчас окажется на земле.

Дежурный стоянки рысью понесся к ним, горя желанием заняться «пантерой». Он открыл дверцу, передал квитанцию и сел в машину.

– А тебя он пытался сбросить? – спросил Корд, в то время как его автомобиль неожиданно громко взревел и отъехал.

– Дев никогда не сбрасывал меня специально. Но я падала не раз по собственной глупости.

– Я не могу представить тебя в глупой ситуации. – Кончиками пальцев он дотронулся до трепетавшей на шее жилки. – Скорее всего – застигнутой врасплох.

Она удивленно смотрела на него, чувствуя, что он нашел ключик к ее сердцу.

Он снова вывел ее из равновесия.

Глава 6

Рейн нисколько не удивилась, увидев, что Корд выбрал самый неожиданный ресторан. Она-то думала, что в ресторане в восточном стиле будет привычный фальшивый интерьер – красные кисточки и драпировки с Тайваня.

Но «Год радуги» был декорирован с континентальной строгостью и богатством: тяжелые льняные скатерти и хрусталь, фарфор и салфетницы из чистого серебра. Она не сразу поняла, почему это место все же кажется странным.

На столе не было никаких приборов.

Меню тоже удивило ее. Оно было написано в идеограммах <Идеограмма – письменный знак, обозначающий не звуки какого-либо языка, а целое понятие.> и переведено на французский. Прочесть идеограммы она не могла. Только цену, которая означала либо высочайшее качество еды, либо то, что ее подают на золоте.

А возможно, и то и другое сразу.

Рейн недоумевала, откуда у Корда деньги на дорогую одежду, машину, рестораны. Кажется, он не упоминал о том, что получил богатое наследство. И несмотря на то что люди, работавшие на правительство на самом высоком уровне, хорошо оплачивались, им все же платили недостаточно. Большинству дипломатов не хватало жалованья, чтобы развлекаться с тем размахом, которого требует их положение. Соединенные Штаты – одна из самых богатых стран мира, но ее дипломатический бюджет – обглоданные кости.

Пока Рейн изучала меню. Корд открыто наблюдал за ней. Его ледяные голубые глаза казались необыкновенно яркими при искусственном освещении. Он предпочел сесть не напротив, а рядом с Рейн.

– Если ты любишь французскую кухню, – сказал он, – закажи из меню справа. Если хочешь что-то неожиданное или готова довериться моему вкусу, я закажу по меню, написанному с левой стороны. И не волнуйся насчет столового серебра. Они принесут приборы независимо от того, что ты выберешь.

Она быстро и внимательно читала меню на французском, что означало весьма близкое знакомство с языком и кухней. А разве можно ожидать от Чандлер-Смит чего-нибудь другого?

Но Рейн все-таки продолжала его удивлять. Он постоянно открывал в ней какие-то новые грани.

И узнавал ее. Искусственное освещение придавало девушке особое очарование. Увидев, что локон упал ей на лицо, Корд потянулся и вернул шелковистую прядь на место, нежно прикоснувшись к ее уху.

Она удивленно посмотрела на него и застенчиво улыбнулась. Как бы он хотел сейчас оказаться с ней вдвоем на необитаемом острове!

Словно прочитав его мысли, Рейн откашлялась и посмотрела в меню.

– Я хотела бы рискнуть.

– А мне ты не доверяешь? – спросил Корд обиженно.

– Риск – дело благородное, – твердо заявила она.

– Где же еще рисковать, как не здесь. – Он улыбнулся, и глаза его вспыхнули.

– Я так сильно проголодалась, что могу съесть все что угодно, – вырвалось у нее.

– Отчаянная женщина, – согласился он вежливо. – Я именно тот, кто тебе нужен.

Корд взял меню у Рейн и положил поверх собственного, которое даже не потрудился открыть.

Официант возник тотчас, как по мановению волшебной палочки.

Корд заговорил с ним на языке, напоминающем пение.

Пораженный необыкновенным клиентом, официант довольно быстро пришел в себя и принялся писать в своем блокноте.

Приняв заказ,: официант что-то посоветовал Корду, и тот согласно кивнул.

Потом подошел винный стюард. Они обсудили список на двух языках, но английского среди них не было.

Наблюдая за ними, Рейн пришла в прекрасное расположение духа. Корд напомнил ей отца, который говорил дома на нескольких языках, но лучше Всего общался на самом старом языке, известном мужчине, – на языке силы.

Покончив с выбором вина. Корд взял Рейн за руку и пристально посмотрел в лицо.

– Никакого унаследованного богатства, только самое лучшее образование дядюшки Сэма и опыт. – Он слегка улыбнулся и добавил:

– Стюард был достаточно вежлив, чтобы не вздрогнуть от моего французского.

– – На мой взгляд, мозги тоже стоят немало. Да и твой французский довольно приличный, – немедленно бросилась она на его защиту.

– Скажи об этом парижанину.

– С какой стати?

Темные зрачки Корда расширились;

– Королева очень добра к своему подданному, – сказал он мягко.

Он поднес руку Рейн к своим губам. Секунду Корд наслаждался ароматом ее кожи, тайно дотронувшись до нее языком. Рейн с трудом подавила дрожь, пробежавшую по телу.

– Я не королева, – прошептала она внезапно пересохшими губами. – И ты не подданный.

Он молча смотрел на нее, снедаемый сильным голодом. Когда вино было подано, он отнесся к дегустации почти безразлично, даже не выпустив ее руку из своей.

Она не сомневалась, что если бы вино было недостаточно хорошим, он заметил бы и немедленно вернул его.

Корд Эллиот не из тех, кто мешкает хотя бы секунду.

Восхитительное «Фюме бланш» было словно создано для экзотической еды. Креветочная паста на узких полосках сахарного тростника, крошечные фаршированные блинчики, хрустящий жульен из маринованных овощей, фрикадельки в пикантном соусе – всего и не перечислить.

Ароматы приятно щекотали ноздри, а глаз радовало изобилие разноцветных закусок – горячих и холодных, сладких и сдобренных уксусом и солью.

К еде подали серебряные палочки и миску с лимонной водой. Корд заметил, что Рейн ела то, что полагалось, руками, каждый раз окуная их в миску с водой. Палочки для еды, однако, не поддавались ей. Она никак не могла подцепить ими рис.

– Вот так, – сказал он, укладывая палочки ей в пальцы. – Держи их почти параллельно тарелке, а не вертикально, это тебе не вилка. Теперь сдвинь верхнюю.

Или наоборот. Делай как удобно.

Стараясь, Рейн уже более умело действовала непослушными палочками, но роняла примерно один из трех лакомых кусочков. Может быть, ее отвлекал Корд, Он орудовал палочками с восхитительной ловкостью. Она наблюдала за ним со смесью восхищения и раздражения.

Когда от Рейн ускользнула еще одна сочная креветка, ее раздражение достигло предела.

– Чертов слизняк, – пробормотала она.

Корд ловко подхватил креветку своими палочками и поднес к ее губам. Без колебания она открыла рот и проглотила ее. Он с жадностью смотрел на ее белые зубы, розовый язык, полные чувственные губы, мечтая завладеть ими в поцелуе.

Корд почувствовал тяжесть в чреслах и нехотя отвел взгляд от ее рта. Сегодня вечером Корд хотел доказать ей, что он не только мужчина, обученный насилию, но и джентльмен. Он хотел совратить ее так, чтобы она была его и душой, и телом.

Он хотел, чтобы она доверилась ему.

Ему было совершенно ясно, что Рейн, самая младшая дочь Джастина Чандлер-Смита, становится обыкновенной женщиной, когда дело касается мужчин.

Но она мудро не доверяла им.

Корд едва не задохнулся от гнева. Какой ублюдок так глубоко ранил ее? Она опасается откровенного восхищения Корда и отношений с ним.

Интересно знать, успеет ли он завоевать ее доверие, прежде чем закончатся Летние Олимпийские игры? Впрочем, какое ему до нее дело, пусть даже он изнемогает от желания!

Мысленно выругавшись, он принялся за еду, стараясь не смотреть на губы Рейн.

– М-м-м… – сказала она, аккуратно очищая палочки губами. – Этот креветочный соус просто волшебный.

Что в нем?

– Тебе не надо знать.

Она захлопала глазами.

– Неужели карри?

– Нет, поверь мне.

Она улыбнулась.

– Передай, пожалуйста, креветку.

Наконец Рейн насытилась и положила палочки на подставку из слоновой кости.

– Все.

– Ты уверена? – с улыбкой спросил Корд. – Если ты устала от палочек, я могу кормить тебя.

Она рассеянно сжала кулак. Напряжение – сжимать палочки для еды – давало себя знать.

– Ты мог бы покормить меня, – согласилась она с улыбкой, – а переварить за меня?

Засмеявшись, он покачал головой и приподнял правую руку. Официант, возникший словно из ниоткуда, быстро убрал со стола.

– Десерт? – осведомился Корд, снова взяв Рейн за руку.

– Нет.

– Кофе? Ликер?

– Я того гляди лопну.

С улыбкой он обратился к официанту. Через несколько секунд мужчина вернулся с двумя шоколадными конфетами, завернутыми в золотую бумагу. Они, словно драгоценные камни, мерцали на серебряном подносе.

Рядом с ними стоял пластиковый стаканчик кофе с арманьяком.

Она едва удержалась от смеха, увидев сочетание пластика и чистого серебра. Вино ли тому причиной или еда, но скорее всего мужчина, который усаживал ее в обтекаемый спортивный автомобиль с невероятной нежностью.

Когда дежурный стоянки подал Корду кофе и конфеты на дорогом подносе, Рейн рассмеялась.

– Что тебя так рассмешило? – поинтересовался Корд, усаживаясь в водительское кресло.

– Пластик и чистое серебро.

– Официант уговаривал меня взять фарфоровую чашку, но я выбрал то, что понадежнее.

Корд направил «пантеру» по затемненным улицам к автостраде. Их обтекали потоки машин, а она кормила его конфетой; потом откусила сама и, наконец, осторожно сдвинула пластиковую крышку на стаканчике кофе. Салон заполнил изумительный аромат колумбийского кофе и французского арманьяка. Она жадно вдохнула, но отпила только один глоток.

Он улыбнулся.

– Не стесняйся. Тут на двоих.

Она осторожно потягивала горячую, опьяняющую жидкость.

Его рука потянулась к панели магнитолы. Мягкий щелчок – ив салоне зазвучала нежная музыка Дебюсси.

После первого потрясения – вот это вкус! – она вздохнула и стала наслаждаться мелодичными звуками.

Когда Корд взял у Рейн кофе и она ощутила мимолетное тепло его пальцев, в ее душе зазвучала другая музыка.

Когда музыка наконец смолкла, Рейн была почти загипнотизирована красотой ночи и присутствием Корда. Она наблюдала, как меняется пейзаж за окном машины, поскольку Корд свернул с автострады. Они проехали через холмы и припарковались высоко на горном перевале, откуда виднелись огни Лос-Анджелеса.

– Где мы? – лениво спросила она. А потом отняла у Корда кофе и допила последние ароматные капли.

– Обсерватория Гриффит.

– Прекрасный вид, – проговорила она со вздохом.

Корд забрал у нее пустой стаканчик и положил на пол.

– Я хотел бы подарить тебе Луну и звезды, чтобы ты простила меня за вчерашний инцидент. Но светила – вне моей досягаемости, – сказал он, отстегивая ремни безопасности и осторожно снимая с нее. – Поэтому я подарю тебе кое-что получше. Прогулку по Вселенной.

Он прильнул к губам Рейн, возбуждающе гладя ее по шее. Затем обвел языком ее нежные губы, страстно мечтая слиться с ней в экстазе.

Трепеща от удовольствия, Рейн расслабилась. Ее руки скользнули по мягкой шерсти его пиджака к шелковой рубашке. Она ласкающе провела по теплой гладкой ткани, наслаждаясь упругостью мышц и инстинктивно желая большего.

Корд заключил ее в объятия и услышал тихий вздох.

Его язык ворвался ей в рот, жадно исследуя, дразня, возбуждая, безмолвно призывая отдаться его ласкам… Наконец он захватил ее язык и пососал, упиваясь его сладостью.

Кровь забурлила у Корда в жилах. Его возбуждение стало непереносимым. Она покачала бедрами, и он глухо застонал. Корд знал, что Рейн сделала это легкое движение неосознанно, не пытаясь тем самым проверить, как он владеет собой, и уж тем более не провоцируя его немедленно заняться любовью.

Но он был очень близок к тому, чтобы овладеть ею, здесь и сейчас.

Нехотя Корд взял себя в руки и отстранился от Рейн.

Увидев ее округлившиеся глаза, ее пылающие щеки, услышав ее тяжелое дыхание, он понял, что она так же возбуждена, как и он. Корд испытал сладостно-мучительное удовольствие.

Нежно прижав ее голову к груди, он немало удивился собственной реакции. По ее поцелую он понял, что она скорее чувственная, чем опытная женщина.

Она открылась ему, как незащищенная долина, приветствуя и согревая солдата, спустившегося с холодных высот после похода.

И ему нужен такой прием, ему нужен такой огонь.

Вздохнув, Рейн обняла Корда и прильнула к нему.

Она наслаждалась теплом его плоти, его страстью, его бешено бьющимся сердцем, его живой силой, которая клокотала в нем. Она никогда не чувствовала себя такой умиротворенной, как сейчас, и лелеяла незнакомое чувство. В его присутствии ей было легко и радостно.

– Ты был прав, – сказала она. – Поцелуи исцеляют.

Он на мгновение затаил дыхание. Затем медленно скользнул рукой по ее телу. Шелк отозвался обольстительным шепотом, словно требуя повторить. Осторожно приподняв ее подбородок, он осыпал ее лицо нежными легкими поцелуями и задержался на мягких губах.

– Ты очень красивая, – прошептал он.

Когда она открыла рот, собираясь возразить, его язык скользнул внутрь и неспешно устремился глубже, ощущая ее сладостную дрожь. Прошло много времени, прежде чем он поднял голову и посмотрел на нее затуманившимся от страсти взглядом.

– Если мы сейчас же не выйдем из автомобиля, – прохрипел он, – пропустим экскурсию по Вселенной.

У нее перехватило дыхание, глаза загорелись от страсти.

– Я думала, это и была экскурсия, – призналась она дрожащим голосом.

Он смотрел ей в глаза, словно желая заглянуть в будущее.

– Для тебя это внове?

– Да, – просто сказала она.

– И для меня тоже.

Наклонившись, он поцеловал ее с такой нежностью, что ей невыразимо захотелось слиться с ним воедино и никогда не расставаться.

Внезапно ветровое стекло осветили фары. Еще один автомобиль собирался припарковаться на стоянке. В открытое окно «пантеры» донеслись смех и голоса людей, которые направлялись к входу в обсерваторию.

Прошептав что-то себе под нос, Корд отпустил Рейн на место, тихо выбрался из машины и, обойдя вокруг нее, встал возле дверцы Рейн.

Она задрожала, словно от холода. А в глубине ее естества разгоралось жаркое пламя.

Когда он подал ей руку, желая помочь выйти из машины, невинное прикосновение чуть не свело ее с ума. Вот что наделали с ней ласки и поцелуи Корда Эллиота! Она не сумела скрыть своего потрясения.

Это открытие не на шутку встревожило Рейн. Но стоило ему улыбнуться и взять ее за руку, как она сразу же растаяла.

Они неторопливо направились к куполу планетария, откуда был виден сверкающий огнями Лос-Анджелес, который раскинулся прямо под ними.

Внутреннее убранство здания было простым; потолок был сделан в виде полушария, и поэтому из слегка наклонных кресел открывался прекрасный обзор. Молча, взявшись за руки, Рейн и Корд сидели и ждали в темноте появления Вселенной на потолочном своде.

И вот наконец бесчисленная россыпь звезд замерцала на чернильно-черном небе. Они образовывали изящные созвездия, заполняя собой галактику.

Хорошо поставленный голос экскурсовода стал рассказывать о Млечном Пути. Невидимое солнце посылало свои лучи на Землю, сонмы звезд серебряным потоком сбежали по потолку, исчезая среди черных стен. Солнечная система росла, пока их взорам не предстали планеты, скользившие по невидимым орбитам вокруг раскаленного Солнца.

Притяжение и отталкивание, сила и противовес восхищали Рейн так же, как Дебюсси или аромат арманьяка и кофе. Каждая планета была показана отдельно: охристый Меркурий; блистательная Венера; хрупкая голубая Земля; красный диск Марса; Юпитер, окутанный облаками; газовый гигант Сатурн с яркими кольцами, представляющими собой одно из прекраснейших зрелищ на всем небе.

Рейн наблюдала за всем этим великолепием неподвижно, испытывая необыкновенное воодушевление. Затем были показаны очень сложные, сделанные приборами фотокомпозиции и работы художников-реалистов.

Картины напомнили ей, что Солнечная система огромна и таинственна, а Вселенная – бесконечна. Наша старушка Земля на фоне Вселенной – лишь сгусток мечты, кружащейся, как неизвестная звезда. А человеческая жизнь – краткий миг, крошечная пылинка.

Аудиторию медленно заливал свет. Рейн заморгала, с трудом возвращаясь к реальности. Принятие мысли о вечном странным образом успокаивало ее. Хрупкая и жестокая, такая короткая, жизнь тем не менее несет в себе вечность.

Рейн вздохнула от удовольствия, которого никогда прежде не испытывала. Новое видение мира словно возродило ее для новых возможностей.

– Это было.., великолепно, – пробормотала она, поворачиваясь к Корду. – Как ты узнал, что именно это мне нужно? Я даже сама не предполагала.

Он стиснул ее пальцы.

– Я подумал, что если это нужно мне, то, может быть, нужно и тебе. Иногда необходимо воспарить над грешной землей, чтобы с глаз спала пелена, и увидеть все в истинном свете. Разорвать узы обыденности.

– Предстартовое безумие, – согласилась она. – Не думаешь ни о чем, кроме грядущего соревнования. Мир перестает существовать в этом ожидании. И надо как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума.

– Мы с тобой больше похожи, чем ты думаешь.

– Что ты имеешь в виду?

Корд встал и помог подняться Рейн.

– Я тоже часто испытываю предстартовое безумие.

– Но если излишне расслабишься, легко погореть, – сказала она. – По крайней мере мне. Особенно в троеборье.

– Верно. В моем деле тоже небрежность до добра не доводит. Не важно, мужчина ты или женщина. Словом, мы ходим по канату, натянутому между «чрезмерно» и «недостаточно». Оставшиеся в живых слишком часто совершают ошибки. – Корд приобнял ее за плечи, когда они выходили из планетария в теплую темноту ночи. – Я думаю, ты могла бы назвать это разновидностью предстартового безумия.

Рейн видела, как блеснули во тьме белые зубы Корда, но его улыбка показалась ей невеселой. Она знала: его ставка в игре – жизнь, а не медали или ленты. Она уже открыла рот, чтобы спросить, в чем именно заключается его работа, но отец, Чандлер-Смит, внушил своей дочери давным-давно, что задавать такие вопросы бессмысленно.

Ибо ответ на них всегда один – молчание.

Глава 7

– Ты можешь гулять в этих сексуальных сандалиях? – поинтересовался Корд.

Рейн посмотрела на тонкие ремешки и невероятно высокие каблуки.

– Что именно ты подразумеваешь под словом «гулять»? Если имеется в виду прогулка не по тротуару, то это проблема.

– Не волнуйся. Я об этом позабочусь.

– Как? Замостишь Гриффит-парк?

– Понесу тебя на руках.

– Посмотрим, – с улыбкой вздохнула Рейн. Но сегодня вечером она чувствовала себя легкой, как пушинка.

Он повел ее по мощеной дорожке на краю холма. Внезапно налетел порывистый ветер, взвыл, нарушив тишину, заглушил отдаленные голоса и шепот листьев на деревьях.

Тропа петляла, внизу виднелась долина, вокруг высились южные сосны. Их черные стволы и ветки казались кружевными на фоне золотых огней города, сверкающих в низине, и серебряных звезд в вышине. Городские огни были яркие, заметные, гораздо крупнее самых больших звезд, высыпавших на небе.

Для Рейн все в эту ночь было напоено волшебным светом: мягкий стук кожаных подошв, прикосновение колючих ветвей, огни на другом холме, шелест шелка, ласкающего ноги. Теплый воздух омывал тело, играл волосами…

Пахло соснами и цветами, а еще влажной травой. Казалось, огни Лос-Анджелеса цепляются за рубиновые и серебряные нити бесчисленных автострад и выбегают за пределы города.

Корд ласково гладил ее пальцы, и от этих прикосновений по телу Рейн бежали невидимые токи. Он давно не был с женщиной, которая способна наслаждаться тишиной, вдыхать ароматы ночи, с одинаковой непринужденностью носить вечернее платье и джинсы. Никогда он не радовался присутствию женщины так сильно, как сейчас.

Рейн с ним, она.., спокойна.

Он не хотел ни к чему ее принуждать.

Рейн глубоко вздохнула и отдалась во власть необыкновенной ночи. Сейчас для нее существовала только эта ночь. А еще этот мужчина, каждое прикосновение которого было преисполнено нежности и радости.

Благодаря Корду она сегодня открыла для себя совершенно иной мир, где не надо задумываться над каждым словом и над каждым жестом. Как ни странно, его присутствие расширяло ее горизонты, а не ограничивало их.

Эта неожиданная свобода в обществе Корда Эллиота пробудила ее чувства. Все вокруг стало ярче и прекраснее, чем всегда.

Мысленно благодаря Корда за подарок, Рейн поднесла его руку к губам и поцеловала.

– Теперь я знаю, как Дев чувствует себя перед стартом, – мечтательно произнесла Рейн. – Все еще впереди, и невозможное возможно.

Корд наклонился к ней и молча заключил в объятия.

Она обвила руками его талию.

Даже сейчас, когда его дыхание внезапно участилось, а плоть настойчиво заявляла о себе, он не терял голову.

Стремительно, но бережно он схватил ее за руки и поцеловал каждую ладонь. Потом положил ее руки себе на плечи. Он не хотел, чтобы она наткнулась на оружие в заднем кармане.

В начале вечера она держалась с ним очень настороженно. Корд догадывался, что это связано с его работой.

Пожалуй, она не зря тревожится. На примере своего отца Рейн знает, что его работа не только очень опасна, но и практически не оставляет времени на личную жизнь.

Но сейчас он не хотел ни о чем думать. Он жаждал Рейн, теплую, податливую, женственную. Когда она принялась гладить Корда по голове, он, застонав от удовольствия, выгнулся, как большой черный кот.

Рейн встала на цыпочки, но не смогла дотянуться до рта Корда и поцеловать. Она запустила пальцы ему в волосы, царапая кожу на голове и безмолвно требуя, чтобы он наклонился и незамедлительно поцеловал ее.

Засмеявшись, он наградил ее пылким поцелуем. У нее вырвался робкий стон удовольствия и желания. Услышав этот звук, Корд что было сил прижал Рейн к своему изголодавшемуся естеству.

Почувствовав тепло податливого женского тела, теперь уже гортанно застонал Корд.

Опьянев от наслаждения, Рейн смотрела в ледяные голубые глаза Корда. Но сейчас они были темно-синими и горящими.

Восставшее доказательство желания Корда упиралось ей в живот. Он нехотя отпустил ее.

– Искусительница, – прохрипел он. – Я умираю от желания.

– Я не собиралась…

– Я знаю, – перебил он ее. – Господи, я знаю.

Наклонившись, он осыпал ее быстрыми легкими поцелуями.

Эта безыскусная нежность огнем разлилась по жилам Рейн.

Он целовал ее, словно умирающий от жажды. Их бросило друг к другу с невероятной силой, они хотели оказаться еще ближе, разрушив все барьеры. Руки Корда скользили по ее телу, и каждое ласкающее прикосновение приносило ей острое удовольствие.

Его вздыбленная плоть терлась о ее тело, пробуждая незнакомые доселе желания. Обвив руками его шею, она бессильно застонала. И тогда Корд завладел ее сосками.

Он принялся перекатывать их между пальцами, посасывать и покусывать, пока они не затвердели от возбуждения. А потом, прикусив ее нежное ушко, стал неистово ласкать ее языком, словно намекая на предстоящее скорое соитие. Готова ли она открыться ему, впустить его в свое восхитительное лоно?

Как же замечательно это будет!

Запустив руки в каштановые волосы Рейн, Корд требовал впустить его язык в рот, обещая ей снова и снова невероятной силы любовь. Он скользнул рукой по шее Рейн, нашел пульс и замер, наслаждаясь его гонкой. Ему хотелось кричать от радости. Никогда еще женщина не желала его так же страстно, как и он ее.

И никогда никого он не хотел столь сильно, как сейчас хотел Рейн.

Внутренний голос шептал Рейн, что они слишком мало знают друг друга, что ей надо положить конец этой любовной игре, но единственный звук, который она смогла исторгнуть, был прерывистый стон удовольствия. Она оказалась совершенно беззащитной перед собственной чувственностью, которую в ней разбудил Корд.

Страсть затопила ее подобно вешним водам. Более того, Рейн не могла, да и не хотела, бороться с ней. Закрыв глаза, она уцепилась за Корда, чтобы не упасть, влекомая огромной волной нахлынувших на нее чувств.

Корд сказал себе: надо немедленно остановиться. Он воспылал страстью к женщине, к которой не должен был даже прикасаться.

У него нет никакого права соблазнять ее. Она королева, а он солдат, который обязан охранять замок, но никак не домогаться монарших милостей…

Увы, голос здравого смысла был слишком тонким и тонул в реве страсти и чего-то большего. Корд Эллиот хотел не просто утолить плотский голод. Он хотел защитить и изнасиловать Рейн одновременно, умереть и возродиться в ее объятиях.

И все же он не должен соблазнять ее.

Нет, богатство или могущество ее семьи были тут ни при чем. Ее уязвимость стала тому причиной. К несчастью, она была втянута в войну, которую ее отец много лет назад объявил терроризму.

Корд тоже участвовал в этой войне.

Он ранил бы ее, а причинив боль, уничтожил бы самого себя. Любовь к ней до добра не доведет. Ему придется разрываться между долгом и любовью, и в конечном итоге он останется с носом. Примером тому были многие из его друзей. Их жены потеряли себя, стали циничными и равнодушными. Он не мог так поступить с Рейн, которая безоглядно доверяла ему. Он слишком дорожил ею.

Она – огонь в мире льда и холода.

Корд собрал волю в кулак и мягко отстранился от Рейн. Но она протестующе застонала и еще теснее прижалась к нему.

– Уже поздно, – сказал он.

А его руки не желали расставаться с ней. Он закрыл глаза, наслаждаясь исходящим от нее теплым запахом. Она принялась ласкать его грудь через рубашку.

– У тебя режим, – брякнул он, умирая от желания повалить ее на землю и показать силу своей страсти.

– Капитан Джон сегодня разрешил мне нарушить режим. Он считает, что я работаю на износ.

– В самом деле?

Рейн пожала плечами.

– Я люблю свою работу. Но прямо сейчас не хочу возвращаться в тот мир. Пусть продлится эта необыкновенная ночь.

Корд посмотрел в ее широко открытые глаза и, не удержавшись, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Я словно родилась заново.

Ее честность потрясла его сильнее, чем уловки опытной любовницы.

– Рейн, – гортанно прошептал он. – Ты сама не знаешь, что делаешь.

– Какое это имеет значение? – Она слепо потянулась к нему. – Твоих знаний хватит на двоих.

– То-то и оно, – грубо бросил он.

Его слова поразили ее как гром среди ясного неба.

Щеки Рейн пошли пятнами. Она выскользнула из его объятий с ловкостью прекрасно тренированной спортсменки, какой и была.

– Прости, – напряженно сказала она. – Я веду себя очень глупо.

И отшатнулась, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Мысленно она ругала себя на чем свет стоит. Корд Эллиот – первый мужчина, пробудивший в ней чувственность, но это совсем не значит, что и он потерял от нее голову. Вполне возможно, что она пришлась ему не по вкусу.

Должно быть, опытному Корду проще иметь дело с такими же опытными женщинами. Признаться, в сексе Рейн не преуспела. Последний любовник не стесняясь сказал ей об этом.

– Рейн… – начал было Корд.

– Ты прав, конечно, – перебила она, не желая выслушивать никаких объяснений. К чему слова? Она поняла самое главное: он ее не хочет. – Я человек дисциплинированный, – сказала она. – Спасибо за великолепную экскурсию. Я возьму такси до Санта-Аниты.

– В Лос-Анджелесе мало такси.

– Тогда вызову лимузин. Их здесь полно. До свидания, Корд.

Рейн повернулась к нему спиной и торопливо пошла по дорожке. Она знала только одно: ей надо поскорее уносить отсюда ноги. Она больше не видела ослепительного света городских огней, не замечала танца теней ночных деревьев, дуновений теплого ветерка. Рейн чувствовала себя оскорбленной.

Нет, он не собирался оскорблять ее, с горечью признала она. Он был джентльменом, пока она не проигнорировала его намек.

Рейн пошла быстрее, покачиваясь на высоких каблуках. Она слышала, что Корд догоняет ее.

– Я отвезу тебя домой, – спокойно сказал он Рейн.

«Как бы не так», – подумала она со злостью.

И, сорвав с себя босоножки, понеслась вниз по тропе, уверенная, что Корд не догонит ее. Как спортсменка, она должна была бегать по пять километров. Рейн никогда не придавала значения своим успехам в беге, но могла оценить результаты тренировки.

Особенно сегодня вечером.

Сегодня вечером она бежала, чтобы освободиться от мужчины, который пренебрег ею. Оскорбленное самолюбие подстегивало желание убежать сломя голову. И пусть она слишком далеко от планетария, в темном огромном парке, сейчас все это не важно. Ей так нравится бежать!

Корд бросился следом за Рейн.

Сейчас он хотел ее как никогда.

Она бежала легко, неслышно, словно зеленое пламя в ночи. Ее локоны разметались по плечам.

Она оказалась более быстрой, чем он ожидал. И более сильной. Но Корда учили выживать в любых ситуациях.

Поэтому уже в следующий миг он схватил ее за руку, прижал к себе и сильно впился в рот, вынуждая впустить его язык. Переход от свободы к пленению произошел так быстро и так неожиданно, что Рейн даже не стала бороться с Кордом.

Независимо от того, что она думала о нем недавно, он хотел ее, и это было ясно без слов.

Она вмиг обмякла, чувствуя себя податливой глиной в его нежных руках. Теперь ее нисколько не волновало, что это – победа или поражение, захват, вторжение или сдача позиций.

Задрожав от желания, Корд привлек ее к себе и показал, как сильно он ее хочет.

– Я думала, ты не хочешь меня, – – прошептала она, когда он наконец прервал поцелуй.

Он отрывисто рассмеялся.

– Поцелуй меня. – Корд жадно пожирал глазами ее рот. – Я хочу почувствовать вкус твоего языка.

Она ответила Корду таким же неистовым поцелуем, забыв обо всем на свете. С каждой секундой в ней все сильнее бушевал голод. Скользнув руками ему под пиджак, она нащупала пуговицы рубашки. В тот миг, когда она коснулась кожи Корда, он высвободил из декольте ее груди.

У Рейн вырвался стон. Корд ласкал ее соски до тех пор, пока они не стали твердыми от возбуждения. Теряя голову от вожделения, он припал к ее шее горячими губами, интуитивно стараясь не оставить следов на нежной коже.

Но как же он хотел утолить ее плотскую жажду, а потом неистово овладеть ею! Он предвкушал ночь с Рейн, которая сгорала бы в огне собственной страсти и кричала в сладостном высвобождении…

Корд поднял ее и тесно прижал к своим пульсирующим чреслам.

Откинув голову, Рейн быстро задвигалась, отвечая на его толчки. В них обоих пела та же божественная страсть.

Она вцепилась ногтями ему в спину, спускаясь все ниже, пока не наткнулась на оружие.

От неожиданности ее словно парализовало.

– Неужели дочь Блю боится оружия? – хрипло спросил Корд. – Но если оно смущает тебя, я уберу его.

– Да нет. – Она смешалась, но быстро овладела собой. – Я забыла, кто ты. – Ее голос звучал отстранение и грустно.

Рейн снова скользнула рукой под пиджак и, пробравшись к талии, наткнулась на пейджер, прикрепленный к поясу.

– Тебе кроят одежду так, чтобы скрыть пейджер и оружие, – сказала Рейн. – А где запас патронов?

– С правой стороны.

Это открытие охладило ее. Она потерла руки, как будто пыталась их согреть.

Увидев этот жест, Корд мысленно выругался. Ему не надо было играть в эти игры с Рейн. Она выросла в неге и ненавидела его работу.

– Я – важнее, чем оружие и звуковая сигнализация, – сказал он.

– Неужели? А отец считает по-другому.

– Черт! – зарычал Корд. – Если ты мне не веришь, спроси свою мать. Она знает, кто такой Блю.

– В отличие от матери я хочу от мужчины больше, чем деньги и положение в обществе.

– Блю любит свою жену!

– Возможно, – вежливо согласилась Рейн.

– А ты так не думаешь?

Ее наигранное спокойствие испарилось.

– Смотря что ты называешь любовью, – оказала она с горечью. – Постоянно оставаться одной без всякого предупреждения, никогда не иметь возможности рассчитывать на человека, который «любит тебя»; не спать ночами и никогда не знать, вернется ли он…

– К Блю это не относится, – перебил Корд.

Рейн невесело рассмеялась.

– Охотно верю. Но любовница послала бы такого мужчину ко всем чертям.

– А дочь? – с сарказмом поинтересовался он.

– Для жены, любовницы, дочери электронная привязь означает одно и то же. Ты – на втором месте в заезде.

– Это не так.

– Черта с два! – отрезала она в отчаянии. – Я убедилась на собственной шкуре. Работа отца важная и захватывающая. Но я ведь ничего нового тебе не сказала?

– Нет. – Он сурово поджал губы. – Вчера, в ту минуту, когда сработал пейджер, я понял, что ты думаешь обо мне и о моей работе. Поэтому сегодня я попытался предостеречь тебя от ошибки: не выдавай желаемое за действительное. На самом деле ты не хочешь меня.

– Я хотела тебя.

– Мало увидеть оружие и пейджер. Наверное, я должен быть тебе благодарен. Ни один из нас не создан для случайных связей. Я, черт побери, уверен, что утром ты бы возненавидела меня. – Он нагнулся и поднял сумочку и туфли, которые она бросила, когда он поймал ее. – Обувайся.

После нескольких неудачных попыток Рейн наконец застегнула туфли дрожащими руками. В полном молчании они возвращались к машине. Никто из них не произнес ни слова до тех пор, пока Корд не припарковал машину неподалеку от мотеля.

– Дайте мне ключ, – попросил он.

Рейн смотрела на него как на помешанного.

– Не волнуйся, Малышка Рейн. Я не собираюсь проводить ночь на твоих чистейших простынях.

– Я не люблю это имя, – заявила она напряженным голосом.

– Я знаю. – Он едва заметно улыбнулся и взял ключи. – Посиди в машине.

Быстро оглядевшись, Корд пошел к двери комнаты мотеля, в котором остановилась Рейн. Занавески в ее комнате и в комнатах напротив не шелохнулись. Он проверил тщательно запертую дверь. Все в порядке.

Переложив ключ в правую руку, он увидел краешком глаза какое-то движение и выхватил пистолет из кобуры.

Перед тем как молниеносно взвести курок, он узнал Рейн.

Она отступила на два шага, прежде чем до нее дошло, что случилось. И тем не менее знала, что Корд ничего плохого ей не сделает.

– Я велел тебе сидеть в машине, – бросил он ей.

Потом быстро и незаметно убрал пистолет в кобуру.

– Я не захотела. Ну и что?

– Ничего, Малышка Рейн. Просто за дверью мог находиться часовой механизм, который сработал бы, попытайся ты открыть дверь.

Потрясенная, Рейн поднесла руку ко рту.

– Значит, ты рисковал жизнью?..

– Это моя работа, – нетерпеливо перебил Корд. – Возвращайся к машине.

– Но…

– Расслабься. Меня больше волнует тот, кто? ждет тебя в комнате, чем бомба перед моим носом.

Рейн повернулась и пошла обратно к машине.

Корд открыл комнату мотеля и облегченно вздохнул.

Он был почти уверен, что соседями Рейн будут агенты.

Это проклятое «почти».

С минуту он прислушивался, затаив дыхание. Тишина.

Он щелкнул выключателем, желая осмотреть каждый закуток, где мог скрыться человек. Никого.

Корд вернулся к машине и повел Рейн в мотель. На мгновение он остановился и взглянул ей в лицо ясными и прозрачными, как льдинки, глазами.

– Ты живешь в прекрасном замке, где в каждом очаге пылает огонь, – сказал он наконец. – Как я хочу, чтобы в этом замке нашелся уголок для меня!

Корд поцеловал ее со всей страстью, на какую был способен. Потом повернулся и пошел к машине. Рейн осталась стоять, чувствуя его вкус и не замечая, что все сильнее сжимает кулаки.

Он не оглянулся.

Глава 8

Рейн толкала тачку с кормом по пыльному проходу конюшни. В изнуряющей жаре южной Калифорнии вода испарялась почти с той же скоростью, с которой работали оросители, поддерживающие необходимую влажность воздуха. Когда она дошла до стойла Дева, он не ждал ее, как он обычно, вытянув шею над дверью и слегка подрагивая.

– Доброе утро, Ватерлоо Девлина, – сказала она громко. – Просыпайся, засоня.

Но голова цвета красного дерева не появилась над дверью денника.

Рейн охватила тревога. Она бросила тачку и кинулась в стойло посмотреть, в чем дело. Жеребец был внутри, он легко двигался, недоверчивый, как черт. Он фыркнул, словно не признавая собственного наездника.

– Эй, парень. Все в порядке. Это я.

Жеребец смотрел на нее с опаской.

– Что такое, Дев? Тебя пугает ветер?

Обычно Дев подходил прямо к ней и горячо приветствовал ее. Но сегодня он фыркал на нее, будто у нее в кармане сидела лягушка.

– Полегче, парень, – пробормотала Рейн.

Она оперлась локтями на перекладину двери и стала ласково говорить с жеребцом. Горячий ветер доносил запахи хрупких листьев перечных деревьев, гоняя кружевные тени по земле. Утренний бриз играл распущенными волосами Рейн.

Навострив уши. Дев подался вперед, чтобы исследовать ее развевающиеся пряди. Он осторожно вдыхал запах Рейн.

– Что такое, мой мальчик? – заботливо спросила она, протягивая руку. – Что не так? Ты не из тех, кто хочет поиграть в такую рань.

Дев с интересом обнюхал протянутую руку, потом другую и, наконец, шею.

– Эй, – сказала она, отодвигаясь. – Я, конечно, не была в душе сегодня утром, потому что собиралась к тебе, а не на коктейль. После разминки от меня пахнет гораздо хуже.

Дев фыркнул, а затем снова принялся обнюхивать каждый дюйм Рейн. Больше всего его интересовали волосы, лицо, шея и руки.

В последний раз Дев проявил к ней столь пристальный интерес, когда почуял ее новый одеколон. Но вчера вечером она пользовалась тем же одеколоном, каким и много лет подряд. Ничто не изменилось.

Правда, они с Кордом вчера вечером долго ласкали друг друга.

К лицу прихлынула кровь, и она поняла тонкое обоняние Дева уловило слабый запах Корда Эллиота.

Стиснув зубы, Рейн ждала, когда Дев привыкнет к новому запаху. Жеребец безошибочно нашел все местечки, которых касался Корд, к немалому смущению Рейн.

В конце концов Дев отстранился от Рейн и положил морду на кучу соломы на полу стойла.

– Закончил? – спросила она резко. – Теперь ты меня признал?

Рейн повернулась к тачке и выдернула из нее несколько внушительных пучков сена. Оно было привезено из Виргинии, чтобы новый корм не нарушил пищеварение Дева.

Чуть позже он получит специальную витаминизированную смесь. А сейчас будет есть грубую пищу.

С охапкой сена Рейн вошла в стойло и закрыла за собой дверь. Увидев, что весь денник занял собой Дев, она шлепнула его по боку.

– Подвинься-ка, приятель, или останешься без завтрака.

Жеребец добродушно отступил в сторону, и Рейн положила сено в ясли. Дев тотчас "же ухватил зубами пучок ароматной люцерны.

Пока жеребец ел, она почистила стойло. У нее не было недостатка в помощниках, но все они опасались копыт Дева.

Рейн предпочитала сама обихаживать свое сокровище. Наблюдая, как Дев ест, как двигается, как дышит, она могла судить о его здоровье. Рейн заметила бы мельчайшую перемену в нем – в чем бы она ни выражалась.

Тихо напевая, Рейн направилась к Деву расчистить копыта специальным крючком. Если бы жеребец не слушался ее, задача оказалась бы совершенно невыполнимой.

Но с хозяйкой Дев был истинным джентльменом. Стоило Рейн прикоснуться к копыту, как жеребец тотчас поднял ногу.

Когда все копыта сверкали чистотой, Рейн принесла свежей соломы. Она была вынуждена сделать несколько ходок, чтобы щедро покрыть ею пол. Естественно, к тому времени когда она вернулась с последней охапкой, Дев уже опорожнил кишечник, и ей снова пришлось чистить денник.

– Вот уж кто знает свое дело, – пробормотала она, орудуя лопатой, – в один конец еда входит, в другой выходит.

Дев засунул морду в кормушку, не обращая на нее никакого внимания.

Все еще тихо напевая, Рейн подошла к ящику с принадлежностями для чистки Дева. И выбрала мягкую овальную щетку.

Со двора донеслись голоса, и по интонации Рейн узнала капитана Джона. Она вполуха слушала разговор приближавшихся мужчин.

– Ни одно из животных, которых я назвал, не доставит вашим людям никаких проблем, – говорил капитан Джон своим чистым тенором. – Кроме Ватерлоо Девлина. За ним ухаживает его хозяйка, мисс Смит. В крайнем случае жеребец допустит меня, но я опасаюсь его копыт.

Дев в свое время натерпелся от прежнего владельца и до сих пор об этом помнит.

Наступившую тишину нарушало лишь тихое шуршание щетки по шкуре Дева. Покончив с завтраком, он стоял, опустив голову, закрыв глаза, – невероятно умилительная картина. Дев постанывал от удовольствия, когда Рейн осторожно чесала там, где он не мог достать сам.

– Вы говорите, в двенадцатом деннике не лошадь, а настоящий кошмар? – спросил низкий, удивленный голос за дверью.

Рейн едва не выронила щетку, узнав голос Корда. Не обращая внимания на бешеный стук сердца, она закончила чистить бок Дева. Признаться, Рейн не ожидала снова увидеть Корда. И меньше всего – Этим утром.

Когда Корд подошел и остановился рядом с дверью, жеребец поднял голову, прядая ушами, и раздул ноздри. Он словно сравнивал этот запах с запахом своего наездника.

Замерев, Корд смотрел на уши жеребца, который осторожно обнюхивал его руки, уши, шею.

– Привет, Ватерлоо Девлина, – сказал он спокойно, ничуть не испугавшись внимания огромного жеребца. – По-твоему, мне стоило принять душ, прежде чем совершать прогулку по конюшне?

Рейн вспыхнула и отвела глаза, надеясь, что никто не заметит ее смущения. Она мысленно молилась о том, чтобы никто не догадался, почему Дев так заинтересовался Кордом. И почему он не испугался незнакомого мужчины.

– Чертов красавчик, – пробормотал капитан Джон.

Как и Корд, он наблюдал за ушами Дева, зеркалом характера любой лошади. И безошибочно понял, что жеребец ни капельки не возбужден. – Дев не боится вас. – Он пристально посмотрел на Корда. – И вы не боитесь его.

– Я вырос рядом с лошадьми, – спокойно пояснил Корд и медленно поднял руку.

Дев вновь обнюхал его пальцы.

– Я почесал бы тебе уши, – пробормотал он. – Но ты еще не готов к этому удовольствию.

Вздохнув, жеребец обдал теплом шею Корда.

– Ты – красавец, – сказал Корд, чей бархатный и глубокий голос журчал завораживающе, словно залитая лунным светом река в темноте ночи. – Ты большой, как гора, но так хорошо сложен, что кажешься ростом в пятнадцать, а не в семнадцать хэндов. И здоровый. Вон как играют мышцы. Грациозный, как женщина, и сильный, как Бог. Мой прадедушка пошел бы на убийство, чтобы заполучить такого племенного жеребца. Красная шкура и черные носочки, смоляные грива и хвост. Все цвета дьявола. Но ты не дьявол. Ты – ангел, переодевшийся для прогулки в аду.

Дев стоял и слушал, околдованный голосом мужчины, запах которого ему почему-то был знаком.

– Рейн, – проговорил Корд тем же тоном, – подойди и встань передо мной.

До нее не сразу дошло, что он обращается к ней. Она медленно двинулась, словно повинуясь невидимой привязи.

Корд не отворачивался от Дева, не смотрел на Рейн, пока она не подошла и не встала перед ним, как он просил. Он продолжал нести всякую околесицу, которая убаюкивала сознание, снимала напряженность и дарила удовлетворение.

– Повернись лицом к Деву, – попросил Корд.

Рейн неторопливо подчинилась.

– Не удивляйся, – пробормотал он, – я хочу положить свою руку на твою. А сейчас приласкай Дева, – попросил он. – Медленно, любовно.., вот так.., превосходно…

Она повиновалась, загипнотизированная не меньше Дева голосом новоявленного шамана.

Дев не вздрагивал, когда ее рука, накрытая рукой мужчины, задевала чувствительные местечки у него за ушами.

Корд продолжал говорить, звуки его голоса напоминали колыбельную.

– Осторожно убери руку, – попросил он.

Дев, казалось, не заметил того момента, когда знакомая рука наездника исчезла, и спокойно принимал ласки незнакомого мужчины, который чесал ему самые излюбленные местечки с безошибочным навыком.

– Отходи, – пробормотал Корд. – Очень, очень медленно. Хорошо.

Она повиновалась, очарованная происходящим в деннике.

Деву понадобилось несколько секунд, чтобы понять: его любимица ушла, и на ее месте – мужчина, который странным образом знаком ему и в то же время незнаком. Но паниковать или злиться было поздно. Он принял Корда.

Уши Дева дрогнули, потом успокоились, как приспущенный флаг. Вздыхая, жеребец подталкивал умелые пальцы Корда, словно прося о большем.

Корд гладил Дева и щедро расточал ему похвалы, желая вознаградить животное за долготерпение. Когда он убрал руку и перестал говорить. Дев, казалось, сильно удивился. Он фыркнул, да так громко, что Корд смутился и посмотрел на Рейн.

– Ну и зверюга, – сказал капитан Джон, переводя взгляд с Дева на Корда. – Не важно, что у вас за работа, Эллиот. Но если вы не занимаетесь обучением лошадей, то вы зарываете свой талант.

– Когда-то я занимался этим, – сказал Корд и, едва заметно улыбнувшись, взглянул на Рейн.

В эту минуту она поняла, почему Дев так заинтересовался его запахом. От Корда пахло ею, точно так же как от нее – Кордом.

– – Когда-то! – фыркнул капитан Джон. – У вас дар, Эллиот, и вы это знаете. Редкий дар. Подумайте о моих словах. – Потом машинально добавил:

– Если остальные ваши мужчины такие же, как вы, я заберу свои жалобы обратно.

– Ваши мужчины? – спросила Рейн, впервые посмотрев на Корда.

Он был в джинсах, рабочей рубашке и линялой хлопчатобумажной куртке – ни дать ни взять один из конюших.

– Прости, – сказал капитан Джон своей подопечной. – Я не представил вас друг другу. Мисс Рейн Смит, мистер Корд Эллиот. Служба безопасности Олимпийских игр.

Корд протянул руку. Годы тренировок не прошли даром.

– Привет, Рейн. – Его голос снова стал бархатным, как южная ночь, и таким же обманчивым.

– Оставь свое шаманство, – сказала она сухо. – Я не столь добродушна, как моя лошадь.

– Я знаю, – невозмутимо произнес Корд. Он повернулся к капитану Джону, который пытался понять, что связывает эту парочку. – Я встретился с Рейн несколько дней назад, но нас никто не познакомил должным образом. Фактически из-за нее: я изменил инструкции и взял приятеля для осмотра дистанции.

– Значит, вы тот парень, кто разул ее? – Капитан Джон искоса взглянул на Рейн.

– Она вам так сказала? – изумился Корд.

– Он сбил меня с ног, когда я обувалась, – парировала она, глядя на него. – Так точнее, не правда ли?

Корд улыбнулся:

– – Предпочитаешь правду поэтической вольности?

– Это жизнь, – грустно сказала она. – В ней больше суровой прозы, чем поэзии. – Она повернулась, желая поговорить с капитаном Джоном, и только сейчас обнаружила, что он отошел.

– Парня, который сделал твою фотографию, убить мало, – спокойно констатировал Корд.

– Что? – спросила она и взглянула на него, – Я о твоем фото, – он коснулся ламинированного удостоверения личности, прицепленного к воротнику Рейн. – Это все, на что он способен?

Она пожала плечами. Фотография была сделана сразу после ее приезда в Калифорнию. Измотанная после самолета, Рейн провела без сна сорок восемь часов, можно сказать, на карачках перед унитазом – она чем-то отравилась, и ей искренне хотелось умереть. Когда выяснилось, что нужна фотография «на документ», ее обычно чистая кожа была грубой и воспалившейся, глаза как у енота, а волосы повисли сосульками. Как только фотограф скомандовал: «Улыбочка!» – ее губы скривились в гримасе, не имеющей ничего общего с улыбкой.

– Я была очень уставшей, – объяснила Рейн.

– Верю, – кивнул он. – Если бы твоя фотография походила на оригинал, я бы не набросился на тебя.

Она сощурилась.

– Но скорее всего это не имело бы значения, – поправился он. – Фотография – дело ненадежное. На ней можно погореть. Когда ты потянулась к рюкзаку, мне не оставалось ничего другого, как наброситься на тебя.

Она подумала, что для мужчины, который живет с уверенностью, что каждый ключ, поворачивающийся в замке, может спровоцировать взрыв бомбы, такое поведение вполне естественно.

Затем посмотрела на удостоверение Корда, прикрепленное к куртке. Там было имя, слово «безопасность», кодовый номер, который подтверждал право доступа в любой уголок, да что там уголок – в любую щель олимпийской территории.

Внизу ламинированного пластикового прямоугольника – фотография, на которой Корд очень серьезный и гораздо старше на вид. Вспышка высветила седые нити в волосах, которые однажды превратятся в серебристый хохолок, чистый и яркий на фоне смоляных волос. Взгляд твердый, как лед, а глаза прозрачные и холодные.

– Твоя фотография не похожа на тебя, – сказала она, не задумываясь.

Корд изменился в лице.

– Я был зол, когда меня фотографировали. Мне пришлось оставить дело, которым я занимался довольно долго.

– И взяться за олимпийскую безопасность? – предположила Рейн.

– Да, – немного поколебавшись, ответил он.

– Ты вернешься к нему, когда закончатся Летние игры? – выпалила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

Бесконечно долгий миг Корд пристально смотрел на девушку. Расставшись с ней вчера, он осознал, что очень сильно нуждается в ней.

Корд с горечью понял, как сильно замерз, пока не почувствовал ее тепло.

Теперь он уповал на то, что время все расставит по своим местам. У него большой опыт выживания. Он справится с собой.

– Неизвестно, вернусь ли я, – сказал он спокойно. – К тому времени все должно решиться. Если нет, то я разберусь. – После крошечной паузы он добавил:

– Я им слишком обязан.

В его голосе Рейн услышала гнев и симпатию, негодование и печаль.

– Не надо ничего объяснять мне или отвечать на вопросы, – сказала она сдержанно. – Я – дочь Блю.

– Я знаю, – сказал он ласково и посмотрел на нее пронизывающим взглядом. – Ты женщина, которую я целовал. В тебе горит такой огонь.., но он сокрыт от всех мужчин вроде меня. Кого ты ждешь, Рейн Уандлер-Смит?

Вышколенного типа, который всегда вовремя за столом?

Она разъярилась. Черт возьми. Корд недалек от истины!

– Да.

– Чепуха.

– Как ты смеешь! – закричала она.

– Ты живешь в окружении таких типов. Но ни один из этих вежливых, спокойных чистоплюев не зажег в тебе огня.

– Откуда ты знаешь? Я могла иметь целую вереницу любовников!

– Могла бы, но не имела.

– Ты читал мое досье, – холодно сказала она.

– Нет. Я читаю тебя как открытую книгу. Если бы ты любила таких типов, ты не была бы холодна к ним.

Какого черта тебе ездить на гнедом жеребце, столь же безопасном, как землетрясение в горах?

– Дев не опасный. Со мной по крайней мере.

– Верно. – В голосе Корда послышалась тоска. – Ты можешь приручить самое упрямое существо на свете.

Рейн покачала головой, отказываясь верить его словам. Она не могла так быстро завладеть сердцем Корда.

Дев сильно толкнул ее, и она машинально потянулась к недоуздку, который висел высоко на стене. Затем прицепила к нему веревку.

– Время прогулять его, – сказала она напряженным голосом.

Корд смотрел на недоуздок. Если бы жеребец решил рвануть к задвижке, то за эту веревку его не удержать.

– Что это? – спросил он. – Обыкновенный недоуздок?

Рейн посмотрела на веревку, что-то пробормотала себе под нос и пошла к ящику с принадлежностями. Вскоре она вернулась, держа в руках что-то вроде уздечки. Пока Дев нормально себя ведет, специальный ремень свободно охватывает морду. Но как только жеребец начинает проявлять норов, ремень натягивается и сжимает морду, перекрывая воздух. Это так же эффективно, как большая стальная пластинка, не позволяющая Деву пить в стойле без остановки.

– А теперь хорошо? – с вызовом спросила она.

Корд кивнул.

– Пускай это будет на нем все время. Таково мое пожелание, но я могу сделать правилом.

– Дев – джентльмен.

– С тобой – да. Со всеми остальными – он сущий дьявол.

– Но только не с тобой, – сказала она почти с обидой, ведя Дева во двор.

– Дело в том, что я пахну тобой, – сказал он ласковым голосом. – Я заметил это утром, ощутив аромат весеннего ветра. Но сейчас не весна, верно? С тобой круглый год зима.

– Это не… – начала она.

– ..Несправедливо? – саркастически перебил он. – Может быть. Открой глаза, Малышка Рейн. Ты плохо знаешь окружающий мир.

– Мне известен этот мир. – В ее глазах появилось упрямство, а голос был такой же холодный, как у Корда. – Этот мир создан для смерти. Или ты до сих пор не заметил?

– Ты боишься смерти?

Она склонила голову набок и задумалась.

Он ждал, сгорая от нетерпения. Ему хотелось как следует встряхнуть прекрасный и безопасный мир Рейн, чтобы в нем появилось место для него.

«Терпение, – сказал он себе. – Я не могу разорваться на части. Сначала надо поймать Барракуду. А потом я займусь другими делами».

Если будет это «потом»…

Не впервые Корд отчетливо понимал опасность своей работы. Но впервые мысль о смерти вызвала беспокойство.

– Нет, – сказала она наконец, – я не боюсь смерти. Намного страшнее прожить, как моя мать, опасаясь, что твоего любимого мужчину могут убить. Ожидание в одиночестве – вот то, чего я боюсь, мистер Корд Эллиот.

Полюбить не того мужчину.

– Поэтому ты запретила себе любить.

– Это мой выбор.

– Тебе не позавидуешь. Твоей матери по крайней мере есть кого ждать.

– Так получилось. Папа был адвокатом, когда они поженились.

Терпение Корда лопнуло.

– Если ты когда-нибудь встретишь ручного джентльмена твоей мечты, Малышка Рейн, что ты станешь делать" когда он, взглянув на тебя и твоего жеребца, бросится наутек?

Она опустила глаза. Возникшее между ними напряжение было непереносимым.

– Что ты имеешь в виду? – наконец осведомилась Рейн.

– Посуди сама. Ты – богатая, грациозная, родовитая, сильная и элегантная. Я допускаю, что твой избранник проберется сквозь все эти заслоны, но как быть с огнем, который горит в тебе? – спросил он настойчиво. – Женщина, которая играючи управляется с норовистым жеребцом, не каждому по плечу.

– Ну и что? – недоумевала она.

– Да очень просто. В глубине души ты любишь опасность. Как любит твой отец. Как люблю я.

– Чушь!

Корд грубо рассмеялся.

– Истинная правда!

Его слова звучали безжалостно, а взгляд голубых глаз был ледяным. Его голос, словно нож, вспарывал ее мир и не оставлял места, чтобы укрыться. Она хотела бежать, в то же время сознавая всю нелепость своих попыток спрятаться от беспощадной истины.

– Ты говоришь, что наша работа опасна, – ехидно заметил Корд. – А что ты скажешь о том, когда Дев стрелой летит вниз по спуску, разгоряченный скачками?

– Хорошо, – бросила она, – троеборье, может быть, и опасно. Но меня оно привлекает тем, что я могу доказать свою значимость.

Ее слова задели Корда. До чего же они с Рейн похожи!

– Как бы ты это ни называла, – спокойно сказал он, – когда твой суженый увидит тебя в синяках и крови после гонок, он побледнеет и пойдет искать милую, спокойную девушку, чтобы жениться. Так-то, Малышка Рейн.

– Я найду то, что я хочу, – сказала она хриплым и уверенным голосом. – И тогда мне не надо будет ничего себе доказывать.

Голос Корда снова стал бархатным.

– Что же ты хочешь, Рейн? – наклонившись к ней, спросил он.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы.

– Я хочу встретить человека, который любил бы меня и жил вместе со мной.

Прозвучавшие в этих словах одиночество и тоска потрясли Корда. Он закрыл глаза от неожиданной боли.

– Ты не узнала бы этого мужчину, если бы даже он стоял перед тобой. Ты боишься любви.

– А ты большой специалист в сердечных делах? – сухо и напряженно обронила она.

– Нет. Мое ремесло – смерть. Я одинок. Я осматриваю замки снаружи. Я слуга коронованных особ.

Рейн протестующе покачала головой.

– Дело не в этом, – сказала она. – Мое или твое происхождение тут ни при чем.

Корд не поверил ей. Он не джентльмен и прекрасно это знает.

Рейн смотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, тихого, опасного, голодного, сильного и беззащитного, как Дев в тот день, когда она увидела его впервые. Если бы она не подбежала к жеребцу, не помогла ему, не вылечила… Дев умер бы.

От этой мысли у нее сжалось сердце. «Корд не Дев, – быстро и сурово сказала она себе. – Он волен в своем выборе. И он сам выбрал себе такую работу».

Рейн выбросила все это из головы и вернулась к реальности.

– Пошевеливайся, Дев. Пора на прогулку.

Глава 9

Стоя неподвижно. Корд наблюдал, как быстро удаляется Рейн. Такое не впервые случалось между ним и женщинами. Он повидал немало замков, от которых уходил без сожаления, заботясь только о следующей горной цепи, об очередной перестрелке в долине, о новом военном сражении, еще более страшном, чем прежние.

Но Рейн позволила ему побыть несколько минут подле своего огня, согрела его душу. И Корду Эллиоту показалось, что горы между долинами наверняка стали неприступнее, сражения – более жестокими, а вероятность поймать пулю – выше, чем обычно.

В эту минуту Корд впервые понял: ему больше не нужны никакие горы. Он познал много высот и побед; на его долю выпало немало волнений и отчаяния. Он прошел горные цепи одну за другой, удерживая их и сдавая. Он спускался в зеленые долины, направляясь к очередному перевалу, навстречу очередному сражению.

Уходя, он не скучал по зеленым теплым долинам и не оплакивал их. Горы и перевалы всегда неудержимо манили его, и он шел на их зов, чтобы вести свое бесконечное сражение…

За плечами оставалась жизнь, состоящая из перестрелок, из погибших товарищей, – суровые и нелегкие годы.

Корд с трудом представлял себе другую жизнь, в которой не надо преодолевать подъемы, не надо сражаться… Все эти годы он постепенно сдавал свои позиции холоду, и скоро он броней скует его сердце.

Однажды он не сможет понять разницу между долиной и перевалом, между теплом и холодом. Он видел таких людей.

Они сгорели в огне постоянных схваток.

Как и другие мужчины, Корд всегда клялся, что с ним такого не произойдет. Как и другие мужчины, он считал, что умрет раньше, чем такое случится.

Но подобно многим мужчинам, он ошибался.

Теперь пришло время подвести итоги, увидеть, осталось ли что-то и впрямь стоящее спасения.

На ремне Корда раздался сигнал. Он тотчас вернулся на грешную землю и нажал кнопку.

Потом быстро направился к огромному «дому на колесах», который был припаркован с внутренней стороны забора, ограждающего конюшню. Он не видел ни цветов, ни золотых потоков солнечного света, заливавшего все окрест, не чувствовал легкого дуновения ветерка. Он видел только холодные пики горы и думал о предстоящей схватке с врагом.

Пыльный «дом на колесах» несколькими проводами был подсоединен к сети Санта-Аниты. Но только один из них снабжал электричеством. Остальные – секретные телефонные линии, замаскированные под обычные. Если бы не множество антенн, то ничего примечательного в этом «доме на колесах» не было. Многие люди, связанные с Олимпийскими играми, предпочитали жить в таких машинах, нежели в спальных кварталах Лос-Анджелеса. По крайней мере они не теряли время в автомобильных пробках на городских и загородных дорогах.

На лужайке перед «домом на колесах», расположившись в легком кресле. Корда ожидал Тори. Это имя ему дали в целях конспирации. Казалось, он прекрасно проводит время, нежась на солнышке. Но при всей внешней расслабленности его взгляд был проницательным и настороженным.

– Доброе утро, мистер Эллиот, – певуче произнес Торн.

– Доброе утро, Торн, – откликнулся Корд. – Кто-нибудь появлялся?

– Нет, сэр. Даже любопытствующих нет.

– Хорошо.

Корд набрал код, открыл дверь «дома на колесах» и вошел внутрь передвижного командного поста.

Внутри «дом» был оформлен в желтовато-коричневых тонах, этакая смесь золота и буйволовой кожи, полированного каштана с редкими вкраплениями зеленовато-черного цвета. Кушетка размером с королевское ложе занимала стену напротив двери, рядом с ней стоял карточный стол, за которым могли разместиться четверо. Телевизор, стереосистема, несколько книг и географических карт составляли все убранство комнаты.

Впрочем, от взгляда стороннего наблюдателя не укрылось бы, что стены в этом «доме» чрезвычайно толсты, а замки на шкафах – сверхнадежные.

Внутренняя дверь, ведущая в заднюю часть «дома», была открыта. По сторонам узкой прихожей располагались ванная, кухня и спальня. В последний отсек «дома» вела еще одна внутренняя дверь. Она была заперта на электронный и механический замки.

На всем западном побережье Корд Эллиот был единственным человеком, знающим все комбинации. Он быстро отпер дверь, вошел и запер ее за собой.

Большая комната была уставлена электронным оборудованием и напоминала кабину самолета-истребителя или современную студию звукозаписи, а не спальню хозяина роскошного «дома на колесах». Отдельный кондиционер без устали работал, поддерживая температуру, необходимую для наиболее чувствительного оборудования. Правда, здесь еще поместились кровать и стол с настольной лампой.

Компьютерный терминал занимал целый угол, на экране ничего не было. Корд отодвинул вертящийся стул подальше от приемника и уселся перед клавиатурой. Он набрал длинный, сложный код и застыл. Через несколько секунд экран загорелся.

СИНЯЯ ЛУНА ВЫЗЫВАЕТ СИНЮЮ СЕЛЕДКУ.

Корд внутренне подобрался. В этой операции Боннер был Синей Селедкой и охотился за Барракудой.

Корд нажал на клавиши, подтверждая прием, крутанулся на стуле к радиотелефону, оснащенному шифратором, набрал цифровой код и стал ждать.

Через нескольких минут телефон зазвонил.

Он снял трубку. Несмотря на то что разговор был защищен от прослушивания, они с Боннером на всякий случай пользовались эзоповым языком.

– Как рыбалка? Каков улов? – спросил Корд.

– Неплохо, приятель. – Голос невидимого абонента звучал мягко и спокойно.

Корд мрачно улыбнулся. Боннер все еще жил исключительно ради гор, перевалов и новых сражений.

– Вот как? – удивился Корд. – И какая рыба сегодня клюет лучше всех?

– Барракуда.

Он поерзал на стуле.

– Ты уверен?

– На восемьдесят шесть процентов. В рыбном отделе подтвердили по фотографии, сделанной в специальном диапазоне электромагнитного излучения. Мне известно, как ты относишься к фотографии, но я не стал бы придираться.

– Где снято? – требовательно осведомился Корд.

– В ЛАКС, вчера вечером.

Корд сразу смекнул, что убийца по кличке Барракуда обнаружен в международном аэропорту Лос-Анджелеса представителями иммиграционных властей. А если точнее, человек, похожий на Барракуду с единственной имеющейся фотографии. Если здесь нет никакой ошибки, то это огромный шаг к поимке террориста Корд был одним из немногих, кто видел Барракуду вблизи и остался жив, поэтому он мог его опознать. Но Корд не доверял фотографии на удостоверении личности, особенно когда дело касалось Барракуды. У них есть одна фотография этого типа, но он снят с большого расстояния.

И что еще хуже – это снимок в профиль. На нем невозможно увидеть особую примету террориста – близко посаженные глаза, которые и натолкнули Корда на мысль о сходстве террориста с хищной рыбой барракудой.

– Кто узнал его? – спросил Корд.

– Старина Орлиный Глаз.

Корд рассеянно погладил подбородок, переваривая информацию и составляя план дальнейших действий. Прищурив глаза, он погрузился в мир насилия и жестокости.

Раз Митчелл – Орлиный Глаз – узнал Барракуду, то Корд склонен ему верить. У Митчелла был необыкновенный дар соотносить двухмерные снимки с предполагаемым оригиналом Вот почему он был назначен в таможенный и иммиграционный контроль в лос-анджелесский аэропорт на время Олимпийских игр, когда иностранцы со всего света устремятся туда.

Включая террористов.

– Вероятная цель? – бросил Корд в трубку.

Ты, – рассмеялся Боннер.

– Разумеется. – В голосе Корда послышалось нетерпение. Барракуда давно хочет его убить. Но пока ему это не удается. – Он знает, что я здесь?

Повисла пауза.

– Сомнительно. Мальчики наверху полагают, что основная цель – Старый Блю. А запасная – Малышка Блю.

Корд шумно выдохнул. Убийца охотится на Рейн.

Он злобно и неслышно выругался. Ни для кого не секрет, чти у гордого Чандлер-Смита есть младшая дочь.

И он поклялся увидеть ее выступление на Олимпийских играх во что бы то ни стало.

Вот там-то и может случиться непоправимое.

Желание отца увидеть дочь на Олимпийских играх столь же предсказуемо, как восход солнца. Вот почему Корда выдернули из секретной антитеррористической операции и назначили связным олимпийской службы безопасности.

Босс Блю желал обеспечить самую лучшую защиту для своего подчиненного и, будучи президентом Соединенных Штатов Америки, мог это позволить.

– Ты уверен насчет первичной и вторичной целей? – отрывисто проговорил Корд.

– Хорошая наживка – залог успешной рыбалки. У нас на крючке очень сочная гусеница.

– Понятно… – Корд спрашивал себя: кто из членов террористической группы Барракуды может испугаться и броситься в руки врага?

– Поверь, дружище. Блю кого-нибудь пристрелит, когда выяснит, что Малышка вписана в меню.

– Блю будет подсекать.

Голос Корда звучал холодно и безжизненно. Нежная, грациозная и пылкая Рейн Чандлер-Смит в опасности. Он всю свою жизнь защищал совершенно незнакомых людей.

Рейн он знал.

Она ясно дала ему понять, что у него нет шансов ее заполучить. Перед разговором с Боннером он готов был поспорить с этим. Но теперь Корд возвращался в старый, хорошо знакомый мир, и этот мир принимал его в свои ледяные объятия.

Пусть ему никогда не быть с Рейн, но он может помочь ей выжить.

– – Сообщи Блю, что Барракуда может добраться до Малышки только одним способом, – сказал он. – Это – через Корда Эллиота.

– Но Блю не знает никакого Корда Эллиота, – со смехом ответил Боннер.

– Как и ты. Но послание передай.

– Непременно. – После небольшой паузы Боннер небрежно спросил:

– Все еще играешь в шахматы, приятель?

– Так же часто, как ты, компадре.

Тихий смех поглотила тишина.

Корд положил трубку. И долго сидел неподвижно, уставившись в пространство, одолеваемый мрачными мыслями. Смерть дышит прямо в затылок. Как много нечетких фотографий и преступников! Как много атак! Как много оружия!

И так хрупка жизнь.

Вернувшись к реальности, Корд обнаружил, что вынул из кармана старую золотую монету. Он потер отполированное теплое золото между пальцами, как талисман.

– Плохи дела, да? – тихо спросил он и перевернул монетку на ту сторону, где сияло лицо госпожи Удачи. – Ты со мной, госпожа Удача? Или ты, госпожа Смерть?

Женщина молча смотрела на него, скосив глаза. На заднем плане виднелся иностранный город с островерхими крышами, словно о чем-то просившими неизвестных богов.

Другая культура, другая действительность, другая жизнь.

Но тот же самый мир.

Он был частью гигантской мозаики, в которой сплетались языки и культуры, люди и страсти, что и составляло человечество. Смесь опыта, воспоминаний и снов.., дым походных костров… Элегантный восьмирукий танцующий бог, рисовые поля, приглушенный орудийный огонь, брошенный на тебя украдкой взгляд женщины, устрашающая тишина зеленых джунглей, в которых прятались партизаны.

И золотая монета, подаренная Корду человеком, которого он вынес на себе из джунглей. Но не вовремя.

Зеленое безмолвие и смерть.

Он смотрел на иностранную монету и задавался вопросом: кто следующий? Впрочем, ответ был ему уже известен.

Он умрет, но не позволит Барракуде добраться до Рейн.

Остаток дня Рейн всячески избегала Корда. Даже ночью он не давал ей покоя – она часто видела его во сне.

Ночные кошмары наваливались на нее, вселяя тоску и страх.

Она бежали сложи голову, но цель постоянно ускользала от нее.

Это было ужасно. Она не знала, куда "идет, но знала, что не может туда попасть.

Глядя в зеркало заднего вида всю дорогу от мотеля до скакового круга, Рейн немного успокоилась. Сначала она подумала, что за ней едет Корд, но когда оба автомобиля остановились на светофоре, она обнаружила, что это была женщина.

Рейн облегченно вздохнула и подумала, что сейчас припаркуется возле конюшни. Еще очень рано, и никого там не будет. Едва она вышла из машины и стала закрывать дверцу, как сразу поняла, что за ней наблюдают. Через секунду дверь большого «дома на колесах» распахнулась и в предутреннюю прохладу Санта-Аниты вышел Корд Эллиот.

Рейн узнала бы его даже с закрытыми глазами. Только у него такая походка, в которой сочетаются сила и мужская грация. С нарастающим гневом она ждала, когда Корд подойдет к ней.

Но он даже не взглянул в ее сторону.

Разочарованная и раздраженная, Рейн направилась к деннику Дева. Да что же с ней такое? Разум твердил ей, что Корд не ее мужчина. Ей нужен не такой. Но инстинкты подсказывали совсем другое.

День вступал в свои права, и теперь Рейн отчетливо видела, что это Корд.

Дев сегодня был само упрямство. Не раз ей хотелось на него крикнуть. Однако она сдерживалась. Она положила ему на спину небольшое Легкое английское седло и поехала, мечтая оставить у себя за спиной все неприятности:

Но не тут-то было, хотя Корд не подходил к ней на пушечный выстрел. Была ли она одна или в компании других членов команды, выслушивала ли наказы капитана Джона или лениво вела Дева по двору, Корд всегда был рядышком. Стоило Рейн выехать в манеж, он уже был там. И наблюдал за ней. Если она направлялась к конюшне, то и он туда же. Если она шла в уборную, он разве что не подавал ей туалетную бумагу.

Но ни разу не заговорил с ней. Он просто постоянно был рядом, бесшумный и бессловесный, как тень.

К концу дня Рейн была вне себя от ярости. В какой-то миг, ведя только что вычищенного Дева по проходу конюшни, она направила жеребца прямо на Корда. Он не обернулся на топот копыт и, казалось, даже не заметил ее.

– Сколько можно валять дурака? – начала она горячо. – Ты преследуешь…

Внезапно он обернулся и посмотрел на нее. В его глазах стыло безразличие.

– Я к вашим услугам, мисс Чандлер-Смит.

Она попробовала заговорить. Но слова не шли с языка. Корд был далек от нее сейчас, как если бы находился на другом конце планеты.

Через секунду он вежливо кивнул и продолжил наблюдать за двором. Его глаза не упускали самой мельчайшей детали.

Корд больше не смотрел на Рейн. Он так и не нашел способа соединить приятное с полезным. Если бы Барракуда был пойман, то тогда Корд стал бы свободен. Останься он в живых, конечно. А до тех пор Рейн – королева, а он – ее телохранитель.

Всему свое время.

Рейн неподвижно сидела на Деве, не в силах поверить своим глазам. Корд смотрит на нее как на пустое место! А потом он вообще отвернулся. Ей надо сделать то же самое.

Немедленно отвернуться.

Но Рейн не могла.

Когда он очень вежливо поздоровался с ней, она увидела, как блеснули его зубы, и тотчас вспомнила о поцелуях, от которых у нее подкашивались ноги.

Рейн словно наяву ощутила его жгучие ласки, и ее груди сладко заныли. А теперь он даже не смотрит в ее сторону!

Глядя на Корда, ей хотелось запустить руки ему в волосы, прикоснуться к его упругому телу, услышать его стоны. Ей безумно хотелось заняться с ним любовью, три дня и три ночи не вылезая из постели.

Рейн бросило в жар. Внезапно она поняла, почему люди уступают предстартовому безумию. Когда она смотрела на Корда, ей хотелось только одного: быть с ним. И больше она не могла ни о чем думать.

Глубоко вздохнув, Рейн попыталась взять себя в руки.

Она была не столь искушенной, чтобы поцеловать и забыть. Наутро после свидания ее бросало то в жар, то в холод, ей хотелось кричать от ярости и тоски.

Впрочем, все было бы гораздо хуже, если бы они стали любовниками.

Рейн беспомощно наблюдала за Кордом, пойманная в сети собственной страсти, о существовании которой даже не подозревала.

Неожиданно он повернулся к ней. И, увидев голодный блеск в ее больших глазах, оторопел. Кровь бросилась ему в голову.

– Я все еще ношу оружие, – вырвалось у него.

Рейн пришпорила Дева и рванула с места, обдав Корда грязью.

Но она не могла закрыть глаза на правду.

Корд зажег в ней ответный огонь.

И он был не тот мужчина, который ей нужен.

Рейн проверила, в порядке ли Дев, посмотрела на часы и повела жеребца к препятствию. Через полчаса дойдет очередь до американских конников и они смогут тренироваться в прыжках. Время было тщательно распределено среди участников из разных стран. Она не хотела терять ни минуты. Ровно в девять Дев должен быть разогрет и готов к прыжкам.

Усевшись в легкое, почти плоское английское седло, она быстро и незаметно огляделась. Корд стоял во дворе, привалившись к зеленой стене конюшни, наблюдая за каждым, кто появлялся между рядами стойл, скрытых под деревьями. Последние дни он ни на минуту не выпускал ее из виду.

Она торопливо отвернулась. Ее сердце разрывалось от боли всякий раз, когда он держался с ней так, будто никогда не обнимал, не целовал, не хотел ее.

Она тоже не должна хотеть его.

Я все еще, ношу оружие.

Эти слова несколько дней подряд, словно эхо, звучали у нее в ушах, предупреждая, предостерегая. Но Рейн не могла забыть страсть Корда и свой собственный неожиданно пылкий ответ. Но хуже, чем страсть и боль, было это ужасное предчувствие: она нашла свою вторую половину.

Однако потом она выбросила эту мысль из головы.

Все это предстартовое безумие, сказала она себе сурово. И ничего больше.

Как бы ей хотелось, чтобы ее слова оказались правдой. Рейн умирала от желания оглянуться и поймать взгляд Корда, устремленный на нее. Она физически чувствовала его внимание, как жар, исходящий от раскаленного солнцем двора возле конюшни.

Ом чертовски быстр. Я всегда выхожу по его милости из равновесия и с большим трудом держу себя в руках. Впрочем, на него я действую таким же образом.

Встряхнув головой, девушка попыталась избавиться от неприятного чувства, будто она всегда находится под его неусыпным присмотром. Если бы Корд Эллиот хотел ее, он бы подошел к ней.

Значит, он ее не хочет.

И все же она искала его, помнила жар тела и жадные поцелуи.

– Дурочка, это всего-навсего предстартовое безумие, – бормотала она себе под нос. – Преодолей его.

Рейн повторяла эти слова весь путь к манежу, словно молитву, с помощью которой хотела прогнать из мыслей Корда.

Она сняла шлем, вытерла лоб и, вновь надев шлем, проверила, хорошо ли застегнут ремень под подбородком Сегодня она безжалостно убрала волосы под жесткий пластиковый шлем. Несколько прядей выбились из-под него и щекотали пылающие щеки.

Было всего восемь тридцать утра, но уже почти восемьдесят градусов. На Санта-Аниту навалилась жара. Несмотря на усилия поливальных машин, земля оставалась совершенно сухой. В утреннем воздухе плясали пылинки.

Дев прядал ушами, слыша голоса людей и фырканье лошадей возле соседних конюшен. Там суетились мужчины, подавали свежую солому и убирали вчерашнюю. Смех и шутки девушек-конюхов скрывали жесточайшее напряжение перед началом Игр.

Предстартовое безумие.

Дев пробыл в Санта-Аните достаточно долго, чтобы привыкнуть к шуму и суете, предшествующим соревнованиям. А также к климату. От сухой жары под кожаной сбруей блестел пот.

Рейн отметила спокойное состояние жеребца в новой для него среде и удовлетворенно улыбнулась. Стоило приехать в Калифорнию загодя. Она видела, что некоторые лошади все еще фыркали и смущались, обеспокоенные незнакомыми запахами и звуками.

Приблизившись к скаковому кругу. Дев принялся кусать удила и озираться. Хотя у Ватерлоо Девлина никогда не возникало желания схватиться с другими лошадьми, он тем не менее жеребец. И когда он находился так близко к другим животным, Рейн была начеку.

– Сначала как обычно, – сказал капитан Джон, медленно подходя к жеребцу.

Дев прянул ушами Он настороженно наблюдал за мужчиной.

– Не умеешь расслабляться, да, старина? – пробормотал капитан и уверенно подхватил вожжи чуть ниже уздечки.

Дев фыркнул, но стоял спокойно.

– Сегодня никаких выкрутасов, – предупредил капитан Джон, глядя на Рейн. – Пятнадцать минут легкой выездки. Особое внимание удели последним пяти. Если он заартачится, задержи его после этого. Я начну с Мэйсона на другом круге и оставлю вас здесь, если Дев будет лениться.

Она не возражала, хотя знала, что это разминка больше для нее, чем для жеребца. Дев не любил противный легкий галоп, но этот навык необходим для дрессировки выносливости и для прыжков. Он должен быть готов переключаться немедленно, по команде наездника. На выводном круге любят красивые прыжки. На дистанции по троеборью прыжки сложные; если не выполнить их чисто, можно сильно ушибиться при падении.

– На круге незачем прыгать выше чем на метр, – продолжал капитан Джон. – Здесь будет тройная комбинация. Полный большой шаг, половина большого шага, затем четыре и еще полшага.

Она вздохнула. Дьявольщина, все как обычно. В прыжке из четырех с половиной шагов можно легко потерять контроль над лошадью, особенно если она очень любит махнуть через забор. К счастью. Дев так не делал.

Но сегодня все может быть. Она на грани. А он просто лучился здоровьем. Этот большой, мощный жеребец готов без устали лететь над холмами, реками и препятствиями. Через шесть дней ему представится такая возможность. А до тех пор ей придется сидеть глубоко в седле и крепко держать узду.

Уверенно управляя Девом, Рейн Смит ехала на скаковой круг. Часть лошадей работала вне круга, оттачивая все детали, требующие внимания. Некоторые пребывали в абсолютной неподвижности, которого требовала выездка. Другие занимались тренировкой в перемене темпа. А еще кое-кто пересекал круг в элегантной выездке.

Держась за пределами скакового круга, Рейн поставила Дева так, чтобы начать разминку. В отличие от большинства наездников она не пользовалась хлыстом. Дев не допустил бы ничего подобного. Все свое неудовольствие она выражала с помощью голоса и пяток.

Рейн работала спокойно, говорила с Девом, почти не разжимая губ. Он охотно подчинялся. На малейшее перемещение ее веса он нетерпеливо отзывался движением мышц, а вообще-то у него было горячее желание пронестись миль пятнадцать во время тренировки.

Дев был прекрасно обучен галопу на трудной трассе со сложными препятствиями. Он с азартом предавался этому занятию, что позволило ему войти в десятку лучших лошадей мира. Это подогревало и без того горячий темперамент, но делало его неудобным в выездке.

– Слушай меня внимательно, – пробормотала Рейн сквозь стиснутые зубы, поскольку Дев сильно натягивал уздечку и гарцевал. – Потерпи еще несколько дней. А пока уймись.

Постепенно жеребец перешел на спокойный шаг, потом на рысь, на быструю рысь и выполнил все остальные упражнения. Но от легкого галопа он категорически отказывался. А это было первое указание Рейн. После краткое, почти невидимой борьбы между наездником и лошадью Дев сдался.

Когда Рейн дала команду снова идти шагом. Дев воспротивился. Она стиснула его руками и коленями, потом отпустила. Жеребец пошел прогулочным шагом, и вскоре она попросила его остановиться и замереть. Он наконец подчинился, от расстройства жуя уздечку.

Краем глаза Рейн видела, что Корд неспешно шагает к забору. Кровь бросилась ей в голову, а сердце бешено заколотилось.

Обнаружив внезапную перемену в наезднике. Дев затанцевал на месте.

Тихо выругавшись, Рейн сдавила жеребца ногами.

Звучный голос Корда с легкостью перекрыл приглушенный топот копыт лошадей, работающих на круге.

– Тебя к телефону.

– Потом, – бросила она коротко.

– Это твой отец.

Глава 10

– Папа? – спросила Рейн, недоверчиво глядя на Корда. – Он мне звонит?

– Он ждет на проводе.

Она смотрела на него во все глаза. Отец не звонил ей с незапамятных времен.

Почуяв, что внимание наездника отвлеклось. Дев пошел боком, потом запрыгал как козел. Кляня себя на чем свет стоит, Рейн обуздала Дева.

– Он не в духе, – сказал Корд, с восхищением наблюдая за непокорным жеребцом. – Не нравится выездка, мой мальчик? – Голос Корда стал волнующим и бархатным. – Я не виню тебя ни капельки. Дрессура – это для людей, которые любят заборы и правила.

Рейн удерживала Дева на расстоянии десяти футов от забора. Он сопротивлялся, желая подобраться поближе к чарующему голосу. Осторожно, но настойчиво она вела его к выходу.

Корд шел вдоль забора с другой стороны, разговаривая с жеребцом на ходу. Дев прядал ушами.

– Держу пари, ты настоящий черт, когда доходит до дела, – бормотал Корд. – Проходишь дистанцию без всякого хныканья. Твоя хозяйка когда-нибудь разрешит тебе завести жеребят или она собирается держать тебя в узде всю жизнь?

Как только Дев прошел в ворота. Корд схватил его под уздцы. Неподвижно застыв, жеребец уставился на него влажными карими глазами.

– Попроси оператора номер одиннадцать, – пробормотал Корд. – А я позабочусь о Князе Тьмы.

Если бы на его месте был кто-то другой, Рейн отказалась бы. Да и Дев не стоял бы так смущенно и не рассматривал красивое лицо.

– Ты такой же дурной, как я, – пробормотала она Деву. – Идиот.

– Что? – спросил Корд.

– Ничего.

Она соскользнула с огромной лошади и приземлилась возле Корда.

– Если Дев окажется тебе не по зубам, – раздраженно сказала она, – пеняй на себя.

Пропустив ее слова мимо ушей, он повел Дева к конюшне, нашептывая успокаивающие слова.

Несколько секунд Рейн смотрела на своего жеребца.

Потом выбросила все из головы и побежала к телефону, теряясь в догадках, что случилось в ее семействе. Она схватила трубку и попросила оператора номер одиннадцать.

Пока ее соединяли с отцом, она мысленно перебрала все .возможные несчастья.

– Папа, – торопливо сказала она, услышав его голос, – что стряслось?

– Ничего. Я только хотел сообщить тебе,! что мы с матерью и твоими родными приедем на Игры.

– Ты попытаешься приехать? – с сомнением спросила Рейн.

– Я приеду. Малышка Рейн.

Она печально засмеялась и покачала головой.

– Я уже не малышка.

– Ты никогда и не была ею, – обронил он с сожалением. – Ты хотела быть такой же взрослой, как братья и сестры.

– Кстати, у братьев все в порядке?

– Конечно. Мы приедем все вшестером.

– Вряд ли, – сухо сказала она. – Вы никогда не были вшестером с тех пор, как Уильям состарился и больше не мог водить машину.

– Просто у нас появился повод собраться всем вместе. Я не собираюсь пропустить твое участие в Олимпиаде, Рейн.

Она тяжело вздохнула. До сих пор отец всегда подстраховывал свои обещания фразой; если смогу.

– Ты не должен, – спокойно сказала она. – Еще представится случай посмотреть на меня.

– Да нет, малышка. Если я не увижу тебя на всемирных соревнованиях на этот раз, другого шанса не будет.

Слушая отца, Рейн открывала нечто новое в самой себе. Она устала от кочевой жизни, от бесконечных тренировок, от соревнований, от волнений…

Конечно, она все еще ожидала Олимпийских игр, все еще ужасно хотела соревноваться и победить. Но отец прав. Она жаждет всемирных соревнований в последний раз.

– Откуда ты знаешь? – прошептала она. – Я только сейчас об этом подумала.

– Мы с тобой очень похожи. Только ты гораздо красивее. Как жаль, что я так поздно прозрел. Но больше я не повторю свою ошибку. Увидимся, Малышка Рейн. Я люблю тебя.

От потрясения она не могла вымолвить ни слова. А когда наконец прошептала: «Я тебя тоже люблю», – отец уже повесил трубку.

Она стояла, слепо глядя во двор.

– Плохие новости? – спросил Корд.

Она замигала и медленно повернулась к мужчине, который держал под уздцы Дева так же легко, как она. А Дев был спокоен.

– Рейн? – окликнул Корд нежно. – Что стряслось?

– Папа приедет на Игры, – звонко сказала она. – Раньше он всегда добавлял: попробую. А на этот раз пообещал.

Корд сжал губы.

– Больше никому не говори об этом. Кто бы тебя ни спрашивал. А потом скажи мне, кто интересовался твоим отцом.

Увидев перемену, произошедшую в Корде, она вздрогнула и отстранилась.

– Почему?

– Почему? – переспросил он, не скрывая удивления. – Не пора ли вырасти. Малышка Рейн? В этом мире есть люди, которые убили бы твоего отца, если бы смогли его найти. Но к счастью, он непредсказуем. Без этого не выжить. Если бы ты была на месте убийцы и знала бы, что у твоей цели есть дочь, которая участвует в Летних играх, что бы ты сделала?

Она закрыла глаза, чувствуя, как сердце сжимают ледяные пальцы страха.

– Нет, – прошептала она и быстро покачала головой.

– Да! – зарычал он. – Почему, черт побери, Блю пропустил все твои важные соревнования? Почему он никогда не приезжал на торжества по окончании учебы детей?

Почему он пропустил на Бродвее все премьеры твоей сестры?

– Я не знала, – перебила Рейн.

– Ты не хотела знать.

Она стиснула руки.

– Папа никогда не говорил мне.

– Он щадил твои чувства. Если бы он знал, чти я сказал тебе это сейчас, он всыпал бы мне по первое число.

– Тогда почему ты говоришь мне?

– Твой отец согласен быть подсадной уткой для убийцы только ради того, чтобы доказать тебе свою любовь.

– Я никогда не просила об этом! – Ее голос задрожал. – Я хотела чувствовать себя членом семьи, а не пятым колесом в телеге! Я хотела чувствовать свою принадлежность к ним! Неужели это так много?

Гнев Корда улетучился, когда он увидел, как дрожат ее бледные губы, а на глаза наворачиваются жгучие слезы. Он очень хотел бы заключить Рейн в объятия и успокоить.

С таким же успехом он мог пожелать достать Луну.

– Нет, – сказал он. – Ты просишь не много. Ты просишь, все. Весь мир на ладони, похожий на ярко-синий шарик.

– Но…

– Предполагается, что некоторые из нас лишены каких бы то ни было привязанностей, – сказал он спокойно. – И эти люди должны навести в мире порядок.

– Ты этим занимался?

– Да. И снова намерен этим заниматься.

– Что ты имеешь в виду?

Корд пожал плечами. Он собирался Перевернуть ее прекрасный мир вверх дном и освободить в нем место для себя. Но не сегодня. И даже не завтра. Когда-нибудь.

Сначала он должен поймать Барракуду Корд поклялся, что он достанет его во что бы то ни стало.

Корд молча сдал Дева на руки Рейн и повернулся, собираясь уйти.

– Подожди, – торопливо сказала Рейн и схватила его за рукав.

Корд взглянул ей в глаза – они сейчас потемнели и стали почти коричневыми и очень красивыми.

– Я жду, – сказал он.

– Что, если я позвоню папе и скажу, чтобы он не приезжал?

Корду хотелось взять ее за руку и с огромной нежностью перецеловать все пальчики. Но он не мог себе позволить ничего такого.

И не мог запретить себе хотеть этого.

– Если тебе станет лучше от этого – давай, попробуй.

Но он все равно приедет, Рейн. Его ничто не удержит.

Рейн вспомнила слова отца. Да, Корд прав. Джастин Чандлер-Смит приедет, чтобы увидеть на Олимпийских играх дочь.

Она сильно стиснула запястье Корда.

– Я не хочу облегчать жизнь его убийцам! – Ее голос дрогнул. – Корд, пожалуйста, скажи, как убедить папу не приезжать?

– Он уже знает, что ты чувствуешь.

– Но…

– Как ты думаешь, почему он не говорил тебе об опасности, которая его подстерегает? Что он является мишенью террориста? Только Лоррейн понимает, насколько опасная у него работа, но и она подчас не знает всего. Не потому, что он не доверяет жене, просто это еще один способ защитить ее. То, чего она не знает, из нее даже под пытками не вырвать.

Лицо Рейн побелело. Мысль о том, что мать могла попасть в руки негодяя, никогда не приходила ей в голову.

– Как же мне защитить их?

Корд рассмеялся бы, но, увидев ее смятение, лишь улыбнулся.

– Хорошо обученные и очень компетентные люди надежно охраняют твоего отца и всю семью.

– Ты один из них.

– У меня есть несколько точек наблюдения за Блю на дистанции с препятствиями, – уклончиво ответил он.

– А когда ты набросился на меня, ты искал безопасное место для папы, откуда он смог бы смотреть на выезд?

На сей раз Корд криво усмехнулся. – Все еще злишься из-за того случая, да?

– Нет. Если ты защищаешь моего отца, у тебя не было другого выхода. Ведь в вашем мире каждый человек является потенциальным убийцей.

– Это и твой мир тоже.

Рейн прикусила губу и сказала:

– Да, я знаю. Если папа умрет из-за меня… – Она осеклась.

– Я профессионал, – спокойно заверил Корд.

Она едва заметно улыбнулась.

– Если ты – один из людей папы, ты делаешь свое дело безупречно, – Рейн! – позвал капитан Джон. – г Твоя очередь!

– Пошли.

Корд скрестил пальцы, а затем подсадил ее в седло Она машинально приняла помощь, усаживаясь на высокого жеребца.

– Позаботься о ней, мальчик, – пробормотал Корд на ухо жеребцу, – или я спущу с тебя твою красную Шкуру.

Рейн надежно устроилась в седле и направила Дева на скаковой круг шикарной рысью. Ей было необходимо привести мысли в порядок. Она чувствовала себя так, как если бы кто-то проник в ее тщательно спланированный Мир и перевернул его с ног на голову. Сейчас она многое увидела в новом свете. Ее представление об отце безвозвратно изменилось.

Она не могла переделать прошлое, но, оглядываясь назад, могла с легким сердцем расстаться со своими тревогами, обидами, сомнениями. Отец любит ее. В глубине души она всегда знала это. Как хорошо, что пелена наконец-то спала с ее глаз!

Но все-таки она не могла принять жизнь, которой жил ее отец. По крайней мере для себя.

Любовь Корда Эллиота разрушила бы ее до основания Но она хотела его так, как никогда и никого в жизни И боялась силы своих чувств.

– ..слышишь? – раздраженно спросил капитан Джон Быстро сориентировавшись, Рейн сказала:

– Я делаю тройной прыжок – один раз по часовой стрелке и один раз против часовой стрелки. Потом снова проход, дважды меняю направление, заставляя Дева делать прыжки совершенно неожиданно.

– Верно. Ему следует уяснить, что он должен безукоризненно подчиняться твоим приказам. И еще" на втором круге последний прыжок делается под углом к забору.

Следи, чтобы Дев не выскочил с неогороженной стороны.

Желая выбросить из головы все мысли о Корде, Рейн въехала на круг. Дев послушно сделал серию прыжков. В то время как он бежал легким галопом, с противоположной стороны круга выехала группа всадников Наездники разговаривали между собой, наблюдая за мускулистым жеребцом, занятым прыжками.

Внезапно одна из лошадей заржала и, испугавшись, понеслась прямо на американского наездника, терпеливо ожидавшего въезда на крут. Его конь рванул вперед, наездник с треском ударился о забор. А ошалевшая лошадь мчалась к Деву Корд стремглав несся к кругу, с горечью понимая, что уже слишком поздно. Внезапно он с ужасающей ясностью увидел происходящее, словно в замедленной съемке. Американский наездник упал, запутавшись в поваленном заборе. Его конь пытался встать. Еще один конь перемахнул через забор и промчался через круг, не слушаясь повисшего на нем наездника. А на Рейн летела лошадь, как грузовик без тормозов.

Слишком поздно.

Ошалевшая от испуга лошадь ударила Дева с такой силой, что выбила Рейн из седла.

– Нет! – беззвучно кричал Корд, хватая ртом воздух, а Рейн падала под лошадиные копыта, на пыльную землю, не имея времени откатиться из-под стальных подков и обхватить руками голову.

– Позволь мне дотронуться до нее, – сказал он. – Я хочу помочь ей. Ты ведь хочешь того же самого. Какой же ты заводной и тупоголовый! Я был таким же тупоголовым, как ты.

Поводя ушами, Дев потянулся к Корду. Он снова уловил запах Рейн, исходивший от рукава мужчины. Шумно вздохнув, Дев поднял уши. Он ткнул мордой Корда, потом Рейн, как если бы спрашивал: не знает ли этот мужчина, почему она так тихо лежит?

Нахваливая жеребца. Корд сильными пальцами схватился за узду. Дев вздрогнул и попробовал освободить голову, но потом покорился Корду.

Поборов искушение немедленно броситься на помощь, Корд очень осторожно опустился на колени рядом с Рейн.

Она лежала вниз лицом, раскинув руки, словно падая хотела смягчить удар. Нащупав жилку на шее. Корд затаил дыхание, пытаясь уловить малейшие признаки жизни.

Он ничего не чувствовал.

Сцепив челюсти, он выдохнул, вновь затаил дыхание и наконец ощутил пульсацию под пальцами. Он едва не лишился чувств от нахлынувшего облегчения.

– Живая, – сказал он благоговейно.

– Не забрать ли мне Дева? – спросил капитан Джон От голоса капитана по потной шкуре Дева пробежала дрожь.

– Еще не время, – возразил Корд.

С тихим стоном Рейн попыталась встать.

– Не двигайся. Ты неудачно упала. – Корд нежно коснулся ее спины. – Дев в порядке, – добавил он сразу же, зная, что прежде всего Рейн забеспокоится о лошади. – Где болит?

Когда она попробовала поднять голову, мир бешено завертелся. И Рейн снова уткнулась лицом в грязь. Как только все успокоилось, она вновь открыла глаза.

– Голова кружится. И трудно дышать.

– Скажи, если тебе будет больно.

Держа Дева одной рукой. Корд пробежался по ее телу пальцами удивительно умело и нежно. Закончив, он вопросительно взглянул на нее.

– Все хорошо… – заверила она.

– А выглядишь неважно, – сказал он сурово.

Она осторожно передвинула голову и вздрогнула от боли.

– Ты можешь сидеть? – спросил он.

– Конечно.

Но сесть оказалось гораздо труднее, чем сказать об этом. Голова болит, внутри все скрутило… Когда Корд обнял Рейн, подбадривая, она привалилась к нему.

– Ты готова сесть?

– Конечно. Что же случилось?

– Одна из лошадей сдурела. Наверное, ее укусила пчела. Она испугала другую лошадь, перемахнула через забор и налетела на Дева. Ты оказалась в самом центре.

Дев отогнал лошадь и встал возле тебя, как страж.

Рейн слабо улыбнулась.

– Похоже на Дева. Он становится маленьким защитником, когда я падаю, Корд изумился, услышав такое преуменьшение.

Внезапно она вспомнила, как Корд вышвырнул с ринга одного из ее товарищей по команде, я повернулась к забору так быстро, что удивила Дева.

– Джеймсон! – выпалила Рейн. – С ним все в порядке?

Капитан Джон стоял рядом с Джеймсоном. Лицо наездника было бледным и потным. Казалось, что у него ушиблены, а может, и сломаны плечи.

– У него травмировано плечо, – сказал капитан, наблюдая за Девом.

– А как Шоу Ми? – спросила Рейн.

– Сильное растяжение правой передней ноги. Ничего серьезного, – добавил капитан. – Но Джеймсон не сможет некоторое время ездить.

Она обменялась выразительным взглядом с капитаном Джоном. Соединенные Штаты должны выставить минимум трех участников в троеборье. Четыре – максимум; кроме всего, это дает шанс при неудачном начале.

Если Джеймсон выбывает, один из запасных наездников займет его место. Так что четыре участника есть, но это не та четверка, у которой, по мнению капитана Джона, есть шансы на победу.

Рейн попыталась встать на ноги.

– Что ты собираешься делать? – требовательно спросил Корд и потянул ее вниз.

– Я встаю, – сказала она срывающимся голосом. – Помоги мне – или прочь с дороги.

Он окинул ее долгим взглядом, потом легко поставил на ноги. Она немного постояла, справляясь с головокружением, прежде чем дотянулась до узды Дева.

Корд не отпускал узду.

Рейн повернулась к нему, разъяренная тем, что наездник и лошадь травмированы и многолетний труд всей американской команды конников может пойти прахом.

– Дай мне узду! – зарычала Рейн.

– Я отведу Дева обратно в стойло, – сказал он.

– Нет. Сначала он должен закончить прыжки.

– Дев ни в чем не виноват.

– Я знаю. Но если он не прыгнет сейчас, то потом будет чертовски весело.

– Она права, – вмешался капитан Джон, переводя проницательный взгляд с Корда на Рейн. – Дело в доверии лошади.

– А как насчет наездника? – сухо осведомился Корд.

– Наездники довольно часто заканчивают дистанцию с сотрясениями, выбитыми зубами и сломанными ребрами, – сказал капитан. – Все зависит от местности.

– Дерьмо.

Внезапно Корд оглянулся, выпрямился и забросил Рейн в седло. Потом отпустил узду и ушел с дороги. Он не спускал с нее глаз, пока она вела Дева по кругу. Он видел, как она, превозмогая головокружение, выводит Дева для прыжка.

Хорошо, ты – дочь Блю, упрямая до мозга костей и смелая. Но тебе и в голову не приходит думать об этом. Ты просто честно делаешь свое дело.

Как же в тебе все это уживается – сила и беззащитность, решительность и нежность? Но я ведь никогда не искал легких путей. Тебе придется посостязаться. Малышка Блю.

Впрочем, как и мне.

Дев прыгал как дьявол. Когда он приземлился после третьего прыжка, Рейн резко припала к его мускулистой шее. Не дав ей упасть. Корд оказался рядом и снял ее с жеребца.

– У меня.., легкое.., головокружение, – запинаясь, выговорила она и потеряла сознание прежде, чем услышала презрительный ответ Корда.

Глава 11

– По-твоему, это несчастный случай? – требовательно спросил Чандлер-Смит.

Корд посмотрел вдоль больничного коридора туда, где располагался приемный покой. Подслушивать было некому.

– Девяносто семь процентов.

Чандлер-Смит хмыкнул и запустил руку в густые, изрядно тронутые сединой волосы. С Робертом Джонстоуном тоже на девяносто семь процентов все в порядке.

– Проклятая пчела. Кто бы мог подумать?

– Только скажите – ив радиусе пяти миль от Рейн не останется ни одной пчелы.

– Сообщи мне, когда она будет в норме, – устало обронил Чандлер-Смит.

На столе Чандлер-Смита мигали телефоны, но он не обращал на них внимания. Компьютеры подавали звуковые сигналы, пищали, скрипели и создавали целую какофонию, которой он не слышал.

– Рейн – ваша дочь, – сухо произнес Корд. – С ней все будет прекрасно. Она такая же непробиваемая, как и вы.

– А, ты уже столкнулся с ее упрямством.

– Упрямством? Черт, да миссурийский мул ей в подметки не годится. Она вскочила и проделала все прыжки на своем жеребце, какие собиралась. И только закончив упражнения, потеряла сознание, – сказал Корд. – А может, ей не хотелось услышать мое мнение насчет ее безрассудного поступка. Я собирался сказать, что она сядет в седло только после того, как ее крепкий череп просветят рентгеном.

Чандлер-Смит откашлялся, скрывая смех. Он потер шею, покрутил головой и еще раз взъерошил волосы на затылке. У него выдалась длинная ночь. А предстоящий день будет еще длиннее.

– Я бы хотел оказаться с ней.

Корд закрыл глаза и подумал о бесконечных страшных минутах, когда Рейн лежала ничком в грязи, а он не знал, жива ли она. Но не стал говорить об этом Блю. Тот заподозрил бы, что Корд обеспокоен гораздо больше, чем положено профессионалу…

Он глубоко вздохнул, пытаясь снять напряжение.

– Хорошо, что вас там не было, – сказал он спокойно. – Вы бы рвали и метали. А она удрала бы от вас.

– Малышка Рейн? – Чандлер-Смит засмеялся. – Она просто лапочка. От нее грубого слова не услышишь.

– Вы по-другому запели бы, если бы встали у нее на дороге.

– Нет уж. Мне еще жить не надоело.

Корд улыбнулся.

– Если захотите узнать о ее состоянии, поручите кому-нибудь связаться со мной. Я не буду звонить вам, если не произойдет ничего из ряда вон выходящего.

– А доктор ожидает худшего? – резко спросил Чандлер-Смит.

– Нет, – устало ответил Корд. – Я не отпущу ее обратно в мотель. Я поселю ее в запасной комнате «дома на колесах», чтобы проведывать каждые полчаса.

– Найми медсестру, – посоветовал Чандлер-Смит.

– Нет времени. Есть только один человек, которому я безоговорочно доверяю. Это я.

– А Кентукки?

– Девяносто семь процентов.

– Упрямый сукин сын.

– Вы – образец для подражания во всем, кроме одного, – парировал Корд.

– На что ты намекаешь?

– Я ухожу.

– Я не раз предлагал тебе бумажную работу последние пять лет, – сказал Чандлер-Смит.

– Я вообще ухожу.

Чандлер-Смит опустил глаза на свои начищенные до блеска ботинки. Роберт Джонстоун – самый лучший агент, с которым он когда-либо работал. Он не хотел его терять.

И не мог настаивать на своем, потому что слишком его любил.

– Когда? – спросил Чандлер-Смит.

– После похорон Барракуды.

– Долго ждать.

Корд посмотрел на свою ладонь, на которой мерцала золотая монета. Госпожа Удача. Госпожа Смерть.

– Я так не думаю. Как только вы посмотрите выезд Рейн, я начну охоту. И не успокоюсь, пока не отправлю его на тот свет. Если это слишком круто для вас, увольте меня, но не меняйте коды.

– Договорились, – произнес Чандлер-Смит.

– Я могу ходить. – Рейн перевела дыхание. Голова у нее раскалывалась. – Я не против, если бы мне оторвали голову. Не хочешь ли ты…

– Благодарю. У меня уже было сотрясение, гораздо раньше. – Корд поставил ее на ноги и закрыл дверь автомобиля. – Сюда.

Едва она пошла, он обвил ее рукой за талию – на всякий случай, если ее колени подогнутся. Корд ожидал, что Рейн огрызнется, но она лишь вздохнула, прикрывая рукой глаза от солнца.

– Привет, Торн, – сказал Корд, когда они дошли до «дома на колесах». – Для меня что-нибудь есть?

– Нет, сэр. Все тихо.

– Рейн, это Тори. Торн, это мисс Чандлер-Смит.

Глаза Торна слегка сощурились. Рейн криво улыбнулась, зная, как выглядит женщина, свалившаяся с лошади лицом в грязь и несколько часов после этого проведшая на осмотре в больнице.

– Просто Рейн Смит, – сказала она. – Меня все так называют.

Торн кивнул.

– Рад познакомиться, мисс Смит.

– Рейн, – уточнила она.

Корд прятал улыбку. Ее простая манера держаться не укладывалась в голове у Кентукки. Три года он имеет дело с Кордом, но до сих пор называет его мистером.

Корд махнул на это рукой. Кентукки был умен, сдержан и великолепно владел оружием. Все эти ценные качества с лихвой компенсировали его небольшие странности.

– Слушай, если ты найдешь лежак для Рейн, вы оба устроитесь с комфортом под перечным деревом.

– Я должна увидеть Дева, – возразила Рейн.

– Ты увидишь его прямо здесь.

– А кто его сюда приведет?

– Я.

Она тотчас успокоилась.

– Если у тебя возникнут неприятности с ним, дай мне знать.

Корд повернулся к Торну.

– Пока я хожу за Девом, пошли кого-нибудь выписать Рейн из мотеля.

– Что? – Девушка стремительно повернулась к нему.

От резкого движения снова заболела голова.

– Хорошо, сэр, – сказал Торн, направляясь к «дому на колесах».

– Я думал, ты захочешь получить свои вещи, – сказал ей Корд. – Но если ты согласна спать в одной из моих футболок, прекрасно.

– О чем ты говоришь?

– Это моя работа.

Чувствуя головную боль и усталость, Рейн поплелась за Торном к перечному дереву и стала ждать, пока мужчина установит шезлонг, мечтая вытянуться в тени.

Когда появился Корд, девушка увидела, что в одной руке у него ящик с инструментом, а другой он держит Дева на веревке. Жеребец возбужден, но управляем.

Превозмогая головную боль, она оглядела Дева, уделяя особое внимание его сухожилиям. А в это время Дев тыкался губами ей в волосы, обнюхивал шею, фыркал, с надеждой припадая к карманам – нет ли там морковки.

– Назад, малыш, – пробормотала Рейн.

Наблюдая за ними. Корд и волновался из-за бледности Рейн, и удивлялся, глядя на старания огромного жеребца подразнить свою хозяйку.

Торн тоже исподволь наблюдал за этой парой. Он поудобнее устроился в тени перечного дерева, достаточно далеко от жеребца.

В третий раз Рейн ощупала ноги Дева. Если ,бы она прикоснулась к больному месту или опухоли, то сразу поняла бы. Но жеребец выглядел совершенно здоровым.

– Я займусь им, – пообещал Корд, когда она медленно выпрямилась. – Возвращайся и ложись в шезлонг.

– Потом. Ему нужен уход.

– Я позабочусь.

Немного поколебавшись, она подчинилась.

– Если Дев не согласится, прекрасно, я сама им займусь.

Приговаривая что-то спокойным, ласковым голосом, Корд направился к коню, чтобы обтереть ему шкуру от пота.

Дев оглянулся, почувствовав незнакомое прикосновение, фыркнул и вернулся к поискам чего-нибудь съедобного на пыльном дворе. Ничего не отыскав, жеребец шумно и тяжело вздохнул, поджал ногу и задремал.

– Этот неподражаемый голос, – пробормотала Рейн себе под нос, вслушиваясь в музыку гипнотических слов Корда. – Даже на меня действует.

– Простите, мэм? – вежливо спросил Тори.

– Извините. – Она вздохнула и снова улеглась в шезлонге, чтобы наслаждаться невиданным зрелищем – наблюдать, как мужчина обихаживает Дева, не стреноживая его.

От шепота Корда, смешанного с теплым ветерком, у Рейн сами собой закрылись глаза. На нее навалилась огромная усталость, и она заснула.

– Мистер Эллиот, – спокойно позвал Тори.

Корд убрал щетку и быстро подошел к Рейн. Он нежно дотронулся до ее запястья. Пульс был размеренный, как и дыхание. Кожа теплая. Он кивнул Торну, потом вернулся к Деву. И вновь принялся орудовать щеткой.

Прошло минут десять, он уже не следил за ушами Дева каждую секунду. А через двадцать минут Корд решил, что настало время для заключительного испытания.

Он вытащил скребок из кармана и прикоснулся им к передней ноге Дева. Жеребец переместил свой вес и покорно подал левое переднее копыто для расчистки.

Не сводя глаз с жеребца, Торн запустил руку под куртку. Он никогда не расставался с оружием.

Корд уловил его обеспокоенность и сказал:

– Все в порядке.

Торн кивнул, но не убрал руку. И только когда Корд сменил скребок на мягкую щетку, его напарник с облегчением вздохнул.

Дев стоял, опустив голову, его уши расслабились. Время от времени он мотал длинным черным хвостом, со свистом отгоняя насекомых. Иногда он фыркал и терся головой о передние ноги или тыкался в грудь Корда, чтобы избавиться от назойливых мух.

Сузив темные глаза, Торн наблюдал за жеребцом.

– Говорят, что этот конь – убийца, – обронил Торн после долгого молчания.

– Возможно.

Корд промокал мягкой тканью твердое мускулистое бедро Дева. Жеребец стонал от удовлетворения, даже смешно было слушать.

– Вы не думаете, что он убийца? – мягко спросил Торн.

– Только не по отношению к Рейн. Вероятно, и не ко мне. Я даю ему время, – добавил он, оглаживая атласную шкуру Дева. – Он полностью доверяет мне.

Отстранившись от Дева, он восхитился результатом своей работы. Мощное тело жеребца сияло чистотой. Густая грива и хвост мерцали, словно черный шелк, оттеняя гнедую шкуру.

Потянувшись к лицу смахнуть муху. Корд ощутил особенный острый запах лошади, оставшийся на пальцах, и это пробудило в нем внезапные воспоминания детства. Он даже не знал, как сильно соскучился по лошадям.

– Как же здорово снова ухаживать за лошадью, – тихо сказал он, удивившись силе своего чувства. – Особенно за такой, как эта.

Торн перевел взгляд с огромного жеребца на Корда.

– Я – городской житель.

– Это ни с чем не сравнимо, – пробормотал Корд, вспоминая дальние поездки по глухим местам, запах лошадей и деревьев, солнце Невады и лошадь, без устали несущую его все дальше и дальше.

Дев фыркнул и дернул передней ногой, отгоняя муху.

Корд посмотрел сперва на Торна, потом на Рейн, спящую в прохладной тени перечного дерева.

– Давно уснула?

Торн взглянул на часы.

– Почти полчаса назад.

Корд подошел к ней и сел на пятки рядом, как наездник, каким он когда-то был. Он проверил ее пульс и дыхание. Все в порядке. Затем осторожно погладил ее по лицу, нежно будя.

– Корд? – пробормотала; она.

– Я здесь.

Она сонно уткнулась губами ему в руку. Другой рукой Корд ласково убрал у нее с лица волосы. Рейн вздохнула и вновь отдала себя во власть сна, зная, что она в полной безопасности.

– Рейн, – прошептал он растроганно. – Посмотри на меня, моя сладкая. – И затаил дыхание, мечтая вдохнуть ее запах. – Открой глаза, – мягко попросил он.

Она вытянула руку, безмолвно протестуя против пробуждения. Ощутив пальцы Корда, прикасающиеся к ее щеке, она что-то удовлетворенно пробормотала и накрыла их своей рукой. И, положив его руку под щеку, снова провалилась в сон.

Изогнувшись, он прижался щекой к ее щеке и тихо произнес ее имя. Потом нехотя выпрямился.

– Проснись, Рейн, – гортанно сказал он. – Мне надо заглянуть в твои красивые глаза.

Длинные темные ресницы медленно поднялись. Глаза орехового цвета недоуменно посмотрели на него. Ее зрачки были расширены, но реагировали на свет.

Слава Богу. Корд перевел дыхание.

– Спи дальше. Все в порядке. Спи.

– Корд?.. – прошептала она.

– Спи, маленькая королева. Твой солдат рядом.

Рейн тотчас заснула.

Но даже во сне цеплялась за руку Корда.

Несколько минут он неподвижно смотрел на опахала ресниц, на роскошные каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, на розовые губы, на кожу, гладко обтягивающую скулы. Не в силах больше терпеть эту сладкую муку, он нагнулся и поцеловал ввалившуюся щеку. Затем нехотя вытащил свою руку из ее руки.

Подняв голову, он увидел, как Торн отвел взгляд и уставился вдаль. Корд оценил тактичность напарника: тот ни словом не обмолвился о том, что нельзя увлекаться женщиной, которую охраняешь, к тому же если отец этой женщины – один из самых могущественных людей в правительстве.

Торн не произнес ни звука даже тогда, когда Корд понес Рейн в «домик» и положил ее на собственную кровать, а потом запер дверь. Она заворочалась, но сразу же успокоилась, едва он наклонился к ней и что-то пробормотал.

Как только Рейн заснула, он направился к компьютеру, набрал код и принялся сообщать последние новости.

Рядом с ним непрерывно работал радиосканер, прочесывая все местные, государственные и федеральные правоохранительные частоты. Большей частью Корд пропускал передачи мимо ушей, останавливая сканер только тогда, когда узнавал некоторые коды. Обычно он пользовался двухволновым радиоприемником, стоявшим поблизости. Как и сканер, радио улавливало все правоохранительные частоты. У него был также совершенно секретный спутниковый телефон, которым он пользовался в особых случаях.

Таким образом, в руках у Корда были самые разные гражданские и военные агентства, которые отвечали за безопасность олимпийских спортсменов, особо важных персон и зрителей.

Корд просматривал сообщения разведки в соответствии с их важностью. Он читал их, потом оценивал и сравнивал с собственными данными.

Он регулярно проверял состояние Рейн. Каждый раз, когда он подходил к ней, она тянулась к нему, просыпалась, брала его руку в свою. И каждый раз ему было трудно от нее отстраниться.

Ему хотелось лечь рядом с ней, положить ее голову себе на плечо и обнять ее. Он был бы счастлив даже от такой малости.

Подумать только, что сегодня утром она могла умереть…

Корд сидел на кровати рядом с Рейн, пристально наблюдая за ней. Цвет лица стал нормальным, дыхание и пульс – тоже.

Он медленно провел по ее щеке тыльной стороной ладони.

– Просыпайся, солнышко. Это Корд.

Она проснулась и, как и прежде, схватила его за руку.

Когда ее губы коснулись его ладони, жаркая волна накрыла его с головой.

– Открой глаза. – Корд провел рукой по голове Рейн. Никаких шишек, только одно место было чувствительным – когда он прикоснулся к нему, она вздрогнула. – Как здорово, леди, что у вас был на голове шлем!

Ее ресницы вздрогнули, и она открыла глаза. Взгляд у нее был совершенно ясный. Зрачки реагировали на освещенность комнаты.

У него камень свалился с души.

– Корд? – спросила Рейн хриплым голосом, отводя от него взгляд и осматривая комнату. – Где я?

– В «доме на колесах».

– Который час?

– Почти пять. Хочешь есть?

– Умираю от голода. Почему нет ленча?

– Ты его проспала.

– Но меня покормят?

– В любое время, – сказал он ласково.

Внезапно Рейн поняла, что притянула руку Корда к своей щеке. Смущенно вспыхнув, она отпустила его пальцы так быстро, словно обожглась.

– Голова кружится? – осведомился он.

– Нет.

– Болит?

– Немного, – призналась она.

– А как живот?

– В нем урчит от голода.

Улыбаясь, Корд встал.

– Скажи, когда поднимешься, и я приготовлю тебе омлет.

Она встала немедленно. От его холодных глаз ничто не могло укрыться.

– Тошнит? – спросил он через секунду.

– Нет. Только от голода. Здесь есть ванная?

– Первая дверь налево.

Он открыл дверь и вышел из комнаты, внимательно прислушиваясь, чтобы при необходимости подхватить ее, помочь. Но не услышал никаких подозрительных звуков.

– Крикни, если я тебе понадоблюсь, – сказал он. – Я буду на камбузе.

В ванной Рейн посмотрела на себя в зеркало и вздрогнула.

– Погоди с омлетом, – попросила она, – сперва я приму душ.

Корд мгновенно появился в дверном проеме.

– Прямо сейчас?

– Да.

Он поколебался. В душе стояла скамейка и был длинный гибкий шланг, поэтому ей не надо стоять. Но он опасался, что она может упасть.

– Не мой голову, – сказал он наконец.

– Не смеши. Это не голова, а черт знает что.

Он улыбнулся – Тогда я тебе ее вымою. В умывальнике.

– Что?

– Я вымою тебе голову в умывальнике. А если тебе станет плохо, я тебя поймаю – Совершенно ни к чему Я чувствую себя прекрасно – Хорошо. В умывальнике или никак – Когда она открыла рот, чтобы поспорить, Корд спросил:

– Хочешь, чтобы я снова тебя разул?

Бормоча что-то себе под нос, она шагнула к умывальнику Его бритва, зубная щетка и лосьон после бритья лежали на узком бортике. Рядом с его вещами стояли ее шампунь, ее зубная щетка, зубная паста, расческа и яркая упаковка противозачаточных пилюль.

– Что происходит? – сурово осведомилась она, стараясь говорить уверенно и громко.

– Ты не захотела остаться в больнице.

– Конечно, я…

– Нужен был кто-то, чтобы будить тебя ночью через каждый час, – безжалостно продолжал Корд. – Иначе ты могла впасть в кому. У тебя нет соседки по комнате, поэтому ты останешься здесь, где я буду сам за тобой следить.

Рейн поджала губы.

– Черта с два.

Глава 12

Корд с интересом уставился на Рейн.

– Здесь несколько кроватей, – сказал он спокойно. – Хотя всего одна ванная. Не волнуйся. Я не собираюсь ломиться в закрытую дверь.

Рейн смутилась.

– Останешься в блузке или снимешь ее, пока я мою тебе голову? – спросил он, направляясь к раковине.

У Рейн екнуло сердце. При мысли о том, что Корд разденет ее, у нее сладко заныло в груди. Она сглотнула и выдохнула:

– Останусь в блузке.

– Хорошо, – сказал он и, потянувшись к блузке, расстегнул две верхние пуговицы и подвернул воротник.

– Что ты себе позволяешь? – возмутилась она.

– Убираю воротник. Или ты хотела заодно и блузку постирать? Неплохая идея. Не только голову вымоешь, но и блузку постираешь. Убьешь сразу двух зайцев.

Корд наклонил ее голову над раковиной и стал поливать теплой водой.

– Корд Эллиот, – невнятно проговорила она, – за такие шутки можно схлопотать по физиономии!

В ответ раздалось сдержанное самодовольное хихиканье. Он запустил руки ей в волосы и принялся осторожно массировать голову. Единственная неприятность заключалась в том, что шампунь и вода лезли то в глаза, то в нос.

Немного погодя Корд взялся за полотенце и принялся вытирать ей лицо.

– Ты права, – сказал он. – Давай попробуем сразу все постирать.

Он коварно улыбнулся, прекрасно зная, что она не могла увидеть выражение его лица. Потом сбросил свои ботинки и потянул ее под душ.

– Садись. – Он осторожно подтолкнул ее вниз на скамейку и убрал полотенце от ее лица. – Откинь голову, чтобы мыло не затекало в глаза.

Рейн села, откинув голову, и с сожалением была вынуждена признать, что у него настоящий талант управлять людьми.

По крайней мере ею он вертел как хотел. Действуя, как говорится, то таской, то лаской, он заставил ее забыть о смертельном оружии, с которым никогда не расставался.

Жар тела и голодный блеск в его холодных глазах действовали на нее магическим образом.

Корд вышел из душа. Легким, знакомым движением он отцепил кобуру, патроны и пейджер, отложил в сторону. Затем вернулся в душ и встал перед ней, скрестив руки.

– Я этого не допущу, – заявила она.

– Почему? Я не собираюсь тебя топить.

Она печально улыбнулась. Если бы он знал, что она уже утонула в его льдисто-голубых глазах.

Ей до боли хотелось поцеловать его. В этом поцелуе будут требование и просьба, победа и поражение, рай и ад.

Пусть на этот поцелуй откликнется каждая ее клеточка, каждый нерв.

Корд взял душевой шланг, включил воду и стал ждать, когда температура станет нормальной. Он говорил себе: слава Богу, что на Рейн надета блузка.

Увы, он выдавал желаемое за действительное.

У него прямо-таки чесались руки содрать с нее эту блузку, скользнуть руками под лифчик и ощутить шелковистые полушария ее грудей. Ее соски сразу же затвердеют в предвкушении его жгучих ласк. Огонь, пылающий в Рейн, словно опалил его чресла.

«Наверное, мне надо пустить холодную воду и остудить свой собственный пыл, – сказал он себе ехидно. – А еще лучше дать ей самой вымыть голову и наблюдать за этим с безопасного расстояния».

– Корд, – спросила она, взглянув на его мрачное лицо, – что-то не так?

– Сейчас. Нагреватель что-то не торопится. Должно быть, заснул.

Улыбаясь, она смотрела, как он возится со шлангом.

Корд засучил рукава еще раньше, когда пытался мыть ей голову в раковине. От брызг легкая синяя ткань прилипла к груди и рукам. Черные волосы на загорелой коже выглядели, по мнению Рейн, очень сексуально.

Она восхищенно наблюдала за ним, очарованная его ловкостью и силой, вспоминая о тех минутах, когда они дарили друг другу свою ласку и нежность.

Что-то бормоча, Корд снова покрутил краны. В этом не было никакой необходимости, но он не собирался оборачиваться к ней, пока не совладает с собственным возбуждением.

– Откинь голову и закрой глаза, – наконец произнес он, поворачиваясь.

Мысль о том, что Рейн так близко, пробудила к жизни его восставшую плоть.

Она смотрела на сильное тело Корда, его широкие плечи, рельефный торс, горящие глаза и чувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Рейн закрыла глаза, но в памяти вновь всплывали воспоминания, которые мучили ее по ночам.

– Холодно? – обеспокоенно спросил Корд.

Рейн покачала головой, не доверяя собственному голосу.

Корд открыл ей целый мир, и за последние несколько дней словно пелена спала с ее глаз. Она стала по-другому мыслить. Ее самоуверенность была поколеблена. Вопросы, над которыми она никогда не задумывалась прежде, теперь не давали ей покоя, требуя откровенных ответов.

Кто я такая, чтобы планировать жизнь с каким-то мужчиной, которого я и в глаза не видела?

Кто я такая, чтобы изображать холодность королевы к уставшему в сражениях солдату, который защищает мою жизнь не за страх, а за совесть.

Кто я такая, чтобы презирать предстартовое безумие, когда я сама гибну в любовном огне?

Ни на один из этих вопросов нет никакого вразумительного ответа. Но перед ней сейчас стоит тот единственный мужчина… Она снова задрожала, пораженная открывшейся ей истиной.

По волосам стекала теплая вода. Сильные пальцы Корда осторожно массировали ей голову. С каждым прикосновением ароматный шампунь вздувался густым пенистым облаком.

Откинув голову и закрыв глаза, Рейн упивалась этим мигом. Каждой клеточкой она чувствовала тепло Корда и вдыхала странно знакомый запах. Она часто вспоминала этот запах, словно знакомую мелодию. Когда Рейн поняла, почему его запах так знаком ей, она тихо засмеялась.

– Щекотно? – хрипло спросил он.

– Нет. – Она открыла глаза и улыбнулась. – Ты пахнешь как Дев.

Корд довольно усмехнулся.

– Тонкий намек на то, что и мне надо принять душ?

– Никакого намека. Этот запах кажется мне.., очень сексуальным.

На мгновение руки Корда замерли. А сердце гулко забилось в груди. Рейн тихо рассмеялась и, закрыв глаза, наклонилась вперед, почти касаясь его джинсов.

Корд радовался, что у Рейн закрыты глаза. Если бы она открыла их, ей было бы на что посмотреть. Интересно, как бы она отнеслась к увиденному?

«Дурак, – одернул себя Корд с горькой усмешкой. – Даже если бы она хотела меня, я не чудовище, чтобы овладеть ею сейчас, когда она все еще на грани жизни и смерти после падения».

Не надо стоять так близко к ней и наслаждаться ее обществом. Не надо было мыть ей голову. Волосы Рейн между тем превратились в тысячу шелковистых прядей, и они тянулись к нему. Он понимал, что доставляет ей удовольствие. А что дальше? Корда неудержимо влекло к ней, и даже если бы его сковали цепями, это ничего не изменило бы.

Еще раз вздрогнув, Рейн вздохнула и уткнулась лбом в крепкий мускулистый торс Корда.

Он не отстранился и направил поток теплой воды на Рейн.

Она протяжно вздохнула и мечтательно улыбнулась.

Ощущение от купания в теплой воде в одежде было непривычным и манящим.

– Еще раз, – сказал Корд. Его голос был глубоким и хриплым от близости Рейн.

Он надавил на бутылку с шампунем, ароматная струя попала на ее темные мокрые волосы. Его руки с удовольствием взбили переливающуюся всеми цветами радуги пену.

Рейн счастливо улыбнулась.

Он очень осторожно промыл ей волосы, а потом привлек к себе и принялся медленно укачивать.

Довольно долго до них доносились лишь звуки льющейся воды из шланга, который Корд пропустил между коленями и скамейкой. Наконец он снова нехотя взялся за шланг.

– Погоди. – Рейн, словно в беспамятстве, обвила руками его бедра. – Мне так хорошо сейчас, так спокойно.

Корд благоговейно прошептал ее имя, и его захлестнула щемящая нежность. Она сейчас такая уязвимая! Даже слишком уязвимая. Он знал, какими могут быть последствия травмы для организма человека. И прекрасно понимал: сейчас в Рейн говорят инстинкты.

В борьбе жизни со смертью обостряется основной инстинкт: размножение.

Он не раз видел это на своем веку и ни за что не воспользуется сейчас ее доступностью, желая уберечь от роковой ошибки.

Она прижалась к нему еще теснее, наслаждаясь исходящим от него теплом.

– Ты весь промок.

Он засмеялся, спрашивая себя, не читает ли она его мыслей, и обнял ее за плечи. Розовая блузка потемнела от воды и стала почти вишневого цвета. Хлопья пены остались между грудями. Корд смотрел, запоминая и вспоминая одновременно. Какая она сладкая на вкус! Ее гортанные стоны в бессонные ночи.

Тихо выругавшись. Корд нагнулся и взял шланг. Он тщательно ополоснул волосы Рейн, не обращая внимания на ее беззвучный призыв. Теплая вода стекала по ней, соединяя их, сближая и тем самым лишая его самообладания.

Ему надо немедленно остановиться.

Корд быстро выключил краны. Затем отжал волосы Рейн. И осторожно убрал ее руки со своих бедер.

– Вот и все, – сказал он и быстро отвернулся, прежде чем она успела открыть глаза. Восставшее доказательство его желания отчетливо виднелось под влажными джинсами, облепившими его.

Рейн медленно открыла глаза.

– Я подожду за дверью, пока ты примешь душ, – сказал Корд. – Крикни, если что-нибудь понадобится.

Когда дверь за ним закрылась, она поморгала и потерла глаза, словно пробуждаясь от глубокого сна. Рейн знала, что Корду нравится прикасаться к ней и обнимать ее, так же как и ей. Он не меньше ее наслаждается их близостью. Но почему же он остановился?

– Корд?

Дверь душа немедленно открылась. С бесстрастного лица на нее смотрели глаза, затуманенные страстью.

– У меня кружится голова, – прошептала девушка.

Рейн не лгала. Когда он смотрел на нее вот так, как сейчас, она чувствовала слабость и головокружение, ее бросало то в жар, то в холод, она сгорала от желания отдаться во власть его ласк.

Корд быстро поднял ее со скамьи.

– Я напрасно разрешил тебе встать с кровати.

Засмеявшись, она согласно кивнула и задышала ему в ухо, обвив рукой за шею. Он постоял с минуту, борясь с собой, а затем осторожно поставил ее на ноги и приподнял ей подбородок так, чтобы их глаза встретились.

– Перед смертью у человека возникает чувство сладострастия, – обронил он словно между прочим. – Утро вечера мудренее.

Рейн показалось, что на нее вылили ушат холодной воды. То краснея, то бледнея, она отдернула от него руки.

Но не смогла отойти от него, обнаружив, что он держит ее в объятиях.

– Не надо меня обнимать, – безжизненным голосом сказала Рейн, отводя от него глаза. – У меня больше не кружится голова.

– Рейн…

Она упорно избегала его взгляда.

Корд повернул ее к себе, и ей пришлось взглянуть ему в глаза. Все разумные слова, которые собирался высказать Корд, застряли в горле. Он не хотел ее обидеть.

– Отпусти меня, – сказала она спокойно, собрав свою волю в кулак. Ведь благодаря такой выдержке она стала наездником мирового класса. – На сегодня с меня довольно, ты не находишь?

Он теснее привлек ее к своему изголодавшемуся телу.

Его больше не беспокоило то, что она узнает, насколько сильно он возбужден.

– Если бы я оказался в душе вместе с тобой в другое время, – прохрипел он, – я бы сорвал с тебя одежду и облизал тебя с головы до ног. Позови меня завтра – и увидишь, на что я способен.

Он разжал объятия.

Рейн закрыла глаза, недоумевая, почему она все так не правильно понимала.

– Не обещаю, – сухо сказала она. – Предстартовое безумие непредсказуемо. Кроме того, завтра может никогда не наступить.

– Я знаю.

– Да, конечно. И ты заставил меня это понять.

– Но я больше не верю в это. Для нас наступит завтра. И пусть в тот миг все будет правильно. Я хочу быть уверен, что не вывел тебя из равновесия, не сбил с ног. Да, я часто так поступаю с людьми, у меня такая работа. – Немного помолчав, он добавил:

– Я хочу тебя, как никого и никогда. Один день ничего не значит.

Я ждал целую жизнь.

Рейн отвела глаза. Возможно, Корд прав и сейчас она не должна идти на поводу у собственных инстинктов.

Возможно, она не должна доверять себе, когда он рядом с ней.

– Я приготовлю омлет, – сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

После молчаливого обеда Корд повел Рейн в радиорубку. Увидев, как она с любопытством оглядывается по сторонам, он понял, что разум ее снова в полном порядке.

– Это галлюцинация, – сказал он.

– Что?

– Ни этой комнаты, ни этого оборудования не существует. Весь «дом на колесах» – мираж. Значит, и все, кто здесь находится, тоже.

– Понятно.

– Конечно, ты ведь дочь Блю.

– Ты действительно знаешь моего отца?

– Он не знает моего имени. Ложись в кровать. Если хочешь почитать, имей в виду, Торн принес все книги из твоей комнаты в мотеле. Они на прикроватном столике.

Она легла на постель, радуясь, что можно наконец-то вытянуться во весь рост. Аккуратная стопка приключенческих книг манила к себе. Она купила их в аэропорту Далласа, перед вылетом в Калифорнию. Рейн взяла верхнюю книгу и открыла.

Прочитав шестьдесят две страницы, она закрыла ее и взяла вторую, надеясь, что она захватит ее и отвлечет от разных мыслей. Осилив пять глав, она отбросила ее и достала третью.

Поблизости от нее спокойно работал Корд. Клавиатура компьютера тихо щелкала под сильными пальцами. Сканер выплевывал обрывки фраз в комнату. Иногда резкие, иногда громкие, но чаще всего скучные голоса нарушали тишину, привлекая внимание Рейн.

– Дельта/Синий свет. Ты пишешь?

Краем глаза она увидела, как он тотчас же потянулся к сканеру и нажал кнопку. Каждый раз, когда раздавались эти слова, Корд реагировал одинаково, и; , Она пробовала догадаться о смысле, ;но не могла. И мужчины, и женщины говорили коротким стаккато, что вполне могло быть другим языком.

Рейн умирала от любопытства. Ее предположение, что Корд – прославленный телохранитель отца, лопнуло при виде высокой технической оснащенности «дома на колесах». Судя по всему. Корд занимался чем-то большим, чем простая охрана особо важных персон;

Рейн безуспешно пыталась вникнуть в сюжет книги – занятие Корда не давало ей покоя. Когда слова «Дельта/Синий свет» прозвучали еще раз и Корд оторвался от сканера, она нетерпеливым жестом отложила книгу. Как только сеанс закончился, она впервые после душа взглянула прямо на него.

– Что такое «Дельта/Синий свет»?

Он повернулся На стуле и молча уставился на нее.

– Если комнаты и оборудования не существует, то и меня тоже нет, – рассудительно сказала она. – А потому ты можешь с чистой совестью ответить на мой вопрос.

На его губах мелькнула улыбка.

– В тебе умер адвокат. – С секунду он колебался, потом пожал плечами. – «Дельта/Синий свет» – государственная тайна. Газеты намекали на это в течение полутора лет.

Она ждала, зная, что он сообщит ей только то, что может. Она знала и другое: это еще один способ защитить ее, как отец защищал мать. Но сейчас Рейн испытывала невероятно сильное раздражение.

Она хотела знать, кто такой Корд Эллиот на самом деле. Но его жизнь надежно укрыта от посторонних глаз.

Но я должна знать. Я буду спрашивать, пока не узнаю то, что хочу, черт побери! И пусть это неприлично, но я не отступлюсь.

– Пентагон, – продолжал Корд, наблюдая за Рейн, – выделил пятьдесят миллионов долларов на случай нападения террористов, как в Мюнхене. Нас интересует «Дельта/Синий свет», группа боевиков, подтянувшихся к Лас-Вегасу, штат Невада. Они могут свалиться на Лос-Анджелес как снег на голову, используя всевозможные уловки. Об этом мы узнали от самых отпетых террористов.

Рейн почувствовала всем своим существом, что Корд не телохранитель, не простой солдат; он не похож ни на кого из мужчин, которых она встречала раньше. Он не похож даже на ее отца.

– Кто ты? – прошептала она.

При этих словах Корд вдруг вскинул голову, ожидая сигнал, который он мог узнать. От ощущения опасности по ее телу побежали мурашки. , Он смотрел на нее так, как будто видел впервые. Казалось, его пристальный взгляд проникает в самые сокровенные уголки ее души.

И если ему не понравится то, что он увидел…

Глава 13

– Я – Корд Эллиот, теперь вспомнила? – недобро улыбнулся он.

– Я имела в виду другое, – быстро сказала Рейн. – Ты из полиции или откуда-то еще?

Он на секунду закрыл глаза.

– Я на твоей стороне, Рейн. Разве этого мало?

Он повел плечами, ясно давая понять: разговор окончен. Дрожащими руками она взяла книгу и в пятый раз нашла вторую главу.

На сей раз она перелистывала страницы до глубокой ночи. Правда, смысла слов Рейн совершенно не понимала; тишина и писк сканера действовали на нее успокаивающе Корд прав. Ни оборудования, ни этой комнаты, ни ее самой не существовало. Ничего, кроме темноты, призрачных голосов и мужчины с прозрачными глазами, занятого таинственной и важной работой.

– Онтарио. Два одиннадцать… Все автомобили поблизости имеют код три. Повторяю. Два одиннадцать.., к тупику…

Молчание и тишина, потом щелчок клавиши компьютера. Рейн неосознанно затаила дыхание, когда сканер принялся искать неизвестные частоты.

– Объект поворачивает прямо на Сансет. Джейк, не можешь ли ты…

Тишина и щелчок, поиск сканера.

– Они снова там, Мартинес. В прошлый раз я вклинился в ее разговор с сутенером, которого она, черт побери, почти отключила…

Т И снова тишина, слабое шипение голосов на разных частотах, смешанных, как карты на столе в ожидании того, кто разберет их по масти.

– ..повторяю. Кто-нибудь на этой частоте говорит по-китайски? По крайней мере я думаю, что это китайский… Девочке лет шесть и испугана до смерти.

Это – Кейт на Девятой. Прием.

Корд ждал, но никто не ответил. Тогда он поднял приемник, настроился на нужную частоту и заговорил.

– Кейт на Девятой, – сказал он, не называя себя. – Действительно ли девочка может меня услышать? Прием.

– Да. Прием.

Корд заговорил на непонятном, красивом языке, напоминающем пение. Закончив, он спросил по-английски:

– Она понимает?

– Слава Богу. Да, она понимает вас. Прием.

Вздох облегчения, вырвавшийся у женщины, был слышен даже через помехи.

Корд произнес длинную фразу. Несмотря на непривычные минорные интонации незнакомого языка, его голос звучал успокаивающе. Голос девочки был высокий и тоненький. Они разговаривали несколько минут, а потом Корд вызвал Кейт.

– Девочку зовут Мей. Она вьетнамка, ей десять лет, и она здесь всего несколько недель. Вы около, стадиона Анахайм?

– Севернее на несколько блоков.

– Вызовите службу безопасности стадиона. Она была на Играх в Анджелесе и потерялась в чехарде закрытия.

Она испугана и в панике. Прием.

Т – Мне позвонить в полицию?

– Только в крайнем случае. При виде униформы Мей может запаниковать. В ее стране униформа ассоциируется с врагами.

– Хорошо. Спасибо. Как вас зовут и ваш номер вызова? Прием.

– Я побуду на этой волне некоторое время. Если я вам понадоблюсь, попросите друга Мей. Конец связи.

Он отодвинул приемник, настроил сканер и принялся снова просеивать электронные сообщения.

Рейн довольно долго лежала, уставившись в книгу, спрашивая себя о человеке по имени Корд Эллиот. Этот мужчина не переставал удивлять ее. Только что он смотрел на нее так, словно желал заглянуть в самую душу, а в следующий миг нежно говорил с потерявшимся ребенком на непонятном языке за тысячи миль от места Летних игр Прошло много времени, и роман выскользнул у нее из рук. Рейн заснула, потом проснулась, вникая в обрывки фраз, пойманные сканером. Она вслушивалась в голоса пьяных водителей и вооруженных грабителей, потерявшихся детей, ругань пострадавших в автокатастрофах, крики пойманных наркоманов и участников разборок, бесстрастные сводки об убийствах и насилии, и холод сковывал ее сердце.

Все это было сдобрено изрядной порцией черного юмора людей, тративших свою жизнь на патрулирование длинных ночей цивилизации. Эти люди охраняли тепло семейных очагов на улице, за стенами накрепко запертых домов И пребывающая между забытьем и действительностью, Рейн заволновалась, не в силах найти покой. Голоса лезли в уши, врывались из мира за высокими стенами ее замка, где кипела жизнь, в которой столько насилия и горя, столько одиноких людей и несчастных детей.

И один человек, позвавший Рейн, просит у нее пристанища, чтобы открыть новый мир, в котором огонь изгнал бы холод…

Вслушиваясь в его голос, Рейн медленно погрузилась в сон.

Краешком глаза Корд видел, как Рейн беспокойно ворочалась в постели, листала книгу, а потом уставилась на строчки невидящим взглядом. Когда книга наконец выскользнула у нее из рук и дыхание стало равномерным, Ой набрал код на компьютере.

СИНЯЯ ЛУНА ВЫЗЫВАЕТ СИНЮЮ СЕЛЕДКУ.

Через несколько минут зазвонил специальный радиотелефон. Корд спокойно сказал в микрофон:

– Синяя Луна.

– Синяя Селедка, приятель, – мягко прозвучало в комнате. – Ты долго не выходил на связь. Запарка?

Корд с ухмылкой подумал о дочери Чандлер-Смита, спящей на его кровати на расстоянии вытянутой руки.

– И не говори. Какие новости компадре?

Рейн проснулась и замерла, пыталась сориентироваться На нее нахлынули воспоминания – падение, «дом на колесах», душ, кровать. Кровать Корда.

– Все как обычно, – сказал Боннер. – Блю беспокоится о Малышке.

– Сообщи Блю, что Малышка под моей опекой, когда ее гнедой сторож отдыхает, – сказал Корд.

– Ее.., кто?

Корд тихо засмеялся.

– Передай слово в слово. Он поймет.

– – Блю волнуется насчет того, будет ли она сотрудничать с тобой. Она такая же упрямая, как и он сам.

– – Она действительно такая, – обронил Корд, – но она будет сотрудничать так или иначе.

– Хорошо, по крайней мере тебе не придется гоняться за ней по спальням. В ее досье написано, что ей гораздо приятнее общество лошадей, чем мужчин.

Рейн охватил гнев. Она знала, кто такой Блю, а стало быть. Малышка, о которой идет речь, – это она.

– Ее можно понять, – сказал Корд.

– Циник.

– Реалист. Твой источник говорил что-нибудь еще о Барракуде и его приятелях?

– Нет. Он не мог сказать ничего определенного даже насчет фотографии, которую Митчелл сделал в лос-анджелесском аэропорту.

– Не пудрит ли он нам мозги? – поинтересовался Корд.

– Вряд ли. Он хочет выжить. Его бывшие дружки напрочь лишены чувства юмора. Барракуда собственноручно расправился с последними тремя, которые попробовали отвалить без разрешения.

По телу Рейн поползли мурашки. Как хорошо, что Корд сидит к ней спиной! Она не хотела сейчас видеть выражение его глаз.

– Иногда они убивают их для острастки, – заметил Корд.

– Да, но на сей раз они перестарались. Барракуда задушил его подругу, которая была на пятом месяце беременности.

Услышав прерывистое дыхание Рейн, Корд быстро обернулся и посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Поверь мне, ему от нас не уйти. Он одержим жаждой мести, – Что-нибудь еще? – спросил Корд.

– Ничего нового, кроме… – Помехи мешали разговору.

– Что такое?

– Дурные предчувствия. Будь моя воля, я спрятал бы Блю и Малышку за семью замками. Переместить цели – одно дело. Подсадная утка – совсем другое. Береги себя, хорошо? Ты – единственный, кого я могу обыграть в шахматы.

– Я не играю в шахматы.

– Не шути.

– И ты тоже, – добавил Корд, заканчивая разговор.

– Это – государственная тайна. Пока, приятель, – попрощался собеседник Корда по-испански.

– Прощай, компадре, – в тон ответил Корд.

Прикусив губу, Рейн наблюдала за Кордом. Как бы ей хотелось поверить, что не ее называли Малышкой в этом разговоре. Она не хотела быть еще одной целью, еще одним заложником, как та бедная женщина на пятом месяце беременности, которую убили за то, что ее муж и наставник согласился поспособствовать поимке террориста.

И есть Корд, который снова носит оружие… Корд, на переднем крае борьбы с насилием.

Но с другой стороны, Рейн не могла вести такую жизнь, как он. Корд – зимняя ночь, а она – огонь. И тем не менее они очень нужны друг другу.

Корд медленно поднялся, осторожно снял кобуру с пояса и положил оружие, патроны и пейджер на кресло, на котором только что сидел. Она закрыла глаза, не в силах дольше выносить напряженный взгляд.

Внезапно ее лицо обхватили сильные руки. Рейн открыла глаза. И Корд тотчас повернул ее лицо к лампе возле кровати.

– Что ты делаешь? – требовательно спросила она.

– Я смотрю в твои глаза, – ответил он с улыбкой.

Проверяю, как твои зрачки реагируют на свет.

– Понятно.

Она зажмурилась от нахлынувшей на нее волны удовольствия. Он был Так красив, что у нее захолонуло сердце.

– События развиваются, – сказала она. – Не так ли?

– Ты знаешь, который час?

Рейн молча покачала головой, снова сбитая с толку неожиданным вопросом, и припала к Корду так быстро, что даже не почувствовала, как его зубы впились в ее нижнюю губу.

– Вот и наступило завтра, – обронил он.

Затем склонился над ней и завладел ее губами в нежном поцелуе. Рейн охватила дрожь.

Она боялась его мира, в котором правят смерть и насилие. Она не могла стать частью такого мира.

– Корд, – прошептала она задыхаясь, – ничего не получится. Мы слишком разные…

Его язык скользил между губами Рейн, не позволяя ей говорить.

В этом поцелуе слились вся его нежность и вся сила.

– Дай мне шанс, – попросил он. – Я без тебя замерзаю, Рейн.

Его честность сломила ее оборону, лишила сил противостоять. Девушку охватила смертельная тоска.

Она не могла жить в мире Корда.

И больше не могла скрываться от него за неприступными стенами своего мира.

Но это не важно. Пройдет всего лишь какая-то неделя, пока не закончатся Летние игры, после чего все вернется на круги своя. А на это время они смогут без оглядки принадлежать друг другу.

Рейн попыталась произнести его имя, но из горла вырвался ликующий крик, в котором слились и торжество победителя, и горечь побежденного, и безмерное удивление. Она запустила руки ему в волосы, потом обхватила его за плечи.

Он прошептал ее имя и вновь жадно припал к ее губам.

На сей раз поцелуй был совсем другим. Корд словно подготавливал Рейн к своему вторжению, дразня, искушая, возбуждая, неутомимо исследуя языком ее сладкие глубины.

Рейн задрожала. Ее пожирал внутренний огонь. И, не будучи в силах противостоять этому бушующему пламени, она отдалась ему во власть;

Корд чувствовал исходящий от нее жар, сладкий огонь, по которому он так изголодался, встретившись с Рейн. Он лег возле нее и привлек к себе, изнемогая от желания немедленно овладеть ею.

Она охотно придвинулась к нему, устроилась так, будто делала это тысячу раз раньше. Он обнял ее, поражаясь силе собственных чувств.

– Рейн, послушай меня, – сказал Корд низким голосом. – Сейчас я еще могу остановиться. Ты понимаешь?

В ответ Рейн подалась к нему всем телом.

– Скажи мне, – потребовал он, теснее прижимая ее к восставшему доказательству своего желания. – Я должен услышать, что ты хочешь меня. Вдруг я не правильно тебя понял, и я не смогу уже остановиться. – Он припал К ее губам, словно умирающий от жажды путник. – Я не причиню тебе зла, – пообещал он бархатным голосом. – Не бойся.

Запустив руки ему в волосы, она откинула его голову, желая увидеть его глаза. Они потемнели от страсти. Корд напомнил ей огромного, грациозного хищника, замершего перед прыжком.

– Я не боюсь, – прошептала Рейн, проведя тыльной стороной ладони по его губам, и, немного поколебавшись, решила быть до конца честной. – Только.., я не очень искушенная любовница.

Он уставился на нее горящими глазами.

Она отвела взгляд, не в силах смотреть на него. Корд не должен видеть ее желание и опасение, что она не сможет доставить ему удовольствие.

– Я боюсь разочаровать тебя, – прошептала она едва слышно. – Я этого не переживу.

– Я уже понял, что ты не слишком искушенная, – сказал он, нежно отводя волосы с ее лица.

Рейн отвернулась, сгорая со стыда, – ее неопытность и неуклюжесть настолько очевидны для него даже после нескольких поцелуев.

Корду стоило больших усилий вновь повернуть ее лицом к себе.

– Не смущайся, – сказал он. – Ты не стала для меня менее желанной. Ты пылко возвращаешь поцелуи.

Признаться, я всегда мечтал так целоваться с женщиной.

От этих слов Рейн неудержимо задрожала.

– Меня нисколько не шокирует твоя неопытность, – нежно сказал он. – Много искусных в любви женщин могли одарить меня своими милостями. Но я хочу только тебя. Я жажду заполучить всю тебя, с твоими сомнениями, удивлением, пылом. Я хочу слышать твои чувственные стоны, смотреть на тебя, когда я занимаюсь с тобой любовью.

Приподнявшись над ней, Корд прижал ее к постели так, что она не могла пошевелиться. Она чувствовала исходящее от него тепло. Потом он легонько прикусил ее сосок, и у нее захватило дух от удовольствия.

Сладкая истома охватила Рейн, и ей неистово захотелось слиться с Кордом в экстазе любви.

Он гортанно засмеялся, словно прочитал ее мысли. Она вцепилась ногтями ему в спину, желая притиснуть к себе как можно ближе.

– Да, – прошептал он, наслаждаясь ее хриплыми, страстными стонами. – Кричи громче. Я обожаю твои крики.

Корд положил ее на спину и устроился между ее ног.

Он снова принялся ласкать ее груди, тем временем двигаясь навстречу.

На какой-то миг она замерла, потрясенная охватившими ее чувствами. А потом со стоном задвигалась в ответ, не осознавая, что сводит Корда с ума от страсти.

Он выгнулся над ней, целуя все крепче и крепче. Наконец неохотно оторвался от нее и перевел дыхание.

– Ты испытывала что-то подобное раньше? – спросил он, кусая и облизывая ее губы после каждого слова.

– Нет, – сказала она, одурманенная его близостью.

– И я тоже, – признался он. – Ты хочешь меня?

Он не смог бы ее отпустить, даже если бы она сказала «нет». Борясь с собой, он приподнялся, словно давая ей свободу.

Рейн протестующе застонала и потянулась к его губам.

– Ответь, Рейн, – взмолился он, – не мучай меня.

– Это мучает тебя? – Она нашла его губы и дразняще провела по ним языком.

– А то ты не знаешь, – грубо бросил он.

– Теперь знаю. – Она наградила его страстным поцелуем и прошептала:

– Да, Корд. Да, да, да.

Глава 14

Корд вздрогнул всем телом. Рейн поняла, что он сильно хочет ее и боится, что она не ответит ему взаимностью.

Обхватив ее лицо ладонями, он наклонился и поцеловал так нежно, что у нее на ресницах повисли слезы. Затем бережно прижал ее к себе, упиваясь каждым мигом, проведенным с ней.

Она обвила его руками за талию и скользнула ладонями по спине. Он выгнулся навстречу ее нежности. А она нетерпеливо потянула его рубашку, выдергивая ее из джинсов.

Коснувшись его обнаженной кожи, она застонала от удовольствия.

Корд засмеялся, возбуждаясь еще сильнее от ее возбуждения.

– Тебе нравится ласкать меня? – бормотал он ей в ухо, щекоча мочку жаркими прикосновениями языка.

Рейн задрожала в ответ.

– Разве ты не знаешь?

– Неужели трудно сказать?

– Ты такой твердый, гладкий и сильный, – сказала она весело. – Как огузок Дева.

– Никогда не думал, что буду гордиться таким комплиментом, – прыснул Корд, уткнувшись ей в шею.

Смех Рейн оборвался, потому что Корд тотчас прикусил ей мочку уха и по ее жилам пронеслось бушующее пламя. Ее руки шарили по его телу, изучая каждый дюйм этой восхитительной плоти. Как жаль, что он всегда в рубашке! Она разочарованно застонала.

– Расстегни рубашку, – выдохнул он.

Она колебалась. Ей давно хотелось погладить его обнаженную грудь, после того случая в Гриффит-парке. Но в первый и в последний раз, когда она пыталась расстегнуть рубашку мужчины, он посмеялся над ее неловкостью.

– Я не умею раздевать мужчин, – призналась она огорченно.

Корд заметил, как страсть Рейн сменилась неуверенностью, и мысленно проклял ублюдка, посеявшего в ней сомнения насчет ее сексуальности.

– Потренируйся на мне. – Корд поднял голову и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. – А я раздену тебя.

Совершенно неожиданно Корд перевернулся на спину и отпустил ее – пока еще он мог владеть собой.

– Я облегчаю тебе задачу. Вот они, пуговицы. Смелее.

Она высвободилась из-под него и неловко наклонилась. Ее пальцы занялись первой, неподатливой пуговицей на рубашке Корда.

– Вообще-то наездник может придумать позу получше, чем вот эта, – поддразнивал Корд бархатным голосом.

Пораженная до глубины души, она посмотрела на Корда, потом приняла вызов и уселась на него верхом. Теперь ей стало гораздо удобнее.

– Я верю, – сказала она, улыбаясь, – что наконец-то дождалась милосердного отношения к себе с твоей стороны.

– Тебе это нравится, правда? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– Учитывая тот факт, что я выведена из равновесия с нашей первой встречи, то да.

Улыбаясь, она расстегнула пуговицы, а потом развела полы рубашки в стороны. Опустив глаза, Рейн медленно погладила кудрявую поросль волос на груди Корда, скользнула по темным соскам, и у него захватило дух.

Он наблюдал за ее лицом, на котором появилось мечтательное выражение. Казалось, она столовой ушла в свое новое занятие. Корд задрожал от удовольствия, а она теребила его плоские соски, доводя его до исступления;

Корд изнемогал от желания. Горячая, сладостно-мучительная боль вцепилась в него крепкими когтями. Его пальцы сжались в кулаки. Он знал: если бы он прикоснулся к Рейн в этот миг, то сорвал бы с нее одежду и овладел ею.

Но она стоила того, чтобы терпеливо принимать ее невинные ласки. Ведь сидя на нем верхом и исследуя его тело, Рейн неминуемо воспламенится. Ону не испытывал ничего подобного раньше.

Рядом с Рейн мир для Корда был чист я нов. И он – также.

Подняв голову, Рейн увидела улыбку Корда. Запустив руки в мягкие каштановые пряди, он притянул ее голову для поцелуя. Скоро тела их сольются так же горячо, как и губы.

Прежде чем поцелуй закончился, он стянул с нее блузку и лифчик и теперь ласкал ее обнаженные груди. Она пыталась сдержать стон, когда он принялся нежно посасывать ее белоснежные полушария, раздувая в ней пожар.

Но в конце концов Рейн поняла, что ей не справиться с собой, и хрипло застонала.

Корд подмял ее под себя, затем с хриплым криком откатился от нее и, стянув с себя джинсы, бросил их в сторону.

Страсть придала Рейн особую красоту, от которой у него помутилось в голове. Ее глаза блестели, на щеках играл яркий румянец, соски потемнели и затвердели, Она наблюдала за ним с остановившимся сердцем, испытывая одновременно желание, опасение и надежду.

– Прежде чем мы подарим друг другу удовольствие, – сказал он почти грубо, – я хочу рассмотреть тебя. Ты разрешишь?

– Разумеется, – ответила она дрожащим голосом.

Он стянул с нее джинсы и швырнул их на пол. Шелковое нижнее белье полетело следом за джинсами.

– Позволь мне прикоснуться к тебе, – прохрипел он.

– Конечно.

– Везде, Рейн. Везде.

Он стоял подле нее обнаженный. Его вздыбленная плоть слегка подрагивала. Рейн безумно захотелось дотронуться до него, принять в свои жаркие глубины, подарить не испытанное доселе блаженство…

– Корд., – Ее голос пресекся от страсти.

От нетерпения она не могла даже говорить и лишь беспомощно качала головой.

– Не бойся, маленькая королева, – сказал он наконец, отворачиваясь. – Все в порядке. Я знаю, ты не хочешь меня.

– Ты ошибаешься, – быстро заговорила она. – Я хочу тебя так сильно, что я.., я совершенно потеряла голову от вожделения… Я не знаю, как мне быть. Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен.

Прежде чем она договорила, он бросился на кровать и лег рядом, не прикасаясь к ней.

– Ты мне тоже нужна. Так нужна, что я не доверяю себе. – Он издал приглушенный всхлип. – И это чертовски пугает меня.

– Мне тоже страшно. Но страх не помеха моему желанию.

Он с откровенной жадностью скользнул ладонями по телу Рейн. Затем коснулся ее грудей, погладил ямку пупка и осторожно дотронулся до облака темных шелковистых волосиков внизу живота. В тот же самый миг его губы принялись ласково теребить ее соски.

Не выдержав сладкой муки, она закричала и уткнулась головой ему в грудь. Чувствуя, как его нетерпеливые пальцы добрались до бедер, потом погладили колени, Рейн приподнялась, беззвучно умоляя овладеть ею.

С его губ сорвалось ее имя. О такой женщине, горячей, пылкой и неискушенной, как Рейн, он и мечтать не мог. Ее тело не умело лгать. Этот огонь рождается только от страсти.

Корд с хрипом ласкал ее лоно, постепенно доводя Рейн до исступления. Он неутомимо исследовал средоточие ее женственности так же, как языком исследовал ее рот.

Рейн выгнулась, словно желая, чтобы он проник еще глубже. Ее никогда не ласкали вот так, обожествляя тело, сдерживая собственную страсть, чтобы доставить ей удовольствие.

Рейн таяла от его умелых ласк, как снег под солнцем.

А Корд бормотал что-то, спрашивая, отдает ли она себе отчет, и называл ее настоящей мечтой любого мужчины.

Рейн с радостью отдалась на волю Корда. Ее снедал жар собственного огня. Корд нащупал ее клитор и, скользнув ниже, стал посасывать его, уверенный, что для Рейн такие ласки внове.

– Вот чего я хочу, – задыхаясь, шептал он.

– Но…

– Все только начинается, Рейн. Поверь мне.

Восторг завладел каждой клеточкой Рейн. Корд скользнул вверх и ворвался в ее горячие глубины. Она широко распахнула глаза и задвигалась ему навстречу. Он устремился еще глубже, словно пытаясь достигнуть ее раскаленных недр.

Рейн резко и хрипло вскрикнула. Ее тело пульсировало, его пожирал невидимый огонь. Она испугалась бы, если бы не доверяла Корду целиком и полностью. Рейн двигалась, выгибалась, вертелась под ним, прося, требуя, моля о ласках на примитивном и таком понятном языке плоти.

Распростершись на ней и тяжело дыша. Корд сдерживался из последних сил. Он хотел, чтобы Рейн испытала оргазм каждой клеточкой, а он бы погрелся у ее огня, чтобы никогда больше не замерзнуть.

По ее телу пробежали сладкие судороги, и она протяжно застонала, вцепившись ногтями ему в спину. Он мощно извергся в нее и обессиленно упал ей на грудь.

Придя в себя, Корд погладил ее по голове и поцеловал в щеку. Она со вздохом уткнулась носом ему в шею, потом потерлась щекой о его волосатую грудь.

– Ты.., красивый, – сказала она.

Корд рассмеялся.

– У тебя странное представление о красоте. Нашла красавца.

– Я не говорю, что ты смазливый, – возразила она. – Ты по-настоящему красив мужской красотой.

– Я и говорю, – пробормотал он хрипло, – что ты фантазерка. Я более консервативен. По моему мнению, ты настоящая красавица.

– Откуда у тебя шрам? – спросила она, отводя от него глаза.

– Почему ты каждый раз напрягаешься, когда я говорю, что ты красивая?

– Потому что ты мне льстишь.

– Чепуха.

Она повернулась к нему снова, пораженная уверенностью, которая звучала в его голосе.

– Ты никогда не видел моих сестер. Вот они красивые. Особенно Алисия. Люди столбенеют и смотрят вслед, когда она идет по улице.

Он пожал плечами.

– Я не имел в виду симпатичную мордашку, я говорю о тех особенных женщинах, которые пленяют своей неповторимостью. Такая красота пробирает мужчину до мозга костей. Он не может ни дышать, ни думать, пока не приблизится к ней, пока не узнает вкус ее поцелуев, пока не осыплет ласками ее божественное тело. И не сорвет стон удовольствия с ее уст. От такой красоты заплачет даже слепец. Эти слова о тебе, Рейн.

Она замигала, борясь с подступившими к глазам слезами. Рейн познакомилась с ним совсем недавно, а он уже полностью подчинил ее своей власти. Он опасен и добр, суров и нежен, пылок и бесчувствен, самостоятелен и в то же время очень зависим от нее.

Он герой не ее романа.

Но способен возбудить в ней страсть всего лишь взглядом.

– Ты мне веришь? – спросил он.

Она кивнула.

Корд отвел влажные пряди волос с ее лица.

– Что случилось, моя девочка? Почему слезы?

Она опустила глаза и прошептала:

– Мне казалось, что я знаю себя.

– А разве это не так? – удивился он, устраиваясь поудобнее, чтобы увидеть ее лицо.

– Нет, когда ты рядом.

– То же самое и со мной. Для меня открывается новый мир. – Корд привлек Рейн к себе. – Не противься, милая наездница. Неужели тебе неприятны мои ласки?

– Нет… – вырвалось у нее.

– Скажи мне, – бормотал он своим чарующим голосом. – Не бойся, я справлюсь. Ну же, говори.

– Ты мне не пара, – беспомощно проговорила она.

Корд почувствовал сильную боль, как от удара. Он закрыл глаза и пожалел, что не в силах так же легко закрыть свое сердце. Но что бы ни произошло между ними, он выполнит свой профессиональный долг.

– Нет, – быстро поправилась Рейн, глядя на гримасу боли, исказившую лицо Корда. – Дело во мне. Я не та женщина, которая нужна тебе.

Он мысленно выругался. Потом быстро навалился на нее своей тяжестью и впился ей в губы требовательным поцелуем.

Рейн крепко обняла его и поцеловала в ответ так же отчаянно, как и он ее.

Корду казалось, что Рейн хватается за него, как за якорь спасения. Она не могла жить в его мире. Но он, единственный мужчина на свете, достучался до ее сердца, и теперь она не знала, сможет ли дальше жить в своем мире по-прежнему одна.

И все же она должна.

Рейн задолжала это слишком многим людям, в том числе и себе. Поездка на Летние игры – высшая ступень ее жизни и очень трудной работы. Она не знала, сможет ли победить в предстоящем троеборье, когда ее мир поколеблен до самого основания. Но она не должна ударить лицом в грязь.

Ее жизнь необратимо изменилась.

Он прижал ее к своей вздыбленной плоти.

– Поговори со мной, – попросил он. – Вместе мы сможем найти…

Она приложила пальцы к его губам.

– Я не могу делать все одновременно, – сказала она.

Он поцеловал ее пальцы и положил их себе на грудь.

– Это значит, ты уходишь от меня – от нас?

– И этого я не могу, – произнесла она сдержанно. – Не могу победить, не могу разрушить, даже не могу выйти из игры.

Корд хотел разбить ее доводы в пух и прах, убедить в том, что он – именно тот мужчина, который ей нужен.

Но внутренний голос подсказывал: не надо торопить события, если он не хочет потерять Рейн.

Поэтому Корд стал смотреть в ее глаза, в которых время от времени вспыхивали золотые искорки. Он видел в них боль, страх, тоску пойманного животного.

– После соревнований по троеборью мы поговорим о… – Голос Рейн затих.

Им никогда не надо было встречаться.

– Будущее покажет. Господи, я надеюсь на это. – Она невесело засмеялась. – А до тех пор мы будем вместе.

Корд ощущал, что нужен ей, но она опасается его мира. Рейн мучилась, не в силах понять или даже допустить, что ее мир теперь изменился.

– Обещай, что не убежишь от меня, – тихо попросил он. – Я не хотел пугать тебя.

Рейн закрыла глаза, борясь с подступившими слезами, и беспомощно покачала головой. Несмотря ни на что, она хотела его, и ее вожделение усиливалось с каждым его словом, с каждым взглядом, с каждым прикосновением.

– Я никуда не убегу. Что ты со мной сделал? – прошептала она. – Месяц назад я даже не знала тебя.

Теперь не могу представить себе, как мне жить. Без тебя или с тобой.

– Не плачь. – Он поцелуями осушил ее слезы, готовые скатиться по щекам. – После Летних игр все встанет на свои места. Я обещаю.

Рейн открыла глаза и встретилась с уверенным взглядом Корда. Надо жить только настоящим. Она всегда ждала счастливого завтра, живя от одного соревнования до другого.

Завтра, прекрасное далеко. Яркое видение, манящее и недосягаемое. Но больше оно ее не манило.

Дрожащими губами Рейн улыбнулась своему возлюбленному и впервые в жизни не захотела, чтобы наступило завтра.

Глава 15

Рейн и Корд молча завтракали, при каждом удобном случае норовя прикоснуться друг к другу. В этой близости сквозила огромная нежность.

Корд опасался, как бы Рейн не убежала из-за стола.

– Что у тебя сегодня? – спокойно поинтересовался он.

– Дев.

– Никогда бы не подумал, что буду ревновать к лошади.

Его кривая улыбка резанула ее, как острый нож. Рейн и сама не знала, как дорог для нее Корд.

Она запретила себе думать об этом до окончания Летних игр.

– Дев, по правде сказать, не требует такого внимания к себе, – призналась она, – это нужнее мне, чем ему.

– В чем же причина?

– В предстартовом безумии. – Она встала и принялась убирать грязные тарелки.

– Не думал, что ты будешь настолько озабочена.

– Признаться, все это пустые хлопоты. – Небьющаяся посуда гремела в нержавеющей стальной мойке. – На данном этапе самое трудное – ожидание.

Подняв бровь. Корд наблюдал за быстрыми движениями Рейн.

– Я не понимаю.

– Да все очень просто. Если ты поработаешь на своей лошади слишком усердно, она утомится. Будет несвежей. И ты вымотаешься. Я коротаю время, ухаживая за Девом.

А роман на одну ночь с Кордом не для нее. Он не похож на мимолетную интрижку, которые заводят наездники в предстартовом безумии.

Рейн хотела действовать осторожно, а не бросаться очертя голову в любовный омут. Жаль, что она не может относиться к жизни, как наездник к выездке, всегда контролируя ситуацию. Но она никогда так не могла. Это не в ее духе.

Корд прав. Не потому она взяла полудикого жеребца Ватерлоо Девлина, чтобы выходить его после несчастного случая. И стала заниматься рискованным троеборьем. Просто Рейн всегда отдавала всю себя своему делу. По-другому она не умела.

В этом виде спорта не было ничего безопасного, легкого и удобного. Несколько раз она очень серьезно падала, но вставала и брала реванш. Такова жизнь, которую она сама выбрала. Победа или поражение, все или ничего.

– Я кажусь себе невидимкой, – сказал Корд.

Рейн заморгала и недоуменно уставилась на него.

– Я планирую сегодняшний день.

– И что?

– Обычно я проезжаю несколько миль.

– Но сегодня необычный день? – мягко спросил он.

– Я немного опоздала, – призналась Рейн, глядя на часы. – И кроме того, у меня сегодня не тот настрой, я проснулась такая умиротворенная…

Он улыбнулся.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

Рейн бросила на него быстрый взгляд. Этой ночью они любили друг друга много раз. И никак не могли насытиться.

– Поскольку ты не собираешься ехать, – хрипло сказал он, – чем займешься?

– Вычищу Дева. Покормлю его, прогуляю немного.

Выведу на ринг, поработаю с ним, снова приведу в порядок. Буду думать о дистанции с препятствиями, которую я не увижу еще четыре дня. У меня много дел.

Хмурясь, Корд опустил глаза на свои руки. Они непроизвольно сжались в кулаки. Ему было крайне неприятно думать о том, что она поедет по той дистанции. Он видел планы, у него были параметры каждого препятствия с точностью до миллиметра. Мысль об обессилевшей после такой поездки Рейн и об огромном, но таком же изнуренном жеребце заставила Корда похолодеть.

– О такой дистанции стоит побеспокоиться, – с нажимом сказал он. – Это черт знает что.

Заглянув в его холодные голубые и очень озабоченные глаза, Рейн поняла, как он за нее волнуется. А точнее, боится за нее.

Эта мысль поразила Рейн. Посмотрев на себя глазами Корда, она увидела все в другом свете – троеборье на самом деле.., опасно… Она открыла было рот, чтобы развеять его опасения, да так ничего и не сказала.

Что нового она могла поведать Корду Эллиоту о безопасности?

– Я – хороший наездник, – спокойно проговорила Рейн, придвигаясь к нему поближе. – А Дев входит в десятку лучших лошадей в мире.

Не говоря ни слова. Корд прижался ртом к ее животу.

Он пытался отделаться от видения страшной картины, когда она лежала, растянувшись в грязи, без сознания, а огромный жеребец стоял над ней как страж.

Корд не мог забыть, что Рейн едва не умерла.

– Охотно верю, – наконец произнес Корд, потершись губами о ее тело. – Но есть такое понятие, как удача.

Корд вспомнил про золотую монету в кармане. Госпожа Удача. Госпожа Смерть. Аверс и реверс одной монеты, разделенные тонким слоем металла.

– Давай займемся Девом, – сказал Корд резко, встав из-за стола. Он отнес оставшуюся посуду в мойку и повернулся к Рейн. – Хорошо?

Она склонила голову набок, изучая его"

– Разве тебе не надо работать?

– Я буду работать.

Он снял хлопчатобумажную куртку с крючка и надел ее, несмотря на теплый день. Он всегда так делал, потому что постоянно носил оружие.

Обернувшись, Рейн уловила блеск вороненой стали пистолета. До сих пор она не замечала оружия и даже не видела, как Корд нацепил его. Синяя хлопчатобумажная куртка прикрыла пистолет в кобуре, пейджер, патроны.

– Тебе все это нужно только" затем, чтобы следить, как я обихаживаю Дева? – спросила она напряженным голосом.

Корд вспыхнул, удивляясь собственной реакции. Он немного помедлил, а потом повернулся к ней лицом. Ему не приходилось бороться с собой вот так уже давно. И он расстроился, внезапно догадавшись, как быстро Рейн поколебала его умение держать себя в руках.

– Увидев эту проклятую дистанцию, любой вздрогнет. А у меня здесь свои задачи, – коротко сказал он.

– Какие?

– Защитить твоего отца и тебя.

Рейн побелела как полотно.

– Меня?

– Рейн Чандлер-Смит – заманчивая мишень. Твой отец – очень могущественная персона, мать – единственная наследница одного из самых больших состояний Америки. Ты – любимица колонок новостей и спортивных страниц. Репортеров привлекает твоя громкая фамилия и тот факт, что ты, женщина, соревнуешься на самом высоком уровне в троеборье, которым прежде занимались только мужчины и военные.

Рейн беспомощно развела руками. Никогда еще она не думала о себе как об объекте зависти или мести. Она всего-навсего женщина, которая умеет обращаться с лошадьми, но ради этого навыка ей пришлось немало потрудиться.

За стенами «дома на колесах» какой-то мужчина заговорил с девушкой, потом еще один вступил в разговор, раздался смех. Рейн казалось, что они находятся в ином измерении.

– Не исключен и такой вариант, – продолжал Корд все тем же ровным и холодным голосом. – Если преступникам не удастся прошмыгнуть мимо моих людей, чтобы убить твоего отца, они могут войти с черного хода и захватить тебя в заложники.

Рейн похолодела от страха. Реальность вновь грубо вторгалась в ее спокойный, упорядоченный мир, необратимо изменившийся с появлением Корда Эллиота.

– Тебе это сказал мужчина по радио? – спросила она напряженным голосом.

– Какой мужчина?

– «Аста ла бай-бай», – с сарказмом произнесла она прощание на смеси испанского и английского.

По тону Рейн он понял, что она злится на неизвестного мужчину. Но больше всего она сердилась на гонца, который принес плохие вести; на Корда Эллиота.

Он улыбнулся.

– Добрый старый «аста ла бай-бай». Да, он мне сказал. Но я уже знал. Я только не знал, какой именно убийца намерен получить снайперский приз. А не зная точно, что за враг играет в пьесе, труднее защищать людей.

Рейн злобно потерла руки.

– Ты убедился, что со мной можно иметь дело?

– Что это значит?

– Единственная спальня, где тебе предстояло меня отлавливать, – твоя, – парировала она, вспоминая подслушанные слова.

– Я тебя поймал.

Она отвернулась, не в силах выдержать его пронзительный голубой взгляд. Вместо того чтобы извиниться перед ней, он давил на нее так же, как и она на него. Рейн разозлилась. Она считала, что лучше вступить в жаркий спор, чем спокойно вести холодную войну.

– Вот зачем ты затащил меня в этот «дом на коле», сах"? – злобно спросила она Корда. – Для удобства?

Ты захотел убить сразу двух зайцев? Да?

В его глазах вспыхнули огненные искорки. Корд подошел к ней и привлек к себе.

– Я не поэтому занимался с тобой любовью, – сказал он. – То, что я стал твоим любовником, осложняет мою работу, а не облегчает, Рейн. Когда тебя нет перед глазами, я очень волнуюсь. А когда вижу, умираю от желания.

Корд наградил ее крепким поцелуем. В живот Рейн уперлась его возбужденная плоть.

Поколебавшись секунду, она обняла его за талию и жадно поцеловала в ответ, не обращая внимания на смертельное оружие, на которое наткнулись ее пальцы. Осталось всего несколько дней, так мало дней, которые она могла быть с ним.

Словно прочитав ее мысли. Корд приподнял голову и сказал:

– Если я сию минуту не остановлюсь, то сегодня ты не выйдешь из моей спальни.

Увидев, как расширились ее зрачки, почувствовав дрожь, пробежавшую по ее телу. Корд понял, что она тоже хочет его.

– Ты меня совращаешь, – проговорила Рейн.

– Вот и хорошо. После прошлой ночи я боялся, что у тебя все воспалится и будет больно. – Ночью она отдавалась ему каждый раз по-новому. От этой мысли его сердцебиение участилось.

Рейн посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц.

– Так и есть.

– Тебе действительно больно?

– Нет. – Она засмеялась и, скользнув рукой по его животу, погладила под джинсами восставшую плоть. – М-м-м.., прекрасно. Здорово. Я ведь наездник на самой тяжелой дистанции.

У Корда перехватило дыхание, поэтому он ничего не ответил.

Корд открыл дверь «дома на колесах». Прищурив глаза от солнечного света, он ощутил запах пыли, лошадей и влагу дождевальных установок, отважно сражавшихся с засушливым калифорнийским летом. Издалека доносились голоса, звуки автомобильной сирены, чье-то приветствие.

Слишком хорошо и спокойно.

Он спустился по ступенькам. Рейн шла следом за ним, восхищаясь его силой и легкой походкой.

Тори сидел на своем привычном месте возле двери.

Соломенная ковбойская шляпа была надвинута на лоб, а ноги, вытянутые вперед, скрещены в лодыжках. Он казался ленивым, как ящерица, спящая на солнце. Но на самом деле Торн был настороже. Несмотря на жару, он был в жилете.

– Доброе утро, мистер Эллиот.

– Доброе утро. Тори. Сегодня я с американскими конниками.

– Да, сэр. – Тори посмотрел на Рейн. – Доброе утро, мисс Смит. Капитан Джон просил вам передать, что вас поставили в расписании на час позже обычного.

– Спасибо. – Она почувствовала, что краснеет, но ничего не могла с собой поделать. Ее ровесницы постоянно проводят ночи с мужчинами и не краснеют из-за этого.

Но для нее это новое дело – видно невооруженным глазом.

– Вы собираетесь выпустить того красного дьявола и вычистить его? – поинтересовался Тори.

Она улыбнулась.

– Нет, я буду чистить красного дьявола в стойле.

– Жаль, – с ленцой произнес Торн. – Я собирался поглядеть на мистера Эллиота, который рядом с ним кажется менее значительным.

Засмеявшись, Рейн покачала головой.

– Его это не волнует.

– Меня или Дева? – спросил Корд улыбаясь.

– Я рекомендовал бы Пятую поправку <Пятая поправка к Конституции США определяет порядок судопроизводства и право обвиняемого не отвечать на вопросы обвинения.> по этому вопросу, мисс Смит, – невозмутимо заметил Торн, – Договорились. – Она широко улыбнулась Торну, и ее замешательство улетучилось.

Корд подошел к ней слева, взял за локоть и направил к конюшням. Пройдя несколько шагов, он отстал от нее, оглянулся и небрежно обронил:

– Торн?

Рейн тоже оглянулась. Торн тихо ответил:

– Да, сэр?

Корд указал на безоблачное небо большим пальцем.

– Ты обратил внимание? Сегодня синее небо.

Торн внутренне подобрался, оставшись в том же положении.

– Да, сэр.

Она хотела было спросить Корда, не имеет ли он в виду «Дельту/Синий свет», как заметила двух человек; вышедших из тени между рядами стойл. Пара была близко и могла услышать их разговор. Поэтому Рейн подождала, пока люди удалятся, и повернулась к Корду. Он наблюдал за ней, понимающе прищурившись.

– Ты дочь своего отца, – одобрительно сказал он. – Тебя не надо ни о чем предупреждать.

– Ты намекал Торну на «Дельту/Синий свет»? – спросила Рейн невинно.

Он криво улыбнулся, еще раз обошел Рейн и встал слева. Они двинулись к конюшням. Шагая рядом с Кордом, Рейн искоса поглядывала на него. С самой первой встречи Корд предпочитал идти с левой стороны.

– А с правой стороны у меня что-то не так? – поинтересовалась девушка.

Он непонимающе посмотрел на нее.

– Ты снова держишься слева от меня, – пояснила она.

– Я левша.

– Ну и что?

– Моя кобура висит так, чтобы выхватить пистолет левой рукой.

– О, – произнесла она с сожалением. – Боже, как ты все это выдерживаешь?

– Что именно? – притворно удивился Корд.

– Такую жизнь. Взвешивать каждое слово, каждый Жест, постоянно оглядываться, не подслушивает ли кто-то.

Всегда помнить, что левая рука должна быть свободна и могла схватиться за оружие, которое всегда при тебе.

– Ты вспоминаешь о сотне мелочей, которые помогают тебе усидеть на Деве?

– – Если бы я так делала, я не могла бы ездить. У меня рефлекс.

– Вот ты и ответила на свой вопрос.

Она почувствовала гнев, который крылся под внешним спокойствием Корда. Рейн не хотела совать нос в его дела – незачем омрачать оставшиеся дни размолвками, запоздало спохватилась она.

– Прости. Я не вправе судить твой выбор.

Корд искоса посмотрел на Рейн. Сейчас его задача заключается в том, чтобы защитить ее, а споры можно оставить до лучших времен.

Пока они шли к стойлу Дева, Рейн из осторожности избегала говорить о чем-то, связанном с работой Корда;

Она болтала о Деве, сравнивала овес и люцерну, достоинства и недостатки некоторых видов подков для прыжков через барьеры и для бега на скорость. Корд задавал вопросы, которые обнаружили его глубокие познания, и это удивило ее. Он внимательно слушал то, что она говорила.

В то же время его глаза подмечали любую мелочь. Он оглядывал всех людей у стен конюшен или шедших между рядами, тех, кто направлялся к лошадям, ухаживал за ними или просто стоял в кружевной тени деревьев. Он осматривал крыши и вглядывался в глубокие тени под ними. ;;

При этом Корд Эллиот непринужденно здоровался с людьми и продолжал беседовать с ней.

Дверь со стуком открылась, и Рейн от неожиданности вздрогнула. В мгновение ока Корд очутился между ней: и источником звука.

Схватившись за оружие, он понял, что звук совершенно безопасен: дверью стойла играл ветер и гонял ее туда-сюда. Он снова занял свое привычное место подле Рейн как ни в чем не бывало.

Она дрожала, ощущая смертельный холод чужого, другого мира, дохнувшего ей прямо в затылок.

Корд взял ее за руку.

– Не бойся, любимая, – нежно проговорил он. – В своем деле я профессионал.

Он стиснул ее пальцы. Она была рада, что он есть, что он рядом с ней. Внезапно Рейн осознала, зачем люди строили неприступные замки и обносили их высокими стенами, отгораживаясь от леденящей темноты мира.

Холод вечен.

А огонь слишком хрупок.

И было несправедливо отказывать Корду в настоящем тепле.

В глубокой предрассветной тишине раздался писк радиотелефона. Три часа утра. Корд вскочил с постели и в два прыжка оказался возле телефона. Сквозь шум помех до Рейн донеслись тихие, но отчетливые слова.

– В конюшне бомба. Валит дым. Лошадей выводят из денников.

Рейн метнулась к одежде прежде, чем последнее слово утонуло в проклятиях Корда. Он повернулся, схватил джинсы и увидел ее торопливые движения.

– Оставайся здесь, – бросил он. – Торн будет тебя охранять.

Она не обратила внимания на его слова и взяла первую попавшуюся рубашку.

– Ты никуда не пойдешь. , Рейн сурово посмотрела на него.

– Нет, – коротко сказала она, застегивая пуговицы на груди одной рукой. – При таком переполохе Дев не двинется с места. Если кто-то, кроме меня, попробует вывести его из стойла, он придет в бешенство.

Понимая, что Рейн говорит правду, Корд нехотя отпустил ее руку. Он потянулся к кобуре, вытащил оружие, проверил патроны и снова сунул пистолет в кобуру. Затем прицепил его к поясному ремню. Все это заняло несколько секунд.

Он искал в темноте ботинки, когда дикий крик жеребца разорвал тишину.

– Дев! – закричала Рейн и бросилась к двери.

Но Корд оказался быстрее. Он схватил ее и прижал к себе, одновременно всматриваясь в телеэкраны, на которых было видно, что происходит вокруг трейлера. Некоторые из камер работали в режиме инфракрасного излучения. Они показывали только тени и свет отдаленных уличных фонарей.

Крепко сжав руку Рейн, Корд направился к выходу и открыл дверь. Быстро оглядев обширное пространство, он увидел только Торна, направлявшегося к нему.

– Пошли, – коротко приказал Корд.

Он спрыгнул на землю и побежал. Рейн отставала от него на полшага.

Дев снова заржал, пронзительно, дико и гневно.

Рейн рванулась к конюшням сломя голову. Она должна добраться до Дева прежде, чем его охватит инстинктивное стремление вырваться из огня. Если он не будет стоять спокойно, он может получить увечье. Или убить кого-то.

Молча молясь, Рейн бежала, не чувствуя под собой ног, и окликала Дева.

Искусственное освещение конюшни потонуло в дыму.

Лошади ржали, испуганные запахом дыма. Они лягали стены денников, стремясь спастись от своего самого древнего врага – пожара.

Все вокруг – и люди, и лошади – каждый по-своему проклинали все на свете. Глаза животных горели яростью.

Лошади – самые чувствительные существа, и им, как никому другому, передаются эмоции человека. Особенно страх.

Дев бушевал в своем стойле, подстегивая всеобщую панику, несмотря на усилия людей успокоить животных.

Рейн должна действовать решительно, но без испуга, говорить спокойно и ласково с возбужденными животными, которых выводили из знакомых стойл в угрожающую темноту ночи.

Столб густого черного дыма вздымался к небу. Корд и Рейн завернули за угол, чтобы броситься к ряду, в котором стоял Дев, и снова услышали его устрашающий крик.

Невысокая фигурка капитана Джона кинулась сквозь дым, чтобы открыть дверь стойла Дева.

Жеребец с диким ржанием встал на дыбы, прижав уши к голове. Капитан Джон старался удержать повод, но веревка выскользнула у него из рук в перчатках, и Дев вырвался из дымного стойла, словно дьявол из ада.

Разъяренный, испуганный и совершенно неуправляемый, жеребец двинулся прямо на Рейн и Корда.

Глава 16

Рейн пришло в голову, что она должна вцепиться ему в гриву и взобраться ему на спину на бегу. Но она тотчас отвергла эту мысль. Дев вывернул бы ей руки, если бы она попробовала остановить его на полном скаку.

Ее единственной надеждой оставался повод, дико хлещущий Дева по бокам. Если бы ей удалось схватить его и повиснуть на нем, тогда она смогла бы остановить жеребца и предотвратить множество возможных неприятностей.

Придя к такому решению, она приготовилась бежать рядом с Девом и держаться за повод.

Корд видел это все как в замедленной съемке. Дым.

Капитан Джон. Дев, рвущийся в ночь. Повод, запутавшись в котором жеребец может и упасть. Рейн, готовая схватить смертоносную веревку. Торн, бегущий следом за ними.

Корд подскочил к Рейн и оттащил ее в сторону.

– Забери ее отсюда, – безапелляционным тоном заявил он Торну.

Она пыталась высвободиться, но Тори оказался сильнее. Рейн прекратила сопротивляться и стала наблюдать за своим жеребцом.

– Дев! – позвала она.

– Не переживайте, мадам. Мистер Эллиот позаботится об этом красном дьяволе.

Тори выхватил револьвер из кобуры и замер. Корд не отрывал взгляда от жеребца, направляющегося к нему. Он не сомневался, что Тори одержит верх над Рейн – ведь у нее нет навыков рукопашного боя.

Он также был уверен и в том, что Торн приготовил оружие. Если удача окажется на стороне Корда, то оружие не понадобится. В противном случае…

Корд замер, как хищник перед прыжком. Рейн сразу же поняла, что он собирается делать. Новая страшная опасность навалилась на нее, и она не выдержала.

– Корд, не смей! Дев убьет тебя!

Как всегда в схватке, время для Корда остановилось.

Казалось, между каждым ударом сердца проходит целая минута. Льдисто-голубые глаза прикидывали расстояние и определяли скорость.

Дев летел стрелой – грозный, сильный, огромный.

Тридцать футов. Двадцать.

Десять.

Корд внутренне подобрался.

Пять.

Пора.

Корд вцепился в длинную гриву Дева, а затем прыгнул ему на спину, как пума. Сжав ногами бока Дева, Корд пригнулся к его шее и схватился за повод.

Дев бежал, подгоняемый свободой и страхом, вызванным ощущением незнакомой тяжести на спине. Корд пустил большого жеребца шагом.

Он машинально смотал длинную веревку, потом стиснул мускулистый корпус жеребца и натянул веревку. Специальный ремень перекрыл горящие ноздри Дева и уменьшил поток воздуха.

Теперь он не мог нестись галопом и был вынужден пойти медленнее. Он изо всех сил противился, упрямо вытягивая шею.

Корд продолжал натягивать повод и спрашивал себя, что случится, когда Дев успокоится и поймет, что на спине его сидит вовсе не Рейн.

Через несколько секунд жеребец вскрикнул, а потом попытался встать на дыбы и стряхнуть с себя ненавистного чужака.

Корд сдавил ногами бока Дева и натянул повод, пробуя повернуть его голову так, чтобы он не мог встать на дыбы. Дев, казалось, не замечал его усилий и упрямо пытался сбросить седока.

Рейн и Торн обежали вокруг конюшни и, остановившись, вжались в стену. Обоим одновременно пришла одна и та же мысль: им лучше уйти с дороги.

Корд скакал на гнедом разъяренном звере. Оба они были сильными и мощными, борющимися за господство самцами.

Хватая ртом воздух, Рейн наблюдала за развернувшимся у нее на глазах сражением. Она молча молилась, чтобы ни человек, ни животное не пострадали.

Корд все сильнее натягивал узду. Его руки затекли от усилий. Он удерживал могучего жеребца, управляя им с кажущейся легкостью. И медленно, неуклонно заставил Дева подчиниться. Шея жеребца выгнулась высокомерной дугой, на которой вздулись жилы. Он лягался, вне себя от злости.

Корд тянул повод обеими руками, пока морда Дева не коснулась его ботинка. Всем своим видом жеребец выражал лютую ярость и готов был носиться кругами.

И тогда Корд заговорил с Девом, своим чарующим голосом заполняя темноту. Постепенно круги Дева стали меньше, его тело не напрягалось, и он не пытался встать на дыбы; уши уже встали торчком.

Наконец жеребец остановился, замер и зафыркал. По его гнедой шкуре пробежала дрожь. Он раздувал ноздри, как будто впитывая запах Корда.

Корд пробормотал что-то и ласково погладил жеребца по шее.

– Умница. Давай, обнюхивай. Ты знаешь меня, Дев.

Я ухаживал за тобой все пять дней и ночей, когда твоя любимица спала в моих объятиях. Понимаешь? Тебе нечего бояться, дурачок. Только меня.

Корд немного ослабил повод.

Жеребец фыркал, прядал ушами в возбуждении. Корд еще немного отпустил повод, и Дев принял это с благодарностью.

Голос Корда не утихал, он обволакивал Дева, опутывал, как сеть, повергая в рабство. Жеребец фыркал и переступал с ноги на ногу. Ему было нелегко свыкнуться со странным бременем. У него на спине сидел человек без кнута, без шпор, и жеребец чувствовал это. Была только рука, поглаживающая шею, и убаюкивающий, чарующий голос.

Когда Корд взял повод и направил Дева к Рейн, уши жеребца встали. Он кинулся к ней по диагонали, гарцуя при лунном свете под льющуюся музыку шаманского голоса.

Рейн вышла вперед на несколько шагов, потом замерла неподвижно, совершенно очарованная дивным зрелищем. В тот же миг бархатная морда Дева потянулась к ее лицу, впитывая запах. Ее рука сама собой потянулась к ушам Дева и почесала их.

Но ее глаза не отрывались от мужчины, который ехал на ее опасном жеребце. Она коснулась ноги Корда, словно желая удостовериться, что он настоящий.

Только после этого Рейн призналась себе, какой ужас охватывал ее при мысли, что ее возлюбленный будет убит неуправляемым Девом. Вздрогнув, она со вздохом прижалась щекой к бедру Корда. Дев повернул голову, пытаясь увидеть ее.

Рука Корда сжимала веревку, предупреждая своенравные движения лошади.

– Иди сюда, – сказал он своим сказочным голосом и, вытянув левую руку, крепко схватил Рейн, чтобы помочь подняться. – Стоять босиком рядом с этим гнедым очень опасно.

Рейн уцепилась за крепкую мужскую руку, а нога Корда ей послужила стременем. Он легко усадил ее себе за спину. Дев был озадачен непривычным весом, но быстро успокоился, почуяв знакомый запах Рейн и услышав ее голос.

Он фыркал, прядал ушами, пританцовывал на месте, ожидая команду от наездников.

Повинуясь внезапному порыву, Рейн обвила руками талию Корда и прижалась губами к его голой шее. Даже в эту минуту она не могла поверить, что Корд оседлал Дева и теперь ехал на нем. И мужчина, и лошадь были целы и невредимы и тяжело дышали после краткой схватки.

Услышав сигнал портативной рации, которая была у Торна в руках. Дев встал как вкопанный. И Рейн, и Корд удержались на месте, словно были с жеребцом единым целым. Из «уоки-токи» неслось бормотание, голоса перекрывали друг друга.

Торн послушал, потом спокойно сказал Корду:

– Это была дымовая шашка. Какой-то ублюдок решил пошутить. Наверное, он где-нибудь умирает со смеху.

Напускное спокойствие Торна никого не могло ввести в заблуждение: он сгорал от нетерпения заполучить того шутника и побеседовать с ним по-мужски.

– Дев побудет здесь, пока не проверят все конюшни и пока все не уберутся со двора, – сказал Корд. – Я не хочу, чтобы он снова испугался чего-нибудь.

– Вы видели капитана Джона? – взволнованно спросила Рейн. – Все ли с ним в порядке?

– Я ободрал себе руки, – сказал капитан Джон, который шел следом за Торном. – Но больше никаких повреждений.

– Надо было подождать меня, – заявила Рейн. – Дев мог вас убить.

– Я не знал, разрешит ли тебе Корд прийти в конюшню, – сухо ответил капитан Джон. – Это была бы прекрасная ловушка, да и дымовая завеса как нельзя кстати. Я решил попытаться вывести Дева, а не то он поджарился бы в деннике, как рождественский гусь.

Рейн потрясение молчала. Она все еще не могла осознать тот факт, что и капитан Джон знает, что она – мишень, а Корд – ее охранник. Она хотела спросить, давно ли капитан узнал об этом. Но он снова заговорил, медленно подходя к ним.

– Настоящий дьявол, а не жеребец. – Капитан Джон качал головой, глядя на Корда, спокойно сидящего на спине Дева. – Удивительное создание.

Дев смутился и потянулся к капитану.

– У меня хорошая практика верховой езды, – заметил Корд.

Капитан Джон что-то пробормотал себе под нос.

– Не иначе король родео, – расслышала Рейн и тихо засмеялась, вспомнив рассказ Корда о своем детстве, – Я ушел из дома после того, как выиграл серебряный хомут в соревнованиях на полудикой лошади без седла, – признался тот с улыбкой. – Так что мои навыки всегда со мной.

Капитан Джон засмеялся, а потом пошел обратно к конюшням. Как бы ему хотелось еще поспать сегодня ночью! Но надо проверить слишком многое, прежде чем конники выйдут завтра на выездку.

Над конюшнями мягко прошелестел ветерок. Остатки дыма поднялись в звездное небо. Протяжно вздохнув, Рейн потрясла руками, чтобы расслабить их. Но не отпустила Корда. Она не могла не думать о том, что случилось бы, если бы Корд не справился с разбушевавшимся Девом.

– Давай прогуляем Дева, – сказала она. – Он должен быть готов к завтрашней выездке.

Она осеклась, словно только сейчас произошедшее дошло до нее и потрясло до глубины души. Ее участие в Летних Олимпийских играх чуть не сорвалось.

Рейн обняла Корда. Она почувствовала дикое напряжение, сходное с тем, которое испытала предыдущей ночью.

Дев помотал головой и отвлек ее.

– Подумай о чем-нибудь другом, кроме выездки, – пробормотал Корд. – Деву передается твое напряжение.

Она отрывисто засмеялась и, прижавшись щекой к спине Корда, попробовала думать о чем-то ином, не имеющем отношения к Олимпийским играм.

Корд снова повернулся к Торну, который немного отстал.

– Мы собираемся прогулять Дева, сделать кружок по двору.

– Да, сэр.

Больше Торн не произнес ни слова, но Рейн знала, что он будет следовать за ними тенью, не упуская из виду ни малейшей мелочи.

Корд направил Дева в пустынную часть двора. Дорожка, которую он выбрал, была свободна и от людей, и от лошадей – все уже вернулись на свои места. Не было никакого смысла прогуливать Дева в присутствии других лошадей, которые все еще нервничали и испуганно били копытами.

– Ты думаешь, дымовая шашка была чем-то более серьезным, чем дурацкая шутка? – спросила Рейн через несколько минут.

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Слишком рискованно, вокруг полно людей. Если бы кто-то хотел убить тебя, то шутка могла сработать. Но чего они действительно хотят – так это использовать тебя, чтобы добраться до твоего отца. Для этого ты должна оставаться живой.

Она вздрогнула от такого откровенного заявления.

– А что с остальными членами нашей семьи?

– Их надежно охраняют.

Корд умолчал о том, что нет надежного способа предотвратить убийство.

Пока Барракуда больше заинтересован жить и ходить гоголем, чем умереть мучительной смертью, истекая кровью. Он прошел долгий путь насилия и террора.

Но этот путь должен скоро завершиться.

В часы тишины, когда Рейн спала в его объятиях, Корд составлял план поимки Барракуды в бурных международных водах. Это был бы персональный подарок Джастину Чандлер-Смиту, которого Корд искренне уважал.

Это был бы также вклад Корда в светлое будущее. Он не хотел провести остаток жизни в поисках Барракуды.

– Не волнуйся о своей семье, – сказал он, сняв руку Рейн с талии и поднеся к губам. – Я обо всем позабочусь.

– Как? – прошептала она.

Он не ответил.

Она больше не спрашивала.

Они катались верхом на Деве, пока тот окончательно не успокоился. Все остальные лошади были снова на своих местах. Кроме горстки любопытствующих, которые горели желанием выяснить, что за человек едет на Ватерлоо Девлина, Корд никого больше не заметил в прошедшие полчаса. Зная, что Кентукки все еще наблюдает за окрестностями, оставаясь совершенно невидимым для посторонних глаз, Корд удовлетворенно улыбнулся. Кентукки – хороший парень.

Корд испытывал огромное удовольствие, сидя на прекрасной лошади и ощущая доверчиво прижавшуюся к нему Рейн.

– Поворачивай обратно, – сказала она наконец.

– Боишься, что от моей тяжести Дев сильно устанет?

Она захихикала.

– Он может пробежать с нами обоими пять миль, и ничего с ним не случится.

– Я люблю вот так, медленно и лениво, – сказал Корд и, чувствуя ее напряженность, добавил:

– Ну что ж, едем к конюшне.

Услышав мягкий топот копыт в пустом проходе между рядами денников, другие лошади тихо заржали.

Корд и Рейн принялись вместе ухаживать за Девом.

Он не обращал никакого внимания на обоих, только иногда тыкался мордой, когда ему казалось, что кто-то из них трудится недостаточно усердно.

– Ах ты баловень, – сказал Корд, поглаживая Дева по морде.

Дев уткнулся в грудь мужчины. В деннике воцарилась тишина. Корд гладил избалованного жеребца немного дольше обычного и наблюдал за Рейн. Он видел, как сильно она напряжена.

Напряженность не покидала ее и тогда, когда они шли обратно к «дому на колесах». Она широко шагала, возбужденно размахивая руками. Сейчас она не готова была снова лечь спать.

Корд вытащил ключ и открыл дверь.

– Переживаешь за Дева?

– Нет.

Он ввел Рейн внутрь и запер за ней дверь.

– Волнуешься перед соревнованиями?

– Да, – призналась она, направляясь за ним в спальню. – Сегодняшнее происшествие выбило меня из колеи.

– Это точно,. – согласился он.

Корд уперся руками в стену и потянулся, расслабляя мышцы спины и ног. Дев – невероятно мощное животное.

Рейн смотрела на Корда, вспоминая недавнюю поездку с ним на Деве – она началась как нечто страшное, а закончилась приятной прогулкой. Очень неожиданно.

– Я не могу обихаживать Дева, находясь в таком состоянии, – медленно сказала она. – поэтому я займусь тобой.

Вздернув брови, он оттолкнулся от стены.

– Держу пари, от щетки будет чертовки весело, – произнес он, отстегивая кобуру и выкладывая запасные патроны. – Что касается расчесывания, – добавил он, выскользнув из джинсов и уперев руки в бока, – забудь об этом. Моя шкура не такая жесткая, как у Дева.

– И цвет не тот, – нежно проворковала Рейн, окидывая Корда восхищенным взглядом.

– У меня есть идея получше, – сказал он, перехватив ее одобрительный взгляд.

– Я проверю, – парировала она. – Ложитесь, мистер Эллиот. Теперь ваша очередь, займемся массажем.

– А я-то ломал голову, зачем ты принесла эту мазь из конюшни.

– Эту процедуру я регулярно проделываю со своим жеребцом.

Корд предполагал, что она могла бы заняться кое-чем другим, но по выражению ее лица и по тому, что в руках она держала жидкую мазь, он понял ее намерения.

Острый запах мази наполнил комнату, вызвав у Корда воспоминания о детстве. Он лежал поперек кровати на животе и вспоминал лошадей, людей, походные костры, запахи и смех, доносившиеся из другого мира. Почему он оставил тот мир? Зачем было уходить из такого спокойного и прекрасного мира?

Сильные руки Рейн массировали ему спину, руки и бедра, расслабляя напряженные мышцы. Он застонал от удовольствия.

– Мне нравятся твои руки, моя прекрасная наездница. Сильные и умелые… Женственные.

– Поработай-ка с моим жеребцом, у которого вся грива в колтунах.

Он затрясся от тихого смеха.

– Поухаживай-ка за этим огненным дьяволом.

Улыбнувшись, она углубилась в свое занятие, желая снять напряжение Корда.

– Ты еще не видел, как я работаю с Девом после самой тяжелой дистанции троеборья, – сказала она. – Я проведу возле него большую часть ночи и буду месить его, как огромную кучу теста. Иначе он окажется слишком напряженным для легкого галопа, который ему предстоит на следующий день.

Корд был на седьмом небе.

Рейн придирчиво взглянула на результат своей работы и занялась ногами Корда. Она знала, какие мускулы напрягались сильнее всего в те несколько ужасных, диких минут, когда Дев действовал, как жеребец на родео.

Довольно долго в комнате слышались только скольжение рук по телу Корда, его удовлетворенные вздохи и неумолчное жужжание сканера. Рейн не замечала сканера, не слышала гула электроники, не видела вспышек телевизионных экранов. Они стали для нее всего-навсего частью обстановки комнаты.

Наконец Рейн вздохнула и села, уронив руки. Корд не двигался. Он спал. Улыбнувшись, Рейн нежно поцеловала его между лопатками и осторожно соскользнула с кровати.

Может быть, одна из приключенческих книжек увлечет ее на сей раз.

Прежде чем девушка успела сделать шаг, мускулистая рука обхватила ее колени.

– Все еще беспокоишься? – спросил Корд, поворачивая к ней голову.

– Немного, – призналась она.

Его рука скользнула между ногами Рейн и наткнулась на ее увлажнившуюся плоть.

– Что ты обычно делаешь после того, как приведешь в порядок Дева? – хрипло спросил он.

– Я сажусь без седла и медленно катаюсь.

Перевернувшись, он потащил ее вниз, усадил верхом на себя, потом глубоко вошел в нее.

– Я решил взять инициативу в свои руки.

Глава 17

Звук пейджера вырвал Корда из глубин сна.. Быстро проснувшись, он схватил его с прикроватного столика, определил номер в слабом свете, проникающем из окна, затем спокойно вылез из постели.

Рейн сонно простонала и попыталась сесть.

Корд легонько толкнул ее обратно в постель.

– Спи, моя сладкая. Понежься еще часа два.

Рейн немного поколебалась, а потом устроилась по удобнее в теплом гнездышке, которое свили они с Кордом.

Он поцеловал ее в губы, погладил по щеке и улыбнулся, а она прижалась к его руке, как котенок. С необычайной нежностью он натянул одеяло до самого подбородка Рейн.

А подойдя к специальному телефону, стал совершенно другим Кордом Эллиотом. Уверенным, собранным, сильным. Он набрал номер и сказал:

– Синяя Луна вызывает Синюю Селедку.

После нескольких секунд пришел ответ.

– Привет, приятель. Как рыбалка?

Голос Боннера был спокоен, но от Корда не укрылось его нетерпение.

– Нормально, – сказал Корд. – Все спокойно.

– Ну, они не заходят в твой тихий заливчик.

Корд сжал губы.

– Что-нибудь стоящее, ради чего можно встать и пораньше?

– Как насчет Барракуды?

– Одной? Обычно они охотятся стайками.

– Но не на этот раз.

Корд затих. Или произошел раскол в группе террористов, или Барракуда решил действовать в одиночку. Если так, то Барракуда прав. Всегда тяжелее обнаружить одного человека, чем толпу.

– Когда? – спросил Корд.

– Не сегодня.

– Уверен?

– Да. Рыба просто не успеет добраться до твоего залива.

– Завтра? – настаивал Корд.

– Мнения разделились.

– А ты что скажешь?

– После окончания соревнований, когда все расслабятся и пройдет вручение медалей.

– А еще версии есть?

– Во время одного из соревнований Малышки.

Корд холодно улыбнулся. Если Барракуда думает, что Чандлер-Смит собирается удобно расположиться на зрительской трибуне, то его ждет настоящее разочарование.

– Блю поддерживает форму, – сказал Корд. – Он не будет сидеть в моей лодке и наблюдать за волнами.

Рейн проснулась в тревоге и почувствовала запах массажного крема. Она перевернулась на бок, ожидая, что сейчас упрется в сильное тело Корда.

Но его не было.

Она резко села и обшарила глазами комнату. Телевизионные экраны и другая электроника беспокойно мерцали, но никто не сидел на стуле и не контролировал все это хозяйство. Она прислушалась – из маленькой душевой не доносилось ни звука.

– Корд?

Тишина.

Рейн вспомнила, что слышала писк его пейджера, но это было раньше, гораздо раньше, потом он поцеловал ее и уговорил еще поспать. Самое удивительное, она смогла заснуть.

Сейчас ей не хотелось спать. Меньше чем через шесть часов откроются Олимпийские игры. А у нее еще куча дел.

Взглянув мельком на часы, Рейн выскочила из кровати, оделась и наспех перекусила. Ей необходимо подготовить Дева в соответствии со стандартами олимпийской выездки.

Рейн мысленно составила список неотложных дел, прежде чем она выедет на Деве перед тремя беспристрастными судьями, которые решат, кто она для американской конной сборной – надежда или тяжкое бремя. Они оценят все, вплоть до остроты складки на ее черных брюках.

Для Рейн, предпочитавшей дистанции с суровыми препятствиями, выездка была изящной, грациозной, абсолютно необходимой, но пыткой..

Наконец Рейн вышла из «домика». Торн, как всегда, сидел у двери, лениво наблюдая за происходящим в мире.

– Доброе утро, мисс Смит.

– Доброе утро, Торн. Где Корд?

Торн огляделся.

– Не знаю, мадам.

Рейн едва заметно улыбнулась. У них это стало уже игрой. Если Корда не было рядом с ней, она должна была спросить о нем. Торн должен был вежливо ответить, но ничего не сообщать о передвижении босса.

– Если увидишь Корда, передай от меня привет, – попросила Рейн.

– Непременно, мадам. – Торн улыбнулся. – Заметано.

Покончив с утренним ритуалом, она направилась к конюшне.

Торн вскочил с неожиданной быстротой и гибкостью, бросил несколько слов в портативную рацию и догнал Рейн.

Удивленная, она оглянулась. Эта сцена не входила в утренний ритуал.

Ничего не говоря, Торн пошел рядом с ней, как будто делал это каждый день. В отличие от Корда Торн держался справа. Рейн догадалась, что это по-прежнему связано с оружием, которое спрятано у него с правой стороны, но не стала акцентировать на этом внимание.

– Собираешься посмотреть, как я чищу красного дьявола? – сухо спросила она.

– Да, мадам.

– Не знала, что ты любишь лошадей.

– Я к ним отношусь спокойно, – сказал Торн прежним тоном.

Он провел вместе с ней остаток чудесного, солнечного утра, не исчезая из поля зрения и редко находясь на расстоянии дальше вытянутой руки. Он следовал за ней всюду. Он ждал даже, когда она выйдет из уборной. Более того, прежде чем она туда входила, он проверял, все ли кабинки действительно свободны.

Торн был чрезвычайно осторожен. Как и Корд, он настроил радио на такие частоты, что мог улавливать кошачьи шаги во дворе. Он уходил в тень, когда появлялись другие конники, чтобы поговорить с Рейн, а незнакомые. ему людей не подпускал к ней, спокойно говоря, что им надо подождать, пока она не выступит в выездке.

Для Рейн постоянное ненавязчивое присутствие Торна стало совершенно нормальным. Если бы она не смотрела то и дело с надеждой вдаль, поджидая Корда, она вообще бы не замечала Торна.

Рейн проглядела все глаза, но Корда нигде не было.

Наконец она поняла, что пора завершать подготовку Дева.

Она представит свою лошадь, и ее тщательно осмотрят, как, впрочем, и наездницу. Троеборье должно начаться как военный смотр, где идеальная чистота и внешний лоск так же важны, как быстрота и храбрость.

Корд обещал помочь ей привести жеребца в порядок, но, видимо, дела позвали его в другое место.

Проклятие!

В этот миг Рейн поняла, как сильно ей недостает Корда, с которым они провели немало долгих часов, ухаживая за Девом.

– Не будь идиоткой, – пробормотала она себе под нос. – Тебе ли не знать, как обращаться с Девом.

Она справится сама. Дев просто не допустит никого другого в напряженные часы перед соревнованиями. Он мог отнестись с доверием только к Корду.

– Дура, – выдохнула Рейн, берясь за щетку. – Ты ведь знаешь, что у него на поясе «бипер».

Несмотря на это, она действительно мечтала, что он поможет ей подготовиться к олимпийскому испытанию. Разочарование, словно острый нож, вонзилось в сердце, но она не обвиняла Корда. Это ее ошибка.

– Глупышка, – не унималась она. – Ты же знаешь, как доверять мужчине на электронной привязи. Он будет стараться изо всех сил, но ты всегда на последнем месте в этих состязаниях.

– – Мадам?; – встревоженно окликнул ее Торн.

– Извини. Я всегда говорю сама с собой, когда занимаюсь Девом. Это позволяет ему знать, где я.

– Этот красный дьявол может унести вас черт знает куда.

– У него для этого слишком хорошие манеры.

По улыбке Торна Рейн поняла, что он не верит ни одному ее слову про покладистый характер Дева. Вчера ночью он видел своими глазами, на что способен ее гнедой.

Рейн пошла к двери денника и оглядела двор. Никого.

– Прекрати, – сказала она себе еле слышно. – Он придет, если сможет. А если не сможет… Мне не привыкать.

Рейн еще раз окинула взглядом двор, а потом посмотрела вдаль. Корд пришел бы к ней, если бы смог. Сколько ни виси на двери денника, от этого он быстрее не появится.

Рейн отошла от двери и принялась заплетать густую гриву Дева во французские косички. Когда она закончила, ее взору открылась длинная, мощная и мускулистая шея.

Она немного полюбовалась, косичками с вплетенными в них ленточками, а затем расчесала длинный хвост, который черным водопадом ниспадал почти до пола. Рейн до блеска расчистила каждое копыто.

Внезапно Дев повернул голову, сообщая ей, что кто-то идет к деннику. Она смотрела с надеждой, но ее ожидало разочарование.

Это не Корд.

Капитан Джон перегнулся через двери денника и критически осмотрел жеребца.

– Мне прислать кого-нибудь из девочек тебе на помощь?

– Все в порядке. Как у нас с выездкой? Круг так далеко.

– Лучше, чем я думал. У французов проклятые животные тоже лезут из кожи, но у них штрафных очков от пятнадцати до двадцати. Они относятся к дисциплине лучше, чем вы, янки.

Рейн улыбнулась – капитан Джон, как всегда, жалуется, но это больше в шутку. Но мысль о том, что ее опасный, яростный, здоровый жеребец мог бы получить двадцать штрафных очков, взволновала Рейн.

Выездка не похожа на прыжки. Безупречным считается тот прыжок, в котором лошадь и наездник преодолели препятствие, не задев его, и приземлились на правильной стороне. Все остальное несущественно.

В выездке очень важен стиль. Каждое упражнение могли лишь теоретически быть выполнено идеально. Но как в любом искусстве, совершенный стиль – это вопрос вкуса и индивидуального предпочтения.

Обычно Дев получал высокие баллы по выездке из своего потрясающего экстерьера. Ее собственная, вводящая в заблуждение хрупкость также приносила положительные баллы; стороннему наблюдателю казалось, что она просто красуется на жеребце, а он все выполняет сам.

К сожалению, Дев часто давал понять, что его наездница на самом деле вынуждена потрудиться, чтобы управлять им. Вот почему он получал штрафные очки за непослушание. Но Дев с лихвой окупал потери на самой сложной части дистанции в троеборье. Там его неутомимость, храбрость и полное доверие к наезднику заставляли снимать перед ним шляпу даже конкурентов.

Капитан Джон откашлялся, помолчал и решил, что дальше он не может откладывать этот разговор.

– Рейн?

Она смотрела мимо него и искала глазами Корда. Услышав в голосе капитана несвойственную ему неуверенность, Рейн повернулась к нему лицом.

– Да?

– Если хочешь, я исключу тебя из списка. Тогда тебе не придется выезжать отсюда и становиться проклятой мишенью.

Она застыла. Уйти из американской конной сборной и согласиться на замену каким-то другим наездником, кто так же напряженно трудился в течение четырех лет, надеясь попасть в олимпийскую сборную?!

Да, капитан Джон мог исключить ее из списка. У него есть на это право. Но прежде она примет участие в первом соревновании олимпийского троеборья. Если она начнет выступать и ее дисквалифицируют по какой-то причине, американцам придется просто продолжать, но уже при участии только трех наездников в команде.

Даже набрав самое большое число очков, эти трое не могли бы надеяться на победу. Таков регламент Игр.

– У меня есть выбор? – осторожно спросила Рейн.

– Конечно.

– Я хочу участвовать в соревнованиях.

Капитан Джон задумчиво потер щеку.

– Даже рискуя жизнью?

Она вздернула подбородок и спокойно встретила его взгляд.

– Если вы волнуетесь насчет команды, исключите меня из списка. Если вы волнуетесь обо мне, не делайте этого. Меня хотят похитить, но не убить. Спросите Корда.

– Уже спросил.

Рейн сощурилась.

– И что же?

– Он сказал, что предпочел бы, чтобы ты не рисковала на дистанции с препятствиями. Однако он оговорился, что это его личная просьба. Как он выразился, ему платят за то, чтобы защитить тебя от нападения, но не от опасностей, связанных с участием в Олимпийских играх в качестве наездницы.

Закрыв глаза, она мысленно поблагодарила Корда за то, что он не пользовался своим служебным положением.

– Мистер Эллиот – необычный человек, – добавил капитан. – Понятие чести для него не пустой звук.

Кроме того, он испытывает глубокое уважение к твоему мастерству и к тебе самой.

– Да, – тихо сказала она, – я знаю.

Она посмотрела мимо капитана, пытаясь отыскать гибкую мужскую фигуру Корда. Но его нигде не было.

Капитан Джон откашлялся снова, будто угадал, кого она высматривает. Она с виноватым видом посмотрела на него.

– Пожалуйста, общайся с Эллиотом сколько твоей душеньке угодно, – решительным тоном заявил капитан. – Видит Бог, сейчас для тебя самое подходящее время, чтобы увлечься мужчиной. Только не позволяй ему отвлекать тебя от главной цели – Олимпийских игр.

Она вспыхнула, но отвела глаза.

– Я не подведу команду, капитан Джон.

Он энергично кивнул.

– Нисколько не сомневаюсь. Покажи класс, Рейн.

– Непременно.

Капитан Джон улыбнулся.

– Не волнуйся, – добавил он, взяв ее за плечо. – Я не жду от тебя чуда. Ватерлоо Девлина рожден не для выездки.

Рейн вышла из «дома на колесах» такая же ухоженная и готовая к соревнованиям, как и ее лошадь. Дверь закрылась за ней автоматически. Если бы она захотела вернуться, ей пришлось бы взять ключ у Торна. Никаких проблем.

Он всегда был поблизости.

В отличие от Корда.

Она расправила плечи и огляделась, уперев руки в бока.

Вместо пыльной рубашки, джинсов и старых ботинок она была одета в форму для выездки. Черный шлем и блестящие английские сапоги, белая блузка и тщательно повязанный широкий галстук, брюки для верховой езды и темный, строгого покроя редингот. Белые перчатки аккуратно свернуты в кармане. Она должна надеть их перед самым выездом на круг.

– Только военные могут настаивать на белых перчатках вблизи конюшни, – пробормотала она. – Какая ерунда!

Рейн легонько поправила защитный шлем, под который спрятала волосы. Ничто не должно испортить изысканную элегантность, которой требует олимпийская выездка.

Чутье подсказало ей, что она не может больше ждать Корда. Быстрыми шагами она пересекла двор.

Торн, словно тень, зашагал справа от нее. Она не спрашивала его, видел ли он Корда. Сейчас ей было не до короткой игры, которая стала их ритуалом. Казалось, что она всю жизнь ждала кого-то, кто придет посмотреть на ее выступление, и ей приходится разочаровываться в последнюю минуту.

Стиснув зубы, Рейн глубоко вздохнула. Она трудилась всю свою жизнь, чтобы подойти к этому моменту.

Она должна выступить на Играх с полной самоотдачей.

Повернув в тот ряд, где был денник Дева, Рейн нашла жеребца взнузданным и оседланным. Он спокойно стоял, уткнувшись мордой в воротник Корда. Внезапно Рейн почувствовала такой подъем, как будто выиграла выездку, даже не ступая на выездной круг. Она пошла быстрее, шаг стал шире, а на лице появилась широкая улыбка.

Дев почувствовал ее запах и поднял голову. Корд оглянулся и протянул Рейн руку. Он не сказал, где был и зачем.

А Рейн не стала спрашивать.

– Какая ты элегантная. – Он оглядел ее стройную фигуру с головы до ног. – Тебя дисквалифицируют, если я обниму тебя?

Вместо ответа она обняла его крепко-крепко. Он жадно прильнул к ней и очень тихо сказал:

– Блю и все остальные наблюдают в бинокль из безопасного места.

Она кивнула и прижалась теснее.

– Я рада, что ты увидишь меня на Олимпийских играх, – прошептала она и откинула голову, чтобы увидеть его горящие глаза. – Спасибо.

– Не за что, любовь моя. Но я не всегда выбираю, что мне делать.

– Я понимаю.

Когда Корд подсадил ее в седло, она улыбнулась, глядя на него сверху вниз, и дотронулась рукой до его щеки, ощущая жесткость щетины на загорелой коже.

– Спасибо, что оседлал Дева.

– За твою улыбку я бы оседлал самого дьявола. – Он поцеловал ее ладонь и отступил.

Он шел рядом с Девом туда, где собирались конники, готовые соперничать в выездке. На этом тренировочном манеже они разогревали животных.

Корд ждал, спокойно наблюдая за людской толпой, а Рейн вывела Дева на манеж, размяла и начала с ним работать. Несмотря на нетерпение жеребца, которому хотелось попрыгать и побегать, она тренировала его до тех пор, пока он не был готов. Теперь он стоял и легонько покусывал удила.

Корд понимал, какого навыка и какой дисциплины требует выездка от наездника и от лошади. Особенно теперь, когда Дев полностью отдохнул.

Как только объявили, что Рейн следующая, она натянула белые перчатки, направила Дева и выехала с манежа на круг.

Корд молча наблюдал за ней. Он мог окликнуть ее, пожелать удачи или произнести что-то тривиальное, но не сделал этого, не желая отвлекать от предстоящего испытания.

Подав быстрый, почти невидимый сигнал Торну, Корд отошел туда, откуда ему хорошо будет видно ожидающих соперников, сам круг и зрителей. Он дернул молнию на куртке, но не стал расстегивать до конца. Сегодня он был в другой куртке, более темной и более свободной. Под ней был спрятан маленький смертоносный автомат, который он взял с собой в дополнение к неизменному пистолету.

Час назад Корд получил новое сообщение: Барракуда уже в пути. Возможно, он двигался на юг, в Сан-Диего, где на поле для гольфа были сооружены препятствия, с помощью которых будет проверяться смелость наездников и их лошадей.

Эта весть не принесла Корду никакого облегчения. Барракуда мог развернуться и нанести удар там, где его меньше всего ждали.

Рейн стояла позади открытой трибуны в то время, как на табло вспыхивали результаты выступившего наездника.

Раздались сдержанные аплодисменты, которые давали понять, что швейцарский наездник катался вполне прилично.

Внутри у Рейн все похолодело от напряжения. Она перевела взгляд на флаги стран-участниц, реющие рядом с флагом, на котором изображено пять олимпийских колец.

На открытой трибуне бесновалась возбужденная толпа. Три судьи сидели под тентом в конце недавно посыпанного песком манежа.

Рейн услышала, как громкий голос произнес в микрофон ее имя и страну. Она глубоко вздохнула, дала сигнал Деву и выехала на первое испытание олимпийского троеборья.

В эту минуту ее напряжение спало. Сосредоточенная, ориентированная на успех, Рейн выехала на круг. Она остановила Дева перед судьями, поприветствовала их, а потом начала выполнять упражнения выездки, которые обязан продемонстрировать каждый конник-олимпиец.

В течение семи минут тридцати секунд судьи будут пристально наблюдать за лошадью и наездником. Главное, что им надо продемонстрировать, – это доверие между наездником и лошадью. Рейн должна грациозно держаться в седле и никоим образом не показывать, что руководит своей лошадью.

С лошадьми, которые были обучены и разводились только для выездки, требовалась мягкость. А лошади для соревнований должны обладать здоровой агрессией и бойцовскими качествами, которые не покинут животное независимо от того, какое препятствие впереди или насколько сильно оно устало.

Поэтому Дев, обладающий взрывной энергией, протестовал против цивилизованной семиминутной прогулки, которая должна была перейти в медленную рысь, медленный галоп и быструю ходьбу, затем в галоп и так далее. Жеребец недовольно крутил головой, кусал удила, постоянно дергал узду, словно проверял терпение своего наездника. В течение семи с половиной минут Рейн и Ватерлоо Девлина сражались за удила.

Для Рейн это было серьезным испытанием. Минуты тянулись нескончаемо, а внутренние часы непрерывно отсчитывали секунды. Она не слышала шума толпы, не замечала .ветерка, который шевелил полотнища флагов. Она не чувствовала пота, который катился у нее по спине от усилий, которые требовались, чтобы удержать жеребца на линии.

Дев никогда не отказывался выполнять требования наездника, но порой бывал неспокойным и непокорным, и это не могли одобрить судьи. В такие моменты нужно было применить силу, но сделать это очень незаметно.

С другой стороны, мощный жеребец казался послушным в руках Рейн. Кроме того, она сама, стройная, длинноногая, изящная, являла контраст огромному Деву.

Складывалось обманчивое впечатление, что Дев работает сам, а не потому, что им управляют.

С безмятежным выражением лица и стальной хваткой на уздечке Рейн дала Деву последний сигнал – двигаться к судьям. Она приостановила жеребца и заставила стоять смирно, натянув уздечку и сдавив ногами бока Дева. Потом отсалютовала судьям и закончила, самое длинное выступление в своей жизни.

Внешне совершенно спокойная, она ждала, пока ее цифры не загорятся на экране. Она смотрела только на штрафные очки, которые были выставлены судьями: 33, 40, 23.

Не дрогнув ни одним мускулом, она направила Дева с круга. Считая, что в среднем в троеборье лошадь набирает пятьдесят штрафных на каждого судью, они с Девом поработали очень неплохо. Рейн тихонько вскрикнула от радости.

Зрителям очень понравилась яркая красота Дева. Они приветствовали огромного жеребца, как если бы он сделал свое дело безупречно. Дев выехал за пределы круга, дергая за уздечку что было сил. Теперь он хотел совершить хороший пробег.

– Да получишь ты свое, красный дьявол, – бормотала Рейн, направляя Дева к открытой арене в стороне от выступающих лошадей, – прежде чем мы отправим тебя на ранчо Санта-Фе и ты пустишься по пересеченной местности. Там ты оттянешься на все сто.

Дев лез из кожи вон, чтобы освободиться от узды, которую крепко сжимала его хозяйка. На плечах и на крутых боках жеребца выступила пена, а он, пританцовывая, направлялся туда, откуда ему разрешат бежать так, как ему хочется.

Корд ждал в воротах. Он открыл их, пропуская нетерпеливого жеребца внутрь.

– Это был выезд мирового класса, – сказал он восхищенно. – Дев – самый лучший.

– Он собирается получить свою награду прямо сейчас, – мрачно произнесла Рейн.

Она поглубже уселась в плоское седло, поскольку Дев мотал головой, закусив удила. Она дала ему послабление и отпустила уздечку.

Дев пустился в полный галоп, не переставая сражаться с уздечкой на каждом дюйме своего пути.

Корд с неприкрытым восхищением наблюдал за ним некоторое время. На лице Рейн сияла радость. Корд помнил, что ее жизнь полностью зависит от доверия между ней и переменчивым, своенравным гнедым жеребцом.

Мысль о дистанции по пересеченной местности заставила похолодеть Корда.

Но Рейн сама выбрала себе занятие, и давно. Он уважал ее выбор, поскольку уважал ее. Через несколько часов он должен будет отвезти Рейн на ранчо Санта-Фе, где впервые увидел ее среди желтовато-коричневых холмов и высоких эвкалиптов. Там, вдали от жары и смога, были сооружены препятствия, предназначенные для проверки на храбрость лошади и наездника.

И там ждал Барракуда.

Глава 18

Сухие ветры Санта-Фе ворошили желтовато-коричневую траву и серебристо-зеленую листву эвкалиптов. Безоблачное небо посылало на землю яркий свет и жару. Рейн, почти не обращая внимания на то, что ее окружает, сидела на вершине холма и быстро писала в записной книжке. Страницы были заполнены мудрыми замечаниями капитана Джона, ее собственными, товарищей по команде относительно полевых испытаний, одной из дисциплин троеборья.

Дистанция была разделена на четыре отрезка: А и С – движение по дорогам и тропам; В – стипль-чез; D – кросс с препятствиями. Отрезки А и С вместе составляют примерно пятнадцать миль. Наездник вправе выбирать комбинацию из шага, легкого галопа и галопа. Или просто попытаться пройти легким галопом все пятнадцать миль.

Судьям это не важно. Главное, чтобы лошадь прошла дистанцию и взяла препятствия без превышения нормы времени, отпущенного на любой отрезок. Аллюр не слишком хорош для высоких оценок. Определенные точки нельзя пройти быстрее, чем требуется по времени, но за превышение нормы времени баллы вычитались.

Устойчивый легкий галоп был бы идеальным темпом и для лошади, и для наездника. Но дистанция очень разумно размечена, и редко возникала возможность пройтись легким галопом.

Наездник должен хорошенько потрудиться, чтобы учесть все – ландшафт, время, собственные силы и силы лошади.

Если наездник перестрахуется, темп окажется слишком медленным и произойдет перерасход нормы времени. А слишком быстрый пробег измотал бы лошадь, и заключительный отрезок кросса стал бы совершенно невозможным.

Любые ошибки на дорогах и тропах снизили бы шансы команды на олимпийскую медаль.

Шелестя страницами записной книжки, Рейн поглядывала на карту, которую выдали каждому участнику, после того как организаторы Игр прошлись по дистанции. Она полагала, что отрезок В потребует от лошади быстрого галопа приблизительно на расстоянии двух с половиной миль, с препятствиями в среднем через каждую тысячу футов.

Это не то что на конкурном поле, где препятствие падает, если лошадь промахнется. В стипль-чезе, если ты заденешь забор, то упадет не забор, а ты. Зато на отрезке, где лошадь идет шагом след в след, ты можешь набрать очки, если поедешь быстрее. Если на стипль-чез тебе понадобится вдвое больше времени, то тебя дисквалифицируют.

В стипль-чезе нет никакой возможности пожалеть лошадь и остаться на соревнованиях. Отказы или падения в прыжках нежелательны для участников троеборья. Чтобы претендовать на золото, выступление лошади и наездника должно быть идеальным. Стипль-чез являлся испытанием нервов, скорости и трезвого расчета.

Но был еще и отрезок D, кросс, который предназначен для того, чтобы лошадь и наездник проявили свое мастерство во всем блеске. Падение в пределах штрафной площадки возле каждого препятствия – а падения дело совершенно обычное – оценивается в шестьдесят очков.

Допускалось одно такое падение наездника, при котором команда могла бы претендовать на медали. Падение двух разных наездников, вероятно, положило бы конец надеждам команды на медали.

Падения не исключались. В кроссе пять миль, и все они проходят по холмам, то вверх, то вниз; на них устроены препятствия, предназначенные, чтобы проверить, доверяет ли лошадь своему наезднику. Нет доверия – нет прыжков. Первый отказ от препятствия – двадцать штрафных очков. Второй отказ от того же самого препятствия – уже сорок. Третий – дисквалификация наездника.

.Препятствия устанавливались в среднем одно на каждые восемь футов. Тридцать препятствий. Пять миль.

Хотя все препятствия были не выше шести с половиной футов, некоторые из них совершенно дьявольской конструкции – в середине водоемов или чуть ниже гребня холма, на скоростном спуске. В этих случаях лошадь должна буквально вслепую подчиниться сигналу наездника, который знает дистанцию, и прыгнуть. Другие препятствия находились в конце длинного подъема, проверяя волю лошади – способна ли она продолжать работу.

Дистанция для кросса точно выверена так, чтобы представлять собой пять зверских миль бега, карабканья и прыжков. Словом, почти восемнадцать миль тяжелой работы и для лошади, и для наездника, включая бег с препятствиями. Кроме пятнадцатиминутного перерыва непосредственно перед кроссом, когда ветеринар осматривает лошадь, чтобы признать ее годной для завершения дистанции, в остальное время лошадь и наездник подвергаются безжалостным испытаниям.

Как выразился капитан Джон, эта дистанция – «настоящий ублюдок».

– Не думай, что тут ты в полном одиночестве, – раздался за спиной Рейн голос Корда.

Она подняла голову от блокнота и поняла, что все разбрелись по отдельным отрезкам дистанции, измеряя, проверяя и прикидывая, что потребуется от лошади и от наездника.

Она оглянулась. Корд сидел на корточках и заглядывал через ее плечо в записную книжку. Его глаза были такие красивые, что у нее захватило дух.

– Я не одна, – сказала она хрипло. – – Ты здесь.

Улыбнувшись, она потянулась к его губам. Он коснулся рукой ее щеки, наслаждаясь гладкой и горячей кожей.

Она такая мягкая, такая живая.

А мир Барракуды чертовски холодный.

Корд нехотя отпустил Рейн и встал, увлекая ее за собой. Она хотела бы знать, почему в уголках его рта залегли суровые складки, но не спросила. Она поглядела на часы. Всего час назад «бипер» позвал его куда-то.

– Недолго я была одна, – сказала Рейн.

Запустив руку в ее каштановые волосы, Корд привлек ее к себе и жадно поцеловал, так жадно, словно они расстались не час назад, а по меньшей мере месяц.

– Обещай, что ;не будешь никуда ходить одна. Ни где, – требовательно произнес он.

Рейн поглядела в его ледяные голубые глаза и почувствовала, как напряглись его мускулистые плечи.

– Папа? – спросила она.

Корд смотрел на нее в упор. Он мог сказать ей, что охрана вокруг ее отца утроена. Что у нее есть собственная охрана. Остальные члены семьи вернулись обратно на восточное побережье – Они будут смотреть соревнования по телевизору.

Барракуда избежал встречи с Боннером и его людьми.

Но это сообщение ровным счетом ничего не дало бы Рейн – напротив, могло отвлечь ее, в то время как ей необходимо как следует подготовиться к труднейшему испытанию на выносливость.

– Обещай, – повторил он.

– Я должна пройти все отрезки дистанции.

Он взял ее за руку.

– Пойдем.

– Корд… – Рейн колебалась, зная, что ему не понравится то, что она сейчас скажет. – Если тебе снова придется уехать, я все равно пройду всю дистанцию. Я не могу бросить Дева на те препятствия, которые не сумею изучить.

Черты его лица стали резче.

– Будет и на нашей улице праздник.

Она хотела спросить, что случилось в этот минувший час, почему он такой осторожный, настороженный и сердитый. Но ничего не сказала.

Совершенно ясно, он не хотел, чтобы она оставалась одна.

– Куда теперь? – спросил Корд. – Что тебя интересует?

– Бег с препятствиями. Я хочу еще раз осмотреть водные препятствия и заборы.

Они шли быстро, почти молча, поскольку Рейн внимательно изучала отрезок стипль-чеза. Время от времени она писала что-то в блокноте, проверяя качество почвы, отмечая угол падения солнечных лучей возле препятствий, и мысленно переводила Дева на аллюр на этой дистанции.

Хотя Корд знал, что его люди находятся на всем протяжении трассы и наблюдают в бинокли, он не снимал с себя функции охраны. Он молча сосредоточился на всем, кроме прыжков. Лучше не смотреть на эти препятствия.

Он наездник, вырос в деревне, ездил на более тяжелых лошадях, но стипль-чез заставил бы и его попотеть.

Черт, ну почему Рейн не выбрала балет, или рукоделие, или чистую выездку – – все что угодно, но только не конное троеборье!

Водные препятствия включали в себя крепкий забор, следующий за маленьким искусственным прудиком. Полный прыжок составлял тринадцать футов. Другие препятствия ничуть не легче, например, сбитые вместе бревна.

Прыжки в тень, а из них резкий переход в яркий солнечный свет. Повороты, прыжки один за другим, две с половиной мили в трудном галопе.

Так же как и выездка, этот вид соревнований зародился в войне, это был способ привить навык послушания и проворства для офицера и его лошади в сражении, выносливости в беге с препятствиями. Предполагалось, что троеборье воспроизводит тот вид препятствий, который мог бы преградить путь пехоте во время сражения с кавалерией.

«Все учтено, кроме орудийного огня», – подумал Корд мрачно.

Его задача как раз состояла в том, чтобы предусмотреть и это.

Пошевелив затекшими пальцами, Рейн закрыла записную книжку.

– Теперь кросс.

– Все пять миль?

– Я быстро.

– Я проголодаюсь.

Она потянулась назад и подтащила рюкзак.

– Еда здесь.

– Не против, если я пороюсь в нем?

– Разве не с этого началось наше знакомство? Ты ведь Тик Хотел врыться в моем рюкзаке, что сбил меня с ног.

На губах Корда появилась улыбка. Он ласково погладил Рейн по щеке.

– Если бы я знал тогда, что знаю теперь, – хрипло проговорил он, – я бы стащил с тебя все и занялся любовью. Возможно, надо сейчас раздеть тебя, бросить на траву и заниматься с тобой любовью до умопомрачения.

От этих слов у нее перехватило дыхание. Она прильнула к нему, а он принялся осыпать ее жадными поцелуями Голоса, доносившиеся с русла реки, напомнили ему, что они не одни.

Он со стоном оторвался от нее.

– Слишком много народу, черт бы всех побрал.

Она засмеялась.

– Ты только что сетовал, что здесь слишком безлюдно – Тогда я мыслил как телохранитель. Теперь… – Бледный, с горящими голубыми глазами. Корд смотрел на ее губу. – Теперь я рассуждаю как нетерпеливый любовник – Не соблазняй меня. – Ее охватил плотский голод. – Есть у меня на примете прекрасное небольшое убежище. Оно, конечно, не совсем в моем вкусе, да и музыкальный фон слишком сильный, чтобы им наслаждаться, но замки, запоры – высший класс.

– Музыкальный фон?

– Сканер.

Он со смехом привлек Рейн к себе и принялся укачивать, тем самым успокаивая себя.

– Сегодня утром я думал, что не смогу снова смеяться. Ты так хороша, моя милая наездница.

Он провел губами по ее шее, кончиком языка прикоснулся к пульсирующей жилке. Она выгнулась, предоставляя ему полную свободу действий.

– Я люблю тебя всю, – промолвил он, – так дай же мне увидеть этого «настоящего ублюдка» во всей красе.

– Ты говорил с капитаном Джоном.

Корд негромко хмыкнул. Он прошел дистанцию прежде, чем наездникам разрешили ее пройти, но не рассматривал сами препятствия. Манера Барракуды – ударить, убежать и хвастаться. Если он спрятался где-то в пределах дистанции, он мог нанести удар, но не смог бы скрыться.

Кроме того, мертвецы не хвастаются.

Если бы Барракуда пробрался через двойной кордон безопасности, ему пришлось бы устремиться к одной из множества позиций, которые Корд уже отметил: это вершина, откуда снайперу хорошо видна толпа. И участники соревнований.

– Даже увидев дистанцию своими глазами, – сказал он, – я не в силах поверить, что отрезок для кросса настолько ужасен, как говорил капитан Джон. Он посвятил свою жизнь конному спорту и считает эту дистанцию самой жестокой из всех, которые довелось видеть.

Рейн вздернула подбородок. По тону Корда она поняла, как ему хочется снять ее с соревнований.

– Дистанция как дистанция. Это испытание.

Он промолчал и, порывшись в ее рюкзаке, спросил:

– Ветчина швейцарская или итальянская?

– Итальянская.

Жуя на ходу, Рейн и Корд прошли дистанцию до самого последнего участка – кросса.

Чем больше препятствий он видел воочию, тем сильнее волновался. От одного взгляда на них волосы Корда вставали дыбом, хотя в детстве и юности он перегонял диких мустангов. Такие препятствия не возьмет ни одна свежая лошадь. Что уж говорить о животных, которые должны сделать это после почти восемнадцати миль бега и прыжков?

Эти ужасные препятствия придумали скорее всего для того, чтобы в итоге борьбы любой дуэт «лошадь – наездник» развалился на составные части.

И сошел с дистанции.

Есть такое препятствие под названием «гроб». Это крутой скоростной спуск, пара жердей по обеим сторонам дороги в восемь футов шириной, приземление на подъеме.

Если лошадь или наездник недооценят ситуацию, опасное падение неизбежно.

Были там и ступени – гигантская лестница со ступеньками такой ширины, чтобы копыто лошади поместить тютелька в тютельку. Чтобы взобраться по этим ступеням, лошадь должна обладать безупречной координацией. В противном случае пострадает и животное, и человек.

Водные препятствия были ничуть не легче. К тому же мешало вязкое дно. Одно из препятствий устроено по принципу старинных, тех, которые преодолевали наездники-кавалеристы девятнадцатого века, – струящийся широкий поток, берег высотой в четыре фута. Лошадь вынуждена прыгать в воду, потом выбираться на противоположный берег, не зная, есть ли там опора.

И еще одно препятствие заставляло животное вслепую прыгать в воду. Лошадь должна войти на глубину вдвое выше колена и потом прыгнуть через забор, достающий ей до груди и расположенный в середине водоема.

Чем больше Корд вникал в особенности дистанции, тем меньше она ему нравилась.

Еще одно противное испытание представляло собой резкий подъем, отделенный двумя препятствиями. У подножия холма лошадь должна совершить прыжок на гребень, и еще один, но уже ниже гребня, на противоположной стороне.

– А если ты упадешь между препятствиями? – спросил он.

Рейн с удовольствием проглотила последний кусок бутерброда со сладким перцем.

– Штрафных очков не будет. Возле каждого препятствия стоят представители оргкомитета, которые должны удостовериться, что ты берешь препятствие правильно и приземляешься на нужной стороне. Если ты падаешь в пределах штрафной площадки, ты теряешь шестьдесят баллов.

– Не считая зубов, – пробормотал он. Деревянные брусья были толщиной в его руку.

Она улыбнулась, показывая два ряда белоснежных зубов.

– Пока все зубы целы.

– А сломанные кости?

Она пожала плечами.

– Не без того. Это случается…

– ..регулярно, – закончил он за нее.

– Да. У тебя шрам на левом бедре, о котором ты мне ничего не рассказал. И другой, на правой стороне. И третий, под волосами на затылке.

Правая рука Корда сжала в кармане золотую монету.

Рейн абсолютно права. Ему ли не знать, как живуч человек. Но дурные предчувствия не покидали его после утреннего разговора с Боннером.

С Кордом было такое уже пять раз в жизни, причем в трех случаях люди умирали. Он молча проклинал бабушку-шотландку, которая открыла ему, как узнать вестников смерти, но не научила предотвращать беду. Он чувствовал лишь холод и неудобство.

Корд отдал бы все на свете, чтобы Рейн не вышла завтра на дистанцию.

– Независимо ни от чего, – сказал он спокойно, – я бы все равно хотел защитить тебя. Ты такая красивая, такая живая, словно огонь, горящий в мире вечной зимы.

На ее глаза навернулись слезы. Она взяла его за руку, потрясенная напряженностью, которая чувствовалась под его внешним спокойствием.

Корд на секунду прикрыл глаза. Где найти такие слова, чтобы достучаться до сердца Рейн? Никогда еще он не был столь беспомощным.

– Я знаю, что такое жить на пределе, – произнес он наконец, – бесконечно проверяя себя и выясняя, то ли ты делаешь, пока окончательно не уверишься в себе.

Рейн жадно внимала словам Корда, узнавая в нем родственную душу.

– Но приходит время… – медленно продолжал он, – когда старые испытания уже не учат ничему новому. Ты понимаешь, о чем я? – Он в упор взглянул на Рейн.

Она погладила его по щеке.

– Я должна ехать завтра. Если бы это касалось только меня, я могла бы колебаться, – проговорила Рейн. – Из-за тебя, Корд. Но это касается не только нас с тобой.

Он закрыл глаза, принимая то, чего не мог изменить, и нежно поцеловал ее ладонь.

– Я знаю. Бог не оставит нас.

Корд чувствовал себя пойманным в ловушку, которая неизбежно разлучала его со всем, что он когда-либо хотел заполучить.

Теперь это была Рейн.

Рейн сидела в маленькой столовой «дома на колесах», потягивая белое бургундское вино. Она взяла с тарелки лист зеленого салата и съела, похрустывая, а потом облизала кончики пальцев.

– Вот чем хорош этот ресторан, – сказала она.

– Чем? – спросил Корд.

– Можно есть руками и не беспокоиться о приличиях.

Он улыбнулся и потянулся через стол к ее руке.

– Разреши мне это сделать.

– Что? – лениво поинтересовалась она.

– Облизать твои пальцы.

Она жарко вспыхнула, вспомнив томительные ласки Корда.

– Я похожа на какой-нибудь десерт?

– Ты? – осведомился он низким бархатным голосом и провел пальцем по ее шее, затем ловко спустился в ложбинку между грудями. – Ты не похожа на землянику, которая только и ждет, чтобы ее опустили в шоколад. Скорее ты напоминаешь мне мороженое с фруктами и ванилью.

Только намного лучше… Интересно, как бы ты выглядела, если бы всю тебя обмазать шоколадом?

Ее дыхание стало тяжелым, а затвердевшие соски натянули мягкую синюю футболку.

Корд видел все это и пытался совладать с собой. Ему хотелось соскользнуть со стула, встать перед ней на колени и обожествлять ее пленительное тело страстными ласками.

– Мы проверили Дева и поели в соответствии с указаниями диетолога, – сказал он. – Ты должна придерживаться всех остальных правил перед соревнованием?

– Каких, например?

– Спать в одиночестве.

Она улыбнулась.

– Не обязательно.

– Слава Богу, – вырвалось у Корда. – Сегодня вечером мне трудно справиться с желанием. Особенно зная, что ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя.

Рейн перехватила его напряженный взгляд. Мысль о том, что завтра она выйдет на ту кошмарную дистанцию, пугала его. Два ужасных видения не давали ему покоя.

Первое – Рейн упала возле одного из препятствий, которое оказалось не по силам даже Деву. Второе – пуля убийцы нашла запасную мишень, поскольку первая, главная, оказалась недоступной… Рейн лежит неподвижно – жертва необъявленной войны, истекающая кровью, охваченная безмолвием смерти.

Глядя на мрачное выражение лица Корда, девушка почувствовала, как по спине побежал холодок.

– Я – не единственная причина для того, чтобы нервничать? – прошептала она. – Ведь есть еще «Дельта/Синий свет»?

Он едва заметно улыбнулся.

– Не бери в голову. У тебя немало поводов для волнения.

– Может, мне сказать папе, чтобы он не приезжал на дистанцию?

– Слишком поздно. Нет, я не обвиняю Блю, который решил посмотреть на свою Малышку. Будь ты моей, я бы обязательно посмотрел на тебя завтра, даже если бы мне пришлось спуститься в ад.

Обхватив ее лицо ладонями, он принялся покусывать, лизать, пробовать на вкус ее губы, обещая невиданное блаженство. Когда он нехотя оторвался от нее, она прошептала его имя.

– Сперва в душ, – непреклонно заявил он, выбирая соломинки из ее волос. – Я должен позвонить.

– Ты за это заплатишь, – пообещала она хриплым голосом.

– За что? – невинным тоном спросил Корд.

– Раздразнил меня, а потом отправляешь под холодный душ.

– На левой ручке крана есть буква "г".

Пробормотав какое-то ругательство, Рейн пошла в дую, раздеваясь на ходу.

Корд наблюдал; как она изящно сбрасывает одежду, и каждое движение Рейн отзывалось в нем острой болью, словно лезвие ножа впивалось в тело. Чертыхаясь, он отвернулся, чтобы позвонить.

Рейн подняла волосы вверх и надела шапочку для душа Она вошла в кабинку, включила воду и потянулась за мылом В тот же миг дверь душевой открылась и вошел Корд.

Он был совершенно голый и возбужденный.

Рейн чуть с ума не сошла от желания. Сейчас его глаза были серебристо-дымчатые, голубоватые. Каждая клеточка его мускулистого тела пылала страстью.

– Ты уже позвонил? – Ее голос был хриплым от вожделения.

– Он на рыбалке.

Глава 19

Улыбаясь, Корд провел рукой по шее Рейн и по плечам, потом скользнул вниз, к талии, и обвил ее. Она тихо застонала. Он наблюдал, как она реагирует на его прикосновения, чувствовал шелковистую упругость ее грудей и твердость торчащих сосков.

– Я хотел этого с тех пор, как мыл тебе голову, – сказал он низким голосом. – Какого черта я так долго ждал?

У Рейн запульсировало внизу живота.

– Мне пришлось играть в твою глупую игру. Почему ты так долго ждал?

– По глупости. – Он подтолкнул ее к потоку воды и стал смотреть, как струйки скатываются с соблазнительного тела.

Она засмеялась, потом хрипло простонала от неожиданности и желания, когда он нагнулся и принялся лизать ее стройную теплую шею. Нежно лаская Рейн, Корд отгонял кошмарные видения ее смерти… Рейн ранена, она умирает, а он слишком далеко, чтобы ей помочь.

Он раскинул руки и прижал ее к своему изголодавшемуся телу, пытаясь слиться с ней сейчас, потому что завтра принесет с собой кровь и смерть.

Корд крепко сжимал ее в своих объятиях, а теплая вода омывала обоих. Он медленно скользил по ее телу, пока не встал перед ней на колени. Его язык нырнул в ямку пупка, а руки обхватили бедра.

Она шумно вздохнула. Корд наклонил голову и, отыскав средоточие ее женственности, припал к нему с невероятной нежностью.

– Корд… – От возбуждения у Рейн подкосились ноги.

– Все в порядке, моя радость. – Он поднял голову и посмотрел на нее. – Все хорошо.

И, быстро встав на ноги, выключил воду, вышел из душа и снова появился с мягким полотенцем. Он принялся медленно и осторожно вытирать ее.

Рейн наблюдала за его голодными глазами, очень жалея, что она столь неопытна, чтобы дать ему понять, как он удивил ее.

– Корд… – прохрипела она и осеклась.

Он не дал ей говорить, приложив пальцы к ее губам.

Сняв шапочку, Рейн закрыла глаза и уткнулась лбом ему в грудь. Пальцы запутались в черных кудряшках, они казались и грубыми, и необычайно шелковистыми на ощупь.

Затем легонько погладили его соски.

С минуту он стоял спокойно, потом вздрогнул и снова принялся вытирать ее. Закончив, он понес Рейн на кровать и положил на простыни.

– Перевернись, – попросил он, – я разотру тебе плечи.

– Я не думала… – тихо сказала она. – Ты меня удивил.

– Прости.

Он склонялся над ней, желая ее и опасаясь, что боль снова пронзит его тело.

Рейн запустила руки во влажные волосы Корда, потом потянула его голову вниз, к себе. Он осторожно отстранился и положил ей руки на живот.

Аромат свежести заполнил комнату, когда он налил лосьона себе на ладонь. Долго, в полной тишине его руки, нежные и очень сильные, массировали ей спину. Когда Рейн совершенно расслабилась, прикосновения его рук казались почти незаметными.

– Ты не знаешь, какая ты красивая, – приговаривал Корд своим чарующим голосом. – Поэты веками неустанно твердят о лепестках цветов, о сливках и о персиках, – произнес он. – В общем, это красиво, я согласен.., но мне хочется спросить: прикасался ли какой-нибудь поэт к такой женщине, как ты? Чувствовал ли он такую силу и огонь? А такую нежность? – Его длинные пальцы скользили по ее ягодицам. – Боже, ты такая сладкая, – бормотал он, скользнув поглубже, – и эта сладость существует для того, чтобы привязать мужчину навсегда.

Тяжело дыша, Рейн готова была перевернуться, но Корд разрешил ей лечь только на бок. Он прижался к ее спине грудью, просунул ногу между ее ногами и стал медленно ласкать ее.

– Ты не хрупкий лепесток, готовый опасть от прикосновения. – Его голос сводил ее с ума. – И уж конечно, не персик, который можно очистить, съесть и забыть.

Прерывисто дыша, он покусывал ее шею, плечо, руку, чувствуя жаркий огонь Рейн. Он осторожно прижался к ней бедрами, показывая силу собственного голода, и насладился страстной силой ее ответа.

Когда Рейн снова повернулась к нему, он накрыл ее собой, нашел ее соски и начал сладострастно посасывать их, пока она не закричала от вожделения.

– И ты не кувшин со сливками. – Он погрузил язык в ямку пупка. – Ты горячая и сладкая. Мне нравится твой вкус, Рейн. Я.., не могу без тебя. Не отказывайся от меня.

В эту минуту она не отказалась бы от него ни за что на свете. Его язык скользнул ниже и проник в ее влажное, горячее лоно.

Корд шептал слова любви, успокаивал и разжигал ее.

Рейн выгибалась ему навстречу, изнемогала под бременем этих неистовых ласк. Она гибла в любовном огне и приветствовала эту гибель и этот радостный плен. Она безудержно отдавалась ему, словно стремясь наверстать все свои одинокие ночи… Волны экстаза сотрясали ее, пока их крики не слились в стон страсти.

Корд упивался каждым мигом близости.

Рейн открыла глаза. Они были еще подернуты пеленой страсти.

Гортанно застонав, Рейн обняла Корда и теснее прижала к себе.

Он быстро задвигался в ней и, подгоняемый ее криками и стонами, извергся мощной струей. Он был во власти одного лишь желания – доставить удовольствие Рейн и потому щедро дарил ей себя.

Рейн медленно пришла в себя. В ней росло что-то новое, неизбежное.., любовь. Она должна приютить его в своем доме, который он так долго и так хорошо охранял Она должна отдать ему все тепло, которое он потратил, защищая чужую жизнь и не заботясь о своей собственной – Корд…

Он скатился с нее и потянул ее за собой.

– Спи, родная, – пробормотал он и поцеловал ее. – Завтра у тебя трудный день.

Завтра, решила Рейн, после того как она проедет свою дистанцию, она скажет ему все.

– Верно, – согласилась она.

Она положила голову на плечо Корда и заснула.

Корд лежал с открытыми глазами, слушая глубокое дыхание Рейн. Он не хотел терять даже минуты на сон, он хотел быть с ней Он не собирался закрывать глаза и видеть Рейн поверженной, мертвой.

Как жаль, что она не занялась фигурным катанием, стрельбой, плаванием или чистой выездкой! Но он искренне восхищался ее храбростью и мастерством, ее грацией и увлеченностью. Он не стал бы заставлять ее изменить пристрастия, если бы это было в его власти.

Она ведь тоже не просила его заняться чем-то другим, хотя он знал, что его работа похожа на зимнюю, длинную, темную и холодную ночь. Он читал это в глазах Рейн.

Он сам часто думал об этом.

Он хотел сказать ей, что все в порядке, он решил отойти от дел совершенно, полностью, навсегда. Но сначала.., сначала надо разобраться с Барракудой. Корд не знал, сколько времени придется ловить террориста в неспокойных международных водах. Он знал лишь одно: это должно быть сделано.

Сейчас, этой ночью, Корд знал, что он ничего не может изменить. Поэтому он обнял Рейн, поцеловал ее и помолился, чтобы завтра никогда не наступило.

Но оно наступит, конечно. Завтра.

Стоял жаркий день. Дев лениво двинулся вперед, а она застыла подле Корд держал жеребца под уздцы, в то время как жеребец тянул, фыркал и жевал уздечку, Дев хотел, чтобы ему наконец разрешили бежать.

– Ты следующая. – Голос капитана Джона был резкий, но спокойный.

Она повернулась к Корду, внезапно желая почувствовать еще раз, как его руки обнимают ее Он привлек ее к себе, крепко поцеловал и вложил ей в руку золотую монету. Она посмотрела на незнакомый шрифт и на изящную иностранку на аверсе монеты.

– Госпожа Удача. – Он прижал ее пальцы к золоту. – Она вытащила меня из нескольких неприятных ситуаций. Разреши ей поехать с тобой.

– Пора, – скомандовал капитан Джон.

Рейн затолкала монету поглубже в карман. Корд помог ей сесть и подержал танцующего жеребца. Она взяла уздечку, проверила часы на запястье, перчатки для верховой езды и стала ждать, когда назовут ее имя. Каждый наездник выезжал на дистанцию один, получая фору во времени.

– Готова, – сказала Рейн.

Скрывая свою нервозность под напускным спокойствием, она ждала очереди. Она не видела толпу, беснующуюся у старта, не видела зрителей, собравшихся отдельными группами в разных точках дистанции. Она сосредоточилась на предстоящем испытании.

Корд смотрел на Рейн так, словно хотел запомнить ее навсегда. Внезапно она повернулась и окинула его таким же взглядом. Он мимолетно прикоснулся к ее руке.

– Ворота, – коротко бросил капитан Джон.

Она поехала к стартовым воротам, крепко держа жеребца, и стала ждать, когда можно выйти на дистанцию. В этот миг олимпийский хронометрист объявил ее имя, она ударила кулаком по собственному секундомеру и пустила Дева в легкий галоп.

Первые несколько миль Дев сражался с уздечкой, требуя пустить его быстрее каждым мускулом огромного тела.

Она продолжала держать Дева в легком галопе, потом в аллюре на поворотах, ведущих к открытому пространству отрезка А.

– Полегче, Дев, – то и дело бормотала Рейн. Она посмотрела на часы и поняла, что успевает. – Не борись со мной, мальчик. Настоящая работа еще не началась, так что побереги наши с тобой силы.

После первых четырех миль Дев перешел на легкий галопирующий аллюр уже более спокойно. Холмы, тень, повороты, грязная дорога и узкая тропа – Дев преодолевал все это одинаково непринужденно, несмотря на свой вес, 165 фунтов, и вес наездника.

Дев влетел в ворота в конце отрезка А. Тридцать секунд. Счет 0, никаких штрафных.

Рейн снова установила секундомер, поскольку она увеличила скорость Дева. Он разогрет, бежит свободно, готов ко всему. Его ожидал стипль-чез, две с половиной мили галопом и прыжки. Люди толпились возле препятствий для прыжков, поскольку это самое захватывающее зрелище в троеборье. Солидные препятствия и массивные лошади. Чистый прыжок или суровое падение.

Рейн проверила часы, ослабила узду и подалась вперед. В один миг Дев перешел от легкого галопа в настоящий галоп. Когда он увидел первое препятствие, его уши встали. Он закусил удила, проверяя наездника, и принял все без суеты.

– Хорошо, мальчик. Вперед!

Прянув ушами, вырывая копытами большие комья земли, Дев перемахнул через первый забор с такой мощью. что толпа восхищенно ахнула.

Рейн не слышала ничего, но часы у нее в голове тикали.

Краешком глаза она заметила официальных лиц и медиков в стороне от препятствия, но это был лишь один миг. Сейчас для нее были Вижны только дистанция и Дев. Она сидела так, что ее вес позволял Деву спокойно галопировать.

Капитан Джон предупредил Рейн об одном прыжке.

Несмотря на невинный внешний вид, препятствие повергло на землю нескольких наездников. Это очень хитрая комбинация.

Лошадям не, следует прыгать через стену кустов, а надо проскочить сквозь над последние несколько футов. Если лошадь пробовала перемахнуть через всю зеленую изгородь, прыжок получался слишком высоким и коротким. В результате – неуклюжее приземление в воде с другой, стороны. Или падение. А шлепок в грязь – опасное дело.

Дев понятия не имел, что его ждет впереди. Но Рейн знала. Этот прыжок – настоящее испытание доверия лошади к наезднику. Дев должен подчиниться наезднику и прыгнуть по команде, потому что только наездник знает о водном препятствии за кустами. Если Дев сделал бы по-своему – прыгнул слишком рано, желая перескочить через все кусты, им бы очень повезло, окажись они на нужной стороне.

Поскольку они приблизились к препятствию, Рейн собралась, подавая Деву множество понятных сигналов. Она чувствовала готовность Дева прыгнуть, но нет, не сейчас, слишком рано, малыш.

– Спокойно, Дев, – Сказала она, направляя жеребца быстрым галопом. – Пошел!

Дев прыгнул через кусты, но не перемахнул через них полностью – ему не разрешила хозяйка, а он так хотел!

Обломки веточек разлетелись под ударом его широкой груди.

Вода не доходила ему до живота. Он приземлился чисто на дальней стороне и пустился дальше под дикий рев восхищенной толпы.

Рейн проверила время, не обращая ни малейшего внимания на то, что творилось за пределами дистанции.

– Красиво, – похвалила она Дева, прикидывая, что осталось сделать и примерно сколько времени это займет.

Прижав одно ухо, чтобы послушать похвалы, а другое навострив, Дев легко бежал к следующему препятствию.

Он перепрыгнул через забор и мягко приземлился.

– Ты просто рожден для этого, правда? – спросила Рейн, радостно смеясь.

Ее охватил восторг, поскольку Дев ловко преодолевал препятствия одно за другим.

Оставшиеся прыжки он проделал так же лихо. Когда он прошел мимо постов, где засекалось время в конце отрезка стипль-чеза, его шкура потемнела от пота, он тяжело дышал. На табло высветилось: 0 штрафных, 20 баллов за то, что уложились вовремя.

Рейн почувствовала радость, но она быстро сосредоточилась на том, чтобы уберечь Дева на втором отрезке полевых испытаний. Несмотря на то что они только что закончили бег с препятствиями, жеребец противился переходу на легкий галоп. Но Рейн не отпустила уздечку ни на дюйм. Она собиралась использовать каждую секунду для отрезка С.

Преодолев две мили. Дев обрел второе дыхание. Он бежал легко, ритмично и, казалось, мог бежать вот так, легким галопом, до самой ночи. Но Рейн знала, что это не так. Дистанция уже отняла много сил у жеребца. Рейн то и дело сверялась с секундомером, давая Деву отдохнуть при каждом удобном случае.

Несмотря на это. Дев приблизился к концу отрезка С, тяжело дыша. Пена выступила на плечах и боках, но темп все еще был хорош. Дев утомился, но не испытывал истощения.

Это произойдет на последнем отрезке, на кроссе. Рейн знала это, но сам жеребец этого не подозревал.

Хронометрист назвал ее время в конце отрезка С. Капитан Джон и Корд быстро зашагали вперед. Корд раздевался на ходу и вел Дева, в то время как капитан Джон и Рейн быстро мыли нижнюю часть тела жеребца.

Обычно, пока команда конюхов занималась лошадью, а наездник отдыхал, капитан Джон описывал состояние дистанции, которую предстояло пройти, – где грязь, после того как по ней прошли лошади, где сухая почва, какое препятствие больше всего способно ввести в заблуждение наездников. Но с Девом так просто не справиться, он мало кому доверяется. Поэтому Корд держал беспокойного жеребца, а капитан Джон рассказывал и работал; Рейн слушала и тоже работала.

– У французов четыре отказа и падение на отрезке кросса, – кратко изложил капитан. – Одно препятствие кровавее другого. У нас два отказа.

– Дев никогда не отказывается, – сказала Рейн и вытерла губкой морду жеребца. Это было для него все равно как питье, которое он получит не раньше чем закончится дистанция.

Капитан Джон хмыкнул:

– Отказ обходится дешевле, чем падение.

Рейн прикусила губу. Она опасалась вылететь из седла после ошеломительных прыжков Дева. Самое большое достоинство жеребца на этой дистанции заключается в том, что он пытается перескочить через все, что у него на пути. Это же и его самый большой недостаток. Своевременный отказ гораздо лучше, чем падение, при котором ломаются кости.

Приехал ветеринар, осмотрел Дева и проверил, не повреждены ли ноги. Корд вместе с Рейн крепко держал жеребца. Дев прижал уши, когда руки ветеринара ощупывали ноги, но терпел.

– Адская лошадь, – заметил ветеринар, когда отошел подальше от жеребца. – Стальные сухожилия и такой же характер. – Он кивнул Рейн. – Пожалуйста, юная леди. Седлайте.

Корд положил тяжелое седло Деву на спину.

– Одна минута, – сказал капитан, глядя на часы.

Корд посадил Рейн на спину жеребца. Дев все еще тяжело дышал. Ему предстояло пройти несколько миль, и каждое препятствие требовало все больше сил, а их у жеребца становилось все меньше. Отрезок для кросса был длиной в пять миль.

Пять очень длинных, невероятно тяжелых миль.

– Прыгай четко и чисто, ты, красная бестия, – сказал Корд, поглаживая горячую шею Дева.

Жеребец толкнул Корда, чтобы обнюхать его грудь, и шумно выдохнул.

Рейн проверила часы, потом посмотрела на Корда. Как бы ей хотелось прикоснуться к нему! Он наблюдал за ней и понимал, о чем она думает, он читал ее мысли. Она видела движение его губ, но смысл слов утонул в реве толпы, которая приветствовала новую лошадь и наездника.

Она заметила, что он произнес три слова.

Это могло быть: Удачи тебе. Рейн.

Или другое: Я люблю тебя.

Она обернулась, чтобы спросить, что именно он сказал, но было слишком поздно.

– На исходную позицию, – проговорил капитан Джон.

Она машинально подчинилась.

В то время как Корд отошел от нее, его «бипер» завизжал; послышались пульсирующие звуки – один за другим, от которых взыграла кровь.

Блю на пути к Луне.

Дельта/Синий свет.

Энергично работая руками. Корд продрался через толпу зрителей и побежал к «дому на колесах».

Как только Рейн поставила Дева на старт, она услышала слабый, знакомый электронный визг «бипера» Корда. Она хотела оглянуться, но было слишком поздно: сработала ее собственная электронная сигнализация.

Дистанция ждала ее.

Она пустила жеребца устойчивым легким галопом, в темпе, который должна была бы держать все следующие пять миль. Но препятствия не позволят это сделать. Они для того и предназначены, чтобы беспощадно испытывать лошадь и наездника.

Прыжки вслепую побуждали лошадь отказываться от них. Приземления вслепую призваны поколебать доверие лошади и проверить способность наездника остаться в седле. Два падения разрешались, но за это назначались большие штрафные очки. Третье падение влекло за собой дисквалификацию лошади и наездника.

Рейн не видела" представителей оргкомитета Олимпийских игр, не видела толпы зрителей возле препятствий.

Она сосредоточилась исключительно на суровых требованиях кросса. Мысленно она представляла эту дистанцию, а Дев проходил ее собственными ногами, Скоростной спуск с холма остался позади, прыжок на берег, два шага, канава и жердь, поворот направо, длинный скоростной спуск с «гробом» в основании – лети. Дев! – теперь подъем и через вершину в скользящий слепой скоростной спуск – прыжок – полегче, мальчик, полегче… Нет! – и ужасный удар неудачного приземления. Дев почти вывернул ей руки, пока она боролась, чтобы удержать его на ногах, и стремилась сама остаться в седле.

Рейн не слышала криков толпы, она крепилась изо всех сил, призвав на помощь все умение и опыт. Нужна огромная сила, чтобы справиться с Девом и превозмочь боль в спине, в ногах и в руках.

Но в этом ничего нового для Рейн не было. Она испытывала боль, начиная с первых миль соревнования, время превращалось в вечность. Когда ты едешь, то оберегаешь свою лошадь, щадишь ее и страдаешь ради этого.

После чудовищного приземления Рейн привела Дева в чувство, помогла ему собраться, выказала ему свое доверие, несмотря на просчет. Уши жеребца снова встали. Он вошел в ритмичный легкий галоп, устремляясь к следующему препятствию.

Рейн посмотрела на часы. Все еще в графике. Она потянулась и вытерла пот, заливающий глаза, и увидела кровь на перчатке. В течение тех диких секунд, когда шла их борьба с Девом, она поцарапалась скорее всего об уздечку.

Если ей повезет, то это происшествие будет самым плохим из всего, что случится с ней сегодня.

Разговаривая с Девом, стараясь экономить его силы и свои, Рейн направляла жеребца от препятствия к препятствию, терпя все муки так же, как терпел их он, зная, что приземление раз от раза будет для него тяжелее, поскольку сил у него остается все меньше.

Водоем оказался сущим кошмаром. Дев скользил, выбираясь на чистое место, потом прыгнул, снова приземлившись вслепую, галопом рванул из воды, раскидывая комья грязи со дна и поднимая фонтаны жижи.

Теперь Дев дышал с трудом, со свистом, пена покрыла тело и сползала белыми клочьями вниз по плечам и по бокам. Но несмотря ни на что, он продолжал нестись галопом, выставив уши вперед, не изменяя себе в этой игре.

Он, этот чертов жеребец, рожден для испытаний на выживание. Его не надо подстегивать, он сам неудержимо стремится вперед, желая угодить своей сладкоголосой наезднице.

Хотя и сама Рейн дышала резко и хрипло, она неустанно хвалила Дева, щедро осыпая комплиментами. Пот градом катился из-под шлема, заливал глаза, смешивался с кровью, пока она не вытерла ее нетерпеливой рукой в перчатке, уже окрашенной в красный цвет. Она увидела следующее препятствие, преодолела его и приготовилась проехать заключительные две мили.

Конец дистанции просто шокировал ее. Последнее препятствие, табло с указанием времени, орущая толпа зрителей.

Она увидела две цифры. Первая – 0, никаких штрафных, что означало: она прекрасно справилась с кроссом. Результат всей сегодняшней дистанции был +20, он сложился из штрафных очков за ошибки и положительных баллов.

Дев искупил свое безразличное отношение к выездке, которое он проявил в самом начале.

Потянув за уздечку, Рейн направила жеребца шагом, безостановочно хваля его хриплым голосом за успехи. Когда представитель оргкомитета сообщил, что Рейн может спешиться, она соскользнула с Дева и прислонилась к нему, потому что ноги ее дрожали.

Через несколько секунд она пришла в себя и медленно повела Дева к весам. Слегка пошатываясь, она встала на весы. Все в порядке.

Для Рейн и Дева полевые испытания закончились. Им оставалось проделать только прыжки на стадионе. Но это не сегодня, а только завтра.

В то время как она уводила жеребца, ее глаза шарили в толпе. Рейн не пыталась найти отца или кого-то из домашних. Она знала, что им не позволят появиться рядом с ней или так близко, чтобы можно было услышать голос.

Но она искала Корда. В тот момент Рейн ужасно хотелось броситься в его объятия, увидеть облегчение в его глазах.

Дев выполнил все блестяще. Она закончила эту дистанцию просто прекрасно.

Внезапно она вспомнила о сигнале «бипера» Корда.

Его здесь нет.

Бип-бип – и до свидания.

Она подавила в себе желание расплакаться, зная, что оно всего-навсего результат перенапряжения, а не разочарования. Она увидит Корда позже, когда он закончит дела, которые увели его отсюда.

– Пошли, мальчик. – Рейн легонько дернула уздечку Дева. – У нас с тобой полно дел, если ты собираешься быть в форме.

Ни Дев, ни его наездница не заметили, как люди расступились перед ними. Медленно, очень медленно они брели по жаре обратно к конюшням.

Три вертолета припали к иссохшей пустыне, которая до сих пор еще не испытала на себе тяжести каких-нибудь машин. Черные железные птицы без опознавательных знаков казались хищными и грозными на фоне бескрайней Мохаве. Заходящее солнце отбрасывало длинные тени.

Корд залег в одной из таких теней. Он больше ничем не походил на помощника конюха. С головы до пят во всем черном, оружие тоже черное. Словом, ничего такого, что способно отражать свет и тем самым выдать его врагу, превратить в мишень, на нем не было.

Он молил Бога ниспослать поскорее темноту на Землю, и молитва его была более страстной, чем молитва грешника о спасении. В темноте возможно все то, что невозможно при свете дня. Смерть предпочитает темноту, Корд хорошо знал это.

Для всех было загадкой, как Барракуда почувствовал западню, готовую захлопнуться за ним на ранчо Санта-Фе. Ясно лишь одно: он знал об этом. Убийца сломя голову понесся оттуда, украл машину и перевалил через горы. Преследуемый Боннером, Барракуда добрался до бескрайней необитаемой пустыни.

Корд тихо говорил в наушники:

– Синяя Селедка?

Ответа долго не было.

– Никаких перемен. – Судя по голосу, этот человек потерял много крови. – Все еще.., там.

Боннер схлопотал пулю, пытаясь подобраться к Барракуде поближе и пристрелить его. Теперь агент истекал кровью, лежа среди камней и ожидая, когда на него, как на приманку, клюнет Барракуда. Время от времени убийца выставлял дерзкие условия. Он предлагал обменять жизнь агента на свой безопасный уход в Ливию. Боннер сказал, что скорее он пустит себе пулю в лоб, но на такую сделку не пойдет.

Корд верил ему.

– Не стрелять, пока я не отдам иного приказа, – мрачно объявил Корд Эллиот. – Я вытащу Боннера. Мне нужны два добровольца.

Откликнулось двадцать.

– Я беру двоих, кто ближе всех ко мне, – коротко бросил Корд. – Если он не захочет сдаваться, я собственноручно расправлюсь с ублюдком.

Сквозь помехи до Корда донеслось их согласие. Невидимые воины будут ждать его сигнала перед наступлением.

Корд беззвучно заскользил от тени к тени, пробираясь в пересохшее ущелье.

Корд был в пятнадцати футах от Боннера, когда краешком глаза уловил едва заметное движение. Его мозг зарегистрировал силуэт человека – голова, плечи и снаряжение снайпера. И в тот же миг Боннер и Корд попали на линию огня. Металл с чавканьем вошел в плоть.

Корд зашатался и упал. Даже падая, он повернулся к камням, откуда раздались выстрелы. И стал ждать, отгоняя волны боли и темноты, сжимая зубы.

Через пять минут Барракуда принялся осматривать камни, чтобы проверить, убит ли противник.

Корд успел сделать два выстрела, прежде чем темнота сомкнулась над ним.

Медик пробирался вперед, цепляясь за тени. Быстро оценив ситуацию, он сказал в наушники:

– Все ясно. Двое готовы. Еще один, может, оклемается, если мы поспешим.

Не успел он договорить, как кровавое ущелье заполнилось людьми в черном.

Глава 20

Рейн спустилась по ступенькам «дома на колесах» без обычного изящества. Она устала от вчерашней дистанции, мышцы болели. Еще она очень сильно беспокоилась, что до сих пор не видела Корда.

Тори сидел на своем обычном месте, по-прежнему хорошо изображая неизбывную лень, хотя на самом деле его глаза замечали абсолютно все.

– Ты видел Корда? – Она не могла сдержать волнения в голосе. Этот вопрос больше не был шуткой, не был игрой, которую они затеяли с ним несколько дней назад. Сейчас ей надо точно знать, где Корд на самом деле.

Даже не пытаясь притворно оглядеться вокруг в поисках Корда, мужчина покачал головой. Сегодня он казался старше, суровее, и когда заговорил, его голос звучал резко, несмотря на южный акцент.

– Нет, мадам.

Она прикусила губу, все в ней протестовало. Капитан Джон, а не Корд помог ей позаботиться о Деве вчера вечером. Это Торн, а не Корд пригнал «дом на колесах» от ранчо Санта-Фе обратно в Санта-Аниту, где должна состояться заключительная часть олимпийского троеборья. Это Торн, а не Корд охранял ее, когда она выходила к Деву поздно вечером.

Рейн в полном одиночестве слушала беспорядочное бормотание сканера. Она долго не могла заснуть.

«Может быть. Корд вернулся, когда я была в душе и одевалась, – сказала она себе. – Может быть, он в конюшне и седлает Дева для последнего соревнования».

При мысли о том, что Корд ждет ее, Рейн побежала сквозь кружевные тени перечных деревьев вниз, к зеленым рядам конюшен. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела Дева, стоящего перед своим денником: он был совершенно готов.

Корд здесь!

Прежде чем Рейн окликнула его по имени, из тени выступил капитан Джон, желая поздороваться с ней. Разочарование острым кинжалом вонзилось ей в сердце.

– Вы подготовили Дева? – спросила она.

– Да. Тебе нужны силы для соревнования. Кроме того, он сильно утомлен и был совершенно безопасен, только прядал ушами.

Собрав волю в кулак, она сказала:

– Спасибо.

– Как твой глаз?

– Немного режет.

– А уж крови было… – покачал головой капитан Джон.

Рейн пожала плечами и беспокойно поправила попону.

В ее карманах ничего нет. Надо будет положить все необходимое, перед тем как Дев войдет в круг.

Где. Корд?

– Рейн.

Она собралась с силами и взглянула на капитана Джона.

– Да?

– Ты не позволила тому французскому наезднику выбить тебя из колеи, – сказал капитан Джон. – Здесь Эллиот или нет его, ты должна ехать. Это твой дом.

Рейн оцепенело кивнула. Потом глубоко вздохнула.

– Не волнуйтесь. – Она подошла к Деву, потом повернулась к капитану Джону и быстро спросила:

– У нас есть шанс на медали?

Капитан Джон широко улыбнулся.

– Вот это – мой наездник! Да, мы можем на них рассчитывать. Французы и англичане сбили несколько жердей. Если твой дьявол продержится и не собьется в сегодняшних прыжках, у тебя будет медаль, которую ты сможешь с гордостью показывать своим внукам.

Рейн с трудом удержалась от стона, когда усаживалась в седло. У нее всего восемьдесят минут до того, как она должна оказаться в круге и начать соревнование. И дорога каждая минута, чтобы дать. Деву размяться перед предстоящими прыжками.

По тому, как жеребец направлялся к манежу, она поняла, что ему лучше всего было бы в оставаться в деннике.

Она ласкала и хвалила его, работала старательно, используя простые упражнения для выездки, чтобы размять его К тому времени когда их вызвали из манежа и прибавили груза, жеребец был готов к прыжкам.

На этот раз Дев стоял спокойно на открытом пространстве между трибунами, ожидая вызова на манеж для прыжков. Флаги и толпы зрителей были такие же красочные, как во время выездки, но манеж заполняли ярко окрашенные препятствия в разных комбинациях, которые заставят лошадь и наездника продемонстрировать свое умение.

Сегодняшние препятствия не фиксируются – не важно, забор это или высокое сооружение. Лошади и наездники уже вчера соревновались в стипль-чезе и кроссе.

Сегодня им предстоит просто показать, что лошадь и наездник хотят – и способны – снова выйти в поле.

Раздались жидкие аплодисменты, которыми зрители сопроводили выступление предыдущего наездника, но лошадь отказалась прыгать один раз – это обошлось в десять штрафных очков, сбила жердь – еще пять очков – и шла слишком медленно. Общий итог – восемнадцать штрафных очков.

Хуже мог быть только ноль.

И пусть Дев устал, а у нее нет прежних сил и гибкости, но она намерена выступить успешно.

Как только Рейн пустила Дева в круг медленным легким галопом, сомнения и нервозность улетучились. Жеребец навострил уши, когда обследовал все сооружения для прыжков.

Медленно галопируя, она ждала сигнала для начала.

Когда он прозвучал, она направила Дева к первому препятствию. Он легко перемахнул его, безукоризненно подчиняясь Рейн.

Сегодняшняя ленца Дева намного облегчила жизнь Рейн. Ее руки слишком натружены и воспалены после «перетягивания каната» с мощным жеребцом. К сожалению, он был так же ленив и в прыжках. Он задел жердь задним левым копытом в третьем прыжке.

Толпа зрителей застонала, но Рейн не сумела рассмотреть, упала ли жердь. И ей не узнать, пока не объявят очки в конце заезда.

От тройного прыжка сердце ее оборвалось. Копыто Дева ударилось о дерево, и зрители ахнули. И опять она не могла понять, упала ли жердь.

– Довольно шалить, мальчик. Давай-ка теперь работать как следует.

Она направила Дева к последним препятствиям для прыжков. Он преодолел все преграды чисто, проворно и сильно. Аплодисменты зрителей и одобрительные возгласы не заставили себя ждать. Она тотчас оглянулась на табло, чтобы увидеть результат.

Ноль. Никаких штрафных очков. Дев задел жерди, но ни одну не уронил.

Торжествующе улыбаясь, Рейн обняла Дева за мощную, мускулистую шею и похвалила его от всей души.

– Хорошее зрелище! – сказал капитан Джон, когда Рейн вывела Дева с круга.

Она вздохнула и потянулась, пытаясь снять напряжение.

– Он быстрый, как ртуть, – взволнованно сказала девушка.

Капитан улыбнулся и покачал головой.

– Он вел себя весьма непринужденно. Слава Богу, теперь все закончено. Я был уверен в победе, как говорите вы, янки. Все закончено.

Слова эти прозвучали как пощечина.

– Улыбнись, Рейн. Ты принесла нам золото!

Ошеломленная, она смотрела на капитана. Какое невероятное чувство – выиграть золото и знать, что жизнь, состоящая из одних тренировок, так щедро оплачена. Победа! – ликовала каждая клеточка Рейн, но следом за этим чувством на нее навалилась огромная пустота. Больше не будет работы до седьмого пота, не будет страхов, не будет ушибов и волнений перед стартом, – словом, закончился еще один замечательный этап ее жизни.

Такие противоречивые чувства нахлынули на Рейн Смит.

Словно впервые, она увидела толпу зрителей, лошадей, медленно колышущиеся разноцветные полотнища флагов. Со всех сторон неслись поздравления и смех, приветствия по случаю победы. Она улыбалась и махала рукой, желая разделить этот незабываемый миг с болельщиками.

Когда следующий наездник выехал на круг, капитан Джон отвел Дева подальше. И снова душой Рейн властно завладела пустота. Она вглядывалась в каждое лицо, в каждую тень, пытаясь отыскать Корда.

Но его не было.

Дев устало ткнулся в нее. Приветственные крики стихли.

Рядом только капитан Джон, но скоро и он должен будет возвратиться к кругу. Она останется одна.

Все закончено.

В мозгу настойчиво билась эта фраза. С ее работой покончено.

И с Кордом тоже.

Значит, вот почему его нет! Предстартовое безумие длилось до Летних игр и закончилось.

Силы оставили Рейн. Она резко наклонилась в седле.

– Рейн? Я спрашиваю, ты в порядке?

– Все прекрасно, – овладев собой, сказала она ровным голосом. – Только устала.

Рейн все еще чувствовала себя невероятно разбитой, когда села на свежего, только что вымытого и вычищенного, ухоженного жеребца и получила свою золотую медаль вместе с товарищами по команде. Ее усталость как рукой сняло, едва она услышала торжествующие вопли толпы и приветствия.

Но вот отзвучал государственный гимн, и Рейн неожиданно поняла, что у нее по щекам струятся слезы. Она улыбнулась и замахала руками болельщикам, благодаря за поддержку. Незнакомые люди были мысленно с ней на всем трудном пути американской команды к олимпийскому золоту.

Наконец Рейн и ее товарищи-конники выехали с круга, оставив за спиной тысячи поклонников. Коллеги мгновенно попали в шумное окружение близких, друзей и репортеров.

Рейн даже не пыталась отыскать глазами членов своей семьи. Она знала совершенно точно: Корд не позволит никому из них оказаться в столь многолюдном и разношерстном обществе.

Вежливо уклонившись от беседы с журналистами, Рейн крепко обняла капитана Джона.

– Спасибо, – сказала она ему улыбаясь. – Мы никогда бы не взяли первого препятствия без вас.

Капитан Джон широко улыбнулся и тоже крепко обнял Рейн, на миг забыв о своей швейцарской сдержанности.

Рейн освободила капитана из своих нежных рук и отдала его в медвежьи объятия товарищей по команде. Потом встала на цыпочки, пытаясь отыскать мужчину с черными волосами и льдисто-голубыми глазами, но нигде не увидела его.

Не оставляя надежды найти Корда, она пробиралась через группки друзей-конников и членов их семей, рассеянно отвечая на приглашения отпраздновать победу, кивая и улыбаясь. Вскоре Рейн вышла из толпы и оказалась там, где Корд Эллиот частенько поджидал ее.

Но и там никого не было.

Она замерла, чувствуя себя так, будто в ней живут два разных человека. Один все еще испытывал волнение от победы, а другой хотел избежать этой суеты и остаться наедине со своими мыслями. Впервые Рейн поняла, насколько сильно она устала.

Подобное чувство она испытывала после каждого соревнования независимо от того, выиграла она или проиграла. Однако в этот раз у нее не было никакого желания начинать все сначала. Главная игра выиграна, самая высокая цель – олимпийское золото – достигнута.

А теперь не за что больше бороться, работать, учиться или рисковать. Ничто и никто ее не ждет.

Рейн показалась себе воздушным шариком, отпущенным легкомысленным ребенком в высокую синь неба. Этот шарик устремлялся все выше и выше, пока не лопнул в холодном поднебесье и на землю не упала его оболочка.

Рейн неторопливо двинулась к «дому на колесах». Торн сидел на обычном месте, но «дом на колесах» уехал.

– Где Корд? – требовательно спросила она.

Ее голос дрожал, несмотря на все попытки держать себя в руках. Она так надеялась, что он увидит, как ее награждают олимпийским золотом. Рейн не могла смириться с тем, что она одна и нет никого, кто бы разделил ее радость и понял, почему она внезапно почувствовала зияющую пустоту.

– Мадам…

– Где Корд?

– Простите, мисс Чандлер-Смит. Я не знаю человека по имени Корд Эллиот.

Рейн позвонила отцу в тот же вечер и узнала, что он уже на пути к ней и они скоро увидятся.

Он встретил ее в комнате мотеля. Его сопровождали двое мужчин – такие же спокойные, быстрые и сильные, как Корд. Телохранители обыскали комнату, прежде чем неслышно исчезнуть за красными бархатными портьерами.

– Скажи им подождать снаружи, – натянуто попросила Рейн.

Джастин Чандлер-Смит был слабее и старше, чем его сопровождающие, но они беспрекословно повиновались его взгляду и вышли из комнаты так же тихо, как и вошли в нее.

Отец крепко обнял Рейн.

– Они не разрешили мне и членам нашей семьи появиться возле тебя во время Игр, сказав, что это большой риск. Мать и остальные смотрели соревнования по телевизору. Я нарушил инструкции и остался, но мне не дадут…

– Я привыкла к этому, – перебила Рейн. – Не извиняйся.

Чандлер-Смит посмотрел сверху вниз на дочь. Она казалась старше, чем когда он следил за ней в бинокль на дистанции. Рейн должна сейчас радоваться, ликовать, торжествовать… Но она была другой. Напряженной, усталой, разочарованной.

Он хотел спросить, в чем причина, а потом передумал, Рейн сама скажет ему, как давно повелось между ними, когда сочтет нужным.

– Это просто адский заезд, – покачал головой Чандлер-Смит. – Знаешь, одна моя половина раздувалась от гордости, а другая скукожилась от страха. Я все очень хорошо видел. Малышка Рейн. Человек, который подготовил для меня местечко, не зря ест свой хлеб.

– Корд Эллиот, – бросила она.

– Кто?

– Корд Эллиот постарался.

– Поблагодари его за меня.

– Ты сам ему скажи. Он один из ваших.

Чандлер-Смит провел рукой по руке дочери.

– Что стряслось, Малышка?

Она смотрела на него потемневшими от боли глазами.

– Я когда-нибудь просила тебя о чем-нибудь?

– Нет, с тех пор как тебе исполнилось десять лет и я пропустил вечеринку по случаю твоего дня рождения, – печально сказал Чандлер-Смит. – Больше ты никогда ни о чем меня не просила.

– Я прошу тебя теперь. Мне надо знать, где Корд Эллиот, или хотя бы сказать ему «до свидания». – Только бы увидеть его снова. Только бы услышать его голос. – Но каждый, у кого я спрашиваю о нем, даже люди, которые с ним работали, говорят: «Кто такой Корд? Никогда о нем не слышали».

В этот миг Чандлер-Смит понял, что за перемена произошла в его дочери. Болезнь любви. Ее симптомы были в ее теле, они слышались в голосе.

– Ты любишь его, Малышка?

Рейн закрыла глаза. Она задавала себе этот вопрос по сто раз в день. И сто раз в день отвечала; «Да».

Она хотела дать ему место возле своего огня, спасти его от леденящего холода того мира, в котором он жил. Но этот мир нужен ему больше всего. Он выбрал этот мир, а не ее.

Корд ведь мог и раньше расстаться со своей работой, но не сделал этого. Она набитая дура, поддавшаяся предстартовому безумию и щедро подарившая всю себя незнакомцу. Но так уж она создана: все или ничего.

Холодными пальцами Рейн достала из кармана золотую монету, которую дал ей Корд, и на вытянутой ладони заблестел металл. Ее губы скривились в ироничной улыбке: может, это стоит расценивать как еще одну золотую медаль, данную ей за успехи в любовных утехах? Может, Корд просто пытался сказать ей, что их любовные игры закончились, и подарил ей эту монету?

– Найди его, – сказала Рейн, глядя на отца невидящими глазами. – И отдай это ему. Она нужна ему больше, чем мне. – Она отвернулась, пряча слезы. – Я буду ждать здесь.

Чандлер-Смит сделал два телефонных звонка из своей машины. Из первого он узнал, что Роберт Джонстоун работал на Олимпийских играх под именем Корда Эллиота.

Второй звонок был женщине, боссу Джонстоуна.

– Где Джонстоун? – спросил он.

– Согласно нашим данным, он мертв.

На Чандлер-Смита навалилась безумная усталость. Он закрыл глаза, протестуя всеми фибрами души против такого известия.

– Расскажите мне.

– Ваша линия безопасна?

– Да.

– Хорошо. Барракуда бежал в пустыню. Боннер и мальчики из «Дельты» его преследовали. Джонстоун, он же Корд Эллиот в этой операции, поехал с ними. Боннер гнался за Барракудой и схлопотал пулю. Джонстоун ждал почти до темноты и пошел выручать Боннера. Барракуда убил Боннера, которого мы сейчас называем Джонстоуном, а потом Джонстоун убил Барракуду, но…

– Погодите, – прервал ее Чандлер-Смит. – Кто мертв?

– Барракуда убил Боннера. Джонстоун убил Барракуду. Но он сам оказался на волосок от смерти.

– А сейчас Джонстоун жив?

– Разве я только что не сказала этого?

– Вы сказали, что он мертв!

– Нет, я сказала, что по нашим отчетам Джонстоун мертв. Вы просили, чтобы я нашла изящное решение для отставки Джонстоуна с правительственной службы, в том случае когда он разделается с Барракудой. Боннер был один как перст. Мы прикрепили к мешку с его телом удостоверение личности Джонстоуна. Прощай, Роберт Джонстоун. Упокойся с миром.

– Господи, – пробормотал Чандлер-Смит, тяжело вздыхая. – Вы отняли у меня десять лет жизни. Где Джонстоун?

– Его перебросили по воздуху в Сан-Диего, в военно-морской госпиталь.

– Как он?

– Про таких говорят: родился в рубашке, сэр. Врач зажимал пальцем его бедренную артерию весь путь до госпиталя. Операция длилась три часа, но все сшили как надо.

– Я должен увидеть его. Под каким именем он там?

– Ни под каким. Его принесли без сознания, без удостоверения личности. Его называют пациент Икс.

В госпитале пахло дезинфекцией, плохим кофе и страхом – характерный букет запахов для любого лечебного учреждения. В сопровождении торопливого доктора Чандлер-Смит шагал в конец коридора, где лежал пациент Икс.

– Нам приходится колоть ему наркотик, чтобы успокоить его, – раздраженно сказала доктор. Вынужденная разрешить посетителю свидание с пациентом, она была рассержена до крайности. Но, будучи не просто доктором, а военно-морским офицером, женщина прекрасно понимала, что этот посетитель – большая шишка. – Не задавайте ему никаких вопросов. В вашем распоряжении девяносто секунд, сэр. И ни секундой больше. Скажите спасибо за эти полторы минуты.

Жизнь едва теплилась в пациенте Икс. Трубки росли из его тела, как грибы. Под загаром его кожа была отвратительно бледной. Очень медленно его взгляд сфокусировался.

– Блю? – прохрипел он.

– Да. Что ты с собой сделал?!

– Рейн… – выдохнул он и обессиленно умолк.

Чандлер-Смит взял горячую руку Джонстоуна и вложил в нее золотую монету.

– Вот. Рейн сказала, что она тебе нужна больше, чем ей.

Эта монета была очень хорошо знакома Джонстоуну.

Госпожа Удача. Госпожа Смерть. Он сжал ее в пальцах так крепко, что никакие наркотики не смогли бы расцепить их.

Джонстоун хотел спросить, почему Рейн сама не пришла.

Она так сильно ему нужна, как жизнь. Больше, чем жизнь.

– Она.., здесь?

– Нет.

Разочарование отозвалось в нем сильной болью и увело обратно в наркотическое забытье. Он не слышал, как ушел Блю.

Рейн ждала, не замечая неслышного бега времени. Темнота ночи наконец сменилась еще одним потрясающим рассветом в южной Калифорнии.

Стук в дверь заставил ее сердце подпрыгнуть. Услышав голос отца, она открыла. Вновь в комнату вошли те же самые двое телохранителей и встали в стороне, пока Чандлер-Смит не перешагнул через порог. Отец жестом отпустил людей и оказался наедине с дочерью. От нетерпения у нее закружилась голова.

– Расскажи мне о Корде Эллиоте, – попросил отец, закрывая дверь за своими людьми.

– Он мой любовник.

Чандлер-Смит заглянул ей в глаза.

– Малышка Рейн, когда ты выросла?

– Давно, папа.

– Я надеюсь, – пробормотал он.

– Ты нашел его?

– Человек, которого ты называешь Корд Эллиот, – один из моих лучших людей. Официально он работает на спецслужбы. Он в той ее части, у которой даже нет никакого названия, никакого бюджета и никакого адреса.

– Ты нашел его?

– Я не нашел человека по имени Корд Эллиот.

Рейн отметила попытку отца уклониться и решила, что любой ценой добьется от него ответа. Вчера ночью он нарушил гораздо больше правил, чем за все годы службы.

Еще одно нарушение ничего не значит.

– Я понимаю, – сказала она. – Спасибо. Верни мне золотую монету удачи.

Глаза отца сузились и превратились в щелки.

– У меня ее нет. Я отдал ее Роберту Джонстоуну.

Разве Корд не упоминал о нем?

Она покачала головой.

– Он похож на тебя, папа. Никаких имен, никаких фактов, ничего…

Ее голос затих, поскольку она поняла: отец увиделся с кем-то, кто знал не только, кто такой Корд, но и где он сейчас. Монета удачи вернулась к Корду, но для нее никакого сообщения нет.

А может, вестью надо считать отсутствие вестей? И его красноречивое молчание говорит само за себя?

И все-таки что же тогда сказал Корд? Какие три слова? Удачи тебе, Рейн? Я люблю тебя? До свидания, Рейн? А потом смешался с толпой, исчез, устремившись к другой опасности…

– Малышка. – Чандлер-Смит погладил дочь по голове. – Не надо. Порой все совсем не так, как кажется.

Она невесело засмеялась.

– Ты прав. Иногда все гораздо хуже. – Рейн быстро и крепко обняла отца и отступила подальше. – Прости меня, папа. Не надо было посылать тебя на поиски моего бывшего любовника, нарушая все правила и нормы.

Чандлер-Смит хотел заговорить, но привычка взяла свое. Если бы Джонстоун хотел, чтобы Рейн знала его истинное имя, он сказал бы ей. Попавший в ловушку между долгом и желанием отца унять боль дочери, Чандлер-Смит наблюдал за Рейн, которая начала кидать свои немногочисленные вещи в чемодан.

– Куда собираешься? – спросил он наконец.

Она пожала плечами.

– Отдохну. Я это заработала.

– Но где?

– Придумаю что-нибудь, – безразличным тоном сказала она.

Рейн смахнула все с полки в ванной и убирала в чемодан.

– Где ты будешь в ближайшие две недели? – спросил отец.

– Не знаю.

– Малышка, почему бы тебе не поехать домой?

– Нет, – мягко, но непререкаемо произнесла Рейн. – У меня своя жизнь. Я выросла и больше не играю в прежние игры.

– А как насчет Дева?

Двумя быстрыми движениями она закрыла чемодан.

– Капитан Джон отправит его домой.

– И кто же будет заботиться о Деве?

Рейн стиснула кулаки. Она не хотела снова возвращаться домой. Она не могла. Прошлое не отпустило бы ее из своих цепких объятий.

– Наймите конюха, – коротко сказала она, а потом вспомнила о нраве Дева и спохватилась:

– Черт побери!

– У моего знакомого ранчо в Аризоне, – сказал Чандлер-Смит. – Он проводил так много времени за границей, что подумывал продать его. Я могу отправить Дева туда. Ты там никогда не была, Рейн. Горы, чистый воздух, трава и сосны.

Внезапно ее глаза наполнились слезами. Она никогда не плакала, когда отец подводил ее, так почему ей захотелось плакать только потому, что он понял ее потребность сменить обстановку?

– Спасибо. – Она быстро обняла отца. – И не волнуйся. Я никогда больше не попрошу тебя нарушить правила.

Глава 21

Рейн стояла в дверном проеме гостевого домика и смотрела на горные пики на фоне кобальтового неба Аризоны.

В прохладном воздухе пахло хвоей, влагой и травой.

Рейн провела здесь пять недель и чувствовала себя так, будто вернулась домой. В то же время разверзшаяся в душе пустота от потери Корда Эллиота настойчиво заявляла о себе. Каждый день она просыпалась с его именем на устах, мечтая забыться в его крепких объятиях.

И каждый день она поднималась одна, чтобы избыть прошлое, вставала в дверном проеме и смотрела на огромный луг, над которым безраздельно властвовал Ватерлоо Девлина.

Допив кофе, Рейн отставила керамическую кружку и спустилась по короткой пыльной тропинке к лугу. Гостевой домик был оборудован по последнему слову техники, включая современную кухню и ванную. Была здесь и еще одна немаловажная вещь, в которой она нуждалась: уединенность.

Телефон есть только в главном доме на ранчо. Дом в полумиле отсюда, за пастбищем. Супружеская чета пенсионеров, которые присматривали за ранчо в отсутствие владельца, была предупредительна и не нарушала одиночество Рейн. Правда, они сказали ей, что будут рады видеть ее у себя в любое время.

Луг, окруженный новым забором, еще не выцвел от жары. Хотя было раннее утро, но солнце уже нагрело воздух и землю. От жары хлопчатобумажный джемпер с короткими рукавами, в котором она вышла из дома, жутко нагрелся. Сочный зеленый цвет притягивал солнечные лучи.

Ее брюки для верховой езды такие же черные, как грива Дева. Волосы беспорядочно разметались по плечам и щекотали ее; глубокий треугольный вырез открывал шею и нежные полушария грудей.

Дев повернул голову, едва почуяв запах Рейн. Легким галопом он подбежал к забору, приветствуя хозяйку. Она наблюдала, как он несется по пастбищу, – шкура горит огнем, мышцы играют на мощном теле. После троеборья .он стал еще сильнее, чем до соревнований. Скоро надо снова ездить на нем, работать с ним, прыгать просто потому, что они оба наслаждались этим.

Жеребец прекрасно чувствовал себя в горах. Вновь вернуть его в денник было бы настоящей проблемой. Но им некуда спешить. Отец уверил ее, что владелец занят делами в другом месте. Они с Девом могут оставаться тут сколько душе угодно. ;

Но чем дольше она жила здесь, тем труднее ей было даже подумать об отъезде.

Бархатистая морда нетерпеливо ткнулась ей в плечо.

– Ты за морковкой? – пробормотала Рейн, отталкивая его.

Дев фыркнул и ждал, навострив уши.

– Ты победил, рыжий попрошайка. – Она достала морковку из заднего кармана брюк.

Пока Дев ел морковь, она гладила его шею, наслаждаясь тем, какая она гладкая и сильная.

– Тебе бы хотелось жить здесь, Ватерлоо Девлина? – спросила Рейн. – Деньги, которые мне полагались по достижении двадцати трех лет, в целости и сохранности. Я могла бы купить этот прекрасный горный луг и еще несколько длинноногих кобыл. Я могу провести всю свою жизнь здесь, выращивая твоих жеребят и обучая их летать через заборы и ручьи.

Незаметно для себя Рейн заплакала. Это ведь Корд говорил ей о том, чтобы использовать Дева для выращивания красных дьяволят. Она смеялась тогда, не веря, что наступит завтра.

И вот завтра наступило.

А вместе с ним – одиночество.

Она похоронила свою печаль глубоко в сердце. Слезы не помогут. Жизнь продолжается, и нельзя отказаться от мечты. Да, она может разводить и тренировать скаковых лошадей в Аризоне точно так же, как в Виргинии. И даже лучше. Ей здесь гораздо спокойнее. Благодаря ее репутации люди поехали бы и далеко в горы, чтобы посмотреть жеребят Дева и купить.

«Когда-нибудь, может быть, и Корд бы приехал. Может быть, он бы вспомнил лето, ведь я его помню».

Рейн говорила себе, что должна наконец взглянуть правде в глаза: она полюбила мужчину безответно, и нечего питать напрасные надежды и разрушать собственный хрупкий мир. Потому что каждый раз надо начинать жизнь сызнова.

Рейн услышала гул вертолета намного раньше, чем увидела его. Он летел низко, солнечный свет вспыхивал на металлическом белом корпусе. Никаких опознавательных знаков. Таким вертолетом всегда пользовался ее отец. Яростно рыча и поднимая ветер, машина приземлилась.

Рейн сощурилась. Хотя вертолет был всего в нескольких сотнях футов от нее, она не могла рассмотреть пассажира из-за яркого, слепящего солнечного света. Пытаясь не думать ни о каких дурных известиях, которые мог принести отец, она скользнула между перекладинами забора и побежала к машине.

– Папа, что ты… – Она осеклась, когда поняла, что обозналась. – Корд?..

Рейн смотрела, застыв, не в силах поверить, что это не еще один жестокий и мучительный сон и она снова проснется одна.

Но это не могло быть сном. Корд стоял в двадцати футах от нее, в слаксах, без галстука, в белой рубашке с открытым воротом, плащ серого цвета небрежно переброшен через руку. Он казался худым и напряженным, в черных волосах виднелись широкие мазки серебра. Вертолет исчез в водовороте пыли и шума. Когда он улетел, остались только Рейн и Корд, который смотрел на нее глазами цвета льда.

Потом он пошел к ней, правой рукой опираясь на трость.

Она побежала к нему, забыв обо всем, и обвила руками, повторяя его имя. Он крепко стиснул ее и поцеловал так, как если бы она была пламенем, а он человеком, замерзшим от лютого холода.

Прежде чем поцелуй закончился, Рейн знала: она любила его вопреки здравому смыслу. И это факт.

– Вот ответ на один из моих вопросов; – сказал Корд почти грубо.

– На какой именно? – Она гладила его по лицу и по голове, пытаясь убедиться, что он настоящий, живой.

– Скучала ли ты по мне так же сильно, как я по тебе?

Рейн отрывисто засмеялась. Слезы мешали смотреть и застилали глаза. Она нетерпеливо вытерла их и вновь жадно уставилась на Корда.

– Я скучала сильнее, – сказала она.

– Это невозможно.

Она видела в его ледяных голубых глазах тоску и боль.

– Где был…

Рейн мысленно одернула себя. Она ничего о нем не знала из соображений безопасности. Но вот он тут. И надо любить его сейчас, не спрашивая о том, что было, и не думая о том, что будет.

– Пойдем в домик, – хрипло проговорила она, чуть дыша.

Ему хотелось остаться здесь, обнимая ее и целуя, но он не мог больше оставаться глухим к требованию своего тела. Его проклятая нога разболелась не на шутку. Доктор была права: слишком рано для него садиться в самолеты, вертолеты или машины.

Но Корд не думал об этом. Ему нужно было видеть Рейн.

Она медленно шла рядом с ним, замечая, что нога сильно беспокоит его. Однако никакие слова не шли у нее с языка.

Рейн открыла дверь домика и подождала, пока Корд поднимется на несколько ступенек. Она помогла бы ему, но знала, что он не примет ее помощь.

– Похоже, ты давно не ел, – как можно беззаботнее обронила она.

– Еда была паршивая.

Рейн закрыла дверь за Кордом и стала наблюдать, как он пересекает комнату. Он уселся на кровать возле камина и с облегчением вытянул ногу. Несмотря ни на что, от него по-прежнему исходила мощь, и двигался он так же грациозно, как в ее снах.

Но тем не менее Корд держался так, словно не был уверен в том, что говорить и что делать Или сомневался в чем-то.

И он на самом деле испытывал такие чувства. Страстное желание увидеть Рейн выгнало Корда из госпиталя раньше, чем доктора хотели его выписать. Но теперь он здесь, и в голове всплыло главное: Рейн не приехала к нему. Ни разу за минувшие пять долгих недель. От нее он получил лишь загадочную золотую монету и слова, такие же загадочные: «Отдай ему это. Она нужна ему больше, чем мне».

– Ты хочешь есть? А может быть, пить? Или спать? – сыпала она вопросами. – Я не знаю, в каком часовом поясе ты жил, поэтому пытаюсь угадать, что для тебя сейчас важнее всего.

– Ты. – Он потянулся к ней. – Для меня важнее всего ты.

В несколько шагов Рейн пересекла комнату и легла на кровать подле Корда. Он нежно обнял ее, осторожно слизывая выкатившиеся из глаз слезинки. Потом его поцелуй стал голодным, ищущим, он возбудил в ней все эмоции, он выпустил наружу ее отчаянную тоску, которая мучила ее днем и бросала в плен к кошмарам ночами.

– Я мечтал об этом все тридцать девять дней, – сказал Корд. – Даже когда меня оглушали лекарствами, я грезил о тебе.

Закрыв глаза, она задрожала, испытывая безумное желание коснуться его обнаженного тела, и судорожно расстегнула его рубашку, сгорая от нетерпения.

Наблюдая за ней. Корд почувствовал пульсирующую боль в чреслах. Рейн приоткрыла губы, словно моля его о поцелуях. Он теснее привлек ее к своей твердой восставшей плоти.

Она прижалась к нему так сильно, что Корд не сдержал стон. Его руки скользнули ей под джемпер и, потянув вверх, отбросили быстрым движением. Взору Корда предстала гладкая кожа, которую он так часто видел во сне.

– Как я мечтал об этом!.. – выдохнул он.

Он теребил розовые вершинки ее грудей, пока она не задрожала и не вскрикнула.

– Милая… – прохрипел он, услышав свое имя, повторенное снова и снова. – Я грезил об этом во сне и наяву. Я просыпался и звал тебя, однако доктора оглушали меня снова. А твой крик все звучал у меня в ушах, но я не мог прийти к тебе.

Рейн не поверила его словам, сочтя их милой ложью любовника. Все же ей было приятно узнать, что его душа точно так же тосковала в разлуке.

Корд услышал ее стон, почувствовал дрожь ее тела, и все мысли выскочили у него из головы. Он стиснул руки и навалился на нее. Нога напомнила о себе адской болью.

Он прошипел проклятия, сжав зубы.

– Позволь мне, – прошептала Рейн и мягко перевернула его на спину. Затем выбралась из кровати, чтобы раздеться. Он наблюдал за ней горящими глазами, и от этого взгляда у нее сладко заныло сердце. Рейн встала на колени возле кровати и стянула с него рубашку. Снимая с Корда слаксы, она старательно облизывала дорожку из черных как ночь волос, сбегавшую по животу к восставшему доказательству его желания.

Он тяжело дышал, испытывая почти болезненное удовольствие. Ее горячие ласки обещали ему воистину райское блаженство.

– Как вкусно, – мечтательно проговорила она.

– Иди сюда, моя сладкая наездница.

Хитро улыбаясь, она занялась его ботинками.

Он легко пробежался пальцами по ее позвоночнику от затылка до ягодиц.

Она задрожала; его ботинки полетели на пол.

Его рука скользнула в расселину между крепкими аппетитными полушариями, пока он не обнаружил скрытый огонь.

Рейн затаила дыхание, изнемогая от желания. Его прикосновения вызывали в теле сладостную боль. Она забыла о том, что делает, забыла даже, что надо дышать. Ей казалось, что только та часть тела продолжала жить, к которой он прикасался.

Корд сдавленно простонал.

– Я мечтал об этом. Меня сковала зимняя стужа, я не мог двигаться, не мог кричать. Я хотел сокрушить все стены замка, чтобы их не было. Но меня ремнями привязали к кровати, такой же белой и холодной, как снег, как зима, заморозившая меня.

Дрожащая, беспомощная, Рейн сдалась на милость собственной страсти и застонала. Его голос ласкал ее, возбуждал, уводил в мир чувственных фантазий. А он не мог до конца поверить в то, что это не сон.

– Мне никогда не удастся раздеть тебя, – наконец проговорила она. – Я хочу прикасаться к тебе, чувствовать твою наготу, когда ты входишь в меня.

Нехотя он отстранил ее, а она потянула его слаксы вниз. Потом ее рука прошлась по новому шраму на бедре.

– Продолжай, – сказал он. – Все в порядке.

Он помог ей снять брюки, не задев свежую рану. Она побледнела.

– Боже мой! Что случилось? – резко спросила Рейн.

– После, – нетерпеливо произнес он. – Я хочу тебя.

– Она беспокоит тебя, когда ты лежишь на спине? – спросила она.

Корд улыбнулся.

– Иди ко мне.

Рейн уселась на него и медленно задвигалась, пока он не застонал от удовольствия. Она дрожала всем телом и видела по его сощуренным глазам, что он это чувствует.

Улыбаясь улыбкой собственника, он глубоко погрузился в нее.

Рейн жадно целовала его в губы, в шею, в грудь, пробуя его зубами и языком, точно так же как однажды он это проделал с ней. Его дыхание стало учащенным, а толчки – быстрыми и нетерпеливыми. Рейн закрыла глаза, чувствуя приближающийся экстаз.

Рейн с гортанным стоном припала к его губам. В этот миг они были близки как никогда. Дыхание их смешалось, тела слились в радости обладания, и сладостный миг высвобождения волновал кровь.

Обессиленная, Рейн упала на грудь Корда и перевела дыхание. Некоторое время спустя она очнулась и подняла голову, желая взглянуть на Корда.

На ее губах играла едва заметная улыбка, а в глазах светилось блаженство.

– Это ответ на мой второй вопрос, – с облегчением сказал Корд. – Тебе так же хорошо со мной, как мне с тобой. Ответь на последний вопрос. Почему ты не приехала ко мне?

Она захлопала глазами, совершенно не понимая.

– Куда?

– В госпиталь. Ты ведь послала мне монету с госпожой Удачей.

– Да, но…

– И ты сказала: «Отдай ему это, она ему нужнее, чем мне».

– Как я могла приехать к тебе? Я не знала, где ты!

Его глаза сузились.

– Тогда откуда ты знала, что я умирал и мне нужна была госпожа Удача? – Она побледнела и вздрогнула, словно от удара. Все самые дурные предчувствия, притаившиеся в душе, всплыли наружу. Любимый человек был в опасности. Он не сказал ей о том, как сильно скучал без нее. Он кричал, призывая ее к себе, а доктора глушили его лекарствами и привязывали к кровати.

Она беззвучно зарыдала. Она чуть не потеряла Корда и никогда бы не узнала, что он умер. Он взывал к ней, он нуждался в ней, а ее не было рядом с ним.

От этой мысли у Рейн защемило сердце. Дрожащими пальцами она пробежалась по его лицу, не замечая своих слез. Ком в горле не давал сказать, как сильно она любит его.

Он осушил ее слезы поцелуями.

– Ты не знала, не так ли? – спросил Корд.

Она кивнула.

– Тогда почему ты вернула монету?

Она дрожала, не в силах быть откровенной до конца. Корд не принадлежал ей душой и телом. Он принадлежал завтрашнему дню, и рано или поздно это завтра наступит.

– Монета твоя, и я не могла долго держать ее у себя, – безжизненно сказала она.

Корд ощущал, как Рейн отдаляется от него, закрывается от него на все замки и на все запоры. Он почувствовал слепую ярость и крепко обхватил руками лицо.

– Что ты говоришь? – требовательно спросил он.

– Ты приедешь и уедешь, как поступал всегда. Без всякого предупреждения, не говоря ни слова.

– Я не собирался схлопотать пулю.

Она осторожно нащупала новый шрам.

– Рана.., заживает? – осведомилась Рейн.

Он пристально посмотрел на нее.

– Что тебе сказал Блю?

– Ничего. Ни одного слова! Я не слышала ни звука ни от тебя, ни о тебе с той минуты, как ты исчез.

Корд устало закрыл глаза.

– Господи. – Когда его глаза открылись, они были бледно-голубые и очень ясные. – И все же ты побежала ко мне.

– Да.

– Ты звала меня.

– Да, – прошептала она.

– И ты занималась со мной любовью так, как если бы не было завтра, – А его и нет. Для нас есть только этот миг. А в следующий ты можешь уйти.

– Нет, – тихо сказал Корд.

Рейн мудро промолчала, не желая омрачать эту минуту бесполезными спорами.

– Хочешь есть? – спросила она, вылезая из кровати.

Он схватил ее за руку, вынудив повернуться к нему.

– Кофе? Черный, без сахара, правильно?

– Это все, что ты хотела у меня спросить?

– Нет.

– Разве ты не хочешь знать, почему я здесь?

Она отвернулась, чувствуя, как краска стыда заливает лицо.

– Что они говорят? – осведомилась она дрожащим голосом. – Отдых и покой, да? Солдаты отправляются в увольнение и снимают женщин.

– Перестань!

Она с отчаянием взглянула на него.

– Не волнуйся, я не боюсь правды. Я буду здесь, когда ты вернешься в следующий раз, я буду ждать тебя, пока ты не найдешь подходящую женщину или пока тебя не убьют… – Ее голос затих.

– Или что? – требовательно спросил он. – Пока ты не найдешь джентльмена?

– Пока я не перестану любить тебя, – сказала она срывающимся голосом. – Кто бы ты ни был, как бы тебя ни звали на самом деле.

Выражение его лица смягчилось, и голос стал другим. Он снова потянулся к ней и зарылся губами ей в волосы.

– Любимая, – шептал Корд, – сказал ли тебе что-нибудь Блю вообще? Я обратился с просьбой об отставке сразу после того, как мы были близки. Я знал, что ты мне нужна, и я знал, что моя работа сделает тебя несчастной. – Он коротко засмеялся. – И я не мог остаться. Слишком много сражений.

Рейн долго, неверяще смотрела в блестящие глаза Корда.

– Почему ты не сказал мне?

– Я не мог уйти немедленно. Моя отставка была делом времени. – Он на миг закрыл глаза, вспомнив схватку с Барракудой. – Я собирался ждать до окончания твоих соревнований. Мне не хотелось волновать тебя перед самой опасной операцией в моей жизни.

У Рейн перехватило дыхание. Она коснулась его губ дрожащей рукой.

– Мне очень жаль, что я не смог увидеть твой триумфальный выезд и награждение, – проговорил он. Лицо Корда стало гневным и печальным.

– Что не так? Ты скоро должен возвращаться? Разве дело не закончено?

– Закончено.

Он вновь закрыл глаза, вспомнив погибшего друга.

Боннер никогда больше не будет корежить испанские фразы и спрашивать насчет игры в шахматы. Но Корд отомстил за Боннера. Его убийца отправился следом за своей последней жертвой…

– Террорист тоже мертв, – сказал Корд ровным голосом. – Мой друг умер от его руки. Прекрасный человек. И мы похоронили его с моим удостоверением личности.

– Я не понимаю.

– Согласно официальным документам, Роберт Джонстоун и неопознанный пассажир трагически погибли в авиа-. катастрофе в пустыне Мохаве.

Рейн поняла, что ее отец передал монету с госпожой Удачей Роберту Джонстоуну, которого она знала под псевдонимом Корд Эллиот. Неудивительно, что отец не сказал ей ничего. Если Корд не упоминал своего настоящего имени в разговорах с ней, ее отец никогда бы его не рассекретил.

– Кто ты? – спросила она как можно спокойнее.

– Корд Эллиот, – быстро ответил он, – человек, который любит тебя и который собирается жениться на тебе.

Рейн смотрела на него во все глаза.

– – Ты уверен?

Он криво улыбнулся.

– Я люблю тебя. Я собираюсь жениться на тебе.

Мое имя – Корд Эллиот. У меня куча бумаг, доказывающих это.

Рейн улыбнулась сквозь слезы, которые внезапно навернулись на глаза.

– На них уже высохли чернила?

– Конечно. Я работал на парня, у которого свой станок. – Его улыбка исчезла. – Ты выйдешь замуж за человека без прошлого, человека, который умеет только спутывать лошадей? Нет, нам не придется голодать. Я почти не тратил денег все эти годы.

Она улыбнулась.

– Я выйду за тебя при одном условии.

Корд вздернул брови:

– Что за условие?

– Ты разрешишь мне купить это ранчо для нас.

Он изменился в лице.

– Тебе нравится тут? – быстро спросила Рейн. – Здесь так красиво. И Деву нравится. Мы могли бы купить несколько кобыл и обучать жеребят и… Что не так?

– Тебе на самом деле здесь нравится?

– Я как будто вернулась домой, – просто сказала она. – Этот покой, эти горы исцелили мою душевную боль. Ты понимаешь?

– О да, – нежно сказал он. – Именно потому я и купил это ранчо пять лет назад. Оно спасало меня, пока я не нашел тебя, Ты будешь жить со мной, растить жеребят?

Рейн склонилась над Кордом и поцеловала его. Снова опустившись возле него, она увидела мертвенно-бледный шрам и осторожно коснулась его ноги.

– Ты сможешь ездить верхом?

Он засмеялся.

– Через несколько месяцев я буду в норме. Да нет, гораздо лучше. Потому что у меня будешь ты. – Он уткнулся ей в щеку и пощекотал ухо кончиком языка.

– Мы будем проводить много времени верхом, – сказала Рейн мечтательно.

– Да. – Он улыбнулся.

– Иногда даже на лошадях.

Заливисто рассмеявшись, она дотронулась до пульсирующей жилки на шее Корда.

– Иди ко мне, моя любовь. Мне нужно местечко у твоего огня.

– Оно твое. И всегда было твоим. И всегда будет. – Она прижалась к нему всем телом. – Наконец-то завтрашний день принадлежит нам.