Донованы - Вспомни лето

Дев с интересом обнюхал протянутую руку, потом другую и, наконец, шею.

– Эй, – сказала она, отодвигаясь. – Я, конечно, не была в душе сегодня утром, потому что собиралась к тебе, а не на коктейль. После разминки от меня пахнет гораздо хуже.

Дев фыркнул, а затем снова принялся обнюхивать каждый дюйм Рейн. Больше всего его интересовали волосы, лицо, шея и руки.

В последний раз Дев проявил к ней столь пристальный интерес, когда почуял ее новый одеколон. Но вчера вечером она пользовалась тем же одеколоном, каким и много лет подряд. Ничто не изменилось.

Правда, они с Кордом вчера вечером долго ласкали друг друга.

К лицу прихлынула кровь, и она поняла тонкое обоняние Дева уловило слабый запах Корда Эллиота.

Стиснув зубы, Рейн ждала, когда Дев привыкнет к новому запаху. Жеребец безошибочно нашел все местечки, которых касался Корд, к немалому смущению Рейн.

В конце концов Дев отстранился от Рейн и положил морду на кучу соломы на полу стойла.

– Закончил? – спросила она резко. – Теперь ты меня признал?

Рейн повернулась к тачке и выдернула из нее несколько внушительных пучков сена. Оно было привезено из Виргинии, чтобы новый корм не нарушил пищеварение Дева.

Чуть позже он получит специальную витаминизированную смесь. А сейчас будет есть грубую пищу.

С охапкой сена Рейн вошла в стойло и закрыла за собой дверь. Увидев, что весь денник занял собой Дев, она шлепнула его по боку.

– Подвинься-ка, приятель, или останешься без завтрака.

Жеребец добродушно отступил в сторону, и Рейн положила сено в ясли. Дев тотчас "же ухватил зубами пучок ароматной люцерны.

Пока жеребец ел, она почистила стойло. У нее не было недостатка в помощниках, но все они опасались копыт Дева.

Рейн предпочитала сама обихаживать свое сокровище. Наблюдая, как Дев ест, как двигается, как дышит, она могла судить о его здоровье. Рейн заметила бы мельчайшую перемену в нем – в чем бы она ни выражалась.

Тихо напевая, Рейн направилась к Деву расчистить копыта специальным крючком. Если бы жеребец не слушался ее, задача оказалась бы совершенно невыполнимой.

Но с хозяйкой Дев был истинным джентльменом. Стоило Рейн прикоснуться к копыту, как жеребец тотчас поднял ногу.

Когда все копыта сверкали чистотой, Рейн принесла свежей соломы. Она была вынуждена сделать несколько ходок, чтобы щедро покрыть ею пол. Естественно, к тому времени когда она вернулась с последней охапкой, Дев уже опорожнил кишечник, и ей снова пришлось чистить денник.

– Вот уж кто знает свое дело, – пробормотала она, орудуя лопатой, – в один конец еда входит, в другой выходит.

Дев засунул морду в кормушку, не обращая на нее никакого внимания.

Все еще тихо напевая, Рейн подошла к ящику с принадлежностями для чистки Дева. И выбрала мягкую овальную щетку.

Со двора донеслись голоса, и по интонации Рейн узнала капитана Джона. Она вполуха слушала разговор приближавшихся мужчин.

– Ни одно из животных, которых я назвал, не доставит вашим людям никаких проблем, – говорил капитан Джон своим чистым тенором. – Кроме Ватерлоо Девлина. За ним ухаживает его хозяйка, мисс Смит. В крайнем случае жеребец допустит меня, но я опасаюсь его копыт.

Дев в свое время натерпелся от прежнего владельца и до сих пор об этом помнит.

Наступившую тишину нарушало лишь тихое шуршание щетки по шкуре Дева. Покончив с завтраком, он стоял, опустив голову, закрыв глаза, – невероятно умилительная картина. Дев постанывал от удовольствия, когда Рейн осторожно чесала там, где он не мог достать сам.

– Вы говорите, в двенадцатом деннике не лошадь, а настоящий кошмар? – спросил низкий, удивленный голос за дверью.

Рейн едва не выронила щетку, узнав голос Корда. Не обращая внимания на бешеный стук сердца, она закончила чистить бок Дева. Признаться, Рейн не ожидала снова увидеть Корда. И меньше всего – Этим утром.

Когда Корд подошел и остановился рядом с дверью, жеребец поднял голову, прядая ушами, и раздул ноздри. Он словно сравнивал этот запах с запахом своего наездника.

Замерев, Корд смотрел на уши жеребца, который осторожно обнюхивал его руки, уши, шею.

– Привет, Ватерлоо Девлина, – сказал он спокойно, ничуть не испугавшись внимания огромного жеребца. – По-твоему, мне стоило принять душ, прежде чем совершать прогулку по конюшне?

Рейн вспыхнула и отвела глаза, надеясь, что никто не заметит ее смущения. Она мысленно молилась о том, чтобы никто не догадался, почему Дев так заинтересовался Кордом. И почему он не испугался незнакомого мужчины.

– Чертов красавчик, – пробормотал капитан Джон.

Как и Корд, он наблюдал за ушами Дева, зеркалом характера любой лошади. И безошибочно понял, что жеребец ни капельки не возбужден. – Дев не боится вас. – Он пристально посмотрел на Корда. – И вы не боитесь его.

– Я вырос рядом с лошадьми, – спокойно пояснил Корд и медленно поднял руку.

Дев вновь обнюхал его пальцы.

– Я почесал бы тебе уши, – пробормотал он. – Но ты еще не готов к этому удовольствию.

Вздохнув, жеребец обдал теплом шею Корда.

– Ты – красавец, – сказал Корд, чей бархатный и глубокий голос журчал завораживающе, словно залитая лунным светом река в темноте ночи. – Ты большой, как гора, но так хорошо сложен, что кажешься ростом в пятнадцать, а не в семнадцать хэндов. И здоровый. Вон как играют мышцы. Грациозный, как женщина, и сильный, как Бог. Мой прадедушка пошел бы на убийство, чтобы заполучить такого племенного жеребца. Красная шкура и черные носочки, смоляные грива и хвост. Все цвета дьявола. Но ты не дьявол. Ты – ангел, переодевшийся для прогулки в аду.

Дев стоял и слушал, околдованный голосом мужчины, запах которого ему почему-то был знаком.

– Рейн, – проговорил Корд тем же тоном, – подойди и встань передо мной.

До нее не сразу дошло, что он обращается к ней. Она медленно двинулась, словно повинуясь невидимой привязи.

Корд не отворачивался от Дева, не смотрел на Рейн, пока она не подошла и не встала перед ним, как он просил. Он продолжал нести всякую околесицу, которая убаюкивала сознание, снимала напряженность и дарила удовлетворение.

– Повернись лицом к Деву, – попросил Корд.

Рейн неторопливо подчинилась.

– Не удивляйся, – пробормотал он, – я хочу положить свою руку на твою. А сейчас приласкай Дева, – попросил он. – Медленно, любовно.., вот так.., превосходно…

Она повиновалась, загипнотизированная не меньше Дева голосом новоявленного шамана.

Дев не вздрагивал, когда ее рука, накрытая рукой мужчины, задевала чувствительные местечки у него за ушами.

Корд продолжал говорить, звуки его голоса напоминали колыбельную.

– Осторожно убери руку, – попросил он.

Дев, казалось, не заметил того момента, когда знакомая рука наездника исчезла, и спокойно принимал ласки незнакомого мужчины, который чесал ему самые излюбленные местечки с безошибочным навыком.

– Отходи, – пробормотал Корд. – Очень, очень медленно. Хорошо.

Она повиновалась, очарованная происходящим в деннике.

Деву понадобилось несколько секунд, чтобы понять: его любимица ушла, и на ее месте – мужчина, который странным образом знаком ему и в то же время незнаком. Но паниковать или злиться было поздно. Он принял Корда.

Уши Дева дрогнули, потом успокоились, как приспущенный флаг. Вздыхая, жеребец подталкивал умелые пальцы Корда, словно прося о большем.

Корд гладил Дева и щедро расточал ему похвалы, желая вознаградить животное за долготерпение. Когда он убрал руку и перестал говорить. Дев, казалось, сильно удивился. Он фыркнул, да так громко, что Корд смутился и посмотрел на Рейн.

– Ну и зверюга, – сказал капитан Джон, переводя взгляд с Дева на Корда. – Не важно, что у вас за работа, Эллиот. Но если вы не занимаетесь обучением лошадей, то вы зарываете свой талант.

– Когда-то я занимался этим, – сказал Корд и, едва заметно улыбнувшись, взглянул на Рейн.

В эту минуту она поняла, почему Дев так заинтересовался его запахом. От Корда пахло ею, точно так же как от нее – Кордом.

– – Когда-то! – фыркнул капитан Джон. – У вас дар, Эллиот, и вы это знаете. Редкий дар. Подумайте о моих словах. – Потом машинально добавил:

– Если остальные ваши мужчины такие же, как вы, я заберу свои жалобы обратно.

– Ваши мужчины? – спросила Рейн, впервые посмотрев на Корда.

Он был в джинсах, рабочей рубашке и линялой хлопчатобумажной куртке – ни дать ни взять один из конюших.

– Прости, – сказал капитан Джон своей подопечной. – Я не представил вас друг другу. Мисс Рейн Смит, мистер Корд Эллиот. Служба безопасности Олимпийских игр.

Корд протянул руку. Годы тренировок не прошли даром.

– Привет, Рейн. – Его голос снова стал бархатным, как южная ночь, и таким же обманчивым.

– Оставь свое шаманство, – сказала она сухо. – Я не столь добродушна, как моя лошадь.

– Я знаю, – невозмутимо произнес Корд. Он повернулся к капитану Джону, который пытался понять, что связывает эту парочку. – Я встретился с Рейн несколько дней назад, но нас никто не познакомил должным образом. Фактически из-за нее: я изменил инструкции и взял приятеля для осмотра дистанции.

– Значит, вы тот парень, кто разул ее? – Капитан Джон искоса взглянул на Рейн.

– Она вам так сказала? – изумился Корд.

– Он сбил меня с ног, когда я обувалась, – парировала она, глядя на него. – Так точнее, не правда ли?

Корд улыбнулся:

– – Предпочитаешь правду поэтической вольности?

– Это жизнь, – грустно сказала она. – В ней больше суровой прозы, чем поэзии. – Она повернулась, желая поговорить с капитаном Джоном, и только сейчас обнаружила, что он отошел.

– Парня, который сделал твою фотографию, убить мало, – спокойно констатировал Корд.

– Что? – спросила она и взглянула на него, – Я о твоем фото, – он коснулся ламинированного удостоверения личности, прицепленного к воротнику Рейн. – Это все, на что он способен?

Она пожала плечами. Фотография была сделана сразу после ее приезда в Калифорнию. Измотанная после самолета, Рейн провела без сна сорок восемь часов, можно сказать, на карачках перед унитазом – она чем-то отравилась, и ей искренне хотелось умереть. Когда выяснилось, что нужна фотография «на документ», ее обычно чистая кожа была грубой и воспалившейся, глаза как у енота, а волосы повисли сосульками. Как только фотограф скомандовал: «Улыбочка!» – ее губы скривились в гримасе, не имеющей ничего общего с улыбкой.

– Я была очень уставшей, – объяснила Рейн.

– Верю, – кивнул он. – Если бы твоя фотография походила на оригинал, я бы не набросился на тебя.

Она сощурилась.

– Но скорее всего это не имело бы значения, – поправился он. – Фотография – дело ненадежное. На ней можно погореть. Когда ты потянулась к рюкзаку, мне не оставалось ничего другого, как наброситься на тебя.

Она подумала, что для мужчины, который живет с уверенностью, что каждый ключ, поворачивающийся в замке, может спровоцировать взрыв бомбы, такое поведение вполне естественно.

Затем посмотрела на удостоверение Корда, прикрепленное к куртке. Там было имя, слово «безопасность», кодовый номер, который подтверждал право доступа в любой уголок, да что там уголок – в любую щель олимпийской территории.

Внизу ламинированного пластикового прямоугольника – фотография, на которой Корд очень серьезный и гораздо старше на вид. Вспышка высветила седые нити в волосах, которые однажды превратятся в серебристый хохолок, чистый и яркий на фоне смоляных волос. Взгляд твердый, как лед, а глаза прозрачные и холодные.

– Твоя фотография не похожа на тебя, – сказала она, не задумываясь.

Корд изменился в лице.

– Я был зол, когда меня фотографировали. Мне пришлось оставить дело, которым я занимался довольно долго.

– И взяться за олимпийскую безопасность? – предположила Рейн.

– Да, – немного поколебавшись, ответил он.

– Ты вернешься к нему, когда закончатся Летние игры? – выпалила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

Бесконечно долгий миг Корд пристально смотрел на девушку. Расставшись с ней вчера, он осознал, что очень сильно нуждается в ней.

Корд с горечью понял, как сильно замерз, пока не почувствовал ее тепло.

Теперь он уповал на то, что время все расставит по своим местам. У него большой опыт выживания. Он справится с собой.

– Неизвестно, вернусь ли я, – сказал он спокойно. – К тому времени все должно решиться. Если нет, то я разберусь. – После крошечной паузы он добавил:

– Я им слишком обязан.

В его голосе Рейн услышала гнев и симпатию, негодование и печаль.

– Не надо ничего объяснять мне или отвечать на вопросы, – сказала она сдержанно. – Я – дочь Блю.

– Я знаю, – сказал он ласково и посмотрел на нее пронизывающим взглядом. – Ты женщина, которую я целовал. В тебе горит такой огонь.., но он сокрыт от всех мужчин вроде меня. Кого ты ждешь, Рейн Уандлер-Смит?

Вышколенного типа, который всегда вовремя за столом?

Она разъярилась. Черт возьми. Корд недалек от истины!

– Да.

– Чепуха.

– Как ты смеешь! – закричала она.

– Ты живешь в окружении таких типов. Но ни один из этих вежливых, спокойных чистоплюев не зажег в тебе огня.

– Откуда ты знаешь? Я могла иметь целую вереницу любовников!

– Могла бы, но не имела.

– Ты читал мое досье, – холодно сказала она.

– Нет. Я читаю тебя как открытую книгу. Если бы ты любила таких типов, ты не была бы холодна к ним.

Какого черта тебе ездить на гнедом жеребце, столь же безопасном, как землетрясение в горах?

– Дев не опасный. Со мной по крайней мере.

– Верно. – В голосе Корда послышалась тоска. – Ты можешь приручить самое упрямое существо на свете.

Рейн покачала головой, отказываясь верить его словам. Она не могла так быстро завладеть сердцем Корда.

Дев сильно толкнул ее, и она машинально потянулась к недоуздку, который висел высоко на стене. Затем прицепила к нему веревку.

– Время прогулять его, – сказала она напряженным голосом.

Корд смотрел на недоуздок. Если бы жеребец решил рвануть к задвижке, то за эту веревку его не удержать.

– Что это? – спросил он. – Обыкновенный недоуздок?

Рейн посмотрела на веревку, что-то пробормотала себе под нос и пошла к ящику с принадлежностями. Вскоре она вернулась, держа в руках что-то вроде уздечки. Пока Дев нормально себя ведет, специальный ремень свободно охватывает морду. Но как только жеребец начинает проявлять норов, ремень натягивается и сжимает морду, перекрывая воздух. Это так же эффективно, как большая стальная пластинка, не позволяющая Деву пить в стойле без остановки.

– А теперь хорошо? – с вызовом спросила она.

Корд кивнул.

– Пускай это будет на нем все время. Таково мое пожелание, но я могу сделать правилом.

– Дев – джентльмен.

– С тобой – да. Со всеми остальными – он сущий дьявол.

– Но только не с тобой, – сказала она почти с обидой, ведя Дева во двор.

– Дело в том, что я пахну тобой, – сказал он ласковым голосом. – Я заметил это утром, ощутив аромат весеннего ветра. Но сейчас не весна, верно? С тобой круглый год зима.

– Это не… – начала она.

– ..Несправедливо? – саркастически перебил он. – Может быть. Открой глаза, Малышка Рейн. Ты плохо знаешь окружающий мир.

– Мне известен этот мир. – В ее глазах появилось упрямство, а голос был такой же холодный, как у Корда. – Этот мир создан для смерти. Или ты до сих пор не заметил?

– Ты боишься смерти?

Она склонила голову набок и задумалась.

Он ждал, сгорая от нетерпения. Ему хотелось как следует встряхнуть прекрасный и безопасный мир Рейн, чтобы в нем появилось место для него.

«Терпение, – сказал он себе. – Я не могу разорваться на части. Сначала надо поймать Барракуду. А потом я займусь другими делами».

Если будет это «потом»…

Не впервые Корд отчетливо понимал опасность своей работы. Но впервые мысль о смерти вызвала беспокойство.

– Нет, – сказала она наконец, – я не боюсь смерти. Намного страшнее прожить, как моя мать, опасаясь, что твоего любимого мужчину могут убить. Ожидание в одиночестве – вот то, чего я боюсь, мистер Корд Эллиот.

Полюбить не того мужчину.

– Поэтому ты запретила себе любить.

– Это мой выбор.

– Тебе не позавидуешь. Твоей матери по крайней мере есть кого ждать.

– Так получилось. Папа был адвокатом, когда они поженились.

Терпение Корда лопнуло.

– Если ты когда-нибудь встретишь ручного джентльмена твоей мечты, Малышка Рейн, что ты станешь делать" когда он, взглянув на тебя и твоего жеребца, бросится наутек?

Она опустила глаза. Возникшее между ними напряжение было непереносимым.

– Что ты имеешь в виду? – наконец осведомилась Рейн.

– Посуди сама. Ты – богатая, грациозная, родовитая, сильная и элегантная. Я допускаю, что твой избранник проберется сквозь все эти заслоны, но как быть с огнем, который горит в тебе? – спросил он настойчиво. – Женщина, которая играючи управляется с норовистым жеребцом, не каждому по плечу.

– Ну и что? – недоумевала она.

– Да очень просто. В глубине души ты любишь опасность. Как любит твой отец. Как люблю я.

– Чушь!

Корд грубо рассмеялся.

– Истинная правда!

Его слова звучали безжалостно, а взгляд голубых глаз был ледяным. Его голос, словно нож, вспарывал ее мир и не оставлял места, чтобы укрыться. Она хотела бежать, в то же время сознавая всю нелепость своих попыток спрятаться от беспощадной истины.

– Ты говоришь, что наша работа опасна, – ехидно заметил Корд. – А что ты скажешь о том, когда Дев стрелой летит вниз по спуску, разгоряченный скачками?

– Хорошо, – бросила она, – троеборье, может быть, и опасно. Но меня оно привлекает тем, что я могу доказать свою значимость.

Ее слова задели Корда. До чего же они с Рейн похожи!

– Как бы ты это ни называла, – спокойно сказал он, – когда твой суженый увидит тебя в синяках и крови после гонок, он побледнеет и пойдет искать милую, спокойную девушку, чтобы жениться. Так-то, Малышка Рейн.

– Я найду то, что я хочу, – сказала она хриплым и уверенным голосом. – И тогда мне не надо будет ничего себе доказывать.

Голос Корда снова стал бархатным.

– Что же ты хочешь, Рейн? – наклонившись к ней, спросил он.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы.

– Я хочу встретить человека, который любил бы меня и жил вместе со мной.

Прозвучавшие в этих словах одиночество и тоска потрясли Корда. Он закрыл глаза от неожиданной боли.

– Ты не узнала бы этого мужчину, если бы даже он стоял перед тобой. Ты боишься любви.

– А ты большой специалист в сердечных делах? – сухо и напряженно обронила она.

– Нет. Мое ремесло – смерть. Я одинок. Я осматриваю замки снаружи. Я слуга коронованных особ.

Рейн протестующе покачала головой.

– Дело не в этом, – сказала она. – Мое или твое происхождение тут ни при чем.

Корд не поверил ей. Он не джентльмен и прекрасно это знает.

Рейн смотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, тихого, опасного, голодного, сильного и беззащитного, как Дев в тот день, когда она увидела его впервые. Если бы она не подбежала к жеребцу, не помогла ему, не вылечила… Дев умер бы.

От этой мысли у нее сжалось сердце. «Корд не Дев, – быстро и сурово сказала она себе. – Он волен в своем выборе. И он сам выбрал себе такую работу».

Рейн выбросила все это из головы и вернулась к реальности.

– Пошевеливайся, Дев. Пора на прогулку.

Глава 9

Стоя неподвижно. Корд наблюдал, как быстро удаляется Рейн. Такое не впервые случалось между ним и женщинами. Он повидал немало замков, от которых уходил без сожаления, заботясь только о следующей горной цепи, об очередной перестрелке в долине, о новом военном сражении, еще более страшном, чем прежние.

Но Рейн позволила ему побыть несколько минут подле своего огня, согрела его душу. И Корду Эллиоту показалось, что горы между долинами наверняка стали неприступнее, сражения – более жестокими, а вероятность поймать пулю – выше, чем обычно.

В эту минуту Корд впервые понял: ему больше не нужны никакие горы. Он познал много высот и побед; на его долю выпало немало волнений и отчаяния. Он прошел горные цепи одну за другой, удерживая их и сдавая. Он спускался в зеленые долины, направляясь к очередному перевалу, навстречу очередному сражению.

Уходя, он не скучал по зеленым теплым долинам и не оплакивал их. Горы и перевалы всегда неудержимо манили его, и он шел на их зов, чтобы вести свое бесконечное сражение…

За плечами оставалась жизнь, состоящая из перестрелок, из погибших товарищей, – суровые и нелегкие годы.

Корд с трудом представлял себе другую жизнь, в которой не надо преодолевать подъемы, не надо сражаться… Все эти годы он постепенно сдавал свои позиции холоду, и скоро он броней скует его сердце.

Однажды он не сможет понять разницу между долиной и перевалом, между теплом и холодом. Он видел таких людей.

Они сгорели в огне постоянных схваток.

Как и другие мужчины, Корд всегда клялся, что с ним такого не произойдет. Как и другие мужчины, он считал, что умрет раньше, чем такое случится.

Но подобно многим мужчинам, он ошибался.

Теперь пришло время подвести итоги, увидеть, осталось ли что-то и впрямь стоящее спасения.

На ремне Корда раздался сигнал. Он тотчас вернулся на грешную землю и нажал кнопку.

Потом быстро направился к огромному «дому на колесах», который был припаркован с внутренней стороны забора, ограждающего конюшню. Он не видел ни цветов, ни золотых потоков солнечного света, заливавшего все окрест, не чувствовал легкого дуновения ветерка. Он видел только холодные пики горы и думал о предстоящей схватке с врагом.

Пыльный «дом на колесах» несколькими проводами был подсоединен к сети Санта-Аниты. Но только один из них снабжал электричеством. Остальные – секретные телефонные линии, замаскированные под обычные. Если бы не множество антенн, то ничего примечательного в этом «доме на колесах» не было. Многие люди, связанные с Олимпийскими играми, предпочитали жить в таких машинах, нежели в спальных кварталах Лос-Анджелеса. По крайней мере они не теряли время в автомобильных пробках на городских и загородных дорогах.

На лужайке перед «домом на колесах», расположившись в легком кресле. Корда ожидал Тори. Это имя ему дали в целях конспирации. Казалось, он прекрасно проводит время, нежась на солнышке. Но при всей внешней расслабленности его взгляд был проницательным и настороженным.

– Доброе утро, мистер Эллиот, – певуче произнес Торн.

– Доброе утро, Торн, – откликнулся Корд. – Кто-нибудь появлялся?

– Нет, сэр. Даже любопытствующих нет.

– Хорошо.

Корд набрал код, открыл дверь «дома на колесах» и вошел внутрь передвижного командного поста.

Внутри «дом» был оформлен в желтовато-коричневых тонах, этакая смесь золота и буйволовой кожи, полированного каштана с редкими вкраплениями зеленовато-черного цвета. Кушетка размером с королевское ложе занимала стену напротив двери, рядом с ней стоял карточный стол, за которым могли разместиться четверо. Телевизор, стереосистема, несколько книг и географических карт составляли все убранство комнаты.

Впрочем, от взгляда стороннего наблюдателя не укрылось бы, что стены в этом «доме» чрезвычайно толсты, а замки на шкафах – сверхнадежные.

Внутренняя дверь, ведущая в заднюю часть «дома», была открыта. По сторонам узкой прихожей располагались ванная, кухня и спальня. В последний отсек «дома» вела еще одна внутренняя дверь. Она была заперта на электронный и механический замки.

На всем западном побережье Корд Эллиот был единственным человеком, знающим все комбинации. Он быстро отпер дверь, вошел и запер ее за собой.

Большая комната была уставлена электронным оборудованием и напоминала кабину самолета-истребителя или современную студию звукозаписи, а не спальню хозяина роскошного «дома на колесах». Отдельный кондиционер без устали работал, поддерживая температуру, необходимую для наиболее чувствительного оборудования. Правда, здесь еще поместились кровать и стол с настольной лампой.

Компьютерный терминал занимал целый угол, на экране ничего не было. Корд отодвинул вертящийся стул подальше от приемника и уселся перед клавиатурой. Он набрал длинный, сложный код и застыл. Через несколько секунд экран загорелся.

СИНЯЯ ЛУНА ВЫЗЫВАЕТ СИНЮЮ СЕЛЕДКУ.

Корд внутренне подобрался. В этой операции Боннер был Синей Селедкой и охотился за Барракудой.

Корд нажал на клавиши, подтверждая прием, крутанулся на стуле к радиотелефону, оснащенному шифратором, набрал цифровой код и стал ждать.

Через нескольких минут телефон зазвонил.

Он снял трубку. Несмотря на то что разговор был защищен от прослушивания, они с Боннером на всякий случай пользовались эзоповым языком.

– Как рыбалка? Каков улов? – спросил Корд.

– Неплохо, приятель. – Голос невидимого абонента звучал мягко и спокойно.

Корд мрачно улыбнулся. Боннер все еще жил исключительно ради гор, перевалов и новых сражений.

– Вот как? – удивился Корд. – И какая рыба сегодня клюет лучше всех?

– Барракуда.

Он поерзал на стуле.

– Ты уверен?

– На восемьдесят шесть процентов. В рыбном отделе подтвердили по фотографии, сделанной в специальном диапазоне электромагнитного излучения. Мне известно, как ты относишься к фотографии, но я не стал бы придираться.

– Где снято? – требовательно осведомился Корд.

– В ЛАКС, вчера вечером.

Корд сразу смекнул, что убийца по кличке Барракуда обнаружен в международном аэропорту Лос-Анджелеса представителями иммиграционных властей. А если точнее, человек, похожий на Барракуду с единственной имеющейся фотографии. Если здесь нет никакой ошибки, то это огромный шаг к поимке террориста Корд был одним из немногих, кто видел Барракуду вблизи и остался жив, поэтому он мог его опознать. Но Корд не доверял фотографии на удостоверении личности, особенно когда дело касалось Барракуды. У них есть одна фотография этого типа, но он снят с большого расстояния.

И что еще хуже – это снимок в профиль. На нем невозможно увидеть особую примету террориста – близко посаженные глаза, которые и натолкнули Корда на мысль о сходстве террориста с хищной рыбой барракудой.

– Кто узнал его? – спросил Корд.

– Старина Орлиный Глаз.

Корд рассеянно погладил подбородок, переваривая информацию и составляя план дальнейших действий. Прищурив глаза, он погрузился в мир насилия и жестокости.

Раз Митчелл – Орлиный Глаз – узнал Барракуду, то Корд склонен ему верить. У Митчелла был необыкновенный дар соотносить двухмерные снимки с предполагаемым оригиналом Вот почему он был назначен в таможенный и иммиграционный контроль в лос-анджелесский аэропорт на время Олимпийских игр, когда иностранцы со всего света устремятся туда.

Включая террористов.

– Вероятная цель? – бросил Корд в трубку.

Ты, – рассмеялся Боннер.

– Разумеется. – В голосе Корда послышалось нетерпение. Барракуда давно хочет его убить. Но пока ему это не удается. – Он знает, что я здесь?

Повисла пауза.

– Сомнительно. Мальчики наверху полагают, что основная цель – Старый Блю. А запасная – Малышка Блю.

Корд шумно выдохнул. Убийца охотится на Рейн.

Он злобно и неслышно выругался. Ни для кого не секрет, чти у гордого Чандлер-Смита есть младшая дочь.

И он поклялся увидеть ее выступление на Олимпийских играх во что бы то ни стало.

Вот там-то и может случиться непоправимое.

Желание отца увидеть дочь на Олимпийских играх столь же предсказуемо, как восход солнца. Вот почему Корда выдернули из секретной антитеррористической операции и назначили связным олимпийской службы безопасности.

Босс Блю желал обеспечить самую лучшую защиту для своего подчиненного и, будучи президентом Соединенных Штатов Америки, мог это позволить.

– Ты уверен насчет первичной и вторичной целей? – отрывисто проговорил Корд.

– Хорошая наживка – залог успешной рыбалки. У нас на крючке очень сочная гусеница.

– Понятно… – Корд спрашивал себя: кто из членов террористической группы Барракуды может испугаться и броситься в руки врага?

– Поверь, дружище. Блю кого-нибудь пристрелит, когда выяснит, что Малышка вписана в меню.

– Блю будет подсекать.

Голос Корда звучал холодно и безжизненно. Нежная, грациозная и пылкая Рейн Чандлер-Смит в опасности. Он всю свою жизнь защищал совершенно незнакомых людей.

Рейн он знал.

Она ясно дала ему понять, что у него нет шансов ее заполучить. Перед разговором с Боннером он готов был поспорить с этим. Но теперь Корд возвращался в старый, хорошо знакомый мир, и этот мир принимал его в свои ледяные объятия.

Пусть ему никогда не быть с Рейн, но он может помочь ей выжить.

– – Сообщи Блю, что Барракуда может добраться до Малышки только одним способом, – сказал он. – Это – через Корда Эллиота.

– Но Блю не знает никакого Корда Эллиота, – со смехом ответил Боннер.

– Как и ты. Но послание передай.

– Непременно. – После небольшой паузы Боннер небрежно спросил:

– Все еще играешь в шахматы, приятель?

– Так же часто, как ты, компадре.

Тихий смех поглотила тишина.

Корд положил трубку. И долго сидел неподвижно, уставившись в пространство, одолеваемый мрачными мыслями. Смерть дышит прямо в затылок. Как много нечетких фотографий и преступников! Как много атак! Как много оружия!

И так хрупка жизнь.

Вернувшись к реальности, Корд обнаружил, что вынул из кармана старую золотую монету. Он потер отполированное теплое золото между пальцами, как талисман.

– Плохи дела, да? – тихо спросил он и перевернул монетку на ту сторону, где сияло лицо госпожи Удачи. – Ты со мной, госпожа Удача? Или ты, госпожа Смерть?

Женщина молча смотрела на него, скосив глаза. На заднем плане виднелся иностранный город с островерхими крышами, словно о чем-то просившими неизвестных богов.

Другая культура, другая действительность, другая жизнь.

Но тот же самый мир.