Глава 1

— Что это будет — свадьба или поминки? — задумчиво прошептала Ариана.

Она пристально посмотрела на кинжал, который держала в руках, словно ждала от него ответа. Но ответа не было — только отблеск пламени свечи сверкнул на лезвии. Вглядываясь в него, Ариана вновь услышала мучивший ее вопрос: «Свадьба или поминки?»

Она знала ответ, и он не мог ее утешить.

«Все равно. Для меня это одно и то же».

За высокими и прочными стенами замка завывал ветер, предвещая скорую зиму, но Ариана не слышала его жалобных стенаний: она прислушивалась к отголоскам прошлого и вспоминала, как много лет назад мать вложила в ее слабые детские ручонки кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Ариана отчетливо помнила, как впервые ощутила тяжесть холодного серебра и увидела отсветы пламени в темной глубине аметистов. И как услышала леденящие душу слова матери:

«Дочь моя, никакие муки ада не сравнятся с постылым супружеским ложем. Лучше смерть, чем жизнь с нелюбимым. Возьми этот клинок, и пусть рука твоя не дрогнет, когда придет время».

Но мать Арианы умерла слишком рано и не успела поведать дочери, как и против кого применить страшное оружие. Чьи это будут поминки — жениха или невесты, — Ариана не знала.

«Кого я должна убить — себя или Саймона? Он согласился жениться на мне только из преданности своему брату, лорду Доминику — хозяину замка Блэкторн. Разве это преступление? Просто родственные чувства для него превыше всего».

При этой мысли тоскливый ужас сжал ее сердце. По телу пробежала дрожь, и складки ее богатой темно-вишневой туники затрепетали, как живые.

«Боже милосердный! А мои близкие? Как они поступили со мной?.. Лучше об этом не думать».

Тяжелые воспоминания вновь всплыли в ее памяти, грозя разрушить хрупкую стену, которой Ариана пыталась от них отгородиться. Она мрачно попыталась загнать в глубь сознания ужасы той страшной ночи, когда ее обесчестил Джеффри Красавец, а затем предал родной отец.

В задумчивости она продолжала крепко сжимать кинжал, и его лезвие впилось ей в руку. Ариана вдруг отрешенно представила, как острие кинжала все глубже проникает в ее тело. Что она тогда почувствует? Да уж, наверное, хуже той ночи ничего не будет.

— Ариана, ты не видела мой… ах, какой прелестный кинжал! — входя в комнату, воскликнула леди Эмбер, заметив блеснувшее лезвие в руках Арианы. — Какая тонкая работа, изящнее любого украшения!

Звонкий голос хозяйки замка отвлек Ариану от тяжелых мыслей. Стараясь выглядеть спокойной, она глубоко вздохнула и слегка разжала пальцы, вцепившиеся в рукоять драгоценного клинка. Обернувшись, она взглянула на вошедшую молодую женщину в шитом золотом одеянии, оттенявшем блеск ее живых янтарных глаз и золотистых волос.

— Это кинжал моей матери, — произнесла Ариана.

— Какие великолепные аметисты! Они сверкают точно твои глаза. Скажи, у твоей матери глаза тоже были дымчатого оттенка?

— Да, — коротко ответила Ариапа, не прибавив более ни слова.

— А твои мысли, — тихо добавила Эмбер. — под стать твоим черным волосам — они мрачнее преисподней.

У Арианы перехватило дыхание, и она испуганно взглянула на Посвященную хозяйку Стоунринга — поговаривали, что та может отличить ложь от правды в словах человека, лишь слегка прикоснувшись к нему.

Но сейчас Эмбер и не думала притрагиваться к Ариане.

— Мне незачем касаться тебя, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — заметила Эмбер, внимательно глядя ей в лицо — Твои глаза печальны. Как и твое сердце.

— Мое сердце пусто. Все чувства в нем умерли.

— Это неправда, и ты это знаешь. Тебе легче скрыть свои раны, чем излечить их.

— Вот как? — заметила Ариана с деланным безразличием.

— Да, — кивнула Эмбер. — Я почувствовала это, когда впервые коснулась тебя. В твоем сердце живут горечь и боль.

— Я вспоминаю об этом только во сне.

Ариана вложила кинжал в ножны на своем поясе и взяла в руки арфу.

Когда-то арфа была ее единственной радостью — теперь же она стала ее утешением. Изящный инструмент был инкрустирован серебром и перламутром, темное дерево покрывала резьба в виде гроздьев и листьев винограда.

Но Ариану привлекало не внешнее изящество арфы, а голос инструмента, такой созвучный ее израненной душе. Длинные пальцы девушки пробежали по струнам, и арфа отозвалась печальным аккордом, странно гармонировавшим с ужасными стопами ветра за окном.

«Боль легче скрыть, чем излечить».

Эмбер задумчиво слушала, как Ариана и ее арфа ведут между собой понятный только им одним разговор. Какие чувства горят под ледяным спокойствием юной норманнской леди — страх, гнев, печаль?

— Тебе нечего бояться того, что ты станешь женой Саймона. — уверенно произнесла Эмбер. — В его сердце бушуют страсти, но он всегда держит их в узде.

Пальцы Арианы на мгновение замерли, и она медленно кивнула. Голос арфы чуть-чуть смягчился.

— Да, — тихо произнесла Ариана. — Саймон всегда любезен со мной.

«Как-то он поведет себя, когда узнает, что его жена не девственница? Уж наверняка любезности у него поубавится.

Да, войны начинались и не из-за таких тяжких оскорблений. Так уж суждено: мужчины — убивают, женщины — умирают».

Эта мысль таила в себе мрачную привлекательность: она подсказывала Ариане выход из ужасной ловушки, подстроенной ей жизнью, обернувшейся болью и предательством.

— Саймон силен и красив, — добавила Эмбер. — А его ловкости и проворству могут позавидовать даже хозяйские кошки.

Пальцы Арианы запнулись.

— Глаза у него слишком… темные, — пробормотала она.

— Просто у него золотистые волосы — вот тебе и кажется, что его глаза чернее ночи.

Ариана задумчиво покачала головой.

— Дело не только в этом.

Эмбер, вздохнув, тихо произнесла:

— Да, у того, кто возвратился из сарацинских земель, болит сердце и тяжело на душе.

Печальный аккорд задрожал в тишине.

— Саймон не доверяет мне, — глухо произнесла Ариана.

— Тебе? — Эмбер невесело рассмеялась. — Он знает, что ты не ударишь его ножом в спину — и этого с него довольно. Вот мне он и вправду не доверяет — я-то знаю, что про себя он называет меня «чертовой ведьмой».

Удивление на мгновение промелькнуло в холодных дымчатых глазах Арианы.

— И уж коли мы заговорили о глазах, — сухо добавила Эмбер, — то и твои далеки и суровы, как луна друидов, несмотря на всю их убийственную красоту.

— Ты думаешь, меня это утешает?

— Не знаю. Разве может что-нибудь утешить тебя.

Ариана задумалась, и ее пальцы вновь замедлили свой легкий бег. Вдруг с внезапностью налетевшего сокола она ударила по струнам, и резкий, пронзительный звук разорвал тишину.

— Почему он называет тебя «чертовой ведьмой»? — спросила Ариана.

Но прежде чем Эмбер успела ответить, раздался глубокий мужской голос:

— Потому что Эмбер околдовала Дункана и похитила у него разум.

Женщины обернулись и увидели Саймона. Он стоял у входа в маленькую угловую комнату, которая была отдана в распоряжение Арианы на все время ее пребывания в замке Стоунринг. Ариана не думала, что пробудет здесь долго: единственное, что удерживало в Стоунринге лорда Доминика из замка Блэкторн, так это желание поскорее выдать наследницу норманнского барона за верного ему рыцаря, пока дела не пошли совсем скверно.

Саймон был уже вторым кандидатом в женихи для дочери барона Дегерра. Ариану никогда особенно не привлекал ее первый жених — Дункан, но Саймон… Всякий раз, когда она смотрела на него, у нее возникало странное чувство. Вот и сейчас его огромная фигура заняла весь дверной проем. Чаще всего его видели рядом с братом, лордом Домиником, или с мужем леди Эмбер, Дунканом, — только поэтому рост и могучее сложение Саймона не вызывали удивления у окружающих.

Ариана прежде ничего не слышала об этом рыцаре. Впер вые она увидела его в замке Блэкторн, когда он подошел к ней и передал повеление Доминика — готовиться к переезду в Стоунринг. Тогда ее с первого взгляда поразила изящная грация его сильного и гибкого тела. В черной глубине его глаз светились воля и ум.

Но порою, внезапно обернувшись, Ариана замечала, что его взгляд горит напряженным чувственным огнем.

Он желал ее. В этом она не могла ошибиться.

И Ариана с ужасом ждала того дня, когда Саймон даст волю своим страстям и силой заставит ее подчиниться себе. Но де сих пор он не делал к этому никаких попыток. Был неизменно любезен и предупредителен и вел себя с ней учтиво и сдержанно, что одновременно и успокаивало и… привлекало ее.

В глазах Арианы достоинства всех других знакомых ей муж-чип меркли по сравнению с Саймоном: несмотря на высокий рост, он был ловок и гибок, как кошка, и в то же время никому не уступал в силе и выносливости.

А может, все объяснялось гораздо проще — он был по-своему добр к ней во время их переезда в Стоунринг, хотя в его отношении и сквозило легкое превосходство. Дорога была долгой и тяжелой. Они ехали верхом, и путь их лежал далеко на север — Стоунринг находился в самом центре Спорных Земель, на границах которых норманны и саксы все еще вели ожесточенные бои. Битву при Гастингсе норманны выиграли полвека назад, но саксы и не думали складывать оружие и сражались за свои земли до последнего вздоха.

— Теперь-то я вижу, что ошибся, — продолжал Саймон, входя в комнату. — Эмбер удалось похитить у Дункана только сердце, а это сущая безделица по сравнению с разумом.

Отказываясь поднять ловко брошенную перчатку, Посвященная колдунья затряслась от беззвучного смеха, и янтарный кулон затрепетал у нее на груди, отбрасывая золотистые отсветы.

Улыбка Саймона потеплела.

— Я больше не считаю тебя орудием дьявола, — сказал он Эмбер. — Простишь ли ты мне когда-нибудь боль и страх, которые испытала по моей вине?

— Скорее, чем ты простишь весь женский род за зло, которое причинила тебе одна женщина.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как потрескивает огонь в очаге. Когда Саймон вновь заговорил, в его голосе и улыбке теплоты как не бывало.

— Бедный Дункан, — отчетливо произнес он. — Ему ничего не удастся скрыть от своей жены-колдуньи.

— А ему и не нужно ничего скрывать, — раздался за спиной Саймона голос Дункана.

Услышав голос мужа, Эмбер мгновенно обернулась к двери и залилась румянцем, будто ее подожгли изнутри.

Ариана удивленно уставилась на нее. Она провела в Стоунринге всего неделю и все еще не могла привыкнуть к тому искреннему, нескрываемому обожанию, с которым Эмбер относилась к своему мужу. Но — что было совсем уж невероятно — Дункан, казалось, разделял это чувство.

Когда Эмбер бросилась к мужу через комнату, протягивая ему руки, Саймон метнул на Ариану насмешливый взгляд угольно-черных глаз — было ясно, что его тоже ошеломило поведение молодой супружеской четы.

Этот взгляд и согрел, и смутил Ариану: они с Саймоном думали об одном и том же, понимали друг друга без слов. На какое-то мгновение Ариане почудилось, что она может довериться этому человеку.

«Дурочка, — холодно сказала она себе. — Улыбка мужчины — всего лишь приманка. Тебя просто приручают, как зверька, чтобы ты стала более доступной и покорной — авось не будешь противиться грубым оковам супружеских обязанностей».

— Я думала, что ты решил посвятить все утро выслушиванию жалоб твоих крестьян, — сказала Эмбер, обращаясь к Дункану.

— Да, я уж было совсем смирился с судьбой, — произнес Дункан, сжимая пальчики жены в своих огромных ладонях, — но Эрик сжалился надо мной и впустил своих волкодавов погреться в зале у огня.

— И Стагкиллера? — спросила Эмбер: ей хорошо было известно, что брат никогда не расстается со своим псом, следовавшим за ним тенью.

— Да, и его тоже, — лукаво ответил Дункан. Он поцеловал протянутую руку Эмбер, щекотнув ее ладонь кончиками усов. — Сразу после этого всех жалобщиков как ветром сдуло.

Саймона душил еле сдерживаемый смех.

Крепостные Стоунринга благоговели перед своим бывшим хозяином, лордом Эриком, но побаивались его ученых зверей, которые, казалось, были смышленее людей. Когда Дункан после свадьбы с Эмбер вступил во владение замком, крестьяне возблагодарили Всевышнего за то, что новый хозяин — просто храбрый воин, который и понятия не имеет о всяких колдовских штуках.

— Твой брат скоро нас покинет — он возвращается в Сихоум. Я буду скучать по нему, — сказал Дункан.

— По нему или по его псам? — улыбаясь, спросила Эмбер.

— Мне будет их всех недоставать. Как ты думаешь, может быть, он подарит нам парочку своих собак?

— Тех самых, огромных?

— А у него что, есть другие? — возразил Дункан. — Да Стагкиллер в холке ростом с моего боевого жеребца.

Смеясь и недоверчиво тряся головой, Эмбер потерлась щекой о твердую руку мужа, всю в боевых шрамах.

Ариана внимательно наблюдала за влюбленной парой — так сокол, парящий в вышине, всматривается зорким оком в движущиеся по земле точки. Было совсем не важно, о чем говорят влюбленные, — важно было, как они смотрят друг на друга, обмениваются улыбками и ласковыми прикосновениями. Ариане казалось, что их души связывает невидимая нить — словно хрупкий мостик соединяет два берега, разделенных бурным потоком.

— Забавно, не правда ли? — послышался у нее над ухом мягкий голос Саймона.

Он стоял так близко от нее, что Ариана почувствовала, как его теплое дыхание шевелит ее волосы.

Слишком близко!

— Что вы сказали, сэр? — вздрогнув, переспросила она.

Ариане понадобилось все ее самообладание, чтобы выдержать взгляд ясных темных глаз Саймона. Она не должна показывать, что боится его — кому же понравится, когда его сторонятся?

Этой нехитрой истине ее научил Джеффри. От него она узнала и многое другое — то, что теперь всеми силами стремилась поскорее забыть, отгородившись стеной боли и отчаяния.

— Я говорю, забавно наблюдать, что такой суровый воин, как Шотландский Молот, становится податливой глиной в женских руках, — пояснил Саймон.

— А я бы сказала иначе, — пробормотала Ариана. — Янтарная колдунья — вот глина, послушная могучим рукам Шотландского Молота.

Золотистые брови Саймона взлетели в немом изумлении. Он обернулся и несколько мгновений изучал глазами Дункана и Эмбер.

— Пожалуй, вы правы, — согласился он наконец. — Они выглядят влюбленными… Или, может быть, глупыми?

Сказав это, Саймон еще раз склонился к Ариане, как если бы они беседовали наедине. И прежде чем Ариана справилась с собой, она резко отшатнулась.

Девушка попыталась сделать вид, что просто захотела настроить арфу, но Саймона не так-то легко было провести. Его черные глаза сузились, и он быстро выпрямился. Саймон, безусловно, не считал себя таким красавцем, как Эрик, и уж, конечно, не был так богат, как хозяин Стоунринга, но тем не менее он не привык, чтобы женщины шарахались от него, будто он давно не мылся.

Еще больше это раздражало Саймона потому, что — он был почти уверен — влечение, которое он испытывал к Ариане, взаимно. Их первая встреча произошла в Блэкторне: он шел к ней через двор замка, а она смотрела на него удивленными, широко распахнутыми аметистовыми глазами. И с тех пор при встрече продолжала смотреть на него так, будто никогда раньше не видела мужчин.

Саймон никак не хотел себе в этом признаться, но он тоже тайком поглядывал на Ариану с удивлением и восхищением. За свою жизнь он повидал немало красавиц, но ни одной из них не удавалось так глубоко задеть его чувства. Это не удалось даже обольстительной Мари.

В то время, до переезда в Стоунринг, Ариана была помолвлена с Дунканом из Максвелла, Шотландским Молотом, человеком, который был другом Саймона и соратником Доминика, и Саймон увидел в этом злую насмешку жестокой судьбы. Когда же выяснилось, что Дункан влюблен в другую, Саймон немедленно сделал предложение дочери могущественного норманнского барона. Их союз должен был закрепить мир, который был отчаянно нужен Доминику в Спорных Землях для процветания Слэкторна.

Когда Саймон просил руки Арианы, он думал, что она предпочитает его другим мужчинам. Теперь он не был в этом столь уверен. Скорее всего она просто пытается поддразнить его, вывести из себя — такую же игру вела с ним Мари и знала ее в совершенстве.

— Я чем-то оскорбил вас, леди Ариана? — холодно осведомился Саймон.

— О нет, — быстро произнесла девушка.

— Какой поспешный ответ! И какой неискренний!

— Вы испугали меня — вот и все. Я не ожидала, что вы окажетесь так близко.

Тонкая насмешливая улыбка скользнула по губам Саймона.

— Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?

— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах, — вежливо ответила Ариана.

И вдруг поняла, что сказала правду. В отличие от других мужчин от Саймона никогда не пахло ни потом, ни ношеной одеждой.

— Вы, кажется, удивлены, что от меня не несет, как от навозной кучи, — съязвил Саймон. — Позвольте мне усомниться в ваших словах!

И он вновь с неуловимой быстротой склонился к Арианс. В то же мгновение девушка отпрянула от него, не успев даже скрыть свой испуг. Она очень осторожно передвинулась на деревянном стуле на прежнее место.

— Теперь можете вздохнуть, — сухо произнес Саймон.

Ариана втянула в себя воздух — дыхание ее было учащенным. Казалось, она задыхается от страха или… от удовольствия. Саймон склонен был думать, что в данных обстоятельствах страх был более вероятен.

А скорее всего — отвращение.

Саймон сурово сжал губы под мягкой, коротко остриженной бородой. Он очень хорошо помнил ответ Арианы на вопрос Дункана, будет ли она его женой на деле:

«Я исполню свой супружеский долг, но брачное ложе вызывает во мне отвращение».

Дункан тогда спросил, не вызвана ли холодность Арианы тем, что ее сердце принадлежит другому, и услышал в ответ:

«У меня нет сердца».

Вне всякого сомнения, она говорила искрение: Эмбер все это время держала Ариапу за руку и утверждала потом, что не нашла в словах норманнки ничего, кроме чистой правды.

Итак, Ариана была согласна на брак, но она также ясно дала понять, что сожительство с мужчиной ничуть не привлекает ее — даже с тем, кто вскоре станет ее мужем.

А может быть, именно с ним?

Саймон хмуро взглянул на прекрасную норманнку, которая согласилась стать его женой, и его рот искривился в мрачной усмешке.

«Когда мы впервые увидели друг друга, неужели она испытывала только страх, в то время как я смотрел на нее с вожделением?»

От этой мысли Саймон похолодел — он поклялся никогда больше не желать женщину сильнее, чем она желает его. В противном случае женщина приобретает власть над мужчиной — власть, которая в конце концов его губит.

«Может ли случиться, что Ариана — вторая Мари, что то горяча, то холодна как лед? Неужели она так же способна привязать к себе мужчину, вселив в него вечную неуверенность, лишив его воли, и свести его с ума, не утоляя его желание?

Или своей холодной недоступностью.

Но я тоже могу искусно вести эту игру притворства и соблазна, отступления и искушения».

Правила этой игры Саймон выучил в объятиях Мари. И обучился ей так хорошо, что в конце концов сразил девицу из гарема ее же оружием.

Не прибавив более ни слова, Саймон выпрямился и отошел от Арианы.

Девушка облегченно вздохнула. Но в то же время она почувствовала, что ее неприкрытый испуг больно ранил гордость Саймона. У нее сжалось сердце — Саймон не заслужил такого отношения к себе.

Ариана уже собралась было сказать ему об этом, но вдруг поняла, что не сможет вымолвить ни слова. Не имело смысла отрицать правду: одна мысль о соединении с мужчиной леденила ее кровь.

Саймон ничем не заслужил ее холодности, но она ничего не могла с собой поделать: все тепло ушло из ее души несколько месяцев назад, во время той ужасной ночи, когда она лежала беспомощная, близкая к обмороку, а Джеффри Красавец хрюкал над ней, как свинья, роющаяся в апельсинах.

Ариана содрогнулась от отвращения. Она смутно помнила ту ужасную ночь — ее воспоминания были затуманены дурманящим зельем, которое Джеффри подсыпал ей в вино, чтобы она стала молчаливой и покорной.

Иногда Ариана думала, что неясная дымка милосердно утаивала все отвратительные подробности этого кошмара.

Но порой ей казалось, что от этого ее ужас только усиливался.

— Саймон, — прошептала Ариана, невольно произнеся вслух его имя.

На мгновение Саймон помедлил, как будто услышал ее. Но потом решительно отвернулся от своей невесты с холодным безразличием.

Глава 2

В напряженной тишине, установившейся между Саймоном и Арианой, особенно громко звучали дразнящие голоса влюбленной супружеской пары.

— Ты не занята сейчас? Хочешь покататься верхом? — предложил Дункан жене.

— Каждое мгновение моей жизни принадлежит тебе — ты это знаешь.

— Только жизни? — повторил он с притворным разочарованием. — А на небесах? Я хочу, чтобы там ты тоже была со мной.

— Да ты никак торгуешься, супруг мой?

— А разве у меня нет товара, которым ты хотела бы завладеть? — в свою очередь возразил Дункан.

Эмбер улыбнулась, зардевшись от смущения, — так, наверное, улыбалась Адаму Ева, — а Дункан в ответ по-мужски самодовольно и радостно рассмеялся:

— Сокровище мое, ты мне угождаешь как нельзя лучше.

— Неужто?

— Всегда.

— А как я тебе угождаю? — продолжала поддразнивать его Эмбер.

Дункан хотел было ответить ей, но вдруг спохватился, что они не одни.

— А ты спроси меня об этом вечером, — тихо произнес он, наклоняясь к уху жены, — когда огонь в очаге станет горсткой серебристой золы.

— Клянусь, я так и сделаю, — лукаво сказала Эмбер, положив свою хрупкую руку на могучее плечо мужа.

— Ловлю тебя на слове, — пробормотал Дункан. — Ну а теперь, если ты покончила со своими делами, пойдем к лошадям.

— Мои дела? — Эмбер удивленно взмахнула ресницами. — Ах да, мой гребень! Я совсем про него забыла.

Она обернулась к Ариане, которая не отводила от нее ясных и холодных глаз, мерцавших, как драгоценные камни.

— Ты не видела, дорогая, моего гребня с красным янтарем? — обратилась к ней Эмбер. — Я случайно обронила его где-то в замке, или, может быть, он сам выпал из моих волос — ума не приложу, куда он подевался.

— Было время, когда я отыскала бы твою пропажу без малейшего труда — тебе не нужно было бы даже просить меня об этом, — тихо сказала Ариана. — Но теперь… теперь я ничем не могу тебе помочь.

— Я не понимаю, о чем ты?

Ариана пожала плечами.

— Это не важно. Я не видела твоего гребня. Спрошу у Бланш — может быть, она его нашла.

— Твоей служанке сегодня лучше?

Губы Арианы искривились в усмешке.

— Боюсь, она не скоро поправится, хотя это и не тот страшный недуг, что свалил моих рыцарей на пути из Нормандии. У Бланш болезнь совсем иного свойства.

— Как так?

— Я подозреваю, что Бланш беременна.

— Тогда это не болезнь, а благословение, ниспосланное свыше, — произнес Саймон.

— Для замужней женщины, возможно, так и есть, — возразила Ариана, — но только не для Бланш: одна в чужой стране, далеко от дома, от родных, от своего любимого. И вы говорите, что ее благословил Господь?

Саймон передернул плечами.

— Как ваш супруг я прослежу за тем, чтобы о ней позаботились, — холодно произнес он. — Пусть в Спорных Землях рождается больше детей — нам нужны воины.

— Дети, — произнесла Ариана странным тоном.

— О да, дети, моя будущая жена. А вы имеете что-либо против?

— Только против того, что предшествует их появлению на свет.

— И что же это?

— Совокупление. — Ариану передернуло от отвращения. — Такой ужасный путь к прекрасной цели.

— Ты переменишь свое мнение после свадьбы, — ласково заметила Эмбер. — Вот увидишь, все твои девические страхи развеются как дым.

— Да, конечно, — отчетливо произнесла Ариана.

Но в глубине души никто не поверил ее словам, и менее всего она сама.

Ариана потянулась за арфой. Из изящного инструмента полились звуки такие же мрачные, как и ее мысли. И все же, поглаживая пальцами струны, Ариана испытывала слабое утешение. Мелодичный голос арфы вселял в нее уверенность: она справится с тем неизбежным, что ей суждено, она вынесет и жестокую боль унижения и насилия, и ночные кошмары, преследующие ее даже при ярком свете дня.

Эмбер бросила на Ариану загадочный взгляд, но норманнка не заметила этого, погруженная в свои невеселые думы.

— Может быть, не стоит торопиться со свадьбой? — тихо проговорила Эмбер, обращаясь к Саймону. — Мне кажется, Ариана чем-то расстроена.

— Доминик боится, что, если мы не поторопимся, дела примут совсем дурной поворот.

Внезапно Эмбер поняла, что имел в виду Саймон.

— Ах да, ведь Дункан отказал леди Ариане и женился на мне.

— Вот именно, — ядовито усмехнулся Саймон. — Как бы то ни было, твой брат Эрик одобрил ваш брак, и северные границы Блэкторна пока в безопасности.

Эмбер кивнула с виноватым видом.

— Но мир этот рухнет в одно мгновение, — холодно продолжал Саймон, — если барон Дегерр узнает, что Дункан променял его дочь на твою любовь.

Эмбер кинула быстрый взгляд на Ариану. Но даже если девушка и слышала их разговор, она не выдала себя ни выражением лица, ни бегом пальцев по струнам арфы, по-прежнему спокойным.

— И не бойтесь оскорбить деликатные чувства леди Арианы, — насмешливо добавил Саймон. — Девушка из знатной семьи с рождения знает, что ее долг — выйти за того, кого изберут ей в мужья.

— Леди Ариана выйдет замуж за верного Доминику вассала, — веско подытожил Дункан. — И чем скорее это произойдет, тем лучше для всех нас.

— Но как же… — Эмбер хотела что-то возразить, но Саймон перебил ее:

— Выбор леди Арианы должны одобрить и король Генрих, и барон Дегерр.

— Да, но у вас, сэр, как раз и нет доказательств их одобрения! — запальчиво возразила ему Эмбер.

— Более верного вассала, чем Саймон, Доминику не сыскать, — сказал Дункан. — Следовательно, наш король одобрит этот брак. А что касается барона Дегерра… Саймон не сакс и не шотландец, а норманн, и барон Дегерр скорее признает женихом его, чем меня.

— Да, это вполне разумно, — рассудительно произнес Саймон. — Я больше подхожу на роль жениха для дочери барона Дегерра, чем Дункан.

— А что, — нахмурилась Эмбер, — этот барон и вправду столь могуществен, что даже короли считаются с его мнением?

— Да, — вдруг отчетливо произнесла Ариана.

За этим словом последовала вереница нестройных аккордов.

— Если бы отец выдал меня за Джеффри Красавца — сына другого норманнского барона, — продолжала Ариана, — то вскоре мог бы по силе и богатству сравниться с вашим королем Генрихом. А вместо этого я выхожу за дворянина, который скорее присягнет на верность королю Англии, нежели герцогу Нормандии.

— Итак, — сухо сказал Саймон, — нужно во что бы то ни стало убедить барона, что его дочь от меня без ума — тогда он не посмеет объявить нам войну.

— Ах вот в чем дело, — протянула Эмбер. — А я-то гадала, почему Свен распространяет такие слухи среди обитателей замка и в округе.

— Какие слухи? — с любопытством спросила Ариана.

Саймон невесело рассмеялся.

— Да уж, более нелепую сказку трудно придумать.

Ариана замолчала, но вместо нее заговорила арфа — восходящие аккорды прозвучали, как вопрос, и Саймон ответил, как если бы Ариана спросила вслух:

— Свен всем и каждому рассказывает, что мы с вами, леди, влюбились друг в друга, пока я сопровождал вас из Блэкторна в Стоунринг.

Пальцы Арианы дрогнули, не закончив музыкальную фразу, как будто эти возмутительные слова внезапно вырвали ее из глубоких раздумий.

— Влюбились друг в друга? — нахмурившись, пробормотала она. — Да любовь для мужчин — просто ушат помоев. Они не умеют любить женщин. Им по нутру только богатство и власть.

Эмбер вздрогнула, но Саймон лишь рассмеялся.

— Вы совершенно правы, миледи, — тихо произнес он, обращаясь к Ариане. — Это и впрямь помои, можете мне поверить.

— Но ведь отлично придумано! — воскликнул вдруг Дункан. — Даже сам король обязан признать за своей дочерью право выбора жениха. Дегерр ничего не сможет поделать — ему придется смириться.

— Да, Доминик и вправду заслуживает того, чтобы его называли Волком Глендруидов, — восхищенно произнесла Эмбер. — Его мудрый план поможет нам избежать войны.

— Но этот план придумал Саймон, а не Доминик, — возразила Ариана. — Мысли Саймона проворнее, чем его меч.

Саймон остолбенел от изумления — меньше всего он ожидал от своей невесты комплиментов. А может быть, она просто поддразнивает его, продолжая свою игру?

— И ты думаешь, Саймон, Дегерр поверит тебе? — с сомнением в голосе спросила Эмбер.

— Поверит чему? Что я женюсь на его дочери?

— Нет, тому, что… — Эмбер запнулась, подыскивая подходящие слова.

— «…что два сердца соединяются вопреки воле короля Англии и норманнского барона, — процитировала Ариана, — и любовь освятит этот союз».

Ариана довольно точно передразнила насмешливый тон Саймона, каким он предлагал ей выйти за него замуж во избежание опасных последствий расторгнутой помолвки.

Саймон холодно пожал плечами.

— У Дегерра нет выбора: либо он верит этой сказке, либо идет просить милостыню в Иерусалим. В любом случае, как только колокол позовет к полночной мессе, леди Ариана станет моей женой.

Во дворе замка раздались негодующие крики, которые привлекли внимание Саймона. Он подошел к узкому окну, прислушался и искоса взглянул на Дункана.

— Ты слишком долго медлил, и теперь тебе не удастся избежать встречи со своими подданными, о могущественный хозяин Стоунринга, — почтительно произнес Саймон, склонившись перед Дунканом так низко, как сарацин перед султаном. — Там какой-то мужик бегает за свиньей… запамятовал, как зовут…

— Кого, свинью? — недоверчиво переспросил Дункан.

— Да нет, твоего раба, — невозмутимо поправил его Саймон.

— Этелрод.

— Ну конечно, Этелрод! Как же я мог забыть? — воскликнул Саймон. — Так вот, его свинья вкушает сейчас спелые яблоки. Их там целая корзина, и они ей, похоже, понравились.

— Ну да, после уборки урожая я разрешил пасти свиней в саду — пускай жрут падалицу. А то ею одни только черви и лакомятся, — заметил Дункан с гордостью рачительного хозяина.

— Да, это воистину мудрое решение, о достойнейший, — продолжал издеваться Саймон, — но эта свинья предпочитает яблоки из твоего погреба.

— Тысяча чертей! — сквозь зубы бросил Дункан, стремительно выходя из комнаты. — Я же велел Этелроду построить прочный загон для этой хитрой бестии!

— Прошу прощения, — сказала Эмбер, еле сдерживая смех. — Я вас покину — такое зрелище нельзя пропустить. Весь замок потешается над проделками этой свиньи.

— Если за ней не следить, — наставительно изрек Саймон, — какой-нибудь крестьянин потеряет последнее терпение и положит конец подвигам этой шельмы — из нее получится отличное конченое сало.

Эмбер расхохоталась и поспешила вслед за мужем.

Быстрый взгляд Саймона успел поймать легкую тень улыбки на губах Арианы, и он вдруг вспомнил свою первую встречу с девушкой. Улыбка эта была так прекрасна, что у Саймона перехватило дыхание — будто стальная рука с силой ударила его в грудь.

Даже сейчас Саймону все еще не верилось, что Ариана почти принадлежит ему — не верилось, что благородная юная леди вскоре станет женой внебрачного сына норманнского барона, все наследство которого — меч и твердая рука.

Саймон приблизился к девушке, погруженной в глубокую задумчивость.

— Ариана, — тихо шепнул он.

При звуке своего имени Ариана вздрогнула и быстро взмахнула длинными ресницами: на мгновение она забыла, что не одна в комнате.

Но, когда рука Саймона коснулась ее волос, она в испуге отшатнулась.

Саймон медленно опустил руку, усилием воли стараясь не сжать ее в кулак. Напряжение было так велико, что он даже почувствовал боль. Никогда, никогда больше он не позволит страсти управлять своими поступками — он поклялся в этом самой страшной клятвой. И сдержит слово.

— Мы скоро станем мужем и женой, — произнес Саймон с ледяным спокойствием.

Ариана содрогнулась.

— Вы ведете себя так со всеми мужчинами или только со мной? — резко спросил он.

— Я исполню свой супружеский долг, — глухо произнесла Ариана.

И тут же поняла, что ее слова были ложью. Раньше она думала, что сможет преодолеть свое отвращение к брачной постели. Теперь же знала, что это невозможно — невозможно еще раз допустить насилие над собой.

К несчастью, эта истина открылась ей слишком поздно. Свадьба назначена. Мышеловка захлопнулась.

«Все пути назад отрезаны. Кроме одного».

Как ни странно, но в этот момент мысль об убийстве не принесла ей успокоения.

«Как я смогу убить Саймона? Ведь он согласился на все это ради своего брата.

Ну а если я не убью его, то как смогу снова вынести весь этот ужас? Как смогу терпеть насилие и унижение долгие годы нашей супружеской жизни?»

— Я буду исполнять свои обязанности, — прошептала она с несчастным видом.

— Обязанности, — тихо повторил за ней Саймон. — И это все, что вы можете предложить своему супругу? Неужели вы такая же, как шлюха Мари, и ваша красота — всего лишь пленительная оболочка, скрывающая душу, которой правит ледяной расчет?

Ариана подавленно молчала: она боялась, что иначе яростные слова боли и отчаяния сорвутся с ее губ.

— Я глубоко тронут вашим столь нетерпеливым ожиданием свадебного обряда, — произнес Саймон с ядовитой усмешкой. — Об одном осмелюсь попросить, — продолжал он, и в голосе его зазвенела сталь, — не вынуждайте меня тащить вас к алтарю с помощью вооруженной стражи. Ибо, клянусь Богом, я так и поступлю, если до этого дойдет дело.

Он резко повернулся и быстро вышел из комнаты, не прибавив более ни слова.

Да и не нужно было больше ничего говорить — Ариана ни минуты не сомневалась, что Саймон сдержит свое обещание. Как бы то ни было, слов на ветер он никогда не бросал.

«Есть только один выход. Только один».

Ариана непроизвольно положила руки на струны арфы, и инструмент отозвался аккордом, в котором слышались отчаяние и вызов.

Это был ответ Арианы.

Свадебное торжество начнется на закате солнца и закончится перед восходом луны. До того как луна зайдет, невеста должна убить жениха.

Или погибнуть сама.

Глава 3

Печальный голос арфы все так же одиноко звучал в угловой комнате. В замке бурлила жизнь, все были заняты поспешными приготовлениями к предстоящей свадьбе, и никто не тревожил Ариану в ее уединении, пока наконец к ней не явилась Бланш.

Ариана окинула служанку беглым взглядом — было ясно, что состояние Бланш ничуть не улучшилось. Девушка по-прежнему была бледна и печальна, ее золотисто-каштановые волосы и голубые глаза потускнели. Словом, она выглядела так же, как и во время их путешествия из Нормандии в Англию.

— Доброе утро, Бланш. Или, может быть, уже день? — равнодушно произнесла Ариана.

— А разве вы не слыхали, как дозорный прокричал время?

— Нет, не слыхала, — покачала головой Ариана.

— Ну, это понятно. Ведь вы только о том и думаете, что ваш жених не тот, о ком вы мечтаете, — не по годам рассудительно сказала пятнадцатилетняя служанка.

Ариана пожала плечами.

— Все мужчины одинаковы.

Бланш метнула на Ариану недоверчивый взгляд.

— Вот уж не скажите, леди. Одинаковы, да не все.

Словно не соглашаясь с ее словами, мелодичные аккорды вдруг сменились резкими.

— Я вас, конечно, не упрекаю, леди, Боже сохрани. Но я-то вижу — последнее время вы сама не своя, — поспешила добавить Бланш. — И то правда, чудной здесь народ — поневоле начнешь собственной тени пугаться.

— Чудной? — рассеянно переспросила Ариана, и струны арфы повторили ее вопрос, издав восходящую трель.

— Тише, тише, миледи. Вы вот тут сидите все время одна да разговариваете только со своей арфой и ничегошеньки не замечаете, а ведь Посвященные — разве они вам странными не кажутся?

Ариана задумчиво прищурилась, и арфа тоже замолчала на несколько мгновений.

— Что же в них такого странного? — наконец сказала она. — Взять хотя бы леди Эмбер — она и мила, и умна. А лорд Эрик? Да я не знаю ни одного рыцаря, который был бы так образован и красив.

— А его огромные псы, а этот дьявольский сокол на плече? Не часто такое встретишь!

— Вот уж не вижу в этом ничего необычного. Да все рыцари просто без ума от псовой и соколиной охоты.

— Но, леди… — упрямо не соглашалась Бланш.

— Хватит болтать глупости, — резко оборвала ее Ариана. — С непривычки и замок, и его обитатели кажутся странными. Вот поживешь здесь подольше и забудешь свои страхи.

Бланш примолкла и стала перебирать туалетные принадлежности своей госпожи. Взгляд Арианы случайно упал на длинный эбеновый гребень, и она вспомнила свой недавний разговор с хозяйкой Стоунринга.

— Бланш, ты не видела гребня с красным янтарем? — спросила она служанку. — Леди Эмбер его где-то обронила.

Бланш испуганно уставилась на свою хозяйку и принялась сосредоточенно обкусывать ноготь.

— Бланш! Тебя что, опять тошнит?

Девушка рассеянно покачала головой, и светлые каштановые прядки выбились из-под ее платка.

— Если ты нашла гребень, то должна сказать мне об этом, — строго произнесла Ариана.

— Да уж скорее вы его отыщете, миледи, — сэр Джеффри часто про вашу тетушку рассказывал.

Ариана, сделав над собой усилие, промолчала.

— А он правду говорил? — спросила Бланш.

— О чем? — Голос Арианы звучал напряженно.

— Да о том, что ваша тетушка могла отыскать серебряную иголку в стоге сена.

— Да, это правда.

Бланш ухмыльнулась. Во рту у нее не хватало одного зуба — его выдрали щипцы кузнеца, когда она была двенадцатилетней девчонкой.

— Вот было бы здорово тоже такому научиться! — мечтательно вздохнула она. — А то леди Элеонора уж так больно меня колотила, когда я теряла ее серебряные вышивальные иглы.

— Я помню — тебе нередко от нее доставалось.

— Да не убивайтесь вы так, миледи, — уверенно произнесла девушка. — Если леди Эмбер потеряла гребень, то вы скоро его найдете, вот увидите!

— Нет. Теперь уже нет.

Бланш недоверчиво захлопала ресницами.

— Но сэр Джеффри рассказывал, что вы нашли и серебряный кубок, и кувшин, а до вас никто…

— Так ты приготовила мне ванну? — оборвала ее Ариана.

— Да, миледи, — обиженно ответила служанка.

У девушки был такой болезненный и глубоко несчастный вид, что Ариане захотелось быть с ней поласковее, но она не собиралась объяснять служанке, что утратила свой чудесный дар вместе с невинностью.

Да и, кроме того, при одном имени Джеффри к ее горлу подступала тошнота.

— Приготовь мою лучшую рубашку и алое платье, — негромко приказала Ариана.

Свадьба это будет или поминки, но невеста должна быть одета со вкусом.

— Осмелюсь вас не послушаться, леди! — выпалила служанка.

— В чем дело? — недовольно произнесла Ариана.

— Леди Эмбер мне сказала, что сама принесет вам свадебный наряд.

Сердце Арианы пронзила смутная тревога.

— Когда это было? — спросила она.

— Да вот тут как раз еще одна Посвященная ведьма… то есть женщина, приходила в замок, — торопливо произнесла Бланш.

— Когда?

— На рассвете. Слышали, как эти дьяволы-то во дворе разлаялись?

— Я думала, это во сне.

— Да нет, тогда как раз она и пришла — Посвященная, — важно изрекла Бланш. — Принесла вам свадебное платье в подарок.

Ариана, нахмурившись, отложила арфу.

— Эмбер ничего мне об этом не говорила.

— Может, не посмела? Уж больно свирепый вид был у той старухи: волосы белее снега, а глаза-то — ровно твой лед! — Бланш торопливо перекрестилась. — Они называли ее Кассандрой. Поговаривают, она и будущее может предсказать. Видит Бог, не обошлось тут без колдовства, миледи.

Ариана нетерпеливо передернула плечами.

— Ну, тебя послушать, так и в нашей семье все поголовно ведьмы. Во всяком случае, моя тетушка. Да и я. Что, забыла?

Бланш смущенно потупилась.

— Что же до Кассандры — я ее видела и могу тебя заверить, что она не более ведьма, чем мы с тобой.

Служанка слабо улыбнулась и вздохнула.

— Священник говорит, что здесь место хорошее, хотя много чего болтают, — задумчиво произнесла она. — И слава Богу. А то я уже начала бояться за моего…

Голос Бланш пресекся. Прижав руку к губам, она испуганно посмотрела на свою хозяйку.

— Не тревожься, милая, — мягко успокоила ее Ариана. — Я знаю, что ты ждешь ребенка. Уверяю, тебе нечего бояться — здесь никто не причинит вреда ни тебе, ни твоему малышу. Саймон мне обещал.

Бланш метнула на Ариану исподлобья недоверчивый взгляд.

— Хочешь, сэр Саймон подыщет тебе жениха? — предложила Ариана.

Тревога на лице Бланш сменилась тоской. Она печально покачала головой.

— Нет, благодарю вас, миледи.

Черные брови Арианы удивленно взметнулись.

— Ты хоть знаешь, кто отец твоего ребенка?

Бланш немного помедлила, потом кивнула.

— Он остался в Нормандии?

— Нет.

— А, вероятно, это один из моих людей. Он оруженосец или, может быть, стражник?

Бланш покачала головой.

— Значит, он дворянин, — тихо продолжала допрашивать служанку Ариана. — Он умер от той страшной болезни, что и другие мои рыцари по дороге из Нормандии?

Бланш смущенно откашлялась.

— Жив он или умер — невелика разница, — печально произнесла она. — Ни один благородный рыцарь не женится на бедной служанке, у которой нет ни родни, ни богатого приданого, да которая к тому же и красотой не вышла.

Ясные голубые глаза девушки наполнились слезами.

— Тебе незачем печалиться, — ласково сказала Ариана. — В конце концов никто из мужчин не посягает на твою свободу. Да и ребенка у тебя никто не отнимет ни силой, ни хитростью — малыш твой, и только твой.

Бланш странно посмотрела на свою хозяйку, но промолчала.

— Оставь свои страхи, — решительно произнесла Ариана. — Мы позаботимся о тебе и о твоем ребенке. А что до мужа… Если ты не хочешь делить с кем-нибудь свою постель, никто не станет тебя принуждать.

— А, вы об этом. — Бланш ухмыльнулась. — Ну, не такая уж это беда. Зимой с муженьком и согреешься скорее, и воняет от него не так сильно, как от свиньи в хлеву.

Память, эта непрошеная гостья, вновь заставила Ариану почувствовать дыхание Саймона на своих волосах.

«— Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?

— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах».

Странное чувство охватило Ариану. Теперь она была уверена, что сказала тогда истинную правду: Саймон был в ее глазах чист и ясен, как солнце, запутавшееся в его волосах.

«Вот если бы мои супружеские обязанности сводились только к тому, чтобы стать хозяйкой в его замке, присматривать за слугами, окружить его заботой и вниманием…

Но нет, мужчинам нужно от женщин не только это. Видно, Господь так рассудил».

— Миледи, вам дурно? — вырвалось у Бланш.

— Нет-нет, со мной все в порядке? — быстро произнесла Ариана.

Бланш приблизилась и пристально посмотрела в лицо своей госпожи.

— Да вы бледны как смерть! — ужаснулась служанка. — Вы что, тоже ребеночка ждете?

— Нет. — Ответ Арианы прозвучал резко и отчетливо.

— Ох, простите меня, миледи, не хотела я вас обидеть, — виноватой скороговоркой оправдывалась Бланш. — У меня на уме одни младенцы, да и сэр Джеффри говорил, что вы чуть было не забеременели.

— Сэр Джеффри лжет.

Голос Арианы звучал пугающе спокойно. Бланш сразу поняла, что опять переступила границу дозволенного в отношениях со своей госпожой.

Девушка печально вздохнула. Вот кабы все знатные господа были такими любезными и простыми в обращении, как сэр Джеффри Красавец! Понятно, почему леди Ариана так загрустила, когда ей велели обвенчаться с этим саксонским грубияном. Ей ведь, ясное дело, хотелось замуж за сэра Джеффри: отец-то у него — норманнский барон и власть большую имеет.

«Что верно, то верно — не повезло моей госпоже».

— Ваша ванна готова, миледи, — сказала девушка. — Мне вам прислуживать?

— Нет, не стоит.

Следы позора и бесчестья, оставленные на теле Арианы руками Джеффри, давно исчезли, но она до сих пор с трудом выносила даже заботливые прикосновения своей служанки.

Особенно теперь, когда имя Джеффри Красавца не сходило у Бланш с языка.

Глава 4

Очаг распространял приятное тепло, легкий смолистый дымок наполнял комнату в верхних покоях замка. Полог богато убранной кровати был отдернут. Хмурый хозяин покоев, Доминик Ле Сабр, сидел за столом, уставленным всевозможными яствами и кувшинами с элем.

Суровое, угрюмое выражение застыло на его лице, выдавая глубоко скрытое беспокойство этого сильного человека. На нем был черный плащ со старинным орнаментом Глендруидов, скрепленный на плече серебряной пряжкой в виде головы волка. Глаза зверя сверкали в отсветах пламени зловещим, холодным огнем. От огромной фигуры Доминика веяло затаенной угрозой.

Мысли о предстоящей свадьбе Саймона не могли успокоить душу Волка Глендруидов: любовь, связывавшая этих двух людей, была намного сильнее уз родства или требований обычая, и Доминика не покидала острая тревога за судьбу младшего брата.

— Вы посылали за мной, милорд? — раздался звучный голос Саймона.

Доминик поднял голову. Тень мрачных мыслей исчезла с его лица при виде высокого статного воина, застывшего в дверях. Золотистые волосы Саймона растрепались, плащ цвета индиго был небрежно перекинут через плечо, так что была видна алая туника, богато расшитая серебряными и пурпурными нитями — подарок лорда Эрика. Изысканное одеяние скрывало гибкое, сильное тело, готовое к жестоким битвам: Саймон был доверенным лицом и правой рукой Волка Глендруидов, но, несмотря на это, никогда не уклонялся от нескончаемых ежедневных упражнений, которые устраивал Доминик для своих воинов, и принимал в них участие.

— Ты выглядишь, как подобает, — произнес Доминик, с видимым одобрением окидывая брата взглядом.

— Значит, я мчался к тебе сюда через весь двор, чтобы услышать, как ты говоришь мне об этом? — насмешливо осведомился Саймон. — В следующий раз побегай-ка за мной сам — уверен, у тебя дух захватит от такой скачки.

Доминик расхохотался, но смех его быстро угас, и вокруг рта снова залегли угрюмые складки. Он слишком хорошо знал своего брата, чтобы рассчитывать на его недогадливость.

— Так что случилось? — спросил Саймон, изучая выражение лица Доминика. — Дурные вести из Блэкторна? Что-то неладно в твоих владениях?

— Нет, в Блэкторне все идет своим чередом. Сундуки с приданым леди Арианы стоят нетронутыми в сокровищнице, и Томас Сильный их охраняет.

— Тогда почему ты мрачнее тучи? Что, Свен узнал о набегах саксов или скандинавов на близлежащие земли?

— Нет, в округе все спокойно.

— А где Мэг? Неужели этот колдун Эрик приворожил ее и она упорхнула из твоих объятий?

На сей раз Доминик рассмеялся от души.

— Эрик — прекраснейший из рыцарей, — ответил он. — Но моя колдунья никуда не улетит от меня, а я — от нее.

Саймон улыбнулся. Он хорошо знал, что это истинная правда: верность леди Маргарет Доминику могла поспорить с преданностью Саймона своему брату и господину.

— Я рад, что ты принял Мэг в свое сердце, как сестру, — сказал Доминик. — Присаживайся, брат, и раздели со мной трапезу.

Саймон мельком взглянул на тонконогий стул напротив Доминика и придвинул к себе стоявшую у стены скамью. Опустившись на нее, он привычным жестом поправил меч у левого бедра. Неосознанная грация этого движения говорила о хорошем владении боевым оружием.

— Да, я принял Мэг в свое сердце, — произнес Саймон, потянувшись за кувшином с элем.

— Это странно. Ведь ты никогда не любил колдуний — ни добрых, ни злых.

Саймон не спеша налил в чашу эля, поднял ее, молча кивнув Доминику, и осушил до дна. Поставив чашу обратно на стол, он взглянул на брата глазами, ясными, как весенний день, и черными, как полночное небо.

— Мэг рисковала ради тебя жизнью, — спокойно сказал он. — Да будь она родной сестрой хоть самого Сатаны, я и тогда любил бы ее за то, что она спасла тебе жизнь.

— Саймон, прозванный Верным, — задумчиво промолвил Доминик. — Есть ли на свете что-либо, чего ты не сможешь для меня сделать?

— Когда речь идет о тебе, для меня нет ничего невозможного.

Решимость в голосе Саймона, казалось, не убедила Доминика. Нахмурившись, он придвинул к себе кубок, налил в него эля, осушил и наполнил вновь.

— Ты всегда был верен мне — и до Крестового похода, и в жарких схватках с неверными, — добавил он, помолчав. — Но я говорю о другом.

— Ты говоришь об узах братства.

— Нет, — возразил Доминик, протягивая Саймону чашу с элем. — Это больше, чем кровное родство. И вместе с тем меньше.

Глубокое волнение в его голосе заставило Саймона удивленно поднять голову. Так и не пригубив эля, он внимательно посмотрел на брата.

И встретил пристальный взгляд немигающих серых глаз, блеск которых был сродни волчьим.

— Это то, что заставляет тебя винить себя за мучения, которым я подвергся в плену у султана, — произнес Доминик.

— Да, я виноват перед тобой, — жестко сказал Саймон и осушил кубок.

— Нет! — убежденно возразил Доминик. — Это из-за меня мои люди попали в засаду.

— Не из-за тебя, а из-за женского вероломства, — спокойно ответил Саймон, с глухим стуком опуская чашу на стол. — Эта шлюха Мари околдовала Роберта, а потом наставляла ему рога с каждым встречным и поперечным.

— Она не первая и не последняя из жен, которая так поступает, — усмехнулся Доминик. — Но все равно я не имел никакого права оставлять христианку на милость сарацин, хотя она и жила среди них с раннего детства — ведь ее похитили еще ребенком.

— Да тебе бы этого просто не позволили твои рыцари, — насмешливо добавил Саймон. — Ее гаремные штучки их прямо приворожили.

Доминик слабо улыбнулся.

— Это верно. Мари хорошо знает свое дело. Мне нужны такие продажные девки для развлечения моих норманнских воинов — нечего им бегать за саксонскими девицами и чинить тем самым еще большие раздоры в моих владениях.

Доминик откинулся на спинку тяжелого дубового кресла и остановил на Саймоне проницательный взгляд серо-стальных глаз.

— Было время, мне казалось, что Мари и тебя околдовала, — наконец произнес он.

— Так оно и было. Но это длилось недолго.

Доминик постарался скрыть удивление: ему всегда хотелось знать, как далеко Саймон дал завлечь себя опытной Мари.

— Она и на тебе пыталась испробовать свои чары, — заметил Саймон.

Доминик молча кивнул в ответ.

— Но ты раньше раскусил ее расчетливую игру, — продолжал его брат.

— Просто я старше тебя четырьмя годами. Мари была у меня далеко не первая.

— Можно подумать, она у меня была первой, — насмешливо хмыкнул Саймон.

— У тех, других, было меньше опыта, чем у тебя. А Мари… — Доминик слегка пожал плечами. — Мари обучили в серале всяким ухищрениям, чтобы ублажать развращенного деспота.

— Да будь ее наставницей хоть сама чертова Лилит — ее ужимки больше не разжигают во мне пожара.

— Это правда, — согласился Доминик. — Я наблюдал, как она расставляла тебе ловушки во время нашего возвращения из Иерусалима. Ты был любезен с ней, но не более того. Казалось, ты скорее коснешься ядовитой змеи, чем ее тела. Почему? Ответь мне.

Саймон изменился в лице.

— Милорд, вы послали за мной, чтобы побеседовать о блудницах?

Доминик понял, что ему больше ничего не удастся вытянуть из брата о его связи с Мари.

— Нет, я позвал тебя не за этим, — спокойно ответил он. — Просто хотел поговорить о твоей свадьбе с глазу на глаз.

— Что, леди Ариана мне отказала? — вырвалось у Саймона.

Черные брови Доминика взлетели вверх, но голос прозвучал ровно:

— Нет.

Саймон с облегчением перевел дух.

— Приятно слышать.

— В самом деле? Но мне думается, леди Ариана не в восторге от предстоящей свадьбы.

— Блэкторну не выстоять в войне, которая может вспыхнуть из-за того, что безродный саксонский вояка не пожелал взять за себя знатную норманнскую наследницу, — веско произнес Саймон. — И прежде чем зайдет луна, леди Ариана станет моей женой — это решено.

— Я бы на твоем месте не спешил заключать столь прохладный союз, — хмуро промолвил Доминик.

На лице Саймона отразилось легкое изумление. С проворством и ловкостью, которые не раз приводили в замешательство его противников, он выхватил кинжал из-за пояса, небрежным движением подцепил с блюда кусок холодной оленины и вонзил в мясо крепкие белые зубы.

Затем острие кинжала вновь блеснуло с быстротой змеиного жала, и Саймон перебросил Доминику другой кусок оленины, который тот ловко поймал.

— Мне помнится, твой брак поначалу был столь же прохладным, если не сказать больше, — ядовито заметил Саймон, пока Доминик пережевывал оленину.

Легкая улыбка скользнула по губам Волка Глендруидов.

— Да, — согласился он, — мой соколенок был достойным противником.

Саймон рассмеялся.

— Я же помню — она тебя прямо бесила своими выходками. И до сих пор иногда выводит из себя. Нет уж, в моем браке будет меньше страсти, но зато больше простоты в отношениях между супругами.

Серебристо-серые глаза Волка Глендруидов некоторое время не мигая изучали лицо Саймона. Снаружи за каменными стенами замка завывал не по-осеннему холодный ветер, и его яростные порывы заставляли трепетать тяжелый занавес у входа.

Комната была роскошно убрана и служила личными покоями хозяйке Стоунринга. Сейчас она была временно предоставлена в распоряжение лорда и леди Блэкторн — Доминика и Мэг. Но даже крепкие стены, плотный занавес и узкие окна не могли надежно защитить ее обитателей от ледяных когтей разгулявшегося ненастья.

— Я знаю, в твоем сердце есть место страсти, — произнес наконец Доминик.

Мрачные тени сгустились в глазах Саймона — черная ночь, безлунная и беззвездная, холодно и отчужденно проглянула из их глубины.

— Страсть верховодит в сердцах зеленых юнцов, — произнес он, чеканя каждое слово. — Мужчины умеют укрощать ее порывы.

— Я согласен с тобой, но суть от этого не меняется, и страсть остается страстью.

— Хочется верить, что в твоем изречении есть доля истины.

Доминик криво усмехнулся: Саймон не очень-то любил выслушивать советы даже от своего старшего брата и господина. Но Волк Глендруидов также знал, что Саймон предан ему, как никто другой. Он верил в его преданность, как верил в любовь Мэг.

— Я понял теперь, что брак, освященный любовью, — это величайший дар судьбы, — настойчиво продолжал он убеждать младшего брата.

Саймон промычал что-то неразборчивое.

— Ты что, не согласен со мной? — сурово спросил Доминик.

Саймон нетерпеливо передернул плечами.

— Согласен я или нет — не имеет ни малейшего значения, — произнес он безразличным тоном.

— Когда ты вызволил меня из сарацинского ада.

— Да, но после того, как ты сам предложил себя султану в качестве выкупа за мою жизнь и жизни еще одиннадцати рыцарей, — ввернул Саймон.

— …ты знаешь, я чувствовал, что-то во мне сломалось, — продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата.

— Да неужели? — язвительно осведомился Саймон. — Надо бы спросить об этом у тех сарацин, которым удалось избежать твоего карающего меча.

Доминик улыбнулся в ответ недоброй улыбкой.

— Я говорю сейчас не о моих воинских доблестях, — раздраженно сказал он.

— Вот и отлично. А то я уже стал бояться, что твоя колдунья-женушка совсем затуманила тебе мозги.

— Я говорю о том, что тогда был не способен любить.

Саймон вновь пожал плечами.

— Что-то я не припомню, чтобы Мари жаловалась на твою холодность до того, как обвенчалась с Робертом. А после, я думаю, ей кое-чего недоставало.

— Хватит разыгрывать передо мной слабоумного, Саймон! — взорвался Доминик, потеряв терпение. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Саймон молча ждал, глядя на брата непроницаемыми черными глазами.

— Похоть — это одно, — спокойно продолжал Доминик. — Любовь — совсем другое.

— Для тебя — может быть. А для меня это одно и то же. Влюбленный мужчина становится уязвимым, как последний дурак.

Лицо Доминика исказила волчья ухмылка. Ему было хорошо известно, что думал Саймон о мужчинах, которые давали завлечь себя в сети женской любви. «Как последний дурак» было в устах Саймона высшим выражением презрения.

«Но ведь он не всегда был таким, — размышлял Доминик. — Он сильно изменился со времен Крестового похода. И особенно после подземелий сарацинской тюрьмы».

— Если рыцарь по своей воле становится уязвимым, его трудно назвать мудрым, — заключил Саймон. — Этому меня научил сарацинский плен.

— Но любовь — не схватка между смертельными врагами.

— Для тебя — да, — нехотя согласился Саймон. — Для других — нет.

— А Дункан?

— Вот его-то пример уж никак не сможет вдохновить меня на подвиги во имя любви, — холодно процедил Саймон.

Доминик недоуменно уставился на него.

— Тысяча чертей! — вспылил вдруг Саймон. — Дункан чуть было сам не погиб в том трижды проклятом друидском аду, где он нашел Эмбер!

— Но ведь не погиб же! Любовь оказалась сильнее смерти.

— Любовь? — Саймон пренебрежительно усмехнулся. — Да просто Дункан — тупоголовый осел, позволивший этой чертовой ведьме прибрать себя к рукам.

Волк Глендруидов задумчиво смотрел на своего красивого золотоволосого брата, которого после своей жены он любил больше всех на свете.

— Ты не прав, — наконец произнес он. — Как и я был не прав, когда возвратился из сарацинского ада.

Саймон хотел что-то возразить, но, поразмыслив, молча пожал плечами.

— Да, я был не прав, — повторил Доминик. — И ты это знаешь лучше меня — ты первый заметил, как я изменился. В моей душе больше не было тепла.

Саймон слушал с бесстрастным видом.

— Мэг согрела мою душу, — продолжал Доминик. — И с тех пор только одно продолжает меня тревожить.

— Ты боишься, что она сделала тебя слабым? — язвительно прервал его брат.

— Нет. Я боюсь за тебя, Саймон.

— За меня?

— Да, за тебя. Ты тоже оставил свое сердце в сарацинских землях.

Саймон равнодушно пожал плечами.

— Значит, мы с норманнской ледышкой — удачная пара.

— Это-то меня и беспокоит, — задумчиво сказал Доминик. — Слишком уж вы с ней похожи. Кто согреет твою душу, если ты женишься на леди Ариане?

Саймон подцепил на кончик кинжала еще один кусок оленины.

— Не тревожься за меня, о могущественный Волк Глендруидов. Я сумею согреть свое сердце.

— Правда? По-моему, ты слишком самоуверен.

— Не более, чем всегда.

— И каким же это чудом ты собираешься изгнать холод из своей души?

— А я велю подбить мехом мой плащ.

Глава 5

Сквозь шум ветра и порывы ледяного дождя было слышно, как часовой на дозорной башне возвестил время и его клич подхватили караульные во дворе замка — поселянам пора было загонять скотину под навес, хотя сумерки еще не наступили и было еще светло, хотя и пасмурно.

Ариана неподвижно сидела у окна, отрешенно глядя на двор замка. При мысли о предстоящей свадебной ночи холод леденил ее сердце, и она тщетно пыталась отогнать страх, заставляя себя наблюдать за кипевшей во дворе жизнью. Слабые вкусные запахи долетали из-под кухонного навеса, где с самого утра слуги суетились у вертелов и печей, стараясь успеть приготовить угощение к свадебному торжеству.

— В этом году хороший урожай, — послышался вдруг голос Кассандры. — А то, пожалуй, было бы нелегко достойно подготовиться к празднованию столь важного брачного союза. Уж слишком это поспешная свадьба.

Ариана медленно отвела взгляд от окна и без удивления посмотрела на Кассандру. Колдунья стояла в дверях в своих алых одеждах и держала в руках платье, которое сразу привлекло внимание девушки.

Ариана даже подошла поближе, чтобы получше рассмотреть удивительную ткань. У нее в голове мелькнуло, что никогда еще ей не приходилось видеть столь богатой отделки: прихотливый узор из серебряных нитей поблескивал по краю выреза платья и вспыхивал, подобно молнии, на отворотах длинных, широких рукавов.

По цвету роскошное одеяние как нельзя лучше подходило к ее аметистовому кольцу. Ариана вздохнула: такой прелестный свадебный наряд был словно создан для счастливой невесты, чей брачный союз освящен любовью. А наденет его та, чье единственное желание — любой ценой избежать супружеского ложа.

Даже ценой смерти.

Светлые глаза Кассандры внимательно следили за Арианой, стараясь не пропустить ни малейшего движения в ее лице: вот в дымчатых глазах норманнки вспыхнули искорки любопытства, потом тонкие пальчики потянулись к ткани… и вдруг остановились на полпути.

— Вы можете надеть платье, леди Ариана. Это наш свадебный подарок.

— Чей это «наш»?

— Посвященных. Саймон нас не очень-то привечает, но мы… мы принимаем его.

— Почему?

Резкий вопрос не обидел Кассандру — напротив, она, казалось, ждала его.

— Саймон способен научиться тому, что умеем мы, — улыбаясь произнесла она. — Не каждому это дано.

Драгоценная ткань мерцала и переливалась в руках Кассандры, и Ариана завороженно смотрела, как блики света и тени играют в ее мягких складках.

Внезапно девушка вздрогнула и застыла в изумлении — что-то необычное привлекло ее внимание. Она не смогла бы выразить это словами, но ей показалось, что из глубин ткани к ней взывает какое-то видение, подобно тому, как голос старинной арфы взывал к ее душе. Там, у подола, окаймленного серебряной вышивкой, она разглядела рисунок, вытканный на полотне и переливающийся фиолетовым светом.

Ариана потянулась к платью, невольно пытаясь дотронуться до него рукой и поймать ускользающее видение, которое мерцало, как драгоценный аметист в лунном свете. Тончайшие переливы были легкими, как дуновение ветерка, неуловимыми, как тихий вздох или шепот листвы перед грозой. И все же ошибиться было нельзя: перед изумленными глазами девушки все яснее проступали два силуэта.

Ариана коснулась платья трепетной рукой, и рисунок стал виден отчетливее. Теперь она точно знала, что это не были ни сражающиеся воины, ни всадники на соколиной охоте, ни монахи, смиренно возносившие молитву Господу. Сомнений быть не могло — рисунок изображал мужчину и женщину. Их тела сплелись в объятии так же крепко, как волокна чудесной ткани.

Затаив дыхание, Ариана осторожно провела кончиками пальцев по контурам рисунка, коснувшись сперва темных разметавшихся волос женщины. Ткань излучала приятное тепло, в ее упругих и мягких складках, казалось, чувствовалось дыхание жизни.

Ощущение было странным и волнующим. Но еще более удивительным казалось то, что рисунок становился все отчетливее по мере того, как Ариана разглаживала его мягкими, ласкающими движениями. Слабое сияние и вспышки света на ткани не давали разглядеть лиц влюбленных, но полотно было так искусно соткано, что силуэты мужчины и женщины можно было различить без особого труда.

«Женщина откинула голову в страстном порыве, ее черные волосы разметались, губы приоткрыты в крике наслаждения.

Очарованная!

И воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.

Волшебник, очаровавший ее!

Он склонился к ней, он пьет ее крики, как сладостный нектар. Его могучее тело застыло над ней в ожидании, содрогаясь от чувственной жажды, столь же сильной, сколь и его сдержанность.

Кто это? Неужели… Саймон?»

Ариана испуганно вскрикнула и отдернула руку.

— Этого не может быть! — прошептала она.

Взгляд Кассандры стал пронзительным, но ее голос прозвучал мягко, почти нежно.

— Что с тобой, дитя? Что ты увидела? — спросила Посвященная.

Ариана не отвечала и продолжала пристально рассматривать ткань, и рисунок под ее взглядом опять изменился.

Теперь черные полночные глаза Саймона обратились на нее, обещая ей мир, которого она раньше не знала и в который больше не верила; мир, согревающий, подобно крепкому вину, и мерцающий, подобно драгоценным аметистам.

Мир волшебный и очаровывающий.

— Нет, — снова зашептала Ариана, — это невозможно! Я не верю — мне это просто кажется!

— Что тебе кажется? — Голос Кассандры звучал требовательно.

В ответ Ариана быстро затрясла головой, и черные локоны в беспорядке рассыпались у нее по плечам. В смятении она сделала шаг назад, но что-то заставило ее еще раз коснуться волшебной ткани.

Или, может быть, сама ткань потянулась к ней?

— Нет, — повторила Ариана, — это невозможно!

Кассандра накинула платье на руки Ариане.

— Не нужно ничего пугаться, — спокойно произнесла колдунья. — Это же просто платье.

— Но мне показалось… показалось, что ткань слишком тонкая и непрочная, — быстро проговорила Ариана.

Она старалась смотреть прямо в светло-серые проницательные глаза Кассандры, но, помимо ее воли, волшебное платье притягивало ее взгляд, ласкаясь и струясь между пальцами.

— Непрочная? — рассмеялась Кассандра. — Вот уж чего не скажешь, леди. Ткань эта прочна, как сама надежда. Разве ты не видишь, что самые твои заветные мечты вплетены в ее нити?

— Надеются только глупцы.

— Ты так считаешь?

— Да, — твердо ответила Ариана, и горькая усмешка искривила ее губы.

— Тогда для тебя это платье останется просто платьем, — промолвила колдунья. — Ткань Серены отвечает только потаенным мечтам. А там, где нет надежды, нет и мечты.

— Ты говоришь загадками, Кассандра.

— За это всегда упрекали и упрекают Посвященных… Твоей служанке сегодня лучше?

— О да, — неуверенно произнесла Ариана, застигнутая врасплох внезапным поворотом беседы.

— Вот и хорошо. Напомни ей, чтобы она принимала ровно столько снадобья, сколько я ей предписала. Не то слишком большая доза затуманит ее разум.

— Как я узнаю разницу? — пробормотала Ариапа. — У девчонки ума не больше, чем у гусыни.

Кассандра загадочно усмехнулась.

— Бланш больше похожа на ворону, чем на гусыню, — промолвила Посвященная. — Она по-своему проницательна, да только ее всегда будет привлекать то, что ярко блестит.

Ариана не могла не улыбнуться — так точно Кассандра разгадала характер ее служанки.

Кассандра, кивнув ей на прощание, удалилась, оставив юную норманнскую леди наедине с колдовским подарком. Платье было точь-в-точь под цвет глаз Арианы, сверкавших аметистовым огнем. Девушка вновь посмотрела на него с затаенной тревогой.

Но на сей раз она не увидела ничего, кроме искрящихся и переливающихся бликов света в складках драгоценной ткани.

Ариана почувствовала облегчение и… разочарование. Со вздохом сожаления она осторожно разложила платье на постели.

На той самой постели, которую сегодня ночью ей придется разделить с Саймоном.

«Нет! Я не смогу вынести все это еще раз.

Никогда, ни за что!»

Ариана судорожно сжала в руках складки платья. И вдруг почувствовала, что странная ткань мягко ластится к ней, обещая сладостный аметистовый мир, в котором нет места предательству и отчаянию, где мужчины умеют любить, а женщины кричат не от боли, а от наслаждения.

Девушка смотрела на чудесное платье, как зачарованная. Потом невольно вгляделась «в глубь» ткани…

«Воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.

Его могучее тело застыло над ней в ожидании…»

Волна отчаяния захлестнула Ариану.

«Надеются только глупцы! Из этой западни выход только один, и мне остается молить Бога, чтобы он дал мне силы совершить то, что я должна совершить».

— Леди Ариана!

Ариана вздрогнула, будто от удара. Поспешно бросив платье на постель, она резко обернулась.

В дверях стояла в терпеливом ожидании леди Маргарет, супруга Волка Глендруидов. В зеленых глазах Мэг светилось сочувствие и любопытство.

— Прости, что помешала тебе, — произнесла она.

— Нисколько. — Голос Арианы прозвучал хрипло, словно она молчала целую вечность.

Отрешенно глядя на глендруидскую колдунью, Ариана лихорадочно размышляла, как долго она рассматривала платье, тщетно сопротивляясь его очарованию, в то время как ее душа упрямо стремилась к сверкающей недоступной мечте.

«Господи, как я глупа!»

— Я принесла тебе душистое мыло, — сказала Мэг. — Уверена, тебе понравится его аромат.

«Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?

— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах».

В памяти Арианы опять всплыла прежняя картина: Саймон склоняется к ней, как там, в аметистовой мечте. Она приглушенно вскрикнула — так ясно предстало перед ней это видение.

«Но разве я смогу стать той женщиной с темными разметавшимися волосами? Возможно ли это?..

Дурочка! Как же можно быть такой наивной! Да тебя просто хотят околдовать, чтобы ты вышла за человека, угодного Посвященным. Только мужчины получают удовольствие на брачной постели — неужели ты до сих пор этого не поняла?»

— Леди Ариана! Вам дурно? — тревожно воскликнула Мэг, торопливо входя в комнату. — Может, мне послать за Саймоном?

— Зачем? — хрипло спросила Ариана.

— У него легкая рука — он умеет врачевать.

— Саймон?

В голосе Арианы слышалось явное недоверие. Мэг улыбнулась.

— Да, Саймон, — повторила она. — Ты можешь мне не верить, но, несмотря на всю свою кажущуюся суровость, он очень добр.

По лицу норманики промелькнуло облачко сомнения, и Мэг принялась расхваливать Саймона с удвоенным пылом:

— Ты знаешь, когда Доминик был при смерти и лежал в беспамятстве, Саймон не отходил от него ни на шаг и даже спал у двери, чтобы слышать малейший его вздох.

— А, Доминик, — многозначительно произнесла Ариана, как будто это имя ей все объясняло.

И правда, Саймон был прозван Верным за свою беззаветную преданность брату — это было всем известно.

— Саймон добр не только к Доминику, — возразила Мэг. — Да все кошки в замке наперебой стремятся заслужить его расположение!

— Правда?

Мэг утвердительно кивнула, и язычки пламени заиграли в ее огненно-рыжих волосах. Золотые колокольчики, вплетенные в длинные густые косы, нежно позванивали при каждом движении ее головы.

— Кошки? Как странно, — нахмурившись, произнесла Ариана.

— Да, они к нему привязываются, как по волшебству.

— Наверное, чувствуют в нем родственную душу. Их притягивает его жестокость, а не доброта.

— И ты действительно так думаешь?

Ответа не последовало.

— Неужели Саймон был груб и жесток с тобой во время вашего переезда в Стоунринг? — резко спросила Мэг.

Ариана молчала в нерешительности — только арфа могла сейчас выразить ее мысли, успокоить дрожь пальцев и тревогу в ее душе. Но арфа была далеко, на другом конце комнаты, а девушке не хотелось обнаруживать свою слабость перед глен-друидской колдуньей.

— Так что же, миледи? — настойчиво повторила Мэг.

— Нет, — неохотно ответила наконец Ариана, — дорога была тяжелой, погода — отвратительной, но Саймон не был со мной ни груб, ни резок.

— Тогда почему ты считаешь его жестоким?

— Он мужчина, — коротко ответила Ариана.

— Ну да, — улыбнулась Мэг, — так уж повелось — жених обычно бывает мужчиной.

Но Ариана продолжала, не обращая внимания на ее реплику:

— Меня не обманут его чарующая улыбка и неотразимая внешность — я знаю, он только и ждет своего часа, чтобы дать выход жестокости.

Мэг задохнулась от удивления.

— Я не стремлюсь унизить этим подозрением именно Саймона, — поспешно добавила Ариана. — Все мужчины таковы. И ожидать от них другого — значит быть непроходимой дурой.

Внезапно Мэг бросила на Ариану взгляд, которым глендруиды «видели» душу человека.

«Ариана Преданная».

— Саймон никогда не предаст тебя, — произнесла Мэг. — Ты должна мне верить — я ручаюсь за него.

Ариана метнула на нее сумрачный взгляд, но продолжала молчать.

— Он никогда не изменит тебе, — убежденно продолжала глендруидская колдунья. — Они с Домиником в этом схожи — к себе предъявляют такие же требования чести, как и к своим женам.

— С моего благословения Саймон сможет завести себе сколько угодно любовниц и наложниц. Я буду только рада, если он будет тешить свою ненасытную похоть с ними, а не со мной.

Мэг попыталась скрыть потрясение, но у нее это плохо получилось.

— Леди Ариана, вас просто ввели в заблуждение. Вы превратно представляете себе, что происходит между мужем и женой в супружеской постели, — как можно убедительнее произнесла она.

— Ошибаетесь. Меня весьма обстоятельно к этому подготовили, — холодно ответила Ариана, отчетливо выговаривая каждое слово.

Мэг хотела было возразить, но ее особый взгляд вещуньи подсказал, что это бесполезно. Ариану так глубоко потрясло чье-то предательство, что никакие слова не могли теперь ее переубедить. Только поступок мог бы тронуть ее сердце, только поступок мог бы исцелить ее душу.

— Недели через две мы с тобой продолжим разговор о жестокости и предательстве, — спокойно сказала Мэг. — А за это время, надеюсь, ты переменишь свое мнение о Саймоне.

Ариана с трудом подавила дрожь и слегка передернула плечами.

— Прошу прощения, леди Маргарет, — напряженно сказала она. — Но мне еще нужно успеть принять ванну. Боюсь, вода уже остыла.

— О, разумеется. Я пошлю за Бланш — она принесет горячей…

— Нет, не надо, — прервала ее Ариана.

Чтобы хоть как-то смягчить резкость ответа, она перевела дух и выдавила из себя любезную улыбку.

— Благодарю вас, хозяйка Блэкторна, — вежливо произнесла она, — но я привыкла обходиться в ванной без прислуги, И Ариана вышла из комнаты не обернувшись — она слишком боялась встретиться взглядом с проницательной зеленоглазой саксонкой. Ей совсем не хотелось, чтобы Мэг разгадала ее тайное намерение — спрятать смертоносный кинжал в брачной постели.

«Боже милосердный, как я смогу убить Саймона?

Нет, это невозможно…

Но тогда… тогда я должна убить себя?!»

Мысли вихрем, лихорадочно проносились в ее голове, пока она принимала ванну. Ответ на них был только один: она никогда больше не ляжет с мужчиной, кто бы он ни был. Даже если это тот воин из волшебной аметистовой мечты.

Глава 6

Здравицы все чаще раздавались среди именитых гостей, созванных на свадебный пир. Сама брачная церемония была краткой и торжественно-чинной, и теперь, казалось, благородные рыцари стремились вознаградить себя за долго сдерживаемое нетерпение, усердно наполняя свои кубки вином и элем.

Лорд Эрик, сын Роберта Северного, сидел за главным столом в большом зале и наблюдал за новобрачными с растущей тревогой. Саймон был всего лишь холодно-любезен со своей невестой. Если он и ждал с нетерпением радостей брачного ложа, то по его бесстрастному лицу этого не было заметно.

Но более всего беспокоила Эрика новобрачная. Платье Серены сверкало и переливалось чудесным аметистовым огнем, но радости не было в глазах норманнки — скорее плохо скрываемый ужас и отчаяние сквозили в каждом ее жесте. Казалось, ее прекрасные дымчатые глаза подернулись непроницаемой пеленой, темной, как холодная ночь, сгустившаяся над замком.

Во время торжественной церемонии и после, за свадебным столом, невеста, не переставая, слабо перебирала пальцами, будто искала арфу, чтобы поведать ей свои сокровенные мысли и тревоги.

— Ариана Преданная! Но кто ее предал и почему? — задумчиво произнес Эрик.

Его тихий голос не привлек внимания никого из пирующих за главным столом, но Кассандра ясно расслышала его слова: как только торжественная церемония закончилась и праздник перешел в буйное веселье, она незаметно подошла поближе и встала за спиной своего бывшего ученика. И теперь она молча наблюдала, как Эрик то и дело поднимал кубок и любезно улыбался в ответ на здравицы, ничем не выдавая своих мыслей.

— Скажи мне, Посвященная, — не оборачиваясь, произнес Эрик, продолжая внимательно наблюдать за Арианой, — как платье Серены приняло норманнскую деву?

— Ткань Серены подобна самой Серене, — ответила Кассандра.

— Ну и что же ты можешь сказать о ней? — настойчиво продолжал Эрик. — Я ведь никогда раньше не встречался с этой старухой.

— Она не старуха.

Эрик раздраженно передернул плечами: первый раз за весь вечер ему удалось наконец улучить момент, чтобы поговорить наедине с Кассандрой о том, что его так волновало. Он прекрасно понимал, что от брака Саймона и Арианы зависело очень многое, в том числе и безопасность его замка у неспокойных границ со Спорными Землями. Он просто сгорал от любопытства и нетерпения, и это заставляло его вести себя с Кассандрой довольно резко.

С принужденной улыбкой Эрик поднял кубок в ответ на чей-то тост, который желал брачному союзу сиять, подобно звездам на небесах.

— Да мне все равно, трясется она от дряхлости или только что появилась на свет, — буркнул он, со стуком опуская кубок на стол.

Кассандра с трудом подавила улыбку, но ничего не ответила.

— Клянусь Богом, Кассандра! — нетерпеливо воскликнул Эрик, не поднимая головы. — Скажи мне все как есть, без утайки — я должен это знать.

Теперь Посвященная уже открыто улыбалась и в ее живых серых глазах мерцал лукавый огонек. Она явно забавлялась: не часто ей удавалось так легко разыграть проницательного Эрика.

— Да не волнуйтесь вы так, милорд, — пробормотала она, еле сдерживая смех. — Можно подумать, что это ваша свадебная ночь.

— Бог с тобой, Кассандра, — бросил Эрик сквозь зубы. — Не собираюсь я соблазнять эту ледяную красотку, даже если бы она положила к моим ногам все сокровища мира.

— Но Ариана совсем не ледяная богиня.

Эрик ничего не ответил на эти слова, но его поза внезапно стала напряженной, лицо оживилось — теперь он напоминал зверя, взявшего свежий след.

Лежавший рядом с ним Стагкиллер мощным прыжком вскочил со своего места и тревожно заглянул в золотистые глаза хозяина.

— Платье приняло Ариану? — тихо спросил Эрик.

— Да, пожалуй, это так.

— Выражайся яснее.

— Господь с тобой! Когда же это Посвященные «выражались яснее»? Мы должны придерживаться традиций!

Эрик запоздало понял, что Кассандра провела его как мальчишку. Она просто дразнила его все это время — и как это он не догадался! — а ведь он любил ее почти сыновней любовью.

— Ну, делать нечего, говори как умеешь, но не испытывай более моего терпения, — сказал он. — Стагкиллер уже взял след, и я тоже.

— «Взял след»! — насмешливо повторила Кассандра. — Вот почему про тебя говорят, что ты оборотень, который может прикинуться волком.

Эрик обнажил зубы в хищной усмешке.

— Да, дурная слава помогает мне избежать докучливых бесед с алчными родственниками, мошенниками и всяким продажным сбродом.

Кассандра расхохоталась, затем продолжала:

— Ариане что-то привиделось, когда она рассматривала платье.

— Что же?

— Она не сказала.

Шутливое выражение исчезло с лица Эрика.

— Но как же тогда ты узнала, что платье приняло ее? — недоверчиво спросил он.

— Она поглаживала ткань, точно ластящегося щенка. Ей оно понравилось — это ясно как Божий день.

Эрик усмехнулся.

— Значит, душа Арианы не полностью умерла, что бы там ни говорила Эмбер.

— Похоже, что так.

— В этом нет никакого сомнения, — уверенно подтвердил Эрик. — Ариана увидела образы, скрытые в платье. Ей было приятно касаться ткани. Она приняла платье, а платье — ее. Слава Богу, страсть все-таки живет в ее сердце.

— Да, но нам неизвестно, поможет ли это Саймону, или же подарок Серены в руках Арианы станет оружием против него.

Эрик невесело задумался, отрешенно глядя в зал на пирующих гостей.

— Я не знаю, — наконец промолвил он. — А что думаешь ты?

— Древние руны молчат об этом.

— И даже руны на серебряных камнях?

— Да, даже они.

Эрик пробормотал себе под нос проклятие: способность Кассандры предсказывать будущее, конечно, была полезной, но очень уж ненадежной. Прозрение приходило к ней порой неожиданно и независимо от ее желания. Часто ее видения были столь загадочными, что понять их было почти невозможно, несмотря на все усилия Посвященных и даже служителей церкви.

Эрик молча разглядывал нарядную толпу: лорды и их супруги, рыцари и оруженосцы, благородные девицы и их поклонники оглашали огромный парадный зал приветственными криками и смехом. При удобном случае он отвечал на тосты, но выражение его лица повергало присутствующих в недоумение.

Со своего места на возвышении по правую руку от Дункана, нового хозяина Стоунринга, Эрик мог видеть каждого из гостей и поименно назвать каждого рыцаря, произносившего заздравные речи. Он знал клички всех борзых, рыскающих под длинными столами в поисках объедков и костей, и помнил позывной свист каждого сокола, пристроившегося на жердочке за спинкой кресла своего хозяина.

То же можно было сказать и о крепостных и слугах, вольных поселенцах и рабах, обитающих в замке и в его окрестностях. Эрик знал их всех, знал их родню и друзей, их радости и печали, достоинства и пороки. Он мог бы предсказать с точностью до мелочей, как поведут они себя в том или ином случае.

Но леди Ариана, дочь и единственная наследница могущественного барона Дегерра, была для Эрика загадкой. Она прибыла в Спорные Земли из далекой Нормандии — замкнутая, холодная красавица. Казалось, она закована в ледяную броню отчуждения и зимняя стужа околдовала ее душу.

— Саймон найдет путь к ее сердцу, — неуверенно произнес Эрик.

— Это надежда простого смертного или глас Посвященного? — спросила Кассандра.

— Да скажи мне, какая девушка устоит перед Саймоном? Он любезный кавалер, храбрый воин и страстный любовник.

Кассандра слабо пошевелила пальцами, и красные, голубые и зеленые вспышки света разлетелись от ее кольца, украшенного тремя драгоценными камнями.

— Надежда или Знание? — настойчиво повторила она.

— Черт побери, Кассандра, — раздраженно прорычал Эрик, — почему ты спрашиваешь об этом меня?

— У тебя дар угадывать тайные стремления людей и связь событий, а это не дано даже Посвященным — не то что простым смертным.

— Мой так называемый дар бессилен, когда дело касается женщин. Да сам черт не разберет, что у них на уме!

— Вздор! Просто ты никогда не пытался.

— Ариана тревожит меня, — резко произнес Эрик. — Можешь считать это «гласом Посвященного».

— Да, это так, — спокойно согласилась Кассандра.

— Посмотри на нее. Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть, чтобы платье, сотканное Сереной, приняло кого-либо и не умиротворило его душу?

— Нет.

— А разве Ариана спокойна?

Вопрос Эрика не требовал ответа, но Кассандра произнесла в раздумье:

— Безмятежна ли она? Конечно, нет. Но спокойна — возможно. Кто знает, как повела бы себя леди Ариана, если бы на ней было обычное платье.

Эрик издал возглас удивления, и Стагкиллер сразу же насторожился, натянувшись как струна.

— Твои слова развеяли все мои тревоги, — язвительно заметил Эрик.

— Истинное Знание редко приносит покой.

— Что же заставляет Ариану так сурово сдерживать свои естественные желания?

— Я думала, что об этом расскажешь мне ты, — возразила Кассандра. — А еще лучше — расскажешь все это Саймону.

— Клянусь Богом! — вполголоса проворчал Эрик. — Если этот союз не будет плодотворным во всех отношениях, то Волка Глендруидов затравят, как загнанного зверя, все эти алчные и кровожадные стервятники.

— А если Доминик будет побежден, то на Спорные Земли обрушатся такие несчастья, какие нам не снились со времен друидов.

— Значит, нам остается только поставить свечу Господу и молиться, чтобы он охранил Саймона Верного и Ариану Преданную, ибо в их счастье — наше спасение, — мрачно произнес Эрик.

Саймон внезапно обернулся и посмотрел на Эрика и Кассандру, словно услышал их разговор. Его длинные гибкие пальцы стиснули дрожащую руку Арианы. Почти неосознанно она попыталась отдернуть руку, но вовремя сдержалась. Однако от Саймона не ускользнуло ее движение.

Он нахмурился, и в уголках его губ обозначилась жесткая складка: чем ближе становился час, когда невеста по обычаю уходит в свою спальню и готовится к приходу жениха, тем холоднее становились пальцы Арианы.

Саймон даже начал опасаться, что поведение его невесты не было ни хорошо обдуманным кокетством, ни проявлением девичьей застенчивости. Что ж, наверное, все-таки это правда — его жена холодна до мозга костей.

— Пойдем же, моя пылкая невеста, — язвительно произнес Саймон.

В ответ из-под длинных черных ресниц на него глянули дымчатые глаза цвета грозовой тучи.

— Пришло время покинуть великолепное празднество, которое, без сомнения, доставило вам столько удовольствия, — насмешливо продолжал он.

Ариана окинула взглядом пирующих рыцарей, охрипших от приветственных криков и отяжелевших от вина, и ей вдруг больше всего на свете захотелось сейчас оказаться далеко-далеко отсюда, наедине со своей арфой, и слушать ее переливы вместо глубокого голоса Саймона, полного яда и горечи.

— Итак, поставьте свой пустой кубок, киньте нетронутое содержимое вашей тарелки борзым, — холодно добавил Саймон. — Мы вместе засвидетельствуем свое почтение хозяину Стоунринга, как и подобает супружеской чете.

Ариана ничего не ответила, но и не сопротивлялась, когда Саймон рывком поставил ее на ноги: она знала, что этот миг когда-нибудь наступит.

Как в забытьи, рука Арианы нащупала мягкие складки платья, цветом напоминавшего аметистовый блеск ее глаз: чем дольше она носила наряд Серены, тем больше ей нравилась ласкающая и успокаивающая ткань.

Но, поглаживая искрящиеся складки платья, Ариана всеми силами старалась не вглядываться в его удивительную глубину. Она боялась вновь поддаться искушению увидеть себя выгнувшейся, как натянутая тетива, под прикосновением Саймона, боялась вновь ощутить, как ее тело пронзает сладостная молния наслаждения.

Саймон чувствовал дрожь холодной руки девушки, когда вел ее через весь зал к Эмбер и Дункану.

«Черт бы меня подрал, неужели это я заставляю ее содрогаться от отвращения?»

При этой мысли Саймоном овладела холодная ярость, но на его лице ничего не отразилось — он все так же учтиво продолжал вести Ариану к возвышению во главе зала.

— А, вот и вы наконец, — сказал Дункан, оборачиваясь к Саймону. — Вижу, вам не терпится покинуть пиршество?

Хохот, каким рыцари встретили эту фразу, не оставлял сомнений в характере занятия, которое предстояло новобрачным.

— О, я просто сгораю от нетерпения, как и моя прелестная супруга. — Улыбаясь одними губами, Саймон посмотрел сверху вниз на Ариану. — Не так ли, любовь моя?

Ариана с трудом изобразила ответную улыбку. Но, казалось, кроме Саймона, никто этого не заметил. Он стиснул ее холодные пальцы, молча призывая не показывать своего отвращения к нему на людях.

Взглянув в его бездонные черные глаза, Ариана поняла, что он прекрасно знает, как неприятны ей его прикосновения.

— Я… я просто потрясена всем случившимся в этот день, — пролепетала она.

Ариана изо всех сил старалась говорить спокойно, так что ее голос даже стал хриплым от напряжения.

— Милорд и миледи, ваши подарки щедры, а вы добры и великодушны.

— Мы были счастливы доставить вам удовольствие, — любезно ответил Дункан.

— Я рада, что платье вам идет, леди Ариана, — улыбаясь, добавила Эмбер.

Тонкие пальчики Арианы слегка погладили расшитый серебром рукав. Вышивка вспыхивала и переливалась, отзываясь на каждое ее прикосновение.

— Я бы хотела поблагодарить ткачиху, — сказала Ариана. — Вы передадите ей мои слова?

— Но вы можете сделать это сами, — ответила Эмбер.

— Ты же говорила, что Серена — отшельница? — возразил Дункан.

— Это так, но тем не менее она увидит Ариану.

— Почему? — спросил Дункан.

— Потому что платье и леди Ариана дополняют друг друга, — спокойно произнесла Эмбер.

Саймон метнул на Ариану быстрый взгляд из-под полуприкрытых век. Бесспорно, живая, опьяняюще яркая ткань как нельзя лучше оттеняла красоту Арианы, заставляя ее сиять, как алмаз в драгоценной оправе.

— Ты не согласен с этим, Саймон? — лукаво спросила Эмбер.

— Ее кожа подобна жемчужине, светящейся изнутри, — произнес Саймон, не отводя глаз от своей невесты. — А прекрасные глаза затмевают даже драгоценные аметисты, вплетенные в ее волосы.

У Арианы перехватило дыхание: она не знала, радоваться или пугаться этого неожиданного проявления обожания. Саймон продолжал сдержанно и почтительно сжимать ее руку, но его взгляд говорил о другом.

Он желал ее!

«Воин сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.

Волшебник, очаровавший ее».

Мысли Арианы пришли в смятение: каждая частица ее испуганной души вдруг страстно захотела быть очарованной, покоренной этим волшебником из аметистовой мечты. Сладкое и томительное чувство пронзило ее существо, как серебряная молния, вышитая на свадебном одеянии.

Длинные полы ее платья внезапно затрепетали от невидимого сквозняка, и одна из складок мягко прильнула к свободной руке Саймона. Он ласково погладил необычную ткань и неожиданно улыбнулся — ему показалось, что платье соткано из тепла и смеха, страсти и безмятежности.

Эмбер заметила, как ткань обвила руку Саймона, и радостная улыбка расцвела на ее лице. Обернувшись, она увидела, что и ее брат, лорд Эрик, внимательно наблюдает, как сильные, гибкие пальцы воина поглаживают мерцающее полотно.

— Я вижу, платье тебе понравилось? — небрежно сказал Эрик, обращаясь к Саймону.

— Да, ты угадал.

— Это хороший знак, — удовлетворенно произнес Посвященный.

— И что же он предвещает?

— Он предвещает счастливый и долгий союз.

— Если брачная постель моей невесты хотя бы немного напоминает ее чудесное платье, — насмешливо произнес Саймон, — то я буду считать себя счастливейшим из мужей.

Ариана чуть не задохнулась — ее вновь окатило холодной волной страха. Она попыталась сделать шаг в сторону, но Саймон крепко стиснул ее запястье. Его пожатие не причинило ей боли, но оно ясно говорило, что сопротивляться ему бесполезно.

Прежнее ужасное воспоминание буйно расцвело в душе Арианы, как черный цветок. Ею овладело неистовое желание вырвать свои пальцы из твердой руки супруга, и только неимоверным усилием воли она заставила себя подчиниться железному пожатию Саймона.

Внезапно он выпустил складку ее платья, как будто оно больше не прельщало его.

— Терпение, моя дикая пташка, — произнес Саймон обманчиво мягким тоном, в то время как глаза его стали чернее преисподней. — Мы не можем уйти, пока хозяин замка не провозгласит тост в вашу честь.

Ариана поспешно опустила глаза.

— О да, конечно. Простите меня. Я… я так волнуюсь.

— Как все девушки, — мягко заметила Эмбер. — Но тебе нечего бояться — Саймон будет добр и нежен с тобой.

Ариана ответила вымученной улыбкой, изо всех сил пытаясь скрыть охватившее ее отчаяние.

— Дункан, — обратилась Эмбер к мужу, — будь любезен, провозгласи наконец здравицу. Мы с тобой просто замучили молодую пару.

— Неужели? — небрежно спросил Дункан.

— А ты разве забыл, как еще совсем недавно так и рвался закрепить свой брачный союз? — возразил Эрик.

Дункан улыбнулся своей супруге.

— Ну, если так посмотреть, то и вся свадебная церемония — сущее мучение.

Эрик подал Дункану золотой кубок, отвлекая его внимание от залившейся стыдливым румянцем Эмбер. Дункан понял намек и вновь обернулся к новобрачным. Он внимательно посмотрел сначала на Ариану, потом на Саймона и медленно поднял кубок.

В зале наступила тишина.

— Желаю вам увидеть священный рябиновый цвет! — отчетливо и громко произнес Дункан.

Гул удивления и одобрения пронесся среди пирующих гостей: всем была хорошо известна история любви Дункана и Эмбер.

— Благодарение Богу, нам это не грозит, — негромко заметил Саймон, так что его могли слышать только Эмбер и Дункан. — Ариана не ведьма и не способна колдовством разжечь любовь в холодном сердце воина.

Ариана искоса взглянула на Саймона, и по губам ее скользнула тонкая улыбка.

— Но я была ею когда-то.

— Кем? — недоуменно спросил он.

— Ведьмой, — коротко усмехнулась она.

Черные глаза Саймона сузились, но прежде чем он успел что-либо сказать, Ариана уже обернулась к хозяевам Стоунринга.

— Еще раз благодарю вас за вашу доброту и великодушие, — громко произнесла она.

— Еще раз заверяю вас, что мы были рады доставить вам удовольствие, — ответил Дункан.

Но Ариана продолжала говорить, возвысив голос, так что он наполнил собой своды огромного зала. В то же мгновение она схватила Эмбер за руку с быстротой, которая могла бы поспорить с проворством Саймона.

Эмбер тихо вскрикнула, когда холодная волна, поднявшаяся со дна души Арианы, пронеслась по ее жилам, как горный поток.

— Если когда-нибудь, — торопливо произнесла Ариана, — будут говорить, что мне оказали дурной прием в Спорных Землях, пусть Все знают, что это ложь. Я говорю правду, Посвященная хозяйка Стоунринга?

— Да, — твердо ответила Эмбер.

— Пусть все также знают: что бы ни случилось с нашим браком, Саймон Верный в том не невиновен.

— Правда! — побледнев, подтвердила Эмбер.

Ариана тотчас выпустила ее руку и повернулась к Кассандре.

— Ты будешь моей свидетельницей, Посвященная? — спросила она.

— Все Посвященные будут твоими свидетелями.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось.

Не прибавив более ни слова, Ариана повернулась и вышла из зала. Полы и складки платья ласково обвивались вокруг ее ног и мягко переливались при каждом ее шаге, каждом вздохе и жесте. Вспышки света мерцали на аметистовой ткани, как серебристый ручеек, скрывая в ее глубине видение, в которое было почти невозможно поверить, о котором можно было только мечтать, как о жарком лете суровой зимой.

Дункан повернулся к Кассандре.

— Что все это значит? — хмуро спросил он.

— Мне известно об этом столько же, сколько и тебе.

— Сомневаюсь, — пробормотал Дункан.

Эмбер легко, как бабочка крылом, коснулась его мощного плеча. Она встретила опасный блеск его карих глаз без тени страха.

— Ариана сказала правду, — твердо произнесла она. — Кассандра — а с ней и все Посвященные — были ее свидетелями. Вот и все.

— Но меня это тревожит.

— И Ариану тоже.

Эрик бросил на сестру проницательный взгляд.

— Что еще ты почувствовала в душе Арианы, Эмбер? — спросил он.

— Мне трудно это объяснить. Да если бы я и могла, то не стала бы. Только Ариана вправе решать, раскрыть свою душу или оставить все в тайне.

— Даже от своего мужа? — спросил Дункан.

— Да, даже от него.

Дункан разочарованно вздохнул и запустил руку в свои густые темно-каштановые волосы.

— И все равно мне это не нравится, — проворчал он.

— Не беспокойся за меня, дружище, — сказал Саймон. — Ведь Ариана взяла меня под свою защиту.

Дункан удивленно взглянул на высокого и стройного рыцаря и громко расхохотался.

— Тебя? Под свою защиту? — недоверчиво переспросил он.

— Да, меня. — Саймон загадочно улыбнулся. — А ведь забавно, наверное, когда тебя пытается защитить маленькая певчая пташка?

— Но что с тобой может случиться в стенах Стоун-ринга? — недоуменно спросил Дункан.

— Об этом я спрошу у Арианы… когда придет время.

С этими словами Саймон направился к выходу.

— Постой! — крикнула ему вслед Эмбер. — Невесту должны приготовить родственницы.

— Но у Арианы нет ни матери, ни сестры, ни тетки, ни племянницы. Значит, это сделает сам жених, — не оборачиваясь, произнес Саймон.

— Но… — попыталась возразить Эмбер.

— Не волнуйся, янтарная колдунья. Я не настолько неловок, чтобы в спешке порвать драгоценное платье своей невесты.

Глава 7

«Если я перережу себе горло, окончатся ли сразу же мои мучения?»

Ариана часто слышала ужасные рассказы о рыцарских поединках и войнах. В этих леденящих душу историях кровь лилась рекой, но проливали ее рыцари, в совершенстве владеющие боевым топором и молотом, копьем и мечом.

По сравнению с этим грозным оружием изящный кинжал с серебряной рукоятью, мерцавший в ее руке, казался детской игрушкой.

«Мать Пресвятая Богородица! А что, если проклятое лезвие слишком коротко и я не сумею пронзить свое сердце?»

Ариана крепко сжала в руке драгоценный клинок. И в то же мгновение загадочное платье потерлось об ее ноги, как пушистый котенок, требующий ласки и внимания.

Мысли Арианы спутались.

В рассеянности она принялась задумчиво расхаживать по комнате. Бланш забыла разжечь огонь в очаге, и теперь в комнате царил лютый холод, как будто все тепло ушло сквозь толстые каменные стены.

«Ах, ну почему я не мужчина! Если бы я была воином, то сейчас не ломала бы себе голову, как наверняка убить себя!»

Полог кровати затрепетал от порыва ветра, ворвавшегося в открытое окно. Но платье Арианы продолжало все так же обвивать ее ноги и ластиться к ней, несмотря на бесчинства непогоды.

«Джеффри мог бы и не подмешивать сонного зелья в мое вино — все равно у меня не хватило бы сил ему сопротивляться.

А Саймон?»

Ариана замедлила шаг.

— Да, Саймон… — мягко произнесла она вслух. — Сильный и быстрый, как сокол. Даже Джеффри не смог бы тягаться с ним в ловкости и проворстве.

Мысль, мучившая Ариану на протяжении всей свадебной церемонии, вновь овладела ею.

«Я не могу убить Саймона. А даже если бы и могла, то не стала бы. Если уж суждено кому-то из нас умереть, пусть это буду я.

Но как это сделать? Как заставить Саймона нанести мне смертельный удар?»

Ариана с трудом могла себе представить, чтобы Саймон поднял руку даже на строптивую борзую — не то что на знатную леди, ставшую его женой.

Тяжело вздохнув, Ариана вновь принялась мерить комнату быстрыми беспокойными шагами, не обращая внимания на мягкие складки платья, которые, казалось, старались замедлить ее стремительные движения. Тщетно пыталась она придумать какую-нибудь уловку, которая заставила бы Саймона изменить своей выдержке и хладнокровию — было очевидно, что он подымет меч только по приказу своего брата и господина.

«Или в свою защиту».

Ариана резко остановилась и долго неподвижно стояла посреди комнаты, пытаясь со всех сторон обдумать эту новую мысль, в то время как руки ее нервно теребили сверкающий кинжал.

«Да, но посчитает ли он меня достаточно опасной, чтобы убить?»

От этой мысли Ариана чуть не расхохоталась. Саймон, такой сильный и ловкий воин, — да он будет просто смеяться до колик, если она нападет на него со своим игрушечным кинжалом!

Значит, следует усыпить его бдительность и действовать быстро — так быстро, чтобы он не успел осознать случившееся… и рассмеяться.

«Подвыпивший мужчина теряет над собой власть. Сегодня провозгласили уже достаточно здравиц, и Саймон не уйдет из зала, пока его не заставят выпить еще столько же».

Ариана неподвижно застыла у окна, продолжая беспокойно вертеть в пальцах маленький клинок с серебряной рукояткой. Темно-лиловое платье мягко искрилось в отблесках факела.

— Да будет так, — наконец прошептала Ариана. — Саймон — воин. Если я нападу на него, он нанесет мне ответный удар с кошачьим проворством.

Она взглянула на кинжал.

— Я раню его, и он убьет меня прежде, чем вновь обретет способность спокойно рассуждать. И моим мучениям придет конец.

Подол аметистового платья чуть шевельнулся от сквозняка и легко закружился вокруг ног Арианы.

«Да я просто сошла с ума! Он отнимет кинжал и изобьет до полусмерти.

Ну нет. Я перехитрю его — буду тянуть время, пока его не одолеют похоть и эль. А потом нанесу удар.

И он вонзит мне клинок прямо в сердце. И тогда — конец.

Нет, ничего не получится. Я совсем потеряла голову от отчаяния».

Но Ариана не слушала увещевания этого внутреннего голоса, как не обращала внимания на ласкающуюся ткань Серены. Ей было не впервой бороться с противоречивыми чувствами в своей душе. Слишком многое довелось ей пережить в ту ужасную ночь, когда она лежала беспомощная, придавленная огромным потным телом Джеффри.

Да лучше умереть, чем еще раз пережить такое!

«И смерть будет почти мгновенной».

От этой мысли ей стало немного легче. Саймона задерживают тосты и пожелания, и он вынужден пить вместе с пирующими, чтобы ненароком не оскорбить кого-нибудь отказом. Но она была уверена, что в нужный ей момент он быстро совершит то, что ему суждено, — вонзит клинок ей в сердце.

Никто не смог бы сравниться с Саймоном в ловкости и быстроте. Даже Джеффри Красавец, который всегда побеждал в схватке с двумя и даже тремя рыцарями.

«Никто не будет винить Саймона в том, что случится, — жена пыталась его убить, а он лишь защищался».

То, что Саймон не пострадает и его не обвинят в убийстве, было почему-то важно для Арианы. По-своему он был добр к ней во время их путешествия, и она не могла этого не оценить. Его доброта ничуть не напоминала угодливое подобострастие вассала, пытающегося добиться расположения у хозяина, — он просто ясно сознавал, что она не обладает, подобно ему, достаточной силой и выносливостью, необходимыми для трудного пути. В его заботе о ней чувствовалось большее, нежели просто вежливость рыцаря по отношению к знатной леди.

Звук приближающихся шагов в холле прервал ее размышления.

— Кто здесь? — спросила она.

От внутреннего напряжения голос ее прозвучал хрипло, даже резко.

— Ваш муж, миледи. Могу я войти?

— Еще слишком рано, — не подумав, поспешно ответила Ариана.

— Слишком рано?

— Я… я еще не готова.

Саймон рассмеялся, и в его голосе послышались дразнящие нотки. Этот смех затронул в душе Арианы струны, о существовании которых она раньше не подозревала.

— Я с удовольствием помогу тебе подготовиться самым тщательным образом, — вновь послышался глубокий, звучный голос Саймона. — Открой же мне дверь, соловушка.

Ариана хотела было вложить кинжал в ножны, но вдруг вспомнила, что корсаж зашнурован, да и нет пояса, к которому их можно было бы прицепить.

«Куда же спрятать кинжал? Пресвятая Дева, куда его спрятать?»

В отчаянии она заметалась по комнате в поисках подходящего места для острого клинка — его следовало спрятать так, чтобы она смогла легко дотянуться до него, лежа в постели. Он должен быть у нее под рукой в нужную минуту.

Взгляд ее случайно упал на полог кровати, который с одной стороны поддерживал витой шнур, — это было то, что она искала. Ариана лихорадочно сунула кинжал в складки полога и бросилась к двери.

— Ариана, я жду.

Голос Саймона звучал требовательно и настойчиво — было ясно, что его не остановит никакое препятствие на пути к спальне своей жены.

Трясущимися руками Ариана отперла наконец дверь.

— Моя комната для тебя всегда открыта, — тихо произнесла она, не отрывая взгляда от пола.

— Одно твое слово отказа крепче самых хитроумных замков, — возразил ей Саймон.

Ариана молчала, боясь взглянуть ему в лицо.

— Если я так уж противен тебе, тогда почему, скажи на милость, ты призывала всех Посвященных в свидетели моей невиновности во всем, что случится с нашим браком? — мягко спросил Саймон.

— Ты… ты совсем не противен мне, — пролепетала Ариана.

— Ну, тогда подними на меня глаза, соловушка.

Глубоко и прерывисто вздохнув, Ариана наконец отважилась встретиться взглядом с черными непроницаемыми глазами своего мужа.

И тут же вскрикнула от удивления: на плече Саймона сидел огромный котище. Длинные гибкие пальцы Саймона ласково почесывали его под подбородком, и кот издавал благодарное урчание, напоминавшее шуршание дождя по лужам. Он втягивал и вновь выпускал когти, что являлось признаком высшей степени кошачьего блаженства. Острые когти впивались в рубашку, слегка царапая кожу, но Саймон не выказывал ни малейшего раздражения. Он продолжал поглаживать кота, глядя в широко распахнутые дымчатые глаза своей невесты.

Ариана вдруг заметила, что в другой руке Саймон держит кувшин с вином и два кубка.

— Ты совсем не пила за столом, — сказал он, перехватив ее взгляд.

Девушка вздрогнула, вспомнив другую ночь, когда ее также пытались напоить вином.

— Мне совсем не нравится вино, — с усилием сказала она.

— Английское вино ударяет в голову, но это — норманнское, оно совсем слабое. Выпей со мной.

Это не было похоже ни на просьбу, ни на приказ.

Разве что совсем чуть-чуть.

И Ариана решила, что ей лучше согласиться, так как было очевидно, что Саймон выпил еще недостаточно, чтобы потерять рассудок.

— Как вам будет угодно, — пробормотала она.

Саймон шагнул в комнату. В то же мгновение Ариана отступила назад, пытаясь скрыть это неосознанное движение, замешкавшись у дверного замка. Но она не была уверена, что это помогло ей ввести Саймона в заблуждение.

Метнув быстрый взгляд ему в лицо, она поняла, что не ошиблась — он все прекрасно понял.

— А почему здесь нет огня? — внезапно спросил Саймон.

Ариана со страхом подумала, что он намекает на ее холодность, но тут же вздохнула с облегчением: Саймон смотрел на потухший очаг.

— Бланш больна.

Саймон поставил кубки и кувшин на сундук рядом с кроватью, осторожно снял кота с шеи и пересадил его к себе на согнутую в локте руку. С небрежной грацией он опустился на колени перед потухшим очагом и стал помешивать золу в поисках тлеющих угольков. Нашлось всего несколько, совсем крошечных.

Ариана сделала шаг к двери.

— Я велю принести еще углей.

— Нет, не стоит.

Хотя ответ прозвучал спокойно, Ариана остановилась так резко, что платье вихрем закружилось вокруг ее ног.

— Довольно и тех, что я нашел в очаге, — пояснил Саймон.

— Но они же едва теплятся!

— Да, но все-таки еще не потухли. Будешь подавать мне лучину для растопки. Сначала — какие поменьше, не толще щепки.

Саймон собрал драгоценные угольки и начал их осторожно раздувать. Вскоре самый большой уголек затеплился от внутреннего жара.

— Подай, пожалуйста, лучину, — пробормотал он.

Ариана вздрогнула и огляделась вокруг. Корзина с растопкой была от нее довольно далеко: на пути к ней расположился Саймон.

— Корзина справа от тебя — ты можешь дотянуться и сам, — сказала она.

— Я знаю, — последовал ответ, — но на моей правой руке устроился Его величество Лентяй.

— Его величество Лентяй? — недоуменно переспросила Ариана.

И вдруг весело рассмеялась.

Смех девушки показался Саймону слаще самых мелодичных аккордов ее арфы.

— Этого кота и вправду так и зовут — Его величество Лентяй? — спросила Ариана, когда к ней вернулся дар речи.

Саймон что-то промурлыкал в знак согласия.

Не возражая более, Ариана потянулась к корзине с растопкой. Это было нелегко: широкая спина Саймона мешала ей ухватиться за ручку корзины. Ариана смятенно ощущала тепло его тела и силу мускулов под роскошной тканью рубашки.

Кот исступленно мурлыкал в руках Саймона. Ариана чуть ниже наклонилась вперед, чтобы нащупать корзину, но тут Саймон сделал глубокий вдох, раздувая угли, и его спина коснулась ее руки.

Ариана с опаской покосилась на него, но он и виду не падал, что заметил это прикосновение. Саймон по-прежнему сидел, чуть наклонившись вперед, и продолжал сосредоточенно раздувать огонь.

Ариана вдруг поймала себя на том, что с интересом разглядывает его губы.

«Странно, — подумала она. — Мне они казались такими твердыми, суровыми. А сейчас они выглядят почти… нежными».

Саймон снова осторожно подул на угольки, и они вдруг слабо засветились зарождающимся огнем.

— Давай же щепки, — выдохнул он.

Ариана оторвала задумчивый взгляд от его губ, схватила корзину, вытащила из нее наугад какую-то деревяшку и быстро протянула ее Саймону.

— Вот, пожалуйста, — проговорила она.

Кусок дерева был величиной с ее ладонь и в три пальца толщиной.

— Да это целое полено, — насмешливо протянул Саймон. — Огонь еще слишком слаб для такой тяжелой, ноши — ему нужно что-нибудь полегче.

Ариана медлила в нерешительности, смущенная затаенным намеком в его словах.

— Побыстрее, — произнес он не оборачиваясь. — Если угли будут гореть без растопки, они скоро потухнут, так и не превратившись в пламя.

Ариана вслепую нащупала дно корзины, отыскала там несколько тоненьких лучинок и протянула их Саймону.

Саймон осторожно взял лучинки, слегка прикоснувшись пальцами к ее ладони. Движение было мягким, удивительно ласковым. Трепет пробежал по телу Арианы, и у нее перехватило дыхание от неожиданного ощущения.

Саймон почувствовал легкую дрожь ее руки и с трудом спрятал улыбку.

— Вот эти подходят, — пробормотал он. — Ты быстро научишься разводить огонь.

Ариане так и хотелось возразить ему, что у нее для этого есть Бланш, но ей вдруг стало жаль разрушать тонкую атмосферу игры, установившуюся между ними, и она удержала уже готовые было вырваться слова.

Проклиная свое малодушие, она поспешила заверить себя, что делает это только ради одной цели — усыпить бдительность Саймона.

И тут же поняла, что лжет самой себе.

«Ну и что же в этом такого? — подумала она, не в силах противиться искушению. — Я скоро умру. Так почему бы напоследок не погреться в лучах нежности этого воина?»

Ариана наблюдала пристальным, внимательным взглядом, как Саймон кладет щепки на горку углей и легонько дует на них — ей вдруг захотелось запомнить каждое его движение и сохранить в своем сердце. Почему — она и сама не знала и не смогла бы объяснить. В задумчивости она продолжала смотреть, как благодарно взметнулся язычок пламени, лизнув с одного бока сухие лучинки.

— Ну вот, теперь можно положить и щепки побольше, — произнес Саймон. — Огонь разгорается.

Ариана торопливо сунула руку в корзину, вздрогнула, нечаянно уколовшись острой деревяшкой, и принялась снова шарить по дну, не отрывая глаз от золотоволосой головы своего мужа.

Его волосы казались мягкими, как кошачья шерстка. Ариана вдруг смятенно поймала себя на том, что ей хочется провести по ним рукой.

— Ариана, ну что же ты? Я жду.

— Вот, пожалуйста, возьми, — пролепетала она, быстро протягивая ему руку.

Саймон взглянул на тонкие, нежные пальчики, по сравнению с которыми пучок лучины казался огромным снопом соломы. С подчеркнутой, даже излишней осторожностью он прикоснулся к ее руке, выбирая подходящую щепку.

Но его пальцы чаще касались ладони Арианы, чем перебирали щепки. Сначала ее рука слабо дернулась, но второе прикосновение испугало ее уже меньше. Постепенно кончики его пальцев с ласковой нежностью все чаще проводили по линиям ее ладони.

— M-м, — произнес Саймон, притворяясь, что выбирает подходящий кусочек дерева.

— Ты мурлычешь, совсем как Его величество Лентяй, — неожиданно вырвалось у Арианы.

Звук собственного голоса удивил ее.

Для Саймона ее смятение было маленькой победой — она была сейчас, как лучина, охваченная огнем с одного конца.

Саймон неохотно взял несколько щепок и вновь повернулся к очагу. Но пока он изучал ладонь Арианы, слабый огонек почти потух.

Пробормотав что-то себе под нос, Саймон вновь принялся раздувать остывшие угли, и вскоре они опять разгорелись. Тогда он положил на них сначала мелкие щепочки, затем лучинки потолще, и вот они уже снова занялись, осветив его склоненное лицо.

У Саймона вдруг мелькнула надежда: а что, если он сможет так же распалить холодную норманнскую красавицу, и она вспыхнет, как пламя в очаге? От этой мысли сердце бешено заколотилось в его груди.

— Давай еще лучину, — произнес он, с трудом переводя дух.

Голос его был хриплым и напряженным, и Ариана метнула на него любопытный взгляд. Забыв о кинжале, спрятанном в складках полога, она усердно шарила в корзине с растопкой, радостно отдаваясь приятным мыслям, ничуть не напоминавшим о ночных кошмарах и смерти. Наконец она отыскала несколько подходящих деревяшек.

— Подойдет, — бросил Саймон, нагибаясь к ней, так что его дыхание коснулось ее щеки. Ариану обдало приятным теплом и запахом вина.

Саймон заметил, как расширились ее изящные ноздри, вдыхая незнакомый запах. Затем она легонько улыбнулась, как бы пробуя его дыхание на вкус. При виде ее чарующей улыбки горячая волна пронзила Саймона — он почувствовал неодолимое желание заключить Ариану в объятия, зарыться в складки ее колдовского платья и забыть обо всем на свете.

«Слишком рано, — заговорил в нем холодный голос рассудка. — Игра — если она и впрямь ведет со мной тонкую игру — только началась».

Саймон аккуратно разложил на углях оставшиеся щепки — маленькие, затем побольше, — продолжая осторожно раздувать пока еще слабый огонь.

Внезапно, как по волшебству, язычки пламени взметнулись вверх, мигом охватив растопку.

Свободной рукой Саймон подбросил остатки деревяшек в очаг и некоторое время молча смотрел на огонь, ласково поглаживая серебристого кота, пригревшегося у него на руках.

Ариана зачарованно наблюдала, как его ладонь гладит мягкую кошачью шерсть, и ей вдруг захотелось почувствовать такие же нежные прикосновения сильной мужской руки.

— Налей нам вина, соловушка.

Ариапа вздрогнула и растерянно заморгала, движения ее снова стали скованными и напряженными. Она так была поглощена рукой Саймона, ласкающей урчащего кота, что совсем забыла о том, чем неизбежно должна была закончиться эта ночь.

С несчастным видом она посмотрела на изящный серебряный кувшин, в отчаянии гадая, какое зелье подсыпано в питье.

— Я… я совсем не хочу вина, — пролепетала она безжизненным голосом.

Саймон метнул на нее острый взгляд угольно-черных глаз. Увидев, что к ней возвратилась прежняя настороженность, он с трудом подавил проклятие, готовое сорваться с его уст.

«Могу поклясться, мгновение назад она следила за моей рукой с пробуждающимся желанием.

А теперь смотрит на меня в ужасе, будто она — сарацинская девица, а я — жестокий крестоносец, собирающийся ее изнасиловать.

Ангелы Господни, да эта девушка переменчива, как фонтан во дворце султана — то обжигает горячей струей, то леденит.

Никак не могу понять: она и впрямь так пуглива или просто дразнит меня, пытаясь свести с ума и затуманить мой рассудок похотью?»

— Передай мне кубок, — спокойно произнес он. — Не пропадать же такому отличному вину.

Когда до Арианы дошло, что Саймон собирается пить один, у нее вырвался вздох облегчения.

— Если… если ты тоже будешь пить, я с удовольствием присоединюсь к тебе.

Ее голос был так тих, что Саймон не сразу разобрал ее слова. А когда наконец понял, то окинул ее взглядом, в котором смешались раздражение и любопытство.

— Ты что же, боишься, что я тебя отравлю? — ехидно осведомился он.

Ариана отпрянула от него и испуганно затрясла головой, так что цепочки драгоценных аметистов, вплетенные в ее косы, заплясали, как лиловые искры.

«Ее волосы — как полночное небо, усыпанное аметистовыми звездами. Боже правый, да о такой красавице можно только мечтать!»

Неистовое желание вновь захлестнуло его с такой силой, что он стиснул горлышко кувшина, борясь с приступом страсти. Саймон не спеша опустил Его величество Лентяя у очага и, выпрямившись, холодно посмотрел на жену.

— Ну, так что же? — настойчиво повторил он. — Почему ты боишься выпить со мной?

— Я… — Голос Арианы замер.

Взглянув в лицо Саймону, она поняла, что он ждет ответа. На мгновение ею овладело дикое, безрассудное желание рассказать ему всю правду, но она тут же вспомнила, как повел себя ее отец, и молча стиснула зубы.

«Шлюха! Дочь шлюхи! Распутница, чертова девка, ты погубила меня, ты разрушила все мои планы! Да я убил бы тебя, если бы посмел!»

Да, правда не привела, бы ни к чему хорошему. Даже у священника Ариана не нашла сочувствия: он обвинил ее во лжи и осквернении святой исповеди. И отец, и священник поверили Джеффри.

Ее предали самые близкие ей люди Так как же она могла надеяться, что ей поверит почти чужой человек, ставший ее мужем?

Нет, она не скажет ему правды. Это было бы глупо, ведь тогда ей будет еще труднее исполнить задуманное.

— Я слышала, — произнесла она дрожащим голосом, — что мужчины могут подсыпать в вино то, что…

Слова не шли у нее с языка.

— То, что пробуждает в девицах похоть? — закончил за нее Саймон бесстрастным тоном.

— Ну, или то, что делает их… беззащитными.

— Я тоже слышал об этом, — равнодушно ответил Саймон.

— Правда?

— Да, но я никогда не прибегал к этому, чтобы соблазнить девицу.

Казалось, все это его забавляло — глаза его сверкали, как темная вода при лунном свете.

Ариана не смогла удержать испуганного, прерывистого вздоха.

— И я никогда не прибегну к этому, — холодно продолжал Саймон, чувствуя, как в нем закипает гнев: одно дело — кокетничать, изображая из себя скромницу, и совсем другое — порочить мужскую честь. — А если мужчина способен на такую низость — он хуже презренного пса, — отрезал Саймон.

В его глазах больше не играли веселые огоньки — они были холодны и суровы.

— Ты веришь мне? — спросил он Ариану.

Девушка поспешно кивнула.

— Вот и прекрасно, — произнес Саймон обманчиво ласковым тоном, заставившим Ариану вновь в испуге отшатнуться от него. — Я вам не нравлюсь, сударыня, — продолжал он.

— Нет, нет! Я…

— Я также могу допустить, что неприятен вам физически.

— Нет, что ты! Это…

— Но я считаю, что ничем не заслужил вашего презрения, — докончил он ледяным тоном.

То, что она, сама того не желая, задела гордость Саймона и оскорбила его, причинило Ариане неожиданно сильную боль, и сердце ее сжалось. Из всех известных ей мужчин к Саймону ее влекло больше всего.

Это одновременно и страшило, и притягивало ее.

— Саймон, — тихо позвала она.

Он молча ждал.

— Я не хотела оскорбить тебя, — вымолвила наконец Ариана.

Золотистые брови недоверчиво приподнялись.

— Поверь мне, — еле слышно прошептала девушка.

Саймон протянул ей руку, но она, вздрогнув, отстранилась.

— Ты оскорбляешь меня всякий раз, когда шарахаешься от меня как черт от ладана, — резко произнес он.

Ариана сделала последнюю попытку убедить мужа, что ее холодность не имеет к нему никакого отношения.

— Я ничего не могу с собой поделать, — вырвалось у нее, — Не сомневаюсь. Скажи мне, моя прелестная супруга, что же ты находишь таким отвратительным во мне?

Ее с трудом сдерживаемое напряжение вылилось в поток яростных слов.

— Ну как ты не поймешь! Ты здесь ни при чем! — в отчаянии воскликнула она. — Мне приятны твой запах, твое чистое дыхание, ты ловкий, сильный и благородный, ты прекрасен, как солнце, — и как только эльфы не убили тебя из зависти к твоей красоте!

Глаза Саймона округлились от изумления.

— Но ты никак не можешь понять — ты тупица, каких свет не видывал! — гневно закончила она, сорвавшись на крик.

На мгновение в комнате воцарилась тишина — было неясно, кого из них больше удивили слова Арианы. Вдруг Саймон откинул голову и от души расхохотался.

— Последнее по крайней мере похоже на правду, — еле выговорил он, продолжая смеяться.

— Что похоже на правду? — с подозрением переспросила Ариана.

— Та часть вашей речи, сударыня, где говорится о моей непроходимой тупости.

Ариана сердито повернулась спиной к своему развеселившемуся супругу.

— Да ты скорее поверишь мне, если я буду осыпать тебя бранью, а не хвалить, — горько произнесла она не оборачиваясь.

Саймон молча наполнил серебряные кубки и поставил их у огня, чтобы холодное вино согрелось. Он и сам был бы не прочь погреться у очага, но рядом не было подходящего стула, способного выдержать вес его тела.

Он быстро осмотрелся: кровать стояла рядом с очагом, но на таком расстоянии, чтобы полог случайно не загорелся. На этой кровати Саймон сегодня намеревался провести ночь.

И не один, а с супругой.

— Иди ко мне, моя пугливая пташка. Посиди со мной у огня.

Его голос был мягким и бархатным, как кошачий язык. Любопытство одолело гнев, и Ариана осторожно покосилась на Саймона через плечо.

Он улыбался и протягивал ей руку. Ариана почувствовала, что на сей раз она не может отказать ему, иначе он просто покинет спальню, и тогда ей придется встретиться со своей судьбой на следующую ночь.

При этой мысли ледяной холод разлился по ее телу. Еще раз начать все сначала? Нет, это выше ее сил. Пусть все произойдет сегодня.

Сейчас!

«Саймон, ты проворный и сильный.

Ты избавишь меня от мучений».

Глава 8

Ариана неуверенно приблизилась к Саймону и протянула ему холодную дрожащую руку. Глаза ее казались темными, почти безумными на бледном, испуганном лице. Саймон внимательно посмотрел на нее.

«Смех, любопытство, страх, кокетство — она мечется как сокол в бурю.

Интересно, Доминик так же мучился со своим строптивым соколенком?

Клянусь преисподней, ни одна женщина не доставляла мне столько хлопот и ни одну мне не приходилось так долго уламывать!»

Саймон, конечно же, прекрасно понимал, что раньше ему никогда не доводилось иметь дела с пугливыми, нервными, невинными благородными леди. Его прежними пассиями были вдовицы, наложницы султанов или бесплодные блудницы из гаремов.

И только однажды его любовницей была замужняя женщина.

— Какие холодные пальчики, — обронил Саймон.

Ариаиа в смятении не могла вымолвить ни слова. Рука Саймона была такая горячая, что по ее жилам пробежал огонь.

— А твоя другая рука тоже холодная как ледышка? — спросил он с наигранным недоверием.

Ариана кивнула.

— Так не бывает, — рассудительно молвил Саймон. — Покажи-ка.

И он протянул ей вторую руку, всю в многочисленных рубцах и ссадинах — неизбежных спутниках сражений. Рука Саймона казалась огромной по сравнению с ее ручкой, но в то же время была изящной формы.

— Ну же, Ариана, дай мне руку. Девушка мгновенно отскочила в сторону.

— Да пойми ты наконец, — бросил он ей, теряя терпение. — Если бы я хотел повалить тебя на пол и изнасиловать, как рабыню, я бы уже тысячу раз проделал это.

Лицо Арианы смертельно побледнело: Джеффри так и поступил в ту ужасную ночь, да только он был тогда крепко пьян.

Когда Саймон понял, что Ариана приняла всерьез его слова, он не знал, смеяться ему или браниться.

— Соловушка, пугливая моя пташка, — со вздохом произнес он. — Да ты имеешь хотя бы смутное представление о том, что происходит между мужем и женой в брачную ночь?

— Да.

По напряженной неподвижности ее позы Саймон понял, что Ариане весьма недвусмысленно растолковали обязанности супруги.

И она теперь думала о них с неохотой и отвращением.

— Тебе это кажется странным, и это вполне объяснимо, — сказал он. — Видишь ли, по первости мужчинам это тоже кажется странным.

— Правда?

— Конечно. Непонятно, куда девать руки… ну, и все остальное.

Прежде чем Ариана успела обдумать его слова и его притворное смущение, Саймон взял ее за запястья и мягко притянул на кровать.

— А ведь и правда, — заметил он, — у тебя и вторая рука прямо закоченела.

Он нежно подул на ее судорожно сжатые пальцы. Его горячее дыхание опалило ей кожу, и Ариана вздрогнула.

— Попробуй вина, — предложил Саймон.

Ариана нагнулась, окунула кончик пальца в чашу с вином и изящным движением слизнула капельку.

— Нет, — уверенно произнесла она. — Твои руки гораздо теплее.

Саймон, конечно же, предполагал, что Ариана выпьет вина, чтобы согреться, но при виде ее розового язычка все мысли улетучились из его головы.

— Ты уверена? — спросил он.

В его голосе опять послышались дразнящие, бархатные нотки, приятно ласкавшие ее слух. Ариана улыбнулась и снова опустила пальчик в вино.

Затаив дыхание, Саймон смотрел, как она собирает капельки вина кончиком языка.

— Да, я уверена — твои руки горячее, — повторила девушка.

— А мне ты дашь попробовать?

Она протянула ему чашу.

— Нет, я буду пить с твоих пальчиков.

— Ты хочешь?.. — недоуменно переспросила Ариана.

— Я не кусаюсь, — усмехнувшись, заверил ее Саймон.

— Сказал волк ягненку, — лукаво возразила она.

Саймон расхохотался, обрадованный тем, что его невеста наконец-то повеселела.

Ариана снова склонилась над кубком, но когда она протягивала руку Саймону, капля вина неожиданно скатилась по ее пальцу, образовав гранатовую бусинку и угрожая упасть на покрывало. Саймон быстро нагнул голову и поймал кончик ее пальца губами.

Ариана приглушенно вскрикнула — такими они были горячими. Да по сравнению с его губами очаг казался остывшим! Саймон осторожно выпустил ее палец, разжав губы.

— Что-то не так? — спросил он.

— Странно, ты такой… теплый.

— Это тебе неприятно?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, может быть, понравилось?

Ариана улыбнулась:

— Теперь я знаю, почему кошки ходят за тобой по пятам — они просто греются у тебя на руках.

В черной глубине глаз Саймона мелькнули веселые искорки.

— Ну вот, значит, тебе приятно мое тепло, — улыбаясь, пробормотал он.

Ариане вдруг невыносимо захотелось кричать от отчаяния за судьбу, которая подстроила ей такую жестокую ловушку. Для нее Саймон был красив как бог — отблески пламени горели в его золотистых волосах и отражались в черных глубоких глазах.

Когда он улыбался, Ариане казалось, что солнце проглядывает из-за туч, согревая ее теплом. И она вынуждена сидеть рядом с ним и холодно думать о кинжале, спрятанном в складках полога кровати!

«Если он улыбнется еще раз, я уже не смогу за себя поручиться.

Возможно ли, чтобы мужчина столь прекрасный превратился в сущее животное, влекомый похотью?»

На ее горький, безмолвный вопрос не было ответа. Да и что тут можно было сказать? Джеффри Красавец считался самым любезным и благородным рыцарем в Нормандии, и, однако же, он безжалостно надругался над ней, словно она была его наложницей.

«Может быть, Саймон — другой? Может, он будет ко мне добрее?»

Ариане страстно хотелось поверить в это, как и в улыбку Саймона, но горький опыт прошлого вновь наполнил ее сердце тоскливым холодом.

«Улыбка мужчины — что изменчивая радуга. Если я поддамся ее обаянию, то не в силах буду совершить то, что должна. И этот ужас будет повторяться снова и снова.

Но в этот раз я буду настороже. Все время настороже».

Ариана невольно содрогнулась от переполнявшего ее страха и отвращения. И только мысль о кинжале, молнией сверкнувшая в ее усталом мозгу, помогла девушке взять себя в руки.

— Дай мне еще вина, соловушка.

Не говоря ни слова, Ариана подала кубок Саймону. Но он не взял его.

— Нет, мне больше нравится пить вино с копчиков твоих пальцев, — неожиданно произнес он.

Ариана уставилась на него напряженным, испытующим взглядом. Его глаза были чисты и ясны. Вино не затуманило ни их, ни его разум.

Но ведь его следует напоить до бесчувствия — только тогда ее план будет удачным!

— Так ты будешь пить до рассвета, — попыталась возразить она.

— Ну и отлично — мы славно проведем ночь.

Ариана покорно вздохнула, обмакнула кончик пальца в вино и протянула Саймону. В этот раз тепло его губ не испугало ее, скорее напротив — оно было ей приятно.

Саймон, видимо, тоже находил их игру забавной — он даже замурлыкал от удовольствия.

Ариана улыбнулась — так странно ей показалось, что этот большой сильный воин мурлычет, как котенок.

— Я рассмешил тебя, соловушка? — спросил Саймон.

— Просто я никогда раньше не слышала, как мурлычет рыцарь, — лукаво заметила Ариана.

Прежде чем Саймон успел открыть рот для ответа, она торопливо опустила два пальца в чашу с еином. Ариана так стремилась поскорее напоить его, что не рассчитала и погрузила руку слишком глубоко — вино потекло с пальцев на ладонь и далее, на запястье.

Но Саймон проворно собрал губами темно-красные струйки.

Держи он ее за руку, она стала бы вырываться. Но он продолжал спокойно и непринужденно сидеть рядом, и она сама протягивала ему руку.

— Какой странный звук, — произнес вдруг Саймон.

— О чем ты?

Кончиком языка Саймон провел по тонким голубым жилкам у нее на запястье, где под нежной кожей ощущалось неистовое биение пульса.

— Ой! — испуганно вырвалось у нее.

— Вот-вот, слышишь? Здесь бьется тревога, удивление и удовольствие, — промолвил он.

— О, ты такой… непредсказуемый, — озадаченно пробормотала она.

Саймон с трудом сдержал улыбку: то же самое он мог бы сказать и о своей жене.

— Непредсказуемый? — переспросил он. — Нет, я просто суровый воин, который…

Ариана хотела возразить, но он продолжал:

— …который взял в жены удивительную красавицу: она, как от, огня, бежит от поцелуев и дрожит при одной мысли о брачном союзе.

— Это не так.

— Тебя не пугает наш союз? — мягко спросил он.

— Нет, не то. Просто я совсем не красавица. Мэг и Эмбер куда красивее меня.

Саймон от души расхохотался.

— Ариана, да я бессилен даже описать твою красоту!

— А я не в силах поверить твоим сладким речам, — возразила она.

— Ну вот, значит, тебе нравятся мои комплименты.

— Еще вина? — спросила она, старательно избегая взгляда его блестящих глаз. — Но теперь уже пей не с моих пальцев. А то это займет слишком много времени, и ты не успеешь…

— Что?

«Убить невесту».

На мгновение Ариане почудилось, что она произнесла вслух эти ужасные слова, но Саймон продолжал все так же внимательно смотреть ей в глаза, ожидая ответа, и она поняла, что ее мысли остались при ней. Ариана глубоко вздохнула и призвала на помощь всю свою волю.

— Ты не успеешь выпить кубок до дна, — торопливо продолжала она, — если будешь пить по капельке.

— А разве что-нибудь ожидает меня на дне кубка?

— Это зависит от твоего желания.

Саймон недоверчиво прищурился.

— Неужели?

— Да. — Ариана принялась выдумывать на ходу: — В Нормандии существует древнее поверье, что желание, загаданное в брачную ночь, непременно исполнится, если быстро до дна выпить свадебную чашу.

— Странно. Я сам из Нормандии, но никогда об этом не слышал.

— Ты мне не веришь? — с упреком произнесла она.

— Скажем, у меня есть некоторые сомнения.

Ариана с мольбой заглянула ему в глаза.

— Ну пожалуйста, Саймон, — вкрадчиво произнесла она.

— Полную чашу?

— Да.

— И одна чаша — одно желание?

— Да, — твердо повторила она.

— А если у меня два желания?

— Тогда ты должен выпить два кубка, один за другим, не останавливаясь.

— А ты? — спросил он.

— У меня только одно желание.

Саймон взглянул на невесту: в глазах Арианы было темно, как в пучине, и вместе с тем в них светилась затаенная грусть. Саймон дорого бы дал, чтобы узнать ее мысли.

— О чем же ты мечтаешь, соловушка?

— Сейчас я не могу тебе сказать.

— А когда сможешь?

Ариана печально умолкла и медленно опустила длинные черные ресницы, стараясь скрыть тревожный блеск своих аметистовых глаз.

— Пока не могу, — прошептала она.

— А потом?

— Потом — когда-нибудь.

В очаге взметнулись искры и тут же угасли. Саймон задумчиво смотрел на девушку, которая была для него неразрешимой загадкой.

«Ты похожа на эти огненные искры, маленькая ночная пташка. Вспышки твоего тепла поглощает мрачная тьма.

Что там говорила про тебя Эмбер? Предательство так глубоко ранило твою душу, что она почти умерла, закованная в лед отчуждения.

Но мне все же удается порой высечь искры из твоей темной глубины».

— Загадывай желание, — хрипло произнес он.

— Сначала ты, — сказала она.

— Что, еще одно «древнее» поверье?

Не обращая внимания на насмешку, прозвучавшую в его голосе, Ариана серьезно кивнула.

Не спуская с нее глаз, Саймон поднял кубок.

— Пью за то, чтобы сгореть, как птица Феникс, в твоем аметистовом огне и, подобно Фениксу, возродиться из пепла, чтобы сгорать вновь и вновь.

Саймон выпил кубок до последней капли, перевернул его, показывая Ариане, что он пуст, и снова наполнил его вином.

— Теперь ты, — произнес он.

Ариана с затаенной тревогой посмотрела на кубок: хотя Саймон налил его всего наполовину, ей все равно было этого много.

— Я не смогу выпить его так же быстро, как ты, — сказала она.

Саймон улыбнулся.

— Конечно, соловушка. Иначе ты и летать-то не сможешь.

Глубоко вздохнув для храбрости, Ариана поднесла кубок к губам.

— Твое желание, — промолвил Саймон.

— Оно касается тебя.

Саймон от удивления не нашелся, что сказать.

— Пусть то, что случится сегодня ночью, никогда не причинит тебе боли, — торопливо проговорила она.

И прежде чем Саймон успел поинтересоваться, что означает этот странный тост, Ариана выпила кубок так быстро, как только могла. Тепло разлилось по ее телу, и в голову ударила мягкая волна.

— Возьми и загадай свое второе желание, — выдохнула она, отдавая чашу ему в руки.

— Я не тороплюсь, — спокойно ответил Саймон.

Но на лице Арианы отразилось такое разочарование, что он пожал плечами и вновь наполнил кубок.

— Пью за то, чтобы когда-нибудь познать ту тьму, где витает мыслями моя ночная пташка.

Ариана смотрела, как он пьет, с плохо скрываемым беспокойством. И лишь когда Саймон осушил кубок до последней капли, вздохнула с облегчением.

«Ну вот, наверное, этого ему достаточно. Он выпил много здравиц внизу, в большом зале, в то время как я только притворялась, что пью. И сейчас он выпил два полных кубка, а я — всего полчаши.

Да, этого достаточно».

— Не беспокойся, — сухо произнес Саймон, опуская кубок. — Я не свалюсь в бесчувствии после двух глотков вина.

Он налил вино в один из кубков и вновь предложил его Ариане.

— О, нет, нет, — быстро сказала она. — У меня всего лишь одно желание.

— Но то было для меня, а теперь — загадай для себя.

— Нет, если то желание исполнится — все остальное не важно.

Она произнесла эти слова почти со страстью. Саймону стало ясно, что она имела в виду именно то, что сказала. Какова бы ни была ее игра — это была игра не на жизнь, а на смерть.

Нахмурившись, он заглянул в глубь бокала, где гранатовая влага слегка кружилась, отбрасывая темно-красные отблески.

— Тогда будем пить по капле, — сказал Саймон. — Не будем спешить, — улыбнулся он, — но и скучать нам не придется.

— Я не понимаю тебя. Что ты задумал?

Саймон молча отхлебнул вина, умышленно оставив блестящую полоску жидкости на губах.

— Пей с моих губ, — предложил он.

Ариана недоуменно взглянула на него, но тем не менее приблизила кончики пальцев к его рту, намереваясь стереть темно-красные капли.

— Нет, соловушка, выпей их губами.

Ариана широко распахнула глаза, открывая их волшебную аметистовую глубину, окаймленную густыми черными ресницами. Она всего несколько раз целовала Джеффри, и то не в губы. Даже тогда, в ту страшную ночь.

Ариана неуверенно потянулась к Саймону. Коснувшись его губ, она сначала испугалась — они были теплые, гладкие, упругие. Мягкая бородка окаймляла их, и ей вдруг захотелось потереться о нее щекой. И вкус — вкус его губ был такой необычный!

Она медленно, тщательно собрала губами каждую каплю вина с его губ и вдруг похолодела от ужаса. Что она наделала! Сейчас он грубо схватит ее, бросит на кровать и примется удовлетворять свою похоть.

В глазах Арианы застыл безумный, всепоглощающий страх.

— Ну и что, это было так ужасно? — спокойно осведомился Саймон.

Она отрицательно затрясла головой.

— Но ты думала, что это будет именно так?

— Я… я никогда раньше не целовалась с мужчиной.

Ее слова были для Саймона как вспышка света, озарившая темноту.

«Я уже начинаю верить, что Ариана и вправду та, кем кажется — невинная пугливая девушка, а не изощренная кокетка».

— Ты что, думала, я тебя укушу? — полушутя-полусерьезно спросил он.

— Нет, я думала, что ты бросишь меня на постель и… — Голос ее пресекся.

— Изнасилую тебя? — спокойно докончил Саймон.

Она смущенно кивнула.

— Должен тебя разочаровать, — криво усмехнулся он. — Меня к тебе, безусловно, влечет, но не настолько, чтобы я потерял голову от одного невинного поцелуя.

— Невинного? Я не понимаю.

— Сейчас поймешь.

С этими словами Саймон еще раз пригубил кубок и склонился к лицу девушки. Губы его были гладкие и блестящие от вина. Их вкус был терпкий и обжигающий, сладкий и странно соленый. Но больше всего Ариану привлекала опьяняющая горячая темнота его рта, где ее язык ощущал ласковые прикосновения.

Вино, выпитое Арианой, обволакивало ее горячей волной, лишая воли, но она не ощутила никакого беспокойства — только теснее прижалась к Саймону, ибо теперь он был ее единственным спасением в теплом волнующемся море.

Саймон почувствовал, как Ариана доверчиво прильнула к нему. Торжество и что-то еще более жаркое всколыхнулось в его крови. И только огромная сила воли и самообладание, которым он выучился большой ценой во время Крестового похода, помогли ему удержаться от желания заключить Ариану в объятия. Он знал, что время для всепоглощающего, пламенного соединения еще не настало — девушка едва начала избавляться от своего страха перед тем, что неминуемо должно было произойти.

Честя про себя на все корки злобную старую каргу, которая застращала Ариану жуткими рассказами об ужасах брачного ложа, Саймон неторопливо продолжал вовлекать свою пугливую жену в опьяняющую бездну поцелуя, пока их уста не сплелись в неразрывном единстве.

Никогда раньше Ариана не знала такого волнующего ощущения — оно было ни на что не похоже: ласковое тепло, напоминающее тепло солнечных лучей и мягкий бархат; сложный, богатый оттенками вкус, изменчивый, каждый раз новый. Перед этим безмолвным единением отступал мрачный ночной кошмар — съеживался, превращаясь в безобидный серый туман.

И Ариана отдалась потоку новых для нее ощущений, слишком опьяненная поцелуем, чтобы рассуждать.

Медленно, осторожно руки Саймона обвились вокруг ее талии. Хотя в нем горело желание сразу увлечь ее на постель, он помнил о ее страхе быть грубо использованной и поэтому решил выждать.

Саймон мягко отстранился от невесты. Ариана, что-то жалобно пробормотав, потянулась к нему губами. Он улыбнулся ей нежно и в то же время торжествующе.

— Саймон, почему?..

— Но ты уже стерла все вино с моих губ.

— Нет, нет, — запротестовала она, — я еще чувствую его вкус.

— Правда?

— Да. А ты?

— Давай проверим, соловушка. Подними-ка голову.

Ариана повиновалась без размышлений. Саймон наклонился к ней и одним мягким движением губ захватил ее рот, заставив ее подчиниться требовательному ритму своих поцелуев.

Где-то в глубине ее сознания вновь зашевелились тревожные мысли. Но прежде чем она успела что-либо сообразить, поцелуй Саймона резко изменился. Его язык проник в самую глубину ее рта, лаская его атласное небо вплоть до шелковистого язычка. Нежные дразнящие движения вызвали волну удовольствия в Ариане, и она позабыла свои страхи, всем существом отдаваясь сладостной дуэли переплетенных уст. Со слабым стоном она еще крепче прижалась к Саймону.

Этот тихий стон пробудил в нем яростное желание, которое в один миг разрушило все бастионы его сдержанности. Ариана поддавалась очарованию его поцелуя так осторожно, так горячо, что ему захотелось быть с ней бережным и вместе с тем овладеть ею в неистовом порыве страсти. Все в ней взывало к его чувствам: тонкий аромат волос, пьянящий вкус губ, тепло ее кожи под его пальцами и чудесное платье, мягко ласкающееся к его руке.

Серебряная шнуровка у выреза платья, казалось, сама стремилась развязаться. Саймон только подумал об этом, коснувшись серебристых нитей, а они уже легко скользнули у него между пальцев. И складки темно-лилового платья слегка обвились вокруг его руки, как бы приглашая исследовать сладостные тайны девичьего тела.

Ариана даже не почувствовала, что ее корсаж открыл дорогу проворным рукам Саймона. Для нее существовал теперь только поцелуй, который, как Саймон, был страстным и сдержанным, жестким и нежным, откровенным и изощренным до самой глубины.

Вихрь наслаждения вскружил Ариане голову — как вино, он обволакивал ее ласковым теплом.

Саймон прикоснулся кончиками пальцев к ее шелковистой щеке, затем его рука скользнула ниже, к впадинке у шеи, вызывая в девушке ответную волну удовольствия. Ариана и не заметила, как сама запустила пальцы в золотистые волосы Саймона, поглаживая его, точно большого ласкового кота. И как кот, он потерся головой об ее руку, словно молча выпрашивая ласки.

Не осознавая его возбуждения, Ариана провела ноготками от его затылка к шее слегка покусывая его язык.

Поцелуй Саймона мгновенно стал другим — настойчивым и жадным, требовательным и откровенно чувственным.

И Ариане вдруг стало неуютно и беспокойно: от тела Саймона веяло жаром, мускулы его напряглись. Да, поцелуи были для нее внове, они были приятны и ничем не напоминали о пережитом ужасе.

Но волна мужского возбуждения была ей знакома.

Мужские руки сжали ее обнаженную грудь, мощные плечи с пугающей легкостью опрокинули ее на спину. Вот сейчас ее ноги грубо раздвинут, и некуда будет деться от боли и унижения, и смерть не прекратит ее мучений.

Ужас и отчаяние захлестнули Ариану. Она незаметно и осторожно нащупала кинжал в складках полога. Серебряная рукоять легко, как по волшебству, скользнула к ней в руку. Ариана крепко сжала клинок и замахнулась для удара.

Движение было молниеносным: лезвие полоснуло по руке Саймона прежде, чем он успел схватить ее за запястье. В напряженном молчании он перевел взгляд с драгоценного кинжала на дикие, почти безумные глаза своей невесты.

Саймон быстро повернул руку Ариашй, и клинок выпал из ее ослабевших пальцев. Он ловко поймал его и перехватил рукоятку привычным движением, выдававшим опытного воина.

Ариана наблюдала за ним застывшим, безжизненным взглядом — вне всякого сомнения, Саймон владел смертоносным оружием с таким же совершенством, как и мечом.

— Хватит играть со мной, как кошка с мышкой! — яростно выкрикнула она. — Делай скорее то, что должен сделать!

Саймон посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом.

— И что же я должен сделать — убить тебя? — спросил он бесстрастным тоном.

— Да!

На губах Саймона заиграла странная улыбка. Ариана вдруг поняла, что ее яростный выпад скорее позабавил, чем рассердил его.

— Я не злодей, соловушка. Не бойся, мы весьма приятно проведем ночь, обещаю тебе.

Он сделал рукой неуловимое, обманчиво небрежное движение, и клинок, пролетев через всю комнату, вонзился в узкую деревянную балку у противоположной стены, так что лезвие вошло в дерево примерно на дюйм.

Рукоятка кинжала еще дрожала, а Саймон уже снова повернулся к своей невесте.

Когда Ариана увидела, что лишилась единственной возможности избежать повторения своего ночного ужаса, ею овладела безудержная, сумасшедшая ярость. Она вырывалась из объятий Саймона с молчаливым, отчаянным упорством — знала только, что больше ни за что на свете не позволит надругаться над собой.

Саймон не отвечал на удары ее кулачков, но очень быстро скрутил ей руки, и вот она уже снова лежала на постели, придавленная его телом так, что не могла ни пошевельнуться, ни вздохнуть, а тем более сопротивляться его силе.

— Тысяча чертей! — раздраженно прохрипел Саймон сквозь зубы. — Что на тебя нашло?

— Никогда, ни за что! — дико выкрикнула она. — Слышишь меня? Ни за что я не лягу с мужчиной и не дам ему терзать свое тело! Никогда!

— Вот как, — произнес Саймон обманчиво мягким тоном. — И как же ты думаешь остановить меня?

От него не ускользнуло жалкое, беспомощное выражение, промелькнувшее по ее лицу, и животный ужас, какой он видел в глазах сарацинок, когда крестоносцы взяли крепость неверных и солдаты удовлетворяли свою похоть с первой попавшейся девицей.

Кожа Арианы была холодна как лед, липкий пот струился по телу — все это красноречиво говорило о владевшем ею страхе. Она прямо тряслась с головы до ног.

С мрачной отчетливостью Саймон вспомнил вдруг тот день, когда Дункан беседовал с Арианой и Эмбер подтвердила жестокую правду ее слов.

«Я исполню свой супружеский долг, но брачное ложе вызывает во мне отвращение».

Саймоном овладело холодное бешенство.

До этого мгновения в глубине души он не верил словам Арианы. Он чувствовал, что его с норманнской девой связывают узы взаимного влечения. Страх, о котором она тогда говорила, — был ли он неподдельным или же тонкой игрой, он не знал, но надеялся, что сможет увлечь ее огнем страсти.

Но он ошибся.

— Итак, — бросил он сквозь зубы, — я связан священными узами брака с женщиной, которая наотрез отказывается выполнять свои супружеские обязанности.

— Я была честной с тобой с самого начала, — проговорила Ариана безжизненным голосом. — Я всем и каждому говорила, что у меня нет сердца.

— А мне и не нужно твое сердце, — со злостью возразил ей Саймон, чувствуя, как в нем закипает гнев. — Я прекрасно обойдусь и без него — мне нужно только твое тело. Я желаю получить от тебя удовольствие и наследников.

Ариана молча стиснула зубы.

Саймон внезапно отпустил ее и, выпрямившись, несколько мгновений холодно смотрел на восхитительную, недоступную красавицу, которую судьба предназначила ему в жены.

Дрожь пробежала по телу Арианы — она поняла, что сегодня он не возьмет ее силой.

Но и не оставит в покое.

— Неужели ты настолько очерствела душой, что не хочешь иметь детей? — вдруг спросил он с какой-то пугающей нежностью.

Ариана открыла было рот, чтобы в запальчивости согласиться с этим обвинением, но не нашла в себе сил произнести страшную ложь. Обезоруженная, она отвернулась.

Краешком глаза Ариана видела, что Саймон снова склоняется к ней. Хрипло вскрикнув, она забилась в дальний угол кровати.

Не говоря ни слова, Саймон дернул на себя покрывало, оставив на постели только одну простыню, покрывающую шуршащую перину, от которой шел аромат роз. Слишком обессилевшая, чтобы отшатнуться, Ариана в оцепенении смотрела, как он протянул над постелью раненую руку. Кровь капля за каплей медленно лилась на перину.

— Так надо, — сказал он.

Ариана подняла на него безжизненный взгляд холодных дымчатых глаз.

— Это послужит доказательством твоей невинности, — отчетливо произнес он. — Если на простынях не будет крови, по замку поползут слухи — станут болтать, что только дурак мог жениться на испорченной девице.

Ариана издала какой-то слабый звук и уставилась в сторону ничего не видящими глазами.

— Хорошо, что у тебя хоть богатое приданое, — насмешливо сказал Саймон, накидывая плащ на плечи. — Похоже, что пока это единственная доступная мне радость в нашем браке.

— Не пока, а навеки, — хмуро возразила Ариана.

— О нет, моя бесценная супруга. В тебе горит такой огонь, который может воспламенить и камень. Я почувствовал его жар, и, клянусь Богом, придет день, когда ты на коленях будешь умолять меня взять то, в чем сейчас мне отказываешь. Так что можешь приготовиться — я слов на ветер не бросаю.

Ариана отрешенно покачала головой — скорее от отчаяния, чем в ответ на его слова.

— И будь осторожна, заигрывая со мной, — продолжал Саймон с убийственной кротостью. — Не то я пошлю ко всем чертям твои девические страхи и силой возьму то, что дали мне Бог и король.

С этими словами он повернулся и вышел из спальни.

Глава 9

Доминик смахнул со стола остатки свадебного ужина, стащил с единственной неповаленной скамьи бесчувственного стражника и отволок его в коридор. Когда он возвратился в большой зал, Мэг уже разожгла огонь в очаге и разливала в чистые кружки горячий ароматный чай.

Из кухни не доносился ни запах свежеиспеченного хлеба, ни аромат жарящегося на вертеле мяса. Слуги вповалку лежали тут же, рядом со столами, отяжеленные вином, а один из них храпел так, что занавес у входа колебался, точно от порывов ветра.

— Тебе налить чаю или эля? — спросила Мэг, обернувшись к Доминику.

— Чаю.

Доминик окинул взглядом обессилевших от пьянства гостей, развалившихся у стен зала, и укоризненно покачал головой. На свадьбе Саймона звучали тосты до тех пор, пока хоть один рыцарь в силах был поднять кубок или пошевелить языком.

— Вот почему я прихватила снадобье от головной боли, — сказала Мэг. — Когда наконец эти отважные вояки придут в себя, их сможет сразить наповал даже тоненький голосок ребенка — так они будут слабы.

— Ну, я думаю, им не придется долго ждать, — с отвращением произнес Доминик. — Будь они моими рыцарями, я бы схватил их за уши и вышвырнул в загон к свиньям.

Доминик принял из рук Мэг кружку с чаем, сел на скамью и отхлебнул прозрачного, горячего напитка. Как всегда, травяные настои Мэг освежили его и придали ему сил. Он опустил чашу, крякнув от удовольствия.

Рядом мирно похрапывал какой-то рыцарь.

— Боги и бесы! — пробормотал Доминик. — Они что, совсем отупели от пьянства? Неужели воины Эрика не знают, что вслед за разгульной ночью рассвет наступает быстрее?

— О, не будь к ним так суров, — сказала Мэг, вновь наполняя его кружку. — Они просто радуются вместе с Эриком — ведь эта свадьба может принести мир на нашу многострадальную землю.

Доминик хмыкнул.

— Да, конечно. И поэтому они так бурно выражали свою радость, что ты всю ночь не сомкнула глаз.

— Это не их вина.

— А чья же? Я ведь знаю, что мой соколенок бодрствовал до рассвета.

— Я видела сон, — коротко ответила она.

Доминик застыл.

— Опять твои колдовские видения?

Мэг молча кивнула.

— Ты можешь рассказать мне? — спросил ее Доминик: он знал, что свои вещие сны Мэг порой с трудом могла облечь в слова.

— Я чувствую опасность.

— Боже нас сохрани, — пробормотал Доминик, выразительно покосившись на храпевших стражников. — Опасность подстерегает нас в замке?

Мэг задумчиво склонила голову.

— Не совсем.

— За пределами замка?

На этот раз Мэг не сомневалась.

— Да, — уверенно произнесла она. — Опасность идет извне.

Доминик пожал плечами.

— Соколенок, Спорные Земли всегда находятся на грани войны.

На губах Мэг промелькнула чуть заметная улыбка: они уже много раз обсуждали с Домиником ее видения. Не то чтобы Доминик не верил ей — просто он не мог предпринять ничего существенного, пока ее сны не обретали какие-то явственные черты — если обретали. Он всегда настаивал на том, чтобы его люди постоянно были настороже.

— Теперь здесь уже не так тревожно, как раньше, до твоего приезда в Спорные Земли, — заметила Мэг.

Она слегка наклонилась и поцеловала своего мужа в твердые губы. Как по волшебству, на них расцвела теплая любовная улыбка. Золотые колокольцы на запястьях и на бедрах Мэг мелодично запели, отзываясь на каждое ее движение. Огненные косы перекинулись ей на грудь, и золотые колокольчики свисали с них, как путы, вызванивая свою сладкую песенку.

— Волк Глендруидов, — нежно пропела Мэг, понизив голос. — Знаешь ли ты, как сильно я тебя люблю?

— Ты мне об этом не говорила с самой утренней мессы, — быстро ответил Доминик. — И я прожил без твоей любви ужасные часы.

Смех Мэг был такой же густой и переливчатый, как и ее огненно-рыжие волосы.

Неподалеку от влюбленной пары у бокового входа неподвижно застыла Ариана: она собиралась уже было войти в зал, но, услышав смех Мэг, остановилась, прижав к себе арфу обеими руками, пораженная столь необычной картиной — Волк Глен-друидов и глендруидская ведьма, занятые любовной игрой.

— Ты совсем избаловался, мой свирепый волк, — насмешливо сказала Мэг.

— Да, мне нравится, когда ты меня балуешь, — произнес Доминик, усаживая ее к себе на колени. — От твоих поцелуев я слабею.

— Слабеешь? — снова засмеялась Мэг.

Ее рука скользнула под его плащ. Явно наслаждаясь силой мужа, Мэг провела рукой по его мускулистым плечам и груди.

— О да, — произнесла она с напускной серьезностью, пряча улыбку. — Я вижу, ты совсем зачах без моей ласки.

— Ну так сжалься же надо мной — вдохни в меня жизнь.

Мэг, склонившись к Доминику, запустила руку в его густые черные волосы и прижалась губами к его суровому рту. Поцелуй их был долгим и чувственным.

Эта сцена невольно напомнила Ариане поцелуй Саймона. Он околдовал ее, заставив забыть об опасности, которую таит в себе мужская страсть.

Ее первым побуждением было крикнуть глендруидской ведьме, что поцелуи мужчин, как и их улыбки, грозят бедой. И только здравый смысл заставил ее прикусить язык.

— Ну, теперь ты ожил? — спросила наконец Мэг.

— Да, — хрипло произнес Доминик.

Мэг провела кончиком языка по его губам, оттененным полоской усов.

— Ты уверен? — Она явно поддразнивала его.

Чувственная улыбка озарила лицо Доминика. Одной рукой он натянул плащ на плечи так, чтобы его длинные полы полностью скрыли его и Мэг. Другой рукой Доминик притянул ее пальцы к своему телу.

— Скажи мне, соколенок, исцелен ли я?

Мэг сделала легкое движение рукой, и у Доминика захватило дух.

— Да, похоже, так и есть, — лукаво заметила она. — Но, может, моя рука ощущает просто жесткую скамью?

— А ты проверь… получше.

— А вдруг что случится?

— Обещаю — вопить не буду.

— Ты сущий дьявол.

— Нет, я просто муж, которого слишком долго отрывали от жены скучные обязанности. Разве ты не чувствуешь?

— Где, здесь? — невинно спросила она, ласково проведя рукой по его бедру.

Доминик придвинулся к ней поближе, и рука Мэг скользнула у него между ног.

— Ну, сейчас-то ты чувствуешь, ведьма?

Она хрипло рассмеялась, как женщина, которая очень хорошо знает, что скрывают богатые одежды ее мужа. Смех ее был переливчатый и горячий, как огонь.

Но не это поразило Ариану — ее удивило, что в смехе Мэг не было и тени страха. Казалось, Мэг стремилась к неизбежному финалу этой игры так же страстно, как и Доминик.

С растущим недоверием Ариана откровенно уставилась на влюбленную пару, что при других обстоятельствах показалось бы ей невежливым. Хотя Доминика и Мэг укрывал длинный плащ, не было никаких сомнений, что они заняты любовной игрой.

И эту игру с наслаждением принимали и муж, и жена.

— Твои руки для меня — сладчайший огонь, — произнес Доминик. — Разожги во мне пожар, соколенок.

На винтовой каменной лестнице, ведущей в верхние покои замка, послышались шаги.

Доминик прошипел какое-то проклятие на неизвестном языке и быстро ссадил Мэг с колен. И когда Саймон и Эрик вошли в зал, супруги мирно завтракали, уплетая фрукты и сыр с вчерашним хлебом.

Саймон и Эрик — высокие, широкоплечие, гибкие и ловкие в движениях, силой напоминающие скорее поджарого волка, чем грузного медведя, золотоволосые — походили скорее на братьев, чем на людей, рожденных в разных землях и странах. Их разделял только огромный волкодав, вышагивающий по левую руку Эрика.

Никто из них не заметил Ариану. Она застыла у бокового входа, как скрытая в тени неподвижная статуя. Сначала она хотела было выйти на свет, но, увидев Саймона, осталась стоять, словно пригвожденная к месту.

«Будь осторожна, заигрывая со мной, иначе я пошлю ко всем чертям твои девические страхи и силой возьму то, что дали мне Бог и король».

Мороз пробежал у нее по коже. Ариана боялась пошевелиться и лишь безмолвно молилась, чтобы ее никто не обнаружил и она смогла бы удалиться так же незаметно, как и пришла.

Когда Саймон подошел к огню, Доминик бросил на него быстрый, проницательный взгляд. Как обычно, еще со времен Крестового похода, лицо Саймона тщательно скрывало его мысли. Доминик был одним кз немногих, кто знал, что улыбка и сообразительность Саймона были для него такой же крепкой защитой, как и самая прочная кольчуга.

Обычно Доминик угадывал, что скрывается под светлым, безмятежным видом его брата.

Обычно… но не сегодня утром.

Молчаливое разочарование росло в душе Доминика. Ему не нужно было быть Посвященным, чтобы заметить, что холодность и замкнутая отчужденность Саймона усилились после ночи, проведенной с леди Арианой.

— Черт побери, — с отвращением воскликнул Эрик, брезгливо переступая через храпящего стражника. — Да мне с Дунканом придется приводить в чувство этих rope-вояк кнутом и пинками.

— А где Дункан? И Свен? — спросил Саймон. — Обычно они поднимаются раньше всех.

— Я послал Свена разведать, что творится в окрестностях замка, — ответил Доминик. — Воистину даже и ребенку под силу было бы захватить Стоунринг вместе со всеми этими сонными мужланами.

— Караульные все же на посту, — возразил Эрик.

Доминик пренебрежительно усмехнулся.

— Что же касается Дункана… — начал он.

— Дункан наслаждается сейчас даром священного рябинового дерева, — сказала Мэг.

— Это каким же даром — беспробудной спячкой? — язвительно поинтересовался Саймон.

Вещий сон эхом отозвался в душе Мэг, предупреждая о буре, угрожающей Спорным Землям.

И источником этой бури был Стоунринг.

Тихий вскрик сорвался с губ Мэг — такой тихий, что его услышал только Доминик. В одно мгновение он вскочил на ноги, ласково положил руку жене на плечо и склонил свою черноволосую голову к ее щеке. Хотя ей и не требовалось никакой поддержки, Мэг благодарно приникла к его сильной руке.

— Что с тобой? — тревожно спросил Доминик.

Она покачала головой.

— Это ребенок, да? — вновь спросил он.

— Нет.

— Ты уверена? Мне показалось, что тебе больно.

Мэг глубоко вздохнула и посмотрела в ясные серые глаза мужа.

— Не бойся, наш малыш вынослив, как боевая лошадка, — улыбнулась она.

Она взяла покрытую шрамами руку Доминика и положила ее на вздымающийся холм, в глубине которого зарождалась новая жизнь. Сначала Доминик чувствовал только тепло ее тела, но вдруг безошибочно различил слабые толчки ребенка.

Ариана во все глаза наблюдала за Волком Глендруидов: она бы в жизни не поверила, что у такого сурового воина может быть такая нежная и добрая улыбка.

И Саймон пристально разглядывал своего брата. Хотя за многие месяцы он уже успел попривыкнуть к влиянию, которое Мэг оказывала на Доминика, но иногда, вот как сейчас, его все же удивляло то глубокое чувство, которое его брат испытывал к женщине, данной судьбой ему в жены.

— Волк Глендруидов выглядит сейчас не таким свирепым, — вполголоса заметил Эрик. — Кажется, он вместе со своей колдуньей по-своему вкушает дары священной рябины. Что ты на это скажешь, Саймон?

— Ничего, — холодно ответил тот.

— Ах да, я и забыл. Как это сказал Доминик… Ты веришь только в то, чего можно коснуться, что можно подержать в руках, взвесить или измерить.

— Так и есть, — произнес Саймон с мрачным удовлетворением.

— Для меня это звучит как самое грубое проклятие.

— А вот я что-то не припомню, чтобы ты несся сломя голову к Каменному Кольцу и к священному рябиновому дереву, во весь голос умоляя стреножить тебя путами любви.

Эрик бросил на Саймона косой взгляд. Саймон всегда был довольно резок в суждениях, но сегодня он что-то был особенно несдержан на язык.

— У тебя что, была бессонная ночь? — вежливо осведомился Эрик.

— Ночь как ночь — как все другие.

Эрик поежился, и Саймон тонко улыбнулся.

— Значит ли это, что ты принимаешь мой подарок — плащ, подбитый мехом белой ласки? — спросил его Эрик.

Саймон невесело рассмеялся.

— Да, Посвященный. Я принимаю твой дар.

— Мне очень жаль, что все так получилось. Когда я узнал, что платье Серены приняло Ариану, я надеялся… — Эрик передернул плечами. — Ну, что же, взамен холодных жен Господь посылает нам горячих любовниц и теплый пушистый мех. Я отдам приказание немедленно — твой плащ вскоре подобьют мехом.

— Я теперь твой должник.

— Нет, — веско возразил Эрик, — это я у тебя навеки в неоплатном долгу. Ты оказал мне неоценимую услугу, согласившись взять в жены холодную норманнку.

Саймон промолчал.

Молчала и Ариана, хотя отчетливо слышала весь разговор. Да и что она могла сказать? Это была правда: меховой плащ скорее согреет Саймона, чем Ариана Преданная.

— Если бы ты этого не сделал, — продолжал Эрик, — Дункан женился бы на Ариане, Эмбер погибла бы в Долине Призраков, а земли моего отца достались бы изменникам.

Саймон упрямо покачал головой: то, что случилось с Дунканом и Эмбер в том заколдованном месте под покровом тумана, он не мог до конца понять, потому что не мог измерить и взвесить.

И это беспокоило его, внося путаницу в строгую логику его рассуждений.

— Эти сказочки не для меня, — раздраженно произнес он. — Я никогда не дам заковать себя в любовные цепи, поэтому никогда не удостоюсь чести созерцать священный рябиновый цвет.

— Но ты еще молод — всякое может случиться.

Саймон смерил Эрика долгим тяжелым взглядом.

— Уж, во всяком случае, я старше тебя, — сказал он. — И я женат на девушке, в сердце которой тьма и лед самой суровой зимы.

— Что-то мне подсказывает, что у тебя есть сладкое утешение, и имя ему — Мари. Ее глаза так же черны и горячи, как и твои.

Злость и отвращение овладели Саймоном при мысли о вероломной и развращенной девице из гарема, но по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Порасспроси-ка об этом Свена, — сказал Саймон. — Он-то тебе поведает, как без устали поет ей хвалу в надежде, что какой-нибудь заезжий рыцарь проглотит приманку и оставит ей все свои секреты вместе со своим семенем.

Смеясь, Эрик потрепал по шее Стагкиллера, который все настойчивее дергал его за рукав.

— Ну, в чем дело, зверь? — добродушно спросил Эрик. — Что тебя тревожит?

Пес прыгал вокруг хозяина, скаля огромные блестящие клыки.

— Может, он хочет, чтобы ты принял облик собаки, а он — человека? — предположил Саймон.

— Ты что же, веришь во всю эту чепуху, которую Свен собирает по округе?

Саймон рассмеялся, но ничего не ответил.

Стагкиллер продолжал наскакивать на хозяина.

— Хочешь сбить меня с ног? — прорычал Эрик.

Он наклонился, всматриваясь в золотистые глаза пса, и вдруг заметил боковым зрением вспышку драгоценных камней в волосах Арианы.

— А, леди Ариана, — произнес он выпрямляясь. — Доброе утро.

Саймон застыл на мгновение, потом быстро обернулся и окинул Ариану холодным взглядом: внезапно он понял, что она слышала каждое слово их беседы.

Это не слишком обеспокоило Саймона — он не сказал Эрику ничего такого, чего не высказывал уже своей строптивой супруге.

Но он почувствовал, что своими словами причинил ей боль. Это неожиданно смутило и рассердило его.

— Вы уже завтракали? — обратился он к жене безразличным тоном.

Ариана стиснула арфу, прижав ее к своей груди, как щит.

— Нет, — тихо ответила она.

— Ну так сделайте одолжение. А то вы выглядите тоньше ваших возлюбленных струн.

Пальцы Арианы пробежали по струнам, и несколько сбивчивых, печальных аккордов раздалось в тишине.

— Я не голодна, — сказала она.

— Меня беспокоит, что у вас совсем нет аппетита.

Голос Саймона был холодный, бесстрастный. Молчание, последовавшее за его словами, нарушило только слабое движение пальцев Арианы по струнам арфы.

— Вы слышали мой разговор с леди Эмбер, — напряженно ответила она. — И вы прекрасно осведомлены о моем самочувствии.

— Благодарю вас, моя несравненная супруга, что напомнили мне доселе неизвестную истину: заход солнца вызывает ночь, а отсутствие тепла — холод.

На этот раз воцарившееся молчание не нарушил ни один звук. Когда стало ясно, что ничто не принудит супругов продолжить разговор, Эрик, выругавшись про себя, почтительно обратился к норманнской деве:

— Как известно, самый долгожданный рассвет следует за самой длинной ночью.

Ариана внимательно посмотрела на Эрика, затем произнесла:

— Вы очень добры, милорд.

— Добр?

— Да. Вы полагаете, что рассвет всегда сменяет ночь, в то время как прекрасно знаете, что некоторые ночи длятся вечно.

— Я не слышал ни о чем подобном.

Глаза Арианы слегка расширились — она почувствовала раздражение под утонченными манерами Эрика.

— Как вам угодно, милорд.

Эрик вздохнул: если бы Ариана не была так мила, было бы значительно легче сердиться на ее холодность.

— Какие у вас глаза! — вдруг произнес он.

— Прошу прощения, милорд? — недоуменно переспросила она.

— У вас удивительные глаза. Это просто чудо, что легкокрылые феи не похитили вас из зависти к вашей красоте.

Эрик почти в точности повторил слова Арианы, какими она говорила Саймону о том, что он ей нравится.

Осмелившись бросить робкий взгляд на своего мужа, она заметила, что тот слабо усмехнулся. Значит, он тоже вспомнил.

— Благодарю вас, милорд, — сказала Ариана, улыбнувшись светской улыбкой: она с детства была приучена любезно обмениваться комплиментами со знатными леди и лордами. — Но если феи и украдут что-либо у смертных, — продолжала Ариана, — так это ваши глаза, милорд. У них такой чудесный золотой оттенок — они напоминают осеннее солнце в холодной воде.

— Или волчьи глаза, отражающие огонь, — вежливо добавил Саймон.

Эрик метнул на него острый взгляд.

— О, вы очень добры, сэр, — с притворным смирением произнес он.

— Не стоит благодарности, милорд, — все так же любезно ответил Саймон.

Эрика душил смех, но он сдержался и вновь повернулся к Ариане.

— Поскольку ваш муж так дурно воспитан, что не замечает вашу красоту, — продолжал он, — мне выпала счастливая возможность сказать вам, что только звезды на небесах могут затмить аметистовый блеск ваших глаз.

Ариана снова вежливо улыбнулась, но на этот раз более теплой улыбкой.

— О милорд, вы и вправду очень добры ко мне.

Саймон с нарастающим раздражением наблюдал, как Эрик и Ариана обмениваются любезностями. В этом светском ритуале не было ничего предосудительного, и Саймон не должен был бы беспокоиться, но, помимо воли, в нем закипело бешенство. Было просто невыносимо смотреть, как его супруга расцветает в улыбке в ответ на сладкие речи этого придворного красавчика.

— Это не просто любезность, миледи, — возразил Эрик. — Это чистая правда.

Он смотрел на Ариану затаив дыхание, впервые увидев в ней женщину, а не препятствие его планам в Спорных Землях.

— Ваши волосы — шелк, сотканный из ночного неба, — медленно произнес он. — Темные, но полные огня. Ваша кожа затмит белизну самых восхитительных жемчужин. Изящный изгиб ваших бровей подобен полету птицы. А ваши губы — нераспустившийся бутон, который ждет…

— Довольно, — коротко оборвал его Саймон. — Мне не доводилось слышать такого обилия приторно-сладких комплиментов даже при сарацинском дворе.

Хотя Саймон не повысил голос, его тон явно был угрожающим. Эрик смерил его взглядом. Саймон приподнял левую бронь с молчаливым вызовом.

Внезапно Эрик ухмыльнулся — в этот момент Посвященный более чем когда-либо походил на волка. Саймон ясно давал понять: холодна она или нет, но Ариана — его жена, и это каждый должен твердо усвоить.

Для Эрика это была хорошая новость: он уже начал было опасаться, что Саймону не нужно от своей жены ничего, кроме сыновей, способных защищать владения Волка Глендруидов. Такая холодная, расчетливая связь могла бы обернуться большой бедой. Эрик не мог этого объяснить, но совершенно точно знал, что это правда: там, где другие замечали лить ряд случайных событий, он видел их причины и следствия.

— Что ж, продолжай мирно обмениваться комплиментами со своей женой, — сказал он.

— Весьма благоразумно с твоей стороны.

Ариана украдкой взглянула на Саймона: он улыбался, но глаза его были холодны и суровы.

Эрик молча удалился, пряча довольную усмешку.

— Не было необходимости так себя вести, — тихо промолвила девушка.

— О нет, вы ошибаетесь, необходимость была.

— Почему? И что плохого в обмене светскими любезностями? В чем моя вина?

Саймон шагнул к Ариане. Она вся напряглась, чтобы неожиданно не отстраниться, но Саймон все равно заметил ее движение, уже ставшее для него привычным.

— Твоя вина, — негромко произнес он с еле сдерживаемой злостью, — в том, что ты бежишь как от огня от малейшего моего прикосновения и в то же время лебезишь перед Эриком, как будто хочешь соблазнить его.

— Я никогда…

— Твоя вина, — прервал ее Саймон, — в том, что ты обольстительно прекрасна и мужчины устремляются за тобой, как псы за сучкой во время течки, не в силах совладать со своей похотью.

Ариана, потрясенная, открыла было рот:

— Это не…

Но Саймон продолжал, не обращая внимания на ее неуверенные попытки оправдаться.

— Твоя вина, моя прелестная супруга, в том, что расточаемые тебе комплименты обычно начинаются с твоих неотразимых глаз, а заканчиваются сравнением твоих губ с нераспустившимся бутоном.

По телу Арианы пробежала сладкая дрожь, воскрешая ее воспоминания о поцелуе Саймона.

— Твоя вина… — холодно продолжал ее муж.

— Ты заставил меня почувствовать себя бутоном, полным сладостного нектара, — вырвалось у нее.

Тихие слова Арианы мгновенно усмирили гнев Саймона. Он смотрел не отрываясь на нежный изгиб ее губ, сладких, как мед, совершенных, как самая прекрасная роза.

Доминик окликнул Саймона с другого конца зала. Если Саймон и слышал его зов, он не обернулся, и его взгляд был по-прежнему прикован к губам Арианы.

— Саймон, — прошептала она. — Лорд Доминик зовет тебя.

Саймон сделал вид, что не слышит ее.

— Прошлой ночью, — хрипло произнес он, — твои губы были, как туго сжатые лепестки. И когда они трепетно раскрылись навстречу моим губам, это вскружило мне голову, как самое крепкое вино.

Саймой, прищурившись, смотрел на жену сверкающими черными глазами. Ариане стало вдруг страшно и… радостно от его взгляда.

— А когда твои губы трепетали под моими поцелуями, — продолжал Саймон, — я понял, что чувствует пчела, скользящая по ароматным лепесткам и собирающая сладкий нектар из сердца цветка.

У Арианы перехватило дыхание: ей вдруг живо вспомнился их страстный поцелуй, его пьянящий вкус, и она снова ощутила слабость и странное волнение.

Имя Саймона невольно сорвалось с ее губ.

— Да, — сказал Саймон, — ты тоже это помнишь. Но скоро ты подаришь мне другой цветок, и мед твоего желания будет для меня освежающим нектаром.

По телу Арианы пробежала теплая волна — ощущение было одновременно пугающим и приятным.

— Но до той поры, — спокойно продолжал он, — ты будешь обмениваться комплиментами только со мной, и твои нежные лепестки познают только мое сладостное жало.

Ариана открыла было рот, но сумела лишь беззвучно прошептать имя своего мужа. Она облизала внезапно пересохшие губы.

— Ты манишь, словно недоступный соблазн, — свирепо прохрипел он сквозь зубы. — Но придет время, и я отплачу тебе тем же.

Он повернулся с пугающей быстротой и направился к Доминику.

Ариана так и осталась стоять у двери, крепко прижимая к груди арфу — единственное свое утешение.

Глава 10

— Какой сегодня чудесный день, миледи, — прощебетала Бланш. — И это после бури, бушевавшей неделю.

Ответом на эти слова был прерывистый вздох арфы, беспокойный, как глаза Арианы. Девушка продолжала перебирать пальцами по струнам, пока Бланш вынимала гребень из ее волос и заплетала их в косы.

Ариана не замечала проворного движения пальцев служанки — она была поглощена двумя видениями: давним ночным кошмаром и волнующим воспоминанием о сладостном поцелуе Саймона.

«Уже шесть дней, как я замужем. Сегодня вечером кончится седьмой».

— Слава Богу, погода переменилась, — приговаривала Бланш, старательно укладывая длинные густые пряди волос своей хозяйки. — А то рыцари так и рвутся на соколиную охоту. Пока сидели в замке, прямо как взбесились, дочкам бедняков проходу не давали — те даже попрятались от них в свином загоне.

«Придет ли сегодня Саймон снова ко мне в спальню? Или Я буду каждую ночь вздрагивать от ужаса, ожидая, что он подкрадется к моей постели, стащит с меня платье и будет насиловать меня, пока я не истеку кровью?»

Ариана поежилась, с трудом переводя дух.

«Как жаль, что дети не появляются от поцелуев».

Пальцы ее сбились с такта, когда она вспомнила сдержанные и нежные прикосновения губ Саймона к своим губам.

Если Саймон и помнил их поцелуй, по его отношению к супруге этого не было заметно. Со времени их последнего объяснения наутро после свадебной ночи он держался с ней холодно, подчеркнуто любезно.

«Вот и прекрасно, мне ничего от него больше и не нужно».

Но это была ложь, отрицать которую не имело смысла.

До сего дня, однако, это была правда, и Ариана это тоже знала.

Ей нравились поцелуи Саймона, его ласковые и нежные прикосновения, его улыбка. Но ей совсем не нужна была его страсть, которая вспыхивала в его крови, подобно молнии в грозу, отчего его глаза становились бездонными и мерцающими. Ее пугала мужская сила, которая так легко одолевала ее, и собственная беспомощность. Ей была глубоко противна сама мысль о том, что ее тело используют только как сосуд для мужского семени.

«Будь осторожна, заигрывая со мной, иначе я пошлю ко всем чертям твои девические страхи и силой возьму то, что дали мне Бог и король».

— Леди, вы слышите? — прозвенел голосок Бланш.

Ариана, очнувшись, взмахнула длинными ресницами: похоже, служанка уже несколько раз окликала ее.

— Что, Бланш? — спросила она.

— Вам нравится ваша прическа?

— Да, конечно.

С недовольной гримасой Бланш отложила гребень: ее хозяйка едва взглянула на свое отражение в зеркале из медного листа.

— Ах, будь у меня ваши лицо да фигура, — заявила Бланш, — уж я бы не стала запираться в своей комнате, как монашка в келье.

— Так давай обменяемся телами, — усмехнувшись, предложила Ариана, — как лорд Эрик со своим волкодавом. Говорят, они это делают каждое полнолуние.

Бланш вздрогнула и торопливо перекрестилась.

— Не будь такой гусыней, — насмешливо произнесла Ариана. — Лорд Эрик был к нам очень добр.

— Да, сатана, говорят, тоже может обольстить.

— Сатана, да будет тебе известно, не носит на груди крест, как истинно верующий.

— А лорд Эрик?

— Он носит.

Бланш недоверчиво покачала головой.

— Спроси у местного священника, если мне не веришь, — сказала Ариана.

Ее голос звучал отрывисто, как и стаккато, извлеченное ею из струн арфы.

— Вам снова подать завтрак в спальню? — заботливо осведомилась Бланш.

Ариана уже готова была согласиться, но вдруг ею овладело странное беспокойство: она поняла, что смертельно устала от своего добровольного заточения — жизнь замка проходила мимо. Она встала и крепко прижала к себе арфу.

— Нет, — твердо произнесла она. — Я буду завтракать в большом зале.

Светло-голубые глаза Бланш распахнулись от изумления, но тем не менее она смиренно обронила:

— Как вам угодно, миледи.

Ариана направилась было к двери, но потом неожиданно остановилась, отложила арфу и принялась нетерпеливо расшнуровывать платье, которое надела в этот день к завтраку. Розовато-лиловая отделка на рукавах и подоле платья почему-то ее больше не привлекала.

— Подай мне мое свадебное платье, — сказала она.

— Это? Почему?

— Оно мне нравится больше.

Хмуро покосившись на свою взбалмошную хозяйку, Бланш открыла сундук с нарядами Арианы — в нем лежало всего несколько платьев, которые та привезла с собой из Блэкторна.

— Какая странная и грубая ткань, — пробормотала служанка.

Она держала платье на вытянутых руках, чтобы поскорее передать его своей госпоже.

— Грубая? Да что ты такое говоришь? — удивленно спросила Ариана.

— Полотно кажется легким и мягким, как облачко, а на ощупь — жесткое, что твой чертополох. И как только вы терпите, когда оно вам трет кожу. Даже ради того, чтоб угодить этим Посвященным, я бы на это не пошла.

Ариана недоуменно воззрилась на служанку.

— Жесткое? — недоверчиво переспросила она. — Но почему ты так решила? Платье ведь мягче гусиного пуха.

— Хоть и как пух, а все равно противное, — упрямо пробормотала Бланш.

Она осторожно держала темно-лиловое платье, по которому переливалась серебряная вышивка, как молния, сверкающая среди аметистовой бури. С плохо скрываемым нетерпением Бланш ждала, когда Ариана наконец возьмет у нее платье.

На этот раз Бланш не настаивала, чтобы Ариана позволила ей затянуть на себе платье. Да помощь была и не нужна: платье зашнуровывалось на диво легко — Ариана только слегка касалась его пальцами.

Это чудесное обстоятельство делало дар Серены еще более привлекательным в глазах Арианы: ей не нужно было терпеть при одевании прикосновения чужих рук. На ткани к тому же совсем не оставалось пятен.

— Удивительно, какая тонкая работа, — задумчиво сказала Ариана, пробегая кончиками пальцев по ткани платья. — Нити такие тонкие, что я едва могу различить их.

— То же говорят и про самый дорогой шелк.

— Нет. Мой отец скупил много шелков у рыцарей, вернувшихся из сарацинских земель, да только те одежды совсем не такие. А это платье соткано золотыми руками.

Однако, продолжая поглаживать ткань, Ариана с уже привычной осторожностью старалась не смотреть в ее глубину, где переплелись отблески света и тени. Достаточно было уже и того, что она никак не могла забыть поцелуй Саймона. И ей совсем не хотелось сейчас вновь увидеть женщину, выгнувшуюся, как тугой лук, под ласками воина. И без того покой ее души был нарушен.

Ариана взяла арфу в руки и вышла из комнаты. Платье шуршало и нежно обвивалось вокруг ее колен и лодыжек, пока она направлялась по коридору в большой зал. Замок был полон снующих туда-сюда слуг — они громко обсуждали первый солнечный день после страшной бури и проделки хитрюги свиньи, которая опять ускользнула из загона Этелрода.

В очаге большого зала плясали золотые язычки пламени. Саймон и Доминик расположились тут же, у огня. Серый кот по прозвищу Его величество Лентяй облюбовал себе место на шее у Саймона и свисал с нее, как грозовое облако. Кожаные рукавицы для соколиной охоты лежали тут же на столе. Саймон и Доминик о чем-то оживленно беседовали: судя по их плавным жестам, они обсуждали охоту на уток, попутно расхваливая достоинства своих соколов.

Когда Ариана вошла в зал, Саймон вежливо кивнул ей, но не сделал никакой попытки подойти к своей супруге.

Ариана почувствовала облегчение и… разочарование. Даже себе самой она боялась признаться, что надеялась перемолвиться с ним хотя бы словечком.

«Похоже, я его совсем не интересую, — печально подумала она. — Да и о чем я буду с ним говорить, если он, может быть, сегодня ночью принудит меня исполнить супружеский долг?»

Подавив нараставшее в ней раздражение, она отбросила страхи, которые продолжали терзать ее душу, но для которых вроде бы и не было оснований: после их неудавшейся брачной ночи . Саймон совершенно перестал замечать свою жену и не искал с ней встреч, а когда они случайно сталкивались в замке, он был безразлично-любезен, и не более.

Мэг сидела у края огромного стола, за которым обычно трапезничали знатные господа из Спорных Земель. Но вместо тарелок с едой перед ней были разложены всевозможные мешочки и горшочки с настойками, бальзамами, растительными красками, порошками, снадобьями и мазями. Напротив нее сидела Эмбер. Огненно-рыжая и золотая головки полыхали на фоне серых каменных стен зала, склонившись над таинственными мешочками.

— Кассандра говорит, что это очень хорошо помогает от простуды, — говорила Эмбер. — Хотя в менее тяжелых случаях Посвященные предпочитают не крапиву, собранную в середине лета, а ягоды венерина башмачка.

Мэг взяла в руки горшочек со снадобьем, зачерпнула капельку и быстро растерла мазь между большим и указательным пальцами. Затем, когда мазь нагрелась, тщательно понюхала ее, попробовала на вкус и кивнула Эмбер.

Ариана незаметно пристроилась рядом. Оруженосец Саймона — юноша, почти мальчик, с пушком на щеках вместо бороды — в тот же миг оказался перед ней, держа в руках блюдо с холодным мясом, фруктами, сыром, хлебом и чашей ароматного чая.

— Спасибо, Эдвард, — удивленно произнесла Ариана.

— Рад служить своей хозяйке, — ответил паренек.

Эдвард посмотрел на Саймона, и тот резко кивнул. Мальчик поклонился Ариане и поспешно отошел.

Ариана поняла, что Саймон все эти дни наблюдал за тем, что готовят ей на завтрак. При взгляде на поднос ей стало к тому же совершенно ясно, что Саймон сам отбирал блюда для ее трапезы.

На тарелке были самые любимые ее кушанья. Особенно ей нравился чай из ягод шиповника и лепестков ромашки, и она его уже не раз заказывала.

Под пристальным взглядом Саймона Ариана отложила арфу и принялась за еду.

— Слава Богу, — пробормотал Доминик, увидев, что руки Арианы наконец-то оставили арфу в покое. — А то наши соколы расплакались бы как дети, слушая ее печальные песни.

Саймон мельком взглянул на своего сокола, сидевшего на жердочке у стены. Скайленс с колпачком на голове вместе с другими птицами терпеливо дожидался своего хозяина. Вдруг сокол неосторожно пошевелился и распахнул крылья, удерживая равновесие. Колокольчики на кожаных путах, обвивавших лапки птицы, мелодично звякнули.

Саймон отвернулся и вновь принялся поглаживать кота, блаженно свесившего голову с его плеча. Рукав его рубашки сполз и открыл алый заживающий рубец поперек его бицепса.

— Я вижу, бальзам Мэг быстро залечил твою… э-э… случайную рану, — промолвил Доминик.

Он говорил тихо, но Саймон слишком хорошо знал своего брата, чтобы не заметить оттенка сомнения в его голосе: Доминик ни капли не поверил в историю, которую Саймон сочинил про свою рану.

— Да, — сказал Саймон, — Мэг — искусная врачевательница.

— Как мог ты быть таким неловким — на тебя это непохоже. Расскажи-ка мне еще раз, как это случилось.

Саймон сверкнул на него черными глазами, но не промолвил ни слова.

— А, кажется, припоминаю, — произнес Доминик. — Ты слегка перебрал вина на свадьбе, стал показывать невесте всякие фокусы с кинжалом и порезался. Так ли это?

Саймон, пожав плечами, молча грыз яблоко.

— Да, неплохо придумано, — рассудительно сказал Доминик, — но, по-моему, пришло время и правду услышать, как ты считаешь?

— То, что случается в брачную ночь, касается только жениха и невесты и принадлежит только им.

— Да, но не в том случае, когда смерть одного из новобрачных может навлечь беду на Спорные Земли, — холодно возразил Доминик.

— Но мы ведь живы, — сухо ответил Саймон.

— И свадебные простыни были перепачканы кровью, как и полагается. Но уж не твоею ли кровью?

Ответом Доминику было гробовое молчание.

— Саймон!

Голос Волка Глендруидов звучал тихо, но настойчиво. Он наклонился к брату, ожидая от него ответа.

— Это не праздный вопрос, — жестко сказал Доминик. — Каждую ночь Мэг видит вещие сны. И с каждым разом они все больше пугают ее.

Губы Саймона упрямо сжались, так что рот его превратился в тонкую алую линию, напоминающую шрам на его руке. Некоторое время он не отвечал, молча почесывая за ухом у Его величества Лентяя. Кот благодарно урчал.

— Ариана и в самом деле твоя жена, а не только на бумаге? — хмуро спросил Доминик.

Пальцы Саймона на мгновение замерли, затем продолжили ласкать кота.

— Нет, — коротко ответил он.

Доминик выругался на языке сарацинов.

— В чем же дело? — спросил он.

— Моя жена холодна, как северное море.

— Она отвергает тебя?

Хмурая усмешка пробежала по тонким губам Саймона, но рука его все так же нежно почесывала серебристо-серую кошачью шерсть.

— Да, она отвергает меня, — спокойно согласился он.

— Почему?

— Она говорит, что скорее умрет, чем ляжет в постель с мужчиной.

— Так посади ее на себя, черт возьми, — раздраженно произнес Доминик.

— Надо подумать.

Доминик ждал, но Саймон больше ничего не сказал.

— Чем тебя ранили? — вновь требовательно спросил Доминик.

Его настойчивый голос был слышен только Саймону.

— Кинжалом, — нехотя ответил тот.

— Кто?

— Моя жена.

Доминик так и предполагал, но был потрясен, услышав правду собственными ушами.

— Она пыталась убить тебя? — спросил он.

Саймон пожал плечами.

— Дьявол! — выругался Доминик. — Теперь понятно, почему тебя больше не тянет к ней в постель. Да и самый крепкий меч после такого потеряет силу.

— Если бы это было так, — буркнул Саймон себе под нос.

— Что?

— Если бы кинжал моей жены забрал силу моего меча! Но этого не произошло. Я боюсь, что не сдержусь, если она снова мне откажет.

Черные брови Доминика взлетели вверх в немом изумлении: на поле битвы или в спальне — везде выдержка Саймона была предметом зависти многих рыцарей.

— И поэтому ты спишь теперь один? — спросил Доминик.

— Да. А сегодня она опять надела это колдовское платье, — сказал Саймон. — Дьявол меня подери, да я так бы и запустил руки ей под юбку.

Доминик внимательно посмотрел в раздосадованное лицо брата. Спустя некоторое время он снова заговорил, тщательно подбирая слова:

— Ты думаешь, она влюблена в другого?

— Нет, если ей, конечно, дорога жизнь.

Ледяной тон Саймона ясно дал понять Доминику, что даже он, его брат и господин, должен осторожно касаться такого тонкого предмета, как увлечения леди Арианы. Доминик не видел Саймона столь настойчивым с той поры, когда тот преследовал Мари, соблазнительно покачивающую бедрами между кострами в лагере крестоносцев. Глаза Саймона горели тогда, словно эти костры.

Внезапно Саймон выругался, и его глаза смягчились.

Кот махнул пушистым хвостом у него под носом, напоминая хозяину его главную и основную обязанность — ласкать Его величество Лентяя.

— Нет, — спокойно продолжал Саймон, — леди Ариана никого не любит. Впрочем, если бы любила, было бы проще: я бы тогда убил этого счастливчика.

Доминик ехидно усмехнулся.

— Значит, леди Ариана, как те девки в гареме у султана, предпочитает женские ласки?

— Нет. Ариана вообще не терпит прикосновений чьих-то рук. Даже когда моется, ей никто не прислуживает.

— Во время мытья…

Доминик улыбнулся, с наслаждением вспоминая купание со своей глендруидской вещуньей, которая любила воду даже, пожалуй, больше, чем сарацинские султаны, в чьих дворцах не умолкая журчали фонтаны.

— Как слащаво ты улыбаешься, — заметил Саймон с неприязнью и любопытством.

Любопытство победило.

— Это ты так приручал своего соколенка? — продолжал он. — Ты, наверное, схватил ее, когда она намочила перышки в воде и не смогла взлететь?

Доминик тихонько рассмеялся.

Саймон ожидал ответа с плохо скрываемым нетерпением.

— Я очень осторожно приручал своего соколенка, — произнес наконец Доминик, — будь то во время купания, в лесу или в спальне.

Саймон посмотрел на Мэг — ее волосы горели золотым огнем, колдовские изумрудно-зеленые глаза живо блестели, когда она говорила с Эмбер.

— Ты покорил ее своенравное сердечко с помощью этих золотых пут? — спросил он.

— Нет.

— Так ты колотил ее, что ли?

Доминик отрицательно покачал головой.

— Да, — заметил Саймон, — мне тоже никогда не нравилось силой побеждать слабых.

— Вот и славно. Смею тебя заверить, слабые тоже не стали бы с тобой так поступать.

Саймон громко расхохотался. Смех его был таким заразительным, что Ариана подняла голову от почти опустевшей тарелки. Дымчатые глаза девушки вспыхнули аметистовым огнем прежде, чем она снова потупилась.

— Она смотрит только на тебя, — заметил Доминик.

— Что ты сказал?

— Я говорю про твою жену. Кто бы ни был в комнате, она видит только тебя.

— Погоди, вот явится ее ненаглядный, тогда увидишь, — ядовито возразил ему брат.

— Эрик?

— Да, — коротко ответил Саймон.

Доминик покачал головой:

— Ничего-то ты не понимаешь. Ты и есть свет ее очей — ты, а не Эрик.

— Ну да, конечно, что ж тут непонятного — поэтому она и пыталась пронзить мне сердце кинжалом.

Доминик пожал плечами, но заметил:

— Завоюй ее доверие, и она будет так же яростно сражаться на твоей стороне.

— Звучит заманчиво.

Чарующие звуки арфы полились с дальнего конца стола, где сидела Ариана. Девушка играла что-то очень мелодичное. Это не было похоже на песню, но арфа пела о вихре чувств и страстей, бушующих в холодной темной чаще вдали от теплой весны, превращающей тени в свет.

Немного погодя музыкальная фраза повторилась. И вдруг послышался тонкий свист, он вплелся в мелодию, дополняя и повторяя ее.

Красота вдруг раздавшихся звуков отозвалась серебром в душе Арианы. Она обернулась, чтобы узнать, кто вторит ее арфе.

И поняла, что это… Саймон.

Руки Арианы неожиданно безвольно упали на колени.

— Играй же, соловушка, — сказал Саймон. — Или тебе мешает мой свист?

— Мешает? — Ариана глубоко вздохнула. — Нет. Это было так красиво!

Глаза Саймона широко раскрылись, затем сузились, и в них полыхнул уже знакомый огонь, как это всегда бывало у него рядом с Арианой.

Или даже когда он просто думал о ней.

Внезапно Саймон встал, снял с шеи Его величество Лентяя и посадил недовольно упирающегося кота у теплого очага.

— Пойду проверю, не разучился ли мой Скайленс летать, — пробормотал он себе под нос.

Он взял рукавицу, шагнул к жердочке у стены и снял с нее своего сокола.

— Ты не подождешь остальных? — спросил его Доминик.

— Я не король, и мне не нужна свита, — нетерпеливо ответил Саймон.

— Возьми с собой хотя бы оруженосца — ты же видишь, что ему не терпится подышать свежим воздухом среди топей и болотных кочек.

Саймон поискал глазами Эдварда, но его взгляд случайно упал на Ариану, которая смотрела на сокола как зачарованная.

Саймон быстро подошел к своей супруге. Сокол у него на руке стремительной грацией напоминал своего хозяина.

— Может, ты хочешь поохотиться со мной? — спросил муж жену. — Сокольничий говорит, что к западу от Стоунринга видели стаю жирных куропаток.

— Поохотиться? О, конечно! — воскликнула Ариана, вскакивая на ноги. — Мне так скучно сидеть взаперти.

— Эдвард! — крикнул Саймон, не отводя взгляд от жены. — Вели оседлать лошадей. Мы с леди Арианой едем на охоту.

— Вдвоем сэр?

— Да, вдвоем.

Глава 11

Когда Кассандра спустя некоторое время после отъезда Саймона и Арианы зашла в зал, за огромным столом сидел только Доминик. Перед ним лежал древний латинский манускрипт, который он внимательно изучал, полностью поглощенный своим занятием.

Кассандра с удивлением и видимым интересом посмотрела на сурового воина, склонившегося над древними текстами — редко кто мог прочесть латинские письмена. Колдунья в свое время довольно долго обучала этому Эмбер и Эрика: у Посвященных хранилось богатое собрание таких манускриптов, требующих перевода.

У Кассандры мелькнула мысль, что Доминика, пожалуй, можно было бы обучить языку древних рун, поскольку Эмбер была сейчас слишком занята своими обязанностями хозяйки Стоунринга и у нее совсем не оставалось времени на переводы.

Доминик отрывисто кивнул сам себе головой, будто придя к какому-то внутреннему решению. Не поднимая головы, он перевернул страничку манускрипта, осторожно, с оттенком благоговения поддерживая пергамент.

— Доброе утро, лорд Доминик, — вежливо произнесла Кассандра. — Не видели ли вы Эрика?

Доминик поднял глаза на вошедшую.

— Доброе утро, Посвященная. Я думал, Эрик с тобой. Его не было за завтраком.

— Он ничего не говорил тебе о своем возвращении в Сихоум?

— Вчера на охоте он вскользь упоминал о том, что собирается осмотреть внутренние постройки своего замка, прежде чем наступят холода. Он беспокоится, что в этом году первый снег выпадет рано и долго не растает — утки рано прилетели в Висперинфен.

— Да, он говорил мне.

Кассандра стояла неподвижно, как бы прислушиваясь к своему внутреннему голосу, затем тяжело вздохнула.

— А твой человек, Свен, он тут, поблизости?

— Нет, я послал его проверить, все ли спокойно в округе, — ответил Доминик. И добавил тревожно: — Мэг вчера видела нехороший сон.

По непроницаемому лицу Кассандры пробежала тень.

— Да, я знаю, — промолвила Посвященная. — Я разговаривала с ней в саду.

— Ну и что ты думаешь об этом? Что говорят твои руны?

— Я думала, ты не доверяешь моим предсказаниям.

— Я поверю во что угодно, только бы спасти нашу истерзанную землю от новой беды, — резко возразил ей Доминик.

— В таком случае ты мудрее своего брата.

— Просто у меня был хороший наставник.

— Твоя жена?

Доминик кивнул.

— И руны, и сны Мэг твердят об одном и том же, — сказала Кассандра. — Смерть подкрадывается к Спорным Землям.

— Смерть крадется повсюду — так создан мир.

Посвященная холодно усмехнулась.

— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, где нанесет она свой первый удар?

— Нет. Это означает всего лишь, что за ранней холодной осенью придет суровая зима и самые слабые погибнут. Это значит, что люди умирали в Спорных Землях задолго до того, как первый римлянин начертал свой первый манускрипт. Это значит…

— Что так было всегда, — закончила за него Кассандра.

— Ну, скажем так, не нужно быть пророком, чтобы предсказать кому-либо скорую смерть — ведь и петух может, прокукарекав, предсказать рассвет, — равнодушно заметил Доминик.

Кассандра от души расхохоталась. Доминик удивленно посмотрел на нее.

— Вы с Саймоном очень похожи, — сказала Посвященная.

— Конечно, ведь мы братья.

— Вы оба чертовски упрямы.

— Тогда не пытайся переделать нас.

— Вас? Да я воспитываю только себя. Наши души в руках Божьих.

Доминик буркнул что-то себе под нос: непонятно было, соглашается он или опровергает ее слова.

— Когда Свен вернется, пошли за Эриком, — попросила Кассандра. — Он может нам помочь — у него дар видеть истинную причину многих, на первый взгляд не связанных между собой событий.

— Конечно. Эрик и Дункан — наши союзники. Я им верю, как самому себе.

В зал со двора долетел гул голосов и цокот подков по камням — кто-то направлялся к воротам. Раздался высокий, пронзительный крик сокола.

— Вот и Эрик вернулся, — сказала Кассандра.

Доминик и не сомневался в этом — у сокола Посвященного был свой особенный клич, который трудно было спутать с криком других охотничьих птиц.

Послышалось лошадиное ржание, и недавно подкованные копыта простучали по двору замка.

— А это Свен, — сказал Доминик.

Кассандра бросила на него загадочный взгляд.

— Могу поклясться, что только Свен выезжал сегодня утром из ворот, — задумчиво промолвил Доминик. — Наверное, Эрик был у крепостного рва. Иначе как он мог выскользнуть из замка незамеченным? Да, все объясняется просто — в этом нет никакого колдовства.

Кассандра улыбнулась, сверкнув смеющимися серыми глазами.

— Каждый верит тому, чему хочет верить.

Черная бровь Доминика вопросительно приподнялась.

— Могу тебя успокоить, — продолжала Кассандра, — Эрик, конечно же, очень проницателен, но в одном его колдовское искусство бессильно.

— В чем же?

— В понимании женщин.

— Ну, это скорее доказывает, что он простой смертный, а не колдун.

— Да, если бы он всегда думал головой, ты был бы другого мнения о его способностях, — пробормотала Кассандра.

Доминик не успел ничего ей ответить, ибо в ту же минуту в зал вошли Эрик и Свен.

— Где Дункан? — спросил Эрик.

— Осматривает доспехи и оружие, — ответил Доминик. — Что-то ему не понравилось в отчетах управляющего — хочет проверить все сам.

— Он правильно делает — скоро нам может понадобиться каждый клинок, — сказал Эрик. — Разбойники орудуют в округе.

— Неужели их так много, что они могут захватить замок? — беспокойно спросил Доминик.

Эрик покачал головой. Тут Свен выступил вперед.

— Пока нет, — ответил он на вопрос Доминика. — Но у троих кони подкованы, и, судя по глубине и размерам следов, это могут быть боевые лошади, несущие на своих спинах рыцарей в боевом облачении.

— Что еще ты узнал? — тревожно спросил Доминик.

— Это изменники. Они напали на свиту одного лорда с севера, который следовал в свое зимнее поместье.

Доминик скривился и ехидно заметил:

— Хороши доблестные рыцари, нечего сказать — напали на слуг, детей и кухонный обоз.

— К счастью, вассалы этого лорда вовремя подоспели — вернулись проверить, как продвигается обоз, — продолжал Свен. — Ну, вот и все, что мне известно.

— Что же, все сходится, — произнес Эрик.

— Что сходится? — быстро спросила Кассандра.

— Из Сихоума до меня дошли слухи, что в этих краях объявился рыцарь, сражающийся под знаменем сатаны, а не во имя Господне.

— Как он выглядит? И кто его господин?

Свен покачал головой.

— Этого никто не знает. Поговаривают, что герб на его щите сгорел в адовом огне.

— Скорее всего он сам стер свой герб, — сказал Доминик. — Если бы до его господина дошли вести о разбойных деяниях этого мерзавца, его бы поймали и тут же повесили на первом попавшемся дереве как изменника и труса.

— Очень может быть, — с сомнением в голосе произнес Эрик. — Но, по слухам, этот рыцарь силен как лев и дерется за троих.

— Да, это так, — подтвердил Свен. — Его попытались было прикончить трое рыцарей — вассалы того самого северного лорда. Он убил двоих из них, а третьего тяжело ранил и скрылся.

— Вы говорили с этим третьим? — спросил Доминик.

— Да, — ответил Эрик. — Одна добрая женщина выхаживает его в деревушке у западных границ Стоунринга.

— И что же говорит этот раненый рыцарь?

— Он еще очень слаб, — сказал Свен. — Да к тому же бредит в горячке.

— Он говорит, что этот изменник — очень сильный воин, которому нет равных в Спорных Землях, — добавил Эрик.

— А как же Дункан, Шотландский Молот? — спросил Доминик. — Или Эрик, прозванный Непобедимым?

— Ну, Шотландский Молот ведь победил меня, — возразил Эрик.

— А Доминик победил Шотландского Молота, — ввернул Свен. — И уж, конечно, победит этого дьявола.

— Любого можно одолеть, — сказала Кассандра. — Любой может стать победителем — все зависит только от самого человека, его оружия и от цели, за которую он сражается.

— Этим изменником движет жажда крови, грабежа и насилия, — произнес Эрик тоном, который ясно говорил о том, что все, касающееся этого рыцаря, ему глубоко отвратительно.

— К несчастью, это отродье дьявола дерется, как архангел из святого воинства, — заметил Свен.

— А раненый, может быть, успел рассмотреть изменника? — спросил Доминик.

Свен пожал плечами.

— Успел, да что толку? Он помнит только, как с лошади свалился. Послушать этого беднягу, так тот рыцарь прямо великан, и глаза его горят дьявольским огнем, и…

— И красны, как раскаленные угли, — насмешливо добавил Доминик.

— Что? — переспросил Свен.

— Его глаза.

— Нет, они у него голубые.

Доминик тяжело вздохнул.

— По крайней мере это хоть не Саймон и не Эрик, — невесело усмехнулся он. — Нам остается подозревать всего лишь сотню-другую голубоглазых воинов.

— У нас нет времени на раздумья, — сказал Эрик. — Мой сокол заметил неизвестных рыцарей к западу от Стоунринга.

— К западу? — Доминик резко вскочил на ноги. — Ты уверен?

— Да, — ответил Эрик. — Поэтому мы и поспешили вернуться. Нам нужны оружие и боевые кони.

— Проклятие! — прорычал Доминик, бросаясь по направлению к оружейной. — Саймон и Ариана охотятся на куропаток у западных границ Стоунринга!

— Кто еще с ними? — крикнул ему Эрик.

— Никого, даже оруженосца!

Свен и Эрик переглянулись и, не спрашивая больше ни о чем, устремились вслед Волку Глендруидов.

Глава 12

Яркие осенние листья медленно плыли по серо-стальному заливу к далекому морю. Пожелтевшую траву слегка шевелил набежавший ветерок, и головки цветов с коробочками семян тяжело клонились к земле. Ветви дубов, буков и рябин трепетали от невидимых потоков воздуха, теряя листву. Ветер гнал клочья оборванных облаков с вершин далеких гор. В просветах между облаками синело небо, чистое, как лазурит из сарацинских земель.

Солнце посылало на землю последние теплые лучи. Оно сияло в высоком небе, подобно раскаленному золотому диску, ослепляя своей ангельской чистотой.

При ярком свете осеннего дня Саймон незаметно разглядывал свою жену. Ариана легко и грациозно сидела на своей лошадке, и это напомнило Саймону об их тяжелом переезде из Блэкторна в Стоунринг. Ее платье — подарок Посвященных — оказалось на диво подходящим для верховой езды. Оно не развевалось на ветру и не стесняло движений.

Если бы это не была просто ткань, Саймон подумал бы, что платье «хорошо себя ведет».

Ткань все сильнее притягивала взгляд Саймона. Чем дольше он смотрел на нее, тем больше ему казалось, что он видит какой-то… рисунок, вплетенный в ее нити.

«Женщина.

Волосы ее чернее ночи, голова запрокинута назад, темные локоны разметались по плечам, тело замерло в сладострастной муке».

Саймон издал удивленное восклицание, пытаясь поближе рассмотреть неуловимое видение.

«Ее губы шепчут чье-то имя, умоляя разделить ее страсть».

Внезапно складки платья шевельнул ветер, и голова женщины обернулась к Саймону — на него глянули сверкающие аметистовые глаза.

«Ариана!»

Платье затрепетало, и Саймону полностью открылась вытканная картина.

«Чей-то силуэт. Да, похоже на мужчину. Он склонился к Ариане, пьет ее страсть, как сладкий нектар, парит над ней…

Да, мужчина.

Но кто он?»

Рисунок изменился, становясь более плотным и осязаемым. Голова мужчины медленно поворачивалась к Саймону.

— Что это? — раздался голос Арианы: она указывала на что-то вдалеке, слева от нее. — Вон там, где горы встают, как шпили башен, в густых облаках?

Саймон неохотно оторвал взгляд от волшебного платья, меняющегося у него на глазах: свет и тени переплелись в нем так же крепко, как тела влюбленных.

Он посмотрел в ту сторону, куда указывала Ариана, и нахмурился.

— Это Стоунринг — Каменное Кольцо, — сказал он.

Ариана вопросительно посмотрела на него.

Но Саймон сделал вид, что не заметил ее взгляда. Он не любил говорить о Каменном Кольце — это было загадочное место: у него было по крайней мере два обличья, и только одно из них было доступно чувствам и разуму.

Саймона мучило то, что ему была ведома только внешняя, менее важная сторона Каменного Кольца.

— Каменное Кольцо? — переспросила Ариана. — Это там и летом, и зимой цветет священное рябиновое дерево?

Не отвечая на ее настойчивые вопросы, Саймон молча освободил путы сокола, зацепившиеся за поводья. Скайленс беспокойно вертелся на деревянном крестообразном шесте, прикрепленном к седлу. Голова его была по-прежнему накрыта колпаком, клюв чуть приоткрылся. Его поза выражала нетерпение — казалось, он только и ждет момента, когда сможет рвануться в непокоренную синь осеннего неба.

— Был я у этого кольца из камней, — произнес наконец Саймон, — и не видел там никакой рябины, а тем более цветущей.

— А ты не хочешь попытаться увидеть ее сейчас?

— Нет.

— Но почему же? Или у нас мало времени?

— Просто я не хочу искать этот рябиновый цвет, — ответил Саймон. — За то, чтобы его увидеть, придется слишком дорого заплатить.

— И какова цена?

— Любовь, — коротко ответил он.

— Ах это… А Дункан это знает?

— Да я и не делаю из этого секрета. Любой здравомыслящий мужчина рассуждает в точности, как я.

— И любая женщина, — холодно согласилась Ариана.

Саймона почему-то неприятно поразил ее ответ. Сам того не подозревая, он хотел, чтобы его жена смотрела на него с таким же восхищением и любовью, с какими Эмбер и Мэг смотрели на своих мужей.

Прищурившись, Ариана глядела вдаль, туда, где в облаках на холме возвышались каменные глыбы, подняв свои древние лики к небу.

— Тогда почему Дункан пожелал нам увидеть священный рябиновый цвет? — внезапно спросила Ариана.

— Спроси об этом у самого Дункана, — ответил Саймон. — Я не собираюсь угадывать мысли влюбленного.

Тон, каким были произнесены эти слова, мог бы отбить у любого охоту к дальнейшим расспросам, но только не у Арианы — она прямо сгорала от любопытства.

— А что случилось, когда ты пошел по следу Эмбер к Каменному Кольцу? — спросила она.

— Ничего.

— Как — ничего?

Саймон покосился на нее черным глазом.

— Ты же живешь сейчас в Стоунринге, — отрывисто бросил он. — Значит, ты слышала все эти бредни.

— Только обрывки, — сказала она. — Я редко прислушиваюсь к сплетням.

— Конечно, ты ведь так занята — целыми днями выводишь на своей возлюбленной арфе печальные рулады.

— Да, — отрезала она. — Уж лучше слушать арфу, чем праздные языки. Да и, кроме того, я очень устала после нашего путешествия: мы ведь отправились в Стоунринг, даже не отдохнув после моего прибытия из Нормандии. Моих рыцарей свалила какая-то страшная болезнь, и я потеряла всех, кроме моей служанки и…

— И приданого, — сухо добавил Саймон.

— И поэтому меня совсем не интересовала жизнь чужих мне людей в чужом замке, — закончила Ариана. — Правда, сейчас я совсем оправилась.

— И стремишься наверстать упущенное?

— Здесь теперь мой дом, близкие мне люди. Разве я не имею права узнать о них побольше? — спокойно возразила Ариана.

— Мы будем жить в замке Блэкторн, а не в Стоунринге.

— Но лорд Эрик и лорд Дункан — союзники твоего господина, Волка Глендруидов. Ты — правая рука своего брата и, значит, будешь часто с ними видеться.

Сказав это, Ариана умолкла.

Хотя была совершенно права: она стала женой Саймона и не только имела право, но даже обязана была знать соратников своего мужа. Оба понимали, что со стороны Саймона было невежливо отказывать ей в этом.

Саймон молча попытался обуздать свой нрав: все разговоры о сводящих с ума тайнах Каменного Кольца вызывали у него раздражение.

Как и все, что нельзя было взвесить и измерить.

— Стагкиллер бежал по следу Эмбер до самой границы Каменного Кольца, — с напускным равнодушием произнес Саймон. — Затем остановился, будто натолкнувшись на невидимую стену.

— А он нашел ее след, выходящий из кольца?

— Нет.

— Но ведь Эмбер была в кольце, верно?

—Да.

— Тогда почему не нашли след ее выхода из кольца?

— Кассандра говорит, что Эмбер пошла по тропе друидов, — ответил Саймон.

— Что это значит?

— Спроси у Кассандры. Она ведь Посвященная, а не я.

На этот раз Ариана не могла не заметить раздражения в его голосе. На некоторое время между ними воцарилось молчание. И все равно, несмотря на видимое недовольство своего супруга, Ариана не могла оторвать взгляд от древнего кольца камней, проезжая у подножия холма.

Было что-то странное в том, что покрытые лишайником камни отбрасывали тени, даже когда солнце скрывалось за набежавшим облаком. Возможно, ей просто почудилось. Но нет, она ясно видела второе кольцо, повторяющее первое, будто его отражение в воде…

Саймон же всеми силами старался не смотреть на древние каменные глыбы.

— Саймон, — позвала его Ариана.

Он промычал что-то невразумительное.

— Здесь два кольца?

Саймон уставился на нее пронзительным неподвижным взглядом.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — наконец произнес он. — Ты что, видишь второе кольцо?

Ариана прищурилась, привстала на стременах и вся подалась вперед, как бы желая получше рассмотреть то, что было видно только ей.

— Может, это и не второе кольцо, — медленно произнесла она. — Хотя я вижу что-то странное.

— Что?

— Это похоже на тени от камней, но они врастают прямо в землю, — продолжала Ариана. — Или второе кольцо просто лежит внутри первого. И это второе кольцо состоит из призрачных камней. Они подернуты дымкой, словно их скрывает туман или речная рябь. Так не бывает, скажи?

— А что говорят по этому поводу слухи?

— Спроси у служанок на кухне, — насмешливо бросила Ариана.

Саймон усмехнулся.

— Посвященные верят, что здесь существует еще одно, внутреннее кольцо, — произнес он. — Говорят, там и цветет эта священная рябина.

— Значит, нужно быть Посвященным, чтобы увидеть священное дерево?

Саймон медленно покачал головой.

— Дункан не Посвященный, но он видел рябиновый цвет. Во всяком случае, он так утверждает.

— А ты ему не веришь?

Саймон плотно сжал губы под мягкой золотистой бородой. В этом-то было все дело: он не мог найти случившемуся разумное объяснение и поэтому, как всегда в таких случаях, решил не обращать на это внимания.

Однако у Арианы глаза горели любопытством, как у кошки, забравшейся в кладовку. Ей не терпелось услышать от него объяснение, пусть даже таинственное, неправдоподобное. А у Саймона не было ни малейшего желания что-либо ей объяснять. Слишком дорого он заплатил за то, чтобы позволить своим чувствам управлять своими действиями.

Хуже всего было то, что за его грехи поплатился его брат, а не он сам. От этого полученный урок стал еще более суровым.

— Я ни минуты не сомневаюсь в том, что Дункан — человек чести, — резко сказал Саймон.

— Но ты не веришь, что существует второе кольцо?

— Я его не вижу.

— Но как же Дункан его увидел? — продолжала свой допрос Ариана.

— У тебя любопытства больше, чем у кошки.

— А шерсти меньше, — лукаво рассмеялась она.

Саймон тихо выругался, но не смог скрыть улыбку: чем дольше он общался с Арианой, тем больше ему нравился ее острый язычок.

Ее забавные колкости были так похожи на его собственные, что он в который раз уже испытал чувство непонятного удивления, как мальчишка, впервые осознавший, зачем Господь Бог создал мужчин и женщин.

— Как же Дункан может видеть то, чего мы не видим? — настойчиво спрашивала Ариана.

Саймон подавил готовое вырваться резкое слово.

— Легенда гласит, — сдержанно ответил он, — что только те, кто по-настоящему любят друг друга, могут увидеть священный рябиновый цвет.

Ядовитая насмешка явно слышалась в голосе Саймона. И так же отчетливо виднелись силуэты древнего каменного кольца на фоне чистого осеннего неба.

— А второе кольцо? — вновь спросила Ариана. — Его тоже могут увидеть только влюбленные?

Саймон нетерпеливо перевел дух.

— Нет. Эрик и Кассандра говорят, что видят второе кольцо, а они не такие дураки, чтобы поверить разным сказочкам о любви.

— Так они не видели рябину?

— О, тысяча чертей, — пробормотал Саймон. — Когда же этому придет конец?

Ариана терпеливо ждала, напряженно глядя на него своими волшебными глазами, затмевающими даже блеск серебра и аметистов на драгоценном обруче, сверкавшем на ее голове.

— Они видят рябину, — хмуро произнес Саймон, — но ее ветви для них никогда не цвели.

— Значит… — Ариана задумчиво постукивала пальчиками по седлу. — Значит, нужно быть Посвященным, чтобы увидеть второе кольцо, и по-настоящему влюбленным, чтобы увидеть рябиновый цвет?

Саймон напряженно передернул плечами.

— Тогда Дункан — Посвященный, — заключила Ариана.

— Полагаю, просто ему в голову ударила молния и слегка расплавила его мозги, — пробормотал Саймон. — Видит Бог, у него порой с памятью нелады.

Ариана задумчиво склонила голову. Саймон был почти уверен: если бы у нее под рукой оказалась арфа, раздались бы вопрошающие трели.

— Что случилось в Долине Призраков? — спросила она.

Саймон в отчаянии чуть не хлопнул себя по лбу. После Каменного Кольца он меньше всего хотел обсуждать Долину Призраков — это была еще одна таинственная история, которую отказывался воспринять его разум.

Именно благодаря этим загадочным событиям обручение Дункана и Эмбер стало чем-то вроде легенды в Спорных Землях.

— Спроси у Дункана или у Эмбер, — сказал он. — Они ведь там были, а не я.

— Но ведь Дункан туда отправился с тобой, Эриком и Кассандрой, разве не так?

Саймон стиснул зубы.

— Наши лошади отказались туда идти, — нехотя проговорил он. — Тогда Дункан пересел на лошадь Эмбер, которую он вел в поводу, и сразу же нашел след.

Ариана внимательно вглядывалась в. лицо своего мужа — под его внешним спокойствием скрывалось глубокое волнение.

— Дункан попал в Долину Призраков, — продолжал Саймон, — а мы не смогли. Через некоторое время он выехал из тумана с Эмбер на руках.

— Странно, что ваши лошади заупрямились.

Пожав плечами, Саймон сказал:

— Ее кобылка и раньше там бывала. Туман ее не испугал.

— А Эрик и Кассандра бывали раньше в той Долине? Это же неподалеку от Сихоума?

— Нет, не были. Да, это там.

— Тогда почему они туда не попали? Кажется, это чудесная и плодородная земля, которая может прокормить не один замок.

— Клянусь Богом! — в отчаянии пробормотал Саймон.

Ариана с беспокойством посмотрела на мужа, ожидая ответа с нетерпением, которого она не могла объяснить. Она чувствовала только, что Каменное Кольцо и его тайны имеют для нее какое-то значение.

Она была уверена в этом, как когда-то была уверена в местонахождении пропавших вещей.

— Саймон, ну пожалуйста! — произнесла она, и в ее голосе послышалась мольба.

Она должна услышать конец этой истории.

Во что бы то ни стало!

— Кассандра говорит, что священные места могут пропускать или не пропускать к себе человека по своему усмотрению, — раздраженно ответил Саймон. — Она говорит, что Долина Призраков не пустила ее с Эриком.

— А ты пытался?

Он коротко кивнул.

— И Долина отвергла тебя?

Саймон недовольно поморщился.

— Нельзя сказать, чтобы отвергла — скорее ничто не влекло меня туда. В проклятом тумане невозможно было ничего разглядеть.

Его голос сказал Ариане о многом: у Саймона просто не укладывалось в голове, что след в тумане не может взять ни собака, ни охотник, пока какая-то таинственная, непонятная сила не позволит им это сделать.

— Но Дункана это место приняло, — сказала Ариана. — И Эмбер.

— Приняло? — Саймон дернул плечом. — Просто туман к тому времени рассеялся.

— А туман там был все время?

— Не знаю.

— Ты уверен, что Дункан — не Посвященный?

— Почему тебя это так беспокоит? — сердито возразил Саймон. — Можно подумать, ты замужем за ним.

— Вы с Кассандрой союзники?

Саймон даже заморгал от удивления — так быстро она переменила тему. Он взглянул в ясную аметистовую глубину ее глаз, и у него захватило дух от их непередаваемой красоты. Он вспомнил, как блестели ее глаза в свете факела, как дрожали ресницы, когда она наконец поддалась очарованию поцелуя.

— Доминик уважает Кассандру за ее дар провидицы, — сказал он.

— А ты?

— А я уважаю Доминика.

Ариана нахмурилась и опять посмотрела на загадочные тени, отбрасываемые каменными глыбами.

— Ты не доверяешь Посвященным, — медленно произнесла Ариана, — но они принимают тебя.

Саймон метнул на нее косой взгляд темных глаз.

— Почему ты так думаешь? — насмешливо спросил он.

— Мне сказала Кассандра. Поэтому они и подарили мне это платье.

На лице Саймона отразилось искреннее удивление.

— Наверное, они принимают меня из уважения к Доминику, — задумчиво произнес он спустя некоторое время.

— Нет.

— Ты уверена в этом?

— Да.

— Ты что, ясновидящая? — ехидно осведомился он.

— Все гораздо проще — мне это известно из первых рук, — возразила она. — Кассандра сказала, что они принимают тебя, потому что ты способен стать Посвященным. Не многим это дано.

— Бог ты мой, какая напыщенность! — проворчал Саймон.

Внезапно он сдернул колпачок с головы сокола, посадил Скайленса на рукавицу и пустил лошадь быстрой рысью. Птица приоткрыла клюв и расправила крылья. Только путы, которые Саймон сжимал в кулаке, не давали соколу рвануться ввысь.

— Не будем терять времени, — коротко бросил Саймон. — Скайлснс сгорает от нетерпения, да и я тоже. Озеро Туманов лежит вон за тем пригорком.

С этими словами Саймон пустил лошадь галопом, пытаясь таким образом уйти от тревожащих его душу вопросов любопытной супруги.

Его конь был резвый, длинноногий, легкий на подъем. А вот приземистая, крепкая кобылка Арианы была предназначена скорее для того, чтобы нести на себе тяжеловооруженного рыцаря, а не нестись вскачь за оленями на охоте.

Лошадка Арианы медленно трусила вверх по склону холма. хотя девушка что есть силы понукала ее, пришпоривая пятками. Казалось, неторопливое животное смогла бы расшевелить только стая волков, преследующая его. Кобылка успела только взобраться на гребень холма, как вдруг прозрачный осенний воздух прорезал отчаянный крик Саймона, от которого кровь застыла в жилах у Арианы:

— Изменники! Спасайся, Ариана, скачи к замку!

Глава 13

Услышав крик Саймона, Ариана что есть силы натянула поводья. Не ожидавшая этого лошадь поднялась на дыбы, так что девушка покачнулась в седле. С трудом удерживая равновесие, она напряженно вглядывалась с вершины холма вниз, туда, где в тумане исчезала узкая тропка.

Один беглый взгляд сказал ей все: она увидела редкие дубы, растущие по склону холма, озеро, мерцавшее ртутным блеском в туманной дали, и две группы всадников, во весь опор мчавшихся навстречу Саймону. Ближайший всадник был примерно в миле от нее, а от Саймона — в нескольких шагах. Лица двух первых скрывали старые боевые шлемы. У них были быстрые верховые кони, такие же как конь Саймона, — длинноногие, грациозные животные, не предназначенные для тяжеловооруженных воинов.

Но трое других рыцарей, которые чуть поотстали, были защищены кольчугами с ног до головы, и даже их коней покрывала тяжелая броня. На всадниках были рыцарские доспехи, но на их щитах и пиках не было никаких гербов и других знаков, отличающих благородного лорда от простого разбойника.

Саймон не делал никаких попыток спастись бегством. Твердо сжимая поводья, он удерживал своего коня на месте, защищая подход к склону холма.

Защищая ее, Ариану.

Девушка в ужасе смотрела, как первые два разбойника налетели на Саймона, занеся над головой мечи для смертельного удара. Ариана дико закричала, но ее крик заглушили лязг и скрежет стали — Саймон размахнулся и что есть силы ударил мечом ближайшего из изменников.

Удар пришелся тому прямо в правый бок, не защищенный кольчугой, и рыцарь, окровавленный, свалился на пожухлую траву. Обезумевший конь, потеряв седока, помчался прочь и исчез между деревьями.

Второй всадник, вне себя от злобы и ярости, выкрикнул какое-то проклятие и, пришпорив коня, понесся на Саймона, который одной рукой крепко сжимал тяжелый меч, а другой натянул поводья, разворачивая лошадь так, чтобы встретить удар противника. Когда всадник был совсем близко, Саймон внезапно отпустил вожжи, схватил меч обеими руками и нанес ему сокрушительный удар.

Второй рыцарь замертво свалился рядом с первым.

Три других изменника пришпорили своих коней, и те перешли с тяжелой рыси в галоп. Расстояние между ними и Саймоном стремительно сокращалось.

— Беги, Саймон, спасайся! — отчаянно закричала Ариана. — Твой конь быстрее!

Но Саймон был уже далеко и не слышал ее криков. Он слышал только тяжелый стук копыт и видел, как с каждым ударом его сердца к нему приближаются тяжеловооруженные всадники. Он ждал, натянув поводья и стиснув рукоять меча.

В эту минуту он молча молился, чтобы Господь даровал ему могучую силу Доминика или Дункана из Максвелла. Но в распоряжении Саймона были только его ловкость и быстрая рука. И еще он твердо знал, что до последнего вздоха будет защищать девушку с волшебными аметистовыми глазами, волею судьбы оказавшуюся под его покровительством.

Ариана что было силы хлестнула лошадь кнутом. Испуганное животное дернулось в сторону, но Ариана вновь занесла руку, и кнут со свистом рассек воздух, вытянув лошадь по крупу. Кобылка припустила тяжелой рысью, потом галопом, виляя между деревьями и огромными валунами.

Но Ариана скакала не к замку, в спасительный безопасный Стоунринг. Она неслась по склону холма вниз, туда, где Саймон напряженно ждал встречи с тремя до зубов вооруженными всадниками.

Не отрывая глаз от рыцарей, мчавшихся на него во весь опор, Саймон будто прирос к месту, повернувшись спиной к склону. Было ясно, что изменники собираются атаковать его с трех сторон, хотя у него не было ни кольчуги, ни боевого коня.

Он был почти безоружен и беззащитен и знал это.

Хуже всего было то, что Саймон знал: долго он не продержится — Ариана может не успеть добраться до Стоунринга на своей медлительной лошадке.

Саймон ждал, напряженный как струна. Глаза его настойчиво искали наиболее уязвимое звено в этом трио. Один из рыцарей скакал чуть позади остальных, будто конь с трудом выдерживал его тяжесть. Самый высокий из всадников, жаждущий крови, вырвался на шаг вперед. Третий сидел в седле как-то неуклюже, защищая левый бок, — похоже, он был недавно ранен.

«Хорошую память оставил о себе его противник, — холодно подумал Саймон. — Вероятнее всего, его кольчуга повреждена».

С копьем наперевес первый всадник издал победный клич и налетел на Саймона, как ураган. Что есть силы натянув поводья и стиснув ногами бока лошади, Саймон удерживал ее на месте до последнего.

Затем внезапно дернул за узду и заставил лошадь резко отскочить в сторону.

Всадник, не ожидавший этого маневра, промчался мимо, подобно снежной лавине, но Саймон был уже вне его досягаемости. Рыцарь тотчас же натянул поводья, но на всем скаку развернуть коня было нелегко — на минуту-другую он выбыл из боя.

У Саймона не было времени порадоваться своей маленькой стратегической победе — перед ним уже был второй рыцарь. Саймон снова придержал копя, затем пришпорил его и помчался навстречу противнику, так что комья земли полетели из-под копыт.

Изменник ожидал этого маневра и чуть замедлил ход для встречного удара. Но благодаря собственной ловкости и проворству коня Саймон опять сумел избежать смертоносного копья.

На этот раз он направил коня прямо на противника и оказался слева от рыцаря — со стороны, которую тот заботливо оберегал.

Саймон наотмашь ударил изменника в бок — по-другому не позволял необученный конь, — но этого оказалось достаточно. Меч Саймона глухо ударил по ребрам всадника. Хотя лезвие и отскочило от кольчуги, удар был так силен, что рыцарь взвыл от боли, выронил копье и согнулся в седле.

Прежде чем Саймон успел воспользоваться своим преимуществом, он увидел, что к нему приближается третий рыцарь. Окинув беглым взглядом поле сражения, Саймой заметил, что первый всадник сумел наконец развернуть своего коня, второй на некоторое время выбыл из боя, а третий, судя по всему, намеревался прижать его к лошади второго всадника.

Саймон пришпорил коня, стараясь ускользнуть от третьего рыцаря и в то же время не приближаясь к первому, который явно стремился прикончить его и снова мчался по направлению к нему тяжелой рысью.

Избежать столкновения с третьим всадником было нетрудно — его конь прихрамывал на левую заднюю ногу. Но Саймон не мог быстро развернуть своего коня, чтобы встретить нападение первого изменника.

Он сделал последнюю отчаянную попытку избежать смертельного удара копьем: дернув повод изо всех сил, он вонзил шпоры в бока коня. Тот дико заржал и поднялся на дыбы — этот прием был хорошо знаком боевым копям, но был совершенно неожиданным для необученного животного.

Конь Саймона со страшной силой ударил копытом по руке первого рыцаря. Тот зарычал от боли и бешенства и выронил оружие.

Копье еще не успело удариться о землю, а Саймон уже знал, что его силы на исходе и удача покинула его. Прежде чем его конь коснется передними копытами земли, его ударит в спину третий рыцарь. Выхода не было — Саймон понимал, что на сей раз его ничто не спасет.

Его утешало только то, что он выиграл время и Ариана уже наверняка успеет скрыться от изменников.

Саймон дернул поводья, пытаясь повернуть коня и встретить смерть лицом к лицу — он знал, что, не успеет он вздохнуть, как удар меча обрушится на его незащищенную спину.

Но, обернувшись, он увидел, как справа к третьему рыцарю вихрем подлетела гнедая кобылка, на которой сидела девушка в аметистовом платье. Ее темные волосы развевались по ветру, словно черный стяг, она что-то выкрикивала — чье-то имя.

И прежде чем меч изменника опустился на спину Саймона, неповоротливая гнедая кобылка столкнулась с боевым конем третьего рыцаря. Конь сразу же припал на поврежденную ногу, и обе лошади вместе с седоками повалились на траву, смешавшись в кучу яростно молотящих по воздуху копыт.

Поверженный рыцарь, падая с коня, успел выхватить кинжал — он, видимо, хотел нанести смертельный удар тому, кто стал причиной его падения, не зная или не заботясь о том, что это была беззащитная девушка.

Конь Саймона в это время пошатнулся и припал на передние ноги, но Саймон уже успел освободиться от стремян. Он быстро подбежал к поверженному рыцарю и занес тяжелый меч над головой, будто он был легким, как перышко.

Широкое лезвие опустилось на голову рыцаря в то мгновение, когда тот полоснул кинжалом Ариану. Только боевой шлем спас рыцарю жизнь.

У Ариапы не было такой защиты. Она пронзительно вскрикнула, когда лезвие кинжала вонзилось в ее тело и боль обожгла ее бок.

Саймон обезумел от ярости. Его меч со свистом рассек воздух и, наверное, разрубил бы изменника надвое, несмотря на кольчугу.

Но вдруг чья-то рука в железной перчатке тяжело ударила его в спину, оттолкнув в сторону. Если бы это не был боковой удар слева, Саймон свалился бы без чувств, а так он просто был оглушен внезапностью нападения.

Бессознательно, повинуясь инстинкту, Саймон, падая, обернулся, чтобы рассмотреть лицо своего врага. Перед его затуманенным взором мелькнули копыта боевого коня, занесенный меч и холодный взгляд голубых глаз, сверкавших в прорезях кованого стального шлема, словно осколки льда. Это был тот самый первый рыцарь.

Собрав последние силы, Саймон успел увернуться от удара его меча, откатившись по земле в сторону.

Высокий всадник свирепо выругался и снова поднял оружие. Его движение было неловким — видимо» рука его все еще не оправилась от удара, выбившего у него копье. И все же, несмотря на это, у Саймона едва хватило сил поднять свой меч и отразить нападение.

Не успел он перевести дух, как конь противника с силой толкнул его мощной, закованной в кольчугу грудью, сбив с ног, так что меч отлетел от него на несколько шагов. Оглушенный и безоружный, Саймон повалился на траву. С торжествующим кличем изменник занес руку, намереваясь прикончить его.

И вдруг воздух прорезал пронзительный крик ловчего сокола — птица камнем ринулась вниз, выпустив когти, будто пытаясь схватить добычу в воздухе.

Но ее целью была не куропатка, а конь изменника.

Когти полоснули по незащищенным ушам коня — тот дико заржал и отскочил в сторону, прочь от Саймона. Не успело животное оправиться от испуга, как сокол опять набросился на него, целясь когтями прямо в глаза. Попятившись, конь всхрапнул от ужаса и ярости. Дерзкая птица парила над ним, выжидая момент для нового удара.

Вдалеке послышались чьи-то крики, топот копыт. Совсем близко раздался яростный лай волкодава, бегущего по свежему следу.

Выругавшись, изменник сделал последний бесполезный взмах мечом и, пришпорив коня, понесся прочь от приближающихся голосов. Его конь рванулся вперед со всей скоростью, на которую был способен, стремясь поскорее скрыться от стальных когтей разъяренной птицы.

Не успел изменник скрыться в облаке пыли, как Саймон, шатаясь, уже стоял на ногах. Меч лежал от него в двух шагах. Он поднял его, стиснул знакомую холодную рукоять и в то же мгновение почувствовал, как все поплыло у него перед глазами.

Он упал на колени и из последних сил пополз к Ариане, волоча за собой меч, помня только о том, что он будет защищать девушку до последнего вздоха.

Как в тумане, он видел, что кобылка Арианы и лошадь третьего рыцаря были уже на ногах. Изменник с трудом забрался в седло — по всему было видно, что он не имел ни малейшего желания продолжать сражение.

Неловко припадая на левую заднюю ногу, его конь припустил мелкой рысью и вскоре скрылся за деревьями.

Саймон мельком взглянул на удаляющегося рыцаря и обернулся к Ариане, которая неподвижно лежала на взрытой копытами земле. Кровь текла алой струйкой из рваной раны в левом боку девушки.

— Ариана! — со стоном вырвалось у Саймона.

— Я здесь… с тобой, — прошептала она угасающим голосом.

Широко распахнутые глаза на ее пепельно-сером лице казались огромными.

Победный клик сокола пронзительно прозвенел в тишине. Ему ответил громкий низкий лай волкодава.

Стагкиллер несся по склону, стремясь настигнуть врага, но изменники уже успели скрыться. Увидев огромного пса, Саймон вдруг осознал то, о чем уже начал догадываться при виде сокола, напавшего на коня изменника.

Эрик был неподалеку.

Три всадника мчались во весь опор вниз по склону холма. Саймон, с трудом опираясь на меч, склонился над Арианой.

— Соловушка, — хрипло произнес он, не в силах прибавить больше ни слова.

Взгляд волшебных аметистовых глаз остановился на его лице. Ариана слабо пошевелила губами, как будто хотела что-то сказать ему, но из ее груди вырвался только задыхающийся тихий вскрик — крик удивления перед болью и темнотой, которая сомкнулась над ней.

Когда Эрик, Доминик и Свен приблизились к месту недавней битвы, они увидели тела двух поверженных изменников. Чуть поодаль от них Саймон лежал на земле, сжимая в объятиях Ариану.

— Их было пятеро, — резко произнес Эрик.

Доминик не стал спрашивать, откуда это ему известно.

— За ними, — коротко скомандовал Эрик.

По его незаметному сигналу Стагкиллер рванулся по свежему следу разбойников, и Свен поскакал вперед, не медля ни минуты.

Два других коня остановились, взрыв копытами землю в нескольких шагах от Арианы и Саймона. Оба всадника соскочили на землю и стремительно бросились к ним. Эрик на бегу стянул кованые рукавицы и засунул их за пояс.

— Саймон! — крикнул Доминик.

Саймон не отвечал и только крепче прижимал к себе Ариану.

— Ты в крови, — сказал Доминик, наклоняясь к нему.

— Это не моя кровь, — хрипло ответил Саймон. — Это кровь Арианы.

— Позволь, я осмотрю ее, — произнес Эрик, опускаясь рядом с ним на колени.

Голос его звучал мягко, удивительно нежно. Но Саймон даже не пошевелился.

— Я немного понимаю в ранах, — настойчиво продолжал Эрик. — Позволь мне помочь твоей жене.

Саймон чуть разжал руки, но все же недостаточно, чтобы Эрик осмотрел рану. Темно-лиловая ткань потянулась за Саймоном, повторяя его движения, так что складки платья обвились вокруг него и Арианы.

— Отпусти ее, — тихо попросил Эрик.

— Нет. Если я ее отпущу, она умрет, — ответил Саймон, глядя на Ариану застывшим, жестким взглядом.

Эрик удивленно приподнял брови и молча посмотрел на Доминика, ожидая поддержки.

Мельком взглянув в лицо брата, Волк Глендруидов предостерегающе покачал головой. Эрик не стал настаивать — он повидал довольно битв и смертей, чтобы понять состояние Саймона.

Доминик медленно опустился на колени рядом с братом. Его закованная в броню рука коснулась плеча Саймона легко и нежно, как крыло бабочки. Под стальной рукавицей складка аметистового платья, прильнувшая к Саймону, затрепетала, как живая.

— Саймон, — мягко, но настойчиво произнес Доминик, — позволь нам помочь тебе.

По телу Саймона пробежала судорога. Постепенно жесткость покинула его взгляд. Он отодвинулся от Арианы, так что Эрик мог теперь рассмотреть рану в ее боку. Аметистовая ткань ласково прижалась к Саймону, и он машинально погладил платье, как пушистого котенка.

Эрик осторожно коснулся кончиками пальцев левого бока Арианы.

— Я не смог нащупать рану, — резко произнес Саймон.

— Ее скрывает платье, — возразил Эрик.

— Тогда пусть оно перетянет ее покрепче — Ариана истекает кровью.

— Платье всего лишь вещь, — произнес Эрик. — Волшебная, но все-таки вещь.

Эрик снова осторожно прикоснулся к раненому боку Арианы.

— Что здесь произошло? — тем временем тихо спросил Доминик у Саймона.

— Я поехал вперед, Ариана осталась на холме. Вдруг из леса выехали два разбойника и три всадника в рыцарских доспехах на боевых конях.

— Дьявол! — сквозь зубы прохрипел Доминик.

— Я убил двоих, на которых не было кольчуги.

— Ты мог бы уйти от погони, — коротко бросил Доминик. — Твой конь быстрее, чем тяжелые кони рыцарей.

— Ариана… Ее кобылка не успела бы доставить ее в безопасное место.

Доминик стиснул зубы и со свистом выдохнул воздух.

— Ты доблестный рыцарь, — произнес он, — но даже ты не смог бы устоять против трех вооруженных до зубов всадников. Как же тебе удалось спастись?

— Мне пришли на помощь.

— Кто же? — недоуменно спросил Доминик, оглядываясь по сторонам.

— Отважный, безрассудный соловушка.

Доминик резко обернулся, вглядываясь в лицо брата.

— Ариана? — произнес он, потрясенный.

— Да, — ответил Саймон. — Я пропустил мимо себя одного из рыцарей, но другой уже занес меч, чтобы разрубить меня надвое. Я уже простился с жизнью, как вдруг из тумана появилась Ариана на своей коротконогой лошадке и на всем скаку налетела на боевого коня этого изменника.

Эрик и Доминик онемели от изумления.

— Прежде чем закончилась неразбериха, — продолжал Саймон, — с неба на лошадь другого разбойника молнией ринулся сокол и обратил всадника в бегство. Думаю, третий рыцарь решил, что с него на сегодня довольно, и покинул поле битвы вслед за остальными.

— Ариану ударили в голову? — спросил Эрик.

— Не знаю. Я видел только, как блеснул кинжал этого мерзавца. Я бы, наверное, убил проклятого изменника, если бы не вмешался тот голубоглазый дьявол.

За этими словами последовало молчание. Наконец Доминик спросил:

— Ты ранен?

— Пустяки, во время наших постоянных упражнений я получал удары и посильнее.

— Благодаря этим упражнениям ты сумел продержаться до подмоги, — пробормотал Доминик.

— Да, — согласился Саймон. — И еще мне повезло, что этому кровожадному дьяволу изменила выдержка.

Эрик и Доминик переглянулись.

— Ты опознал бы этого рыцаря? — спросил Саймона Эрик.

— Думаю, что нет. Таких широкоплечих голубоглазых подонков в Спорных Землях — что камней в Долине.

— А что за герб был у него на щите? — спросил Доминик.

— Никакого, — коротко ответил Саймон.

— А что…

— Довольно расспросов, — нетерпеливо прервал Саймон. — Меня сейчас беспокоит Ариана, а не презренные трусы, которые на нас напали.

С этими словами Саймон ласково погладил Ариану по щеке. Его прикосновение было легким, как дуновение ветерка, и странно было ожидать такой нежности от воина с усталым изможденным лицом и следами недавней битвы на теле.

— Попытайся оторвать полоску ткани от подола ее платья, — сказал Эрик.

Доминик потянулся было к Ариане, но рука Эрика остановила его.

— Нет, пусть это сделает твой брат, — сказал он и добавил, обращаясь к Саймону: — Когда ты будешь отрывать лоскут, думай о том, что у Арианы нужно остановить кровотечение.

Саймон стянул с руки кожаную рукавицу, сжал сильными пальцами ткань и дернул ее что есть силы. Полоска ткани оторвалась ровно, даже не оставив рваных краев.

— У тебя хорошо получается — прямо как у Посвященного целителя, — одобрительно заметил Эрик.

— Да тут и уметь нечего, — возразил Саймон. — Ткань прямо разошлась у меня в руках. И как только это платье не распалось по нитям, оставив Ариану в одной сорочке?

Эрик слабо усмехнулся и сказал:

— Теперь туго-натуго перевяжи рану так, чтобы и лезвие кинжала нельзя было просунуть под повязку.

Саймон чуть приподнял Ариану, чтобы перевязать ее, и она слабо застонала. Этот стон причинил Саймону больше боли, чем самые жестокие удары мечей изменников.

— Почему ты не послушалась меня, маленькая ночная пташка? — тихо промолвил он.

Его голос был мягким, но в нем слышалась боль.

Ответа не последовало — только таинственная ткань прильнула к Саймону, пока он перевязывал Ариану.

— Ты бы успела спастись, — прошептал Саймон.

— А ты был бы мертв, — сухо возразил Эрик.

Саймон хотел было что-то сказать, но слова не шли у него с языка. Спустя некоторое время он выдохнул какое-то сарацинское проклятие.

— Я рыцарь, — наконец произнес он. — И мой удел — погибнуть на поле битвы. Но Ариана… Она не должна была сражаться, как воин, за свою жизнь, а тем более за жизнь своего мужа.

— Кассандра с тобой бы не согласилась, — возразил ему Эрик. — Посвященные верят, что каждый человек — будь то мужчина, женщина или ребенок — имеет право сражаться в меру своих сил за то, во что верит.

Саймон мрачно усмехнулся. Лицо его было угрюмым, но руки продолжали с осторожной нежностью перевязывать Ариану. И все равно жалобный стон нет-нет да и вырывался из ее груди.

— Соловушка, потерпи, — ласково приговаривал Саймон. — Прости, что причиняю тебе боль, но я должен помочь тебе.

— Она это знает, — сказал вдруг Эрик.

— Знает? Как? — холодно спросил Саймон. — Она же без сознания.

Эрик посмотрел на аметистовую ткань, покорно лежавшую в ладонях Саймона, и ничего не ответил.

Высоко в небе показался сокол, раздался его резкий и пронзительный клик. За ним следовал второй сокол, его белоснежные крылья сияли в лучах солнца.

Доминик натянул охотничью рукавицу Саймона и издал особый охотничий посвист. Услышав этот призыв, Скайленс плавно опустился на руку Доминика, вновь возвращаясь в добровольный плен.

За ним и Эрик встал и протянул руку, и его сокол спикировал вниз с захватывающей дух быстротой. В последний момент птица расправила крылья и медленно спланировала на охотничью рукавицу Эрика.

— Ну, Винтер, что скажешь? — мягко спросил он у птицы и просвистел восходящую мелодию.

Сокол склонил голову набок, настороженно глядя на хозяина ясным, умным взглядом. Затем раскрыл крючковатый клюв, и из его горла полились удивительно сладкие трели. Некоторое время сокол и Посвященный пересвистывались друг с другом.

Затем Эрик взмахнул рукой, сокол снова рванулся ввысь и вскоре растаял в чистом осеннем небе.

— Всадники еще в пути, — произнес Эрик, оборачиваясь к друзьям. — Стагкиллер и Свен следуют за ними. Они скачут по древней тропе.

— Ты знаешь, куда она ведет? — спросил Доминик.

— К Сильверфеллу. Стагкиллер проводит Свена обратно до Стоунринга.

— Почему? Мы же должны знать, где находится лагерь изменников, — нетерпеливо произнес Доминик.

Эрик молчал.

Саймон бросил быстрый взгляд на соколиный профиль Эрика, сына могущественного северного лорда.

— Лорд Эрик! — настойчиво повторил Доминик.

Тон Волка Глендруидов был вежлив, но он требовал ответа, от которого зависела безопасность множества крепостей в Спорных Землях.

— Земля за Сильверфеллом недоступна Посвященным, — коротко ответил Эрик.

— Почему? — спросил Доминик.

Но Посвященный снова умолк.

Саймон поднялся, держа на руках Ариану.

— Надо спешить, — нетерпеливо произнес он. — Мы должны поскорее отвезти Ариану в замок.

На мгновение глаза Доминика блеснули тяжелым огнем, как драгоценные камни на пряжке в виде волчьей головы, скреплявшей его плащ.

Затем Волк Глендруидов отвел взгляд от Эрика и повернулся к брату. На фоне темно-синего плаща Саймона фиолетовое платье Арианы переливалось сумеречным светом.

— Едем, — коротко бросил Доминик.

— И поскорее, — добавил Саймон, вдевая ногу в стремя, — пока изменники не спохватились, что их обратили в бегство сокол Посвященных и отважный соловушка.

Глава 14

— Эта ткань скользкая, как угорь, — беспомощно пробормотала Мэг, обернувшись к Кассандре. — У тебя есть кинжал? Я не могу ослабить повязку — придется ее разрезать.

Кассандра перевела взгляд с бледного лица Арианы на лиловую ткань, стягивающую ее рану, — сквозь повязку просочилось совсем немного крови.

— Саймон! — тихо позвала Кассандра.

— Я здесь. — Саймон сделал шаг от двери, где он стоял все это время, не вмешиваясь и не предлагая свою помощь в качестве целителя. — Я чем-нибудь могу помочь?

Он окинул беглым взглядом комнату, в которую не заходил со свадебной ночи. Здесь все было по-прежнему, вот только невеста без чувств лежала на постели.

— Сними повязку со своей жены, — попросила его Кассандра.

Не говоря ни слова, Саймон приблизился к Ариане. Несколько ловких движений — и повязка была снята.

Мэг с удивлением смотрела, как Саймон легко обращается с непокорной тканью. Она вопросительно взглянула на Кассандру, но Посвященная пристально следила за руками Саймона.

— Теперь платье, — промолвила ома.

Ариана не пошевелилась и даже не застонала, пока Саймон быстро расшнуровывал лиф ее платья. Девушка лежала без движения, как корабль, выброшенный бурей на скалистый берег.

Серебряная шнуровка быстро и легко выскользнула из маленьких отверстий. Платье сползло, открыв тонкую нижнюю рубашку. Дивную бледно-золотистую ткань пересекала с одного бока кровавая полоса.

— Боже милосердный! — произнес Саймон, глядя на Ариану застывшим взглядом.

— Аминь! — в один голос подхватили Кассандра и Мэг.

— Теперь отойди в сторону, Саймон, — живо произнесла Кассандра. — Пришло время целителям приняться за дело.

Саймон медленно отошел от постели.

— Будь поблизости, — попросила его Кассандра, заметив, что он вновь направляется к двери. — Нам может понадобиться ткань Серены, чтобы остановить кровотечение.

— Да, но чем тут может помочь Саймон? — недоуменно спросила Мэг.

— Он сможет помочь нам больше, чем ты думаешь.

Сказав это, Кассандра склонилась к Ариане, осторожно ощупывая ее рану кончиками пальцев, пахнущих целебными травами.

Мэг, одетая, как того требовал ритуал глендруидов, в чистую полотняную сорочку, опустила руки в миску с травяным настоем. Острый смешанный запах поднялся от горячей жидкости.

— Кость не задета, — пробормотала Кассандра. — Ребра отвели удар.

Саймон почувствовал, как холодный пот заструился у него по телу при мысли о том, что холодная сталь вонзилась в хрупкое тело Арианы. Он со стоном сжал руки в кулаки, будто хотел сомкнуть пальцы на шее изменника.

— Позволь, я промою рану, — сказала Мэг.

Кассандра выпрямилась и отступила в сторону, украдкой бросив на Саймона пронзительный взгляд светло-серых глаз. Его лицо казалось высеченным из камня, взгляд был тяжел и мрачен.

— Вы хорошо себя чувствуете, сэр? — спросила Посвященная.

— Хорошо? — Саймон с трудом подавил готовое вырваться проклятие. — Да, достаточно хорошо благодаря моей жене, которая теперь лежит при смерти.

Кассандра молча указала ему рукой на открытый сундучок, в. котором рядами были уложены горшочки с мазями, травы, узелки с тканями, острые ножи и еще более острые иглы.

— Если станешь терять сознание, будь добр, не свались на лекарства, — произнесла она.

— О чем ты? Мне не впервой видеть кровь, — сказал он.

— А я наблюдала, как многие храбрые воины падали в обморок при виде чужой раны, — возразила Кассандра.

— С Саймоном этого не случится, — уверенно заметила Мэг, не отрываясь от работы. — Он выхаживал Доминика, после того как тот побывал в плену у султана.

Кассандра с любопытством посмотрела на Саймона.

— Нечасто встретишь у мужчин дар врачевателя, — с уважением произнесла она. — Еще реже можно встретить воина-целителя.

Под оценивающим взглядом серых глаз Кассандры Саймон почувствовал себя неуютно.

— Ничего особенного в этом нет, — коротко отрезал он. — Я просто заботился о своем брате, пока он не смог позаботиться о себе сам.

Кассандра снова склонилась к Ариане, и Саймон с облегчением перевел дух. Посвященная и глендруидская колдунья тихо перешептывались, обсуждая достоинства каких-то трав, называя их древними именами, которые были высечены на камнях друидов задолго до того, как первый римский легион вступил в Спорные Земли.

Саймону показалось, что прошла вечность, прежде чем целительницы отошли от неподвижного тела Арианы. Тихо сказав что-то Кассандре, Мэг зашла за ширму в углу комнаты и стала снимать запачканную льняную сорочку. Затем она вновь надела свою повседневную тунику — обычай глендруидов требовал, чтобы сорочка целителя была тщательно, с соблюдением особого ритуала, выстирана.

— Она спит так спокойно, как только это возможно при ее состоянии, — тихо сказала она неподвижно застывшему воину.

— Заходил оруженосец Доминика и просил передать, чтобы ты повидалась с мужем, когда закончишь, — сообщил ей Саймон.

Мэг коснулась руки Саймона в знак согласия и поспешила к выходу. Она нашла Доминика вместе с Дунканом в одном из господских покоев замка.

— Ну, как леди Ариана? — тревожно спросил Доминик, как только Мэг появилась в дверях.

Дункан поднял голову от стола, покрытого цветной тканой скатертью, на которой стояли остывшие кушанья. Карие глаза Шотландского Молота настороженно блестели в отсветах огня в очаге — он знал, что от брака Арианы и Саймона зависело очень многое, даже отношения между Нормандией и английским королем Генрихом.

— Пока ей во всяком случае не хуже. Бог даст, при надлежащем уходе она скоро встанет на ноги. Но если вдруг начнется горячка…

Мэг устало вздохнула и потерла поясницу. До недавнего времени беременность не беспокоила ее, но сейчас, казалось, ребенок прибавлял в весе с каждым днем.

— Иди ко мне, соколенок, — ласково сказал Доминик, протягивая руку жене.

Мэг присела на скамью, и Доминик принялся заботливо растирать ей спину.

— Ариана чувствует себя лучше, чем я ожидала, когда увидела ее окровавленную исподнюю рубашку, — помолчав, добавила Мэг. — Из чего бы ни было соткано ее платье, оно останавливает кровь так же хороши, как любой порошок или целебная мазь глендруидов или Посвященных.

— А как Саймон? — спросил Дункан. — Эрик говорил, что он был ранен в битве.

— Ничего серьезного — царапины, ушибы, синяки, шишки, — ответила Мэг. — Наша помощь ему не потребовалась.

Мэг вздохнула и благодарно прильнула к заботливым рукам своего супруга.

— Он винит себя за то, что случилось с Арианой, — сказал Доминик.

— Почему? Как это произошло? — тревожно спросила Мэг.

— Саймон вступил в бой с пятью изменниками, чтобы дать Ариане возможность скрыться, — ответил Доминик.

Мэг задохнулась от изумления. Повернув голову, она уставилась на мужа широко распахнутыми изумрудными глазами.

— Но вместо того чтобы во весь опор скакать к замку, — продолжал Доминик, — Ариана как вихрь ворвалась на своей коротконогой лошадке в самую гущу схватки. Ее безрассудная храбрость и спасла Саймону жизнь.

— Это правда? — тихо произнесла Мэг.

— Да, — сурово ответил Доминик. — Я в неоплатном долгу у холодной норманнки.

— Холодной? — переспросил Дункан. — Да холодная женщина спокойно смотрела бы, как Саймон погибает, и глазом бы не моргнула. Нет, я бы сказал, что Ариана способна на глубокое страстное чувство.

— Но только не к мужчинам, — жестко произнес Доминик.

Дункан даже вздрогнул — так велика была уверенность в голосе Волка Глендруидов — и покачал головой, молча сочувствуя Саймону Верному.

Порыв ветра ворвался в комнату. Где-то наверху в замке захлопали ставни. Сокол Саймона, одиноко сидящий на своем шесте в большом зале, издал пронзительный клик, но никто не ответил на его призыв.

Караульный на стенах крепости прокричал время.

Доминик встал и неуверенно направился к двери, но спустя мгновение, как бы очнувшись, ускорил шаг.

— Тревоги не было — изменники поблизости не обнаружены, — произнес ему вслед Дункан.

— Я опасаюсь не нападения разбойников, а наступления ранней зимы, — бросил на ходу Доминик.

Шаги его постепенно стихли на винтовой каменной лестнице.

Дункан взглянул на глендруидскую колдунью.

— Что тревожит его, Мэгги? — спросил он.

Она слабо улыбнулась, услышав свое ласковое детское имя, но ее улыбка быстро угасла.

— У него все Блэкторн на уме, — озабоченно ответила она.

— До вас дошли какие-нибудь дурные вести?

— Нет. После того как Доминик расправился с Риверсами, изменники предпочитают обходить наши владения стороной и больше не досаждают нашим людям.

— Так почему же тогда Доминик мрачен, как волк, посаженный на цепь?

Мэг на мгновение прикрыла глаза, почувствовав сильный толчок ребенка. Она ласково обхватила руками живот, черпая силы в новой жизни, зародившейся в ее чреве. Как ни тяжело протекала беременность, ее радовало то, что малыш такой здоровый и сильный.

— Все объясняется просто, — вздохнула она. — Мне видятся дурные сны.

Дункан хмыкнул.

— В твоих колдовских сновидениях все исполнено значения.

Мэг покачала головой. Золотые колокольчики печально запели, и огненные вспышки заиграли в ее волосах.

— Мне снились два волка: черный и бурый, — медленно произнесла она. — Снился дуб с карими глазами и арфа, поющая, как соловей, под руками золотого рыцаря. Мне привиделась буря, нависшая над всем этим. Жестокая буря!

— Ну, теперь понятно, что Доминик себе места не находит от тревоги, — язвительно заметил Дункан.

— Да, это так. Томас Сильный охраняет Блэкторн в наше отсутствие. Он преданный и храбрый воин, но он не сможет заменить хозяина замка, если зима задержит наш отъезд из Стоунринга и беда постучит в стены Блэкторна.

Пробормотав проклятие, Дункан запустил руки в свою густую шевелюру. В мерцающем свете очага были видны многочисленные шрамы и рубцы, покрывавшие его руку, — память о давних битвах.

— Вы должны вернуться в Блэкторн, — решительно произнес он. — Мои беды и так уже слишком долго удерживали вас здесь.

— Но я совсем не это хотела сказать, — оправдывалась Мэг.

— Я знаю. Но я имею в виду именно это.

Дункан поднялся с изяществом и легкостью, неожиданными для такого крупного мужчины. Некоторое время он молчал, наблюдая за пляской огненных язычков в камине, затем промолвил:

— Я пошлю с вами отряд стражников. Они будут сопровождать вас до поместья Карлайсл. Далее вам ничто не угрожает. Я бы и сам поехал с вами, но…

— Ты нужен здесь, в Стоунринге, — закончила за него Мэг.

— Да. Особенно сейчас, когда эти треклятые изменники повадились грабить и убивать слабых и беззащитных.

Дункан стиснул руки, будто почувствовал в ладонях знакомую тяжесть боевой секиры, с жутким свистом рассекающей воздух.

— Я прикажу, чтобы ваши лошади и скарб были готовы завтра к рассвету, — сказал Дункан. — Не тревожься, Мэгги. Мы будем ухаживать за женой Саймона, как если бы она была членом нашей семьи. Когда ей станет лучше, мы привезем ее в Блэкторн к мужу.

Дункан ни минуты не сомневался, что Саймон последует за своим братом и господином и на следующее утро вместе с ним покинет Стоунринг. Волк Глендруидов никогда и не скрывал, как он ценит советы, помощь и ратное искусство Саймона Верного.

Мэг вздохнула и с трудом попыталась встать.

— Куда ты торопишься? Погрейся еще у огня, — быстро произнес Дункан, направляясь к ней.

— Нет, я должна идти. Посмотрю, как там моя больная.

Дункан бережно взял Мэг за плечи и улыбнулся ей доброй, искренней улыбкой.

— Когда-нибудь, когда придут для всех нас лучшие времена, вам с Волком Глендруидов непременно следует еще раз побывать в Каменном Кольце, — мягко произнес он. — И для вас тоже расцветет священная рябина. Я верю в это так же, как верю в себя.

Мэг расцвела в улыбке — будто проглянуло теплое ласковое солнце. Приподнявшись на цыпочки, она коснулась губами щеки Дункана.

— Мы, разумеется, еще раз приедем к вам, — проговорила она.

Улыбка все еще играла на ее губах, пока она поднималась в комнату Арианы. Кассандра сидела у постели больной, вышивая на куске полотна какой-то замысловатый узор.

Полог кровати был опущен, защищая Ариану от ледяных порывов ветра, проникающего сквозь узкие стрельчатые окна.

— Как она? — тихо спросила Мэг.

— Спит.

— Ее лихорадит?

— Похоже, что нет, хвала Всевышнему, — промолвила Кассандра.

— Саймон ушел к Доминику на сторожевой пост?

— Нет, — ответил низкий голос из-за полога кровати.

Саймон отдернул занавес и встретил удивленный взгляд глен-друидской колдуньи.

— Не волнуйся, — произнес он. — Я ее не потревожу. Просто без меня она спит беспокойно.

Мэг посмотрела на Ариану: девушка лежала, свернувшись под покрывалом, повернув лицо к Саймону. Между ними, как мостик, соединяющий два берега, лежало аметистовое платье.

Нахмурившись, Мэг обернулась к Кассандре.

— Я не знаю, как принято у вас, Посвященных, — сурово сказала она, — но глендруиды тщательно очищают все, чего может коснуться больной.

— Можешь проверить, — возразила Кассандра, — и ты убедишься, что это платье свежо и чисто и без твоих ритуальных стирок в травяных настоях.

— Да, это так, — подтвердил Саймон. — Я сам осмотрел ткань — мне известно, как ревностно ты соблюдаешь свои ритуалы.

Мэг подошла к кровати, взяла в руки краешек ткани, слегка помяла в ладони и вдохнула его запах. Затем медленно выпустила ткань, и она упала на прежнее место — между щекой Арианы и плечом Саймона.

— Ее словно только что соткали, — изумленно произнесла Мэг.

— Да, — сказала Кассандра. — Ткани, сотканные Сереной, высоко ценятся Посвященными.

Мэг задумчиво смотрела, как пальцы Саймона тихонько поглаживают складки аметистового платья — ласково и нежно, как пушистую кошку.

И, как ласковая кошка, ткань в ответ прильнула к его ладони.

— Доминик звал меня? — спросил Саймон.

— Сейчас? Нет. Но завтра мы покидаем Стоунринг.

Саймон сжал ткань в молчаливом протесте.

— Ариана еще очень слаба для такого долгого и трудного переезда, — осторожно произнес он.

— Да, конечно. Дункан и Эмбер позаботятся о ней, — сказала Мэг.

— И я останусь с ней, — добавила Кассандра.

Саймон не отвечал.

— Не волнуйся, — уговаривала его Мэг. — Кассандра, как и я, хорошо разбирается в искусстве врачевания.

Саймон молча кивнул.

Он знал, что долг призывает его последовать за своим братом и господином, Волком Глендруидов. Но сейчас при мысли об этом он почувствовал непонятную тяжесть на сердце.

В невеселой задумчивости он долго смотрел на Ариану. Она рисковала своей жизнью ради его спасения и отказывалась отдать ему свое тело, как того требовали Господь, обычай и священные узы брака.

«Храбрая моя пташка, если я тебя покину, тебе будет от этого легче?

А твои печальные песни — зазвучат ли они без меня веселее?»

Кассандра отложила вышивание, подошла к постели и пристально посмотрела на Ариану и Саймона.

Но с еще большим вниманием Посвященная вглядывалась в волшебную ткань, лежавшую между ними.

— Подойди ко мне, Саймон, — мягко произнесла вдруг Кассандра.

Его черные глаза сузились в ответ на ее просьбу, но тем не менее он молча отложил в сторону фиолетовую ткань и осторожно, стараясь не потревожить Ариану, поднялся с постели.

Когда он выпрямился, платье потянулось за ним и потерлось о его бедро.

— Теперь отойди чуть подальше, — произнесла Кассандра, отступая на шаг.

Саймон недоуменно последовал за ней, и платье соскользнуло с его бедра на кровать.

Саймон хотел было сделать шаг назад, но подавил это невольное движение — только сейчас он осознал, как приятно ему было прикасаться к этой странной непредсказуемой ткани.

— Смотри, — тихо сказала Посвященная глендруидской колдунье.

Поза Арианы стала беспокойной, целительный сон, казалось, покинул ее, как по волшебству. Она лежала на кровати бледная как мел.

— Что с ней? — тревожно спросила Мэг Кассандру. — Что случилось?

— Когда-то ткачихи из Сильверфелла умели шить одежду, которая была приятна и телу, и душе, — прошептала Кассандра. — И Серена — одна из немногих, кто сохранил это искусство.

Саймон гневно обернулся к Кассандре.

— Ты говоришь, что здесь не обошлось без колдовства? — резко спросил он хриплым голосом.

Кассандра смерила его взглядом.

— Нет, — спокойно произнесла она. — Я всего лишь говорю о том, что в мире есть вещи, которые нельзя ни взвесить, ни измерить, ни потрогать, ни даже увидеть.

Лицо Саймона стало замкнутым и мрачным.

— Объясни, — потребовал он.

— С удовольствием, — любезно ответила Кассандра.

Саймон напряженно ждал.

— Но сперва, — холодно продолжала Посвященная, — ты покажешь, как восходит луна, Эдгару Слепому и расскажешь глухому сынишке мельника, как поет соловей в роще.

Глаза Саймона сузились — их чернота напоминала глухую полночь. Он повернулся к Мэг.

— Это проклятое платье причинило Ариане боль? — гневно спросил он.

Мэг задумчиво склонилась к постели больной и прикоснулась рукой к платью, всматриваясь в него особым взглядом глендруидов.

— Странная ткань, — пробормотала она выпрямляясь, — но в ней я не вижу злых чар.

— Ты уверена? — спросил Саймон.

— Да, я уверена, — сказала Мэг, — потому что никакое другое платье не смогло бы так долго сдерживать кровотечение. Разве можно назвать это злыми чарами?

Саймон молча прикрыл глаза, скулы его напряглись: было заметно, что он пытается обуздать свои чувства.

«Оставят ли меня когда-нибудь в покое эти колдовские штуки?

Как бы я хотел забыть то, что сделала со мной и Домиником эта ведьма Мари!»

Саймон тяжело вздохнул и открыл глаза — в них, как в зеркале, отразились все его невысказанные мысли о прошлом, отравившем его душу.

— Не очень-то мне по душе колдовство, — произнес он наконец с пугающим спокойствием. — Я не говорю о тебе, Мэг, — добавил Саймон, и его голос смягчился. — Твое ведовство спасло Доминику жизнь, и ты скорее бы умерла, чем согласилась причинить ему зло.

— Но Эмбер ведь тоже колдунья? — сказала Мэг.

— Она принадлежит Дункану — ему и судить о ней.

Ариана тихо застонала. Ее голова беспокойно металась по подушке, будто она искала что-то. Или кого-то.

— Она ищет тебя, — неожиданно произнесла Кассандра.

Саймон мрачно уставился на Посвященную.

— Меня? — переспросил он.

— Да.

— Ошибаетесь, сударыня. Моя жена не питает ко мне никаких нежных чувств.

— Неужели? — пробормотала Кассандра. — А, ну тогда мне все понятно.

— Что тебе понятно? — раздраженно спросил Саймон.

— Почему она рисковала собой, спасая твою жизнь.

Саймон стиснул зубы, подбородок его напрягся.

— Я понятия не имею, почему она помчалась в самую гущу схватки, — произнес он, чеканя каждое слово. — И это будет первое, о чем я спрошу у нее, когда она очнется.

— Если ты завтра уедешь, боюсь, Ариана никогда уже не проснется, — уверенно произнесла Кассандра.

Лицо Саймона помертвело. Он резко обернулся и пристально посмотрел на свою жену. Она лежала на постели бледная как мрамор. С каждым вздохом из ее груди вырывался жалобный стон, будто кинжал все глубже проникал ей под ребра.

— Объясняй это как хочешь, Саймон, — сказала Кассандра, — но Ариана скорее выздоровеет, если ты останешься с ней.

— Она сможет поехать со мной? — спросил он.

— Завтра? Нет, не думаю, — ответила Посвященная. — Недели через две? Возможно.

Саймон обернулся к Мэг, но она уже направлялась к двери.

— Мэг! — тихо позвал он ее.

— Я схожу за Домиником, — ответила она.

Саймон направился было к кровати Арианы, но Кассандра остановила его — ее бледные холодные пальцы крепко стиснули его запястье. Кольцо с алым, зеленым и голубым драгоценными камнями переливалось всеми цветами радуги.

— Пусть сначала Волк Глендруидов увидит Ариану как она есть, без той жизненной силы, которая благодаря тебе вливается в платье Серены, — твердо сказала она.

Саймон хотел спросить Кассандру, что значит эта неожиданная просьба, но, заметив блеснувший в ее глазах огонек любопытства, благоразумно решил промолчать.

— Что случилось? — спросил Доминик, входя в комнату. — Мэг говорит, что Ариане стало хуже.

— Посмотри на нее внимательнее, Волк Глендруидов, — произнесла Кассандра.

Ее голос сказал Доминику больше, чем ее слова. Он пристально посмотрел на Ариану, как охотник, заметивший в глубине чащи оленя.

— Как, по-твоему, она выглядит? — спросила Посвященная.

Доминик покосился на Саймона.

— Говори смелее, — подбодрила его Кассандра. — Саймон нас уверяет, что они с женой на дух не переносят друг друга.

— Она выглядит как женщина в родильной горячке, — грубовато произнес он.

— Или как раненый рыцарь в лихорадке? — предположила Кассандра.

— Да, пожалуй, что и так.

— Глендруидская целительница! — обратилась Кассандра к Мэг. — Подойди к Ариане и положи свою руку на платье Серены.

Метнув на Кассандру вопросительный взгляд, Мэг молча повиновалась.

Но ничто не изменилось в состоянии Арианы.

— Теперь пусть это сделает твой муж, — сказала Кассандра.

Мэг отошла. Доминик приблизился к кровати и коснулся платья рукой.

— Какая необычная ткань, — пробормотал он. — Но мне она не нравится.

— Теперь я, — произнесла Посвященная.

Она положила руку на ткань, затем медленно отошла.

Ариана продолжала тихо постанывать, ее голова беспокойно металась по подушке. На ее щеках вспыхнул лихорадочный румянец.

— Саймон, очередь за тобой, — произнесла Кассандра.

Саймон неохотно шагнул к постели и дотронулся до платья.

Как всегда, ткань ему понравилась. Она была как поцелуй Арианы — нежная и все время разная, меняющаяся от одного его прикосновения. Ткань странным образом притягивала его. Он пристальнее всмотрелся в ее аметистовые и темно-лиловые тени, которые тесно переплелись между собой, образуя какой-то рисунок. Картина становилась все отчетливее с каждым вздохом, с каждым ударом его сердца.

«Женщина откинула голову в страстном порыве, ее черные волосы разметались, губы приоткрыты в крике наслаждения.

Очарованная!

И воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.

Волшебник, очаровавший ее.

Он склонился к ней, он пьет ее крики, как сладостный нектар…»

— Теперь ты видишь? — тихо спросила Кассандра у Доминика.

При звуке ее голоса Саймон вздрогнул, его сердце сжалось от боли и какой-то непонятной тоски.

Он вдруг почувствовал, что увидел то, что не может быть взвешено и измерено. К чему нельзя прикоснуться.

— Да, — сказал Доминик. — Ариана успокоилась. Это платье принадлежит Посвященным?

— Не совсем, — ответила Кассандра. — Тайна изготовления этой ткани ведома только ткачихам из Сильверфелла. Каждое их платье единственное в своем роде. И каждое меняется в зависимости от его владельца. Да что тут говорить! Платье Серены — это платье Серены.

Доминик задумчиво потер переносицу, затем повернулся к брату.

— Ты остаешься с Арианой! — твердо сказал он.

Саймон попытался было возразить, но Доминик прервал его:

— Как только будет возможно, возвращайся в Блэкторн.

— А если нас здесь задержит зима? — спросил Саймон.

— Что ж — останетесь в Стоунринге. Дочь барона Дегерра для меня сейчас важнее, чем присутствие еще одного рыцаря в Блэкторне — даже твое присутствие, Саймон. Иначе… — Голос Доминика замер, когда он повернулся к жене: — Иначе ты будешь видеть плохие сны, соколенок. Сны, предвещающие большую беду. И я пожалею о том, что Саймон вернулся с нами в Блэкторн.

Глава 15

Прохладная вода смочила запекшиеся губы Арианы и тонкой струйкой потекла на ее пересохший язык. Она жадно глотнула и потянулась к источнику живительной влаги.

Вода с ее губ полилась по подбородку на шею. Что-то теплое и мягкое, как бархат, коснулось ее кожи, следуя за сбежавшей по ее шее струйкой.

— Тише, тише, соловушка, — прошептал чей-то голос, и теплое дыхание коснулось ее щеки.

Капельки воды собрались в ямку у нее на шее, но нежные бархатистые прикосновения вновь убрали готовую вылиться оттуда влагу.

Ариане хотелось, чтобы тот, чей тихий нежный голос она слышала, был все время рядом с ней — она слабо застонала и потянулась навстречу этим ласковым словам и прикосновениям.

— Не бойся, пташка, я тебя не покину. Ты утолишь свою жажду.

Чья-то рука ласково гладила Ариану по голове, успокаивая ее и прогоняя прочь страхи. Прерывисто вздохнув, девушка повернулась навстречу этим нежным движениям и почувствовала, как губы ее скользнули по чему-то твердому и теплому, чуть-чуть жесткому, но удивительно успокаивающему.. Внезапно она поняла, что это рука. Мужская рука!

Страх сковал ее душу. Она попыталась было отстраниться, но ослабевшее тело отказывалось ей повиноваться.

— Тише, тише, успокойся. Твоя рана еще не зажила. Лежи смирно, ты в безопасности.

Ариана глубоко вздохнула и снова прижалась щекой к твердой мужской ладони. Эта рука не причиняла ей боли — напротив, она возвращала ее к жизни, и ее страх куда-то отступил.

— Ну, будь умницей, раскрой рот, — шепнул Саймон. — Сейчас ты выпьешь воды, потом тебе можно будет есть и кашу, и измельченное мясо, и мед, и…

Саймон с трудом прервал поток торопливых слов. Ему так хотелось, чтобы Ариана поскорее поправилась, что его нетерпение росло с каждым часом. Те девять дней, когда она лежала в беспамятстве, а он ухаживал за ней, не отходя ни на шаг от ее постели, показались ему самыми длинными в жизни.

«Судьба уже достаточно сурово наказала меня: Доминик из-за моей связи с Мари попал в жестокий плен сарацинского деспота. Но Доминик — рыцарь, раны и кровь — его удел.

А вот Ариана… Одному Богу известно, как тяжело мне видеть, что мой грустный соловушка страдает из-за меня».

— Почему ты не послушалась меня? Ведь ты могла спастись, — прошептал Саймон.

Ответа не последовало — только бледные губы Арианы легонько поцеловали его в ладонь.

«Наяву она бежит от меня в страхе, а во сне — целует».

Саймон закрыл глаза — неожиданное ласковое прикосновение ее губ обдало его теплой волной и проникло в глубь души, разлившись в ней, как серебристая рябь по черной воде ночного озера.

Саймон вздохнул, отпил из чаши немного воды, наклонился к Ариане и по капле влил жидкость в ее полураскрытые губы — он помнил, что так делала Мэг, когда Доминик лежал при смерти, и это спасло жизнь его брату.

И теперь Саймон так же ухаживал за Арианой. Она еще не совсем очнулась от забытья, но ее тело уже хорошо знало, что ему нужно. Она слабо раскрыла рот и облизала живительную влагу на губах. В ответ еще несколько капель упало ей на язык. Ариана поспешно глотнула и попыталась приподняться.

На этот раз Саймон был наготове и не пролил ни капли. Он мягко захватил ее рот губами, и Ариана жадно пила с его губ еще и еще, пока чаша с целебным настоем не опустела. Тогда она вздохнула и откинулась головой на подушку.

Но так же как аметистовое платье обвилось вокруг ее тела, так и сама Ариана прильнула к тому, кто помогал ей сражаться со смертью, кто был для нее источником тепла и живительной силы.

Саймон смотрел на бледные пальчики, сжимавшие его руку, и почувствовал, как комок подступил у него к горлу. Он осторожно приподнял их сплетенные руки, коснулся губами холодной кожи и вновь ласково погладил девушку по голове свободной рукой.

Так он сидел некоторое время, и постепенно ему стало казаться, что кто-то вошел в комнату и тихо наблюдает за ним. Легкий аромат кедрового масла разлился по комнате, и Саймон понял, что это Кассандра.

Она не раз навещала больную, бдительно следя за ее самочувствием. Кассандра настояла на том, чтобы за Арианой ухаживал именно Саймон, и не проходило и часа, чтобы она не зашла проведать свою пациентку.

— Бальзам, что я дала тебе три дня назад, — послышался голос Посвященной, — ты уже применяешь?

— Да.

— И что же?

— Мне кажется… — Саймон помедлил в нерешительности.

— Что? — настойчиво спросила Кассандра.

— Мне кажется, что он ей понравился.

Глаза Кассандры радостно блеснули.

— Это хорошо. А тебе?

— Мне?

— Тебе он понравился?

Саймон метнул на целительницу подозрительный взгляд, но Посвященная с бесстрастным видом молча ждала ответа.

— Да, он мне понравился… если это так уж важно.

Кассандра склонила голову и, улыбнувшись, произнесла:

— Это важно, Саймон, можешь мне поверить.

— Почему?

— Этот бальзам впитал в себя все, что напоминает Ариану.

— Полночь, луну, запах роз и грозы, — задумчиво произнес Саймон, не отрывая глаз от своей жены.

— Она уже очнулась? — спросила Кассандра.

— Почти.

Кассандра подошла к постели, склонилась к Ариане и медленно покачала головой.

— Вряд ли она придет в себя сегодня или даже завтра, — уверенно произнесла она.

— Но последние два дня она ведет себя почти осознанно, мне даже порой кажется, что она понимает, что я ей говорю.

— Вполне возможно.

Саймон пристально взглянул на Посвященную.

— Все дело в бальзаме, — спокойно пояснила Кассандра, поймав его вопросительный взгляд. — Он переносит человека в призрачный мир, где сон и явь неразличимы, и там ему являются волшебные видения.

— Может ли такое быть?

Кассандра улыбнулась:

— Ариана будет крепко спать, но чувства ее будут бодрствовать. Как и у тебя, наяву.

— А боль — ее она тоже почувствует? — тревожно спросил Саймон.

— А ты этого хочешь?

— Боже мой, конечно, нет. Ариана уже достаточно настрадалась из-за меня, — поспешно произнес он. Потом добавил: — А в этом своем сне… она будет чувствовать еще что-нибудь?

— Что?

— Отвращение к моим прикосновениям, — резко ответил он с затаенной горечью.

— А ты чувствуешь к ней отвращение? — в свою очередь, спросила Кассандра.

— Нет.

— Она отстраняется от тебя сейчас, когда ты дотрагиваешься до нее?

— Нет. Напротив, она еще теснее прижимается ко мне.

— Вот и хорошо, — коротко заметила Кассандра. — Значит, ей уже лучше.

Саймон молча погладил длинные густые локоны Арианы, и она вновь повернула к нему голову, успокаиваясь от его ласки.

— Будет ли Ариана помнить свои сны, когда очнется? — спросил вдруг Саймон.

— Мало кто их помнит. Целительные сны, они… — Кассандра пожала плечами. — Они совсем не похожи на обычные.

Кассандра отвернулась и принялась разводить огонь в очаге, а Саймон взял узелки, которые она принесла с собой, и тщательно понюхал каждый мешочек, чтобы удостовериться, что в нем и вправду целебные травы. Обычно он растирал щепотку каждого порошка в пальцах, пробовал его на вкус и только после этого решал, готовить ли из него снадобье.

— Тысячелистник немного заплесневел, — сказал Саймон, роясь в одном из мешочков.

— А у тебя острый нюх, — лукаво заметила Кассандра. — . Мне скоро принесут свежей травы. А пока придется довольствоваться той, что есть.

Саймон недовольно поморщился, но не возразил. Перемешал несколько порошков и высыпал их в воду, гревшуюся на огне. Под пристальным взглядом Кассандры он придвинул к себе ступку с пестиком, бросил в нее немного трав и растер их энергичными движениями. Полученный порошок использовали как успокоительное.

Пряный аромат трав разлился по комнате, запахи бальзама и целительного настоя причудливо смешались. Саймон помешивал травяной чай, следя за тем, чтобы его аромат не был слишком крепким. Затем он взял чуть-чуть снадобья, растер на внутренней стороне запястья и стал ждать его действия: он хотел удостовериться, что жидкость не вызывает ни жжения, ни зуда на коже — ничего, что могло бы помешать исцелению.

— Ты очень заботлив со своей холодной женушкой, как я погляжу, — заметила Кассандра.

Саймон искоса бросил на нее взгляд черных глаз, но ничего не ответил.

— На твоем месте любой другой был бы рад увильнуть от всего этого, уж можешь мне поверить, — добавила Посвященная.

— Я не трус, сударыня.

Слова были сказаны тихо, но от них повеяло ледяным холодом.

— Всем известна твоя храбрость, — спокойно согласилась Кассандра. — Никто бы и слова не сказал, если бы тебе не удалось защитить свою жену от рыцаря-разбойника — ты ведь вступил в схватку с противником, который шутя мог уложить с десяток до зубов вооруженных воинов.

— На что ты намекаешь? — тихо спросил Саймон, еле сдерживая охватившие его злость и раздражение.

— Ни на что я не намекаю — просто дивлюсь твоей смелости.

— Посвященные «просто дивиться» не умеют.

Резкие нотки в его голосе заставили Ариану беспокойно повернуть голову. Ее пальцы крепко стиснули руку Саймона, словно в страхе, что он вдруг покинет ее.

— Удивляйся себе на здоровье где-нибудь в другом месте. — Саймон снова понизил голос: — Видишь? Ты беспокоишь мою жену.

— Как вам будет угодно, господин целитель. Только хорошенько запомни: Ариана должна ощущать лекарственный бальзам каждой частичкой своего тела.

С этими словами Кассандра быстро вышла из комнаты.

Саймон смотрел на Ариану и погрузился в невеселые размышления.

«Целитель…

Если бы это было так просто.

Если бы я смог излечить ее тело травами и ласками.

Тогда, может быть, мне удалось бы исцелить и душу моей ночной пташки.

А заодно и свою душу, в которой так же холодно и темно»

Помимо воли слова Доминика всплыли в памяти Саймона:

«Ты тоже оставил свое сердце в сарацинских землях…

Кто согреет твою душу, если ты женишься на леди Ариане?»

Ариана тихо застонала, как бы возражая кому-то или чему-то, известному только ей.

Услышав ее тихий стон, Саймон очнулся от тяжелых раздумий. Прошлое не исправить. Какое бы оно ни было — радостное или горькое, — с ним придется жить.

Саймон внезапно отвернулся от спящей жены. Несмотря на ее молчаливый, бессознательный протест, он осторожно высвободил свою руку из ее нежных, слабых пальчиков и приступил к ритуалу омовения, которому его обучила Мэг перед отъездом в Блэкторн.

Проворные, заботливые руки Саймона, пахнущие целебным мылом, слегка ослабили серебряную шнуровку платья Арианы, и оно сползло с ее плеч. Теперь Саймон больше не удивлялся тому, что Кассандра настоятельно требовала, чтобы платье Серены все время оставалось на Ариане — он сам видел, что тогда она спит гораздо спокойнее.

А когда Саймон прикасался к ней, лежала совсем тихо.

«Оправившись от болезни, позволит ли она мне супружеские ласки так же, как сейчас позволяет целительные прикосновения?»

Эта неожиданная мысль поразила Саймона, и руки его замерли на полпути. Темно-лиловая ткань и прохладная серебряная шнуровка легко соскользнули с его неподвижно застывших пальцев, и лиф платья сполз вниз.

Огонь очага отбрасывал мерцающие отсветы на высокую грудь Арианы — казалось, ее ласкают пальцы, бесплотные, как тени.

И упругие соски ее напряглись, словно принимая эту ласку.

— Соловушка, — тихо прошептал Саймон.

Ариана беспокойно заметалась по подушке. Ее грудь неуловимо трепетала — будто в страстном ожидании его восхищенного взгляда, прикосновения его рук и губ.

Выругавшись про себя, Саймон зажмурил глаза. Ариану он раздевал чуть ли не трижды в день, и так в течение всех девяти дней, что она лежала без памяти. Но ни разу он не притронулся к ней не как целитель, несмотря на соблазн, который таило в себе ее тело. Но теперь…

Теперь ему хотелось быть отсветом пламени у нее на груди, тенью и светом, ласкающим ее нежную кожу.

Хотелось почувствовать тяжесть ее груди в своих ладонях и целовать тугие розовые бутоны.

И ему хотелось… Да, он знал, что ему хотелось большего.

Он даже не находил слов, чтобы описать свое желание. Он хотел сгорать дотла и вновь восставать из пепла, как бессмертный Феникс, снова и снова кидаясь в безрассудный огонь страсти, сжигавший его душу.

Низкий стон вырвался из груди Саймона, и он застыл, пораженный неистовостью своего желания, — ему вдруг стало страшно, что его сердце сейчас разорвется от обуревавших его чувств, острых, как боевой меч, и горячих, как только что выкованный клинок.

— Клянусь громом, — процедил он сквозь зубы. — Да что Кассандра думает — я евнух, что ли? Бог свидетель, чего мне стоит сдерживать себя! Видеть грудь Арианы в отсветах пламени… да это все равно, что сидеть на раскаленных углях!

Потрясенный тем, что ему изменила выдержка, Саймон стиснул руки в кулаки, до боли сжав ткань между пальцами.

Прошло много времени, прежде чем он смог усмирить бушевавшее в нем желание. Саймон медленно выпустил из рук аметистовое платье и стал разматывать повязку из лоскута, оторванного от платья.

Рана выглядела как тонкая алая линия, протянувшаяся между двумя ребрами. Она уже затянулась, будто кожи никогда и не касался кинжал изменника. Новая кожа была теплой, но не горячей — по всему было видно, что дело идет к выздоровлению, а не к очередному приступу лихорадки.

— Ты на удивление быстро поправляешься — даже Посвященным и глендруидским колдунам такое не снилось, — тихо промолвил Саймон. — Когда я увидел, как этот подлец полоснул тебя кинжалом…

Голос его пресекся, и он заскрежетал зубами. Сколько раз перед его глазами вставала та страшная картина: он снова видел холодный блеск клинка, занесенного над беззащитной девушкой, знал, что не успеет спасти ее, и сердце его вновь сжималось от боли и леденящего душу отчаяния.

Он нс смог защитить Ариану — она упала, сраженная предательским ударом изменника, прежде чем он успел выкрикнуть ее имя. Она уже не могла ответить ему.

И до сих пор не сказала ему ни слова.

«Ариана!»

Безмолвный крик пронзил его измученную душу. Страдания Арианы оставили в ней кровоточащий след рядом с другой незаживающей раной — чувством вины перед Домиником, который своими муками искупил грехи брата.

Саймон взял в руки чашу с целебным настоем, которая стояла в тепле рядом с очагом, смочил в ней лоскут ткани и стал с величайшей осторожностью обтирать тело Арианы — сначала ее лицо, потом шею, грудь, стараясь не замечать, как ее дыхание обвевает его кожу и теплая нежная девичья грудь касается его руки.

Да, он больше преуспел в обтирании — не замечать ее прелестей было куда труднее.

Ему было куда проще не обращать внимания на ее обольстительную чувственную привлекательность, когда ее тело горело в лихорадке или же было холодным как лед, когда жар стал спадать. Тогда он забывал, что она — недоступная черноволосая красавица, воспламенившая его душу и тело с первого взгляда, и думал о ней просто как о больной, чье тело он должен омыть целебным настоем, натереть травяным бальзамом и потеплее закутать от осенних холодов.

Но сегодня вечером все изменилось — сама Ариана, ее тело. Оно не было больше вялым и неподвижным, обессилевшим в борьбе со смертью. Ариана по-прежнему была слаба, но теперь ее тело и разум освободились от дурманящего воздействия успокоительных лекарств.

Изящная линия ее бедер слегка выгнулась — Ариана как бы отдавалась мягким прикосновениям омывающих ее рук, превращая целительный ритуал в более чувственное действо.

Тело Арианы пело о наслаждении, сладком, как голоса сирен. При виде плавных очертаний ее длинных ног и пышной шелковистой поросли меж бедер у Саймона перехватило дыхание. Он с трудом заставил себя отвести взгляд от темного треугольника — знал, что иначе из целителя он превратится в любовника.

«Это же глупо в конце концов! И что это я так уставился — я же не зеленый юнец, который впервые в жизни увидел нежное и мягкое женское межножье!»

Саймон глубоко вздохнул, пытаясь справиться со своим волнением, и поспешил поскорее закончить омовение, заставляя себя думать об Ариане, как о больной, нуждающейся в его заботливом уходе.

И все же Саймон решил натереть Ариану бальзамом с ног до головы. Тонкий аромат мази совсем не походил на запах лекарственных трав, хотя Кассандра и утверждала, что он необходим для лечения.

Саймон поспешно стал прикрывать платьем ноги Арианы. Его движения были быстрыми, он едва дотрагивался до ее тела, но, несмотря на это, она отзывалась на каждое его случайное прикосновение, словно умоляя о ласке.

О наслаждении.

Кожа ее порозовела. В этом нельзя было ошибиться — ее лихорадочный трепет могла исцелить только страсть.

— Тысяча чертей! — произнес Саймон сквозь зубы. — Да что со мной в самом деле? Я сгораю от желания обладать девушкой, которая так слаба, что не в силах сказать мне ни да, ни нет!

«Но ведь Ариана — твоя жена», — возразил ему внутренний голос.

— Она нездорова, — бормотал он, натягивая платье на бедра Арианы с мрачной решимостью.

«Ее тело следует моим прикосновениям, как цветок, поворачивающий головку к солнцу».

— Она же в забытьи!

«Но ее тело проснулось. Я знаю это. Если бы я мог осыпать поцелуями ее плоть, я бы это почувствовал».

Эта мысль вызвала в нем вихрь таких неистовых желаний, что он вздрогнул, как вздрагивает земля от раскатов грома.

Молча, пытаясь доказать себе бессмысленность своих порывов, Саймон сосредоточенно старался прикрыть платьем как можно выше бедра Арианы, прежде чем начать втирать мазь в ее рану. Но длинные, мягкие складки платья не слушались его пальцев — у них, видимо, было свое мнение на этот счет. Они запутывались, скручивались и ускользали, как дым. Все усилия Саймона были тщетны — строптивое платье не давалось ему в руки.

Каждый раз, когда Саймон осторожно приподнимал Ариа-ну, сражаясь со складками платья, ее груди трепетали, касаясь его рук. А один раз он коснулся щекой ее гладкой и теплой кожи.

Ариана мечтательно улыбнулась этой неожиданной ласке.

Приглушенные сарацинские проклятия раздались в тишине комнаты. Саймон выпустил Ариану, схватил подол ее платья и уставился на него, как на непокорную борзую.

Ткань нежно обвилась вокруг его пальцев, и на Саймона пахнуло слабым запахом лунной ночи, роз и грозы.

Это был запах Арианы.

И того самого бальзама, которым Саймон пытался натереть ее готовое к ласкам тело, не доверяя более своей сдержанности.

Того самого бальзама, который Кассандра считала необходимым для полного выздоровления Арианы.

Прикрыв глаза, Саймон тихо застонал — так тихо, что сам едва расслышал свой стон. Его судорожно стиснутые пальцы медленно разжались, и аметистовая ткань тихо выскользнула из его руки с шорохом, похожим на вздох.

Саймон взял с сундука у кровати один из горшочков с мазью — ее аромат напоминал терпкий, бодрящий запах целебных трав.

Но никак не аромат страсти.

Саймон зачерпнул мазь из горшочка и принялся тщательно втирать ее в тело Арианы там, где между ребер протянулась алая полоска. Ариана лежала тихо, дыхание ее было спокойным, но не сонным. На ее губах играла легкая мечтательная улыбка, и это придавало ей такое очарование, что у Саймона сердцу стало тесно в груди.

«Твое тело желает меня, соловушка, я знаю это.

Ты, сама не подозревая, желала меня с первого взгляда, еще будучи нареченной Дункана.

И ты противилась этому влечению так же упорно, как и я.

Но теперь тебе не нужно больше сражаться со мной. Я твой муж. Ты моя жена.

И твоя улыбка согревает мою душу».

Саймон отвел руку от раны, но в этот момент Ариана повернулась на бок, и его пальцы оказались зажатыми в ложбинке меж ее грудей.

Саймона будто окатило горячей волной с головы до ног, и там, где возбужденная плоть загорелась желанием, полыхнул жаркий огонь. Сердце его бешено колотилось о ребра, словно хотело вырваться из груди.

Саймон осторожно, затаив дыхание, высвободил руку из сладкого плена, но нечаянно задел коралловый сосок, и тот мгновенно превратился в тугой бутон.

— Клянусь Богом, это уже слишком, — со стоном пробормотал Саймон.

Он пытался заставить себя встать и уйти, оставив Ариану. И он так бы и сделал, но упрямое платье цепко обвилось вокруг его колен, сковав его движения.

Саймон потянулся за горшочком с мазью, которую приготовила для Арианы Кассандра.

Саймон открыл горшочек, и аромат роз и грозы разлился по комнате. Он глубоко вдохнул в себя запах, который, как и аметистовое платье, только усиливал не поддающееся описанию очарование Арианы.

Саймон медленно погрузил кончики пальцев в бальзам — теплое, нежное, ароматное вещество, казалось, впитало в себя саму женственность.

И обжигало, как желание.

Глава 16

Девять дней Саймон ухаживал за Арианой, как за беспомощным больным ребенком. Девять дней он тщетно пытался убедить себя, что не замечает женственных очертаний ее груди и бедер, что втирает бальзам в ее нежную кожу, не испытывая вожделения, что ему совсем не хочется, как этот бальзам, стать частью ее тела.

Девять дней он лгал самому себе.

«Дьявол меня подери!

О чем думала Кассандра, когда наказывала мне втирать ароматную мазь в каждую клеточку тела Арианы? Я что, из камня? Страсть меня так и сжигает!»

Ариана вновь заметалась на постели, черные блестящие локоны волнами накрыли ее грудь. Руки ее пришли в беспокойное движение, словно умоляя о чем-то.

— Ариана, — вполголоса позвал ее Саймон.

Как бы в ответ на его шепот девушка повернула к нему голову, но ее глаза были закрыты. Саймон задумчиво провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Ариана подняла руку, крепко прижимая его пальцы к своему лицу.

Она словно устремилась к нему всем своим существом, навстречу его ласковым прикосновениям.

«Нет, она жаждет их.

Требует».

— Как бы я хотел, чтобы ты просйулась, — прошептал Саймон.

Но Кассандра строго-настрого запретила ему будить больную. Она заявила, что Ариана сама проснется, когда поправится, а до тех пор тревожить ее не следует, иначе выздоровление ее замедлится.

Саймон наклонился к девушке и опять стал втирать бальзам в ее тело. Теплое дыхание Арианы ласкало его лицо. Он твердил себе, что в его действиях нет ничего необычного и, уж конечно, ничего чувственного…

Но он не мог не восхищаться неописуемой красотой девушки — это было выше его сил. Как зачарованный, смотрел он на изящные черные крылья ее бровей, взлетающих надо лбом, на темную кайму длинных ресниц, оттеняющих бледную кожу, на безукоризненно правильную линию ее носа с изящными маленькими ноздрями. Его так и тянуло провести ладонью по ее щеке и дальше, к впадинке у основания шеи, где играли огненные блики.

Запах бальзама, разогретого теплой кожей Арианы, усилился. Саймон глубоко втянул в себя тонкий аромат и почувствовал, как горячая волна желания пробежала по всему его телу.

Он затаил дыхание и тихонько погладил фиолетовое платье, скрывающее бедра и ноги Арианы. Ткань заструилась между его пальцами, как ручеек, открыв обнаженное тело девушки.

Осторожно, чтобы не разбудить, Саймон приподнял Ариану и перевернул ее на правый бок, изо всех сил стараясь не замечать, как рука его помедлила на изгибе ее бедер, как его ладонь скользнула по ее колену вниз — туда, где между ее бедрами скрывалась пьянящая густая чернота.

Саймон чуть не задохнулся от нахлынувшего ощущения — его меч так и стремился в мягкие ножны. Как будто раньше никогда он не касался женщины, никогда не вдыхал аромат женской плоти, никогда не погружался в волнующую глубину самого сердца страсти!

Внезапно Саймон отдернул руки, как будто их обожгло огнем.

«Это безумие!»

Его разум и чувства были затуманены.

Зажмурив глаза, он погрузил кончики пальцев в ароматную мазь и принялся растирать спину Арианы осторожными, ласкающими движениями. Но когда его рука дотронулась до ее мягких ягодиц, он остановился в нерешительности.

Длинные ноги Арианы беспокойно задвигались, и ее выпуклое бедро выгнулось под ладонью Саймона.

Его пальцы сжали ее упругую плоть в ответ на ее чувственное движение. Саймон так и застыл — вдруг он разбудил Ариану? Затаив дыхание, он наклонился и заглянул ей в лицо — девушка по-прежнему была погружена в целительный сон.

И не пыталась отстраниться от ласкающих прикосновений.

Медленно отняв руку от ее бедра, Саймон зачерпнул еще немного бальзама и провел по ее спине вниз, случайно скользнув по затемненному ущелью.

Пламя обожгло его пальцы и пробежало по его телу горячей волной. Он неохотно заставил себя убрать руку, чувствуя, что уже не может доверять своей выдержке.

Саймон хотел отдать Ариане всю свою страсть, а не мимолетную, случайную ласку, которая закончилась раньше, чем началась. Ему хотелось провести рукой по ее бедрам, следуя их плавным изгибам, прижать ладонь к нежной щели между ее бедрами и погрузиться в ароматное тепло ее желания, чтобы его ладонь почувствовала, как ее тело истекает от наслаждения.

«Я не могу, я не должен этого делать. Она же в забытьи.

Но я… Боже милосердный, я же весь горю!»

Саймон хотел было выругаться, но у него перехватило дыхание. Каждой частичкой своего тела он ощущал, как кровь мощной волной приливала к его возбужденной плоти.

Глубокий, почти беззвучный стон вырвался через его крепко стиснутые зубы. Стараясь не поддаваться искушению, он осторожно, плавными движениями продолжал втирать бальзам, так что его ладонь повторяла изящные очертания девичьих ножек и точеных ступней.

Легко вздохнув, Ариана перевернулась на спину, как будто ее тело уже запомнило заведенный порядок целительного ритуала. Поток длинных черных волос разметался на ее груди и шелковистом животе. Иссиня-черные локоны на мгновение прикрыли затемненный треугольник густых завитков, скрывающих ее женственную плоть.

Как в забытьи, Саймон склонился к ней и медленно, очень медленно разделил спутавшиеся локоны на две густые пряди, обрамлявшие ее лицо. Ему вдруг так захотелось прикоснуться к черному треугольнику между ее бедрами и погрузиться в его горячую глубину, что дрожь пробежала по его телу.

«Я не должен, не должен этого делать», — твердил его разум.

«Но почему? — возражало желание. — Посмотри, как она зовет тебя, как вздыхает в страстном томлении, как вздымается ее грудь и набухают розовые бутоны ее сосков в ожидании твоих ласк».

Саймон мрачно приказал внутреннему голосу замолчать и погрузил пальцы в густую ароматную мазь. Медленно втирал он ее в кожу Арианы на плечах, руках, шее, пока не приблизился к груди.

Желая поскорее закончить сводящий с ума целительный ритуал — и вместе с тем стремясь его продлить как можно дольше, — Саймон снова зачерпнул бальзама и обернулся к Ариане.

Ее груди слабо дрогнули и напряглись. Это волшебное видение продолжало стоять перед его глазами, даже когда он прикрыл веки. Ее кожа была подобна самой сияющей жемчужине из сокровищницы султана. А тугие коралловые бутоны ее грудей, казалось, ждали только его орошающих поцелуев, чтобы превратиться в совершенные по красоте розы.

Бездумно и отрешенно Саймон склонился к Ариане и прижался к ее груди щекой, а затем губами, даря ей ласку, которой бессознательно жаждало ее тело. Кончик его языка коснулся нежного бутона, источавшего тонкий запах роз.

С беззвучным стоном Саймон провел языком по ее груди.

— Прямо как шелк. Мягче шелка, — прошептал он, целуя гладкую нежную кожу Арианы.

Девушка что-то неразборчиво пробормотала и потянулась навстречу его ласкам. Напряженный сосок оказался совсем близко от его губ.

— А это — самый нежный бархат, — выдохнул Саймон, чуть касаясь губами нежнейшей кожи.

Ариана выгнулась, как тугой лук, в чувственном порыве. Розовый сосок потерся об его губы.

— Это выше моих сил, — тихо произнес Саймон.

Не сопротивляясь более искушению, он обхватил губами мягкую шелковистую плоть. Он ласкал ее так, как ласкал в своих мечтах с той поры, как увидел Ариану, неприступную гордую красавицу, еще не знающую, что ей суждено будет отдать ему свое тело по закону, освященному Богом и церковью.

Саймон почувствовал, как под его поцелуями учащенно забилось ее сердце. Издав какое-то неясное восклицание, она раздвинула длинные изящные ноги.

Или, может быть, это его рука скользнула вниз, под ее колено, приподнимая ее, как сделал бы это любовник?

«Нет. Я же целитель, а не любовник.

Я должен излечить ее тело.

Но…».

Та часть его души, которая поддалась очарованию страсти, заглушила голос рассудка. Сдержанность, которой он научился такой ценой, покидала его с ужасающей быстротой.

«Но ведь Кассандра именно это имела в виду — каждая частичка тела Арианы должна познать целительные поцелуи бальзама».

И это была правда: Кассандра в самом деле несколько раз повторяла, что бальзам — самое важное в целительном ритуале.

«Могу ли я положиться на себя и подарить ей сокровенные ласки, не пытаясь овладеть ею?

Боже милосердный, неужели это возможно?»

Саймон зажмурился и, собрав всю свою волю, застыл без движения, ибо не был уверен, что произойдет с ним в следующее мгновение — склонится ли он еще ниже к Ариане или отпрянет от ее соблазнительной красоты.

И, если он приблизится к ней, неизвестно, где закончатся его целительные прикосновения и начнутся любовные ласки.

— Ночная пташка, — хрипло пробормотал он, — если бы только ты проснулась!

Ариана издала тихое беспокойное восклицание, ее тело напряглось, как сжатая пружина. Ее ноги слабо задвигались, будто она пыталась догнать кого-то или что-то и вдруг оступилась и стала увязать в зыбкой трясине. Она повела рукой и коснулась бедра Саймона.

Как только Ариана убедилась, что Саймон рядом, она вновь успокоилась и облегченно вздохнула. Ее рука расслабилась и легко скользнула по его бедру на постель, продолжая слегка касаться его ладонью.

Движение ее было неслучайным: когда Саймон попытался отодвинуться от нее, рука Арианы вновь тихо зашарила по покрывалу. Она искала его — в этом он не мог ошибиться, — как если бы его присутствие вселяло в нее уверенность и успокаивало ее душу.

И тело, объятое желанием.

— Скажи мне, соловушка, прав ли я был, когда женился на тебе? — шепнул Саймон. — Не ошибся ли я, думая, что ты смотрела на меня с меньшим отвращением, чем на других мужчин?

Ответа не было, только нежные пальчики ласково прижались к его бедру.

— Ты и вправду желала меня или мне это только казалось? — промолвил он, снова склоняясь к Ариане. — В твоих поцелуях была страсть или холодная обдуманная игра? Когда ты впервые увидела меня, твои волшебные глаза широко распахнулись от удивления, — продолжал Саймон. — Я помню это так ясно, словно это случилось вчера. Когда это было — месяц назад или раньше? Клянусь всеми святыми, мне кажется, что с того дня прошла целая вечность. Ты была помолвлена с другим — я не смел даже поднять на тебя глаза.

Он осторожно провел ладонью по изгибу ее бедра, продолжая втирать бальзам в каждую клеточку ее тела.

— В лучах заходящего солнца твои глаза вспыхнули аметистовым огнем, — прошептал он. — А твои губы… Боже милосердный, одного взгляда на их коралловые лепестки мне было довольно, чтобы пламя страсти вспыхнуло в моей крови.

При воспоминании об этом по телу Саймона пробежала дрожь. Он склонился к Ариане и стал осыпать легкими поцелуями ее грудь, шелковистый живот вокруг затемненной ямки.

— Я не желал так ни одну женщину, — тихо произнес он. — Никогда меня не сжигало такое яростное пламя.

Теплое дыхание Саймона согревало кожу Арианы, пока он продолжал втирать в нее бальзам — целитель и любовник одновременно.

— Я видел, как ты трепетала, стоило мне лишь приблизиться к тебе. Может быть, это был страх — я не знаю. Но, незаметно наблюдая за тобой, когда ты думала, что я тебя не вижу, я замечал, что ты смотришь на меня своими загадочными дымчатыми глазами.

Его рука скользнула вниз по ее телу, пока не наткнулась на теплые густые завитки между ее ног. Легким, как вздох, движением он погладил соблазнительный холмик, чье тепло, казалось, ждало его прикосновений. Ариана издала приглушенный звук, который напоминал и стон, и вздох.

И она не отшатнулась, а лишь теснее прижалась к его руке.

Дыхание Саймона со стоном вырвалось из груди. Он почувствовал неодолимое желание разбудить Ариану, овладеть ею в отчаянном порыве, увидеть, как в ее аметистовых глазах разгорается пламя страсти, пока его меч погружается в ее глубокие ножны. Он хотел этого так, будто стремился к этому всю свою жизнь.

Саймон еще раз окунул пальцы в бальзам. С величайшей осторожностью он начал втирать густую мазь в живот и бедра Арианы. Изящные ноги изогнулись еще больше, так что ее бедра чуть-чуть приподнялись.

Этого было довольно, чтобы кончики пальцев Саймона скользнули по ее сокровенной плоти, вспыхнувшей от желания. Ариана тихо охнула от наслаждения и томно раскрылась навстречу его ласкам.

Саймон со всей нежностью коснулся знойного мягкого ущелья. Он почувствовал, что ее тело лучится наслаждением, которое слышалось в ее хриплом прерывистом вздохе.

— Что видится тебе в твоем волшебном сне, соловушка? — тихо спросил Саймон. — Желаешь ли ты меня теперь так же, как я возжелал тебя с первой минуты, как увидел?

Он нежно погладил упругие лепестки. Ее бедра мягко выгнулись, как бы прося о большем.

Саймон отдернул руки. Ариана что-то жалобно пробормотала и стала как в лихорадке водить головой из стороны в сторону, что красноречиво говорило о ее возбуждении, которое она ощущала в своем зачарованном целительном сне.

Да, об этом и говорила Кассандра: «Ариана будет крепко спать, но чувства ее будут бодрствовать. Как и у тебя, наяву».

— Что ты чувствуешь сейчас, ночная пташка? — хрипло спросил Саймон. — Отвращение?

Его пальцы пробежали по внутренней стороне ее бедра. Она изогнулась, будто плыла навстречу ему сквозь толщу воды. Каждое ее движение было медленным, что было так не похоже на ее обычную живость. И в каждом ее движении, как в зеркале, отражался ее чувственный сон.

— Нет, тобой движет не отвращение, — прошептал Саймон. — Возможно ли, что ты чувствуешь тот же страстный огонь, что и я? И знаешь ли ты, что именно я ласкаю тебя?

Его пальцы нежно погладили атласные лепестки, которые больше уже не были сложены в тугой бутон — теперь они были горячие, набухшие от желания и источали ароматные слезы.

Саймон шумно втянул воздух в легкие, как будто почувствовав невыносимую боль.

— Я мог бы исследовать ласковую глубину твоего тела, — промолвил он. — Но я не уверен, что мне будет довольно прикоснуться к тугой завесе твоей невинности. Больше всего я бы хотел погружаться в тебя глубже и глубже, пока мой меч полностью не войдет в твои ножны.

Зажмурив глаза, Саймон молча боролся с охватившим его приступом страсти, сотрясавшим все его существо.

— Может быть, ты тоже хочешь увидеть, как мы сольемся в страстном единении, и почувствовать, как с каждым ударом сердца наши тела стремятся еще теснее прижаться друг к другу в любовном объятии?

Ариана не проснулась, чтобы ответить на вопрос Саймона, но ее плоть под его ласками ответила горячей лихорадочной волной.

Ее тепло было совсем не похоже на сухой жар горячки — это было влажное тепло женщины, чья чувственность пробудилась под ласками любовника.

Саймон открыл глаза и увидел, что бедра Арианы тихо вздымались в сладострастном волнении. Ее губы и тугие бутоны ее грудей вспыхнули темно-розовым огнем.

Тяжело, неровно дыша, Саймон неподвижно сидел на постели, борясь с собой и своим желанием, зная только, что он должен немедленно встать и уйти, оставив больную девушку, погруженную в глубокий целительный сон и не имеющую сил сказать ему ни да, ни нет.

«Но я могу выбрать за нее».

Эта мысль все время мучила его.

— Желает ли меня так сильно твоя нежная глубина, что готова принять мое семя? — произнес Саймон срывающимся шепотом.

Безмолвный ответ Арианы не оставлял никаких сомнений. Ее тело не было больше томным и безвольным — оно стало напряженным, открытым, застывшим в ожидании. Ее возбуждение разожгло пожар в его теле, и лихорадочные мысли вихрем пронеслись у него в голове.

«Клянусь Господом! Да что со мной происходит? Почему я не могу встать и уйти?»

Эти слова были заглушены яростными ударами его сердца. Не доверяя более своим рукам, он вновь склонился к Ариане, не в силах расстаться с ее чувственной красотой, томимой желанием.

Ариана пробормотала что-то, мечтательно улыбнувшись, когда щека Саймона прижалась к ее бедру. Он глубоко вдохнул в себя аромат ее страсти, окунаясь в него, как в целительный бальзам.

Он поцеловал нежную ароматную плоть с медлительной осторожностью, напоминающей ее томные движения в колдовском волшебном сне. Затем его губы легко захватили набухший лепесток, и горячая волна захлестнула тело Арианы. Она хрипло застонала и придвинулась еще ближе, как бы приглашая его войти в ее теплое и мягкое гнездышко.

«Исцели меня».

Он прошептал ее имя, вдыхая запах полночной луны, роз и приближающейся грозы, который окутывал их обоих, погружая в сладостную истому.

Тепло медленно разлилось по телу Арианы — пламя, полыхавшее внутри, рвалось наружу.

«Я вся в огне».

«Я это чувствую».

«Да. Возьми меня».

Вихрь страсти закружил Саймона, и он полностью отдался его очарованию, вдыхая аромат Арианы и окунаясь в знойную росу, которую источало ее тело.

«Я весь в огне».

«Я это знаю».

«Гори же со мной в этом пламени».

«Я всегда буду гореть с тобой».

«Мы оба…»

«…горим в огне страсти».

Глава 17

Саймон подозрительно уставился на горшочек со свежим бальзамом, который протягивала ему Кассандра. Он открыл его и вдохнул тонкий аромат.

И сразу же почувствовал, как волна желания захлестнула его тело.

— Ариана, — хрипло произнес Саймон.

— Да, конечно, Ариана, — согласилась Посвященная.

Не прибавив более ни слова, Саймон решительно прикрыл горшочек крышкой и повернулся к постели больной.

— Тебе не понравился бальзам? — спросила Кассандра.

Саймон вздрогнул — прошедшая ночь внезапно всплыла в его памяти. Он изо всех сил старался не думать о том, как проснулся утром полуодетый, сжимая в объятиях свою обнаженную жену, старался не вспоминать опьяняющий аромат бальзама, разлившийся по комнате.

То, что произошло в прошлую ночь между ним и его женой, не поддавалось никакому объяснению — это нельзя было взвесить и измерить, познать разумом и рассудком. Бессмысленно было даже об этом думать.

Потому что этого просто не могло быть на самом деле.

«Я не мог проникнуть в ее целительный сон.

Как не мог чувствовать сжигавший ее огонь».

Но сам-то он горел в этом огне!

И она… она тоже.

— Трижды, — произнесла Кассандра.

Саймон резко обернулся к ней — как это она узнала?

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Пока Ариана не проснется, ты должен растирать ее бальзамом три раза в день, — терпеливо объяснила Посвященная.

Она произнесла эти слова безразлично-спокойным тоном, но Саймону почудилось, что в ее живых серых глазах блеснуло любопытство.

— Да, я знаю — ты мне это уже говорила, — коротко ответил он.

Посвященная улыбнулась.

— Ты уже осматривал ее рану? — спросила она.

— Еще нет.

В его голосе послышались резкие нотки. Как бы он объяснил проницательной колдунье, что больше не доверяет своей сдержанности и поэтому боится даже прикоснуться к своей жене, а не то что втирать в ее перламутровую нужную кожу волшебный, непредсказуемый бальзам, источающий аромат роз и полночной луны, далекой грозы и всепоглощающей страсти?

Он глубоко вздохнул, пытаясь усмирить волновавшие его чувства.

«Это был сон — и ничего более.

Я просто случайно задремал и увидел все это во сне.

Но, Господи, как я желал бы видеть такие сны наяву!

Видеть их вместе с Арианой…».

Молча проклиная все на свете, Саймон приблизился к кровати и стал раздевать Ариану. Когда он расшнуровал ее платье и снял повязку, у него невольно вырвался возглас удивления.

Там, где раньше был багровый рубец раны, теперь виднелась еле заметная тонкая бледно-розовая полоса. На матовой коже не было и следа кровоподтека.

— Она скоро проснется, — с удовлетворением отметила Кассандра. — Ее исцеление почти закончилось.

— Почти? — переспросил Саймон. — Что же осталось?

— Это мы узнаем, когда она очнется, — загадочно произнесла Кассандра и, повернувшись, вышла из комнаты.

В наступившей тишине послышались яростные порывы вновь разбушевавшегося ветра, заглушаемые прочными каменными стенами замка. Саймон взял горшочек с лекарственной мазью и сел на постель рядом с Арианой.

— Хорошо, что Доминик и Мэг уехали в Блэкторн неделю назад — до того, как вновь разыгралась непогода, — сказал Саймон, втирая душистую смесь в бледный шрам в боку Арианы, оставшийся от раны. — Конечно, в терпении и силе духа Мэг не откажешь, но все равно ей пришлось бы тяжело — путь и так нелегкий и опасный, а тут еще внезапно нагрянувшие холода.

Саймон разговаривал вслух с самим собой — это вошло у него в привычку за те долгие девять дней, которые он провел у постели Арианы, безмолвно молясь, чтобы краски жизни вновь заиграли на ее бледном, осунувшемся лице. Он заметил, что звук его голоса действует на нее успокаивающе.

— Доминик сходил бы с ума от тревоги, — добавил Саймон. — Уж и не знаю, что бы с ним сделалось, если бы с его соколенком что-нибудь случилось в дороге.

Саймон слабо улыбнулся, вспомнив золотые путы глендруидской колдуньи.

— Знаешь, — обратился он к неподвижно лежащей девушке, — мне бы так хотелось вновь услышать мелодичное пение ее колокольчиков. И ее веселый переливчатый смех.

С нижнего этажа донесся звук голосов — мужчина и женщина звонко и весело смеялись чему-то.

— Это, наверное, Дункан и Эмбер, — произнес Саймон. — Веселятся, как зеленые юнцы после первого в жизни глотка вина.

Саймон отвернулся, чтобы прополоскать лоскут, служивший повязкой, в чаше с отваром вяжущих целебных трав. Он отжал лиловую полоску и хорошенько встряхнул — она просохла в одно мгновение. Он глядел на нее с удивлением, которое не покидало его все эти дни, пока он ухаживал за Арианой.

— Да, занятная вещица, как сказал бы Дункан.

Саймон посмотрел на лоскут ткани в своих руках, затем перевел взгляд на бледно-розовую царапину на коже Арианы.

— Нет, не буду ее сегодня перевязывать, — решил он. — Даже такая нежная ткань может оказаться грубой для заживающей раны.

Голос Саймона, о чем бы он ни говорил, оставался тихим и мягким. Еще выхаживая Доминика, он понял, что спокойный негромкий голос проникает в сознание больного и ускоряет его выздоровление.

Да и самому целителю тоже не мешало бы успокоиться.

Сознание медленно возвращалось к Ариане. И первое, что она почувствовала, пробуждаясь от долгого сна, были чьи-то сильные руки, осторожно приподнимающие ее. Прикосновение было нежным и согревающим, как ткань, обвившаяся вокруг ее руки.

Ариана вдруг поняла, что это было ее свадебное платье. И что на своей груди она чувствовала теплое дыхание Саймона.

Волна удовольствия охватила ее тело. На миг ей показалось, что именно он явился к ней в волшебном мерцающем сне.

«Нет, это невозможно. Глупо даже думать об этом! Я лежала без сознания, беспомощная, погруженная в целительный сон.

А уж мне ли не знать, как мужчина обращается с беззащитной женщиной!

До сих пор я вижу это в своих ночных воспоминаниях».

Эта отрезвляющая мысль обдала ее холодом — волшебное ощущение, которого она никогда прежде не знала, растаяло, как дым. Нет, пожалуй, оно было ей все же знакомо — она уже раз испытала это наслаждение в объятиях Саймона и в его волшебном чувственном поцелуе.

«Я целовала его.

А он — меня.

Неужели все это было на самом деле?»

Пламя обожгло ее и пробежало вниз от груди к бедрам. Испуганная, она тщетно пыталась разобраться в своих ощущениях. Матерь Божья, да что с ней происходит?

Натягивая платье на жену, Саймон старался не смотреть на ее опьяняюще прекрасное тело. И изо всех сил отводил взгляд от матовых белоснежных грудей, на вершинах которых выросли тугие розовые бутоны от случайного прикосновения его щеки.

Их соблазнительный вкус и аромат он тоже старался не вспоминать.

С мрачной сосредоточенностью Саймон расправил непокорную ткань на бедрах Арианы и принялся зашнуровывать лиф ее платья. Но как только он попытался ухватиться за серебряные тесемки, они стали неуловимыми, как ртуть. Никак ему не удавалось их удержать, не то что продеть в маленькие вышитые отверстия, которые протянулись по корсажу от бедер до мягкого выреза горловины.

— Вот проклятые завязки! — вскипел Саймон. — Хватит упрямиться! Я должен ее одеть, как бы прекрасна ни была, ее грудь.

Серебряная тесемка легко выскользнула из его крепко сжатых пальцев и сползла к бедрам Арианы, на мгновение задержавшись на треугольнике густых завитков, проглядывающем из складок платья. И прежде чем Саймон успел поймать кончик шнуровки, она скрылась между ног Арианы, блеснув, как серебряный ручеек.

Почувствовав, что пальцы Саймона шарят у нее между бедрами, Ариана стремительно выпрямилась — мрачное видение вновь вернулось к ней, будто никогда и не покидало.

— Нет! — хрипло выкрикнула она, вцепившись в запястье Саймона. — Остановись! Только бессердечное животное может так воспользоваться беспомощностью женщины!

Саймон резко вскинул голову — безумные, широко распахнутые дымчатые глаза уставились на него в упор. Но не на них он смотрел — он видел только всепоглощающий ужас на лице Арианы. И отвращение.

«И чего, спрашивается, я ожидал — чуда? — подумал он с насмешливой горечью. — Она такая же, какой была прежде. Холодна как лед».

— С пробуждением вас, моя дражайшая супруга, — язвительно произнес Саймон. — Надеюсь, девять дней беспробудного сна вас освежили?

При звуке его бесстрастного холодного голоса Ариану будто окатили ушатом ледяной колодезной воды. Она прерывисто вздохнула и взглянула на Саймона отрешенным взглядом, в котором застыл страх.

— Если ты соблаговолишь убрать свои острые коготки, — продолжал он, — я смогу наконец тебя одеть. Или, может быть, ты хочешь, чтобы я оставался в твоем теплом гнездышке?

Сказав это, Саймон прижал руку к теплому холмику и слегка погладил нежные лепестки, каждый изгиб которых он прошлой ночью изучил губами и омыл поцелуями.

«Да не приснилось ли мне все это?

Скорее всего так оно и было — во сне».

Ариана задохнулась от противоречивых ощущений, охвативших ее. Первым, без сомнения, был откровенный страх. Вторым — столь же сильное удовольствие.

И это испугало ее еще больше.

— Прошу тебя, не надо, — произнесла она срывающимся шепотом. — Я этого не вынесу.

Отвращение к самому себе стиснуло горло Саймона. Он быстро отдернул руку от мягкого ущелья.

— Тогда, сударыня, будьте столь любезны и сами отыщите шнурок от вашего платья, — бросил Саймон сквозь зубы.

Ариана метнула на него безумный, испуганный взгляд.

— Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил он. — Я как раз собирался зашнуровать вас, но эта чертова тесемка, как угорь, выскользнула у меня из рук.

Ариана быстро оглядела свою одежду и застыла от ужаса — лиф ее платья был распахнут до самых бедер, а складки аметистового платья, обвивавшие тело, обнажали больше, чем скрывали.

— Моя рубашка… — Голос ее замер.

Саймон молчал, выжидая, что она скажет дальше.

Облизнув пересохшие губы, Ариана вновь попыталась заговорить.

— На мне же ничего нет, кроме платья, — произнесла она внезапно севшим голосом.

— Боюсь, что это именно так.

«Но, черт возьми, меня гораздо больше волнует другое: как может девушка, чье тело будто создано для любовного наслаждения, питать отвращение к самой страсти?

Или, может быть, несмотря на все ее протесты, ей противен я, а не страсть?

Да, скорее всего это так. Холодная женщина не стала бы так отвечать на мои ласки.

Это был сон.

Сон — и ничего более».

Ариана вспыхнула до корней волос при взгляде на собственную наготу.

— Я всегда надевала…

У нее запершило в горле, и она вновь облизнула губы.

При виде ее розового язычка Саймон почувствовал себя так, будто ее губы прикоснулись к его ноющей плоти.

— Разрази меня гром! — свирепо прохрипел он сквозь зубы.

Вскочив на ноги, он налил в чашу воду из стоящего на сундуке кувшина и вновь шагнул к кровати.

— Выпей это, — сказал он. — Если будешь облизывать губы, они потрескаются и будут болеть.

Ариана потянулась было к нему, чтобы взять чашу. Увидев, как дрожат ее пальцы, Саймон отвел ее руки.

— Да у тебя силы не больше, чем у котенка, — пробормотал он. — Пей.

Он поднес чашу к ее губам и слегка наклонил ее, чтобы Ариане было удобнее пить. Она поспешно глотнула, и холодные серебряные струйки потекли у нее по подбородку.

— Клянусь Крестом Господним, — сказал Саймон, опуская чашу. — Да мне в тысячу раз легче было ухаживать за тобой, когда ты лежала без чувств.

— Что… — Ариана смущенно откашлялась, — что ты имеешь в виду?

— Когда была в забытьи, я поил тебя со своих губ.

Рот Арианы раскрылся от удивления.

— Как это?

Саймон отпил немного жидкости из чаши, склонился к Ари-ане и по капле влил ей воду в рот, как он это уже делал бессчетное число раз, пока она лежала в целительном сне.

Все произошло так быстро, что Ариана не успела отказаться. И, прежде чем она сумела вымолвить хоть слово, ей пришлось сначала сделать глоток.

— Еще? — спросил Саймон, вновь поднося чашу к своим губам.

Ариана опять изумленно приоткрыла рот, поняв наконец, как заботливо Саймон ухаживал за ней, пока она лежала в беспамятстве.

Он снова отпил воды и склонился к ее лицу.

Она ошеломленно посмотрела на него своими загадочными дымчатыми глазами. Его движение пробудило в ней какое-то странное чувство — будто она уже видела это в каком-то волшебном сне.

Сделав поспешный глоток, она произнесла:

— У тебя это так… ловко получается.

— За эти девять дней я прямо в няньку превратился, — заметил он, усмехнувшись.

Ариана опять удивленно открыла рот, но тут же закрыла его, увидев, как Саймон вновь поднес чашу к губам.

— Ты? — прошептала она. — Ты выхаживал меня?

Он кивнул.

— Почему? — недоуменно спросила она.

— Так захотела Кассандра.

Ариана быстро заморгала от удивления.

— Кассандра, — медленно повторила она, как будто впервые услышав это имя. — Зачем, во имя всего святого, ей это понадобилось?

— Кто их разберет, этих Посвященных? — возразил Саймон. И добавил: — И раз уж мы решили задавать друг другу вопросы, то, будь добра, ответь мне, почему, во имя Господа, ты не помчалась к замку, когда я дал тебе возможность спастись?

— К замку?

— Да. Когда на нас напали изменники. Вспомнила?

Внезапно все всплыло в памяти Арианы: предупреждающий крик Саймона, разбойники, несущиеся к нему во весь опор, и страшное осознание того, что он остался защищать ее, в то время как мог преспокойно уйти от погони на своем резвом длинноногом коне.

— Ты ведь остался, — коротко произнесла она.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты остался защищать меня, хотя мог бы спастись, предав меня в руки изменников.

— За какую же скотину ты меня принимаешь? — ледяным тоном сказал Саймон.

И вдруг, вспомнив прошлую ночь, он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

— Может, я и животное, когда дело касается постели, — спокойно произнес он, — но не такой подлец, чтобы позволить этим подонкам, переодетым рыцарями, растерзать беззащитную девушку.

— Саймон! — прошептала Ариана с виноватым видом.

Она поняла, что, сама того не желая, причинила ему боль своими словами.

Он взглянул на тонкие, изящные пальчики, прикоснувшиеся к его плечу с бессловесной мольбой.

— Саймон Верный, — дрожащим голосом продолжала Ариана. — Ты остался защищать меня, прекрасно зная, что это может стоить тебе жизни. Ты был мне верен, в то время как другие предали бы меня.

У Саймона перехватило дыхание, когда он заглянул в дымчатую глубину обращенных на него аметистовых глаз.

— Ни один мужчина не предал бы тебя, — уверенно возразил Саймон. — И, уж конечно, ни один рыцарь не способен на такую подлость.

По губам Арианы скользнула горькая улыбка.

— Ты ошибаешься, Саймон. Я больше знаю о предательстве, чем ты. До сих пор ни один рыцарь — даже простой крестьянин — не поставил мою жизнь выше своего удовольствия.

— Ариана Преданная, — прошептал Саймон. — Кто это был, соловушка? Кто предал тебя и почему?

Ариана ничего не ответила на его слова — вместо этого она попыталась объяснить то, что только сейчас поняла:

— Когда я увидела, как ты встал на пути у изменников, то вдруг подумала, что на своем быстром коне ты мог бы легко от них скрыться.

— Но твоя-то кобылка не успела бы уйти от погони.

— Да. И поэтому ты остался на той узкой тропе, готовый отдать за меня жизнь.

— Я просто хотел сразиться с изменниками.

— Которые были вооружены до зубов, и сидели на боевых конях, и ты был один против пяти, и…

— Ты должна была послушаться меня и скакать прямо к замку, — прервал он ее.

— Нет! — выкрикнула она, прильнув к нему в отчаянном порыве. — Да я не смогла бы и дня пробить, зная, что предала единственного человека, который был мне верен!

Саймон взглянул в ее разгоревшееся румянцем лицо и сверкающие глаза — больше всего на свете хотел он сейчас понять, что движет ее чувствами.

— И все же ты избегаешь моих прикосновений, — заметил он.

Ариана прикрыла глаза.

— Не ты этому причиной, Саймон, а то, что однажды случилось.

— Это сделал я?

Она покачала головой. Пряди черных распущенных волос упали ей на грудь, скрывая наготу.

— Я… — Голос ее сорвался.

Саймон мягко накрыл ее руку своей ладонью. Она не отшатнулась от его пожатия, а только стиснула ему пальцы с силой, неожиданной для такой хрупкой девушки.

— Вот как это было, — прошептала Ариана. — Дочь одного барона воспитывалась в богатом доме. Она была мне ближе, чем сестра, — юная, доверчивая…

Ариана судорожно глотнула и на мгновение закрыла глаза.

Саймон поцеловал бледные пальчики, которые крепко сжали его руку.

— Ее хотели выдать замуж за одного рыцаря, — хрипло продолжала Ариана. — Но ее отец нашел ей более подходящую партию, и тогда рыцарь…

Девушка с трудом перевела дух — она вся дрожала, как лист на ветру.

— Соловушка, — ласково произнес Саймон. — Ты расскажешь мне это в другой раз, когда поправишься.

— Нет, — произнесла она с отчаянной решимостью. — Если я не скажу тебе сейчас, то потом у меня не хватит на это смелости.

— Тебе ли жаловаться на свою храбрость? Ты ведь безоружная влетела в самую гущу схватки.

— Проще сразиться с сотней врагов, чем рассказать тебе об этом.

Саймон с волнением вглядывался в ее напряженное лицо.

— Отвергнутый поклонник, — торопливо продолжала Ариана, — решил, что если он обесчестит девушку, то другой рыцарь не женится на ней. И он принудил ее силой. А потом пошел к ее отцу и сказал, что это она соблазнила его, но что он благородный человек и женится на ней.

Саймон пробормотал какое-то проклятие.

— Отец девушки вошел к ней в комнату, увидел дочь, раздетую, на постели, перепачканной кровью. Она клялась ему, что невиновна в случившемся, но он ей не поверил — назвал шлюхой и блудницей и отказался от нее.

— Она тебе все это рассказала? — осторожно спросил Саймон.

— Она?

— Да, та девушка.

Из груди Арианы вырвался прерывистый вздох.

— Да, — ответила она. — Она рассказала мне обо всем, что сделал с ней этот жестокий рыцарь.

— И ты после этого стала бояться супружеской постели.

Ариану передернуло от нахлынувших ужасных воспоминаний.

— Я ее мыла потом в ванне — кроме меня, никто не хотел к ней прикасаться.

Саймон вздрогнул — он повидал довольно войн и насилия и знал, что представилось невинным глазам Арианы, когда она обмывала свою подругу.

— Я поняла тогда, как жестоки мужчины: ты будешь умолять о пощаде, а в ответ тебе грубо раздвинут ноги, и все внутри тебя будет разрываться от боли и унижения, и…

Саймон быстро прикрыл ее рот ладонью, чтобы не слышать потока яростных слов, которые, как острые кижалы, пронзали ему душу и сердце.

— Успокойся, соловушка, — прошептал он. — У нас с тобой никогда так не будет. Да я лучше умру, чем соглашусь взять тебя силой.

Ариана взглянула в его черные непроницаемые глаза, и ей вдруг страстно захотелось поверить, что он говорит правду.

Хотя она твердо знала, что надеяться на это было бы глупо.

И все же…

— Ты сражался за меня, — шепнула она.

— А ты — за меня, — возразил он.

— Ты меня не покинул — ты был мне верен. — Ариана перевела дух. — Как только я поправлюсь, я…

Саймон ждал.

— Я исполню свой супружеский долг, — шепотом закончила она. — Я это сделаю ради тебя, мой верный рыцарь. Только ради тебя.

— Я не хочу от тебя холодных объятий, не хочу целовать твой стиснутый рот.

— Я отдам тебе все, что у меня есть.

Саймон прикрыл глаза. Он не мог просить о большем и знал это.

Но он хотел большего. Гораздо большего.

И это он тоже знал.

Глава 18

Вымощенный булыжником двор замка Стоунринг сковал хрупкий ледок. Оседланные кони нетерпеливо переступали копытами, из ноздрей у них валил пар. Огромные, поджарые волкодавы Эрика лениво развалились у ворот, поджидая своего хозяина. Стражники оживленно беседовали между собой, подкрепляясь перед дорогой холодной дичью и хлебом. Каждый старался перещеголять остальных, похваляясь своей силой и ловкостью, — судя по всему, изменникам пришлось бы не сладко, попадись на их пути хотя бы один из присутствующих здесь воинов.

Запах древесного дыма и свежеиспеченного хлеба смешался с запахами поля и крестьянского жилья. Ловко увертываясь от конюших, ребятишки носились наперегонки между ног навьюченных лошадей, и их голоса весело звенели в морозном воздухе. К седлам были приторочены мешки с дарами лорда Стоунринга Саймону и его супруге.

По двору замка громко зацокали подковы — из конюшни вывели верхового жеребца, принадлежащего Саймону. Сильное, мускулистое, покрытое кольчугой животное было грозным на вид. Оруженосец Саймона вел лошадь под уздцы — видно было, что он не без труда удерживает ее за повод.

Вдруг какой-то отчаянный мальчуган улучил момент и метнулся прямо под ноги грозному коню. Но прежде чем любопытный шалун успел дотронуться до кольчуги, покрывавшей лошадь вместо попоны, один из стражников крепко ухватил мальца за шиворот, хорошенько встряхнул, так что тот беспомощно заболтал ногами в воздухе, как марионетка, и с легким шлепком подтолкнул обратно к его присмиревшим приятелям.

Оруженосец Саймона успокаивающе похлопал коня по шее, что-то негромко приговаривая и крепко натянув узду. Шилд всхрапнул и втянул ноздрями воздух, словно проверяя, не таится ли где враг. Не почуяв опасности, конь заржал и так мотнул головой, что оруженосец чуть было не отлетел от него на несколько шагов.

Тем временем из конюшни вывели еще одного холеного, длинноногого рыжего жеребца. На нем Саймон обычно ездил на охоту, но сегодня на спине грациозного животного красовалось маленькое изящное седельце, покрытое богатой золотистой попоной. Копыта жеребца цокали по камням так же звонко, как и у боевого коня, — Саймон сам проследил, чтобы лошадь Арианы хорошенько подковали.

Жизни его супруги больше не угрожает опасность — у нее теперь легкий и быстрый, как ветер, конь.

И вот наконец по ступеням каменной лестницы во двор спустились Эрик, Саймон и Ариана. Их появление приветствовал оживленный гул голосов. Сильный порывистый ветер трепал разноцветные плащи рыцарей и головной убор девушки.

Складки багрового плаща Эрика распахнулись, открывая богато расшитую подкладку, под которой блеснула стальная кольчуга. Эрик запрокинул голову к небу, и его кудри рассыпались по плечам, загоревшись золотистым огнем. Пронзительный свист сорвался с его губ — Посвященный звал своего ловчего сокола, парившего в голубом, как сапфир, небе.

Налетел новый порыв ветра, и платье Арианы затрепетало, словно легкая рябь пробежала по аметистовому озеру. И, как волна, ткань Серены прильнула к Саймону, зацепившись за его кольчугу, под которой тот носил темно-синюю кожаную тунику — такую темную, что при дневном свете она казалась почти черной.

Даже сквозь стальную броню Саймон почувствовал ласковое прикосновение волшебной ткани. Он стянул кованую рукавицу, легким движением поймал заблудившуюся складку и осторожно отцепил ее, стараясь не порвать о стальные кольца кольчуги. Прежде чем отпустить ткань, Саймон погладил ее кончиками пальцев, как пушистого зверька, и платье в ответ на ласку благодарно потерлось об его руку.

Саймон разжал пальцы, и ткань тихо скользнула вниз, чуть задержавшись на его ладони. Мгновение спустя она уже снова спокойно обвивала ноги Арианы.

Но когда Саймон поднял глаза на жену, он заметил, что она смотрит на него напряженным, пристальным взглядом. Ее губы чуть приоткрылись, глаза слегка подернулись чувственной дымкой, дыхание стало неровным. Она выглядела как женщина, только что испытавшая сокровенные ласки.

Или желавшая их испытать.

Саймон вдруг почувствовал, как его тело пронзила сладостная молния. Вот уже несколько дней, после того как Ариана очнулась, он старался не прикасаться к ней, если это не было совсем уж необходимо. Он проверял блюда, которые ей подавали, но теперь уже не поил ее со своих губ. И уж тем более не обтирал лекарственными настоями.

Он больше не спал в комнате Арианы. Даже когда она набралась храбрости и предложила ему провести с ней ночь перед отъездом.

«Прибереги свои силы и выдержку для путешествия, женушка. Тебе они понадобятся, а я не нуждаюсь в твоем снисхождении».

Саймон, конечно же, понимал, что сердиться на Ариану за ее холодность глупо, но ничего не мог с собой поделать. Для себя он решил, что в дальнейшем будет прикасаться к Ариане, только когда этого потребует обычай или вежливость.

Пока Ариана набиралась сил перед тяжелой дорогой, Саймон и Эрик — нередко вместе с Дунканом и Эмбер — охотились в соседних лесах, а потом пополняли кладовые Стоунринга свежатиной. Однако частенько Саймон, Эрик и Дункан выезжали на более опасную охоту.

Но до сих пор им никого не удавалось найти — казалось, холодные осенние дожди смыли все следы изменников.

Тем не менее Эрик запретил рыцарям охотиться вблизи Сильверфелла. Таинственные болота находились во владениях Эрика, неподалеку от Сихоума, поэтому Саймону ничего не оставалось, как подчиниться его приказу.

Эрик не мог не заметить недовольство Саймона и поэтому как бы невзначай предложил ему участвовать в ежедневных занятиях, которые теперь устраивал Дункан для своих людей. Когда два хорошо сложенных, золотоволосых, на удивление ловких и быстрых, как молнии, воина, вооруженные мечом и щитом, сходились в поединке, остальные рыцари взирали на них с почти суеверным ужасом, тихо перешептываясь между собой. — уж больно напоминал этот поединок битву между архангелом и могучим волшебником.

Но даже утомленный ежедневными охотничьими выездами и еще более изматывающими поединками с Эриком, Саймон часто не мог заснуть по ночам — ему все грезились пьянящий запах колдовского бальзама и горячая, зовущая к наслаждениям плоть. И он просыпался, разбуженный неутоленным желанием.

От постели Арианы Саймона удерживали только гордость и., опасение, что его желание окажется сильнее рассудка и он примет от Арианы любую игру, любую подделку, если это будет хоть мало-мальски напоминать настоящую страсть.

И он знал, что, поддавшись искушению, потом возненавидит себя за свою слабость.

Как уже было однажды.

«Да нет же, дело не во мне. Просто Ариана еще очень слаба…

Но так ли это?»

Несмотря на все заверения Арианы, что она вполне поправилась, Саймон понимал, что это почти невозможно за столь короткий срок — даже самому выносливому воину было бы не под силу быстро залечить такую опасную рапу.

«Нет, она еще не полностью оправилась. Я-то вижу — что-то ее печалит. Должно быть, в ее душе болит еще более глубокая рана, которую она старается скрыть из гордости, чтобы никто не заметил».

При мысли о том, что он может причинить Ариане еще большие страдания, сердце Саймона сжималось от боли.

И от страха, что после этого она отвернется от него, несмотря на свое обещание.

«Соловушка, излечил ли тебя волшебный сон? Придешь ли ты теперь в мои объятия без отвращения?

И помнишь ли ты, как прильнула ко мне в ответ на мои ласки, одурманенная запахом бальзама?»

День за днем эти вопросы эхом отдавались в его душе с каждым ударом сердца. Ему трудно было даже представить, как поведет он себя, если Ариана предложит ему свое соблазнительное тело, но в последний момент вновь почувствует холодное отвращение к супружеским ласкам.

«Я исполню свой долг.

Ради тебя, мой верный рыцарь. Только ради тебя»

Но Саймону совсем не нужно было от Арианы терпеливой покорности. Он хотел от нее страсти, жаждал погрузиться в ее горячее лоно, ощутить переполнявшее ее желание. Он хотел, чтобы сладкий сон, преследовавший его каждую ночь, стал наконец явью.

«Я отдам тебе все, что у меня есть».

Околдованная целительным сном, Ариана была сама воплощенная страсть. Но чары рассеялись, и Саймон боялся, что теперь он сможет добиться от Арианы только холодного исполнения супружеских обязанностей, сопровождаемого еще более холодным презрением.

И он не был уверен, что сможет это вынести.

Он знал лишь то, что сделает все, чтобы этого не случилось.

Пронзительный крик сокола оторвал Саймона от его мрачных раздумий. В то же мгновение Винтер камнем упал с неба и спланировал на протянутую руку Эрика. Острые когти птицы вонзились в кожаную рукавицу. Сокол взмахнул широкими серо-стальными крыльями, с хрустом сложил их и что-то просвистел своему хозяину.

— Винтер не заметил ни одного вооруженного всадника по дороге к Каменному Кольцу, — произнес Эрик.

Ариана взглянула на него и не смогла удержаться от удивленного восклицания.

Саймон же недоверчиво усмехнулся, но ничего не сказал.

И не без оснований — он не знал ни одного рыцаря, который бы не утверждал, что понимает своего сокола. Но вот Эрику, кажется, и вправду был понятен загадочный птичий язык. Как Посвященный и его сокол переговаривались друг с другом, Саймон не понимал, но он был достаточно наблюдателен, чтобы заметить, что это на самом деле происходило.

— Слава Богу, — облегченно произнесла Ариаиа.

Саймон промолчал.

— Ты в чем-то сомневаешься, не правда ли? — вежливо обратился к нему Эрик. — Тогда можешь сам побеседовать с Винтером.

— Я не Посвященный.

— Это только отговорка.

— Нет, я в этом уверен, — отрезал Саймон.

— Странный же ты, однако, Непосвященный, — насмешливо пробормотал Эрик.

— О чем ты?

Эрик взглядом указал вниз.

Саймон опустил глаза и с удивлением увидел, что платье Арианы опять обвилось вокруг его ног.

— Черт возьми! — буркнул Саймон. — Липнет, точно кошачья шерсть.

— Только к тебе! — значительно заметил Эрик.

Саймон вскинул голову и пристально посмотрел в смеющиеся золотистые глаза Посвященного. Ариана тоже недоуменно обернулась к нему, продолжая осторожно дергать за полу платья, стараясь высвободить ткань и в то же время не порвать ее о кольчугу.

— Почему это только ко мне? — подозрительно осведомился Саймон.

Эрик пересадил сокола на плечо, снял рукавицу и потянулся к платью.

То ли от легкого ветерка, то ли сама по себе, но ткань уклонилась от его прикосновения. Эрик усмехнулся краешком рта.

— Видишь? — промолвил он. — Оно меня избегает.

— Не говори чепухи — это же просто ветер, — проворчал Саймон, тщетно пытаясь отцепить ткань.

Но не успел он освободить наконец один край платья, как другой тут же прильнул к нему. Эрик смотрел на все его бесплодные усилия, прикрыв рот рукой и изо всех сил стараясь не расхохотаться.

Ариана склонилась к Саймону, пытаясь ему помочь. Руки их случайно встретились, и Ариана вдруг почувствовала, как по телу ее пробежала волна удовольствия. Ощущение было настолько сильным и неожиданным, что она чуть не задохнулась от испуга и быстро отдернула пальцы, словно дотронулась до раскаленных углей.

Саймон мельком взглянул на нее и упрямо сжал губы — вне всякого сомнения, его жене были глубоко противны даже его случайные прикосновения. Но внешне он ничем не выдал себя — его руки все так же терпеливо распутывали строптивую ткань.

— О, мне так неловко, — сказала Ариана. — Должно быть, ткань так прилипает из-за сильного ветра. Я пойду переменю платье.

— Не стоит, — пробормотал Саймон, не поднимая головы. — Мы должны тронуться в путь сразу же после утренней мессы. Если мы будем ждать, пока ты переоденешься, то не уедем отсюда и до вечера.

Ариана хотела возразить, что переодеть платье займет совсем немного времени, но тут вперед выступил Эрик и остановился перед ней.

Саймон заметил его движение, но ничего не сказал, хотя ему это совсем не понравилось.

— Миледи, не будете ли вы столь любезны и не согласитесь ли показать нам, на что способно волшебное платье Серены? — вежливо обратился Эрик к Ариане.

Саймон подозрительно покосился на него: по бесстрастному лицу Эрика никак нельзя было угадать, что он задумал, только в золотистых глазах Посвященного читалось любопытство.

— С удовольствием, сэр, — произнесла Ариана. — Но что я должна делать?

— Прошу вас, возьмите в руку подол вашего платья и попытайтесь накинуть его мне на кольчугу или на ноги.

— Нет уж, позволь, это сделаю я, — коротко обронил Саймон.

Тон, каким это было сказано, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что Саймону совсем не хотелось, чтобы его супруга даже полой платья прикасалась к золотоволосому красавцу колдуну.

Саймон наклонился и поймал одну из складок платья, затем небрежным движением набросил ее на кольчугу Эрика. Ткань скользнула вниз, как если бы ничто ее не удерживало.

— Что ж, искусству твоего оружейника можно только позавидовать, — сказал Саймон.

— Да никакой оружейник не смог бы сгладить все царапины и зазубрины, которые твой меч оставил на моей броне за прошедшую неделю, — сухо заметил Эрик.

Саймон прищурил глаза. С пугающей быстротой он вновь наклонился и накинул подол платья Эрику на ноги. Ткань, как солнечный луч, легко пробежала по стальной броне, ни секунды на ней не задержавшись.

— Боже всемогущий! — выпрямившись, произнес Саймон.

Он пристально посмотрел сначала на складку платья, которую сжимал в кулаке, затем на Эрика и, не говоря ни слова, выпустил ткань. Она скользнула на его бедро.

И там и осталась.

Саймон стремительно отступил назад. Аметистовая ткань потянулась вслед за ним, пока Ариана не одернула полу — только после этого платье угомонилось, и его складки спокойно улеглись вокруг бедер девушки.

— Видишь? — подмигнул Эрик Саймону.

Муж и жена взглянули друг на друга почти со страхом.

— Вот почему тебе удалось тогда оторвать лоскут от платья и сделать своей жене перевязку, — объяснил Эрик. — Любому другому пришлось бы сначала сразиться с непокорным платьем, а потом побороть свою собственную неприязнь к странной ткани. И даже после этого ее удалось бы разрезать только острым ножом.

— Как же такое может быть? — недоуменно спросила Ариана.

Саймон хмуро посмотрел на Эрика, но не выказал никакого желания услышать от него ответ на этот вопрос. Тем не менее Эрик продолжал:

— Одеяния, вытканные мастерицами из Сильверфелла, могут служить защитой своему владельцу. И только тот, кому он доверяет, может беспрепятственно прикоснуться к ткани и даже разорвать ее. Теперь ты можешь убедиться, что Ариана доверяет только тебе.

Саймон метнул взгляд темных глаз на жену, но ничего не ответил.

— Ведь тебе нравится ткань? — небрежно произнес Эрик.

Это не было похоже на вопрос, но Саймон все-таки кивнул в ответ на эти слова — так настойчив был голос Посвященного.

— Да, ткань мне нравится, — нехотя ответил Саймон. — Прямо наваждение какое-то, — внезапно добавил он. — Колдовство!

Но произнес он эти слова спокойно, почти мягко — платье спасло Ариане жизнь, и Саймон этого не забыл.

— Не колдовство, а Знание Посвященных. — поправил его Эрик. — Сколько бы ты ни упирался и ни отрицал, а я все равно скажу, что ты способен достичь вершин этого Знания. И Ариана тоже. Если бы она не была норманнкой, я мог бы поклясться, что в ее жилах течет кровь друидов.

— Вы правы, — кивнула Ариана.

Ее голос был так тих, что оба рыцаря не сразу разобрали ее слова.

— Что вы сказали? — переспросил Эрик, пристально уставившись па нее зорким соколиным взглядом.

— Поговаривали, что у моей матери в роду были ведьмы, — пояснила Ариана. — Но это, конечно, только досужие домыслы. Какая же колдунья будет истекать кровью, подобно простой смертной, если в сердце ей вонзить кинжал? Нет, предки моей матери никого не смогли бы заколдовать. Никогда они не были связаны с Князем тьмы — носили крест на груди как истинные христиане и знали наизусть все святые молитвы.

— И все же они были необычными людьми, раз о них ходили такие легенды, — заметил Эрик.

— Быть непохожим на других еще не значит нести людям зло, — отчетливо произнесла Ариана.

— О да, конечно, — согласился Эрик. — Но немногим дано это понять.

Саймон хранил ледяное молчание.

— Не бойся, Саймон, — сказала Ариана, оборачиваясь к нему. — Мой дар отыскивать пропавшие вещи уже больше не вернется ко мне после моей… болезни.

— Ты имеешь в виду свою рану? — мягко спросил он.

— Нет, эта болезнь настигла меня еще в Нормандии.

Эрик холодно разглядывал Ариану, лихорадочно перебирая в уме все, что он знал о норманнской деве, пытаясь собрать воедино ускользающие нити. Внезапно догадка молнией мелькнула в его голове.

И наполнила его душу страхом за будущее Спорных Земель.

— Вы там заболели? — мягко спросил он девушку. — Когда это случилось?

Саймон мгновенно напрягся, как тетива лука перед боем, — обманчивая ласка в голосе Эрика была опаснее смертоносного меча, вынутого из ножен.

Ариана тоже заметила эту перемену — Посвященный, как никогда, напоминал теперь своего отца, Роберта Северного, который по богатству и могуществу мог сравниться даже с королем Шотландии.

— Я заболела прямо перед отъездом из Нормандии, — еле слышно ответила девушка.

— Скажите мне, что это была за болезнь.

Это был уже не вопрос, но жесткий приказ.

Ариана вспыхнула до корней волос, потом вдруг побледнела — тысячу раз она уже пожалела, что затеяла весь этот разговор. И как она расскажет Эрику, из-за чего потеряла свой волшебный дар?

— Моя жена, — отчетливо прозвучал вдруг голос Саймона, — отвечает только перед своим мужем, королем и Богом.

Какое-то мгновение казалось, что Эрик не обратил внимания на грозный вызов в словах Саймона. Потом его черты вновь смягчились — и вот он уже снова выглядел как любезный кавалер и приятный собеседник на охоте или у домашнего очага.

— Прошу простить меня, леди Ариана, — пробормотал он смущенно. — У меня и в мыслях не было вас обидеть.

Девушка с облегчением кивнула.

— Но если вам когда-нибудь захочется вновь обрести свой чудесный дар, — ласково продолжал Эрик, — обратитесь за этим к Кассандре. Или ко мне.

Прежде чем Саймон успел возразить ему, Ариана холодно произнесла:

— Мой дар никогда больше ко мне не вернется.

Голос ее прозвучал ровно и бесстрастно — и неумолимо, как захлопнувшаяся дверь.

— Вот и хорошо, — спокойно промолвил Саймон, нарушив наступившее неуютное молчание. — Меня колдовство никогда особенно не привлекало.

— А Знание Посвященных? — осторожно спросил его Эрик. — Что ты об этом скажешь?

— Пусть хоть все обитатели Спорных Земель кинутся добывать это Знание — я буду верить только в силу своего оружия.

С этими словами Саймон стремительно вытащил из ножен боевой меч. Темное длинное лезвие мрачно блестело при свете осеннего дня.

— А, твой черный меч, — пробормотал Эрик.

Он разглядывал оружие Саймона с откровенным любопытством. Впервые он видел черный меч так близко — во время тренировочных поединков Саймон сражался другим, затупленным, оружием.

Что-то в этом мече заинтересовало Посвященного, но он тщетно силился вспомнить какое-нибудь событие, связанное с этим клинком.

Протянув руку, он наконец произнес:

— Позволь мне рассмотреть его.

Хотя Посвященный колдун порой изрядно раздражал его, Саймон все же доверял ему безоговорочно. Ловко перевернув меч, он протянул его Эрику рукоятью вперед.

На черной, как и сам клинок, рукояти не было никаких украшений. Эрик осторожно принял из рук Саймона тяжелый меч и повернул его к свету. Солнечный луч пробежал по темной гладкой поверхности металла — рукоять была заново отшлифована.

— Я полагаю, прежде рукоять украшали драгоценные камни, — произнес Эрик. — И она была инкрустирована золотом.

— Да, ты не ошибся, — кивнул Саймон.

Эрик резко поднял голову и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Наверное, это память о сражениях с сарацинами? — мягко спросил он.

— Можно сказать и так.

— Жаль. Теперь рукоять испорчена безвозвратно.

— Ты так думаешь? — отрывисто засмеялся Саймон. — Могу тебя уверить — от этого меч не стал хуже. Да и к тому же жизнь Доминика несравненно дороже, чем все бесценные самоцветы, которые я вынул из рукояти клинка.

— Выкуп? — коротко спросил Эрик.

— Да, выкуп.

— Древний сарацинский обычай!

— Такой же древний, как и предательство, — зло возразил Саймон.

Улыбка Посвященного стала жесткой, как хищный изгиб соколиного клюва.

— Предавать могут не только неверные, — резко заметил он. — Как и первородный грех, предательство свойственно всем.

Саймон недобро усмехнулся в ответ.

— Как бы там ни было, Доминика мы в конце концов освободили силой, — произнес он. — А потом сровняли дворец султана с землей.

Быстрым и точным движением Саймон вложил меч обратно в ножны.

— А вот и они, — сказал Эрик, оборачиваясь.

Эмбер и Дункан спешили к ним через каменный двор замка, чтобы пожелать доброго пути своим гостям.

Как только Дункан появился во дворе, молодой конюший вывел из-под навеса двух лошадей. Первая из них была та самая крепкая гнедая кобылка, на которой Ариана ездила во время ее пребывания в Стоунринге. Вторая, совсем молодая лошадка, обнаруживала такое же крепкое сложение и косилась на конюха живым черным глазом.

— У этой темной кобылки шаг, конечно, не быстрый, — заметил Дункан, подходя к Саймону, — но зато у нее бесстрашное сердце, которое унаследовала и ее дочь. Прими же их обеих от меня в подарок, и пусть их потомки будут твоим сыновьям верными товарищами в битвах и сражениях.

— Лорд Дункан… — начал было Саймон, но голос его внезапно пресекся. — Ты очень щедр и великодушен. Твоих подарков хватило бы, чтоб обставить целый замок, хотя у меня нет даже земли, на которой я мог бы его построить.

— Даже если бы я отдал тебе все, что имею, я бы и тогда оставался у тебя в долгу, — с жаром возразил Дункан. — Если бы ты не женился на Ариане, нас всех поглотил бы кровавый хаос и смертоносный вихрь пронесся бы по нашим землям.

Дункан крепко обнял Саймона, в то время как их жены обменялись прощальными пожеланиями.

— Мне будет не хватать тебя, Саймон Верный, — тихо сказал Дункан.

— А мне — тебя, Шотландский Молот, — ответил Саймон, похлопав его по плечу. Потом вдруг, лукаво усмехнувшись, добавил: — Подумать только, даже не верится, что наше знакомство произошло при таких драматических обстоятельствах на свадьбе моего брата. Помнишь? Я еще тогда грозил тебе кинжалом, чтобы ты вел себя как подобает брату невесты и ненароком не расстроил свадебный обряд.

Дункан расхохотался.

— Да, мне повезло, что у тебя твердая рука, — заметил он.

— И мне тоже, — сухо добавила Эмбер.

Улыбаясь, Саймон повернулся к Ариане и протянул ей руку.

— Позволь, я подсажу тебя в седло, — сказал он. — Мы должны выехать до того, как небо затянется облаками.

Ариана даже не успела ничего ответить, как Саймон легко, словно перышко, приподнял ее на руках и посадил на спину длинноногой верховой лошади. Конь всхрапнул и сделал шаг в сторону, звякнув подковами о камни.

Ариана крепко натянула поводья и осадила лошадь с легкостью, которая заставила Саймона одобрительно усмехнуться. Он подошел к своему жеребцу и тоже вскочил в седло.

Под напутственные крики обитателей замка, цоканье подков по камням и усердный лай огромных псов Саймон, Ариана, Эрик и сопровождавшие их стражники выехали из ворот Стоунринга. Очень скоро окрестные поля остались далеко позади и путников обступил лес. Лишь изредка в просветах между деревьями были видны небольшие поселения и поляны, на которых кругами возвышались древние шероховатые каменные глыбы, поднявшие к небу свои морщинистые лики.

Холодные дожди и ветры обтрепали золотую и огненную листву деревьев, и теперь они печально протягивали длинные голые ветви к ярко-голубому осеннему небу, которое уже начали понемногу заволакивать серые низкие тучи. Легкий ветерок взметнул опавшую листву, и она вихрем закружилась у подножия валунов и священных камней.

Чем ближе подъезжали всадники к Каменному Кольцу, тем беспокойнее становился Саймон — ему вдруг стало казаться, что он видит больше каменных столбов, чем прежде. Впрочем, возможно, он раньше не замечал их из-за густой листвы деревьев.

Ариана тоже внимательно всматривалась в неровные зубчатые силуэты, отчетливо чернеющие на фоне яркого неба. Что-то неуловимо изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз. Но что?

Когда они подъехали совсем близко к Каменному Кольцу, беспокойство Саймона переросло в откровенную тревогу. Он изо всех сил старался не смотреть на загадочные каменные глыбы.

И тем не менее не мог отвести от них взгляд.

— Как ты думаешь, не подстерегает ли нас здесь засада? — спросил он Эрика.

— Я не чувствую пока никакой опасности. Но, может быть, Винтер и Стагкиллер принесут нам другие вести?

Эрик пришпорил лошадь и поскакал к развилке дорог, к югу от которой лежал путь на Блэкторн, а к западу — на Сихоум.

Стагкиллер выбежал из леса и огромными скачками понесся вверх по склону холма к своему хозяину. Мгновение спустя и Винтер вынырнул из-за облака и плавно опустился прямо на крестообразный шест на седле у Эрика.

Саймон подъехал к развилке, продолжая с отсутствующим видом вглядываться вдаль — его не покидало странное ощущение, что за ними пристально следят.

— Все пути из Спорных Земель свободны, — сказал ему Эрик. — Вам нечего опасаться нападения изменников.

Саймон недоверчиво хмыкнул.

— Что-то не так? — тревожно спросил Эрик.

Саймон вскинул голову и беспокойно оглянулся вокруг. Но увидел лишь древние, покрытые мхом и лишайником камни да голые безжизненные ветви деревьев и редкую зелень кустов омелы.

Кольцо из камней было только одно. Только одно — он был в этом уверен. В ярком солнечном свете камни отбрасывали резкие тени, а он принял их за второй круг — только и всего. И все равно ему казалось, будто внутри кольца сгустился плотный туман.

Саймон резко повернулся к Эрику.

— Нет, все спокойно, — сказал он. — Во всяком случае, на первый взгляд.

— Но ты что-то чувствуешь? — спросил Эрик.

— Только холодный ветер.

Эрик метнул на него острый взгляд и повернулся к Ариане.

— А вы что на это скажете, миледи?

— Мне почудилось… — Ариана помедлила в нерешительности, — что камней стало больше, чем раньше.

Эрик смерил ее пронзительным взглядом.

— Как так?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Просто так кажется. Я помню, в тот день, когда я в последний раз здесь проезжала, их было меньше.

— Ничего ты не можешь помнить — ты тогда была без чувств, — отрезал Саймон.

Он опять оглянулся вокруг, слегка прищурив глаза на солнце, выглянувшее из-за туч, но не увидел ничего необычного — ничего, что могло бы подтвердить его подозрения.

— Что ты чувствуешь? — тихо спросил его Эрик.

— Ледяной…

— Ветер, — нетерпеливо закончил за него Эрик. — И я тоже. Что еще?

Саймон взглянул в золотистые, ясные и бездонные, как чебо, глаза Посвященного.

— У меня неспокойно на душе.

— Ты чувствуешь опасность?

— Не совсем. Но мне тревожно и неуютно.

— Леди Ариана, а вы? — произнес Эрик, оборачиваясь к девушке.

— Да, мне тоже… неуютно. А почему — не могу объяснить.

— Ну что же, это замечательно, — удовлетворенно отметил Эрик.

— А мне это совсем не нравится, — резко сказал Саймон. — По-моему, это малоприятное ощущение — когда за тобой тайком наблюдают.

— Но большинство людей этого не замечает.

Саймон стремительно выхватил меч из ножен.

— Я знал, что эти подлые убийцы рыскают поблизости, — бросил он сквозь зубы.

— Успокойся, нам ничто не грозит, — улыбаясь возразил Эрик. — Это же просто рябина.

— Что?

Эрик кивнул головой в сторону Каменного Кольца.

— Священная рябина ждет, — коротко пояснил он.

— Ждет чего? — спросила Ариана.

— Этого не знают даже друиды, — ответил Эрик. — Они знают только то, что она ждет — ждет постоянно, и летом, и зимой.

— Тысяча чертей, — прохрипел Саймон, — что за чепуха!

Он раздраженно сунул меч обратно в ножны.

Эрик загадочно рассмеялся и повернул коня в сторону Си-хоума. Жеребец заупрямился и поднялся на дыбы — ему совсем не хотелось покидать остальных всадников. Но Посвященный усмирил его нрав с легкостью солнечного луча, бегущего по воде.

— Храни вас Бог, — сказал он, обращаясь к Ариане и Саймону. — Если вам что-нибудь понадобится, пошлите за мной в Сихоум. Я клянусь исполнить все, что в моих силах, если это во власти Посвященных.

Саймон удивленно посмотрел на него.

— Почему именно Посвященных? — резко спросил он.

— Кассандра гадала на серебряных рунах.

Саймон застыл. Он уже чувствовал — то, что он услышит в следующий момент, ему совсем не понравится.

И он не ошибся.

— Ей открылось, что твоя судьба связана с судьбами Посвященных, — веско произнес Эрик. — Хотим мы того или нет, но мы, словно нити, вплетены в полотно, узора которого нам не дано угадать.

— Возможно, — холодно согласился Саймон.

По его тону было ясно, что он ни капельки в это не верит.

Глаза Эрика полыхнули золотистым огнем.

— Не будь так слеп в своем упорстве, — мягко произнес Посвященный. — Цена, которую мы платим за наше незнание, может оказаться непомерно высока. Особенно для тебя, Саймон. Запомни это.

Глава 19

Оглушительные удары грома прокатились по долине, и вскоре все вокруг затянуло серебристой нелепой дождя. В холодном воздухе, наполненном запахами лесов и полей, разлилась свежесть.

Саймон разбил лагерь прямо у подножия холма в развалинах древнего римского укрепления. Он выбрал это место не случайно: отсюда хорошо просматривались окрестные болота, лес и долина. Само укрепление было построено римлянами на развалинах еще более древней крепости. Хотя бревенчатый потолок строения почти развалился, все же под оставшимся небольшим навесом можно было переждать непогоду. Ариана и Саймон расположились у стены некогда большой комнаты, греясь у костра, взметнувшего языки пламени до самого потолка.

На противоположной стене плясали яркие отсветы другого костра, который разожгли в соседней комнате трое стражников и оруженосец Саймона, предварительно соорудив там навес из сухих веток. Иногда язычки пламени достигали края стены — она разрушилась от времени и была теперь совсем невысокой. Дым от костра и густой дух мясной похлебки поплыли над развалинами крепости в дождливых сумерках.

Стражники сидели у костра, переговариваясь друг с другом. Время от времени было слышно, как они громко хохочут — должно быть, над своими грубоватыми шутками. В низкие мужские голоса вплеталось звонкое щебетание Бланш. Она то и дело заливалась дразнящим смехом — так любовница рукой проводит по бедру, останавливается, чуть-чуть не достигнув до цели… и вдруг неожиданно хватает свою добычу.

Саймон не сомневался, что Бланш была для его рыцарей лакомым кусочком. Несмотря на то, что днем она беспрерывно ныла и жаловалась на отсутствие всяческих удобств в пути и еле плелась на своей кобылке в хвосте их маленького отряда, вечером она без устали дарила стражников своей благосклонностью, проявляя при этом удивительную изобретательность.

Легкая доступность Бланш никогда не приводила к ссорам между воинами. Конечно, если бы она дразнила мужчин, заигрывая с одним и насмехаясь над другими, это неизбежно привело бы к распрям — именно так вела себя Мари с рыцарями Доминика во время их возвращения из Крестового похода. Но, к счастью, такие игры не привлекали Бланш. Ей гораздо больше нравилось уступать всем и каждому — кто именно ее согреет, ей было безразлично.

Ее заливистый смех звенел в сумерках, как колокольчик — Бланш подбрасывала старинную медную монету, а мужчины загадывали, на какую сторону та упадет:

— Чур, у меня — верх!

— И у меня!

— И у меня!

Девушка высоко подкинула монетку, так что даже из-за стены было видно, как она блеснула в отсветах пламени и перевернулась в воздухе. Бледные, перепачканные в золе пальчики Бланш мелькнули над прогалом — она ловко поймала монету и, невидимая из-за стены, звонко шлепнула ею по бедру.

— Надо же — верх! — весело воскликнула она.

Мужчины разочарованно загудели — теперь им снова надо будет выяснять между собой, кто первым ляжет с Блапш.

— Да ладно вам, — засмеялась она, — здесь всем хватит места. Ну-ка, поймайте меня! Ой! Хоть бы руки сначала погрели, вы, черти!

Пряча улыбку, Саймон присел у огня: Бланш, конечно, вела себя развязно, как нахальная борзая, но в то же время она никогда бы не стала яблоком раздора между его людьми.

Прислушиваясь к игривому хихиканью и возне, доносившимся из-за полуразрушенной стены, Саймон надеялся, что Ариаиа не догадается, чем вызвано такое буйное веселье, — уединиться в этих развалинах было почти невозможно.

— Ты согрелась? — спросил Саймон жену.

Ариана подняла на него взгляд. Золотистые блики костра плясали в темных глазах Саймона, кольчуга его мерцала и переливалась стальным блеском при каждом движении.

Ариана молча кивнула в ответ, и огненные блики скользнули по ее распущенным волосам, будто по ним ласково провели рукой. Мокрые кудри обрамляли ее лицо, слегка шевелясь от теплого воздуха.

— Правда согрелась? — недоверчиво произнес Саймон. — Ты ведь промокла до нитки.

Кому, как не Саймону, было это знать — он сам стянул с продрогшей девушки мокрое платье, оставив на ней только длинную нижнюю рубашку, и теперь ее одежда сохла перед огнем, развешенная на кольях, вбитых в растрескавшийся каменный пол.

Ариана снова кивнула — она знала, что стоит ей открыть рот, как ее зубы начнут выбивать дробь от холода.

Саймон склонился над ней и плотнее укутал ее своим меховым плащом. Когда он отнял руки, то случайно коснулся ладонью ее щеки.

Ариана вздрогнула, но не от холода.

— Да ты совсем замерзла, — сказал он.

— Н-нет. А вот на тебе уж точно нет ничего, кроме холодного металла. Возьми н-назад свой плащ — тебе он нужнее, а я и так с-согреюсь.

— Черт возьми! — пробормотал Саймон.

Он раздраженно дернул застежки кольчуги и с легкостью сбросил ее с плеч, несмотря на ее тяжесть. Конечно, это проще было бы сделать с помощью оруженосца, но Эдвард был уже занят — в соседней комнате.

А если бы парнишка и стоял поблизости, робко переминаясь с ноги на ногу в ожидании приказаний, Саймон и тогда не позвал бы его — ему совсем не хотелось, чтобы кто-либо из мужчин видел его жену полураздетой.

— Завтра наденешь свое колдовское платье, — сказал Саймон, стягивая с себя промокшую кожаную рубашку, которую он носил под кольчугой. — Оно отталкивает воду, точно его гусиным жиром смазали.

Ариана сверкнула на него глазами — она не надевала свое аметистовое платье с той поры, как узнала, что в нем скрыта какая-то тайна.

Впрочем, может быть, ей просто так казалось — Ариана поняла, что, когда речь идет о Посвященных, трудно быть в чем-либо уверенной.

Но так или иначе, а стоило ей только подумать о мягкой, теплой ткани, кошкой ластящейся к Саймону, ее сразу же охватывало странное, беспокойное чувство — начинало казаться, что это ее руки, а не волшебное платье ласкают Саймона.

— Что мне нравится, то я и буду н-носить, — пробормотала она.

Саймон буркнул что-то себе под нос, подбросил поленьев в костер и сел напротив Арианы.

Из веток, которые собрали стражники, получилась достаточно удобная лежанка. Сверху на нее было наброшено сухое покрывало. Плащ Саймона тоже ни капельки не промок — Посвященные чем-то обработали белый мех, и теперь он отталкивал воду. Когда шел дождь, Саймон просто выворачивал его вверх меховой подкладкой.

Ткань, из которой был сшит плащ Арианы, не отличалась таким чудесным свойством и промокла насквозь. Влажная одежда сохла перед огнем, слегка раскачиваясь на кольях, как приспущенное знамя.

— С вашего позволения, сударыня, — насмешливо сказал Саймон, забирая у Арианы свой плащ и накидывая его себе на плечи.

Ариана испуганно вскрикнула, когда Саймон неожиданно приподнял ее и усадил к себе на колени.

— Что-нибудь не так? — мягко спросил он, укрывая плащом их обоих.

— Я… ты сделал это так б-быстро — я даже забыла, какой ты проворный и сильный.

— А ты сейчас похожа на мокрую кошку — и я даже забыл, что у тебя острые коготки и надменный нрав.

— Ну что ж, кошка так кошка, во всяком случае, я хоть не линяю, — пробормотала она.

Саймон рассмеялся.

На мгновение между ними воцарилось молчание — только слышно было, как потрескивает огонь и шуршит дождь по крыше, да за полуразрушенной стеной раздаются голоса. Постепенно озноб, мучивший Ариану, прошел — она слегка вздохнула и доверчиво прильнула к Саймону, согреваясь его теплом.

Ее щека коснулась его мускулистой груди, и Ариана вспомнила, что Саймон снял рубашку — на нем были только штаны из мягкой кожи.

Эта мысль не то чтобы взволновала ее, но…

Но и не оставляла ее в покое.

Из прогала в стене послышался приглушенный женский вскрик.

— Как ты думаешь, Бланш согрелась, ей там тепло? — спросила Ариана спустя некоторое время.

Саймон прямо-таки затрясся от беззвучного смеха.

— Ей, пожалуй, теплее, чем ты думаешь, — заверил он жену.

— Почему?

— Да с ней там рядышком пристроились по крайней мере два дюжих молодца.

Ариана издала удивленное восклицание.

— Два? — выдохнула она.

Саймон замурлыкал в знак согласия, как большой ласковый кот.

— Двое сразу? — продолжала спрашивать Ариана.

— Ну да.

— А это… удобно?

— В каком смысле? — спросил Саймон.

Ариаиа никак не могла рассмотреть выражение его прищуренных глаз, но отчетливо слышала смех в его голосе.

— Ну, в смысле… В такой тесноте, — осторожно заметила она.

— Зато в тепле — как птенчики в гнездышке.

— И ты спал так?

— Конечно, нет.

Ариана вздохнула и снова прильнула к его груди.

— Когда я хочу согреться, то сплю с девицами, а не со стражниками, — вежливо пояснил Саймон.

Ариана открыла рот от удивления, и краска смущения залила ее щеки — она вдруг поняла, что ее супруг немилосердно издевается над ней.

Во всяком случае, так ей показалось.

Взглянув в ее обескураженное лицо, Саймон расхохотался: во всем, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, Ариана была невинным ребенком.

«Но только не в том сне».

Огонь пробежал по его жилам, как только отголоски невозможного, необъяснимого сна эхом отдались в его памяти, одновременно сдерживая и разжигая его, — сдерживая, потому что во время Крестового похода он узнал, что его чувства могут стать оружием против него же.

В его снах Ариана отвечала ему взаимностью.

Но было ли это только во сне?..

Саймон не мог в этом разобраться, не мог отличить мечту от яви, и это мучило его, ибо он привык верить только в то, что можно взвесить, измерить и посчитать. Ему во что бы то ни стало нужно было знать, была ли Ариана на самом деле холодна как лед или же горяча, как в том волшебном сне.

«Нас влечет друг к другу. Я не мог ошибиться».

— Не волнуйся за свою служанку, — произнес Саймон, слегка вдыхая аромат мокрых распущенных волос Арианы. — Уж кому-кому, а ей-то уж точно не холодно.

— Но… — неуверенно начала Ариана.

— Ты слышала, чтобы она на что-нибудь жаловалась? — прервал ее Саймон.

Ариана растерянно заморгала.

— Я слышала только ее смех.

— Ну, так, значит, с ней все в порядке. В отличие от тебя Бланш не замедлила бы высказать свое неудовольствие, если бы ей было что-то не по нраву, — у нее прямо-таки королевские замашки.

— Да, это верно.

Ариана снова вздохнула и невольно еще теснее прижалась к Саймону. Последние три дня пути Бланш беспрестанно надоедала всем своими жалобами — и особенно Ариане, за которой, как подразумевалось, она должна была ухаживать.

— Как это любезно со стороны мужчин — согревать Бланш, — сказала Ариана спустя некоторое время. — Им, должно быть, очень неуютно.

Саймон удивленно хмыкнул и осторожно спросил:

— Почему это тебе пришло в голову?

— Но ведь Бланш промокла еще сильнее, чем я, — пояснила Ариана. — Ее одежду, наверное, хоть отжимай.

— Думаю, это не причинит мужчинам неудобства.

— Правда?

— Правда. Когда я видел ее, девчонка бегала в чем мать родила.

Ариана внезапно выпрямилась, едва не ударив Саймона головой под подбородок.

— И чем это ты там занимался с моей служанкой? — холодно спросила она.

Глаза ее так и метали аметистовые искры — леди была вне себя от возмущения.

Встретив ее горящий гневом взгляд, Саймон лениво усмехнулся.

— Ты что, спал с ней раньше? — продолжала допрашивать Ариана.

Он насмешливо приподнял брови.

—: Когда же, по-твоему, я должен был этим заниматься?

— Пока я была больна.

— Ошибаешься, соловушка. У меня и без того было дел по горло: обмыть тебя, натереть бальзамом, перевязать, напоить лекарством. Как, спрашивается, было мне улучить минутку, чтобы еще и флиртовать со всякими непригожими девицами?

Рот Арианы округлился от удивления.

— Непригожими? — осторожно переспросила она.

— Ну да.

— Но ведь Бланш… У нее волосы цвета меда и глаза голубые, как перья сойки, — неуверенно возразила девушка.

— А мне больше нравятся волосы темные, как полночное небо, и глаза, перед которыми меркнут даже драгоценные аметисты.

Ариана взглянула в темные глаза Саймона, в глубине которых вдруг жарко полыхнул огонь. И как это она раньше считала их суровыми и холодными?

Сейчас они казались ей прекрасными.

— Бланш тебе правда не нравится? — робко спросила Ариана. — Она… она ведь так и бегает за мужчинами.

— Как дворовая собачонка!

Ариана улыбнулась, потом вдруг засмеялась — она смеялась прямо до упаду, уткнувшись Саймону головой в плечо.

Саймон почувствовал, что напряжение и скованность покинули Ариану, и волна удовольствия затопила его душу: с тех пор как очнулась от своего заколдованного сна, девушка еще ни разу не вела себя с ним так свободно.

И надежда вновь ожила в его сердце и пробежала по его крови, как огненный поток.

Саймон осторожно передвинулся на лежанке, еще крепче прижимая к себе Ариану. Как и всегда, его тело сразу же откликнулось на ее близость, став более чувствительным и напряженным. Он вдыхал ее тонкий запах, и сердце бешено колотилось у него в груди — он был натянут, как струна арфы.

Как поведет себя Ариана, когда осознает его возбуждение? Возможно, в глубине ее сознания сохранилось смутное воспоминание о том целительном сне, и она не отшатнется от него с ледяной неприязнью.

А вдруг она найдет его тело привлекательным? Мысль об этом вызвала у Саймона волну острого желания.

— Почему ты дрожишь? Тебе холодно? — немедленно спросила его Ариана.

— Когда ты прикасаешься ко мне, я согреваюсь.

Ариана некоторое время раздумывала над его словами. Потом серьезно произнесла:

— Я не могу дотянуться до твоей спины — я даже и спереди не могу тебя всего обхватить.

— Ничего, сзади меня закрывает плащ.

— А спереди?

— Можешь растереть меня руками, если тебе это, конечно, не трудно.

Ариана вскинула было руки, чтобы начать растирать его плечи, но вдруг почувствовала, что ей неудобно это делать, сидя к нему вполоборота. Она заерзала у него на коленях, пытаясь переменить положение.

Саймон резко втянул в себя воздух, когда Ариана случайно коснулась его затвердевшей плоти.

— Мне очень жаль, но я могу дотянуться до тебя только одной рукой, — тихо проговорила она.

Рассудок твердил Саймону, что ему не следует делать то, что он намеревался сделать, но искушение было слишком велико.

— Позволь, я помогу тебе, — пробормотал он.

Ариана вскрикнула от неожиданности, когда руки Саймона обвились вокруг нее, приподнимая и усаживая ее одним быстрым движением. Миг — и она уже сидела верхом у него на коленях.

— Ну, теперь удобно? — любезно осведомился Саймон.

— Н-не знаю…

— А ты представь, что сидишь в седле.

Ариана нервно усмехнулась и прикусила губу — та часть ее души, которая была все еще скована ночным кошмаром, кричала ей об опасности, подстерегающей ее в мужских объятиях. Но другая, познавшая очарование бальзама и ласкающих рук Саймона, была готова не раздумывая броситься в омут страсти.

— В седле, говоришь… — неуверенно заметила Ариана.

— На мне одежда из кожи — вот и представь, что это твое седло, — молвил Саймон.

— А где же стремена?

В голосе Арианы явственно слышалось любопытство. Сердце Саймона учащенно забилось, и кровь прихлынула к его возбужденной плоти.

— Не бойся, я не дам тебе упасть, — заверил он ее. Затем мягко добавил: — И обещаю повиноваться любому движению твоей руки, лежащей на поводьях.

Когда Ариана поняла скрытый смысл его слов, глаза ее широко распахнулись.

— Саймон, что ты имеешь в виду?

— Я научил твое тело нежности и ласкам, когда ты была во власти волшебных сновидений, — прошептал он. — Но теперь, когда ты поправилась, неужели ты не позаботишься обо мне хоть немного?

— Я… — Голос ее замер.

Руки, которые она положила ему на грудь, были холодны как лед — они дрожали то ли от страха, то ли от любовного томления.

— Я тебе совсем отвратителен? — спросил он ее безразличным тоном.

— Нет-нет! Просто я…

Саймон молча ждал, что она скажет, — ему до боли хотелось, чтобы его жена наконец по своей воле подарила ему хоть одно ласковое прикосновение.

— Просто я ужасно волнуюсь, — призналась Ариана замирающим шепотом.

Она провела ладонями от его шеи к плечам.

— И ты такой большой, — добавила она еле слышно.

Саймон боролся с желанием погрузиться в мягкую глубину, которая теперь была открыта ему между бедрами Арианы.

— Дункан и Доминик гораздо крупнее меня, — рассудительно заметил Саймон.

— Да из тебя получится две таких, как я.

— Я лучше приготовлю из тебя божественное кушанье. А ты — из меня.

«Мы целовали друг друга, но было ли все это на самом деле?»

Ариана чуть не задохнулась от странного острого ощущения, пронзившего ее тело.

Саймон почувствовал ее дрожь и молча выругался.

— Ты меня не поняла, — шепнул он. — Тебе не будет больно — скорее приятно.

— Сказал волк ягненку.

Саймон рассмеялся.

Ариана робко улыбнулась в ответ.

— Где бальзам? — спросила она.

Саймон удивленно заморгал.

— Бальзам?

— Да, целебный бальзам. Ведь ты сказал, что я должна позаботиться о тебе, как ты однажды позаботился обо мне?

Когда он вспомнил последнюю ночь, проведенную у постели Арианы перед ее пробуждением, ему показалось, что внутри его вспыхнуло пламя.

«Она не знает, о чем говорит. Она не может ничего знать — она была тогда без сознания.

Но так ли это?»

Глава 20

У Саймона мелькнула слабая надежда — а вдруг Ариана и впрямь разделяла с ним тот волшебный сон? Пламя захлестнуло его с такой силой, что он не смог вымолвить ни слова. Одной рукой он отыскал на лежанке вышитую сумочку с лекарствами, которую ему дала Кассандра, и его пальцы быстро нащупали знакомый горшочек с бальзамом.

— Возьми, вот он, — хрипло произнес Саймон, протягивая его Ариане.

Ариана сняла крышку и погрузила два пальчика в густую мазь.

— Как приятно он пахнет, — пробормотала она.

— Это твой запах — запах луны, расцветающих роз и далекой грозы.

Ариана грустно улыбнулась и покачала головой.

— Нет, это совсем не мой запах.

— Твой еще прекраснее — у меня даже нет слов описать его. Он так прекрасен, что я мог бы окунуться в него и забыть обо всем на свете.

Ариана осторожно заглянула ему в глаза, и утихшее было тревожное чувство вновь поднялось со дна ее души. И с ним вместе возвратились ее давние страхи.

— Мне кажется, ты закусил удила, — прошептала она.

— Я не увезу тебя против твоей воли. Ты веришь мне?

Ариана прерывисто вздохнула, затем кивнула головой и зачерпнула немного бальзама.

— Благодарю, — произнес Саймон.

— За бальзам?

— За доверие. — Он слабо улыбнулся. — Ну, и за бальзам, конечно, тоже — как бы искусно ни была выкована кольчуга, она все же натирает тело.

Сначала осторожно, затем все более уверенно Ариана стала растирать руками его обнаженную грудь. Когда прошло первое ощущение неловкости и смущения, она вдруг обнаружила, что ей нравится прикасаться к его телу. Это чувство было так необычно, что все больше увлекало ее.

И ей было приятно.

Ариана зачерпнула еще немножко бальзама, вновь прикоснулась ладонями к груди Саймона, и вдруг дрожь пронзила ее тело.

Память об уже однажды ночью пережитом ужасе заставила ее сжаться от страха.

— Ты такой горячий! — прошептала она.

— Там, где твои нежные пальчики прикасаются ко мне, я воспламеняюсь.

Ариана взглянула в его полуприкрытые глаза и поняла, что он говорит правду. И снова задрожала. Пальцы ее непроизвольно сжались, так что ногти впились в кожу на его мускулистой груди.

Саймон задохнулся, словно от боли.

Она тотчас отдернула руки.

— Ой, прости меня, ради Бога, — быстро произнесла Ариана. — Я не хотела сделать тебе больно.

— Тогда сделай так еще раз, соловушка.

— Что сделать?

— Потрогай меня своими острыми коготками.

— Но тебе и впрямь не больно?

— Мне больно, только когда ты останавливаешься, как сейчас.

Ариана вновь неуверенно положила руки ему на плечи.

— Продолжай же, — прошептал он, наклоняясь к ее лбу. — Познай меня. И себя тоже.

Пальцы Арианы пробежали по его груди, слегка царапая ее ногтями.

Дыхание Саймона участилось, по его телу пробежала дрожь.

— Ты уверен, что тебе это приятно? — с сомнением в голосе спросила Ариана.

— Да. Настанет день, когда ты это тоже почувствуешь.

Голос его был хриплым, напряженным. Ариана бросила на него удивленный взгляд.

— И когда же он настанет, этот день? — прошептала она.

— Когда мои ласки больше не будут вызывать у тебя отвращение.

— Поверь, ты мне совсем не противен, — тихо сказала Ариана.

— Только в моих мечтах, — пробормотал Саймон себе под нос.

— Что?

— Если это и на самом деле так, — мягко возразил он, — может, ты поцелуешь меня?

— Вот так?

Теплые губы Арианы легко прикоснулись к его плечу, но эта ласка была такой неожиданно чувственной, что Саймон вздрогнул и негромко выругался.

Ариана быстро выпрямилась.

— Это то, чего тебе хотелось? — спросила она.

— Да, и даже больше, чем я мог ожидать, — хрипло ответил он.

— Правда? И ты хочешь еще?

— Еще, и еще, и… — Саймон с трудом прервал поток торопливых слов. — Да, прошу тебя — еще один поцелуй твоих ласковых губ.

Ариана тихонько вздохнула, и Саймон почувствовал ее теплое дыхание на своей груди. Девушка вновь склонилась к нему и ласково коснулась его губами. Продолжая мягкими движениями втирать бальзам в его кожу, покрытую на груди густой золотистой порослью, она губами изучала его с настойчивостью, которую не могла объяснить.

Ариана провела кончиком языка по гладкой коже, под которой прощупывались упругие мускулы его груди, потом коснулась губами натянутой жилки на его шее, слегка ероша пальцами золотистую бородку.

Повинуясь какому-то странному желанию, Ариана сомкнутыми губами осторожно куснула мягкую мочку его уха.

Саймон рассмеялся в ответ на эту неожиданную ласку. То, что он не принуждал ее к этому, придало Ариане смелости, и она продолжала исследовать его тело уже более уверенно. Вскоре Ариана с удивлением обнаружила, что проводит своим влажным язычком по краю его уха, следуя по его извилинам дальше, вглубь, пока ее не остановило внезапное препятствие.

Тогда она вернулась назад, к мочке его уха, и повторила весь путь язычком, слегка покусывая при этом нежную кожу. Ей нравилось чувствовать трепет, пробегающий по ее телу, когда она прикасалась к Саймону. Ее губы ласкали его, а пальцы пробежали по его груди вниз, к маленьким соскам, скрывавшимся в густых и мягких курчавых зарослях. Легонько покусывая его шею, Ариана осторожно поглаживала затвердевшие соски ласковыми, дразнящими движениями.

— Кто научил тебя этому? — со стоном вырвалось у Саймона, когда у него уже не было сил выносить сладостную муку.

Ариана неохотно отняла губы от его шеи.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотала она.

— Вот это.

Саймон слегка приподнял густые волосы Арианы, открывая маленькое ушко, которое он стал ласкать губами и языком, пока девушка не задрожала в его руках и ее ноготки не впились ему в кожу. С осторожной нежностью Саймон коснулся кончиками пальцев ее грудей, и их соски сразу же превратились в тугие бархатные бутоны.

Ариана приглушенно вскрикнула и накрыла его пальцы своими ладонями. Саймон застыл, ожидая, что сейчас она опять отпрянет от него, как это было уже не раз. Но вместо этого Ариана чуть-чуть качнулась к нему, еще крепче прижимая его руки к своей груди, очарованная его сладкими ласками.

— Кто научил тебя? — повторил Саймон, наклоняясь к ее уху и вновь проводя по нему кончиком языка.

Вихрь ощущений закружил Ариапу — она не могла ни о чем думать, а тем более говорить.

— Мне это приснилось… меня так кто-то ласкал… во сне, — прерывисто зашептала она.

Желание захлестнуло Саймона при мысли о том, что Ариана разделяла с ним тот волшебный чувственный сон.

— Там, в твоем сне… это было тебе отвратительно? — прошептал он.

— Боже мой, конечно, нет.

— А сейчас, наяву?

Саймон легонько сжал упругие бархатные узелки и нежно провел по ним пальцами.

— Сейчас тебе это неприятно? — шепнул он.

— Нет.

Дыхание Арианы участилось, сердце бешено колотилось у нее в груди, когда Саймон вновь приник губами к ее уху. Как в тумане, она вдруг почувствовала, что ее руки еще крепче сжали его пальцы, блуждающие по ее груди, сжимающие и поглаживающие ее, пока коралловые соски не набухли от желания. Тогда он наклонил голову и языком описал кольцо вокруг тугого розового соска. Тонкая льняная ткань сорочки Арианы только усиливала чувственное очарование ласки. Девушка откинула голову, трепет пробежал по ее телу.

— Ты боишься? — тихо спросил ее Саймон.

— Да… то есть нет. Я… не знаю. Я сейчас как полураспустившийся цветок, которого коснулись первые лучи солнца, — его лепестки вспыхнули внутренним светом, он трепещет в ожидании… чуда.

Саймон глубоко вздохнул и выпрямился так, чтобы видеть лицо Арианы. Ее дымчатые глаза подернула знойная пелена — они мерцали и переливались, предаваясь воспоминанию о пережитой боли и аметистовой мечте.

— Что еще тебе снилось? — прошептал Саймон. — Скажи мне, соловушка.

— Я не могу! — чуть слышно произнесла Ариана.

Саймон чувствовал сквозь тонкую ткань ее рубашки, как краска смущения залила ее тело.

— Ну, тогда покажи мне, — улыбнулся он, склоняясь к ее уху.

Она затрясла головой.

— Это… это потрясет тебя.

— Если я свалюсь в обмороке, дашь мне вина.

Сознание того, что одно ее слово может повергнуть этого сильного мужчину в трепет, обезоружило Ариану. Она зачерпнула еще немного бальзама и вновь стала растирать его грудь.

Когда она провела ладонями по его соскам, из груди его вырвался слабый стон. Она повторила ласку, внутренне удивляясь той власти, которая ей дана над его чувствами.

— Расскажи мне свой сон, — хрипло произнес он.

— Вы принуждаете меня, мой господин?

— Как же я могу принуждать тебя? Ведь в этот раз ты держишь в руках поводья, а не я.

Эти слова осветили душу Арианы, словно солнечный луч, и давние страхи отступили перед этим светом.

— Признайся мне, соловушка. Поделись со мной своей тайной мечтой, от которой ты заливаешься румянцем, подобно небу на рассвете.

Саймон мягко сжал розовые тугие соски ее грудей, набухшие под его пальцами. Он снова почувствовал, как горячая волна пробежала по телу Арианы и залила краской смущения ее щеки, и медленно выпустил ее грудь из сладкого плена своих рук.

Ариана порывисто вздохнула и приникла головой к его плечу. Ее затвердевшие соски потерлись о его грудь, и это одновременно успокоило и взволновало ее.

— Во сне я видела… — Ариана в нерешительности остановилась.

— Что же? — подбодрил ее Саймон.

— Нет, я не могу это сказать.

— Тогда покажи.

— Прямо на тебе? — нерешительно спросила она.

— Ну да — если тебе это легче сделать.

— Не знаю, Саймон, я…

— Ну что тебя тревожит?

— Скажи, тебе не покажется отвратительным, если я прикоснусь к тебе там, внизу?

— Никогда. Твои прикосновения никогда не будут мне неприятны.

— Я имею в виду… — Ариана коротко вздохнула, набираясь смелости, и пробежала руками вниз по его мускулистому торсу. — Здесь!

— Матерь Божья! — произнес Саймон сквозь стиснутые зубы.

Ариана быстро отдернула руки.

— Вот видишь, — прошептала она с несчастным видом, — я предупреждала, что тебе это будет неприятно, а ты меня не послушал.

Саймон со свистом втянул в себя воздух.

— Ты не поняла меня, — досадливо произнес он.

— Нет, это ты ничего не понял!

Саймон прикоснулся лбом к ее лбу.

— Соловушка, сделай так снова.

— Что сделать?

— Прикоснись ко мне.

— Там?

— Да.

— Тебе действительно этого хочется?

— Да, клянусь всеми святыми.

Руки Арианы неуверенно пробежали от его груди к пояснице, затем скользнули по мускулистому животу к его бедрам. Она провела ладонями по всей длине его возбужденной плоти, скрытой под мягкой кожей.

— Ты такой твердый! — прошептала она.

— Как ты можешь чувствовать это? — хрипло сказал он. — Твое прикосновение легче, чем крылышко бабочки.

Руки Арианы снова легко пробежали по его телу, и он застонал и придвинулся к ней, следуя за движениями ее ладоней.

Страх вдруг охватил Ариану — урок, за который она заплатила такую цену, вновь напомнил ей, что мужчина, опутанный сетями похоти, превращается в животное.

— Саймон! — прошептала она.

— Соловушка, коснись меня еще. Или я… неприятен тебе?

Ариана судорожно вздохнула — в ней боролись яркий волшебный сон и мрачная темнота ночного кошмара. Голос Саймона не был ни груб, ни безумен. Но и Джеффри Красавец был вполне сдержанным и любезным кавалером — вплоть до той самой ночи, когда он обесчестил ее перед лицом церкви и семьи.

«Боже милосердный, что же я делаю? Вопреки голосу рассудка, забыв обо всей боли, которую мне довелось испытать по милости мужчин, я готова на деле стать женой Саймона?

И как только я это сделаю, он возненавидит меня так же, как и мой отец, — я стану в его глазах шлюхой, распутной ведьмой».

— Ответь мне, Ариана!

— Ты мне совсем не противен. Но я… боюсь.

— Чего?

Мысли Арианы спутались и закружились диким вихрем — ей трудно было объяснить, чем именно был вызван ее страх, и поэтому она сказала то, что представлялось ей наиболее ясным и понятным.

— Мне страшно, потому что… — произнесла она, пробежав кончиками пальцев по его возбужденной плоти, — потому что Господь создал это женщинам в наказание.

— Ты не права — это создано, чтобы дарить наслаждение женщине.

— Я не знаю ни одной женщины, которая бы так думала, — мрачно заметила Ариана.

Саймон хотел было ей возразить, но ее легкое прикосновение вызвало в нем такое мучительное желание, что он даже почувствовал боль.

— Разотри меня бальзамом, — сказал Саймон. Голос его прозвучал низко и хрипло. — Мне это поможет, а у тебя будет возможность убедиться, что не все мужчины — похотливые животные.

Он захватил зубами нижнюю губу Арианы, легонько укусил ее и провел по ней кончиком языка. Ариана вздрогнула и приглушенно вскрикнула.

Но она не отстранилась от него, как раньше, а приникла к нему еще теснее.

— Научи меня ласкам и нежности, — прошептал Саймон. — Сейчас твои руки лежат на поводьях, и я тебе подчиняюсь.

Ариаиа вновь опустила руки на его бедра. Пальцы ее дрожали — то ли от страха, то ли от возбуждения, она и сама не знала Несколько раз неуверенно проведя ладонью по его плоти, она надавила посильнее.

Затем помедлила, удивленная размерами его мужского естества Она тихонько погладила его по всей длине горячей плоти.

— Странно, ты здесь такой гладкий и одновременно такой твердый, — пробормотала Ариана, лаская Саймона любопытными пальчиками. — А ты чувствуешь что-нибудь?

— О дьявол, — вырвалось у Саймона. — Мне больно!

Ариана в ужасе застыла.

— Ой, я не хотела поранить тебя. Правда, не хотела. Я…

— Ты можешь меня излечить, — прервал он ее быстрые извинения.

— Но как же?

— У меня слишком тесные штаны — распусти на них шнуровку.

Прерывисто дыша, Ариана несколько мгновений пристально изучала глаза Саймона, в глубине которых жарко вспыхивали огненные искры.

«Научи меня ласкам и нежности. Сейчас твои руки лежат па поводьях, и я тебе подчиняюсь».

Дрожащими пальцами Ариана ослабила тугую шнуровку, и вот уже его возбужденная горячая плоть лежала у нее в ладонях Она погладила ее с осторожной нежностью.

— Так тебе лучше? — беспокойно спросила она.

Саймон застонал сквозь зубы и подавил готовое вырваться проклятие. Его прошиб пот.

В неровном свете костра его лицо казалось искаженным от боли.

— Тебе и впрямь так больно? — потрясенно прошептала Ариана.

— Черт побери! — хрипло пробормотал Саймон.

— Может быть, тебе поможет бальзам?

Дрожь пробежала по телу Саймона.

— Бальзам? Боже мой, да, конечно, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Излечи меня, соловушка.

Теплый, подбитый мехом плащ скрывал их обоих, в то время как Ариана втирала ароматный бальзам в разгоряченную плоть Саймона.

— Когда-нибудь я подарю тебе такие же ласки, — хрипло произнес Саймон.

— Но мое тело совсем не похоже на твое.

— Разумеется! Ты мягче самых нежных лепестков, которые когда-либо сотворил Господь.

Ариана нащупала конец его плоти и осторожно исследовала его, в то время как страстные слова Саймона теплом разливались по ее телу.

— Твой женственный цветок нежен и прекрасен, — прошептал он. — Я готов ласкать и целовать его бесконечно. Я сгораю от желания окунуться в знойный источник твоей чувственности и погрузиться с тобой в омут страсти.

Слова Саймона обжигали Ариану, как языки пламени, — она вся зарделась румянцем, затрепетала от неведомого ранее ощущения, дыхание ее стало учащенным и прерывистым. Ее руки скользнули еще ниже и обнаружили напряженные сферы, полные семени, могущего дать жизнь многим поколениям. Ариана исследовала горячую плоть любопытными и осторожными пальчиками.

Саймон наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. Ее лицо было скрыто под копной густых полночных волос, и пламя костра отбрасывало на него призрачные тени, так что Саймон никак не мог рассмотреть, какие чувства оно отражает — горячее желание, холодное отвращение или… сомнение?

Саймон закрыл глаза и перестал задавать себе вопросы, на которые он все равно не мог получить ответ, — для него имело значение только то, что происходило с ним сейчас, тот огонь, который сжигал его изнутри.

— Твои пальчики обжигают меня, как пламя, — вздрогнув, прошептал он. — Боже милосердный, да ты меня просто убиваешь.

— Нет-нет, — горячо зашептала Ариана, уловив напряжение в его голосе. — Я только хотела уменьшить твою боль и совсем не хотела причинить тебе страдания.

— Тогда излечи меня!

— Можно ли это сделать без… — Голос ее замер.

«Боже всемогущий, плохо уже то, что по милости Джеффри я боюсь того, в чем, по-видимому, другие женщины находят удовольствие. Но вдвойне ужасно, что он лишил меня невинности, которая должна была бы стать моим даром Саймону.

А теперь… Я не смогу смотреть ему в лицо и видеть в его глазах отвращение ко мне. Он возненавидит меня.

Как мой отец.

И священник.

Он решит, что я распутница, блудница.

Как мне заставить его поверить в обратное? Ах, если бы он знал, что я ничего так не хочу, как прикасаться к нему, ласкать его, быть к нему так близко, как только возможно, и даже еще ближе.

Он не подавляет меня своей силой — скорее привлекает своей нежностью. Он никогда не стал бы удерживать меня против моей воли».

— Ты хочешь сказать, можно ли это сделать без плотского соединения? — спросил Саймон, когда она замолчала. — Я правильно тебя понял?

—Да.

— Ну так я тебе отвечу: да, возможно. Конечно, это не бог весть что, но все же лучше, чем ничего.

Ариана почти не прислушивалась к его словам — она поняла только, что может как-то облегчить напряжение, сковавшее горячее тело Саймона.

— Скажи мне, — настойчиво произнесла Ариана. — Позволь мне сделать это.

Вместо ответа Саймон взял ее за обе руки, показывая, где дотрагиваться и как ласкать, где возбуждать плоть дразнящими движениями, где остановиться.

Внезапно Ариана почувствовала, как по телу Саймона пробежала дрожь, из груди его вырвался сдавленный стон, и что-то похожее на шелковистую кровь потекло у нее между пальцами. Она посмотрела вниз, но не увидела ничего под меховым плащом.

— Саймон! — беспокойно позвала его Ариана. — С тобой все в порядке? Мне показалось, что у тебя… кровь.

Саймон не мог не улыбнуться ее наивным словам, хотя все его тело сотрясала дрожь наслаждения при каждом осторожном прикосновении ее пальчиков к его все еще возбужденной плоти.

— Нет, это не кровь, соловушка.

— Но я же чувствую, — настаивала она. — Только кровь может быть такой густой.

— То, что ты почувствовала, — это наши с тобой неродившиеся дети. И ты никогда не узнаешь их, пока нас не соединит страсть.

Глаза Арианы расширились, превратившись в загадочные темные озера. Ей почудилось, что внутри нее все горит огнем — она чуть не задохнулась от этого незнакомого ощущения. Она вдруг стала бояться самой себя: напряженная, трепещущая от желания грудь, знойная плоть между бедрами, зовущая к наслаждению.

Внезапно в душе ее поднялось смутное воспоминание — сон, который она видела однажды.

«Мерцающий свет светильника и запах роз. И бальзам, окутавший теплом каждую частичку моего тела.

Проникавший в меня повсюду».

— Ты так же заботился обо мне, когда я лежала без памяти? — спросила она, внезапно застыв, как мраморная статуя.

Явный упрек в ее голосе застал Саймона врасплох: ее руки ласкали его, вызывая новую волну желания, и вот теперь она снова смотрит на него, как на опасного незнакомца.

Саймон молча стиснул зубы, пытаясь усмирить бешеный ток крови по жилам. Но это плохо получалось — Ариана сидела, тесно прижавшись к нему, ее пальцы были такими нежными, и он все еще чувствовал ее страсть.

— Это было только однажды, — произнес он низким, хриплым голосом в ответ на ее вопрос.

— Когда же?

— Когда ты уже почти поправилась. Помнишь?

— Я…

Внезапно у нее захватило дух — так живо ей вспомнилась та ночь.

Она была тогда погружена в таинственный сон, но сон этот нисколько не напоминал о ее давнем ночном кошмаре — руки и губы, ласкавшие ее, были скорее нежными, чем грубыми; голос чуть хрипловатый, но не от выпитого вина, дыхание чистое, без запаха эля.

— Ты прикасался ко мне, — прошептала она.

—Да.

— Даже…

Ее голос замер, но Саймон понял, что она хотела сказать.

— Да, — произнес он, — даже здесь.

Рука Саймона скользнула у Арианы между бедрами, и его ладонь нежно накрыла ее горячую плоть.

Ариана судорожно вздрогнула и отстранилась от него так, будто Саймон хлестнул ее кнутом. Разум твердил ей, что Саймон никогда не стал бы принуждать ее так жестоко, как это сделал Джеффри, но память о пережитых боли и оскорблении оказалась сильнее, и Ариана застыла в оцепенении.

Проклиная свою несдержанность и полное отсутствие желания у своей супруги, Саймон отдернул руки.

— Когда ты выздоравливала, ты была со мной не так холодна, — бросил он сквозь зубы.

— Я была тогда в забытьи.

— Но спала ты не так уж и крепко.

— Я ничего не помню! — яростно выкрикнула она.

— А я помню. Когда я прикоснулся к тебе, как сейчас, ты потянулась навстречу моим ласкам!

Ариана уставилась на Саймона широко распахнутыми дымчатыми глазами. Его волосы и коротко подстриженная борода горели золотистым огнем в свете костра, черные глаза были подобны самой ночи — ясные, темные, мерцающие, как далекие звезды.

— Теперь-то ты наконец поняла? — спросил он гневным шепотом.

Ариана дико затрясла головой — густые длинные локоны взметнулись, как черные язычки пламени.

Саймон резко откинул плащ, открывая то, что было скрыто под его мягкими полами.

— Посмотри же на себя, — прошептал он с еле сдерживаемым бешенством. — Ты ведь сидишь полураздетая у меня на коленях.

Ариана вздрогнула.

— Подумай о том, как близок к тебе мой меч, — холодно продолжал он безжалостным тоном, — но том, как открыты и беззащитны твои ножны.

Ариана посмотрела вниз, и из груди ее вырвался испуганный вскрик.

«Если он придвинется ко мне еще ближе, то узнает, что был обманут, что его жена не девственница. И тогда прощай нежность и доброта — будет только жестокость и боль».

— Нет! — почти беззвучно прошептала она.

Но только она хотела отодвинуться от него, как руки Саймона с силой сжали ее бедра, удерживая ее в прежнем положении.

Открытом и беззащитном.

— Неужели ты боишься, что я тебя изнасилую? — язвительно спросил он. — Девять долгих дней и ночей ты лежала передо мной слабая и беспомощная. Скажи, ты проснулась ли хоть раз в слезах от боли, раздирающей твое тело?

Ариана едва слышала Саймона — она чувствовала только, что не может вырваться из его рук, не может даже пошевелиться, а ей во что бы то ни стало надо это сделать.

— Пусти меня! — отчаянно выкрикнула она, что есть силы вцепившись ногтями в руки Саймона.

От ее яростного крика кровь застыла у него в жилах. Холодная злость охватила его — злость на собственную слабость и безразличие своей жены.

Саймон столкнул Ариану с колен так быстро, что она чуть было не упала на лежанку. Поднявшись на ноги, он запахнул на себе плащ и несколько мгновений стоял, глядя на нее сверху вниз глазами черными, как самый ужасный сон, какой ей доводилось видеть.

— Что ж, желаю приятных сновидений, моя любезная супруга. Впредь можете не опасаться моих прикосновений, которые вам столь отвратительны. Я не притронусь к вам больше никогда.

Глава 21

Просторные господские покои замка Блэкторн были убраны роскошно и со вкусом. На стенах висели богатые драпировки самых чистых и красивых оттенков — темно-вишневые, зеленые, как драгоценный нефрит, и темно-голубые, как ляпис-лазурь. По краям роскошные ткани были обшиты золотой тесьмой, вспыхивающей огненными искрами.

Драпировки, как и ковры, покрывавшие пол, были привезены из Святой Земли. В комнате витал свежий запах трав и пряностей — запах этот нравился леди Маргарет, хозяйке покоев.

Пряный аромат нравился и Ариане. За те десять дней, что она провела в Блэкторне, ее не переставал удивлять приятный запах сухих трав, рассыпанных по полу и шуршащих под ногами. И теперь, сидя у окна просторной комнаты, Ариана раза два глубоко вздохнула, наслаждаясь причудливой игрой незнакомых ароматов.

Ее пальцы пробежали по струнам арфы, пытаясь подобрать мелодию, подходящую к этой странной комнате: судя по убранству и размерам, она должна была бы принадлежать мужчине, но разлитый в ней аромат цветущего сада не оставлял никаких сомнений, что хозяйка комнаты — женщина.

Ариана продолжала наигрывать на арфе, и отдельные ноты вскоре превратились в аккорды. Звуки, кружась, поднимались к высоким сводам комнаты — казалось, они стали сверкающими и почти осязаемыми. Они пели о том времени, когда мужчина и женщина соединили здесь свои судьбы… и о том, что этот союз поднял их над всеми горестями и бедами, придав им сил и вселив в них надежду на счастье.

Ариана на секунду остановилась, вновь окидывая взглядом роскошные покои, и вдруг услышала мелодичный перезвон, приближающийся к ее двери.

Ариана отвернулась от окна и встала навстречу гостье, уверенная, что это Мэг, и никто другой — только хозяйка Блэкторна носила сладкозвучные золотые колокольчики.

— С добрым утром, леди Маргарет, — произнесла Ариана.

— С добрым утром, — улыбнулась Мэг. — Хорошо тебе спалось сегодня?

Губы Арианы тронула печальная усмешка.

— Да, хорошо, — тихо ответила она.

Ариана не сказала только, что с каждой ночью засыпать ей становится все труднее. По пути к Блэкторну она делила с Саймоном одну постель — скорее из необходимости, чем по особому желанию с его стороны. Ариана полагала, что в Блэкторне ей предоставят отдельные покои, ибо было совершенно ясно, что Саймон не выказывает никаких намерений закрепить их брачный союз.

«Желаю приятных сновидений, моя любезная супруга. Впредь можете не опасаться моих прикосновений, которые вам столь отвратительны. Я не притронусь к вам больше никогда».

Но в замке было не так уж много свободных покоев, чтобы выделить целых две комнаты в распоряжение супружеской четы, и Саймон с Арианой занимали теперь комнату рядом с купальней. Раньше, до свадьбы Мэг с Домиником Ле Сабром, она принадлежала ей. Остальные комнаты на этом этаже срочно переделывались — в семействе Доминика ожидалось прибавление.

Саймон мог бы спать с рыцарями Доминика, но свободного места у них не нашлось — все было переполнено. Доминик вербовал рыцарей, вернувшихся из Крестового похода, стражников, оруженосцев, конюших. Вместе с тем ему приходилось нанимать все новых слуг, так как обитателей в Блэкторне прибавлялось.

Хотя Ариана и понимала, что жесткая необходимость заставила хозяина замка выделить им всего одну комнату, ей было трудно засыпать рядом с мужчиной, одно дыхание которого вызывало в ней волнующий горячий отклик. Этот человек пришел к ней в волшебном сне и зажег пламя страсти в ее душе. И в то же время в его сдержанность она верила безоговорочно. Да и как ей было не доверять ему? Его ведь обожали даже кошки. А при виде кошачьей грации его движений сердце ее билось сильнее.

Но не от страха — совсем не от страха.

«Да и как можно бояться мужчину, на чьей кольчуге резвятся, шаловливые котята?»

Ответ на этот вопрос пришел к ней быстро и неизбежно.

«Узнай Саймон, что я не девственница, что меня уже грубо использовал бесчестный подонок, называющий себя рыцарем, он будет безжалостен.

И тогда… найду ли я наконец смерть, которую когда-то так страстно желала?»

Да, когда-то она хотела умереть — так было. Но сейчас перед Арианой забрезжил неясный свет надежды, и радужные краски жизни вновь пробудили ее душу.

Каким-то чудом целительный сон и душистый бальзам излечили ее душу от яда былого предательства и насилия. Теперь ночные кошмары посещали Ариану все реже, хотя что-то внутри нее еще отчаянно сопротивлялось новому ощущению, которое пришло им на смену.

Как в тот вечер, когда она, сидя у Саймона на коленях, внезапно открыла для себя, что пламя страсти может быть горячее костра.

Горькие складки залегли в уголках ее губ — она вспомнила, как закричала и вцепилась Саймону в руки. Ей казалось, что, отказав ему тогда, она почти явственно ощутила его гнев, оскорбленное самолюбие и боль.

Она никак не могла ему объяснить, что отвергала не его, а ужас, преследующий ее с той страшной ночи.

«Я должна сказать ему.

И чем скорее, тем лучше.

Но когда же? Сегодня вечером?»

Ариана вздрогнула при мысли о том, как поведет себя Саймон, узнав правду. Судьба дала ему в жены девушку, над чувствами и телом которой надругался мерзавец, но Саймон заслуживал лучшего.

Но и Ариана заслуживала лучшего обращения, чем насилие и предательство со стороны человека, который должен был защищать и оберегать ее.

«Я не могу рассказать ему.

Не сегодня.

Он должен узнать меня получше, и, может быть, тогда он поверит, что я потеряла невинность не по своей воле.

Но в это не поверил даже мой отец».

— Леди Ариана, — мягко произнесла Мэг. — Может, вам лучше присесть? Вы так бледны.

Ариана расправила плечи и с трудом перевела дух. Ее пальцы беспокойно перебирали тонкие струны старинной арфы.

Инструмент отозвался аккордом, скорее печальным, нежели гармоничным.

— Мне уже лучше, — ответила Ариана бесстрастным тоном. — Я почти здорова благодаря вашим с Кассандрой снадобьям.

— Почти, но не совсем.

— Почему ты так решила?

— Я слышу, как ты играешь, — сказала Мэг. — Твоя музыка мрачнее, чем глаза Саймона.

— Ну вот, даже моя арфа меня предает.

Слова вырвались у нее сами собой, хотя Ариана и не думала произносить их вслух.

— Мужчины все еще на охоте? — быстро спросила она, пытаясь переменить тему разговора.

— Нет, мы только что вернулись.

Ариана вдруг поняла, что ее в отличие от Мэг не разбудили на рассвете и не пригласили на соколиную охоту, которую она так любила.

Это в общем-то не должно было бы ее задеть, но ей почему-то стало больно от такого явного пренебрежения.

— Саймон сказал нам, что ты плохо спала этой ночью, и не стал будить тебя, — пояснила Мэг.

В ответ на эти слова несколько протестующих нот раздались в тишине комнаты.

— Охота была удачной? — вежливо спросила Ариана, чтобы как-то поддержать разговор.

— Да, можно сказать, даже очень удачной. Сокол Доминика поймал столько жирных куропаток, что их хватило бы для большого праздничного пиршества. Да и сокол Саймона тоже отличился. Птицы получили в награду столько свежей дичи, что едва смогли потом подняться ввысь.

Ариана выдавила из себя улыбку.

— Скайленс — лучший сокол на свете, и он достоин Саймона.

Тон, которым были сказаны эти слова, говорил о большем — о том, что жена Саймона гораздо менее достойна своего супруга.

Мэг слегка расширила изумрудные колдовские глаза — она всматривалась в душу Арианы, как это умели делать только глендруиды. То, что увидела Мэг, встревожило ее: Ариана действительно считала, что в брачной сделке Саймона обманули.

А что касается самого Саймона… Мэг не нужно было прибегать к своему особому дару, чтобы заметить, что он рассержен, как дикая кошка, запертая в клетку.

— Леди Ариана, я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Мэг.

Ариана метнула удивленный взгляд на глендруидскую колдунью.

— Это я должна помогать вам, леди Маргарет, — возразила она. — Вы хозяйка замка, да к тому же ждете ребенка. А я всего лишь ваша гостья.

— Нет, ты не права, — горячо откликнулась Мэг. — Твоя свадьба с Саймоном спасла Блэкторн и Спорные Земли.

Ариана молча кивнула, слегка пощипывая струны арфы.

— И смерть не распростерла свои черные крылья над моими людьми, — настойчиво продолжала глендруидская колдунья.

Ариана снова кивнула.

— Но если ваш брак с Саймоном всего лишь холодный и расчетливый союз, скрепленный Богом и церковью, боюсь, нас ждут страшные беды, — напряженно произнесла Мэг. — Я видела вещий сон.

Ариана застыла от тягостного предчувствия.

— О чем был тот сон?

— О двух половинках, которые отказываются соединиться в единое целое. О боли и предательстве. О черных воронах, которые клюют глаза моего еще не родившегося ребенка.

Испуганный вскрик сорвался с губ Арианы. Горло ее сжалось от невысказанных чувств, о которых все равно было бесполезно говорить. Ничто не сможет предотвратить ужасные сны глендруидской колдуньи.

— Что я должна сделать? — еле слышно спросила Ариана.

Ее голос внезапно стал хриплым.

— Переступи же наконец через препятствие, которое лежит между тобой и Саймоном, — жестко сказала Мэг. — Ведь вы и есть те самые строптивые половинки, которые мешают Блэк-торну и Спорным Землям стать единым целым.

— Разве все зависит только от меня? А Саймон? — возразила Ариана.

Мэг сжала пухлые губы, так что они превратились в тонкую алую линию.

— Саймон сказал мне, что сделал все, что в его силах. И я ему верю.

Ариана опустила глаза и ничего не ответила.

— Я хорошо знаю брата моего мужа, — спокойно продолжала Мэг. — Саймон гордый, упрямый и вспыльчивый. Но он верен тем, кого любит, как никто из живущих на земле. Он верен Доминику.

— Да, — прошептала Ариана. — Такая верность — благословение Божье…

Не договорив, чуть дыша, она прикрыла глаза — ей показалось, что она сказала слишком много.

Как уже было однажды.

— Если надо будет сделать что-либо для Доминика, Саймон выполнит это без колебаний, — коротко сказала Мэг.

Ариана кивнула, с трудом подавив комок в горле при мысли о верности Саймона. Ей казалось, она сейчас закричит — горькая печаль переполняла ее и была готова пролиться слезами.

Но это невозможно — она ведь ни разу не плакала после той страшной ночи. И сейчас не заплачет. Женские слезы вызывают у мужчин только презрение, будь они священниками, родственниками или бесчестными рыцарями.

— Значит, — продолжала Мэг безжалостным тоном, — все и вправду зависит только от тебя.

— Да, это так, — прошептала Ариана.

Мэг молча ждала ее дальнейших слов, в комнате повисла мертвая тишина.

— Я снова спрашиваю вас, леди Ариана, чем я могу вам помочь?

Голос Мэг звучал настойчиво, даже требовательно.

— Сможешь ли ты изменить что-либо в отношениях между мужчинами и женщинами и избавить мир от предательства? — спросила в свою очередь Ариана.

— Нет.

— Тогда ничто не сможет мне помочь, и брак Саймона ничто не спасет.

— Но это же и твой брак, — сухо заметила Мэг.

— Да.

— Ты спишь ночью рядом с Саймоном, но в то же время вы дальше друг от друга, чем Спорные Земли и святой Иерусалим.

Ариана искоса взглянула на хозяйку Блэкторна.

— Не нужно быть колдуньей, чтобы заметить холодную отчужденность, которая пролегла между вами. А люди в замке говорят и еще кое-что, — резко сказала Мэг. — Черт возьми, Ариана, что случилось?

— То, что никогда не удастся поправить.

Мэг застыла от удивления.

— Что ты имеешь в виду? Объясни.

— Ты стремишься излечить неудачный брак, вынося его на всеобщее обсуждение, — произнесла Ариана, чеканя каждое слово. — А я говорю тебе, что такое «лечение» приведет к той самой беде, которой ты стремишься избежать.

В комнате воцарилось тягостное молчание — Мэг обдумывала неожиданные слова Арианы.

— Я не совсем поняла тебя, — осторожно сказала она.

— Твое счастье. А вот я слишком хорошо знаю и понимаю, что такое предательство. Худшего проклятия, чем такое знание, наверное, не существует — я бы не пожелала его даже самому сатане, не то что Саймону Верному.

— Хватит недомолвок, — отрезала Мэг. — А то я уже начинаю бояться за мое неродившееся дитя!

Ариана испуганно посмотрела на маленькую женщину, чьи зеленые глаза так и метали гневные искры. Впервые Ариана поняла, что ярость глендруидов подобна самой весне: только непокорный огонь смог бы растопить ледяные путы зимы и зажечь жизнь в мерзлой земле.

— Я не хотела тебя обидеть, — тихо произнесла Ариана.

— Тогда скажи мне то, что я должна знать!

Ариана прикрыла глаза, и ее руки крепко стиснули гладкое, холодное дерево арфы. В тишине было слышно, как потрескивает огонь в очаге да чуть-чуть звенят туго натянутые струны инструмента.

— Скажи мне, глендруидская колдунья, смогла бы ты превратить разбитое яйцо в целое?

— Нет.

— Тогда ответь, не все ли тебе равно, где, когда и почему это яйцо разбито?

— Но ты ведь не яйцо, — нетерпеливо возразила Мэг.

— Да, конечно. Я просто вещь, которую сначала отдали одному владельцу, затем другому. Для мужчин я не более чем игрушка, которой они тешат свое самолюбие. Я та самая «упрямая половинка», которая никогда не сольется с другой и не станет единым целым.

Внезапно Ариаиа отпустила струны — арфа издала звук, похожий на резкий крик.

— Саймон знает истинную причину твоего упрямства? — спросила Мэг.

— Нет.

— Открой ее ему.

— Если бы ты только знала, что… — начала Ариана.

— Но я этого не знаю и знать не хочу, — яростно оборвала ее Мэг. — Скажи это Саймону, а не мне. Он горы свернет, чтобы помочь Доминику.

— Ты требуешь от Саймона слишком многого. Это несправедливо.

— Вороны не заботятся о справедливости или чувствах своих жертв. Как и глендруидские целители.

Прежде чем Ариана успела возразить, она услышала, как в большой зал вошли Доминик и Саймон. Они смеялись и переговаривались друг с другом, сравнивая достоинства своих ловчих соколов.

— Расскажи ему все, — сказала Мэг так тихо, чтобы ее могла слышать только Ариана. — Или это сделаю я.

— Сейчас? Нет! Это касается только меня!

— Смерть тоже встречает свою жертву один на один, — возразила Мэг. Потом, переведя дух добавила: — Я даю тебе время подумать об этом до завтрашнего утра. И ни минутой позже — мои сны день ото дня становятся все более зловещими.

— Я не могу. Мне нужно собраться с мыслями.

— Ты должна это сделать. У тебя нет в запасе вечности — только время до завтрашнего утра.

— Еще слишком рано, — прошептала Ариана.

— Нет, — резко возразила Мэг. — Я боюсь, уже слишком поздно.

Ариана увидела во взгляде Мэг твердую решимость и поняла, что ей не удастся избежать настойчивых требований глендру-идской колдуньи.

С замершим сердцем Ариана смотрела, как Саймон и Доминик входят в господские покои. Они принесли с собой запах солнца, сухой травы и холодного осеннего воздуха. Плащи трепетали при каждом движении их мускулистых плеч. На их запястьях гордо восседали соколы в колпачках.

Доминик пересадил свою птицу с рукавицы на жердочку позади большого кресла и перевел взгляд с жены на Ариану. Ариане вдруг стало ясно, что Доминику прекрасно известно, о чем собиралась говорить с ней глендруидская колдунья.

«Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы заметить, что вы далеки друг от друга. А люди в замке говорят и еще кое-что».

Мысль о том, что их с Саймоном отчужденность дала пищу праздным слухам, разозлила и смутила Ариану.

«Вот уж сплетники будут трепать языками, когда станет известно, что я принесла с собой богатое приданое, но не уберегла свою невинность!»

От этой мысли Ариане стало горько и тоскливо. Она потеряла невинность не по своей воле, и это причиняло ей страдание.

Ее оцепеневшие руки стиснули арфу. Пытаясь успокоиться, Ариана пробежала пальцами по струнам, исторгнув из них мелодичные аккорды.

— С добрым утром, леди Ариана, — улыбаясь, произнес Доминик. — Какие несравненные звуки извлекаете вы из своей арфы. Верно, сегодня утром вы чувствуете себя намного лучше?

— Вы правы, милорд. У вас очень гостеприимный дом — я всем довольна и ни в чем не нуждаюсь.

— Приятно слышать. Вы уже позавтракали?

— Да, милорд.

— Бланш сообщила вам последнюю новость? — спросил Доминик.

— Нет. А что это за новость?

— Ходят слухи, что ваш отец находится в Англии.

Пальцы Арианы дернулись, и звуки рассыпались в тишине, как опавшие листья.

— Милорд, вы уверены? — быстро спросила она.

Доминик, заметив ее волнение, обменялся с Саймоном многозначительным взглядом.

— Слухи редко бывают обманчивыми, — заметил он, пожимая плечами. — Саймон думал, вы забыли предупредить, что ваш отец собирается нас навестить.

— Мой отец, если это и вправду он, поступает так, как считает нужным, — ответила Ариана, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

Но нарочитое безразличие в ее голосе и резкие звуки арфы говорили сами за себя.

— Обычно благородные господа не путешествуют без свиты. А ваш отец? — спросил Доминик.

— Мой отец никуда не отправляется без своих спутников — он с ними и на охоте, и на пирах.

— Они к тому же еще и рыцари?

Губы Арианы скривились в усмешке. В голосе ее арфы послышались дразнящие нотки.

— По крайней мере они так себя называют, — сказала она.

— Как видно, вам они не очень-то по нраву, — заметил Доминик.

Ариана передернула плечами.

— Терпеть не могу мужчин, которые и день, и ночь беспробудно пьянствуют.

Доминик обернулся к Мэг.

— Похоже, нам нужно приготовиться к приему гостей — вскоре к нам пожалуют барон Дегерр со своими рыцарями, — Сколько их будет?

— Поговаривают, что рыцарей по крайней мере двадцать человек, но Свен утверждает, что их тридцать пять, — сказал Саймон. — Он отправился выяснить это еще раз, сколько их там на самом деле и тот ли это господин, которого мы ждем.

Мэг нахмурилась и принялась мысленно прикидывать, что нужно подготовить к приему гостей.

Саймон усадил Скайленса на шест рядом с соколом Доминика и подошел к огню, мимоходом небрежно кивнув Ариане и стягивая сокольничью рукавицу и кожаные перчатки. Белый мех подкладки его плаща отливал серебром в свете пламени.

Непрошеное воспоминание подкралось незаметно, и перед Арианой опять встала картина: Саймон спихивает ее с колен, встает и резким движением запахивает на себе плащ. Он сгорает от желания, но его черные глаза холоднее льда.

Саймон крепко держал свою клятву, которую он дал Ариане в ту памятную ночь. Он больше не прикасался к ней, даже случайно.

Ни разу.

«Да знает ли кто-нибудь, что мой муж спит на полу, как крестьянин в конюшне, только чтобы ненароком не дотронуться до меня даже во сне?»

— Я тут недавно думал о будущем Саймона, — вдруг произнес Доминик, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Саймон метнул на брата острый взгляд.

— Ты ничего не сказал мне об этом на охоте, — заметил он.

Доминик усмехнулся и продолжал:

— Богатое приданое дочери барона Дегерра и щедрые дары Дункана — этого довольно, чтобы построить свой собственный замок.

— Я служу тебе, и мне больше ничего не нужно, — отчетливо произнес Саймон.

— Для меня это большая честь, но я прежде всего твой брат, а потом уже господин. И я лучше других знаю, что ты мечтаешь о том же, о чем в свое время мечтал и я, — о своей земле, благородной жене и наследниках.

Скулы Саймона окаменели, и он крепко стиснул зубы.

— И вот теперь, — продолжал Доминик, — ты женат на девушке из знатной семьи. Будут ли у тебя дети — решит Господь. В моей же власти дать тебе земли во владение.

— Доминик… — начал Саймон.

— Нет, позволь мне договорить.

Хотя Доминик произнес эти слова с улыбкой, пряжка в виде волчьей головы, скреплявшая его плащ, сверкнула холодным светом, напоминая о могуществе Волка Глепдруидов.

— Поместье Карлайсл частью лежит в моих владениях, а частью захватывает земли, оспариваемые Робертом Северным, отцом Эрика, — сказал Доминик. — С согласия Эрика и Дункана из Максвелла поместье и его обширные угодья находятся в относительной безопасности. Пока.

Саймон застыл неподвижно, слушая своего брата.

— Но если Эрик и его отец не договорятся… — Доминик передернул плечами. — Что ты скажешь на это, Саймон?

— Я не встречал более не похожих друг на друга людей, чем Эрик и его отец, Роберт Северный.

— А ты, Мэг, что думаешь? — спросил Доминик, обращаясь к жене.

— Саймон прав, — ответила она. — Эрик — Посвященный, а Роберт никогда не принимал их учения.

— Эрик всегда разумно пользуется своими правами господина по отношению к подданным, — заметил Саймон, — а Роберт облагает их такой непосильной данью, что каждый новый ребенок в крестьянской семье становится лишним ртом, а не Божьим благословением.

Доминик обратил на Ариану вопрошающий взгляд.

— Леди Ариана, что вы думаете об этом?

— Эрик — воин, — коротко сказала Ариана. — А его отец — хитрый заговорщик. В Нормандии его зовут Робертом Скрытным.

Доминик прищурил глаза, неожиданно заинтересованный ее словами.

— Роберт пытался даже заключить тайный союз с моим отцом, — продолжала Ариана, — за спиной короля Шотландии, короля Англии и самого могущественного из норманнских баронов.

— И ваш отец согласился? — резко спросил Доминик.

Ариана помедлила с ответом, но пальцы ее привычно пробежали по струнам арфы, извлекая из нее задумчивые аккорды.

Мэг казалось, Ариана даже не подозревала, что музыка так легко выдает ее потаенные мысли и чувства.

— Роберт Скрытный и мой отец, как пауки, пытаются завлечь друг друга в свои сети, — произнесла наконец Ариана. — И каждый из них старается избежать чужой клейкой паутины.

Саймон ядовито усмехнулся.

— Теперь я понимаю, почему Посвященные «принимают» меня, — заметил он. — Эрику было прекрасно известно, что брак Арианы расстроит планы Дегерра в Спорных Землях.

— Что думаешь, Ариана, как поведут себя Роберт и твой отец? — спросила Мэг.

— Все зависит от того, кто первый потеряет бдительность и запутается в чужой паутине, — спокойно ответила Ариана. — Ведь за их спинами короли тоже плетут свои интриги.

Доминик кивнул с отсутствующим видом, раздумывая над словами Саймона о Посвященных. Теперь ему многое становилось понятно — во всяком случае, то, почему Эрик так стремился стать союзником самого Волка Глендруидов, которого король Шотландии охотно вышвырнул бы из Спорных Земель. Все объяснялось просто — отец Эрика был подданным шотландского короля.

Звуки арфы вновь привлекли внимание Доминика к Ариане.

— Владей я замком на границе между Спорными Землями, Шотландией и Англией, — продолжала Ариана, — я бы заставила своих воинов упражняться в боевом искусстве так же часто, как звонит соборный колокол.

Доминик рассмеялся:

— Я рад, что именно Саймон стал вашим мужем, леди Ариана. Вы подходите друг другу.

По губам Арианы скользнула грустная улыбка.

— Вы очень добры, милорд, — промолвила она.

— О да, милорд, — насмешливо повторил за ней Саймон, — вы и впрямь очень добры.

Волк Глендруидов в ответ загадочно усмехнулся.

— То, что я услышал от Арианы, укрепило мое решение, — сказал он.

Саймон приподнял золотистые брови в молчаливом ожидании.

— Я думал, — продолжал Доминик, — что для защиты поместья Карлайсл мне придется построить там новый замок и увезти туда Мэг, разлучив ее с Блэкторном и тамошними людьми.

Мэг издала слабое восклицание, но Доминик его услышал. Он подошел к жене и ласково коснулся рукой ее щеки.

— Не тревожься, соколенок, — произнес он с нежностью, о которой никто и не подозревал. — Я знаю, как люди Блэктор-на привязаны к тебе и как ты их всех любишь.

— Если необходимо, я могу… — неуверенно проговорила Мэг.

— Нет, в этом нет нужды, — мягко заверил ее Доминик. — Я отдаю Карлайсл Саймону. Приданое Арианы поможет укрепить замок против набегов изменников и алчных властителей.

Доминик отвел взгляд от жены и повернулся к Саймону.

— Пойдем же, брат, в оружейную, — сказал он. — Настало время открыть сундуки с приданым, которое барон Дегерр дал за своей дочерью.

Саймон, не двинувшись с места, продолжал молчать.

— Что с тобой? — спросил Доминик. — Тебя не интересует твое богатство?

— Я отдаю его тебе, — отозвался брат. — Для Блэкторна. Для Мэг. Пусть оно послужит во благо вам и вашим детям. А мне, видно, не суждено иметь наследников.

Глава 22

Доминик метнул в сторону Мэг взгляд проницательных серых глаз, но та только покачала головой.

— Будут ли у тебя дети — зависит от воли Божьей, — веско сказал Доминик. — А я оставляю за собой право решать, кто из моих рыцарей будет владеть землей, чтобы охранять границы моих владений, а кто получит замок в награду за верную службу.

Доминик улыбнулся Саймону, и Ариана почувствовала, как слезы подступают к ее глазам: в этот миг, как никогда, в улыбке Доминика светилась любовь к брату. Ариана понимала теперь, почему Саймон был так беззаветно предан этому человеку — своему другу и господину.

— Поместье Карлайсл станет замком Карлайсл, — решительно сказал Доминик. — И ты, Саймон, станешь хозяином и единственным владельцем всех его угодий.

Саймон попытался что-то возразить, но Доминик продолжал:

— Я бы еще раньше сделал это, но моего богатства не хватило бы, чтобы содержать два замка. Теперь же, Саймон, ты супруг леди Арианы, и ее приданого с лихвой достанет для укрепления Карлайсла.

— Это слишком большая честь для меня, — тихо произнес Саймон. — Я недостоин столь высокой награды.

Доминик рассмеялся и похлопал Саймона по плечу.

— Да на всей земле не найдется более достойного человека, чем ты, Саймон Верный, — усмехнулся он.

— Но, Доминик…

— Если бы ты тогда не собрал рыцарей и не бросился вызволять меня из сарацинского плена, — перебил его Доминик, — я бы так и умер в застенках тюрьмы султана. Разве не так?

— То, что я сделал, не идет ни в какое сравнение с твоей жертвой! Это ты выкупил меня из плена, сдавшись на милость неверных!

— Если бы не твоя свадьба с Арианой, — продолжал Доминик, не обращая внимания на слова Саймона, — то я бы сейчас готовился к войне с бароном Дегерром.

— Да, но…

— Довольно упрямиться, — сказал Доминик, протягивая Саймону руку. — Пойдем наконец проверим, насколько щедр был барон Дегерр, и обдумаем, что нужно сделать, чтобы превратить Карлайсл в неприступную крепость и доходное поместье.

Доминик, явно забавляясь, потянул смущенного брата за руку в оружейную замка. Мэг с улыбкой обернулась к Ариане, жестом приглашая ее последовать за мужчинами.

Ариана осторожно положила арфу на широкий стол у стены. На рукояти драгоценного клинка, подвешенного к длинному поясу ее платья, затанцевали отблески факела, и аметистовые искры вспыхнули на ее шее и запястьях.

Женщины, шурша длинными юбками по каменному полу замка, поспешно покинули комнату. Сладкий перезвон золотых колокольчиков Мэг сопровождал их.

Мэг и Ариана спустились вниз по каменной лестнице, освещаемой светом факелов. От движения воздуха пламя колебалось, и по каменным стенам метались причудливые тени.

Оружейная находилась недалеко от казарм, и стражники охраняли не только ценное оружие, но и источник, питавший замок водой. Оружейная в Блэкторне с ее окованной железом дверью и неприступными каменными стенами служила также и сокровищницей. И богатство, и оружие находились здесь под охраной Томаса Сильного.

Чаще всего рядом с ним была и Мари, вдова Роберта Рогоносца, — среди всех рыцарей замка Томаса она особенно отличала.

За исключением, разумеется, Доминика и Саймона.

— Милорд, — произнесла Мари, низко по сарацинскому обычаю склоняясь перед Домиником. — Давненько вы нас не навещали.

Темные, подернутые чувственной поволокой глаза Мари и грудной, бархатный голос говорили о большем: если Доминику когда-либо наскучит его глендруидская колдунья, Мари не замедлит услужить ему, как только он того пожелает.

Мэг откровенно забавлялась, наблюдая эту красноречивую сцену. В свое время они с Мари заключили между собой тайное соглашение: либо Мари перестанет заманивать Доминика в свои сети и переключится на холостых мужчин, пробуя на них свои чары, либо Мэг проследит за тем, чтобы Мари, как шлюху, поместили в лондонский публичный дом.

— С тобой мы тоже давно не виделись, Саймон, — улыбаясь, промурлыкала Мари, поглядывая на него снизу вверх из-под черных длинных ресниц. — Досадно, что мужчина, которого столь щедро наградил Господь, так скуп на… подарки.

С притворной обидой Мари слегка выпятила пухлые темно-красные, как спелая вишня, губы, но тут же сверкнула ослепительно-чувственной улыбкой, предназначавшейся только Саймону. Шагнув совсем близко к нему, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его прямо в губы.

На мгновение Саймон опешил, словно получил пощечину, но затем разжал судорожно стиснутые пальцы и принял поцелуй с легкостью, свидетельствовавшей о его давнем знакомстве с Мари.

Ариана наблюдала за ними и мрачно раздумывала, как замечательно смотрелся бы ее драгоценный кинжал между лопатками Мари.

— Я хотела бы пожелать вам счастья в браке, сэр, — промолвила Мари, когда закончился поцелуй.

Голос ее стал еще более грудным и хриплым. Глаза под густыми ресницами, казалось, видели только одного Саймона. Она провела руками вниз по лифу своего платья, слегка поглаживая полные бедра. Красный шелк — прощальный подарок Доминика. — пылал и трепетал в свете факела, как живой.

— Благодарю, — спокойно ответил Саймон.

Как бы случайно он отстранился от нее, но все же не настолько, чтобы приблизиться к Ариане. Мари глубоко вздохнула, и ее пышная грудь почти коснулась его груди.

— Мне хочется верить, что вы, сэр, не забыли старых друзей, которые делили с вами… все тяготы во время Крестового похода, — проговорила она.

— Я ничего не забываю, — мягко пообещал ей Саймон.

Мари на мгновение опустила ресницы, затем вновь подняла на Саймона откровенно чувственный взгляд. Губы ее блестели от недавнего поцелуя, затвердевшие соски призывно натянули алую шелковую ткань.

— Я тоже ничего не забыла, — промолвила Мари, слегка растягивая слова. — И прежде всего тебя, потому что ты был лучше всех, кого я знала. Помнишь?

— Мари, — вмешалась Мэг, — ты запамятовала наш уговор?

— О чем ты, леди Маргарет?

— Саймон теперь тоже женат.

Мари усмехнулась и метнула косой взгляд на Ариану.

— Конечно, леди, — смиренно ответила она. — Да только по замку ходят слухи, что леди Ариане все равно, чью постель согревает ее супруг. А уж в ее-то постели он точно не бывает.

— Это ложь! — отчетливо произнесла Ариана.

Мари недоверчиво улыбнулась.

— Что же, я рада это слышать, — обронила она, но слова ее явно предназначались только Саймону. — А то меч без ножен может и заржаветь.

Пальцы Мари потянулись от выреза его рубашки к поясу штанов, но Саймон перехватил ее руку с пугающей быстротой, удерживая блуждающие пальцы.

— Ах, Саймон, — хрипло сказала Мари, прильнув к нему, — я просто счастлива, что твой брак удался. Твой меч слишком прекрасен, чтобы им пренебрегать. Он заслуживает более заботливого обращения — мне помнится, когда-то он был твердым и блестящим.

Прежде чем возмущенная Ариана успела вымолвить хоть слово, послышался ровный, бесстрастный голос Саймона:

— Томас, подойди сюда.

— Чем могу служить, сэр? — спросил тот ухмыляясь.

Саймон смотрел сверху вниз на потаскуху из гарема, шлюху, чьи пальцы даже сейчас скользили по его запястью, поглаживая чувствительную кожу, как если бы ее держал за руку любовник, а не мужчина, чье терпение слишком долго испытывали. Саймон медленно усмехнулся прямо ей в лицо.

Только Мари могла заметить, что в глазах его, похожих на холодные черные камни, не было ни тепла, ни улыбки.

— Уведи куда-нибудь свою наложницу, — вежливо произнес Саймон, обращаясь к Томасу, — пока леди Ариана не всадила кинжал ей в спину.

Ариана испуганно опустила глаза — украшенная аметистами рукоятка клинка поблескивала в ее правой руке. Острое лезвие ярко сверкало, отбрасывая холодные искры.

Девушка не могла взять в толк, когда она выхватила клинок из ножен.

— Может быть, Мари следует заключить с леди Арианой такое же соглашение, что и со мной? — заметила Мэг, с интересом разглядывая норманнку.

Мари перевела взгляд с кинжала на Ариану и внезапно расхохоталась.

— Да, — загадочно промолвила она, — возможно, я так и сделаю.

— Что это еще за соглашение? — в один голос спросили Доминик и Саймон.

Мари лукаво подмигнула Доминику, метнула на Саймона многозначительный взгляд и повернулась к Ариане.

— Миледи, я обещаю, что больше не буду искушать вашего мужа, — сказала она.

Ариана сдержанно кивнула.

— Но, — продолжала Мари, — я живу здесь с согласия лорда Доминика и его брата. И если кто-либо из них пожелает меня, я буду ему принадлежать, пока ему не наскучат мои ласки.

Доминик и Саймон обменялись взглядами.

— Мужчинам быстро надоедает спать с одной и той же женщиной — такими уж их создал Господь, — пояснила Мари, как само собой разумеющееся. — И когда Доминик или Саймон позовут меня, никакие глендруидские проклятия и острые кинжалы меня не удержат. Я буду им угождать — они здесь хозяева, а не вы, достойнейшие леди Маргарет и леди Ариана.

— Мари, — мягко вмешался Доминик. — Я поклялся на могиле твоего мужа в Святой Земле, что буду оказывать тебе покровительство до самой твоей смерти. Но это не дает тебе права оскорблять благородных леди, хозяек замка.

Мари почтительно присела в глубоком реверансе перед двумя женщинами.

— Если я чем-то оскорбила вас, благородные леди, прошу меня простить и не судить строго — я ведь выросла в гареме и на многие вещи смотрю не так, как вы.

— Томас, — коротко произнес Доминик.

— Слушаю, милорд!

Томас выступил вперед со своего поста у двери в оружейную. Крепкий и сильный, как могучий дуб, он слыл добрым малым с веселым и радушным нравом.

Он также прославился своими любовными подвигами — по выносливости ему не было равных среди других рыцарей.

— Будь добр, развлеки немного нашу несравненную Мари, а то она совсем заскучала, — сказал, обращаясь к нему, Доминик.

— Прямо сейчас, милорд?

— Да, прямо сейчас.

— С удовольствием, милорд.

Томас звонко шлепнул Мари чуть пониже спины своей тяжелой ладонью, потом приблизился к ней сзади и осторожно сжал руками ее пышные ягодицы.

Мари задохнулась от удовольствия и медленно обернулась к Томасу, слегка потершись о него своими бедрами. Он широко улыбнулся ей в предвкушении того, что последует дальше.

Затем, не говоря ни слова, Томас приподнял Мари одной рукой. Она улыбнулась ему и обвила ногами его мускулистые бедра. Это положение, безусловно, было им обоим хорошо знакомо, ибо Томас, не медля ни минуты, пошел прочь от оружейной, легко придерживая оседлавшую его девицу.

Мари прильнула к нему еще теснее, прижалась подбородком к его плечу и стала проворно расстегивать застежки его кольчуги, до которых могла дотянуться.

Вскоре оба они исчезли за поворотом коридора, и издалека послышался звонкий, переливчатый смех Мари, приглушенный толстыми каменными стенами. Но потом и он внезапно стих, будто прерванный мужским поцелуем.

— Благодарение Богу, что у нас есть Томас Сильный, — усмехнулся Доминик.

— Аминь, — серьезно сказал Саймон.

Он обернулся и окинул свою жену загадочным взглядом слегка прищуренных глаз, как нечто необычное, что совсем не ожидал увидеть.

И вправду, тут было чему удивляться.

Ариана ревновала его. Это поразило Саймона так же сильно, как и другой ее безрассудный и неожиданный поступок, когда она влетела на своей крепкой коротконогой лошадке прямо в гущу смертельной битвы.

Ариана тогда чуть не погибла, спасая ему жизнь.

Она только что была готова вонзить кинжал в шлюху, добивавшуюся его расположения.

Она таяла в истоме, как растопленный солнцем мед, когда он пришел к ней в ее волшебном сне.

И однако же наяву она с презрением отталкивала от себя чувственные наслаждения.

Саймон отрешенно подумал, что, наверное, даже Посвященным не дано понять женщин.

— Можешь спрятать свой клинок, соловушка.

Ариана подняла на мужа широко распахнутые глаза. Теплая волна затопила ее душу, когда она вновь услышала свое ласковое прозвище и встретила задумчивый взгляд Саймона.

— Или, может быть, ты хочешь вонзить его мне в сердце? — вежливо осведомился Саймон.

Ариана вспыхнула и быстро вложила кинжал в ножны.

— Вот так-то лучше, — заметил ее супруг. — Полагаю, в наших отношениях наметился некоторый сдвиг.

С трудом сдерживая смех, Доминик отвернулся и стал возиться с огромным железным замком, висевшим на двери в оружейную. Вскоре замок поддался с лязгом и грохотом, и через полуоткрытую дверь донесся слабый аромат пряностей.

— Посветите мне, — сказал Доминик.

Саймон снял со стены два факела и протянул один Доминику, который уже шагнул под темные своды оружейной. Затем Саймон чуть посторонился, пропуская женщин вперед. Сначала вошла Мэг, за ней — Ариана.

В тот момент, когда она проходила мимо него, Саймон быстро шагнул ей навстречу, так что Ариана неминуемо должна была бы задеть его, чтобы протиснуться в дверь. Его движение было пугающе неожиданным.

И Ариана отшатнулась в сторону, прежде чем успела сообразить, что к чему.

Саймон невесело усмехнулся, как человек, который подстроил другому ловушку, но нашел ее пустой. Его взгляд ясно говорил о том, что радости ему это не доставило.

Ариана потянулась было к нему, чтобы дотронуться до его руки, но Саймон намеренно отклонился от ее прикосновения.

— Твое первое движение было более искренним. Я предпочитаю его, — сказал он так тихо, что его слышала только Ариана.

— Ты просто чертовски быстр! Я перепугалась от неожиданности — вот и все!

— Не думаю, чтобы это было именно так.

— Саймон, где ты? — не оборачиваясь, нетерпеливо позвал Доминик.

— Я здесь.

— Похоже, ты не торопишься увидеть свое богатство.

— А мне и не нужно его видеть — я чувствую его запах, — сухо отозвался Саймон.

Доминик рассмеялся.

— Да, в самом деле пахнет перцем.

Мэг глубоко вдохнула пряный воздух и вдруг нахмурилась.

— Что такое? — немедленно спросил ее Доминик.

Она поколебалась в нерешительности, снова вдохнула пряный аромат и смущенно покачала головой.

— Запах слишком слабый для того количества пряностей, какое должны были бы вмещать эти огромные сундуки, — наконец задумчиво произнесла Мэг. — Но, может быть, они просто очень плотно запечатаны.

— Или пряности слишком старые, — жестко сказал Доминик. — Запахи ведь слабеют со временем.

— Они были совсем свежими, — горячо возразила Ариана. — Управляющий постоянно донимал отца бесконечными причитаниями о том, что бесполезно посылать такие дорогие пряности шотландскому варвару, моему будущему мужу, который не оценит их изысканный вкус.

— Странно! — произнес Доминик.

— Вовсе нет, — сухо сказала Ариана. — Барон Дегерр щедр только со своими рыцарями, и то он всегда сетовал на дороговизну подарков. Что же говорить о его дочери, которой суждено было выйти замуж за рыцаря из чужих земель!

— Тогда он должен быть доволен, что вы вышли замуж за достойного норманнского дворянина, — сказал Доминик.

— Доволен? Своей дочерью? — Ариана невесело рассмеялась. — Да это было бы просто чудо, милорд.

Доминик высоко поднял свой факел и осветил оружейную. Тысячи бликов заиграли на мечах, развешанных по стенам, на железных кольчугах, накинутых на деревянные подпорки, на шлемах и боевых рукавицах, аккуратно разложенных по полкам.

В дальнем углу огромной комнаты возвышались семнадцать сундуков, расставленных по величине. Медные листы, которыми были окованы сундуки, потускнели от соленого воздуха, но тяжелые замки были тщательно смазаны и блестели.

Доминик укрепил факел на стене, полез под плащ и отцепил от пояса огромный кошель, в котором находились связка ключей и пергаментный свиток с подробной описью приданого, хранившегося в сундуках, и другими обязательствами брачного договора. Свиток скрепляла тяжелая восковая печать, и такая же печать находилась на крышках сундуков, так что открыть их, не сломав ее, было никак невозможно.

— Сначала взглянем на шелка, — пробормотал Доминик. — Вы видели их, леди Ариана?

— Конечно, сэр. Их цвета могут затмить и радугу. Одни так прозрачны и тонки, что пропускают даже самый слабый лучик света, а другие вышиты так искусно, что кажется, будто это волокна ткани переплелись между собой в прихотливом узоре.

— Да, и впрямь чудесные шелка, — сказал Доминик.

— Если Саймон не против, — продолжала Ариана, — я бы хотела подарить несколько платьев леди Эмбер — она ведь была так добра ко мне. А чудесный зеленый шелк как нельзя лучше подойдет к изумрудным глазам леди Маргарет.

— Решено, мы так и сделаем, — коротко подтвердил Саймон.

— О, это излишне, — попыталась возразить Мэг по Доминик перебил ее:

— Благодарю вас, леди Ариана, это очень любезно с вашей стороны. Мне нравится, когда Мэг надевает зеленое — ей очень идет этот цвет.

— Боюсь только, что эта ткань слишком прозрачна, — предостерегла Ариана. — Я слышала, как отец говорил одному из своих рыцарей, что такая одежда больше подходит для гарема, чем для холодного и чопорного английского замка.

Доминик понимающе ухмыльнулся.

— Значит, это платье мне уж точно понравится, — сказал он. — У наложниц султана была весьма, гм, забавная одежда.

С этими словами Доминик вытряхнул связку ключей из кошеля. С лязгом и стуком они упали на каменный выступ в стене рядом с боевыми рукавицами. Доминик выбрал один из ключей и подошел к самому большому сундуку. Замок неохотно поддался, затем восковая печать сломалась. Медные петли заскрипели, и Доминик, откинув крышку, заглянул внутрь.

— Черт побери, что это такое? — пробормотал он. — Саймон, подойди-ка сюда.

Саймон приблизился к Доминику и окинул содержимое сундука быстрым взглядом. Его факел осветил груды грубых полотняных мешков. Саймон молниеносно выхватил свой кинжал и вскрыл один из мешков.

Оттуда посыпалась грубая серая мука. Саймон набрал пригоршню этой муки, растер ее между пальцами и понюхал с гримасой отвращения. Затем разжал пальцы и высыпал ее на пол.

— Испорчена, — коротко бросил он.

— Ткань? — недоуменно переспросила Ариана, поскольку широкая спина Саймона загораживала от нее сундук.

— Нет, мука, — ответил Саймон.

Доминик принялся рыться в сундуке.

— А шелк? — смущенно спросила Ариана.

— В этом сундуке его нет, — выпрямляясь, произнес Доминик. — В остальных мешках даже не мука, а самая обыкновенная земля.

Испуганно вскрикнув, Ариана протиснулась между мужчинами и уставилась сначала на огромный замок, потом на сломанную печать и снова на замок.

— Печать была нетронута? — спросила она.

— Нетронута, — ответил Доминик.

— Ничего не понимаю. Я собственными глазами видела, как управляющий отца наполнял эти сундуки.

— Сундуки похожи один на другой, — предположил Доминик — Может быть, их случайно перепутали.

Саймон ничего не ответил, взял другой ключ из связки и поискал подходящий замок. Ключ подошел к самому маленькому сундучку. Саймон повернул его в замке, сломал печать и приоткрыл крышку. В воздухе поплыл слабый аромат корицы и гвоздики.

Саймон хранил молчание.

— Ну, что там? — вырвалось у Арианы.

— Песок, — коротко бросил Доминик.

— Что вы сказали? — испуганно переспросила она.

— Песок, — повторил Доминик.

— Но раньше здесь была корица, — добавил Саймон. — Дерево еще хранит ее запах.

— Не понимаю, просто не понимаю, — промолвила Ариана.

Но тон, которым были сказаны эти слова, говорил о том, что она уже все прекрасно поняла.

В молчании, становящемся все более тягостным с каждым вновь отпертым сундуком, Доминик и Саймон осматривали приданое Арианы. Тишину нарушали только скрип петель и стук открываемой крышки очередного сундука, за которыми следовало короткое, но точное описание того, что находилось внутри вместо драгоценных камней, золота, серебра, дорогих мехов, шелков и пряностей.

— Камни!

— Песок!

За этими словами следовали приглушенные сарацинские проклятия.

— Гнилая мука!

— Булыжники!

— Земля!

Ариана едва держалась на ногах — ей вдруг нестерпимо захотелось зажать руками уши, чтобы не слышать ужасную правду.

«Предали! Опять меня предали!»

Когда был вскрыт последний сундук, Доминик, подбоченившись, хмуро обозрел его внутренность: в нем не было ничего, кроме булыжников, все еще хранивших запах моря.

Волчья голова, скреплявшая плащ Доминика, казалось, оскалилась в злобной усмешке, когда он обернулся к Ариане. Глаза Доминика горели холодным серебристым светом.

— Итак, — с обманчивым спокойствием произнес Волк Глендруидов, — приданое, обещанное бароном Дегерром, несколько не соответствует тому, что в действительности содержится в этих сундуках.

— Да! — произнесла Ариана внезапно упавшим голосом.

Доминик ждал, что она скажет дальше, но девушка молчала.

— Леди Ариана, — резко произнес он наконец, — что вы скажете на это?

— Только то, что меня опять предали.

Мрачная обреченность в ее голосе глубоко тронула Доминика, несмотря на его гнев. Он увидел, как ее пальчики слабо зашевелились в поисках арфы, и внезапно почувствовал к ней жалость.

— Кажется, барон пытается навязать нам войну, — негромко произнес Доминик.

Если Ариана и слышала его слова, то никак на них не ответила.

— Да, похоже, что так, — холодно согласилась Мэг. Ее маленькие руки сжались в кулачки. — Но что он выиграет от этого?

— Он просто-напросто избавится от союза, к которому никогда не стремился, — спокойно ответил Доминик.

— Но он же тогда нарушит клятву, — возразила Мэг, — и покроет себя позором в глазах норманнской знати. Уж, наверное, собственная честь ему дороже, чем несколько сундуков с приданым?

— Управляющий видел, как эти сундуки были наполнены, запечатаны и переданы под охрану самых верных рыцарей моего отца, — произнесла Ариана бесцветным голосом. — Я тоже это могу подтвердить. Те же рыцари сопровождали меня вплоть до Блэкторна.

— Другими словами, — подытожил Саймон, — если я заявлю о пропаже приданого, это будет означать, что я объявляю барону Дегерру войну.

— И к этой войне Дегерр тщательно подготовился, полагая, что Дункан из Максвелла не настолько богат, чтобы собрать рыцарей, не воспользовавшись приданым своей невесты, — добавила Мэг.

— Да и король Генрих с большой неохотой согласится отстаивать земли, которые оспаривает сам Роберт Скрытный, — заключил Доминик и обернулся к Ариане. — Ваш отец надеется выиграть битву прежде, чем король Генрих возьмется за оружие.

— Это похоже на моего отца, — бесстрастно подтвердила Ариана. — У него просто дар отыскивать слабое место там, где другим видна лишь сила, — за это он и прозван Чарльзом Проницательным.

— Тогда мы сохраним все в тайне, — твердо сказал Саймон.

— Что ты такое говоришь? — возмутился Доминик. — Мы же не можем…

— Я не собираюсь разжигать ссору из-за приданого моей жены, — коротко прервал его брат.

В комнате повисла мертвая тишина.

В колеблющемся свете факела по лицу Арианы на мгновение промелькнула горькая улыбка: она, не плакавшая даже тогда, когда очнулась униженная и обесчещенная в руках Джеффри, почувствовала, как слезы подступают к ее глазам.

— Саймон, — прошептала Ариана еле слышно. — Лучше бы ты убил меня, когда я тебя об этом просила.

Его глаза сузились, но он ничего не ответил.

— Паук сплел наконец свою сеть, — продолжала Ариана, — и я попалась в нее, как беззащитное насекомое. А вместе со мной и ты, Саймон. И как бы мы ни сопротивлялись, Дегерр все равно победит.

— Объясните, леди Ариана, — коротко потребовал Доминик. — И поподробнее.

— Мой отец предвидел слабость и раскол в рядах своих противников. Но он не смог предвидеть верности и самообладания.

Доминик быстро посмотрел на своего брата, который устремил на Ариану темный, непроницаемый взгляд.

— Мой отец был уверен, что в свою брачную ночь я умру, — произнесла Ариана спокойным, безжизненным тоном.

— Тысяча чертей, это еще что за вздор? — воскликнул Доминик.

Ариана обернулась к Мэг.

— Вот это и есть та правда, которой вы так настойчиво добивались от меня, леди Маргарет. Я думаю, теперь вы довольны.

— Нет, Ариана, не делай этого, — быстро сказала Мэг, шагнув к ней, будто хотела остановить.

Но Ариана продолжала говорить, удивляясь, что еще в состоянии чувствовать боль, захлестнувшую ее душу.

— Мой отец прибыл в Блэкторн, чтобы развязать войну и таким образом отомстить за свою дочь, погибшую от руки ее мужа.

— Он будет разочарован, — холодно произнес Саймон. — Ты жива.

— Да, это так. Но оставишь ли ты меня в живых, когда узнаешь, что я пришла к тебе не девственницей?

Саймон застыл.

— Ты знал это? — резко спросил его Доминик.

Саймон не мог вымолвить ни слова.

— Наш брак недействителен, — продолжала Ариана. — Я поклянусь в этом даже на Библии. И развод…

— Нет, — прервал ее Саймон. — Я доволен своим браком и не имею никаких претензий к моей жене. Никаких причин для развода нет! И для войны тоже!

— Клянусь святой кровью Господней! — прорычал Доминик. — А как же твоя честь?

— Я потерял свою честь еще в Святой Земле, когда разделил ложе любви с чужой женой.

— С Мари? — вырвалось у Доминика.

— Да. Это меня видел ее муж крадущимся к ее палатке. Из-за меня он вступил в дьявольский сговор с султаном. Из-за меня нас предали и ты подвергся жестоким пыткам.

— Саймон, это сделал не ты, а Роберт Рогоносец! — резко сказал Доминик.

— Но я за это в ответе. И перед собой, и перед Богом.

— Ты не можешь так говорить! Откуда тебе это знать?

— Но я знаю. Разве ты еще не понял, какое изощренное наказание придумал для меня Господь?

— Ничего я не понял и не вижу никаких причин для…

Но Саймон продолжал говорить, не обращая внимания на его слова. Он должен был раз и навсегда дать понять своему брату — за то, что случилось в Святой Земле, пришлось заплатить в Спорных Землях.

И наказание было справедливым — Саймон не мог и не имел права с этим спорить.

— Я женился на красоте и богатстве ради наследников, — спокойно произнес он. — Богатство — химера, наследников у меня никогда не будет, и Ариана спит одна в своей постели, недосягаемая в своей холодной красоте. Да, воистину моя жена — самое подходящее наказание за мой грех прелюбодеяния.

— Но, Саймон…

— Если бы с Мари был тогда ты и я попал бы из-за тебя в подземную темницу султана, — сказал Саймон, — неужели ты думал бы сейчас по-другому?

Доминик открыл было рот, чтобы возразить, но только слабо покачал головой.

Он прекрасно знал, что чувствовал бы себя точно так же виновным во всем происшедшем.

— Ты мой брат, Саймон, — мягко ответил Доминик, — и я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, брат.

Саймон улыбнулся, и в его улыбке отразилась вся боль, накопившаяся в его душе с тех пор, как его разнузданная похоть чуть не стоила Доминику жизни.

— Что ж, во всяком случае, после смерти долго мучиться в чистилище мне не придется, — горько усмехнулся Саймон. — Я уже сейчас живу в аду, имя которому — Ариана.

Глава 23

Остаток дня Ариана провела в своей комнате, с ужасом ожидая, что Саймон придет к ней и потребует от нее объяснений.

Но он так и не пришел.

Он покинул оружейную, даже не взглянув в ее сторону, и отправился по каким-то своим делам как доверенное лицо Доминика. Сундуки были снова закрыты, и Доминик забрал от них ключи. Никто в присутствии Арианы больше и словом не обмолвился об исчезнувшем приданом.

Ее не замечали, как если бы ее не существовало.

Словно Саймону было все равно, как и почему она потеряла невинность.

Как если бы его вообще не интересовала ее судьба.

«Да с какой стати он должен заботиться обо мне? — мрачно думала Ариана. — Я послана ему Господом в наказание за его грех прелюбодеяния.

Я его проклятие».

Ариана вздрогнула. Арфа отозвалась на ее движение вереницей несогласных нот. Девушка задумчиво посмотрела на инструмент, но видела она не изящные контуры резного дерева, а собственные невеселые мысли.

Она бесцельно прошлась по комнате, небрежно перебирая струны арфы, не замечая богатого убранства своих покоев. Она чувствовала себя скорее узницей, чем знатной леди.

Но она сама, по своей воле оказалась в темнице: ведь хозяин и хозяйка Блэкторна ни словом, ни даже взглядом не дали ей понять, что она перестала быть желанной гостьей в их доме.

С несчастным видом Ариана приблизилась к высокому стрельчатому окну. Если высунуться из него как можно дальше, держась одной рукой за холодную каменную стену, то, может быть, удастся увидеть извилистую голубую ленту реки Блэкторн.

Каждый раз, когда она проезжала в окрестностях замка, Ариане нравилось слушать ее неумолчный говор. Он напоминал ей о родном доме, вблизи которого также текла река. Там, у журчащей прохладной воды, Ариана проводила жаркие летние дни. Она садилась на берегу в тени плакучих ив и играла на своей арфе, пытаясь воспроизвести в музыке свои мысли, птичье пение, шум ветра и отдаленные крики пастухов.

«Боже мой, как давно это было. Даже не верится, что когда-то я была так невинна и глупа. Так доверчива.

Слишком доверчива».

Со двора замка донеслись громкие голбса, потом послышался скрежет отворяемых деревянных ворот. Подковы глухо застучали по подвесному мосту, затем зацокали по камням во дворе.

Ариана перешла к другому окну и увидела, как Саймон вышел из замка и поспешил к новоприбывшему рыцарю. По тому, как ловко всадник спрыгнул с коня, Ариана поняла, что это был Свен — лазутчик Волка Глендруидов.

Приветственные слова Саймона потонули в шуме ворвавшегося во двор ветра. Затем оба рыцаря направились к каменной лестнице, ведущей к главному входу.

Рыжий кот стремглав пронесся через двор, метнулся к Саймону, и тот на ходу подхватил его па руки, посадил к себе на плечо и стал задумчиво почесывать у него за ухом, внимательно слушая Свена.

Ариане казалось, что даже сверху она слышит довольное кошачье урчание.

Изо всех сил она старалась убедить себя, что нисколько не завидует этому пушистому зверьку, чью мягкую шерсть поглаживали длинные ласковые пальцы Саймона, но у нее это плохо получалось.

Несмотря на то, что ее так грубо использовал Джеффри Красавец, Ариана поняла, что означает быть очарованной прикосновениями и ласками одного-единственного мужчины.

Того самого мужчины, чьим наказанием она стала.

«Я живу в аду, имя которому — Ариана».

Ариана хотела рассказать Саймону, как жестоко и грубо ее лишили невинности, но ее останавливал страх перед тем, что он ей не поверит.

Ведь до сих пор все считали ее лгуньей.

«Я хочу, чтобы он мне поверил, — я так этого хочу!

Пусть он узнает, что я совсем не такая, как Мари, которая ложится с каждым и не любит никого. Я потеряла девичью честь не по своей воле. И мне оставалось только взывать к Богу и искать у него защиты.

Потому что никто мне не поверил.

И никогда не поверит. Даже ты, Саймон. Ты, ласкавший меня так, как никто до тебя этого не делал.

Именно ты».

Резкий вскрик арфы прервал ее невеселые раздумья.

Внизу в холле послышались шаги — кто-то поднимался по лестнице в комнату Арианы. Девушка в ужасе оглянулась вокруг, будто в поисках укрытия.

Шаги на мгновение задержались у ее двери.

«Саймон, ты наконец пришел ко мне? Ты решил, что настало время завершить то, что я не смогла сделать в брачную ночь?»

Шаги проследовали к соседней двери, оставив Ариану наедине с ее бешено метавшимися мыслями.

Внезапно ей захотелось во что бы то ни стало покинуть комнату, ставшую для нее темницей. Она чувствовала, что если не сделает этого тотчас же, то закричит на весь замок от отчаяния и тоски. Но ее сердце мучительно замирало при мысли, что ей придется пройти через большой зал и снова увидеть Саймона, услышать его холодное, отчужденное приветствие. Ей совсем не хотелось опять встретиться с ним взглядом и прочесть в его глазах боль — боль, так хорошо ей знакомую.

Увы, Ариана Преданная стала Арианой Предательницей.

Почти со стоном девушка принялась быстро расшнуровывать и стягивать с себя светло-сиреневое платье, которое привезла с собой еще из Нормандии. Платье напоминало ей о прошлом, и она не хотела больше даже прикасаться к нему. Ей вообще не хотелось, чтобы кто-либо теперь дотрагивался до нее.

Кроме Саймона.

Ариана не глядя потянулась за подарком Посвященных, который она не надевала с тех пор, как узнала, что платье, как и звери Эрика, может вести себя иначе, чем обычные простые вещи.

Но сейчас Ариана об этом не думала. Ей просто хотелось укрыться от холодного зимнего ветра, согреться в мягких складках ткани и забыть обо всех ужасах прошлого и настоящего. Ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был… »

«Саймон».

Платье окутало Ариану бархатным облаком, лаская ее тело, оно согревало ее кровь и успокаивало душу. Ткань льнула к ней, как кошка, соскучившаяся по человеческой ласке. И Ариана в ответ нежно погладила ее кончиками пальцев.

Серебряная шнуровка сверкала, как солнечные блики на воде, стягивая корсаж платья Арианы. Прихотливый узор из серебряных нитей покрывал аметистовую ткань, вспыхивая на рукавах при каждом ее движении, подобно волшебным молниям.

И, как отражение этих загадочных серебряных молний, два силуэта, ясные и темные, как взгляд Саймона, проступили на переливающейся ткани. Куда бы Ариана ни бросила взгляд, ее преследовало это видение, маня как несбыточная аметистовая мечта.

Платье ласково терлось об ее ноги, как бы уговаривая Ариану взглянуть на волшебную ткань, чтобы вновь увидеть, как мужчина и женщина сплелись в объятии, подобно волокнам чудесного полотна.

— Не дразни меня больше, платье. Лежи смирно, — сердито прошептала девушка.

«Для тебя это платье останется просто платьем. Ткань Серены отвечает только потаенным мечтам. А там, где нет надежды, нет и мечты».

Слова Кассандры эхом отозвались в памяти Арианы, лишив ее последних остатков самообладания. Проклятие, которое поразило бы того, кто случайно его услышал, сорвалось с ее уст. Ариана схватила свой плащ и резким движением набросила его на плечи, спрятав волшебное видение.

Но и под плащом платье продолжало ласкать и согревать ее тело. Ариана чувствовала, что нуждается в этом, как в глотке свежего воздуха.

Торопливо, будто за ней гнались демоны, девушка сунула арфу в дорожный чехол и повесила его на плечо. Выходя из комнаты, она прихватила свою корзинку с вышиванием и, даже не взглянув на тонкие шелка и канву, вывалила ее содержимое на стол.

Стараясь не оглядываться по сторонам, Ариана быстро сбежала по ступенькам и понеслась по коридору к выходу из замка. Стражник с удивлением посмотрел на нее, но все же отпер перед ней дверь.

Ариана выскочила во двор, и в лицо ей ударил холодный ветер. Девушка обрадовалась ему, как старому знакомому: он был опьяняющим, как вино, диким и необузданным, как стремительный бег ее мыслей. Ветер, казалось, подталкивал ее в спину, пока она пересекала мощенный камнем двор по направлению к небольшой калитке, прорубленной в тяжелых деревянных воротах, защищавших вход в замок.

Привратник по прозвищу Гарри Колченогий окинул ее взглядом и странно усмехнулся. От него не ускользнуло взволнованное и напряженное выражение лица девушки и то, как судорожно вцепились ее пальцы в ручку корзинки.

— Сегодня холодно, леди Ариана, да и вечереет. Не совсем подходящее это время, чтобы собирать травы.

— Я люблю, когда на дворе свежо. И потом некоторые травы лучше собирать ближе к вечеру.

— Верно, миледи. Так и леди Маргарет говорит.

— Она сейчас в саду?

— Думаю, что да.

— Благодарю тебя, Гарри.

Гарри коротко отсалютовал Ариане и открыл перед ней калитку.

Девушка быстро зашагала по вымощенной камнем дороге, затем свернула на тропинку, ведущую к саду. Но как только она скрылась из поля зрения Гарри, то побежала прямо к реке, а не в сад: у нее не было ни малейшего желания встречаться с зеленоглазой глендруидской колдуньей.

Живописный берег привлекал не только Ариану: к реке вела хорошо утоптанная тропинка, вилявшая меж зарослей папоротника, пожелтевшего от холодного поцелуя осени. Дорожка привела Ариану к скалистому обрыву, на вершине которого росли несколько берез и рябин.

Листья с деревьев почти облетели и теперь покрывали землю, будто небрежно рассыпанные золотые монеты, и медленно плыли по воде, стайками задерживаясь у валунов, окаймлявших берег реки.

Ариана медленно брела по берегу, пока не отыскала каменную скамью, которую было не видно с петляющей на пригорке тропинки. Огромный валун был гладким и блестящим — видимо, окрестные жители приходили к нему слушать немолчный говор струй еще в то время, когда замка Блэкторн не было здесь и в помине и только река несла свои воды к далекому морю.

Печально вздохнув, Ариана опустилась на отполированный временем камень, и пустая корзинка выпала из ее рук. Некоторое время тишину нарушало только звонкое журчание бегущей по камням воды да шепот ветра, запутавшегося в голых ветвях деревьев.

Наконец Ариана медленно вынула арфу из чехла и приготовилась играть. Звуки полились над рекой, вплетаясь в шум ветра и воды, прекрасные и печальные, поющие о неизбежности осеннего увядания и холодных объятий зимы.

Постепенно мысли Арианы вернулись к ночному ужасу, воспоминание о котором не покидало ее даже при ярком свете дня. К тому страшному видению, которое постоянно ее преследовало. Ариана все время ощущала на себе его леденящее дыхание, тщетно пытаясь смириться с тем, что эта отвратительная нить теперь навеки будет вплетена в полотно ее жизни.

Ариана прикрыла глаза. Голос арфы вел свой печальный рассказ о предательстве, породившем еще более страшное предательство, которое теперь не загладить и не исправить и память о котором будет преследовать ее до могилы.

А может быть, даже и там, в загробном мире.

— Ага, так и есть! Я догадывался, что только твои пальчики могут заставить так петь сладкоголосую арфу. Но, черт возьми, что за мрачные звуки! Наверное, это потому, что ты истосковалась по мне, милашка?

Мелодия оборвалась, будто ее обрубили мечом.

«Джеффри! Боже милосердный, этого не может быть!»

Ариана быстро открыла глаза. Ее ужасное видение стояло прямо перед ней, откинув плащ, скрывавший боевое облачение.

Это и в самом деле был он, Джеффри Красавец!

Высокий, мускулистый, отмеченный той красотой, которая, как правило, нравится женщинам и составляет предмет зависти мужчин; беспощадный воин, сражавшийся один против троих до зубов вооруженных противников.

При виде огромной фигуры Джеффри, дышавшей самодовольством и силой, Ариана почувствовала, как внутри у нее все переворачивается от отвращения. Тошнота подступила к горлу, холодный пот заструился между лопатками.

— Я надеялась, что избавилась от тебя навсегда, — холодно произнесла она.

В ответ Джеффри улыбнулся ей так, будто Ариана призналась ему в страстной любви. Голубые, как яйца малиновки, прозрачные глаза медленно оглядели ее с головы до ног, как бы вбирая в себя черный шелк ее волос, несравненную красоту дымчатых глаз, изящный изгиб алых губ.

— Клянусь всеми святыми, как бы мне хотелось еще раз укусить этот прелестный ротик, — произнес Джеффри елейным тоном. — Помнишь, как ты стонала, истекая кровью, пока я, как голодная борзая, облизывал твои губки?

Ариана с трудом подавила тошноту. Она должна держать себя в руках — от ее самообладания теперь зависит ее спасение. Никто не придет ей на помощь.

Будь что будет, но в этот раз она не даст себя в обиду — она будет кричать, осыпать его проклятиями, она исцарапает до крови его лицо, скривившееся в наглой усмешке.

— Говори, что тебе нужно, — спокойно сказала она.

Голос ее звучал ровно, бесстрастно.

— А разве ты еще не поняла? Мне нужна ты.

— Но я тебя не хочу.

Джеффри рассмеялся:

— Ах, ты все та же неприступная гордячка!

— Я замужем.

— Ну и что с того?

Джеффри слегка пожал плечами, и его железная кольчуга засверкала под ярким осенним солнцем.

— В отличие от тебя, — колко заметила Ариана, — у меня есть честь.

— Неужели? Тогда позволь полюбопытствовать, почему это ты пришла к своему мужу не девственницей?

— Потому что ты изнасиловал меня!

Джеффри улыбнулся ей той наивной детской улыбкой, которая когда-то так нравилась Ариане. Но теперь она была ей отвратительна — она напоминала, что мужчина может выглядеть невинным как ангел и в то же время быть мерзавцем и негодяем.

— Изнасиловал? О нет, не совсем так, — произнес Джеффри, скрестив на груди руки. — Скорее ты соблазнила меня своей обольстительной красотой. Я был одурманен вином, которым ты меня напоила, а когда очнулся, то твои руки уже распускали шнуровку моих штанов.

— Ты лжешь!

— Нет, милашка. Тебе незачем изображать передо мной невинность — мы здесь одни.

— Тогда почему ты осмеливаешься так нагло лгать мне в лицо? — язвительно спросила Ариана.

— Я лгу? Да нет же, я всего лишь говорю то, что было. Я проснулся, но мой жезл уже был у тебя во рту, а потом в твоем жадном, влажном…

— Лжец! Какой же ты лжец!

— Ага, у тебя даже щечки порозовели!

— Да меня тошнит от тебя!

Джеффри расхохотался.

— У меня есть для тебя подходящее лекарство. Хочешь попробовать?

Ариана вдруг поняла, что Джеффри забавлялся и возбуждался, оскорбляя ее.

Тошнота опять сдавила ей горло. Она знала, что Джеффри получал садистское удовольствие той ночью от ее отчаянных и слабых попыток защититься, и это делало ее кошмар еще более ужасным.

— Ну так что? Ты больше не пытаешься мне возражать? — ехидно спросил Джеффри. — Значит ли это, что…

— …что я хочу, чтобы ты убрался отсюда, ты угадал. И поскорее. Ты пришел сюда пешком? В таком случае я приведу тебе лошадь, если ты обещаешь исчезнуть с моих глаз немедленно.

Ариана произнесла эти слова так спокойно, как только могла. Ее лицо было холодно и замкнуто, только щеки все еще пылали гневным огнем.

— Я привязал свою лошадь здесь неподалеку, в лесочке, а сам направился сюда — послушать арфу, которую я не надеялся уж больше услышать.

— Ну, ты ее послушал, а теперь уходи. И не надейся — я за тобой не побегу.

— Ах, ты ранила меня в самое сердце. — Джеффри с притворным ужасом прижал руку к груди. — Только я оправился от той дурацкой болезни и пришел предъявить на тебя права, как ты уже безжалостно отталкиваешь меня.

— Права на меня уже предъявил Саймон.

— А, этот трус! — Джеффри пренебрежительно скривил губы.

Ариана задохнулась от возмущения при виде его презрительной усмешки.

— Саймон — самый храбрый из всех известных мне рыцарей, — твердо сказала она, вспомнив как ее муж вступил в смертельную схватку с пятью изменниками, чтобы дать ей возможность уйти от погони.

— Ты так считаешь? Тогда почему он не прикончил свою распутную жену и не бросил ее тело в море?

— Я не распутная жена, и ты это прекрасно знаешь!

— Скажите пожалуйста! Но, по-моему, тобой уже изрядно попользовались до того как ты стала его женой.

— Да, мной попользовались, и сделал это не кто иной, как ты!

— Так попользовались, — невозмутимо продолжал Джеффри, не обращая на нее внимания, — что ты отказываешь своему мужу, ибо твое тело жаждет ласк твоего первого любовника.

— Я жду не дождусь, когда стервятники обклюют твои кости!

— Зная, что ты не девственница и что ты отвергаешь своего мужа, кто же поверит, что ты не задерешь свои юбки до ушей ради такого неотразимого рыцаря, как Джеффри Красавец? — спросил он, улыбаясь с ангельской кротостью.

Если Ариана и раньше была бледна, то после слов Джеффри в лице ее не осталось ни кровинки. С подчеркнутым, неестественным спокойствием она положила арфу в чехол, повесила его на плечо и встала. Она уже тысячу раз пожалела, что оставила кинжал в своей комнате.

«Как досадно, что Посвященные ткачихи не сделали пояса к платью, — мрачно подумала Ариана. — Я бы променяла сейчас даже мою арфу на пояс с ножнами для клинка».

Ариана шагнула на тропинку, но Джеффри не двинулся с места, по-прежнему не давая ей пройти.

— Ты стоишь у меня на пути, — спокойно сказала она.

— Да, стою. Задери-ка свой подол, девочка. Я ведь проделал такой долгий путь, чтобы вновь увидеть, как ты раскрываешь для меня свои бедра.

— Тогда тебе придется сначала меня убить.

Джеффри засмеялся было, но смех его тут же угас, когда он прочел непоколебимую решимость в дымчатых глазах Арианы.

— Ты уже рассказала своему мужу? — резко спросил он.

— Что ты изнасиловал меня?

— Что я лежал у тебя между бедрами столь обессилевший, что не мог подняться.

— Если память мне не изменяет, ты был пьян как свинья, чтобы подняться хотя бы даже один раз. А твоя так называемая мужская гордость напоминала скорее гнилую водоросль, выброшенную на берег, чем жезл, которым ты тут передо мной похваляешься.

Лицо Джеффри покрылось красными пятнами, улыбка превратилась в оскал.

— И в самом деле, чего же еще ожидать от труса, который сначала поит девушку дурманящим зельем, а затем зверски насилует ее? — спокойно продолжала Ариана. — Да ни один уважающий себя мужчина не опустится до такой подлости.

Джеффри в ярости поднял закованный в броню кулак.

Ариана презрительно усмехнулась ему в лицо, как ведьма, которой она когда-то была.

— Ты испытываешь мое терпение! — прошипел он сквозь зубы.

— А ты — мой желудок.

— Тебе что, не терпится снова отведать моих кулаков?

— Мне не терпится увидеть тебя в аду!

Распрямив плечи и бесстрашно глядя ему в глаза, Ариана ждала, когда Джеффри даст волю своей ярости, как всегда бывало, когда его выводили из себя.

Но, видно, в Спорных Землях Джеффри выучился осторожности. Он опустил руку и с любопытством окинул Ариану взглядом, будто ожидал увидеть нечто прямо противоположное.

И в самом деле, в его памяти осталась запуганная девушка, которая разве что только под седло не пряталась, чтобы не привлечь к себе его внимание во время их переезда из Нормандии в Англию. Она говорила так редко, что рыцари даже заключали между собой пари на каждое произнесенное ею слово.

— Как жаль, что к тебе вернулась твоя былая находчивость, — злобно проговорил Джеффри. — Твои мозги никогда не прибавляли тебе очарования в моих глазах.

— Благодарю за комплимент.

— Что, твой отец здесь, в замке? — спросил Джеффри. — И поэтому ты так расхрабрилась?

Ариана удивленно заморгала — так неожиданно он переменил тему. Джеффри всегда был лучше нее осведомлен о планах барона Дегерра.

— Почему ты спрашиваешь об этом меня? — настороженно спросила она.

— Отвечай немедленно, — потребовал Джеффри, — не то я отправлюсь в Блэкторн и расскажу твоему трусливому муженьку, что ты пришла ко мне сегодня, умоляя дать тебе то, на что он, по-видимому, не способен!

— Саймон не…

— Не поверит мне, ты это хочешь сказать? — насмешливо прервал ее Джеффри. — Ты пыталась убедить в своей невинности своего отца — человека, который знает тебя с детства. И что, он поверил тебе? Отвечай!

Ариана зажмурила глаза и покачнулась, будто ее ударили. В голосе Джеффри звучала уверенность. Уверенность эта была столь искренней, что невольно заставляла окружающих соглашаться с ним.

Но Ариана знала, что это всего лишь ловкое притворство — в его сердце не было места искренности.

— Нет, — мягко продолжал Джеффри. — Твой отец поверил мне, потому что я стал жертвой твоего распутства. Помнишь? Бутылка с дурманящим колдовским зельем все еще валялась среди окровавленных простыней, когда в твою спальню вошли твой отец и священник. И они видели все это, ведь так?

И Джеффри злобно расхохотался. В его лице вдруг проглянула жестокость, которую он обычно обнаруживал только перед шлюхами и рабами.

Ариане нестерпимо хотелось зажать руками уши, но она понимала, что ее слабость доставит Джеффри еще больше удовольствия. Оба они прекрасно знали, кого из них предали и кому поверили.

«А ты, Саймон? Ты поверишь в мою невиновность? Ты ведь так ненавидишь колдовство, что поклялся никогда не поддаваться женским чарам.

Особенно чарам ведьмы.

А если даже и поверишь, что тогда? Смертельный поединок с Джеффри, чтобы выяснить, на чьей стороне правда?»

При мысли об этом холодный пот вновь заструился у нее по телу. Смерть Джеффри оправдала бы ее в глазах окружающих, и ей предоставлялась теперь такая возможность. Но Ариана больше не была уверена, что правда может победить ложь — особенно ложь такого рыцаря, как Джеффри Красавец.

На его совести было бесчисленное множество смертей — он, казалось, получал удовольствие при виде крови противника на своем мече. Самое страшное было в том, что ему нравилось убивать — его кровожадность не знала границ.

Да, Саймон был проворный и ловкий, но ростом значительно ниже Джеффри и уступал ему в силе. И не был жестоким.

— По слухам, барон Дегерр уже в Англии, — сказала Ариана безразличным тоном.

— Значит, скоро он будет в Блэкторне.

— Мне ничего об этом не известно.

— И не мудрено — ты не ходишь в любимицах у своего отца.

Ариана промолчала — с правдой спорить было бесполезно. Если отец и любил ее когда-то, то после той ночи он ясно дал ей понять обратное.

«Распутница, чертова девка! Да я убил бы тебя, если бы посмел!»

— Конечно, он не станет проделывать такой путь, чтобы повидаться со своей гулящей доченькой, которая покрыла его имя позором, — произнес Джеффри, будто прочитав ее мысли.

— Возможно, он приехал заключить союз с английским королем против короля Шотландии.

— Скорее всего твой отец почуял где-то слабину, — сказал Джеффри.

По его губам медленно поползла многозначительная улыбка — такая же жестокая, какой ее помнила Ариана. Но Джеффри молчал, ничем не выдавая своих мыслей.

Видя, что он больше не обращает на нее внимания, Ариана стала осторожно продвигаться поближе к тропинке.

— Ну конечно! — воскликнул вдруг Джеффри, снова обратив свой взгляд на Ариану. — Это ты!

— Ты думаешь, он наконец мне поверил? — испуганно спросила Ариана.

— Он верит только правде, а правда состоит в том, что, одурманенный зельем, я распахал твое поле, как вол борозду.

Закусив губу, чтобы сдержать охватившую ее ярость, Ариана продолжала незаметно отступать к спасительной тропинке подальше от Джеффри.

— Ты и есть слабое место в Спорных Землях, — продолжал он. — Ты норманнская лисица в саксонском курятнике.

— Да ты просто спятил!

— О нет, я всего лишь проницательнее других, — небрежно возразил Джеффри. — Барон знает, что ты потеряла невинность еще до свадьбы, но почему-то до сих пор никто здесь не поднял по этому поводу возмущенного воя.

Джеффри насмешливо выпятил нижнюю губу, затем расхохотался с откровенной наглостью.

— Волк Глендруидов и его верный щенок, должно быть, не так сильны, как кажется, — негромко сказал он. — Можешь мне поверить, этот хитрый старый стервятник прилетит как раз вовремя, чтобы полакомиться их мясом.

Ариана потупилась, боясь, что Джеффри прочтет в ее глазах подтверждение этой ужасной правды. Ей-то было известно, как беспокоило Волка Глендруидов его положение в Спорных Землях, иначе он не позволил бы своему брату заключить столь нежеланный брачный союз.

«Ты заслуживаешь лучшей жены, чем эта холодная норманнка».

Но Саймон ответил тогда Доминику с холодной рассудительностью, ни минуты не колеблясь:

«Блэкторну нужен мир, а не война. И тебе тоже. В конце концов моя свадьба, наверное, окажется не таким тяжелым испытанием, как сарацинский ад, в который ты пошел, чтобы выкупить меня».

Задумавшись, Ариана слишком поздно заметила краешком глаза движение руки Джеффри. Не успела она опомниться, как он рывком притянул ее к себе и с такой силой прижал к кольчуге, что у нее захватило дух.

Ариану обдало спертым запахом вина и чего-то еще более гадкого, так что она чуть не поперхнулась от отвращения. Притиснутая к груди Джеффри, она могла теперь заметить, что вино и распутная жизнь сделали свое дело, до неузнаваемости преобразив его некогда почти ангельское лицо. Кожа его загрубела, на носу проступили красные прожилки, а дыхание было столь же отвратительно, сколь и его поступки.

— Я вижу, Англия была к тебе не слишком гостеприимна, — бросила Ариана сквозь зубы. — Возвращайся назад в Нормандию, где люди все еще верят твоим сказкам.

— Я бы и рад, но здесь мое сердце пленила одна знатная вдовушка.

— Тогда оставь меня в покое и отправляйся к ней развлекаться.

— А я уже с ней развлекся. Осталось только сделать ее вдовой. Не беспокойся, это не займет у меня много времени. И тогда Карлайсл перейдет ко мне, а вместе с ним и ты. Уверен, твой отец так и предполагал с самого начала.

— Если ты вызовешь Саймона на поединок и тебе удастся уцелеть, Волк Глендруидов убьет тебя.

— О, я без сомнения уцелею, но вызовет меня сам Саймон. Ему от этого не отвертеться!

— Возвращайся в Нормандию, — твердо повторила Ариана. — Саймон не будет драться с тобой. Волк Глендруидов ему не позволит.

— Ошибаешься, милашка. Вот увидишь, у него просто не будет другого выбора.

— Этому не бывать!

— Ах вот как? Но, по-моему, это ты только что скулила, жалуясь, что тебя жестоко изнасиловали, или мне послышалось?

Усмехаясь, Джеффри сбросил перчатку, запустил руку под плащ Арианы и сунул пальцы у нее между бедер. В то же мгновение похотливая улыбка на его лице превратилась в оскал от удивления и ярости. Он отдернул руку и выпустил Ариану так быстро, что она пошатнулась.

— Иисус и Мария! — прорычал Джеффри, потирая руку о кольчугу. — С каких это пор ты носишь вместо рубашки жгучую крапиву? Грязная потаскушка, у меня теперь из-за тебя все пальцы в волдырях!

Ариана почти не слышала его яростных воплей: едва она почувствовала, что свободна, как подобрала юбки и понеслась вверх по тропинке, прежде чем Джеффри успел опомниться.

— А ну вернись! Вернись, я тебе говорю! — бешено кричал он ей вдогонку.

Ариана припустилась еще быстрее, арфа бешено колотилась у нее за спиной.

Ругаясь и потирая свою руку, Джеффри побежал к соседнему перелеску, где привязал свою лошадь в укромном месте. Он ни секунды не сомневался, что настигнет Ариану, прежде чем она успеет добежать до замка.

Ариана тоже в этом не сомневалась.

Достигнув зарослей папоротника, терновника и рябины, она беспокойно оглянулась через плечо — посмотреть, где ее преследователь. Она сразу же его увидела — он бежал к перелеску, где дровосеки рубили деревья для новых построек в замке.

Как она и предполагала, Джеффри решил догнать ее верхом — в полном боевом облачении бежать ему было тяжело.

Скрытая от его глаз, Ариана свернула с тропинки и углубилась в заросли. Ветки цеплялись за ее плащ, касались платья, но тут же соскальзывали с него: прочной аметистовой ткани были не страшны даже самые острые сучья.

Когда Ариана убедилась, что ее не видно со стороны дороги, ведущей к замку, она упала на колени и с трудом перевела дух. Ветки растрепали ее искусно заплетенные косы, и полураспущенные волосы падали ей на глаза. Девушка раздраженно откинула пряди со лба и прижала руку к левому боку, внезапно почувствовав боль там, где кинжал изменника пронзил ее тело.

«Пресвятая Богородица, неужели рана снова открылась?»

Ариана похолодела от страха. Трясущимися руками она торопливо распустила шнуровку и осмотрела раненый бок.

Крови не было, а шрам выглядел бледной царапиной на гладкой коже. Судорожно вздохнув, Ариана в изнеможении упала на землю, не заботясь о том, что листья и грязь прилипают к ее плащу.

Некоторое время она лежала, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. Сердце ее бешено колотилось. Наконец, отдышавшись, Ариана села на землю и насторожилась, ожидая услышать крики дозорных Блэкторна, заметивших Джеффри.

Негромкое бормотание реки заглушали только крики птиц, собирающихся в стаи перед наступлением темноты. По дороге, немилосердно скрипя несмазанными колесами, проехала повозка. Вслед за тем послышались крики часовых на башне замка.

Ариана вскинула голову и прислушалась. Ветер донес до нее голоса дозорных — Джеффри заметили, и теперь ему ничего не оставалось, как проследовать прямо к главным воротам замка.

Ариана была спасена: Джеффри был слишком умен, чтобы гнаться за ней на людях, а она уж постарается не попасться ему на глаза в укромном месте.

Облегченно вздохнув, девушка встала и оправила одежду. Папоротник, опавшие листья и веточки прилипли к ее подолу. Она торопливо отряхнула их и, поплотнее закутавшись в плащ, направилась к замку.

Глава 24

Услышав позади себя шаги, Саймон отвел взгляд от незнакомого рыцаря, приближающегося к подъемному мосту. Из глубины сторожки возникло широкоскулое бледное лицо Свена.

— Я слышал, дозорные заприметили чужака, — произнес Свен, рассматривая всадника оценивающим взглядом.

— Да, он ехал со стороны реки.

Оба рыцаря продолжали стоять молча, глядя на дорогу через калитку в массивных деревянных воротах. В напряженном ожидании Саймон задумчиво почесывал под подбородком у огромного трехцветного кота, который довольно мурлыкал, устроившись у него на шее. Гладкая кошачья, шерсть напоминала причудливую мозаику из белых, оранжевых и черных пятен.

Всадник рысью приближался к замку. Он ехал верхом в полном воинском облачении, но без сопровождающих. Потрепанное знамя развевалось на его копье. Его щит, иссеченный мечом и потускневший, тоже хранил следы многочисленных сражений.

Кот поднял голову и уставился на всадника немигающими желтыми глазами. Саймон тоже сощурил глаза, внезапно ощутив непонятную тревогу.

— Может быть, это один из рыцарей барона Дегерра спешит возвестить нам о приезде своего хозяина? — предположил он.

— Вряд ли сыщется еще один такой громила. Разве что тот, что перехитрил вас с Дунканом, укрывшись в землях за Сильверфеллом.

Саймон усмехнулся.

— Да, этот, конечно, похож на того разбойника, но ведь у него на щите и на знамени виден герб.

Крест на щите рыцаря потускнел и почти стерся, но все еще был виден.

— Да, ты прав, — промолвил Свен.

Рыцарь свернул на вымощенную камнем дорогу, ведущую прямо к крепостному рву Блэкторна. Подъемный мост был опущен, но ворота во двор замка оставались закрытыми, кроме маленькой калитки, через которую мог проникнуть только пеший.

— Это герб барона Дегерра, — сказал Саймон.

— Да, так и есть. Тонкий белый крест на черном поле.

Саймон бросил быстрый взгляд через плечо на двор замка. Кот потерся мягкой шерстью об его шею, и Саймон в ответ погладил его. Зверь задрожал от довольного урчания.

Двор замка был полон зевак, собравшихся поглазеть на заезжего рыцаря, но Саймон не заметил среди них Ариану. Он посмотрел вверх, но окна ее комнаты были прикрыты ставнями.

Свен проследил за его взглядом и как бы вскользь заметил:

— Твоя жена собирает травы.

Саймон резко обернулся и пристально посмотрел на гибкого потомка викингов — самого верного рыцаря Доминика после Саймона.

— Ты уверен? — спросил он Свена.

— Да. Мне сказал об этом Гарри.

— Странно, — пробормотал Саймон. — Мне казалось, что Ариана не интересуется травами.

Саймон снова стал поглаживать кота, который ритмично выпускал и втягивал когти в исступленном блаженстве, хотя его золотистые глаза ни на секунду не отрывались от незнакомого рыцаря.

— Поэтому Гарри и заметил, когда она вышла за ворота, — продолжал Свен. — Еще он сказал, что она была чем-то взволнована.

Саймон промолчал.

— Хотя, после того что произошло в оружейной, нельзя сказать, чтобы ее беспокойство было чрезмерным, — негромко добавил Свен.

Саймон угрюмо сверкнул на него глазами: Доминик потребовал, чтобы о пропаже приданого и потере Арианой невинности сообщили только Свену, но Саймон прекрасно понимал, что ничто нельзя долго сохранить в тайне от обитателей замка.

Свен был в этом не виноват — сам он никогда не выбалтывал чужие тайны. Ему доверяли многое, но он ни разу не намекнул даже выражением лица, будто что-то знает. За это его так высоко и ценил Волк Глендруидов.

Саймон вновь обернулся к воротам. Незнакомый всадник подъехал теперь совсем близко, и можно было уже рассмотреть его вооружение и броню.

— Мне кажется, я уже видел его раньше, — неуверенно проговорил Саймон.

— Верховых коней серой масти в наших землях, что блох на дворняжке.

— Интересно, где он оставил своих оруженосцев? — спросил Саймон. — Судя по всему, он побывал в разных переделках, но по его вооружению можно заключить, что он отнюдь не беден. У рыцаря его положения должны быть сопровождающие.

— Может быть, его оруженосец остался в свите Дегерра? — предположил Свен.

— Обязанность оруженосца — всегда сопровождать своего господина.

— Возможно, этот рыцарь со своим оруженосцем принадлежал к свите леди Арианы, — сухо ответил Свен. — Немногим из ее рыцарей удалось уцелеть.

— А те, что уцелели, не отличались хорошими манерами, — ввернул Саймон. — Они бросили Ариану и ее служанку во дворе Блэкторна и помчались прочь, не медля ни минуты.

— Наверное, они не очень-то хотели присутствовать при вскрытии сундуков с приданым, — вежливо заметил Свен.

Саймон прохрипел какое-то сарацинское проклятие, и Свен покосился на него.

Кот раздраженно махнул хвостом под носом у Саймона, напоминая ему, что он должен ублажать Его кошачье величество.

— Да, наверное, так и есть, — промолвил Саймон. — Жаль, а то я не прочь побеседовать с ними на эту животрепещущую тему.

— Вот тебе и представилась такая возможность, — произнес Свен, указывая на рыцаря, остановившего коня у моста. — Посмотри на этого дюжего молодца верхом на боевом коне. Ты можешь вызвать его на поединок и махать мечом, пока не надоест.

— Пустая трата времени.

— Поединок? — удивленно переспросил Свен.

— Да нет, вызывать на бой этого неуклюжего верзилу. Я по опыту знаю, что ум и сила редко соседствуют друг с другом — исключение составляет разве что мой брат.

— Твой разум даже быстрее, чем у Волка Глендруидов.

— Но я не могу похвастаться его силой.

— Ну да, конечно, всем бы рыцарям быть такого хрупкого сложения, — насмешливо согласился Свен.

Саймон усмехнулся. Он был ненамного ниже Доминика и хорошо это знал.

— Я поприветствую этого рыцаря? — спросил Свен.

— Нет, мы сделаем это вместе.

Свен взглянул на Саймона светло-голубыми, почти белесыми глазами. Саймон, не переставая, ласково поглаживал кота, но его ясные черные глаза были прикованы к подъезжающему рыцарю.

— Запомни его, запомни хорошенько, — негромко произнес Саймон, так, чтобы его слышал только Свен. — При необходимости ты должен опознать его в темноте за пятьдесят ярдов.

— Слушаю, сэр.

— И, Свен, вот еще что…

— Да, сэр?

— Если мы впустим его в замок, будь его тенью и всегда ходи за ним по пятам.

— Почему ты так встревожен? — тихо спросил Свен. — Что ты заметил такого, чего я не вижу?

— Ничего особенного. Просто у меня странное предчувствие.

Свен мягко рассмеялся.

— Предчувствие, говоришь? Я предупреждал тебя, Саймон.

— О чем?

— О том, что случается, когда живешь с ведьмой. Поначалу за тобой начинают бегать всякие подозрительные твари, вроде этого кота, который нежится у тебя на шее. Потом появляются нехорошие «предчувствия». А вскоре ты и сам угаснешь, как свечка.

— Что за вздор ты тут городишь! Прямо ушат…

Внезапно Саймон резко оборвал начатую фразу, ибо она в точности повторяла слова Арианы, которыми она определила любовь: «Это просто ушат помоев».

Мрачная усмешка искривила его губы. Он сомневался, что Ариана испытывала те же чувства к мужчине, которому она отдала свою невинность.

«Он женился на другой, Ариана, и предал тебя? И ты раскрыла ему свое нетронутое лоно во имя лжи, называемой любовью?»

Саймон с усилием заставил себя сосредоточить свое внимание на всаднике, который уже проявлял нетерпение, — время шло, а его до сих пор еще не встретили хозяева замка.

— Не открывай главные ворота, пока я не подам знак, — произнес Саймон, обращаясь к привратнику Гарри, который стоял неподалеку в ожидании приказаний. — И после моего сигнала открой только одну створку: это же всего один рыцарь.

— Хотелось бы верить, — пробормотал Свен.

— Слушаю, сэр! — отозвался Гарри.

— Если мы позволим ему войти, — негромко сказал Свен, — то скоро сможем убедиться, как мало у нас преданных рыцарей.

— А если мы его не впустим, то оскорбим моего тестя.

Свен хмыкнул.

— Пойдем же, поприветствуем его, — сказал Саймон, увлекая за собой Свена. — Лучше сносить выходки одного черта, чем отправляться в ад за другим.

Свен расхохотался и поспешил вслед за Саймоном чсоез открытую калитку. Они перешли мост, держась плечом к плечу, и направились к ожидающему их рыцарю, чья кольчуга сверкала в лучах заката.

Кот продолжал спокойно сидеть на плече у Саймона, глядя перед собой загадочными желтыми глазами. Несмотря на то что рука Саймона уже больше не ласкала его, а лежала на рукояти меча, он не выказывал никакого неудовольствия. Просто смотрел не мигая, с хищным любопытством на незнакомого рыцаря, — Как твое имя, незнакомец? — громко спросил Саймон, остановившись посреди моста через ров.

В его голосе звучала только холодная любезность. Он бы предпочел, чтобы незнакомцы не появлялись в Блэкторне, пока у Доминика не будет больше обученных воинов.

— Джеффри Красавец, вассал барона Дегерра, — ответил высокий рыцарь и любезно осклабился. Его широкая ухмылка была видна даже с другого конца моста. — А это и есть легендарный Блэкторн, замок Волка Глендруидов?

Восхищение в голосе Джеффри могло бы обезоружить любого, но только не Свена. Он пропустил комплимент мимо ушей — лесть была обычным оружием лазутчиков, подосланных в стан врага.

Саймон же не принял эту лесть в расчет, так как Джеффри ему все больше не нравился. Почему — он и сам не знал. Он только чувствовал тревогу так же ясно, как и то, что кот больше не мурлыкал у него на плече.

— Да, это замок Блэкторн, а я — Саймон, брат Доминика Ле Сабра. Этот человек рядом со мной — Свен, достойный рыцарь.

— Для меня большая честь приветствовать вас, — произнес Джеффри.

— Твой господин далеко отсюда? — спросил Саймон.

— Не уверен.

— Сколько человек в его свите? Мы должны дать знать на кухню, сокольничим и ловчим, сколько нам заготовить провизии для гостей.

— Этого я тоже не знаю, сэр, — возразил Джеффри.

С этими словами он устало провел рукой по лицу.

— Простите мне мою неосведомленность, — тяжело произнес он. — Я был в свите леди Арианы и сопровождал ее по пути из Нормандии. Там эта болезнь…

— Мы слышали об этом, — коротко заметил Саймон.

— Я только недавно пришел в себя, — добавил Джеффри. — И сразу же отправился к вашему замку. Я так спешил, что дважды чуть было не заблудился.

— Неужели?

— Да, сперва я четыре дня следовал за одним купцом и его караваном, который направлялся на север Англии. Или, может быть, дней пять или шесть… Я не помню, возможно, он и ехал не на север…

Свен и Саймон обменялись быстрыми взглядами.

Джеффри встряхнул головой, будто очнувшись.

— Простите меня, благородные господа. Эта проклятая хвороба совсем меня доконала. Я даже сейчас еще чувствую слабость. Какая удача, что я нашел приют под гостеприимной крышей Блэкторна!

Свен и Саймон снова многозначительно посмотрели друг на друга.

— А леди Ариана здесь, в замке? — спросил Джеффри, видя, что Саймон продолжает молчать. — Она может за меня поручиться — мы ведь с ней давние друзья.

Улыбка, промелькнувшая на губах Джеффри при слове «друзья», не пробудила в Саймоне ответных теплых чувств к незнакомому рыцарю.

Но, с другой стороны, было бы неразумно оскорблять барона Дегерра, отказывая в гостеприимстве его рыцарю, который к тому же совсем недавно оправился от тяжелой болезни. Хотя Саймон с превеликим удовольствием повернулся бы спиной к вассалу Дегерра, он слишком хорошо понимал, что Доминик был сейчас уязвим, как никогда.

«Поэтому-то я и заменил Дункана у алтаря.

Мной двигало чувство долга, а не страсть».

Но Саймон знал, что это только часть правды — и самая малая. Еще когда Ариана была обручена с Дунканом, Саймон желал ее так, что просыпался ночью весь в поту, горя от возбуждения и стиснув зубы, пытаясь подавить стон неутоленного желания.

До сих пор.

Саймон неожиданно обернулся и подал знак привратнику открыть ворота.

— Благодарю тебя, любезный рыцарь, — произнес Джеффри, направляя лошадь к мосту. — Барон будет весьма доволен, что вы оказываете мне гостеприимство — он любит меня, как собственного сына.

Когда подковы жеребца тяжело застучали по деревянному мосту, Свен незаметно щелкнул Саймона по руке — это был их давний условный знак еще с той поры, когда они вместе под покровом ночи выслеживали сарацин.

— Саймон, — тихо произнес Свен, — взгляни в сторону плотины.

Саймон слегка прищурил глаза против заходящего солнца и заметил женскую фигурку, быстро направлявшуюся к замку по заброшенной тропинке. Ему достаточно было одного беглого взгляда, чтобы узнать легкую, плавную походку своей жены.

— Ариана… — еле слышно пробормотал Саймон.

— Травы растут совсем в другой стороне.

— Я знаю.

Конюший поспешил навстречу Джеффри, чтобы принять у него лошадь, но тот не обратил на него внимания — он тоже заметил девушку, приближающуюся к мосту.

— Ариана! — воскликнул Джеффри, прямо-таки светясь от радости. — Наконец-то!

Он мощным прыжком соскочил с лошади, улыбаясь, как ребенок, которому неожиданно дали сладкий пирожок. Только встретив суровый взгляд Саймона, Джеффри, казалось, вспомнил, что Ариана замужем.

За Саймоном.

— О, простите меня, — извиняющимся тоном проговорил Джеффри, смахнув с лица радостную ухмылку. — Должен вам признаться по секрету: я приехал сюда из-за Арианы, а не в поисках барона Дегерра. Я скучал по ней, как по теплому солнцу студеной зимой.

— Как романтично, — снисходительно заметил Саймон. — Но тогда почему ты не отправился прямо в Стоунринг? Ведь владения Дункана из Максвелла находятся именно там.

Джеффри побледнел как полотно.

— Но… хм… — Джеффри, тщетно пытаясь подобрать слова, откашлялся, потом начал снова: — Тот купец, с которым я путешествовал, сказал мне, что Ариана вышла замуж за другого рыцаря, поскольку Дункана околдовала ведьма.

— Да, и так говорят, — коротко согласился Саймон.

— Но ты ведь точно это знаешь, — возразил Джеффри.

— Почему ты так решил?

— Если ты брат Волка Глендруидов, то ты и есть тот рыцарь, что женился на Ариане!

— Однако тебе попался весьма сведущий купец, — насмешливо бросил Саймон.

— Примите мои поздравления, сэр, — любезно промолвил Джеффри.

— Можешь забрать их обратно.

— Немногим мужчинам выпадает на долю такое счастье — взять в жены красивую, богатую девушку, которая к тому же страстная, как нимфа, — произнес Джеффри, не обращая внимания на холодность Саймона. — Клянусь Богом, меня удивляет, как ты вообще можешь стоять на ногах после ночи, проведенной на…

Джеффри с наигранным смущением умолк, как бы внезапно осознав, что означают его слова. Он кашлянул, пожал плечами и взглянул на Саймона с глупой ухмылкой.

— Я доволен своей женой, — ровно произнес Саймон.

— Ну да, это же и я сказал трактирщику в одном селении, когда тот стал рассказывать об этом союзе без любви, заключенном столь поспешно, — с подкупающей искренностью поддакнул Джеффри. — У Арианы распутная натура — девушка, подобная ей, не сможет отказать мужу в супружеских ласках.

Хотя на лице Саймона не дрогнул ни один мускул в ответ на эти наглые слова, Свен мысленно стал прикидывать, сколько полотна потребуется на саван для Джеффри.

— Конечно, — доверительно продолжал Джеффри, — если только Ариана не тоскует но своему первому любовнику — возможно, поэтому она не позволяет другому войти в ее уютное маленькое… хм… гнездышко.

— По-моему, даже сороки не так болтливы, как этот пустозвон, — небрежно заметил Свен. — И они гораздо симпатичнее.

— Ну, это излечимо, — спокойно возразил Саймон. — Я имею в виду болтливость. Что касается лица — тут ему ни один смертный не поможет.

— Неужели я оскорбил тебя? — с наигранным удивлением спросил Джеффри Саймона. — Черт возьми, какой ты чувствительный! Ну да, конечно, неприятно, когда тебе наступают на больную мозоль — как я мог об этом забыть!

Саймон улыбнулся одними губами.

— Поверь, я совсем не хотел тебя оскорбить, — небрежно продолжал Джеффри. — Если тебя раздражают мои неуклюжие комплименты в адрес твоей страстной супруги, я, так и быть, буду более осторожен в своих похвалах.

Свен повел глазами в сторону Саймона, ожидая только знака, чтобы скрутить рыцаря, чьи льстивые комплименты были хуже самых грубых оскорблений, которые Саймон когда-либо выслушивал.

Но рука Саймона незаметно предостерегающе коснулась меча Свена.

— Добрый вечер, Ариана, — произнес Саймон, глядя мимо Джеффри. — Как тебе понравилось в саду?

— А, моя милашка, — воскликнул Джеффри, живо обернувшись. — Если бы ты только знала, как я скучал по твоим страстным объятиям — ты меня прямо околдовала. Без тебя я зачахну, как цветок без солнца.

— Вот было бы славно, — бросила Ариана. — Тогда я заперлась бы в своей комнате, чтобы ускорить твою безрадостную кончину.

С этими словами она быстро прошла мимо рыцаря и встала рядом с Саймоном и Свеном.

— Я бы обиделся, не знай я твое горячее сердечко, — ухмыльнулся Джеффри. — Ну, после свадьбы девушка становится более осторожной, да еще в присутствии супруга. Не так ли, моя милашка?

— Я ходила к реке — поиграть на арфе, — сказала Ариана Саймону, не обращая внимания на Джеффри.

— А, тогда все понятно, — протянул Джеффри, указывая на сухие листья и колючки, прилипшие к ее плащу. — Как неосторожно с твоей стороны, — вполголоса добавил он. — Твой ревнивый муж подумает, что ты валялась на траве, забавляясь со своим любовником.

Ариана побелела как полотно и в ужасе взглянула на Саймона. Выражение его лица заставило ее похолодеть от страха.

Она еще ни разу не видела, чтобы Саймон был так взбешен.

И вместе с тем так неприступен.

— Саймон не станет подозревать меня по пустякам — им движет здравый смысл, а не чувства, — еле слышно промолвила Ариана.

— Тебе лучше знать, — серьезно возразил Джеффри. — А то можно было бы подумать, что поступками твоего мужа движет обыкновенная трусость, а не хваленый здравый смысл.

Свен пробормотал что-то на резком северном наречии.

— Этот любезный рыцарь утверждает, что он пользуется особым расположением твоего отца, — холодно произнес Саймон, обращаясь к Ариане. — Это так?

— Да, это так, — ответила Ариана, не пытаясь скрыть горечи, прозвучавшей в ее голосе.

— И твой отец крепко к нему привязан?

— Он в нем души не чает.

— Жаль, — промолвил Саймон, — а то бы я с гораздо большим удовольствием швырнул его в загон к свиньям, чем стал потчевать свининой за ужином.

— Это что, оскорбление? — надменно спросил Джеффри.

— Ни в коей мере. Зачем же здравомыслящему человеку оскорблять такого господина, как ты, о достойнейший вассал барона Дегерра? — возразил Саймон.

— Ты спрашиваешь почему? Да потому, что ты подозреваешь, что твоя жена в меня влюблена! И ты…

— Замолчи! — хрипло выкрикнула Ариана.

— …думаешь, что я завоевал невинность твоей жены в любовной битве. Ты подозреваешь…

С уст Арианы вместе с именем Джеффри сорвалось яростное проклятие.

— …что твоя жена холодна с тобой, — ехидно продолжал Джеффри, не обращая внимания на попытки Арианы прервать его, — потому что она не хочет быть с другим мужчиной, после того как познала меня!

Во дворе воцарилась мертвая тишина.

Только твердая рука Саймона, крепко сжавшая ее запястья, помешала Ариане вцепиться в ухмыляющуюся физиономию Джеффри. Ариана попыталась вырваться, но тут же поняла, что это ей не удастся.

Как не удастся исправить то, что уже произошло.

— Если ты и вправду был первым любовником моей жены, — ровно проговорил Саймон, — то это просто чудо, что она не прокляла весь род мужской и не постриглась в монахини.

Прежде чем Джеффри открыл рот, Саймон повернулся к Свену.

— Проведи нашего гостя в конюшню, — сказал он. — Он может там расположиться на ночлег вместе со своим конем.

— Слушаю, сэр, — произнес Свен. — Прошу, — добавил он, обращаясь к Джеффри.

Тот попытался что-то возразить по поводу более чем скромных покоев, но Свен оборвал его на полуслове.

— Поспеши, — коротко заметил он. — У нас столько рыцарей, что сеновал уже занят.

Джеффри потоптался в нерешительности, затем пожал плечами и направился вслед за Свеном.

Ариана глубоко перевела дух, потом подняла глаза на Саймона: ей хотелось объяснить, что Джеффри оболгал ее и затронул ее честь и честь Саймона.

Но как только она взглянула в черные глаза своего мужа, горевшие гневным огнем, все слова, которые она хотела сказать, замерли у нее на устах.

— Слушай меня, — холодно произнес Саймон. — Слушай внимательно. То, что произошло до того, как ты обвенчалась со мной, уже не исправить. Но если ты изменила мне…

— Джеффри лжет! Все было совсем не так!

— …беги отсюда сейчас же, пока я обо всем не узнал. Иначе я настигну тебя, и тогда гореть нам обоим в аду! Ты поняла меня, моя дражайшая супруга?

Ариана хотела что-то сказать, но у нее пересохло в горле — она сумела произнести только имя Саймона.

— Я вижу, ты меня поняла, — заметил он.

Внезапно Саймон отпустил ее руки. Ариана прерывисто вздохнула: она вдруг почувствовала, что за его холодной яростью скрывается что-то другое, более страшное, чем гнев. То, что и ей довелось испытать — разъедающий душу яд предательства.

— Саймон, — произнесла Ариана, шагнув к нему.

— Зашнуруй сначала свой корсаж, — коротко прервал ее Саймон, отстраняясь от ее прикосновения. — Не то дашь еще большую пищу сплетням — и так уже все вокруг хихикают и перемывают тебе кости.

Ариана глянула вниз — из-под плаща болтались концы серебристых тесемок. Краска стыда залила ее бледные щеки — корсаж был почти расшнурован.

— Это не то, о чем ты думаешь! — горячо возразила она.

— Я думаю только о том, что на твое счастье Волку Глендруидов нужен мир, а не война, а я превыше всего ценю волю моего брата.

— У меня разболелась рана, — сказала Ариапа. — Я расшнуровала платье, чтобы посмотреть, не раскрылась ли она снова!

— А голова у тебя тоже разболелась? — спросил Саймон обманчиво мягким тоном.

— Голова? — недоуменно повторила Ариана.

— Вот именно, голова, — произнес Саймон, отворачиваясь от нее с ледяным безразличием и направляясь к замку. — Посмотри на себя — твои волосы в еще большем беспорядке, чем платье.

Глава 25

Ариана поднялась из-за стола, устало пробормотав несколько слов в свое оправдание, и ушла в спальню. На самом же деле она просто больше не могла выносить грязные намеки Джеффри, которые ранили ее честь и гордость Саймона перед всеми рыцарями замка, собравшимися за ужином.

Ариана мрачно думала, считает ли теперь Саймон, что его свадьба менее суровое наказание, чем тюрьма султана, в которой когда-то побывал Доминик.

Ужин, принесенный Бланш в ее комнату, остывал на подносе, по Ариана по-прежнему сидела на кровати, отрешенно уставившись в пустоту. В коридоре раздавались быстрые шаги Бланш, но девушка не обращала на них внимания.

Даже арфа не могла ее утешить: Ариана поняла, что собственную боль ей было вынести легче, чем боль и унижение, которые испытывал ее муж. Сама она страдала не по своей вине. Но из-за нее мучился теперь Саймон.

В дверь негромко постучали. Ариана, очнувшись, подняла голову.

— Кто там? — спросила она.

— Это я, Бланш.

— Войди, — произнесла Ариана без особой радости.

Дверь отворилась. Бланш быстро окинула взглядом комнату — после ее ухода ничто здесь не изменилось.

— Вы уже поужинали, миледи? — с беспокойством спросила служанка.

— Я не хочу есть — нет аппетита.

— А ваша ванна, миледи?

— Моя ванна?

— Да, миледи, — нетерпеливо кивнула Бланш. — Я приготовила вам ванну, как вы и просили, и положила там теплую ночную рубашку. Все в замке уже давно спят.

Ариана перевела безжизненный взгляд с нетронутого ужина на служанку.

— Разве я велела тебе приготовить ванну? — нахмурившись, спросила она.

— Да, миледи. Сразу после ужина в большом зале. Вы сказали тогда, что примете ванну, несмотря на поздний час, так как хотите смыть чужие прикосновения со своего тела.

— Я так сказала? Не может быть!

Бланш молча кивнула, но Ариана не произнесла больше ни слова.

— Миледи, так что же с ванной?

— Ты хочешь пойти спать? — спросила Ариана.

— О да, конечно, если вам угодно.

— Ты свободна.

— Благодарю вас, миледи!

Вспыхнув и радостно сверкнув глазами, Бланш выскочила из комнаты, в спешке даже забыв притворить за собой дверь.

Ариана вдруг подумала, знает ли новый любовник Бланш — кто бы он ни был, — что его возлюбленная носит под сердцем чужое дитя? Возможно, для него это не имело значения. Возможно, все, чего ему хотелось, — это слышать ее переливчатый смех в темноте, ласкать теплое нежное тело и получать ласки в ответ, обнимать ее крепко-крепко и пить ее прерывистые крики наслаждения.

Ариана резко поднялась с постели, стянула с себя одежду и вытащила шпильки из волос. Она тряхнула головой, и волосы, как черный шелк, упали ей на плечи и легли гладкими блестящими волнами на бедра. Девушка собрала их и стала было заплетать в косы, но почти сразу же потеряла к этому интерес. Она опустила руки, и волосы снова расплелись.

Ариана потянулась за ночной рубашкой, но ее пальцы коснулись серебряной шнуровки платья Посвященных — ей не хотелось расставаться с ним даже в купальне. Почему — она не знала, только чувствовала, что не может теперь без него обойтись.

Ариана внимательно посмотрела на платье, ища у него ответа.

Потом всмотрелась в глубь ткани.

«Женщина откинула голову в страстном порыве, ее черные волосы разметались, губы приоткрыты в крике наслаждения.

Очарованная!

И воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.

Волшебник, очаровавший ее, Он склонился к ней, он пьет ее крики, как сладостный нектар. Его могучее тело застыло над ней в ожидании, содрогаясь от чувственной жажды, столь же сильной, сколь и его сдержанность.

Саймон!»

Ариана видела его так же ясно, как свое отражение в безумных аметистовых глазах женщины на платье.

— Боже всемогущий! — изумленно прошептала она.

Ариана тряхнула головой и окинула испуганным взглядом комнату, почти уверенная, что Саймон стоит у нее за спиной. Однако все, что она увидела, был почти потухший очаг, ее разобранная постель и несколько покрывал, сваленных у подножия кровати.

Эти покрывала служат постелью Саймону, когда он приходит в ее спальню.

Если только он придет!

Ариана снова надела на себя аметистовое платье и принялась затягивать корсаж, меряя комнату беспокойными шагами. Только сейчас она наконец заметила, что в замке наступила мертвая тишина. Слышно было только, как часовой прокричал время.

Саймон уже давно должен был прийти в ее комнату. Он всегда приходил в это время. Даже раньше: ведь он вставал вместе со слугами на заре, шел на крепостную стену и проверял, все ли спокойно в округе. Как правило, с ним вместе был и Доминик, хотя он никогда не требовал от Саймона вставать в столь ранний час.

«Мари! Как же я могла забыть?

Саймон сейчас с ней!»

Эта неожиданная догадка пронзила сердце Арианы. Девушка лихорадочно схватила свечу, зажгла ее и вышла из комнаты так стремительно, что пламя затрепетало. Издав нетерпеливое восклицание, Ариана замедлила торопливый шаг, чтобы огонек свечи мог снова разгореться.

Прикрывая свечу рукой, Ариана поспешила в противоположное крыло замка, где находилась комната Бланш и Мари. Дверь в спальню служанок заменяла полотняная занавеска, которую днем поднимали.

— Бланш, Мари, вы здесь? Это леди Ариана, — негромко произнесла девушка.

— Прошу вас, войдите, миледи, — послышался голос Мари.

Ариана скользнула в дверной проем прежде, чем Мари успела закончить фразу. Сверкающие аметистовые глаза бегло оглядели комнату — сначала быстро, затем помедленнее.

— Я вижу, у тебя никого нет.

Ариану не удивило отсутствие Бланш — ее удивило, что Мари была в комнате одна. Темноглазая женщина с любопытством смотрела на нее, оторвавшись от шитья, лежавшего у нее на коленях.

— Да, я одна, — кивнула Мари. — А вы кого-то ищете, миледи?

— Да. Саймона.

— Тогда вам лучше поискать его где-нибудь в другом месте. Саймон не заходит ко мне с тех пор, как…

Мари пожала плечами и вновь принялась усердно шить — игла так и мелькала в ее ловких пальцах.

— С каких это пор? — переспросила Ариана.

— С тех пор, как мой муж заметил Саймона, выходящего из моей палатки. Он решил, что это был Доминик, и предал его рыцарей султану — из-за него они и попали в засаду.

— Боже милосердный! — выдохнула Ариана.

— Милосердный, да только не к своим воинам, — заметила Мари, горько усмехнувшись.

Завязав узелок, она откусила нитку, и ее белые острые зубки блеснули при свете свечи.

— Большинство рыцарей Доминика были захвачены людьми султана, — продолжала Мари, вдевая новую нитку в иголку.

— И Саймон тоже?

— Да. Но захватили не тех, кого надо.

— Не понимаю.

— Среди плененных рыцарей не было того, кто был нужен султану и кого предал Роберт, — пояснила Мари.

— Это Доминик Ле Сабр? — догадалась Ариана.

— Да.

— Но почему султану понадобился именно Доминик?

— Султану правилось мучить людей. А Доминик прослыл сильным и храбрым воином, которого никому не удавалось сломить. И султан поклялся уничтожить его.

— И что случилось потом?

— Доминик предложил себя в обмен па свободу своих рыцарей, среди которых был и Саймон.

— И их освободили?

—Да.

— А потом и Доминика? — спросила Ариана.

— Да, через некоторое время.

— Тогда почему…

— Почему Саймон ненавидит меня? — усмехнулась Мари.

Ариана кивнула.

— Саймон был рядом с моим мужем, когда его смертельно ранили в схватке с сарацинами, которые устроили им засаду, — спокойно сказала Мари. — Перед смертью Роберт признался Саймону, что он предал Доминика и почему.

— Но Саймон ведь знал, что Доминик был невиновен.

— Кому, как не ему, было это знать, — кивнула Мари. — После того как я вышла замуж за Роберта, моим любовником был Саймон, а не его брат. Но с тех пор как Саймон услышал предсмертную исповедь Роберта, он больше ни разу не прикоснулся ко мне. Он винит себя за то, что произошло с Домиником.

— Но, помнится, ты говорила, что Доминика освободили?

— Его освободили. Но только после таких пыток, от которых любой другой бы умер.

Ариана попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле. Она судорожно глотнула и с трудом произнесла:

— Там, в оружейной… Саймон поцеловал тебя.

Мари молча встряхнула свое шитье, выдернула наметку и взглянула на девушку, которая была почти одного с ней возраста, но далеко не столь опытна в любовных делах.

— Саймон меня не целовал, — сказала Мари. — Это я его поцеловала. Я видела, что он был очень зол на вас, леди, — так зол, что ему было все равно, ревнуете вы его или нет. Потому-то я и поцеловала его. Саймон ни разу не дотронулся до меня по своей воле с тех пор, как услышал признание Роберта.

— Ни разу?

— Ни разу.

— Но ведь со времени Крестового похода прошло столько лет!

— Да. Но Саймон — человек бурных страстей. Пройдут годы, прежде чем он все забудет. Или простит меня.

— Он тебя любил, — с болью в голосе проговорила Ариана.

— Любил?

Мари рассмеялась, разглаживая вышитый шелк. Потом завязала узелок, перекусила нитку и заправила узелок так, что он стал невидимым. Снова вдела нитку в иголку и, усмехнувшись, произнесла:

— Саймон никогда не любил меня. — Ее проворные пальцы вновь замелькали над шитьем. — Просто я была у него первая женщина, которая могла не только лежать на спине и думать о Боге. Мои гаремные штучки всего лишь поработили его на время.

Ариана не могла скрыть смущения — грубая прямота Мари ее потрясла. Мари взглянула на нее с интересом.

— Можно подумать, вы в монастыре воспитывались, — промолвила она.

— Вот уж нет! Мой отец силой принудил мою мать к сожительству — только так он мог ею овладеть. У нее был необычный… дар.

— Она была ведьмой?

— Ее называли и так. Но, я думаю, здесь бы она звалась Посвященной.

— Значит, она была колдунья, — отчетливо произнесла Мари. — А вы унаследовали ее дар, леди?

— Только на время.

Мари бросила на Ариану острый взгляд, затем вернулась к своему шитью — она сразу поняла, что Ариана не желает больше говорить о своем потерянном даре.

— Мои родители тоже были норманнами. Меня похитили у них еще ребенком и продали в гарем султана, — сказала Мари, продолжая шить. — Когда рыцари Доминика освободили меня, я уже была весьма сведуща, как ублажать мужчин.

— И ты отплатила рыцарям Доминика тем, что стала их…

— …шлюхой, — ни капельки не смущаясь, докончила Мари. — Да, это то, что я умею лучше всего — меня этому учили с детства. Да вот еще шитью.

Ариана быстро заморгала от удивления.

— Тебя учили ублажать мужчин? Зачем? Я думала, что плотская любовь уже сама по себе для них наслаждение.

— Удовольствие можно получить от корки черствого хлеба и глотка воды, утолив на первое время голод и жажду. Но потом тебе захочется и павлиньих язычков в меду, и крепкого вина.

Мари встряхнула лиф платья, над которым она работала, слегка разгладила шов и снова принялась за шитье.

— Для мужчин, которым больше нравится вкус павлиньих язычков, — продолжала она, — опытная женщина — райское блаженство. До меня Саймону доводилось пробовать только черствый хлеб. Некоторое время я имела над ним большую власть. Однако в конце концов любовь к брату победила в нем похоть.

— И ты жалеешь только о том, что потеряла над ним власть? — не удержалась Ариана.

— Ну конечно. Зачем же иначе женщине знать, что нравится мужчине?

— Для того, чтобы доставлять ему удовольствие, — ответила Ариана.

Внезапно она вспомнила, как сидела у Саймона на коленях и, держа в своих руках его возбужденную горячую плоть, ласкала его. И тогда она вспомнила еще кое-что — свои собственные ощущения.

— И потому, что ей приятно доставлять ему удовольствие, — добавила Ариана, с трудом подавив чувственную дрожь.

Мари улыбнулась и покачала головой, удивляясь неискушенности юной норманнки.

— Вам никогда не удастся приобрести власть над мужем, если вы не будете держать себя в узде, — отчетливо произнесла Мари. — Но если вы хотите подчинить его себе, то вам придется научиться многим вещам: как целовать его и где укусить, где лизнуть и как ласкать, где поцарапать, а где и погладить, как прикоснуться к нему губами и когда принять его в свое лоно.

Ошеломленная этим деловитым перечислением, Ариана даже не нашлась, что ответить.

— В наслаждении таится огромная власть, миледи, — продолжала Мари. — И это единственная власть, которая дана женщинам над мужчинами. Но за это мужчинам принадлежат все сокровища мира, а мы, женщины, не владеем ничем — даже своим телом.

Ариану ужаснуло то, как Мари представила ей людские отношения. Но она почувствовала еще больший страх, когда вдруг поняла: Мари что-то разрушила в душе Саймона, точно так же, как Джеффри — в душе самой Арианы.

«Саймон никогда больше не сможет доверить свои чувства женщине, а я не смогу больше доверить свое тело мужчине.

Но я должна это сделать. У меня больше нет сил нести в себе печальный и жестокий груз прошлого. Этому должен прийти конец.

Во что бы то ни стало».

Мари подняла глаза на Ариану и вздохнула.

— И не думайте даже об этом, леди. Никогда у вас не получится подчинить себе Саймона с помощью гаремных трюков. У вас слишком страстное сердце.

— Страстное? — испуганно переспросила Ариана.

— Об этом мне рассказала ваша арфа, — ответила Мари. — Слушая ее, я бы, кажется, и сама вас соблазнила. Но вам нужен только Саймон. И к тому же Саймон — один из немногих известных мне воинов, кого следует опасаться этому упрямому ослу Джеффри.

— Джеффри, — зло повторила Ариана. — Почему ты не соблазнишь его?

— Не думаю, что вам, леди, он настолько небезразличен, что вы заботитесь о его удовольствии.

— Я его презираю!

— А, я вижу. — На губах Мари мелькнула жестокая улыбка.

Она завязала еще один узелок, расправила почти дошитый лиф платья и удовлетворенно кивнула.

— Сегодня ночью, как только Джеффри наскучит ваша служанка…

— Джеффри сейчас с Бланш? — потрясение произнесла Ариана.

— Да, но только потому, что я ему отказала, зная, что Саймон его терпеть не может.

— А ребенок Бланш… он от Джеффри?

— Похоже на то. У нее хватит ума смекнуть, что внебрачный ребенок знатного господина — совсем не то, что крестьянский отпрыск. — Мари пожала плечами. — Но ей со мной не тягаться. Да и Джеффри тоже.

Ариана ничего на это не возразила.

— Он у меня поползет в чем мать родила через весь свиной загон и будет лизать то место, на котором я сидела, — злобно усмехнулась Мари. — Я это сделаю ради вас, миледи.

— Ради меня? Почему? — в ужасе воскликнула Ариана.

— Я слушала, как вы играете. Ваша арфа поет о том, что я тщетно пыталась высказать, с тех пор как меня продали в гарем султана.

Мари отложила в сторону корзинку с шитьем и встала.

— Прошу прощения, миледи, — произнесла она, — но мне нужно кое-что… подготовить для встречи с Джеффри.

Ариана раскрыла рот от удивления, не в силах произнести ни слова.

Мари улыбнулась.

— Не бойтесь, миледи, я никогда не применяла этих гаремных штучек, когда была с Саймоном. Больно уж он мне нравился.

— Я хотела спросить тебя совсем не об этом.

— Рано или поздно вы бы все равно меня об этом спросили. А я ценю доброту моих хозяев — такого отношения к себе я еще не встречала с тех пор, как меня похитили сарацины. Спокойной ночи, леди Ариана, и да пребудет с вами Бог в ваших снах.

— Благодарю, — слабо прошептала Ариана.

Мари снова усмехнулась.

— Но если вам, миледи, вдруг захочется еще кое-чего, кроме холодных молитв, то ваш муж сейчас на крепостной стене — проверяет дозорных.

Ариана невольно обернулась и прислушалась, затаив дыхание. Сначала она не услышала ничего, кроме непрестанных завываний ветра. Потом в ставни забарабанил холодный дождь со снегом.

— Опять разыгралась буря, — сказала Ариана.

— Да, в Блэкторне куда холоднее, чем в Святой Земле.

— Боже мой, да Саймон там замерзнет и подхватит простуду, — прошептала Ариана.

— Так пойдите туда и скажите ему об этом.

— Конечно, сию же минуту, — сказала Ариана, повернувшись, чтобы уйти.

— Но когда вы будете ему это говорить, встаньте к нему поближе, чтобы укрыться одним плащом, — и так близко, чтобы почувствовать его дыхание и чтобы ваша грудь коснулась его груди.

Ариана остановилась в дверях.

— А потом, — продолжала мягко наставлять ее Мари, — осторожно положите руки на центр его тела ниже талии.

Ариана чуть не задохнулась от смущения.

— Ласкайте его, пока он не возбудится от ваших прикосновений. Затем распустите его пояс и дотроньтесь до его мужского естества губами. Могу поклясться, Саймон тогда уж точно согреется. — Мари рассмеялась. — А с ним и его печальная ночная пташка.

Глава 26

Яростный порыв ветра затушил свечу, лишь только Ариана ступила на крепостную стену. Ветер разметал ее волосы, и они закружились в диком вихре, словно живые. Ледяные струи дождя ударили по ее щекам. Девушка вздрогнула, но не отступила: искусно вытканное платье защищало ее от холода. Что до остального…

Ариана поискала глазами Саймона, прохаживающегося вдоль зубчатой стены. Сначала она ничего не увидела — ее глаза слезились от ветра. Потом услышала обрывки разговора и повернулась навстречу голосам.

У стены стояла жаровня, над которой двое мужчин грели руки. Искры взлетали к небу при каждом новом порыве ветра, высвечивая два силуэта, склонившихся к огню.

Лихорадочно придумывая предлог, объясняющий ее появление на крепостной стене в столь поздний час, да еще в такую непогоду, Ариана направилась к мужчинам. Но не успела она дойти до жаровни, как Саймон уже обернулся, словно почувствовав ее присутствие.

— Леди Ариана! — удивленно произнес он. — Что вы здесь делаете? Мэг нездорова? Вас послал Доминик или…

— Я должна поговорить с тобой, — резко произнесла Ариана, обрывая его на полуслове.

Саймон шагнул к ней, взял за руку и отвел под навес, к каменной винтовой лестнице внутри башни, где ветер свирепствовал не так сильно. Там, у входа в башню, был прикреплен факел, и его неровное, колеблющееся пламя освещало дорогу очередному дозорному.

В таинственном, мерцающем свете факела глаза Арианы казались странными. На ней не было плаща — только то самое роковое платье, которое преследовало Саймона даже во сне. Девушка дрожала, но, казалось, беспокоил ее не холод. Она напряженно всматривалась в лицо Саймона — прямо впилась в него глазами. Будь на ее месте другая женщина, Саймон сказал бы, что она смотрит на него почти со страстью.

Но это было невозможно — она ведь отвергала его собственную страсть.

— Что же случилось? — требовательно спросил он.

— Ничего.

— Ничего? Черт побери, леди! Вы стоите тут передо мной среди ночи, дрожите, как в лихорадке, и утверждаете, что ничего не случилось?

«Встаньте к нему поближе, чтобы укрыться одним плащом, — и так близко, чтобы почувствовать его дыхание и чтобы ваша грудь коснулась его груди».

Ариана отбросила потухшую свечу и шагнула к Саймону.

— Укрой меня своим плащом, — произнесла она дрожащим голосом.

Видя, что он медлит в нерешительности, Ариана чуть не вскрикнула от отчаяния.

— Прошу тебя, Саймон. Я так хочу!

Саймон распахнул плащ и сместил кожаный пояс так, чтобы меч оказался у него за спиной. Но Ариана уже шагнула к нему, не дожидаясь, пока он закончит.

Саймон запахнул плащ, и Ариана прижалась к его груди, укрытая теплыми меховыми полами.

Как только она коснулась тела Саймона, то почувствовала, как живительное тепло обволакивает ее, погружая в сладкую истому. Ее давний сон стал наконец явью, согревая и преображая ее тело, делая его горячим и чувствительным. Она бы, кажется, завернулась в Саймона, как в теплое покрывало.

— А-а-ах, — выдохнула она со стоном. — Мне всегда так нравился твой запах. И твое тепло… Ты горячий как огонь.

Ноздри Саймона слегка расширились, когда он уловил слабый аромат, который принадлежал Ариане, и только ей. Он глубоко вдохнул тонкий запах — пряный аромат полуночи, роз и женской страсти.

Жгучее, тревожное чувство поднялось со дна его души. Даже память о той ночи, проведенной им у постели Арианы, когда она лежала, погруженная в целительный сон, теперь померкла перед живым ощущением ее близости. Ее грудь касалась его груди, и при каждом вздохе он чувствовал, как пламя желания разгорается в нем все сильнее.

Саймон втянул в себя воздух со звуком, похожим одновременно на стон и на проклятие. К его удивлению, Ариана незамедлительно вскинула голову и глубоко вздохнула, будто пробуя на вкус его теплое учащенное дыхание и его страстную жажду.

— Ариана! — произнес Саймон глухим, напряженным голосом. — Что это значит? Что привело тебя ко мне?

Ариана, тряхнув головой, только крепче прижалась к его груди, стремясь слиться с его телом, отдаваясь сверкающей мечте, которая не покидала ее с тех пор, как в своем волшебном сне она узнала, что мужские руки могут приносить успокоение — вместо страха, удовольствие — вместо боли, наслаждение — вместо ужасного ночного кошмара.

Закрыв глаза, Саймон боролся с охватившим его желанием. Он еще плотнее натянул свой плащ, привлекая к себе Ариану. С мрачной уверенностью он ждал, когда она наконец поймет, что касается ее живота.

Но вместо этого он вдруг почувствовал, как холодные пальчики жены осторожно прикоснулись к выпуклости на его теле — ощущение было столь неожиданным, что его бросило в жар.

— Я мечтала о тебе, Саймон. А ты думал обо мне?

У Саймона захватило дух от удивления и желания. Он хотел что-то сказать, но Ариана ласкала его своими нежными пальчиками, и он не мог больше ни о чем думать — не то что говорить.

Саймон стиснул зубы, с трудом сдержав стон, когда он почувствовал, как Ариана распустила его пояс. Он понимал, что должен остановить ее, пока она не свела его с ума лишь наполовину утоленным желанием, но он никак не мог заставить себя запретить ее озябшим пальчикам до него дотрагиваться.

Он попытался оттолкнуть Ариану, но вместо этого его руки сжали ее бедра, привлекая ее еще ближе к своему телу. Слушая голос рассудка, который холодно взвешивал его действия, Саймон ожидал, что Ариана будет сопротивляться откровенно чувственным объятиям.

Но вместо этого Ариана прижалась к нему всем телом. Его возбужденная плоть, которую она только что осторожно держала в руках, выскользнула из ее пальцев.

— Это безумие! — прохрипел Саймон.

— Я знаю.

— Ты поцелуешь меня?

— Да, — прошептала она.

Саймон склонился к ее губам и вдруг почувствовал, как она ускользает из его объятий.

— Нет! — хрипло произнес он. — Не покидай меня.

— Но я должна это сделать!

Крепко сцепив зубы, чтобы подавить стон разочарования, Саймон выпустил Ариану из своих объятий, но плащ по-прежнему укрывал их обоих.

Она тут же скользнула вниз по его телу, как теплая мягкая волна, исчезнув в складках мехового плаща.

— Ариана? Тебе пло…

Его вопрос потонул в судорожном вздохе, когда щека Арианы коснулась его возбужденной плоти. Он почувствовал, что ее кожа холодная от ветра, а дыхание — теплое. Потом она взяла его плоть в руки и прикоснулась к ней губами.

— Боже всемогущий, — хрипло произнес Саймон.

Его тело напряглось, как туго натянутый лук. Если бы сзади не было каменной стены, он бы наверняка упал. Губы Арианы были мягкими, горячими, влажными, ее любопытный язычок исследовал его плоть ласково и нежно.

Когда Саймон почувствовал, что больше не может выносить сладостную муку, он запустил пальцы в густые волосы Арианы и стал медленно и осторожно отводить ее голову от своего тела. Она сначала сопротивлялась, и Саймону показалось, что сладкое кольцо ее рта вокруг его ноющей плоти лишит его самообладания.

В конце концов сдержанность и мужская сила Саймона победили соблазнительные ласки Арианы. Но они оба дрожали, когда Саймон поднял ее с земли и жадным поцелуем впился в ее рот.

Поцелуй был таким же страстным и необузданным, как ласки Арианы, — их уста сплелись в жарком единении, так что они еле держались на ногах, не в силах вздохнуть. Но никому не хотелось прерывать поцелуй — они еще крепче, теснее прижимались друг к другу, а бушующий вокруг ветер превратил распущенные волосы Арианы в черное облако.

Саймон сбросил под плащом перчатки, распустил серебряную шнуровку на платье Арианы, и его пальцы скользнули в вырез платья, лаская ее грудь. Руки его казались еще холоднее по сравнению с теплом ее кожи, и это только усилило его ласки — Ариана глухо застонала и качнулась к Саймону. Ее соски мгновенно затвердели.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Саймон заставил себя оторваться от губ Арианы. Он прислонился к каменной стене, продолжая ласкать ее грудь, тяжело дыша, словно после жаркой битвы.

— Саймон!

— Распусти все тесемки, — хрипло произнес он. — Если это сделаю я, ветер унесет мой плащ.

— Я лучше сделаю это с твоей рубашкой.

С этими словами Ариана нырнула под плащ и провела язычком между завязками его рубашки. Затем, не переставая жадно прикасаться губами к его мускулистому торсу, опустилась вниз, испытывая желание, для которого у нее даже не было слов.

Саймон успел поймать Ариану, прежде чем ее губы вновь прикоснулись к его естеству. Он поднял ее и заглянул ей в глаза. В мерцающем свете факела они казались темными, безумными, горящими откровенным желанием. Она высунула кончик язычка и прикоснулась им к верхней губе, словно слизала капельку вина.

— У тебя вкус бури, — прошептала она. — Позволь мне еще раз попробовать тебя.

— Ты меня сжигаешь заживо, — сквозь зубы сказал он.

— Мне это нравится.

— Твои прикосновения так сладостны, твои губы горячее огня. Я бы так и погрузился в твою глубину, засеяв твое поле.

Ариана, затрепетав от его слов, опять взяла в руки его возбужденную плоть. Дыхание со свистом вырвалось из его груди в ответ на ее нежное прикосновение.

— Но ты ведь не хочешь этого, верно? — хрипло произнес Саймон. — Ты не хочешь, чтобы я вложил свой меч в твои ножны. Почему? Ты ведь не девственница, чтобы бояться мужской страсти.

— Ты прав, я не девственница…

Ариана вздохнула, с трудом подавив дрожь. Одной рукой она принялась медленно поднимать юбки, продолжая другой рукой касаться его тела. Волшебное платье с легкостью потянулось вверх, подчиняясь ее рукам, и обвилось вокруг талии, обнажив тело. Мягкий мех плаща ласково терся об ее кожу.

— Помнишь, я как-то рассказывала тебе про свою подругу? — спросила вдруг Ариана.

Саймон с трудом мог сосредоточиться на чем-то другом, кроме своего желания и мягких прикосновений аметистового платья.

— Твою подругу? — глухо произнес он.

Почти бессознательно следуя за своим желанием, Ариана вложила горящую плоть Саймона в тугие ножны, которые страсть превратила в знойное, ноющее ущелье.

— Да, про мою подругу, которую изнасиловали, — прошептала она.

Ариана слегка подалась вперед, прижимаясь к твердой плоти Саймона, преображенной волшебством желания. Следующее движение ее бедер было легче, глубже, сладостнее.

Саймон застонал, почувствовав, как жаркие лепестки раскрываются и принимают его. Он сделал последнюю попытку сдержать поток страсти, от которого все внутри у него разрывалось.

— Да. Помню, — прерывающимся голосом произнес он. — Ты рассказывала.

Прильнув к Саймону, Ариана вздрогнула от удовольствия, почувствовав, как осторожно он расположился в ее лоне. Ветер казался ледяным по сравнению с их жаркими объятиями. И грозовой вихрь наслаждения вдруг закружил ее.

— Это была я, — сказала Ариана.

В первое мгновение Саймон даже не понял, что она имела в виду.

И вдруг ее слова дошли до его сознания.

Он заглянул в ее лицо при неверном свете факела. По нему пробегали тени, глаза были полузакрыты, губы горели от его поцелуев.

— Ты? — хрипло переспросил Саймон, не веря своим ушам.

— Да, я. Первый и единственный раз я была тогда с мужчиной. Это из-за него я узнала, что такое боль, кровь, унижение. Что такое предательство.

— Боже мой, соловушка…

Саймон, дрожа, склонился к ее лицу и стал покрывать поцелуями ее глаза, щеки, губы. Прикосновения его губ были одновременно страстными и сдержанными. Ариане казалось, что ее обволакивает нежное тепло.

— С тех пор я думала, что это, — Ариана качнула бедрами, прижимаясь к нему, в то же время целуя его в ответ, — это оружие нежнее шелка и крепче стали создано женщинам в наказание.

Саймон стиснул зубы и весь напрягся. Ее ласки были для него сладчайшей мукой, но теперь он знал, почему ее тело не могло принять его.

«Я узнала, что такое боль, кровь, унижение.

Что такое предательство».

— Я понимаю, — хрипло произнес он.

— Вот почему я холодела от страха всякий раз, когда ты дотрагивался до моих бедер. Я боялась вновь почувствовать боль.

— Да. Я понимаю. Теперь понимаю.

Саймон легко коснулся губами ее полуприкрытых век и осторожно поцеловал длинные черные ресницы.

— Но я больше не боюсь тебя, — прошептала Ариана.

Саймон молчал: он боялся, что ослышался.

— Положи руку сюда, обхвати мои бедра, — произнесла Ариана, вспомнив, как Томас унес Мари из оружейной.

Саймон наклонился и сделал, как она просила, слишком удивленный ее неожиданной просьбой, чтобы спрашивать, зачем ей это нужно. Страстная молния пронзила их обоих, как только ее гладкие, упругие ягодицы оказались в его ладонях. Она обхватила его ногами, прижимаясь к нему еще теснее.

— Помоги мне, — прошептала она.

Ветер унес ее слова, но Саймон больше не сомневался, что ей нужно — ее тело говорило ему об этом лучше всяких слов, прося его о том, что он уже не надеялся никогда получить от своей маленькой ночной пташки.

— Подними меня, — промолвила Ариана.

Саймон повернулся спиной к ветру, отпустив полы плаща. Как только он приподнял Ариану, ее руки крепко обхватили его за шею, бедра ее раскрылись, ноги крепко обвились вокруг его тела.

— Войди в меня, Саймон, — выдохнула Ариана, почти касаясь его губ.

Задыхаясь, он произнес ее имя и вошел в нее, — так, как столько раз мечтал во сне, — надавив сначала осторожно, потом посильнее, входя в нее все глубже и глубже, чувствуя, как ее гладкая, влажная, тугая плоть зовет его.

Из груди Арианы вырвался долгий вздох облегчения, когда она почувствовала, как Саймон раздвигает ее плоть, проникает в ее глубину, но… не причиняет ей ни малейшей боли. Удивительное, волшебное ощущение чувственного единения трепетало в ней, исторгая капли страстной росы из ее глубины.

Ее жаркий отклик вызвал в Саймоне ответную волну — он проник еще дальше внутрь ее тела, пока не погрузился в нее до конца. О таком совершенном соединении с женщиной он не мог даже мечтать.

Ариана прерывисто всхлипнула и обвилась вокруг Саймона так крепко, что он задохнулся от ни с чем не сравнимого наслаждения, которое ему дарило ее тело, — словно нежная, гладкая расщелина поглотила его.

Внезапно в его памяти эхом отозвались слова Арианы, когда она впервые взяла в руки его возбужденную плоть:

«Мне страшно, потому что Господь создал это женщинам в наказание».

— Соловушка, — хрипло произнес Саймон. — Я делаю тебе больно?

Ариана хотела что-то сказать ему, но из груди ее вырвались только странные, прерывистые вскрики.

Услышав их, Саймон почувствовал, как пот выступил у него на теле — сопротивляться своему желанию ему становилось все труднее. Ариана обволакивала его горячей волной, словно умоляя об еще более глубоком, сладостном соитии.

Разумом он понимал, что должен отпустить ее, хотя ему до боли хотелось зарыться в нее еще глубже.

Тем не менее, призвав на помощь всю свою волю, он начал медленно выходить из нее.

Не в силах вымолвить ни слова, Ариана лишь прильнула к нему, дрожа всем телом от желания, захватившего все ее существо — желания хоть ненадолго задержать его в своей глубине.

— Ариана, для тебя даже этого слишком много?

— Еще! — выдохнула она наконец.

При этом она провела ноготками по его шее и сжала ногами его тело, словно пытаясь удержать.

Но она была гораздо слабее его. Саймон удерживал ее на расстоянии, опасаясь войти в нее против ее воли.

«Я узнала, что такое боль, кровь, унижение».

Саймон стиснул зубы.

— Скажи мне, соловушка. Скажи, чего ты хочешь.

— Я… я хочу… тебя.

Ариана задохнулась, чувствуя, как Саймон опять раздвигает ее плоть. Его имя сорвалось с ее губ.

— Тебе больно? — спросил Саймон.

Она затрясла головой.

— Нет. Совсем нет.

— Но ты же вскрикнула.

— Просто это было так прекрасно…

— Прекрасно?

Саймон осторожно входил в нее, глядя в ее мерцающие глаза. В этот раз он не остановился, пока они не соединились до конца.

— Ариана!

— Боже мой, да, Саймон, да!

Звук его имени, сорвавшийся с ее уст, разрушил последние остатки его сдержанности. Он еще крепче прижал ее к себе, заключив в объятия, и снова пил дикие крики удовольствия, срывавшиеся с ее губ.

Наслаждение разгоралось в Ариане, пламенем перекидываясь от нее к Саймону. И он отвечал на ее страстный всплеск, возвращая ей свой огонь.

Внезапно завывания ветра и ледяной дождь напомнили Саймону, что они находятся на крепостной стене и дозорный может прийти с минуты на минуту.

Саймон попытался медленно отстранить от себя Ариану, но она с неожиданной силой обхватила его.

— Пора идти, — сказал Саймон.

По телу Арианы пробежала дрожь, она прижалась к нему, так что дыхание Саймона стало прерывистым и учащенным. Ариана судорожно вздохнула.

— Не покидай меня, — прошептала она, касаясь его губ. — Мне так… хорошо.

— Мне тоже.

Ее губы раскрылись, едва он прикоснулся к ним. Ветер внезапно стих, и они поцеловались в наступившей тишине. Наконец Саймон неохотно оторвался от ее губ.

— Караульный может нас застать, — произнес он, склонившись к ее лицу.

— Караульный?

— Да.

Ариана обернулась посмотреть, близко ли часовой. От ее резкого движения у Саймона захватило дух.

— Он уже идет, — прошептала Ариана, вновь поворачиваясь к нему.

— Тогда у нас есть выбор.

— Какой?

— Я спущу тебя на землю, и мы успеем привести нашу одежду в порядок, пока он нас не заметил.

— Он очень близко.

— Я вижу, — усмехнулся Саймон. — Держись за меня крепче, соловушка.

Не успела Ариана спросить его, что он имеет в виду, как Саймон стал спускаться вниз по винтовой лестнице. Его движение исторгло из нее прерывистый, низкий стон. Она крепко обвилась вокруг него, напрягая каждый мускул своего тела.

Когда спиральная лестница скрыла их от глаз часового, Саймон остановился.

— Теперь ты можешь идти сама, — произнес он.

Но Ариана покачала головой и только крепче обняла его.

Под плащом Саймон нежно погладил рукой гладкие лепестки, туго сомкнувшиеся вокруг его плоти.

Глаза Арианы расширились. Она задохнулась от волны наслаждения, пробежавшей по ее телу. Ее дыхание превратилось в стон. Страстное томление ее тела омыло густым теплом плоть Саймона.

— Ты восхитительна, — хрипло произнес он. — Я мог бы взять тебя прямо здесь, прямо сейчас, на виду у всего замка. Ведь ты позволила бы мне это? Клянусь Богом, ты бы умоляла меня об этом!

— Саймон, — прерывисто зашептала Ариана, — что ты со мной делаешь?

— Тебе больно?

— Нет, но… о, Саймон!

Ее слова замерли в тишине, когда сладостная молния удовольствия пронзила ее тело. Саймон продолжал медленно ласкать ее, глядя ей в лицо, улыбаясь ей, когда она истекла. Она мягко содрогнулась, и он слегка приподнял ее, потом снова прижал ее колени к своим бедрам.

— Держись за меня, — сказал он.

Ариана повиновалась, и Саймон едва удержался от стона, когда ее нежная пьянящая плоть вновь коснулась его возбужденного тела, воспламеняя его кровь.

Он быстро спустился по ступеням и прошел через зал к спальне Арианы. Дверь в ее комнату все еще была открыта. Саймон шагнул в нее и захлопнул за собой ударом ноги. Пламя светильника заколебалось от сквозняка, огонь в очаге превратился в горстку серебристой золы.

— Да здесь так же холодно, как и там, наверху, — произнес он. — Но мне все равно. Меня согреет только твой огонь — тот, что горит меж твоих бедер. Расстегни мой плащ, соловушка.

Пока Ариана сражалась с большой серебряной пряжкой, скреплявшей его плащ на левом плече, Саймон скользнул ртом по ее рукам, слегка покусывая их, целуя, лаская языком ее пальцы, обещая ей еще большее наслаждение.

Дыхание Арианы стало учащенным, руки ее задрожали, едва она взглянула в глаза Саймона и прочла в них горячий огонь желания.

— Ты боишься? — тихо спросил он, зная ответ, но желая услышать его из ее уст.

— Нет. Просто ты… смутил меня, — выдохнула она.

Саймон загадочно улыбнулся.

— Вот и все, — произнесла Ариана, расстегнув наконец его плащ.

— Нет, моя госпожа. Все только начинается.

Саймон бросил плащ на постель. Его белая меховая изнанка мерцала в неясном свете, как серебро. Саймон осторожно опустил Ариану на середину плаща и откинул назад ее волосы.

Лиф ее платья был полностью расшнурован, грудь обнажена, юбки приподняты выше талии. Ее женственность предстала глазам Саймона во всей неприкрытой прелести. Он смотрел на нее напряженным, горячим взглядом, и Ариана зарделась от смущения.

Но в следующее мгновение она забыла о своей наготе, ибо и Саймон тоже был полуголым, и его затвердевшая плоть гордо восстала. Улыбнувшись так, как улыбались все женщины еще со времен Евы, Ариана потянулась к Саймону и ласково прикоснулась кончиками пальцев к его телу.

В ответ Саймон подарил ей горячую мужскую улыбку. Он нетерпеливо снял с пояса меч и отложил его в сторону, пока тонкие пальчики Арианы ласкали его плоть, возбуждая его.

— Ты прекрасен, мой господин! — прошептала Ариана.

Ее слова зажгли пожар в его теле, под ее пальцами его плоть еще больше напряглась. Саймон вздрогнул, почувствовав бешеный ток крови, наполняющий его сознанием собственной силы.

— Ты околдовала меня, — хрипло произнес он. — Ни одна женщина не возбуждала меня так, как ты. Я только что взял тебя, и я готов сделать это снова, не медля ни минуты.

— Я твоя!

Саймон застонал, пытаясь укротить страсть, раздирающую его тело сладостными когтями. Когда его дыхание восстановилось, он склонился к ней и провел рукой от ее лодыжек к треугольнику между ее бедрами.

Ариана задохнулась, глядя ему в лицо.

— Саймон!

— Позволь мне, моя госпожа.

Ариана медленно раздвинула ноги, облегчая путь его нежным прикосновениям. Он опустился на колени подле ее ног и нежно раздвинул пальцами ее горячие, чувствительные лепестки. Ее дыхание прервалось, и он снова ощутил источаемую ею росу.

— В тебе горит страсть! О таком огне я даже не мечтал, — прошептал Саймон. — Наяву ты горячее, чем в моих снах.

Саймон резко вдохнул ее запах — казалось, самый воздух был напоен ее страстью, возбуждая его еще сильнее.

— Ты ничего не оставляешь себе, — хрипло прошептал он, — ничего не скрываешь от меня, отдаешь все, что имеешь.

Саймон чувствовал, как неумолимо тают последние остатки его сдержанности, но ему уже было все равно. Ариана дрожала в его руках, дыхание ее прерывалось стонами наслаждения, тело горячо трепетало под его ласками. У Саймона не оставалось никаких сомнений в том, что он не одинок среди чувственной бури. И он не мог больше противиться яростному напору желания, сжигавшего его заживо.

— В другой раз, — произнес Саймон, в то время как его руки скользнули ей под колени, — в другой раз я медленно раздену тебя и возьму твое тело, пробудившееся к ласкам, так, как я мечтал, как я всегда хотел тебя взять.

Саймон ласкал ее ноги, тихонько раздвигая их еще больше.

Глаза Арианы широко распахнулись, когда руки Саймона приподняли ее ноги осторожным, сильным движением, полностью раскрывая ее.

— Я должен взять тебя. Прямо сейчас, — сказал Саймон.

Он вошел в нее, заполняя своим телом ее пустоту.

У Арианы перехватило дыхание, когда пламя наслаждения расцвело у нее внутри, как цветок под лучами солнца. Ее переполняло столь совершенное соединение их тел. Имя Саймона не переставая срывалось с ее губ — отголосок наслаждения, разрывавшего ее тело.

— Соловушка, дикая моя пташка, что было в прошлом, теперь не имеет никакого значения. Для меня существует только настоящее. Ты горишь для меня — вот правда, которая мне известна. Ни одна женщина не отдавалась мне с такой страстью.

Их переплетенные тела отдались стихийному потоку, уносящему обоих к неведомым берегам. Приглушенные крики срывались с губ Арианы — чувство освободилось от оков, открыв дорогу правде, не замутненной даже слабой тенью лжи.

Волны наслаждения омывали ее — казалось, согревался даже холодный воздух в комнате.

— Пой, соловушка. Пой мне об огне, который тебя сжигает. Я не хочу ничего знать о твоем прошлом. Для меня существует только настоящее.

Ариана попыталась что-то сказать Саймону — она уже больше не ощущала своего тела. Сладостный огонь разлился в ее крови, преображая, околдовывая ее. Она затрепетала на вершине блаженства и прильнула к богатырю, который заполнил ее тело.

Саймон улыбался ей, лаская и слегка покусывая зубами ее шею, грудь, мочки ушей, продолжая в то же время входить в нее. Он нависал над ней, как скала, проникая в нее все глубже и глубже, и пил ее крики, как сладкий нектар.

Он погружался в нее, забирая с собой в запредельную высь.

Саймон склонялся к Ариане и пил ртом ее стоны, в то время как его тело исторгало из нее все новые крики наслаждения.

Вскрикнув, Ариана выгнулась навстречу Саймону, как тугая тетива лука, откинула голову, ее черные волосы разметались. Он задержал ее в своих объятиях, поймав ее в этом безумном страстном порыве, застыл над ней в ожидании, содрогаясь от чувственной жажды.

И вдруг Саймон почувствовал, как безмолвный восторг уносит Ариану, услышал ее прерывистый вскрик. Он отбросил всю свою сдержанность, отдавая ей себя с каждым неистовым движением своего тела, заполняя ее собой до тех пор, пока в вихре наслаждения не исчезли прошлое и настоящее, ложь и боль — осталась только истинная страсть, столь сильная, что Саймону казалось, она убьет его.

И это было только начало.

Он был уверен в этом так же, как в собственной силе.

Медленно, с осторожной нежностью, Саймон начал вновь погружать Ариану в запредельный мир наслаждения.

Глубокая ночь опустилась над замком, и даже луна потонула в непроглядном мраке. Последняя вспышка страсти была неистовой, почти исступленной — Ариана дрожала и плакала в руках Саймона, не переставая повторять его имя с каждым прерывистым вздохом. Он поцеловал ее мокрые ресницы, уложил рядом с собой и натянул на них плащ.

— То, что случилось раньше, не имеет значения, — прошептал он, почти касаясь ее губ. — Но после этой ночи ты будешь петь свои песни только для меня, соловушка. Только для меня.

Его хриплый голос не мог скрыть железную волю, почти приказ, — как его чувственность не могла скрыть сдержанную мощь его тела.

— Я бы ни за что не вынесла прикосновений другого мужчины, — прошептала Ариана. — Я люблю тебя, Саймон. Поэтому я и поборола в себе страх перед мужской силой.

Саймон прикрыл глаза.

— Не говори мне больше о прошлом. Это только причиняет боль.

— Но…

Он нежно закрыл ей рот поцелуем.

— Кроме тебя, мне никто не нужен. Мне кажется, что я мечтал о тебе всю жизнь, — тихо прошептал Саймон.

Он крепко обнял ее и заставил себя смежить веки, отдаваясь сну так же, как он отдавал себя их соединенным в страсти телам.

Но Ариана никак не могла заснуть. Долго еще лежала она с открытыми глазами, тихо вздыхая. Сердце ее болезненно сжималось от того, что было сказано.

И от того, что осталось невысказанным между ней и Саймоном.

«Я соблазнила его — весьма искусно соблазнила, — с мрачным отчаянием думала Ариана. — Теперь он примет свою жену, пускай она и не девственница, без всяких возражений. К чему скрывать? Вместе мы жарче горим, чем порознь.

Но он мне не верит.

Он верит Джеффри.

И он не любит меня так, как я люблю его. Потому что не доверяет мне».

Удастся ли ей когда-нибудь вырваться из пут того ночного кошмара? Ариана теперь все больше сомневалась в этом.

Глава 27

— Всадники! — раздался крик дозорного.

Его тревожный голос достиг господских покоев в башне: пост находился прямо над ней.

— Они в шести милях отсюда, у кромки леса! Я не заметил, сколько их, — они уже скрылись!

Саймон и Доминик обменялись быстрыми взглядами поверх огромных расходных книг, грудами наваленных на столе. За этим столом обычно завтракали, но с наступлением холодов здесь же вели и все подсчеты, так как господская половина была самой теплой в замке.

— Они поехали через лес? — пробормотал Доминик. — Странно — этой дорогой редко пользуются.

— Но за ней труднее следить с дозорной башни, — хмуро возразил Саймон. — Кстати, это и самый короткий путь из Стоунринга в Блэкторн. Может, Дункан решил нас навестить? Ты его не ждешь?

— Нет — во всяком случае, пока он не может оставить свой замок. Да и погода отнюдь не подходящая для дальних путешествий: в горах уже выпал снег, и дороги скованы льдом.

Доминик обернулся к одному из оруженосцев, чинившему в углу кожаные рубашки, которые надевали под кольчуги.

— Бобби, ступай к сэру Томасу и скажи, чтобы объявил тревогу.

— Слушаю, милорд!

Парнишка бросил работу и выбежал из комнаты.

— Эдвард, пойдешь со мной в оружейную, — коротко приказал Саймон.

— Да, сэр!

— Джон! — спокойно произнес Доминик, не прибавив более ни слова.

Да в этом и не было нужды: хотя он совсем недавно назначил Джона, сына Гарри Колченогого, своим оруженосцем, тому не нужно было напоминать его обязанности — сказалась выучка отца: до того, как Гарри был искалечен в битве, он слыл самым сильным и выносливым рыцарем в Блэкторне.

Саймон и Доминик быстрыми шагами вышли из комнаты и направились в оружейную в сопровождении своих юных слуг, на лицах которых едва пробивался пушок.

Над полями Блэкторна поплыл тревожный набат, созывая всех в спасительное укрытие замка. Двор наполнился голосами — рыцари, оруженосцы и стражники со всех ног бежали к оружейной.

Хотя Саймон и Доминик надели доспехи с быстротой, свидетельствующей о давнем знакомстве с тяжелым боевым облачением, в комнате уже было полно народу, едва братья успели принять мечи из рук своих оруженосцев.

Они одновременно пристегнули клинки одинаково быстрым, точным, уверенным движением. Саймон, как всегда, чуть опередил Доминика. Доминик еще только поправлял пояс, а Саймон уже взял у Эдварда свой тяжелый зимний плащ и застегнул его на плече.

Бросив взгляд на белый переливающийся мех, Саймон невольно улыбнулся — он вдруг подумал, что теперь при взгляде на него всегда будет вспоминать Ариану, ее полуобнаженное тело, вспыхнувшее огнем, обращенные на него сверкающие аметистовые глаза, когда он погружался в ее ласковое лоно.

В последующие дни их пыл не охладел. Они бросались в объятия друг друга каждую ночь — она так же неистово, как и он. И если уж говорить начистоту, то и утром, на рассвете, они продолжали начатое при свете луны. Сегодня вечером Саймон вновь надеялся встретить ее восторженный прием.

Скоро, совсем скоро!

— Какая у тебя улыбка, — усмехнулся Доминик, хитро поглядывая на младшего брата. — Что, кровь кипит в предвкушении битвы?

— Да пет, я просто подумал… еще кое о чем.

— О предстоящей ночи? — вкрадчиво осведомился Доминик.

Саймон сверкнул глазами.

Доминик ухмыльнулся.

— Ты что же думаешь, никто не замечает, что вы с Ариа-ной не вылезаете из спальни, проводя большую часть времени в постели?

— В постели? Да Бог с тобой! — серьезно возразил Саймон. — Мы с ней охотимся у речки за проворными угрями — как ты да я в детстве.

Доминик расхохотался так громко, что находившиеся поблизости воины недоуменно оглянулись на него.

Но Доминик уже застегивал свой черный плащ серебряной глендруидской пряжкой. Прозрачные волчьи глаза блеснули зловещим светом в колеблющемся пламени факела, как бы обещая: того, кто разбудит спящее чудовище, именуемое войной, ждет жестокая расплата.

Вслед за Волком Глендруидов рыцари стали торопливо готовиться к битве.

Саймон и Доминик быстро поднялись на крепостную стену, сопровождаемые лязгом стальных доспехов. Оруженосцы едва поспевали за ними с тяжелыми шлемами в руках, которые надевались прямо перед битвой. Глаза юнцов возбужденно горели в предвкушении предстоящей битвы, но, как и все жители замка, они ощущали и некоторое беспокойство: хотя замок окружала прочная каменная стена, с одной стороны в пей все же зияла брешь, которую заделали деревянным частоколом.

Часовой поприветствовал Доминика, но не сообщил ничего нового: всадники исчезли из поля его зрения и появятся снова, только выехав в поле.

Небо заволокли низкие серые облака. Саймон и Доминик. оба в кольчугах цвета грозовой тучи, стояли на крепостной стене, всматриваясь вдаль. Ледяной порывистый ветер трепал их волосы, вздымал длинные плащи.

— Ты думаешь, это Дегерр? — спросил Саймон.

Доминик передернул плечами.

— Слухи о его приближении поступают ко мне беспрестанно — с того самого дня, как сюда пожаловал этот хвастун Джеффри. И с тех пор, в течение десяти дней, эти сведения ни разу не опровергались.

— Значит, Дегерр медленно продвигается на север, собирая по пути рыцарей, стрелков и всякий сброд.

— И шлюх, — ввернул Доминик.

— Ну да, как и подобает барону, собирающемуся на войну.

— Он заявляет, что собирает людей для нового похода в Святую Землю.

— Вряд ли кто верит его словам.

Доминик досадливо дернул плечом.

— Но до сих пор никто не сказал ему об этом.

— Пока не сказал. Однако, я полагаю, его усилия напрасны — ему теперь ни за что не отыскать повода к войне в Спорных Землях, — уверенно произнес Саймон.

Доминик промолчал.

— Несмотря на хитрые происки посланника Дсгерра, король одобрил мой брак с Ариапой, — продолжал Саймон. — Герцог Нормандии тоже быстро успокоится, когда до него дойдут слухи о моей свадьбе — вместе с моими дарами.

— Этот герцог предпочитает, чтобы его величали королем, — сухо заметил Доминик.

— Да мне все равно, как его там называть — король, герцог или бродяга, — возразил Саймон. — Главное, чтобы он остался доволен нашим браком. Я-то уж во всяком случае доволен. Следовательно, нам с бароном Дегерром не о чем спорить и он напрасно собирает рыцарей по всей округе.

— Напрасно? Не думаю. Скорее всего он выжидает, когда до него дойдут слухи, что Саймон Верный вызвал па поединок Джеффри Красавца и Джеффри поплатился жизнью за свой мерзкий болтливый язык.

— Дегерр может ждать до скончания века, — отрезал Саймон. — Я не собираюсь гоняться за каждой навозной мухой, которая жужжит у конюшни.

Доминик кинул взгляд в сторону оруженосцев, коротко махнул им рукой, приказывая отойти подальше, и те немедленно скрылись под навес, закрывающий вход на винтовую лестницу дозорной башни.

— Саймон… — начал Доминик, потом вздохнул. — Клянусь Богом, я не предполагал, что до этого дойдет.

Саймон напряженно ждал, пытаясь угадать, что так встревожило его брата.

— Позволь, я пошлю за леди Эмбер, — наконец произнес Доминик. — Она-то сможет отличить правду от лжи в грязных обвинениях Джеффри. И тогда мы приструним этого смутьяна.

— Нет, ты этого не сделаешь.

Голос Саймона прозвучал резко, даже требовательно. Доминик от неожиданности сразу не нашелся, что сказать. Он помолчал, потом холодно произнес:

— Чем объясняется твой отказ?

— Просто я не хочу, чтобы Ариана, а с ней и Эмбер, подвергались такой пытке, как гадание Посвященных.

Это была только половина правды, но Саймон не собирался больше ни с кем обсуждать ее вторую половину.

— Тысяча чертей, — прорычал Доминик. — Ведь Эмбер может положить конец этой лжи!

— Какой лжи? — с расстановкой произнес Саймон.

Доминик не смог скрыть потрясения.

— Но ведь Джеффри утверждает, что он любовник Арианы!

— Нет, он не утверждает, а только намекает на это.

— Но, Саймон…

— Кто-нибудь может сказать, что Ариана хоть раз была мне неверна?

Доминик прошипел сквозь стиснутые зубы злобное проклятие, яростно стукнув закованным в броню кулаком по каменному парапету.

— Ну, так что? — холодно продолжал Саймон.

— Иисус и Мария! — пробормотал Доминик. — Конечно, нет! С тех пор как Джеффри ступил во двор замка, мне известен каждый его шаг, и для меня не секрет, где и как эта свинья проводит свой досуг.

— И Свен ходит за ним по пятам?

— Да.

Саймон пожал плечами.

— Тогда нам не о чем беспокоиться.

— Не прикидывайся безмозглым тупицей, Саймон, у тебя это плохо получается, — сердито бросил Доминик. — Уж кто-кто, а я-то прекрасно знаю, что твой разум гораздо проворнее твоего меча.

Саймон промолчал.

— Послушай, Джеффри похваляется направо и налево, что переспал с твоей женой, — произнес Доминик, понизив голос.

— Это так.

Доминик ошеломленно уставился на него.

— Мы с Арианой говорили о прошлом всего один раз, — сказал Саймон. — И после той ночи я запретил ей касаться этой темы.

— Ариана призналась тебе, что Джеффри был ее любовником?

— Она сказала, что Джеффри принудил ее к этому силой.

— Принудил силой? — переспросил Доминик. — Ты хочешь сказать, что он ее обесчестил?

— Именно так.

— И барон Дегерр по-прежнему любит Джеффри, как собственного сына? — с сомнением в голосе спросил Доминик.

— Да.

— Ему что, ничего не известно?

— Напротив, ему известно все, — бесстрастно возразил Саймон.

— И что же?

— Это случилось, когда Ариаие объявили, что ее супругом будет Дункан из Максвелла, а не Джеффри Красавец, — ответил Саймон. — Джеффри говорит, что она привела его в свою комнату, они выпили вина и затем она его соблазнила.

Доминик злобно прищурился.

— Неужели ему поверили?

— Поверили.

— Но почему? — резко спросил Доминик.

— В сосуде с благовониями, принадлежащем Ариане, было дурманящее зелье, а сам сосуд нашли в ее постели, среди окровавленных простыней.

— Это тебе рассказала Ариана?

— Она сказала мне только то, что потеряла девственность по вине Джеффри, а уж он расписал мне все подробности — с превеликим… удовольствием.

Доминик выругался: он ни минуты не сомневался, что Джеффри попросту нравилось дразнить Саймона.

— А что сама Ариана говорит в свое оправдание?

— Мы с ней не говорим о прошлом. Никогда.

— Клянусь преисподней! — прошипел Доминик, еле сдерживая гнев. — Да все это и впрямь напоминает корзину с угрями!

— Да, ты прав.

— Как ты думаешь, что произошло между Джеффри и Арианой на самом деле?

Саймон не проронил ни слова.

— Во имя всего святого, — тихо произнес Доминик, — ты что же, поверил Джеффри?

В напряженном молчании Доминик изучал лицо Саймона серыми проницательными глазами, мерцающими, как серебряная глендруидская пряжка у него па плече. Затем ои негромко выругался и отвел взгляд.

— Даже если я и убью Джеффри, это никак не изменит то обстоятельство, что у Арианы я был не первый, — ровным голосом произнес наконец Саймон. — Значит, я не имею никакого права подвергать опасности будущее всех обитателей Блэкторна, пытаясь исправить то, что невозможно исправить.

На некоторое время между братьями установилось тяжелое молчание — слышны были только крики рыцарей, занимающих оборонительные позиции по всему замку, да завывания ветра.

— И что же, ты с этим смиришься? — наконец промолвил Доминик.

Саймон на мгновение прикрыл глаза, но, когда он вновь обернулся к брату, в его взгляде уже ничего нельзя было прочесть.

— Ариана была и останется моей женой — другой жены у меня не будет, — твердо сказал он.

Доминик сжал губы.

— То же самое говорила и Мэг.

Саймон поморщился.

— Опять эти глендруидские прозрения!

— Да, ты угадал. Ей открылось, что ты скорее примешь Ариану, чем невинную невесту, которой ты, без сомнения, заслуживаешь. Только ее слова и удержали меня от того, чтобы в тот же день послать за Эмбср и с помощью ее волшебного дара вколотить правду в твою упрямую башку.

— Премного тебе благодарен. Я бы не хотел, чтобы Ариана подверглась такому унижению на глазах всего замка.

— А ты? А твоя честь?

— Ей приходилось выносить и не такие удары.

— Какие же, позволь полюбопытствовать?

— А ты разве забыл? Ты ведь чуть было не лишился жизни из-за моей связи с замужней шлюхой.

Нахмурившись, Доминик бросил взгляд ца убранные поля и гуманные холмы.

— И что ты намерен предпринять, когда Джеффри обвинит Ариану в супружеской измене? — спросил Доминик. — Ты ведь знаешь, что он это непременно сделает — только и ждет повода, чтобы заставить тебя вызвать его на поединок.

— Свен докажет всем и каждому, что он лжет.

— Свен следит за Джеффри лишь с того момента, как тот вошел в ворота нашего замка. Но, как мне известно, Ариана и Джеффри перед этим уже успели встретиться.

— Свену следовало бы быть осторожнее и не болтать чего не следует, — промолвил Саймон с убийственным хладнокровием. — А то ведь я могу ненароком и убить — его-то смерть не приведет к войне.

— Но он же твой друг.

— А Ариана — моя жена.

Доминик внимательно посмотрел в глаза брату и снова обратил взгляд вдаль.

— Если бы Блэкторн был достаточно силен, чтобы выстоять в войне с бароном Дегерром. — произнес Доминик, — скажи, где был бы сейчас Джеффри?

— Он бы уже десять дней гнил в земле, — коротко ответил Саймон.

Доминик почувствовал, как комок подступил у него к горлу. Он прищурил глаза — то ли от холодного ветра, то ли потому, что хотел скрыть охватившее его волнение. Прошло некоторое время, прежде чем он опять заговорил:

— Ты не вытаскиваешь меч из ножен и сносишь все оскорбления от этого подонка только из преданности мне, — произнес он дрогнувшим голосом.

— Я делаю это для тебя и для Мэг. Ради вашего ребенка, которому еще только суждено родиться. И ради моих детей, которых я теперь тоже надеюсь иметь.

— Если бы мы были на Святой Земле, ты бы так не поступил.

— В то время я был просто глупец — мною правила страсть, а не здравый смысл. Теперь все изменилось — страсть больше не имеет надо мной власти. Я сам направляю ее в нужное мне русло.

Доминик молча стиснул руки в кулаки. Снова и снова он спрашивал себя, имеет ли право принять жертву Саймона. Его брат, как никто другой, понимал, как уязвим сейчас Блэкторн. Они не смогли бы отразить атаки Дегерра, если бы тот пошел на штурм замка вместе со своими рыцарями.

Волк Глеидруидов закрыл глаза и склонил голову в безмолвной молитве. Потом поднял голову и взглянул на младшего брата, которого он любил так, как не любил никого в своей жизни, — кроме Мэг.

— Я навеки у тебя в долгу, — произнес он наконец, глаза его блестели. — В неоплатном долгу.

— Нет, — промолвил Саймон. — Это я у тебя в долгу.

Но Доминик уже повернулся и направился к часовому, и слова Саймона услышал только ветер.

— Я вижу их, милорд! — крикнул дозорный. — Они приближаются, как ураган!

Доминик поднес руку к глазам, всматриваясь вдаль. Саймон поспешно подошел и вновь встал с ним рядом.

Дозорный не ошибся — всадники неслись во весь опор.

— У них боевые копи, — произнес Саймон.

— Да, я вижу.

— Смотри! — воскликнул вдруг Саймон. — Это же леди Эмбер!

— Ты уверен?

— Конечно. Когда я впервые ее увидел, ее волосы горели золотистым пламенем — как сейчас. Силы небесные, да с ней и Эрик! Видишь? Стагкиллср бежит рядом с конем.

— Он прав, — послышался сзади голос Свена. — А вон тот гнедой конь принадлежит Дункану. Я хорошо запомнил его масть — я ведь сам привел его в Блэкторн этим летом.

— Слава Богу, — выдохнул Доминик.

Он обернулся и подозвал к себе Джона.

— Объяви всем жителям замка, что они могут вернуться к своим делам, — сказал Доминик. — И дай знать леди Маргарет, что у нас будут гости.

— Будет исполнено, милорд, — с готовностью ответил паренек. Он повернулся и со всех ног помчался выполнять приказание.

— Мы встретим их у ворот, — продолжал Доминик. Затем прибавил, обращаясь к Свену: — Где этот возлюбленный рыцарь барона Дегерра?

— Я услышал колокол и оставил свой наблюдательный пост.

— Он еще почивает?

— Нет, уже встал.

Доминик хмыкнул.

— Ну, как он там, пришел в себя?

— Да, к несчастью.

— Это после чего он пришел в себя? — недоуменно спросил Саймон.

Свен и Доминик как-то странно посмотрели на пего, и Доминик небрежно ответил:

— Джеффри нашли вчера утром в свином загоне.

— Что ты сказал? — переспросил Саймом, не веря своим ушам.

Доминик и Гвен загадочно переглянулись.

— Кто-то стащил с Джеффри всю одежду и бросил его лицом вниз прямо на навозную кучу, — вежливо пояснил Свен.

Саймон кинул на них подозрительный взгляд, но двое мужчин смотрели на него с самым невинным видом.

— Как бы я хотел сделать это своими руками, — мстительно произнес Саймон. — Но, к сожалению, опоздал. Кто же устроил этому неотразимому красавцу такую взбучку?

Доминик ничего не ответил и стал быстро спускаться по ступеням винтовой лестницы с ловкостью хорошо обученного воина. Саймон и Свен не отставали от него ни на шаг.

— У меня есть кое-какие догадки на этот счет, — хитро заметил Свен, когда они вышли из башни в коридор, ведущий к выходу из замка. — Только Мари могла заставить Джеффри ползти к ней через весь свиной загон, разгребая навоз.

— А тебя там случайно не было поблизости? — подозрительно осведомился Саймон.

— Нет. Мне надоело каждую ночь наблюдать, как он хрюкает над ней, потный, как свинья, и как она завлекает его своими ужимками. Когда Джеффри уединяется с Мари, я жду во дворе, пока она не выйдет от него.

— Но почему тогда Мари бросила его голым на навозной куче? — спросил Саймон, пытаясь представить себе эту картину и не в силах спрятать довольную ухмылку. — Она ведь последнее время так и бегала за ним — присосалась, прямо как пиявка.

Свен смиренно пожал плечами.

— Мари — женщина. Кто знает, что взбрело ей в голову?

— Я вижу, общение с Эриком не прошло для тебя даром, — сухо заметил Саймон. — Ты говоришь точь-в-точь как он.

— Что ж, это лестно слышать — значит, ты и меня считаешь человеком редкого ума и просвещенности, — улыбаясь, заметил Свен.

— Я думаю, Свен прав насчет Мари, — вмешался Доминик. — Я сам видел Джеффри в то утро — на его теле были те же следы, что и у меня после той проклятой подземной темницы.

— Да его пытали, что ли? — не поверил Саймон.

Лицо Доминика исказила волчья ухмылка.

— Можно и так сказать. А можно сказать, что с ним развлекалась опытная гаремная шлюха.

— Тогда это точно Мари, — коротко согласился Саймон. — С нами она никогда не пользовалась своими штучками, но остальные воины узнали в ее руках, как связаны между собой боль и наслаждение.

— Это верно, — подтвердил Доминик.

— Но почему именно Джеффри? — продолжал допытываться Саймон, когда они подошли к выходу из замка. — Чем он ей не угодил, что она так жестоко ему отомстила?

— Об этом лучше спроси у своей жены, — ответил Свен.

Г лаза Саймона широко распахнулись от удивления.

— Какие у Арианы могут быть секреты с Мари?

— Откуда мне знать? Мне известно только, что твой оруженосец видел, как Ариана прошла в комнату Мари поздно ночью дней этак десять назад.

— Десять дней?..

Саймон остановился как вкопанный. Приглушенное проклятие сорвалось с его губ.

— Да, все так и было, — подтвердил Доминик, тоже остановившись. — Твой Эдвард знал, что произошло в оружейной, когда Ариана вытащила свой кинжал.

— Я научу Томаса Сильного держать язык за зубами.

— Думаю, он здесь ни при чем — это Мари все разболтала.

— Что ж, ей лучше знать.

Доминик хмуро усмехнулся.

— Да, это уж точно. Поэтому-то парнишка и перепугался, что она сделает что-нибудь с Арианой.

— Или наоборот — Ариана с ней, — вполголоса буркнул Свен.

— Эдвард сразу же побежал к тебе, но ты уже ушел. И тогда он отправился за Свеном, — продолжал Доминик.

— Ариану у Мари я уже не застал — она понеслась вверх но ступеням на дозорную башню так стремительно, будто юбки ее были объяты пламенем, — произнес Свен, старательно отводя глаза.

Несмотря на холод, царивший в замке, краска бросилась в лицо Саймону.

Свен расхохотался и похлопал его по плечу, не прибавив больше ни слова о том, что произошло между Арианой и Саймоном на крепостной стене.

— Итак, я понял, что Ариана в безопасности, и вернулся к своим основным обязанностям — быть тенью Джеффри, — продолжал Свен. — Спустя некоторое время на конюшне, где он изволил почивать, появилась Мари. Она стащила с него штаны, прежде чем он успел спросонья разобрать, что к чему. И так повторялось все последующие ночи.

— И ты, без сомнения, досмотрел все до конца, — вежливо заметил Саймон.

— У Мари весьма забавные приемы…

Саймон ждал, но Свен больше ничего не прибавил.

— Так почему же все-таки Джеффри оказался в навозной куче? — спросил Саймон.

— Чего не знаю, того не знаю. Ночные бдения меня здорово утомили, и последние три ночи я дремал в сторожке привратника, пока Мари развлекалась с Джеффри. Я был уверен, что до рассвета ничего ужасного с Джеффри не случится.

Саймон молча покачал головой, втайне удивляясь, как Свен мог выдержать холодные ночи без сна, неотступно следя за Джеффри.

— Так вот, — продолжал Свен. — Вчера утром свинопас нашел Джеффри в зловонной грязи. Он сказал об этом Гарри Колченогому, тот — мне. Ну а я — Доминику.

— И что ты предпринял? — спросил Саймон у брата.

— Ничего. Джеффри смотрелся в навозе, прямо как у себя дома, — ответил Доминик, жестко усмехнувшись. — Вот я и оставил его там, где ему, по-видимому, и место.

Саймон чуть не задохнулся от хохота. Но его веселость тут же как рукой сняло.

— А как же Дегерр? — тревожно спросил он. — По словам Арианы, Джеффри ему прямо как сын.

— А ты мой брат. Если Дегерр возмутится приемом, оказанным его любимцу, пусть сначала научит Джеффри вести себя как подобает. Тогда, может быть, мы и переведем его из свинарника в покои замка.

Саймон поморщился.

— Тебе не следовало в это вмешиваться. Барон Дегерр этого не простит.

— Тогда позволь Эмбер использовать свой чудесный дар. Обещаю, мы не будем этого делать на виду у всего замка.

Саймон, прикрыв глаза, молчал. В душе его боролись противоречивые чувства: сердцем он был готов поверить, что Ари-ана потеряла невинность не по своей воле.

И все же…

На мгновение он снова мысленно очутился на крепостной стене в ту ненастную ночь, снова ощутил порывы ледяного ветра и горячие губы Арианы, прильнувшие к его телу.

«Не может быть, чтобы она была неискушенной девушкой.

Но что мне до того? Главное, что она желает меня так, как ни одна женщина никогда меня не желала.

И в этом не может быть никаких сомнений».

Желание захлестнуло его с неистовой силой, когда Саймон вспомнил, как страстно отвечала Ариана на его ласки. Ему казалось, что он мог бы вечно гореть в ее огне.

«Благодарение Богу, она совсем не похожа на Мари — та получала удовольствие, только подчиняя себе мужчин.

У нас с Ариапой все по-другому — я управляю ее чувствами, а не она моими».

— Каково же твое решение, Саймон? — спросил Доминик.

— Пусть все останется так, как есть, — резко ответил тот. — Я доволен своей женой, и меня не интересует ее прошлое — не важно, признает ли Эмбер ее правоту или виновность.

Черные брови Доминика взлетели вверх, серебристо-серые глаза жестко сощурились.

Но Саймон только холодно взглянул на него в ответ.

— Ну что ж, раз прошлое тебя не интересует, что ты думаешь о настоящем? — требовательно спросил Доминик.

— Ты прирожденный тактик, Волк Глеидруидов, — возразил ему Саймон. — Вот и скажи, что сделать, чтобы поскорее отвести беду от Блэкторна: принять невесту, чья неискушенность привела к потере невинности, или отомстить за девушку, которую изнасиловал бесчестный подонок?

При этих словах Саймона братьям сразу вспомнились слова Эмбер: «В груди Арианы застыл безмолвный крик отчаяния. Предательство так глубоко ранило ее душу, что она почти умерла, закованная в лед отчуждения».

И Доминик, и Саймон слишком хорошо понимали, что предательство требует отмщения.

Если Джеффри в самом деле обесчестил Ариану силой.

Но для защиты замка было бы лучше — значительно лучше, как это ни ужасно, — если бы все обернулось старой как мир историей: девушку соблазнил, а потом бросил ветреный любовник.

Тогда ни о какой мести не могло быть и речи — с этим можно было бы только смириться.

И Саймон смирился.

Доминик выдохнул какое-то проклятие.

— Я вижу, ты начал понимать, — холодно произнес Саймон. — Слишком часто хочется и вовсе не знать правды.

Приглушенные сарацинские проклятия прозвучали в ответ на его слова: Доминик был в ярости от того, что даже со своим даром тактика бессилен найти выход из этой ловушки.

— Да, — с горечью сказал Саймон. — Да, да и еще раз да! Послушайся голоса разума, Волк Глендруидов, и примирись с судьбой. Пусть все останется так, как есть.

Доминик помрачнел и медленно направился к воротам. Саймон и Свен последовали за ним.

Во дворе, там, куда не попадали солнечные лучи, лежал лед. но на открытых местах он слегка подтаял и теперь поблескивал при неярком свете дня. Ветер, ворвавшийся через открытые ворота, принес с собой запах стужи и снега. Тяжелые кони прогрохотали подковами но деревянному мосту и вступили во двор.

Эрик спешился первым. Он посмотрел сначала па Доминика, потом на Саймона и окинул быстрым взглядом двор.

— Кажется, у вас все в порядке, — удовлетворенно отметил он.

— До того как дозорный заметил вашу кавалькаду, у нас тут и впрямь было все спокойно, — сухо ответил Доминик.

Эрик снял шлем, откинул капюшон кольчуги и тряхнул золотыми волосами. Потом, запрокинув голову к небу, свистнул. Звук был высоким и чистым — так, наверное, лесной эльф трубит в свой охотничий рог. В ответ вдали раздался крик сокола.

— Слава Богу, в округе все спокойно, — промолвил Эрик. — Поднялся сильный ветер, и мне не хотелось бы больше посылать Винтера на разведку.

— Да и для дальних прогулок погода тоже не подходящая, — заметил Свен. — Вам следовало бы дождаться окончания бури.

— Кассандра нас торопила — боялась, что мы не подоспеем вовремя. У нас слишком мало времени, — сказал Дункан, спешившись вслед за Эриком.

— Для чего? — в один голос спросили Доминик и Саймон. Эрик и Дункан молча обменялись взглядом с Эмбер.

— Нам нужно успеть выяснить правду, пока не поздно, — ответила Посвященная колдунья.

— О какой правде ты говоришь? — с вызовом спросил Саймон.

Неприкрытая ярость в его голосе испугала Эмбер: она напомнила ей, что Саймон когда-то называл ее «чертовой ведьмой». Эмбер для храбрости глубоко вздохнула и решительно посмотрела в его черные непроницаемые глаза.

— Кассандра сказала, что ты знаешь, о чем идет речь.

Глава 28

Не успели вновь прибывшие укрыться под кровом замка, как попалил мокрый снег, наметая сугробы у каменных стен крепости. Воины Эрика и Дункана расположились вместе со своими лошадьми там, где их не мог настигнуть ледяной ветер.

К вечеру все помещения замка заполнились до отказа. В большом зале полукругом расставили деревянные столы, за которыми плечом к плечу разместились рыцари из Стоунринга, Блэкторна и Сихоума. Ужин подходил к концу, и гости подбирали последние капли мясного соуса ломтями свежеиспеченного хлеба.

Только Джеффри сидел в одиночестве, на самом краю стола — дальше всех от хозяина замка. Оруженосцы ему не прислуживали. И ни один из приглашенных рыцарей не сел рядом с ним. Слуги проявляли явное пренебрежение, постоянно обходя его, и Джеффри приходилось самому вставать и накладывать себе еду и наливать эль в чашу: никто из рыцарей по соседству не собирался передавать ему блюда — даже Свен, который сидел к нему ближе всех.

Столь неприкрытая враждебность рыцарей Спорных Земель по отношению к Джеффри заставила Волка Глендруидов запретить всем присутствующим в большом зале иметь при себе мечи. Доминик хотел изъять и кинжалы, но, поразмыслив, раздумал: оруженосцы и так носились без передышки во время трапезы — не хватало еще, чтобы они нарезали рыцарям мясо, как изнеженным благородным девицам.

Эрик сидел за господским столом в центре зала и не сводил с Джеффри золотисто-огненных глаз. В руках его поблескивал серебряный кинжал, которым он медленно, почти лениво играл. Сокол на жердочке за спинкой его кресла был, казалось, вне себя от ярости: птица беспокойно ворочалась на своем шесте, когти ее царапали дерево, золотые колокольчики беспрестанно звенели.

Сокол неотступно следил за Джеффри злобным, немигающим взглядом. У ног Эрика пристроился и Стагкиллер. Пес скалил клыки и жалобно поскуливал от нетерпения — он явно рвался в бой.

— Эрик, — негромко произнесла Эмбер, наклонившись к брату. — Утихомирь своих зверей — ты встревожишь Джеффри.

— Сомневаюсь, — коротко ответил тот. — Не стоит так беспокоиться из-за скотины, которая ночует в свином загоне.

Его слова были встречены хохотом. История о том. как Джеффри нашли лежащим нагишом на навозной куче, облетела весь замок со скоростью урагана.

Эмбер в отчаянии обернулась к Доминику, молча умоляя его приструнить Эрика, и встретила неподвижный и неотрывный взгляд стальных глаз, наблюдавших за Эриком так же, как тот наблюдал за Джеффри.

— Я говорила Кассандре, что без нее нам не обойтись, — сокрушенно пробормотала Эмбер. — Эрик намеревается отрезать Джеффри его болтливый язык.

Доминик кивнул, не отводя глаз от Посвященного.

— Ты здесь не поможешь, — в отчаянии сказала Эмбер. — Где Мэг? Придется, наверное, послать за ее успокоительными настойками.

— Они с Арианой в господских покоях, — ответил Доминик. — Мэг что-то нездоровится — она отказалась ужинать в шумном зале.

В его голосе прозвучали тревожные нотки, и Эрик, Саймой и Дункан сразу же обернулись к нему.

— Что, у Мэгги близятся роды? — спросил Дункан с бесцеремонностью старого друга.

— Нет, это должно произойти через несколько недель, хотя нам с ней и не терпится поскорее увидеть наше дитя.

Словно в ответ на тревожный вопрос Дункана, в дверях большого зала появились Мэг и Ариана. Ариана сразу же подошла к Саймону и, не обращая ни на кого внимания, легко положила руку ему на плечо. Рядом с ней Мэг склонилась к своему мужу и что-то прошептала ему на ухо.

Саймон не заметил, как насторожился его брат, ибо в то же мгновение Ариана взяла его правую руку и приложила к своей щеке.

— Что ты, соловушка? Что-нибудь случилось? — беспокойно спросил Саймон.

— Нет, ничего. Просто мне хотелось дотронуться до тебя. Если бы мы не были на виду у всего замка, я бы тебя поцеловала.

— К черту замок! Поцелуй меня.

Его рука скользнула под ее накидку, обвилась вокруг ее шеи, лаская нежную кожу. Саймон осторожно притянул к себе Ариану и коснулся губами ее губ, скрывая их поцелуй под аметистовой тканью ее накидки.

Тем временем Мэг подошла к Дункану, тихо сказала ему что-то и затем направилась к Эмбер. Пока Мэг шепталась с Эмбер и Эриком, Дункан без лишнего шума поднялся со своего места и встал за спиной у Саймона. Саймон этого опять не заметил: незаметно для окружающих под столом аметистовое платье мягко обвилось вокруг его бедер, а губы Арианы слегка раскрылись, и ее язычок ласкал его легкими, дразнящими движениями.

Эрик встал и прошел через весь зал вслед за Эмбер. Они остановились у стола, где сидел Джеффри.

Поймав взгляд Эрика, Свен тут же отставил свой кубок и тоже поднялся. Через минуту он смешался с толпой рыцарей и вскоре уже был рядом с Домиником в ожидании приказаний своего господина.

— Все готово, — громко произнесла Мэг.

— Я люблю тебя, Саймон, — прошептала Ариана, склонившись к его губам. — Скоро и ты сможешь мне доверять, и тогда ты тоже меня полюбишь.

Саймон опешил от изумления, услышав ее слова: Ариана ни разу не говорила о любви после той ночи, когда они наконец-то по-настоящему стали мужем и женой. И до сих пор он даже не подозревал, как ему хотелось еще раз услышать от нее эти слова.

Радость и вместе с тем боль затопили его душу — боль, потому что он понял: Ариана ждет от него ответной любви.

Но он знал, что именно любви он и не может ей дать. Ни одной женщине в мире он не даст такую всеобъемлющую власть над собой — даже Ариане.

— Соловушка! — прошептал Саймон.

Ариана отступила от него так быстро, что он не успел ее удержать. Она повернулась и быстро пошла вдоль длинных столов, за которыми гости уже закончили трапезу. Теперь они во все глаза смотрели на янтарную колдунью, которая сняла головной убор и накидку, тряхнув длинными золотыми волосами.

Внезапно Саймон вспомнил, что по обычаю Посвященные колдуньи распускали волосы, когда приступали к своим обрядам — или собирались мстить.

— Ариана! — крикнул Саймон.

Она обернулась и посмотрела на него нежным, почти исступленным взглядом.

— Слишком поздно, Саймон, — сказала она.

— Нет! Остановись, Ариана!

Саймон хотел было вскочить на ноги, но тяжелая рука Дункана надавила на его плечо, заставляя вновь опуститься на свое место.

— Проклятие! — в бешенстве крикнул Саймон, пытаясь вырваться из железных рук Дункана. — Пусти меня! Я должен остановить ее!

Дункан жестко усмехнулся, надавив обеими руками Саймону на плечи и прямо-таки пригвождая его к креслу.

— Сиди тихо и не дергайся! — сквозь зубы прошипел Дункан. — А не то мне придется пригрозить тебе кинжалом, как ты грозил мне когда-то!

— Успокойся, Саймон, — коротко сказал Доминик. — Ариана имеет на это право — пришло время всем узнать правду.

— Господи, да неужели ты не понимаешь? — в ярости прорычал Саймон, резко дернув плечом, на котором прочно обосновалась ладонь Дункана. — Ведь если этот сукин сын и вправду изнасиловал Ариану, я пошлю к черту благополучие Блэкторна и убью его!

— Я знаю, — мрачно ответил Доминик. — Я сам с превеликим удовольствием посмотрел бы, как ты изрубишь его на мелкие кусочки, но, к сожалению, не могу тебе этого позволить.

Мощные руки Дункана с силой сжали плечи Саймона, так что он не мог даже пошевелиться. Саймон дернулся раз, другой… и затих, выжидая подходящий момент, когда Дункан потеряет бдительность и ослабит хватку.

— Прости меня, брат, — произнес Доминик, ласково коснувшись его плеча.

В следующее мгновение раздался чистый, высокий голос Мэг. В зале наступила такая тишина, что слышно было позванивание золотых пут глендруидской колдуньи.

— Сэр Джеффри затронул честь леди Арианы. Леди Ариана настоятельно просила не решать этот вопрос на поединке, ибо в этом случае под угрозу ставятся мир и благополучие замка Блэкторн, которому Волк Глендруидов отдал столько сил и стараний.

Гул одобрения пронесся среди собравшихся гостей. Всем было хорошо известно, что за вопрос необходимо было решить. И все удивлялись, почему до сих пор Саймон не вызвал Джеффри на поединок.

Теперь же собравшимся открылась истинная причина этого промедления.

— Вместо этого, — продолжала Мэг, — леди Ариана попросила, чтобы сэра Джеффри подвергли допросу Посвященных. И леди Эмбер дала свое согласие.

— Что это еще за вздор? — недовольно произнес Джеффри, со звоном опуская на стол пустой кубок. — Да все и так знают правду. Леди Ариана — моя…

Он не успел докончить фразу, ибо в то же мгновение лезвие клинка очутилось у его рта и в уголках его губ показались тонкие алые струйки.

— Лорду Доминику ты нужен живым, — мягко произнес Эрик. — Но у меня нет такого желания — тем более что лорд Доминик не господин мне.

Джеффри попытался дернуться назад, но Эрик еще крепче прижал лезвие кинжала к его губам, и кровь потекла сильнее.

— Ты будешь вести себя тихо, — ласково продолжал Эрик, — или я отрежу твой мерзкий язык. Надеюсь, мы поняли друг друга?

— Да, — хрипло ответил Джеффри.

Но его глаза полыхнули злобным огнем — было очевидно, что он попытается прикончить Эрика при первой же возможности. Эрик вернул ему столь же красноречивый взгляд, а его сокол пронзительно крикнул и яростно зазвенел колокольцами.

— Лорд Эрик, — отчетливо произнес Доминик. — Я бы хотел, чтобы вы вернулись на свое место.

Медленно и неохотно Эрик опустил кинжал и быстро прошел к своему месту рядом с Домиником. Он был обязан повиноваться не только потому, что был гостем Доминика, но и потому, что обряд допроса Посвященных запрещал применение силы, если тот, кому задают вопросы, не будет уж слишком сопротивляться. Джеффри больше не выказывал никаких признаков раздражения и сидел тихо как мышь.

— Начинайте, коли вы готовы, — сказал Доминик, обращаясь к Эмбер.

Мэг бросила на Эмбер сочувственный взгляд: она слишком хорошо понимала, через что предстоит пройти Посвященной колдунье. Но Эмбер не заметила ее взгляда — она смотрела только на Ариану.

— Вы готовы, миледи? — спросила Эмбер.

— Да, — ответила Ариана. — Но, может быть, мои ответы будешь проверять ты, а не Джеффри?

— Нет. Мы должны услышать правду именно из уст Джеффри.

— Тогда мы никогда не узнаем истину, — коротко возразила Ариана. — Джеффри — отъявленный лгун.

Джеффри раскрыл было рот, чтобы возразить, но увидев, как Эрик сделал шаг в его сторону, благоразумно промолчал.

— Ты еще успеешь спросить обо всем Ариану, — вмешалась Мэг, подходя к Эмбер, — если это будет необходимо.

Эмбер глубоко вздохнула, призывая на помощь все свои силы, затем прикоснулась кончиком пальца к щеке Джеффри — чуть повыше того места, где Эрик провел своим кинжалом.

Как только Эмбер дотронулась до Джеффри, она побледнела как полотно и на ее коже выступил холодный пот. Зрачки ее расширились, так что глаза стали почти черными. Она стиснула зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать.

То, что почувствовала Эмбер, прикоснувшись к Джеффри, причиняло ей видимую боль, но это был единственный путь угадать ложь или правду в его ответах.

Эмбер содрогнулась, пытаясь овладеть собой: ей понадобилось все ее самообладание, чтобы усмирить свои чувства.

Саймон почувствовал, как пальцы Дункана с силой сжали его плечо: от Дункана не укрылась боль, захлестнувшая его жену.

— Я не просил ни Эмбер, ни Ариану терпеть эту пытку, — сквозь зубы бросил Саймон.

— Знаю, — ответил Дункан, чуть ослабив нажим на его плечи. — Эмбер тоже не просила Господа даровать ей способность видеть правду. Но так уж получилось — значит, она должна вынести все, что выпало на ее долю.

— Зачем ты позволил им сделать это? — резко спросил Саймон у Доминика.

— Так хотела Ариана — это ее право.

— Пережить такой позор на глазах у всего замка? — яростно возразил Саймон. — Клянусь Богом, она этого не заслужила!

— И все же она попросила об этом, — тихо сказал Доминик. — Саймон, я почти уверен, что мы были к ней несправедливы — она жертва, а не соблазнительница.

— Все это в прошлом! — со злостью бросил Саймон. — Изнасиловали ее или соблазнили — теперь не имеет значения!

— Имеет — для Арианы.

«Я люблю тебя, Саймон. Скоро и ты сможешь мне доверять, и тогда ты тоже меня полюбишь».

Саймон застыл — боль пронзила его сердце, как холодный острый кинжал. Слишком поздно он понял, зачем Ариана решила устроить это дознание: она верила, что он сможет полюбить ее, если она докажет свою невиновность.

— Начинай, — произнесла Эмбер спокойным, безжизненным тоном, обращаясь к Ариане.

Ариана повернулась к Джеффри и взглянула на него впервые с того момента, как вошла в большой зал.

— В то утро, когда мой отец объявил мне, что я буду невестой другого рыцаря, — громко сказала Ариана, — ты пришел в мою комнату и умолял меня убежать с тобой. Отвечай, так ли это было на самом деле?

— Нет, это ты пришла…

— Ложь! — ответила Эмбер.

Ее голос, как и выражение лица, был бесстрастным.

— Да кто ты такая, чтобы называть меня лжецом? — прорычал Джеффри.

— Замолчи!

В спокойном голосе Мэг таилась угроза. Глаза ее метали изумрудные искры.

— Дар леди Эмбер известен далеко за пределами Спорных Земель, — отчетливо произнесла Мэг. — Перед ней ты должен говорить только правду — как перед Богом.

— И все же ей никто не давал права судить меня! — выкрикнул Джеффри.

— Правда! — сказала Эмбер.

Удивленное, почти испуганное выражение промелькнуло на лице Джеффри.

— Теперь ты понял наконец? — спросила Мэг. — Когда Эмбер прикасается к тебе, она может отличить ложь от правды в твоих словах. Ты уверен, что она не имеет права судить тебя, и Эмбер определила твой ответ как искренний.

— Колдовство! — прохрипел Джеффри, поспешно перекрестившись.

Не говоря ни слова, Эмбер свободной рукой достала из-под туники серебряный крест, украшенный пятью кроваво-красными янтарными камнями. Ее пальцы на мгновение сжали крест, затем снова раскрылись.

На ее ладони не осталось никаких следов от ожогов, которые были бы неизбежны, если бы крест накалился, коснувшись ее кожи.

Джеффри бросил взгляд в сторону господского стола, где сидел и священник Блэкторна.

— Что скажешь ты, служитель церкви? — крикнул ему Джеффри.

— Этот замок не прибежище дьявола, — раздался глубокий, звучный голос священника. — Господь благословил леди Эмбер, как и леди Маргарет, наделив их чудесным даром.

Джеффри ошеломленно уставился на крест Эмбер.

— Ты пришел в мои покои тем же вечером, — продолжала Ариана в наступившей тишине, — и предложил мне выпить с тобой вина на прощание?

— Да, — не успев подумать, ответил Джеффри, поглощенный созерцанием креста Эмбер, спокойно лежавшего на ее ладони.

— Правда, — сказала Эмбер.

— Потом ты подсыпал колдовское зелье в мой кубок, да или нет? — продолжала допрашивать Ариана.

Джеффри вскинул голову и взглянул в лицо своей обвинительнице. Аметистовое платье Арианы слегка шевелилось от сквозняка, серебряная вышивка вспыхивала тысячами молний на фиолетовой ткани.

— Нет, — ответил Джеффри.

— Ложь! — промолвила Эмбер.

Гул возмущенных голосов пронесся по залу. Ариана продолжала, не обращая внимания на поднявшийся шум.

— Это зелье затуманило мой разум и лишило меня возможности сопротивляться и звать на помощь? — спросила она.

— Нет!

— Ложь!

Гул голосов перешел в глухой ропот. Дункан тревожно взглянул на Саймона.

Тот сидел неподвижно и был совершенно спокоен. Подавив вздох облегчения и мысленно благодаря Саймона за его самообладание, Дункан слегка отпустил его плечи.

Саймсн не сделал никакой попытки вырваться из могучих рук Шотландского Молота, и Дункан еще немного ослабил железную хватку.

— Потом ты бросил меня на постель, ведь так? — спросила Ариана.

— Да, — через силу вымолвил Джеффри.

— Правда.

Ариана глубоко вздохнула, пытаясь сдержать дрожь отвращения и ненависти.

«В груди ее застыл безмолвный крик отчаяния».

— Ты изнасиловал меня, а наутро…

— Нет!

— Ложь.

«Предательство так глубоко ранило ее душу, что она почти умерла, закованная в лед отчуждения».

— …ты привел ко мне моего отца, и он увидел меня, нагую, на окровавленных простынях…

— Ты лжешь! Этого не было!

— Ложь.

— …и ты сказал ему, что я соблазнила тебя, подмешав зелье тебе в вино.

— Нет! Ты…

— Ложь.

«Ариана Преданная».

Ее имя облетело огромный зал, повторяясь из уст в уста, и Джеффри понял, что Ариана победила.

— Потом ты… — продолжала Ариана.

Джеффри внезапно вскочил со своего места. Его грубые пальцы сжали горло девушки с такой силой, будто он хотел навеки заставить замолчать голос правды, а вместе с ним и саму Ариану.

С яростным криком Саймон вырвался наконец из рук Дункана и одним прыжком перескочил через стол, расшвыривая во все стороны дорогие кубки и блюда. Дункан, Доминик и Эрик со всех ног бросились за ним.

Но им не удалось его опередить — Саймон уже бежал через толпу. Рыцари при одном взгляде на его искаженное гневом лицо и глаза, чернее преисподней, пятились назад, давая ему дорогу.

Внезапно Джеффри дико взвыл от боли: длинные рукава Арианы хлестнули его по лицу, оставляя на его коже алые рубцы, как от удара кнутом.

— Будь ты проклята, ведьма! — в бешенстве выкрикнул Джеффри. — Жаль, что я не прикончил тебя вместе с твоим муженьком, когда напал на вас в Спорных Землях!

Он выхватил из-под плаща кинжал и занес руку над беззащитной девушкой.

В то же мгновение клинок Саймона со свистом рассек воздух, пролетев между столами, и вонзился в плечо Джеффри по самую рукоять. Не успел тот опомниться, как Саймон, схватив за руку, вырвал кинжал из его ослабевших пальцев и приставил острие клинка к его левому боку — туда, куда была ранена и Ариана. Лезвие вошло в тело Джеффри до отказа, и Саймон резко повернул рукоять кинжала.

— Отправляйся в ад, — негромко сказал он.

Джеффри был мертв, прежде чем его тело упало на каменный пол.

Саймон в оцепенении застыл над своим поверженным врагом. Как во сне, до него доносился неясный гул голосов:

— Джеффри Красавец!

— Изменник и убийца!

— Любимец барона Дегерра!

— Он мертв — Саймон Верный отомстил за Ариану Преданную!

Саймон вздрогнул, почувствовав, как рука Доминика сжала его плечо. Безудержная ярость вновь уступила место рассудку, и Саймон слишком поздно понял, что он совершил.

Проклиная свое безрассудство, Саймон отвел взгляд от бездыханного тела Джеффри и поднял глаза на Волка Глендруидов.

— Я снова тебя предал, — произнес он.

Голос его прозвучал резко, почти хрипло от сдерживаемого напряжения.

— Ты защищал жизнь и честь своей жены, — спокойно возразил ему Доминик. — Я не считаю это предательством.

— Я должен был оставить его в живых. Но не смог сдержаться. Хуже всего то, что я почти уверен: если бы все повторилось сначала, я сделал бы то же самое… только тогда я продлил бы его мучения, пока эта свинья не завизжала бы, моля меня о пощаде.

Саймон подошел к Посвященной колдунье, протягивая ей руку.

— Леди Эмбер, окажите мне милость.

Эмбер помедлила мгновение, потом прикоснулась к его руке. Ее пальцы слабо дрогнули, и она глубоко вздохнула. Затем обратила на Саймона внимательный взгляд золотистых глаз.

— Пусть моя жена знает, — произнес Саймон, не глядя на Ариану, — что я заставил бы этого подонка замолчать еще раньше, если бы Блэкторн был сильнее.

— Правда.

— Пусть она также знает: я больше не сомневаюсь в ее верности.

— Правда.

— И еще, — негромко добавил Саймон, — скажи моей жене, что, даже знай я о ее невиновности, я не смог бы относиться к ней с большим уважением и преданностью, чем теперь.

— Правда.

В то же мгновение Саймон выпустил руку Эмбер.

— Прошу прощения, миледи, за боль, которую я вам причинил, — промолвил он.

— Я не почувствовала ни малейшей боли.

— Вы столь же добры, сколь и прекрасны.

Саймон повернулся и наконец встретился глазами с Арианой.

— Соловушка, — мягко промолвил он, — теперь у тебя спокойно на душе?

Ариана молчала. Слезы душили ее, сжимая горло, текли по щекам. В ушах болью отдавались слова, которые Саймон не произнес вслух: ее безрассудное стремление доказать собственную невиновность привело к тому, что Саймон вынужден был предать своего брата, которого он любил больше всех на свете.

Защищая ее, Ариану, Саймон разоушил хрупкий мир Блэк-торна, убив Джеффри Красавца.

Слова Мари о предательстве в Святой Земле вдруг эхом отозвались в ее памяти, открывая ей еще одну истину, которую она поняла слишком поздно: «Саймон — человек бурных страстей. Пройдут годы, прежде чем он все забудет. Или простит меня».

Ариана была почти уверена, что ее ожидает то же самое.

Глава 29

— Миледи! — Бланш беспокойно взглянула на свою хозяйку.

— В чем дело?

Ариана вздрогнула от звука собственного голоса — таким он был чужим и напряженным: после смерти Джеффри у всех и так уже были до предела натянуты нервы, а тут еще прибыл посланец барона Дегерра и объявил о прибытии своего господина. Это было последней каплей. Обитатели замка места себе не находили от тревоги в ожидании барона. Самое важное, что волновало всех, — сколько воинов он приведет с собой.

— Никак не могу найти ваш любимый гребень, — удрученно сказала Бланш.

Ариана едва обратила внимания на ее слова: ей показалось, что она слышит крики дозорных на башне замка.

— Миледи!

— Он под кроватью, в углу, — коротко бросила Ариана.

Бланш замерла посреди комнаты, потом резко обернулась к Ариане и радостно воскликнула:

— Вы снова обрели свой волшебный дар, миледи!

Ее слова не сразу дошли до сознания Арианы. Она бросила на Бланш раздраженный взгляд.

— Нет, — нетерпеливо возразила она, — я просто раньше заметила там гребень.

— Вот как!

Бланш подошла к кровати, опустилась на четвереньки и стала шарить за складками полога.

— Острый же у вас, однако, глаз, — бормотала она, ползая под кроватью. — Я этот чертов гребень и двумя руками никак не могу нащупать.

— Ты что-то сказала? — переспросила Ариана.

— Нет, миледи, — поспешно откликнулась Бланш.

Поднявшись с колен, служанка молча возблагодарила Бога, что рядом не было янтарной ведьмы, которая уличила бы ее во лжи.

Ариана неподвижно сидела с отрешенным видом, пока Бланш расчесывала ее густые черные волосы, заплетала их в косы и укладывала в высокую прическу: она думала о предстоящей ночи, когда Саймон придет к ней после обхода часовых.

Как он себя поведет? Будет с ней так же холоден, как с Мари? Или, может быть, под покровом ночи вновь преподаст ей урок страсти — вечно новой и обжигающей?

«Соловушка, теперь у тебя спокойно на душе?»

Слезы затуманили ей глаза.

Нет, на душе у нее было совсем не спокойно. Она рисковала слишком многим, заставив Джеффри пройти через допрос Посвященных, — даже, как выяснилось, поставила на карту свою жизнь. И все напрасно. Для Саймона ее невиновность ничего не значила.

Но из-за этого он был вынужден предать своего брата.

Что ж, Саймон и раньше не любил ее.

А теперь уже точно не полюбит. Никогда!

— Как вы думаете, миледи, когда он явится? — спросила Бланш.

— Кто? Саймон? — хрипло произнесла Ариана.

— Нет, ваш отец, миледи.

— Скоро. Совсем скоро.

— Неужели сегодня ночью? — испугалась Бланш. — Ведь уже поздно.

— Поэтому он и явится тогда, когда его меньше всего ожидают.

— А сколько рыцарей он приведет с собой?

— Я думаю, немало.

Крик дозорного донесся с крепостной стены сквозь шум ветра. Ариана застыла, прислушиваясь: часовой возвещал о прибытии барона Дегерра.

— Подай мне платье Посвященных, — коротко приказала Ариана. — И побыстрее.

Бланш протянула платье своей хозяйке и отступила на шаг, стараясь не дотрагиваться до странной ткани.

В то время как Ариаиа лихорадочно зашнуровывала платье в своей комнате, Доминик, Саймон, Эрик и Дункан носились по всему замку, отдавая приказания воинам.

— Похоже, этот господин не отличается хорошими манерами, — пробормотал Саймон себе под нос, — иначе он подождал бы до утра и не стал будить весь замок.

— Дегерр надеется, что наши рыцари одурманены элем, и мы вместе с ними, — сказал Доминик.

— Как всегда, он все предусмотрел, — заметил Саймон.

— Кто? Дегерр или Доминик? — хмуро переспросил Дункан.

— Дегерр, — ответил Доминик.

— Доминик, — возразил Саймон.

Волк Глендруидов свирепо усмехнулся.

Двор замка, освещенный факелами, был скован льдом.

— Эрик, — негромко сказал Доминик. — Я бы попросил тебя не выставлять напоказ свою сообразительность. Пусть Дегерр решит, что ты…

— Что я глуповат? — предложил Эрик.

— Ну, на это я даже не надеюсь, — возразил Доминик. — Дегерр дьявольски проницателен. Но если ты будешь помалкивать, может, нам и удастся его перехитрить. Он здорово удивится, внезапно услышав твое меткое замечание.

Эрик в ответ хищно ухмыльнулся.

— А я уж было подумал, что ты не ценишь ясность моего ума, — ехидно заметил он.

Саймона так и распирал смех, пока он слушал этот обмен любезностями, на ощупь ступая по скользким булыжникам: Посвященный колдун и Волк Глендруидов не раз готовы были вцепиться друг другу в горло, когда речь заходила о способности Эрика видеть связь событий там, где всем остальным представлялся лишь хаос.

Для Доминика Эрик был словно обоюдоострый меч. И все же, несмотря на это, Доминик не мог не признавать храбрость и проницательный ум воина, который был намного моложе его.

Когда все четверо подошли к сторожке, Гарри Колченогий открыл перед ними дверь. Огонь в очаге горел в полутьме, как огромное оранжевое око.

— Интересно, оставит ли Дегерр оружие у порога, перед тем как войти в замок? — спросил Дункан, входя в сторожку.

— А почему бы и нет? — ласково осведомился Саймон. — Ты и твои рыцари так и сделали. И Эрик со своими воинами. Хотя никто из вас не обязан присягать на верность Доминику, и колдун в особенности.

— Что верно, то верно, — буркнул Эрик. — Волк Глен-друидов доставляет мне одни неприятности.

— Как это любезно с твоей стороны, — пробормотал Доминик. — Я думал, ты этого не оценишь.

— А если Дегерр воспротивится этому условию? — спросил Эрик, пропустив слова Доминика мимо ушей.

— Тогда он будет ночевать в открытом поле, укрывшись ветром вместо одеяла и зарывшись головой в сугроб, — произнес Саймон.

— Похоже, тебе бы это доставило удовольствие, — заметил Доминик.

— Да по мне лучше бы барон ночевал в аду вместе со своим похрюкивающим вассалом, чем в чистых стенах Блэкторна, — зло бросил Саймон.

Доминик тревожно посмотрел на младшего брата.

— Не беспокойся, — напряженно произнес Саймон, заметив его взгляд. — Я буду тебе подчиняться, если это не причинит Ариане еще больших страданий. Ей и так уже много пришлось пережить.

Дункан и Эрик переглянулись: в первый раз им доводилось слышать, что Саймон Верный ограничивает свою безоговорочную преданность Волку Глендруидов.

— А что, если нам не удастся уберечь Ариану от новых страданий? — спросил Доминик.

— Тогда, Волк Глендруидов, тебе придется держать меня крепче, чем в первый раз. Я чувствую, что сыт по горло всеми этими мерзавцами, которые мучили беззащитную пташку.

— Не такая уж она и беззащитная, — сухо сказал Доминик. — Ты ведь видел следы у Джеффри на лице?

— Да, — пробормотал Дункан. — Должно быть, у леди Арианы ноготки что кинжалы.

— Нет, это все платье, — возразил Эрик. — Платье, вытканное самой искусной ткачихой из Сильверфелла.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросил Саймон.

— Ткань Серены во всем подчиняется Ариане, будто она Посвященный воин, которому известен утраченный секрет власти над волшебными силами, — ответил Эрик.

— Объясни, — коротко потребовал Доминик.

— Для Арианы платье служит и защитой, и оружием. Любопытно было бы узнать, предусмотрела ли это Кассандра.

— И сможешь ли ты использовать подарок Посвященных в своих целях, — мрачно добавил Дункан.

Хотя Дункану и нравился брат Эмбер, он все же никак не мог забыть, что именно Эрик был причиной многих опасных событий, которые привели к тому, что Дункан был помолвлен с одной девушкой, но, изменив своей клятве, женился на другой.

— В своих целях? — с вызовом переспросил Эрик. — Нет, на пользу Спорным Землям. Мне, как и Волку Глендруидов, войны не нужны.

Послышался цокот копыт — к замку рысью приближались всадники.

— Жаль только, что Дегерр не стремится к миру, — заметил Эрик, переглянувшись с остальными. — Сколько головорезов он привел с собой?

— Мы это узнаем, когда вернется Свен, — ответил Доминик.

— Ах да. Твое верное Привидение. Хотел бы я тоже иметь такого лазутчика, — произнес Эрик. — Для меня ведь многие места в Спорных Землях… недоступны.

— Если нам удастся притупить меч барона Дегерра, я отпущу к тебе Свена, — сказал Доминик. — Думаю, он будет рад — спокойная жизнь быстро ему надоедает.

— Милорд! — позвал Гарри. — К воротам приближается рыцарь.

— Он один?

— Один.

Саймон почувствовал, как по его телу пробежал неприятный холодок.

— Это больше похоже на переговоры между враждующими сторонами, чем на визит тестя, — буркнул Дункан.

— Саймон, — негромко сказал Доминик. — Ты сможешь держать себя в руках?

— Да.

— Тогда поговори от моего имени с этим рыцарем. — Доминик повернулся к Эрику: — Твой пес — надежный лазутчик?

— Безусловно.

— Ты можешь послать его проверить, не прячется ли кто в засаде под стенами замка?

— Да, конечно.

— Прошу тебя, сделай это поскорее.

Эрик свистнул. Свист был чистым и пронзительным, как зов трубы.

Из-за угла сторожки тут же выскочил Стагкиллер. Эрик что-то негромко сказал ему на древнем языке Посвященных. Пес посмотрел на хозяина смышлеными глазами и рысью побежал к воротам. Мгновение спустя он растворился в темноте.

Тем временем всадник остановился у крепостного рва, его лошадь всхрапнула, и рыцарь что-то резко крикнул стражникам. Раздался звон железной сбруи и упряжи.

— Ступай, — тихо произнес Доминик, похлопав брата по плечу.

Саймон вышел из сторожки. Ледяной ветер ударил ему в лицо и распахнул его плащ, открывая серебристую меховую подкладку.

Конь незнакомца снова заржал и сделал несколько шагов по направлению к подъемному мосту. Теперь при свете факела можно было разглядеть, что он был не таким мощным, как боевые кони, но в то же время, по-видимому, был быстр и легок. Шкура коня отливала серебром.

— Мой господин лорд Чарльз, барон Дегерр, следует за мной, — громко произнес рыцарь. — Может ли лорд Доминик Ле Сабр, прозванный Волком Глендруидов, оказать барону гостеприимство в своем замке?

— Да, — ответил Саймон, — если барон согласится сложить оружие у ворот замка. Лорд Доминик запретил приезжим носить оружие в стенах Блэкторна.

— Клянусь Крестом Господним! — изумленно промолвил рыцарь. — Кто ты такой, чтобы приказывать барону Дегерру?

— Я брат лорда Доминика и его доверенное лицо, — отчетливо произнес Саймон. — Я говорю от его имени.

— Ты сэр Саймон, прозванный Верным?

— Ты угадал.

— Супруг леди Арианы?

— Да.

— Твой брат не очень-то любезен. Я передам барону его ответ.

Посланник развернул лошадь, пришпорил ее и умчался в ночь.

— Что предпримет барон, как ты думаешь? — спросил Доминик у Саймона, когда тот вернулся в сторожку.

— Окружит замок.

— Эрик, что скажешь? — продолжал Доминик.

— Я согласен с твоим братом. Барон приведет с собой соглядатаев и убийц, разведает все, что ему нужно, и только тогда уберется отсюда.

— Он решится осаждать Блэкторн? — спросил Доминик Эрика.

Посвященный пожал плечами.

— Это зависит от того, какую слабину он здесь нащупает и какой придумает повод для войны.

— Есть у тебя какие-нибудь догадки?

Эрик прищурился, глядя на огонь. Глаза его превратились в мерцающие золотистые щелки.

Доминик молча ждал, что он скажет, не в силах отделаться от тревожного чувства: Эрик порой предлагал весьма рискованные решения, но тем не менее Доминик признавал за Посвященным незаурядный дар стратега. И правда, только очень искусный тактик мог из руин запретной любви Дункана и Эм-бер и из хаоса, царившего на Спорных Землях, выстроить мир и спокойствие.

— У барона много возможностей, — наконец сказал Эрик. — Либо он потребует, чтобы его дочери и ее новоявленному супругу предоставили во владение роскошный замок, либо сразу же нам объявит войну. А может быть, и еще что-нибудь придумает.

— Возможно, — задумчиво кивнул Доминик.

— Какие вещие сны снятся твоей жене? — спросил Эрик.

— Ничего хорошего.

— По-прежнему ее посещают колдовские видения?

— Да.

— Даже днем?

Доминик тяжело перевел дух.

— Да, ближе к вечеру.

Эрик потянулся было за несуществующим мечом и тут же со вздохом опустил руку.

— Тогда нас ожидают неприятности не только из-за смерти Джеффри, — заметил он.

— Какие же? — требовательно спросил Саймон.

— Увы, этого я не ведаю, — ответил Эрик.

— И я тоже, — сказал Доминик. — Но одно знаю точно: если мы в чем-то уязвимы, то барон это непременно отыщет.

Ветер на мгновение утих, и стало слышно, как к замку галопом приближаются всадники.

— Это он, — сказал Дункан.

— Похоже, — согласился Доминик.

— Его люди вооружены? — спросил Саймон.

В сторожке повисла напряженная тишина, натянутая, как струна. Доминик покачал головой.

— Нет, не думаю, — сказал он. — Барон, должно быть, и в самом деле весьма проницателен: он сначала все разведает, а уж потом будет решать, оскорблен он или нет моим приемом.

Эрик бросил на Доминика косой взгляд: теперь он догадался, что Волк Глендруидов надеялся разозлить барона настолько, чтобы тот, оскорбленный, отказался от его гостеприимства.

— Ловко задумано, Волк, — негромко заметил Эрик.

— Да, но, к сожалению, я ничего этим не добился, — возразил Доминик. — Теперь нам надо во что бы то ни стало отыскать слабое звено в рядах наших врагов, прежде чем барон найдет, где мы сами уязвимы.

— Ты уверен, что мы уязвимы? — с сомнением спросил Саймон.

— Да, уверен, — твердо ответил Доминик. — И Дегерр тоже.

— Именем Господа, в чем же наша слабость? — спросил Дункан.

— Клянусь Богом, я этого не знаю.

Глава 30

В молчании четверо рыцарей смотрели, как барон Дегерр со своей свитой подъезжает к замку.

— Опустить мост, — скомандовал Доминик.

Скрипнули петли, и мост перекинулся через ров. Дегерр в сопровождении пяти всадников въехал по деревянному настилу в главные ворота Блэкторна.

На воинах не было заметно ни кольчуг, ни мечей.

— Барон Дегерр приветствует вас, — громко произнес один из рыцарей.

Саймон окинул взглядом каждого из всадников и сразу узнал среди них Дегерра. Как и Джеффри, барон был красив, но какой-то демонической красотой. В отличие от Джеффри на лице барона не было следов распутства — вместо этого ум и жестокость отчетливо проглядывали в его чертах.

Саймон с трудом мог поверить, что его нежная ночная пташка была дочерью этого холодного, расчетливого человека.

— Лорд Доминик приветствует своих гостей, — холодно сказал Саймон.

— Который из вас лорд Доминик? — недовольно спросил рыцарь.

— Скажите сначала, который из вас барон Дегерр? — насмешливо бросил Саймон.

Один из рыцарей выехал вперед настолько, что его лошадь, казалось, втопчет Саймона в доски моста. Но Саймон не двинулся с места — только плащ развевался у него за спиной.

— Я — барон Дегерр, — властно промолвил всадник с демоническими чертами лица.

Саймон почувствовал движение у себя за спиной: Доминик подошел и встал с ним рядом. В темноте ясные глаза Волка Глендруидов сверкнули недобрым огнем.

— Я лорд Доминик.

— Потрудитесь объяснить, что за нелепый приказ — сложить оружие у ворот замка? — недовольно произнес барон.

— Волк Глендруидов стремится к миру, а не к войне, — ответил Эрик, выступая из темноты в полосу колеблющегося света факела.

— Вот как? — с наигранным удивлением заметил барон. — Как странно. Обычно мужчинам нравится играть с оружием.

— Мой брат, — ответил Саймон, — не сторонник такого праздного времяпрепровождения: он тогда потерял бы счет своим победам.

— Но если какой-нибудь глупец заставит лорда Доминика выйти на поле боя, — раздался из темноты голос Дункана, — ему придется скрестить меч с достойным противником. Порасспросите-ка об этом у Риверсов — если, конечно, сможете оживить мертвых.

Дегерр метнул взгляд прищуренных глаз в сторону сторожки, где Эрик и Дункан застыли в ожидании.

— Сожалею, но могу предоставить в распоряжение ваших рыцарей только конюшню, — продолжал Доминик. — Меня слишком поздно предупредили о вашем приезде.

— Неужели? — пробормотал барон. — Должно быть, мой гонец заблудился.

Доминик улыбнулся в ответ на эту беззастенчивую ложь.

— Да, в этих землях такое часто случается, — сказал он. — Но, как вы уже успели заметить, в наших краях многое зависит не от силы оружия, а от успешного и крепкого союза с соседями.

Доминик повел рукой в сторону Эрика и Дункана, которые выступили вперед и встали рядом с братьями.

— Это мои союзники, — представил их Доминик. — Лорд Эрик, владелец замков Сихоум и Винтерланс, и лорд Дункан из замка Стоунринг. Они сейчас гостят у меня, и поэтому я вынужден предоставить вам и вашим людям не самые лучшие покои замка.

Дегерр окинул оценивающим взглядом стоящих перед ним четырех рыцарей. Его особое внимание привлекла древняя пряжка в виде головы волка, украшавшая плащ Доминика.

— А, так ее все-таки нашли, — пробормотал он себе под нос. — До меня доходили кое-какие слухи, но… да, много древних сокровищ еще до сих пор не найдено.

Дегерр впился глазами в обладателя пряжки Волка Глендруидов. Его глаза, похожие на осколки льда, сверкали, как и волчьи глаза на пряжке.

— Я принимаю ваше приглашение, — сказал Дегерр.

— Гарри, — громко приказал Доминик. — Открой ворота.

Шестеро всадников въехали во двор замка. Как только Дегерр спешился, к нему подошли Саймон и Доминик.

— В господских покоях вам, я думаю, будет удобнее, чем во дворе, — любезно сказал Доминик. — Вашу комнату сейчас приготовят. Если вы, конечно, согласитесь ночевать в недостроенной комнате — ее переделывали под детскую.

— Детскую? — Дегерр искоса взглянул на Доминика. — Значит, это тоже правда — ваша глендруидская колдунья ждет ребенка?

— Да, Господь благословил нас с женой.

Ответная улыбка барона была холодной, как заледеневшие камни во дворе замка.

— Я совсем не хотел оскорбить вас своим замечанием, лорд Доминик. Я тоже был женат на ведьме и имел от нее детей.

Парадная дверь растворилась — замок встречал гостя. Суетились слуги, накрывая холодный ужин, разводили огонь, подогревали вино.

Рыцари проследовали через большой зал и поднялись в господские покои. Там горел огонь в очаге, и на фоне мерцающих язычков пламени темнел силуэт женщины, задумчиво стоявшей у огня. Ее косы были распущены, как у Посвященной колдуньи. Волосы ее были черные, совсем не похожие на золотые локоны Эмбер или огненно-рыжие кудри Мэг.

— Миледи, — быстро произнес Саймон. — Я думал, вы уже спите.

Ариана обернулась и протянула руку — не отцу, а Саймону.

— Я слышала, что барон прибыл в наш замок, — сказала она.

Ее голос, как и лицо, ничего не выражал. Лишь платье беспокойно колыхалось у ее ног да серебряная вышивка вспыхивала и трепетала, как живая.

От проницательного взгляда Дегерра не ускользнуло, как крепко переплелись пальцы Саймона и Арианы в нежном пожатии. Серо-голубые глаза барона холодно наблюдали, как румянец вспыхнул на щеках его дочери от ласкового прикосновения мужа и как их тела слегка качнулись друг к другу.

Барон был уверен, что, будь они одни, они сплелись бы в страстном объятии.

— Что же, — сказал Дегерр, — и это тоже подтвердилось.

— Что вы имеете в виду, барон? — спросил Доминик.

— То, что Саймон и Ариана соединились по любви, а не по расчету.

— Мы с Арианой вполне довольны нашим союзом, — коротко произнес Саймон.

Он посмотрел на жену, и его взгляд сказал Дегерру гораздо больше, чем слова. Глаза Арианы вспыхнули в отблесках огня, как драгоценные камни.

Дегерр еще раз окинул взглядом супругов, затем принялся оглядывать убранство комнаты. Хотя господские покои были обставлены довольно богато, все же они не шли ни в какое сравнение с замком самого барона. Несмотря на все свое могущество и обширные владения, Волк Глендруидов был далеко не так богат, как говорила молва.

Это означало, что Доминик не сможет собрать большое войско и опасения Дегерра были напрасными.

Барон обернулся к Доминику.

— Я слышал, что ваш брат безгранично предан вам, — произнес он.

— Это всем известно, — согласился Доминик. — Вы можете быть уверены, что мужа леди Арианы я принимаю всем сердцем и душой.

Дегерр холодно усмехнулся и откинул капюшон, защищавший его от непогоды. Волосы его были цвета кованого серебра, а брови — черные, круто изогнутые и удивительно изящной формы.

Услышав перезвон золотых колокольчиков, барон резко обернулся. Движение его было быстрым и гибким, несмотря на преклонный возраст, и говорило о силе и ловкости.

— Леди Маргарет, — удивленно произнес Доминик, — вы еще не спите?

Шурша юбками и позванивая колокольчиками, Мэг подошла к Доминику.

Дегерр прищурился — беременность Мэг бросалась в глаза. И столь же очевидной была глубокая, нежная привязанность между Волком Глендруидов и глендруидской колдуньей. Их взаимная любовь не нуждалась в доказательствах.

— Барон Дегерр, леди Маргарет, — произнес Доминик.

— Я в восхищении, миледи, — улыбаясь сказал барон, склоняясь к ее руке.

Улыбка преобразила его лицо. Когда-то в молодости он был красив, да и теперь еще сохранял былое обаяние.

— Мы рады приветствовать вас в своем замке, барон, — любезно ответила Мэг.

Если даже ее и поразило неожиданное превращение холодного, расчетливого тактика в обольстительного придворного, Мэг и бровью не повела. Она прикоснулась к его руке так быстро, как то допускала вежливость.

— Вы прекрасны, как огонь, леди Маргарет, — глубоким звучным голосом произнес барон. — А ваши глаза могут затмить самые чистые изумруды.

Пальцы Арианы внезапно сжались в руке Саймона: ей было хорошо известно, как ее отец умел очаровывать женщин. Он довольно часто использовал свое обаяние для влияния на жен и дочерей своих врагов.

Не говоря ни слова, Саймон поднес к губам ее руку и нежно поцеловал судорожно сжатые пальцы.

— Ее глаза затмят не только изумруды, — добавил Доминик. — С ними не сравнится даже сама весна. В мире не сыщешь такого прекрасного зеленого цвета, как глаза леди Маргарет.

Если Мэг не тронули комплименты барона, то слова мужа заставили ее вспыхнуть от удовольствия. Несколько мгновений Доминик и Мэг смотрели друг на друга, как будто для них больше никого не существовало.

— Как трогательно, — холодно произнес Дегерр.

— Вы тоже с этим согласны? — одобрительно заметил Саймон. — Все в округе говорят об этой влюбленной паре — Волк и колдунья души друг в друге не чают. Вы отужинаете с нами, барон?

С этими словами Саймон сделал жест рукой в сторону огромного стола, возле которого сновали слуги, размещая блюда с едой, пока весь стол не был полностью заставлен щедрым угощением.

Дегерр кинул беглый взгляд на изысканные кушанья.

— Вашим людям тоже отнесли поесть, — добавил Саймон. — Надеюсь, им будет этого достаточно: никто ведь не знает, сколько наемников вы привели с собой.

— Мне не хотелось бы вынуждать вас опустошать свои амбары, — едко заметил Дегерр.

— Не стоит беспокоиться, барон, — возразила Мэг, прямо глядя в лицо своему гостю. — У нас в этом году на удивление богатый урожай.

— И он давно уже убран в амбары, — вскользь добавил Саймон.

— Значит, вам очень повезло, — сказал барон. — К югу от вашего поместья везде прошли дожди, и для многих эта зима будет голодной.

— Да, Господь благословил Блэкторн, — согласился Доминик.

Дегерр снова недобро усмехнулся.

Доминик молча ждал, какой еще выпад барона придется ему отразить: Дегерр явно стремился нащупать уязвимое место Блэкторна.

— Я ожидал, что мой верный вассал встретит меня в вашем замке, — произнес наконец барон, обращаясь к Саймону.

В комнате наступила мертвая тишина, но Дегерр, казалось, этого не заметил.

— Моя дочь весьма к нему благоволила, — добавил барон, кинув на Ариану многозначительный взгляд. — Ну, дочка, где же наш ненаглядный Джеффри? Он здесь, в замке?

— Да, он здесь, — ответил Саймон, прежде чем Ариана успела ответить.

— Ну так пошлите за ним, — властно произнес барон.

— Я уже отправил вашего Джеффри туда, откуда не возвращаются.

Выражение лица барона мгновенно изменилось, и он сверкнул на Саймона глазами.

— Объяснитесь, сэр Саймон, — коротко потребовал он.

Саймон жестко усмехнулся и не произнес ни слова.

— Все объясняется очень просто, господин барон, — небрежно ответил за брата Доминик. — Джеффри мертв.

— Мертв? Когда он умер? Почему? Я ничего об этом не слышал!

Доминик пожал плечами.

— Тем не менее это правда.

— Дьявол, — пробормотал Дегерр. — До меня дошли слухи, что моих рыцарей свалила какая-то болезнь и многие из них умерли, но только не Джеффри.

— Да, это так, — подтвердила Ариана. — Только самым крепким и выносливым удалось выжить.

— И где они теперь? — спросил Дегерр.

Саймон улыбнулся ледяной улыбкой.

— Мне думается, я прикончил двоих из них в Спорных Землях, а остальных ранил. Возможно, их тоже уже нет в живых. Что касается Джеффри Красавца, он умер сегодня в замке Блэкторн от моей руки.

Лицо Дегерра превратилось в безжизненную маску.

— Вы весьма вольно обращаетесь с жизнью моих рыцарей, как я погляжу, — спокойно сказал он.

— Я прикончил тех двоих, — холодно возразил Саймон, — так как они выглядели как самые отъявленные разбойники — на их щитах и копьях не было гербов.

Дегерр на мгновение вскинул черные брови.

— Ну а Джеффри? — недоверчиво спросил он. — Вы тоже назовете его изменником?

— Придется. Тем более что он сам в этом признался перед смертью. Но перед тем как въехать в замок, он вновь нарисовал на своем щите ваш герб.

В комнате повисла напряженная тишина. Затем Дегерр поморщился и прошипел что-то сквозь зубы, смирившись с потерей своего вассала.

— Жаль, жаль, — пробормотал он. — Джеффри мне кое-что обещал.

— Что ж, это обещание он унес с собой в ад, — заверил его Саймон. — Ну а вы, барон? Вы всегда выполняете свои клятвы?

— Безусловно.

— Вот как? — ядовито заметил Доминик. — А приданое Арианы?

— На что вы намекаете? — небрежно осведомился барон.

— Сундуки с приданым были полны булыжников, земли и прогорклой муки.

Дегерр так и застыл, одной рукой поправляя плащ.

— Что вы сказали? — резко произнес он.

Доминик и Саймон переглянулись и значительно посмотрели на Дункана. Тот мрачно вздохнул и отправился за женой: без Эмбер и на сей раз было не обойтись.

Прищурив угольно-черные глаза, Саймон твердо взглянул в лицо Дегерру.

— Я сказал правду, барон, — ответил Саймон. — Когда мы открыли сундуки, в них не было ровным счетом ничего ценного.

— Да там было приданое, достойное принцессы! — воскликнул Дегерр.

— Это вы так утверждаете.

— А вы что же, сомневаетесь в моих словах? — спросил барон обманчиво кротким тоном.

— Ни в коем случае, барон. Просто я говорю о том, что мы увидели, открыв сундуки.

— А как Джеффри это объяснил?

— Он при сем не присутствовал.

— А кто из моих людей был при этом?

— Никто, — презрительно усмехнувшись, ответил Саймон. — Ваши благородные рыцари бросили Ариану во дворе Блэкторна и тут же умчались прочь, даже не пригубив вина с дороги.

— Странно, весьма странно, — недоверчиво произнес Дегерр, с притворным изумлением выпучив серо-голубые глаза. — Значит, я должен поверить на слово рыцарям Блэкторна, что пряности, шелка, драгоценные камни и золото каким-то чудесным образом превратились в какую-то мерзость по дороге из Нормандии в Англию?

— Да.

— Другой бы на моем месте подумал, что это не что иное, как надувательство.

— Не спорю, — коротко согласился Доминик.

Улыбка Дегерра изменилась — она стала холодной и торжествующей. Барон наконец отыскал то, что хотел: жадность всегда была и будет самой распространенной человеческой слабостью.

— И что же, вы обличаете меня во лжи? — мягко поинтересовался он.

— Нет, — сказал Доминик. — Мы даже не требуем от вас никакой платы. Пока.

Дегерр не успел ничего ответить, ибо в ту же минуту в комнату вошла Эмбер. На ней было алое платье, ее волосы были распущены, а янтарный кулон горел на груди, будто пойманный солнечный лучик.

— Лорд Доминик, — промолвила она, — вы посылали за мной?

— Я хотел просить вас, чтобы вы оказали мне услугу.

Эмбер слабо улыбнулась.

— Я слушаю вас, милорд.

— Мы с бароном Дегерром хотим разрешить одну загадку. Вы можете помочь нам в этом?

При этих словах Доминика барон с интересом взглянул на Эмбер.

— Эмбер — Посвященная, — пояснил ему Доминик. — Она может…

— Я осведомлен о способностях Посвященных не хуже вас, милорд, — прервал его Дегерр. — Я сам занимался этим долгое время. Эта леди обладает даром угадывать истину?

— Да, — подтвердил Доминик.

Дегерр не смог скрыть разочарования.

— Должно быть, вы и впрямь не знаете, куда подевалось приданое, — пробормотал он. — Иначе вы никогда не пригласили бы сюда ту, что может отличить ложь от правды. Ну что ж, прошу вас, леди. Возьмите мою руку.

Эмбер глубоко вздохнула, собираясь с силами, и коснулась его руки.

Она вскрикнула и, наверное, упала бы на пол, если бы Дункан не поддержал ее. Но, несмотря на боль, захлестнувшую ее, она не выпустила руки барона.

— Побыстрее! — яростно прохрипел Дункан.

— Вы подменили приданое вашей дочери? — спросил Доминик Дегерра.

— Нет.

— Правда.

В то же мгновение Эмбер отдернула руку.

— Благодарю вас, миледи, — произнес Доминик.

Дегерр разглядывал Эмбер с хищным интересом: от него не укрылось, чего ей стоило использовать свой дар.

— Какое, однако, сильное оружие ваша хрупкая супруга, — промолвил он. — Я тоже надеялся иметь у себя нечто подобное.

Дункан кинул на барона свирепый взгляд, но промолчал.

Дегерр улыбнулся.

— Полагаю, теперь моя очередь задавать вопросы.

Эмбер удивленно посмотрела на Доминика.

— Вы позволите, миледи? — неохотно произнес тот, протягивая ей руку.

Хотя Эмбер ни разу не проверяла искренность слов Доминика, она без колебаний взяла его за руку. Дрожь пробежала по ее телу, но она быстро овладела собой.

— Было ли что-нибудь ценное в этих сундуках, когда вы их открыли? — спросил Дегерр Доминика.

— Нет.

— Правда.

— Печати были целые?

— Да.

— Правда.

— Действительно, это достойно удивления, — пробормотал барон.

Доминик отпустил руку Эмбер.

— Приношу свои извинения, миледи, — сказал он виноватым тоном. — Я не хотел причинить вам боль.

— Не извиняйтесь, милорд. Я чувствовала вашу силу, но в вас нет жестокости.

Дегерр насмешливо улыбнулся: про него Эмбер так не сказала.

— Похоже, один из ваших рыцарей украл приданое Арианы, — сказал Доминик.

— А почему именно один из моих рыцарей? Может быть, это дело рук ваших людей?

— Но печати-то были нетронуты. Ваши печати, барон, а не мои.

— Ах, ну да, конечно. — Дегерр пожал плечами. — Я полагаю, это все проделки сэра Джеффри. Я доверял ему, как родному сыну, и он имел свободный доступ к моему богатству.

— И к печатям? — спросил Саймон.

— Да, и к печатям тоже.

— Но теперь Джеффри мертв, приданое исчезло, — продолжал Саймон.

— А вы не спрашивали об этом у моей дочери?

— Зачем? Ее это так же поразило, как и нас, — возразил Доминик. — Если бы она знала, где ее приданое, она бы немедленно нам об этом сказала.

Дегерр перевел взгляд на Ариану.

— Ну, дочка, почему же ты не нашла свое богатство?

— Я утратила свой дар, когда Джеффри изнасиловал меня.

— Изнасиловал, говоришь? А своему мужу ты об этом рассказала? — поинтересовался Дегерр с жестокой усмешкой.

— Да, — холодно ответила Ариана. — И леди Эмбер это подтвердила.

Легкое удивление пробежало по лицу Дегерра.

— Итак, ты лишилась своего волшебного дара, — задумчиво сказал барон. — То же случилось и с твоей матерью после нашей с ней брачной ночи. Видно, ведьмам не хочется терять свою власть, но мужчина оказывается сильнее.

— Вы ошибаетесь, — тихо сказала Мэг.

Дегерр резко обернулся и смерил взглядом маленькую женщину, стоявшую так тихо, что даже ее колокольчики молчали.

— Вы что-то сказали, миледи? — переспросил барон.

— Союз с мужчиной может усилить, а не разрушить могущество женщины, — сказала Мэг. — Все зависит от союза. И от мужчины. С тех пор как я стала женой Волка Глендруидов, мой дар стал еще сильнее.

— Я рад за вас, — произнес Дегерр и нахмурился.

Затем пожал плечами и вернулся к тому, что интересовало его больше — слабость, а не сила.

— Ну что же, теперь нам известно, что Джеффри — недостойный трус, который украл дар Арианы вместе с ее невинностью, — небрежно сказал Дегерр. — К несчастью, из-за него теперь пострадают многие, но так уж устроен мир.

При этих словах Саймон натянулся, как струна: барон прямо-таки лучился злобным удовольствием — было ясно, что он наконец-то нашел слабое место Блэкторна.

— Когда я согласился выдать свою драгоценную дочь за одного из ваших рыцарей, — сказал Дегерр, обращаясь к Доминику, — вы обещали мне, что ее муж будет владеть собственным замком, приличествующим леди Ариане и ее высокому положению в Нормандии.

— Да, обещал, — мрачно согласился Доминик.

— Хорошо, тогда будьте любезны, лорд Доминик, ответьте, где замок моей дочери?

— На севере моих владений.

— На севере? Где именно?

— В поместье Карлайсл.

— Тогда почему она живет со своим мужем здесь, а не в собственном замке?

— Мы все еще собираем рыцарей для защиты своих владений, — через силу промолвил Саймон.

— И еще там нужно достроить укрепления, — добавил Доминик.

— На это потребуется немало средств.

Дегерр снова с явным удовлетворением окинул взглядом комнату.

— Полагаю, вашего богатства недостаточно для двух замков, — сказал барон. — И богатый урожай в Блэкторне тут не поможет.

— Я найду средства, — сдержанно произнес Доминик.

Ответная улыбка Дегерра была холодна как лед.

— А я тем временем окружу ваш замок, — сказал он, — и буду стоять с моими людьми под его стенами до тех пор, пока вы не выполните свое обещание и не отдадите моей дочери то, что принадлежит ей по праву.

Глава 31

Барон Дегерр со своими рыцарями уже давно расположился в господских покоях, а Ариана все еще одиноко сидела в своей комнате, склонившись головой к верной арфе, и безмолвно молилась, чтобы Саймон пришел к ней.

И простил ее.

«Я должна была предвидеть: Саймон слишком горд — он не мог не отомстить за честь своей жены. Как мы с Мэг ни старались, это все же произошло.

Мне следовало это знать!

Но я думала только о себе и желала только одного — чтобы Саймон полюбил меня так же, как люблю его я.

Глупо! Боже мой, как глупо все получилось!»

Изящные пальчики слабо тронули струны, и арфа отозвалась жалобным криком, в котором звучало отчаяние безответной любви.

«Ангелы Господни, как я могла быть такой самовлюбленной дурой! Какое право имела я рисковать будущим Блэкторна в угоду своему глупому, безрассудному желанию? Саймон никогда не полюбит ни одну женщину — как и я раньше не могла довериться ни одному мужчине.

Но Саймон меня исцелил от ночного кошмара.

А я не могу его исцелить, как бы мне этого ни хотелось.

Я не смогу приворожить его сердце».

Арфа в тишине продолжала петь, наполняя комнату грустью: Ариану преследовали воспоминания о горе и счастье, которые она пережила.

И мечты, которым теперь уже никогда не суждено сбыться.

— Соловушка, ты здесь?

Ариана так желала услышать голос Саймона, что на мгновение ей даже стало страшно: вдруг она поднимет глаза и никого не увидит? Вдруг ей это только снится?

— Саймон! — прошептала она.

Нежные и сильные пальцы ласково погладили ее по щеке.

— Да, это я, — хрипло сказал Саймон. — Я думал, ты уже давно спишь.

— Я не могла заснуть — тебя ведь не было рядом.

Желание и что-то еще — то, чему он не мог найти названия, — болью отозвалось в нем в ответ на эти слова.

— Доминику нужна была моя помощь, — тихо произнес он.

— Я знаю. Теперь ты ему будешь нужен как никогда.

Ариана отложила арфу в сторону, по-прежнему не поднимая головы.

— Мой отец не успокоится, пока не увидит меня владелицей богатого поместья, а Блэкторн — в руинах, — промолвила она безжизненным голосом. — Мое безрассудное желание восстановить справедливость погубило твоего брата.

Сердце ее сжалось: вот сейчас Саймон холодно согласится с ее словами и отвернется от нее навсегда, как в свое время от Мари.

И вдруг она почувствовала, как он гладит ее по голове.

— Мы найдем выход, — уверенно произнес он.

— Мы?

— Да, мы — Дункан, Эрик, Доминик и я. Мы соберем всех наших рыцарей.

— И оставите все замки без защиты.

Саймон промолчал.

— Мой отец может быть дьявольски терпелив, когда захочет, — сказала Ариана, не отрывая взгляда от своих стиснутых на коленях рук.

— Да, по нему это видно, — хмуро кивнул Саймон.

— Барон достаточно богат, чтобы оставаться здесь, пока он не получит то, за чем пришел. Ему нужны владения в Англии, и он сделает все, чтобы их заполучить.

Саймон не проронил ни звука.

— Вам не удастся победить Чарльза Проницательного — он тщательно продумал свою игру, — продолжала Ариана. — И если король Англии или отец Эрика не ссудит денег на укрепление Карлайсла, барон отнимет Блэкторн у твоего брата.

— Боюсь, король не сможет дать нам денег — у него и без нас довольно просителей, — задумчиво произнес Саймон. — Этот год в Англии на редкость неурожайный.

— А отец Эрика?

— Роберт Скрытный ненавидит всех Посвященных — даже собственного сына.

Ариана слабо покачала головой в безмолвном отчаянии.

— Тогда нас ничто не спасет, — глухо промолвила она.

Прохладные густые локоны скользнули по руке Саймона. Незнакомое тревожное чувство пронзило вдруг его душу.

— Ты так сердита па меня, что не хочешь даже смотреть мне в лицо? — мягко спросил он.

Ариана тут же вскинула голову. Саймон стоял совсем близко к ней. Выражение его лица было сурово и мрачно. Ворот его рубашки был наполовину расшнурован, будто он задыхался, поднимаясь к ней по лестнице.

— Я? Сердита на тебя? — повторила Ариана. Неподдельное изумление светилось в ее прекрасных дымчатых глазах.

— Да. Сердита на меня за то, что я предал твою правду и отомстил за тебя слишком поздно, — горько промолвил Саймон. — За то, что твоя правда ничего не смогла изменить. За то, что я не умею, не могу… любить.

Ариана взглянула ему в лицо, и сердце ее упало — такая боль была в его глазах.

— И не смогу полюбить даже тебя, моя храбрая маленькая пташка, — резко произнес он. — Тебе пришлось столько пережить от рук мужчин, но это не убило твою душу. Ты спасла мне жизнь. Ты научила меня парить, подобно волшебному Фениксу, умирая и вновь возрождаясь в пламени страсти. Ты заслуживаешь… большего, чем я могу тебе дать.

Страдание и безнадежность звучали в его голосе, и Ариана почувствовала, как слезы подступили к ее глазам.

— Ты ни разу не предал меня. Ни разу, — твердо возразила она. — Ты чуть не погиб, спасая мою жизнь, в то время как я была для тебя всего лишь обузой — строптивой невестой, на которой ты женился из преданности своему брату.

— Ты никогда не была для меня обузой. Я возжелал тебя с первой же минуты, как увидел. И никогда мне еще не приходилось так желать женщину — это пламя жарче, чем адский огонь.

Ариана улыбнулась, и улыбка ее была печальной и прекрасной, как слезы, что медленно текли у нее по щекам.

«Вожделение. Страсть. Желание.

Но не любовь».

— Теперь я знаю, как сильно ты желал меня, — вздрогнув, промолвила она, вспомнив ласки Саймона.

Он заметил ее движение и почувствовал, как огонь пробежал по его жилам, сжигая в пламени страсти всю горечь и боль прошлого, с которым можно было смириться, но которое нельзя было исправить.

— Ты даже дрожал от желания — так сильно ты хотел меня, — прошептала Ариана, — но ты ни разу не взял меня силой. Ты был нежен, когда другие мужчины были жестоки; тобой владела безрассудная страсть, когда другими — холодный расчет; ты был щедр, тогда как другие скупы и себялюбивы. И я должна сердиться на тебя? Нет, Саймон. Ты благословение, ниспосланное мне свыше.

— Ариана…

Голос его пресекся, словно что-то сдавило ему горло. Правда Арианы открылась ему вдруг так ясно, как если бы он заглянул ей в душу.

Саймон медленно и осторожно запустил пальцы в ее роскошные черные волосы и, чуть приподняв ее лицо, стал осыпать его быстрыми поцелуями, собирая губами слезы, дрожащие у нее на ресницах.

— Когда я думаю о том, что сделал с тобой этот подонок… — хрипло прошептал он.

Его поцелуи ласково касались ее лба, щек, ресниц, губ. Ариана дрожала от этих легких прикосновений и тихо плакала, глядя в замкнутое, напряженное лицо Саймона.

— Забудь об этом, — настойчиво сказала она. — Я больше об этом не вспоминаю. Даже во сне.

— Над тобой жестоко надругались, и это предательство так глубоко ранило твою душу, что она почти умерла, заледенела. И все же…

— Ты исцелил меня, — торопливо прервала она.

— …ты пришла ко мне тогда на крепостную стену и доказала, что такое настоящая страсть.

Ариана попыталась что-то сказать, но слова замерли у нее на губах.

— И я взял тебя прямо там, на крепостной стене, — продолжал Саймон. — Я стоял спиной к ледяному ветру, но чувствовал только твое…

Он на мгновение умолк: дрожь желания и какая-то непонятная тоска внезапно пронзили его тело.

— …твое тепло, ласково обволакивающее меня, — наконец договорил он. Голос его был хриплым и напряженным. — Ты пришла и отдала мне все, кроме своей невинности.

— Мне нравилось быть с тобой, — прошептала Ариана, приблизив свои губы к его губам.

— Я знаю, — ответил он. — Твое наслаждение пролилось знойным дождем.

Саймон почувствовал, как ее тело вспыхнуло при этих словах.

— Я… я не знала, что так бывает, — прошептала Ариана. — Я не могла… остановиться.

— Я знаю, — выдохнул Саймон, нежно покусывая ее губы. — Я и не хотел, чтобы ты останавливалась. Я мог бы стоять там вечно — пускай вокруг меня бушевали бы дождь, снег и ветер, — только бы твоя страсть согревала меня своим огнем.

Саймон языком провел по изящной линии губ Арианы, и из ее груди вырвался слабый стон удовольствия.

— Ты дрожала и плакала в моих руках, как сейчас, — сказал Саймон, — и молила только о том, чтобы наши объятия не кончались. Ты отдала мне все, кроме своей невинности.

— Я желала тебя до безумия.

— Я тоже.

— Мне хотелось быть с тобой вечно.

— Да, твое тело говорило мне об этом лучше всяких слов. Оно плакало от страсти, и мне хотелось выпить его слезы. Ни одна женщина на свете не отдавалась так мужчине. Ты подарила мне все, кроме своей невинности.

Дрожь пробежала по телу Саймона, и он крепко сжал губы.

— Саймон! — недоуменно прошептала Ариана.

— Мне следовало быть с тобой более нежным, — произнес он голосом, полным горечи и сожалений. — Я должен был покрыть твое тело поцелуями — твои волосы, лицо, руки.

С этими словами Саймон стал целовать ее. Ариана прикрыла глаза, когда сладостная молния желания вспыхнула в ее крови и трепет пробежал по ее телу.

— Я должен был медленно, осторожно снять твое волшебное платье, — продолжал Саймон.

Серебряная шнуровка с легким шорохом высвободилась из петель, и аметистовая ткань скользнула вниз под его пальцами. Холодный воздух комнаты только усиливал тепло его губ, когда он склонился к Ариане.

— Я должен был восхищаться твоей красотой, — хрипло сказал Саймон, целуя ее шею. — Твоя грудь — само совершенство. Шелковистая, горячая — она просит о поцелуях.

Он нежно прикоснулся губами к маковке каждой груди. Алые бутоны затвердели, пламенея изнутри, жаром горели и ее губы.

— Саймон… — начала было Ариана.

Но дрожь наслаждения заставила ее замолчать. Саймон ласкал ее грудь языком, заставляя ее трепетать от желания.

Он провел руками по аметистовому платью, развязывая и распуская серебряную шнуровку. Почувствовав, как платье ласкает его в ответ, он улыбнулся этому знакомому ощущению.

— Мне следовало ласкать каждую частичку твоей плоти, пока ты не стала бы вздыхать и трепетать от одного моего прикосновения, сгорая от желания дать мне то, что другой мужчина взял у тебя не спрашивая.

Закрыв глаза, Саймон провел ладонями по ее бедрам.

— Ты отдаешь мне себя? — спросил он.

— Да, я твоя, — прошептала Ариана. — Навеки твоя.

Саймон открыл глаза.

— Ты так же лежала передо мной в нашу первую ночь, — хрипло сказал он. — И вместо того чтобы сказать тебе, как ты прекрасна, вместо того чтобы нежностью разжечь в тебе пламя страсти, я разжал твои ноги и вошел в тебя так, будто мы были любовниками всю жизнь.

Ариана хотела возразить, но Саймон снова склонился к ней, лаская ее руками, губами, словами, полными страсти. Из ее груди вырвался низкий стон, когда он провел кончиком языка по изгибам ее нежной плоти.

— В Святой Земле есть плод, его называют гранат, — произнес он, продолжая ласкать ее. — Цвет его мякоти сравним лишь с драгоценными рубинами.

Ариана задыхалась от наслаждения, тело ее таяло в истоме. Саймой глухо застонал.

— У тебя вкус граната — терпкий и сладкий. Ты вспыхиваешь огнем, умоляя попробовать твой сокровенный плод.

Горячая волна захлестнула Ариану, и она выгнулась, как тетива, в ответ на чувственные ласки. Саймон вдруг вспомнил, что уже видел это ее медленное, гибкое движение, когда она была очарована волшебным сном, до сих пор преследовавшим его.

— Я помню… — произнесла Ариана, взглянув в темные глаза Саймона. — Я помню… это уже было со мной… раньше. Я чувствовала тогда то же, что чувствую сейчас. Но ты раньше никогда не целовал меня так.

— Нет, я целовал тебя, — мягко возразил он.

Саймон прикоснулся кончиком языка к ее атласному лону. Ариана вздохнула и снова выгнулась ему навстречу, движение ее было замедленным, как во сне.

— Тогда ты отвечала мне так же, — промолвил Саймон. — Ты позволяла мне… все.

— Когда это было? — шепнула она.

В ней жила уверенность, что это было наяву, — отголоски необыкновенного сна вдруг всплыли в ее памяти.

— Это было во сне, — вспомнила она. — Да, ты исцелил меня во сне.

— Ты лежала тогда в забытьи, в волшебном сне.

Ариана почувствовала, как по ее телу медленно разливается сладкая истома.

— Я вся в огне, — прошептала она.

— Я это знаю. Той ночью я не мог взять тебя, беспомощную, окутанную сном. Но сегодня я возьму тебя — так, как видел в своих мечтах.

Ариана застонала, ее тело изнемогало под ласками Саймона в его сильных и нежных руках. Тихие слова ласкали ее слух, медленные поцелуи постепенно разжигали в ней неистовый огонь, и она молча сгорала в нем, не в силах вымолвить ни слова.

Затем Ариана взглянула в лицо Саймону, словно очнувшись ото сна.

— Я твоя, — тихо сказала она. — Я вручила тебе свое тело и душу давным-давно — в том волшебном забытьи. И теперь, наяву, я снова отдаю тебе всю себя, навеки.

Саймон медленно поцеловал ее, ощущая вкус ее желания.

— Ты моя, — сказал он. — И у тебя вкус огня.

— Гори же вместе со мной, — прошептала она. — Это пламя слишком долго сжигало меня одну.

Дрожь пробежала по телу Саймона. Он сбросил одежду, и Ариана улыбнулась, увидев возбужденное свидетельство его страсти.

— Каждый раз, когда я вижу тебя, я таю, как растопленный мед, — сказала она, прикасаясь к нему. — Ты — шелк и сталь. И наслаждение. Боже мой, какое наслаждение…

Желание окатило Саймона горячей волной.

— Ты делаешь меня сильным, как боги, — хрипло сказал он.

Он медленно склонился к ней, в то время как она легким движением пригласила его войти в потайной грот, доступный только для него. Она вбирала его в себя, тем же движением отдаваясь без остатка. Саймон погружался в нее все глубже и глубже, пока они не слились в неразрывном, совершенном единении.

— Я горю, — произнес он, содрогаясь от сладостной муки.

Ариана почувствовала, как стремительный поток уносит ее.

— Мы оба…

«…горим в огне страсти».

И в следующее мгновение дикий вихрь наслаждения закружил обоих, не давая им даже вздохнуть.

Потом Саймон прижал Ариану к себе и обнял так крепко, словно боялся, что ее у него отнимут.

— Мы найдем способ победить Дегерра, — убежденно произнес он. — Должен же быть какой-то выход. Исчезнувшее приданое не стоит того, чтобы за него отдали столько жизней.

Ариана обвила его руками. Молча, страстно молилась она, чтобы ее дар снова к ней вернулся.

«Если бы я только могла найти мое приданое!»

Вдруг перед ее глазами возникло видение, и она даже забыла на время, где она и что с ней происходит. Она лежала неподвижно и видела Каменное Кольцо и его древние камни, возвышающиеся на фоне зимнего неба.

Но на этот раз, как никогда раньше, она видела ясно второе кольцо. »

Ариана, вздрогнув, очнулась в объятиях своего спящего мужа. Радостное чувство облегчения затопило ее душу, когда она осознала, что произошло.

«Глендруидская колдунья была права! Союз с любимым человеком может усилить могущество женщины.

Теперь я полностью исцелилась!»

Ариана повернулась было, чтобы разбудить Саймона, но, подумав, замерла в молчании.

«Мое безрассудство чуть было не погубило Блэкторн. Де-герр, как старый стервятник, ждет не дождется кровавого пира.

Если я расскажу все Саймону, что будет?»

Радость Арианы внезапно померкла. Саймон непременно захочет поехать с ней, а Доминик будет настаивать, чтобы их сопровождали стрелки: ведь если ее отец прознает, что они отправляются на поиски ее приданого, он уж непременно постарается им помешать.

В Блэкторне и так не хватает людей для защиты замка. Никто из них не сможет отлучиться даже на время — об этом не может быть и речи. Дегерр стоит лагерем вокруг Блэкторна, и костры окружают замок, словно во время осады.

Да это и в самом деле настоящая осада.

«Если я расскажу все Саймону, он ни за что не позволит мне отправиться к Каменному Кольцу — сам-то он не сможет поехать со мной. Саймон Верный нужен здесь, в Блэкторне.

Я должна ехать одна.

Выберусь потихоньку из замка, найду свое приданое, возьму несколько драгоценных камней и привезу их Саймону — пусть швырнет их в лицо моему отцу».

Ариана даже улыбнулась при этой мысли. Как было бы отлично доказать всем — и барону тоже, — что она достойна уважения, как и любой из рыцарей. Что благодаря ее вновь обретенному дару Блэкторн будет спасен.

Что ж, решение правильное — Ариана была в этом уверена. Теперь надо все хорошенько обдумать.

«Чтобы выйти из замка незамеченной, надо найти потайной ход. Где он может быть? Попытаюсь представить».

Видение не замедлило явиться: длинный коридор, по обе стороны открытые двери комнат; через дверь кладовой видны бочонки с солеными угрями, к потолку подвешена дичь, на полках лежат сушеные и свежие фрукты. В следующей комнате хранятся травы. Одной стеной она глубоко вдается в крепостной вал. В ней сушатся растения, развешанные на крюках и разложенные на полках.

В углу, скрытая в темноте и чем-то заваленная, виднеется маленькая дверь.

«Так, все ясно. Теперь надо раздобыть коня».

На этот раз видение возникло не сразу — цель была менее четкой. Но мало-помалу оно выступило из темноты. «Лошадь в норманнской сбруе. Она повернулась крупом к холодному ветру, а голову сунула в стог сена».

Ариана осторожно высвободилась из объятий Саймона. Он что-то пробормотал сквозь сон. Девушка легко поцеловала его и погладила по щеке. Он зарылся губами в ее волосы, вздохнул и снова забылся беспокойным сном.

— Спи, любовь моя, — прошептала Ариана. — Все будет хорошо. Теперь я знаю, где мое приданое. И знаю, как спасти Блэкторн.

Глава 32

— Исчезла? — воскликнул Саймон. — Да что ты такое говоришь?

Свен переводил тревожный взгляд с Доминика на Саймона: Свен был с ними в Крестовом походе, и ему совсем не хотелось скрестить меч в поединке с одним из братьев, а Саймон был сейчас очень близок к тому, чтобы вызвать его на бой. Свен бросил красноречивый взгляд в сторону глендруидской колдуньи, которая сидела по правую руку от своего супруга.

— Тише, тише, Саймон, — сказала Мэг. — Барон ведь совсем рядом.

Саймон упрямо сжал губы, но не стал спорить. Он вскочил из-за стола, резко отодвинув в сторону остатки трапезы, и подошел вплотную к Свену.

— Выкладывай все начистоту, — сказал он.

В его тихом голосе кипела еле сдерживаемая ярость.

— Леди Арианы не было на утренней мессе, — спокойно ответил Свен.

— Да, он говорит правду, — подтвердил Доминик. — Я думал, она пошла исповедоваться к священнику ее отца.

— К тому самому, что назвал ее шлюхой и потребовал, чтобы она раскаялась в грехе, которого не совершала? — презрительно промолвил Саймон. — Не думаю. Она исповедовалась бы кому угодно, только не ему.

— У священника Арианы не было, — продолжал Свен. — Ее нет также ни в купальне, ни в ее комнате. Она не вышивает и не наигрывает печальные песни на своей арфе.

— А на кухне ты смотрел? — спросила Мэг. — Она хотела показать кухарке, как нужно тушить мясо.

— Стражник говорит, что, кроме слуг, во двор никто не выходил, — возразил Свен.

Доминик улыбнулся и посмотрел на жену: Мэг однажды удалось перехитрить самого Свена, когда, переодевшись в крестьянское платье, она незаметно выскользнула из замка. Свен перехватил его взгляд и невесело усмехнулся.

— Этот стражник в Блэкторне уже давно, — возразил он, — и знает всех слуг в лицо.

— Ну конечно, Ариана не пошла на кухню, — сказала Мэг, выглянув в окно. — Посмотрите, какая метель — прямо снежная буря. Слава Богу, мы успели вовремя убрать урожай — он теперь хранится в Блэкторне.

— А вот леди Арианы здесь нет, — жестко произнес Свен. — Где я только не искал ее: у колодца, в казармах, в оружейной, в кладовой, в тайнике. Никаких следов.

— Дегерр, — гневно промолвил Саймон. — Это его рук дело. Он дорого мне за это заплатит!

— Но подумай сам, где он может ее прятать? — спокойно возразил Свен. — Он же сам находится в замке.

Доминик внимательно посмотрел на Мэг.

— Соколенок, — мягко произнес он, — что тебе привиделось в твоих вещих снах?

Мэг на мгновение прикрыла глаза. Когда она их открыла опять, они сверкали призрачным зеленым светом.

— Ничто не потревожило мой сон, пока не началась буря, — сказала она. — В первый раз за все это время я спала так спокойно, словно все наконец повернулось к лучшему.

— А сейчас, наяву, ты что-нибудь видишь? — спросил Доминик.

— Когда во время утренней службы во дворе поднялась метель, мне почудилось, что я там, среди снегов и ледяного ветра. — Мэг вздрогнула. — Там, где царит холод. Смертельный, лютый холод.

— Я знаю, — кивнул Саймон. — Я сам только что был у деревянного частокола, где работают каменщики. Их приходилось погонять, как упрямый скот, чтобы они хоть немного пошевеливались.

— Ну как, они успели заделать брешь в стене? — спросил Свен.

— Осталось совсем немного, — коротко ответил Саймон. — Мы закончим сегодня же — пусть даже мне придется самому таскать на себе камни. И похоже, все к тому идет — буря не утихает, а только усиливается.

— Да, — нахмурившись, промолвила Мэг. — Холода рано наступили в этом году.

— Возвращайся в свою комнату, соколенок, — сказал Доминик жене. — Твоим людям скоро понадобятся лечебные мази и бальзамы от обморожения.

Мэг хотела было возразить, но прочла в глазах Доминика неумолимый приказ: ему нужно было, чтобы она покинула комнату под любым предлогом.

— Хорошо, хорошо, я уже иду, — торопливо произнесла она. — Но, Доминик…

— Если нам понадобится твоя помощь, — прервал он ее, — я пошлю за тобой без промедления.

— Разумеется, — сдержанно ответила Мэг, поворачиваясь, чтобы уйти. — Как тебе будет угодно.

Когда звук золотых колокольчиков затих в коридоре, Доминик обернулся к Свену.

— Подожди немного за дверью, — сказал он. — Мне нужно поговорить с Саймоном с глазу на глаз.

Свен, конечно же, прекрасно понимал, о чем у них пойдет речь, а потому с нескрываемым облегчением тут же вышел из комнаты: у него не было ни малейшего желания находиться поблизости, когда старший брат станет задавать младшему вопросы, касающиеся такого деликатного предмета, как супружеские отношения.

— Вы поссорились с Арианой из-за ее прошлого? — резко спросил Доминик.

— Нет.

— Тогда, может быть, из-за ее отца?

— Тоже нет.

— Но что-то ведь поссорило вас?

— Нет. Когда мы с ней легли спать, между нами не было ни затаенных обид, ни горечи.

— Может, холодность?

Саймон закрыл глаза: горячая волна воспоминаний о прошедшей ночи пронеслась по его крови.

— Нет, — хрипло произнес он. — Совсем нет. Ариана горяча, как ни одна женщина в мире.

Доминик тяжело вздохнул и запустил руки в свои густые иссиня-черные волосы.

— Тогда я ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул он. — Почему она ушла?

— Может, она вовсе и не ушла.

— А может, у скользких угрей выросли крылья? — едко возразил Доминик. — Замок не такой уж большой, чтобы в нем можно было потеряться. Тем более если девушка носит платье Посвященных, расшитое серебряными молниями.

На это Саймону нечего было возразить.

— Я поищу ее сам, — сказал он.

— Нет, ты этого не сделаешь.

— Почему? — вспылил Саймон.

— Если ты будешь носиться в поисках своей жены по всему замку, Дегерр тут же побежит к королю или норманнскому герцогу, вопя во всю мочь, что мы убили его ненаглядную дочь и спрятали ее приданое вместе с ее телом. И тогда наша жизнь превратится в кромешный ад!

— Я буду осторожен, — бросил Саймон сквозь зубы.

— Иосиф и Мария! — пробормотал Доминик. — Да ты сейчас так же осторожен, как неистовый викинг.

Саймон с трудом сдержал готовое вырваться резкое слово. Необъяснимая тревога росла в его душе. Беспокойство зародилось в нем, еще когда он помогал каменщикам заделывать брешь в крепостной стене.

А потом поднялась метель и работать стало невмоготу.

«Смертельный, лютый холод».

— Пусти по следу Арианы Прыгунью или Стагкиллера, — коротко сказал Саймон.

— За пределы замка? Бесполезно — метель замела все следы.

— Начни искать в замке, там, куда Ариана редко заходила. Если след свежий…

Саймон не успел договорить, а Доминик уже приказывал оруженосцу, чтобы тот привел в господские покои Эрика вместе с его волкодавом. Прыгунью долго искать не пришлось — Доминик свистнул, и борзая тут же выскочила из-под стола, где она лакомилась объедками.

— У тебя есть что-нибудь из личных вещей Арианы? — спросил Доминик.

— Ее арфа.

Доминик посмотрел на брата почти с испугом.

— Ариана не взяла с собой арфу?

— Нет. Она оставила ее рядом с нашей кроватью.

Доминик встревожился не на шутку: впервые Ариана отправилась куда-то без своей верной спутницы.

— Хорошо, бери арфу и пойдем к колодцу, — сказал он. — Начнем поиски оттуда.

Когда Саймон спустился к колодцу, Эрик вместе со своим волкодавом уже ждал его.

— Стагкиллер не обнаружил засады вокруг замка, — сказал Эрик Доминику. — В такой холод кому охота сидеть без огня? Везде горят костры.

— Свен тоже так говорит. А также и то, что рыцари Дегер-ра не собираются двигаться в сторону Стоунринга или Сихоума.

— Для нас было бы лучше, если бы они это сделали: Кассандра подготовила бы им достойную встречу. Сомневаюсь, что после этого кто-либо из них остался бы в живых.

— Да, нам бы не помешало слегка проредить войско Дегер-ра. По словам Свена, у него в два, а возможно, и в три раза больше воинов, чем у нас.

— Если бы сам барон находился под стенами замка, а не сидел бы, развалясь, за столом в большом зале, я бы сказал, что мы на осадном положении, — пробормотал Эрик.

— Ну а сейчас, — сухо промолвил Доминик, заметив приближающегося Саймона, — мы почти на грани осады.

— Кто пойдет по следу первым, Прыгунья или Стагкиллер? — напрямик спросил Саймон.

— Прыгунья, — ответил Доминик. — Она часто бегает по всему замку, и никто не заподозрит, что она ищет чей-то след.

Доминик склонился к гончей, дал ей понюхать арфу, которую принес Саймон, и подал негромкую команду. Хотя большинство ее собратьев были хороши только в погоне за дичью на открытой местности, у Прыгуньи был острый нюх, и она пользовалась этим преимуществом в совершенстве. Чаще всего подстреленную дичь отыскивала она, а не крестьяне, лениво шарившие палками по дну какого-нибудь водоема.

Прыгунья понюхала арфу раз, другой, третий и посмотрела на Доминика. Тот отпустил ее, и борзая бросилась искать след.

Положив ладонь на голову Стагкиллеру, Эрик наблюдал, как проворная гончая рыщет, принюхиваясь, вокруг колодца. Приблизившись к винтовой каменной лестнице в углу комнаты, Прыгунья тихо заскулила.

Доминик тут же очутился рядом с ней.

— Вверх или вниз? — коротко спросил он.

— Вниз, — уверенно ответил Саймон. — Ариана редко ходила этим путем.

Доминик выпустил ошейник Прыгуньи, и борзая понеслась вниз по ступеням лестницы. Мужчины не отставали от нее, стуча каблуками сапог по камням. Когда они подбежали к сушильне для трав, то увидели Мэг, которая испуганно застыла в дверях, вцепившись в кожаный ошейник Прыгуньи.

— Что здесь делает… — начала было Мэг.

— Отпусти ее, — нетерпеливо прервал ее Саймон.

Мэг, не говоря ни слова, выпустила ошейник.

Прыгунья выскользнула из-под длинных складок зеленого платья Мэг и скрылась в комнате. Все поспешили за ней. Саймон схватил со стола светильник и остановился, ожидая, что Прыгунья будет делать дальше.

Сильный травяной дух сначала озадачил Прыгунью, но только на мгновение. Доминик дал ей понюхать арфу, и борзая снова заметалась по комнате в поисках следа. Вскоре она, видимо, отыскала нужный ей запах и стала потихоньку продвигаться к нише в стене.

Мэг и Доминик сразу поняли, куда она направляется. Доминик бросил быстрый, тревожный взгляд на Эрика, но тут же решил, что Посвященный колдун хранил и не такие секреты, как тайна подземного хода Блэкторна.

Прыгунья не отрывала нос от пола, как будто ее кто-то держал на привязи. Она подбежала к сваленным в углу бухтам пеньки и пустым мешкам и, заскулив, принялась скрестись в низенькую запертую дверь.

— Откройте ей, — напряженно сказал Доминик.

Саймон отодвинул засов и приподнял светильник. Его глазам открылся темный узкий тоннель.

Холодный воздух проник в комнату. Туманное пятно света впереди да завывания ветра говорили о том, что тоннель не слишком длинный.

Прыгунья задрожала от холода и заскулила, выражая готовность последовать дальше. Доминик прицепил поводок к ее ошейнику и шагнул к двери потайного хода.

— Оставайся здесь, — твердо произнес Саймон, схватив его за руку. — Ты должен быть в замке.

Поколебавшись секунду, Доминик все же вручил Саймону поводок и отошел в сторону. Саймон передал ему арфу и последовал за Прыгуньей в полутемный узкий лаз.

Собака и человек выскочили из тоннеля в заросли облетевшего ивняка. Хотя день еще стоял, небо уже было сумеречным. По земле стлалась поземка, ветер наметал огромные сугробы.

Идти по следу в такую погоду было невозможно, да и бессмысленно — снег заметал все тропинки. Но Саймон шагнул из тоннеля, помня только о том, что Ариана сейчас где-то там, среди стужи и ледяного ветра.

Прыгунья потеряла след почти сразу же за кустами, не отходя от лаза. Она жалобно заскулила и затопталась на месте, пока Саймон не дернул за поводок, уводя продрогшую гончую назад под своды тоннеля.

— Она потеряла след, — коротко сказал Саймон, вылезая из потайной двери в душистый уют сушильни. — Все замело снегом.

В его черных глазах застыло отчаяние — они были почти такими же неистовыми, как разгулявшаяся буря. Саймон, как и Прыгунья, дрожал от ледяных объятий холода.

— Очередь за Стагкиллером, — сказал Саймон Эрику. — Я не верю, что у него нюх острее, чем у Прыгуньи, но на него теперь вся надежда.

Все прекрасно понимали, что это их единственная надежда, пока не утихнет буря и Эрик не сможет послать на разведку своего сокола.

Стагкиллер тщательно обнюхал арфу и проскользнул в низенькую дверь. Пес был таким огромным, что головой едва не задел свод тоннеля.

Все застыли в напряженном ожидании.

Скоро, очень скоро послышался виноватый лай Стагкиллера, заглушаемый шумом ветра.

— Он тоже потерял след, — обронил Эрик.

— А другие следы там были? — спросил Доминик.

Эрик свистнул, лай стал приближаться, и вскоре огромный пес выскочил из тоннеля. Эрик приподнял его голову и что-то тихо сказал ему на непонятном языке.

Волкодав снова ринулся в потайной ход. Через несколько минут он вернулся и подбежал к своему хозяину.

— Там нет больше никаких следов, кроме следов Саймона и Арианы, — сказал Эрик.

— Ариана пошла туда одна? — изумленно воскликнул Саймон. — Но почему она покинула теплый замок в такую непогоду?

— Возможно, она ушла до того, как началась буря, — неуверенно заметил Доминик.

— А если бы даже и началась, она все равно бы пошла, — твердо сказала Мэг. — Храбрости ей не занимать — она ведь бросилась на своей лошадке прямо под копыта боевому коню.

— Может быть, ее заставили покинуть замок, — задумчиво промолвил Эрик.

— Она была одна, — возразил Доминик. — Твой пес не учуял других следов.

— Все это так. Но ее отец — колдун. Кто знает, что он замышляет?

Саймон застыл.

— Колдун? — переспросил он.

Эрик пожал плечами.

— Да, он причастен к Знанию — я это чувствую. Но это Знание когда-то посеяло вражду между друидами и между семьями. Даже человека оно может поссорить со своей душой.

— Если Дегерр причинил зло Ариане, он умрет, — отчетливо произнес Саймон.

— Сперва ты должен найти его дочь и доказать, что это так, — сказал Доминик.

— Какие тут еще нужны доказательства? — яростно выкрикнул Саймон. — Сама, по своей воле, она ни за что не пустилась бы в путь в такую непогоду. Ей было незачем уходить!

Внезапно в коридоре послышался звук приближающихся шагов, и в комнате воцарилось тревожное молчание.

— Это Эмбер, — быстро произнесла Мэг. — Я попросила ее помочь мне.

У всех вырвался вздох облегчения, когда в дверном проеме появилась Посвященная колдунья с сияющей улыбкой на лице. В ее золотистых волосах сверкал гребень с кроваво-красным янтарем.

— Что вы здесь делаете? — удивленно воскликнула она, заметив троих мужчин. — У вас наверняка есть дела поважнее, чем готовить травы для снадобий.

— Ты видела Ариану? — резко спросил Саймон.

— Да, не так давно — сегодня утром. Я повстречалась с ней в зале, и она сказала мне, где мой потерянный гребень. Оказывается, он лежал за подкладкой моего дорожного сундучка.

Мэг удивленно ахнула.

— Я открыла свой сундук, и он был там, как она и предсказывала! — радостно продолжала Эмбер. — Ну разве не чудо, что к Ариане опять вернулся ее волшебный дар?

Саймон молчал, словно оглушенный.

Но Эрика это известие нисколько не удивило: как только Эмбер заговорила о своем вновь найденном гребне, он уже знал ответ на мучивший всех вопрос.

— Ариана ушла за своим приданым, — решительно заявил он.

— В своем ли ты уме? — воскликнул Саймон. — Чтобы она ушла пешком, да еще в бурю? Проклятое приданое может быть где угодно на пути между Нормандией и Англией!

Эрик прищурил глаза, вновь и вновь перебирая в уме все возможные события, которые преследовали его с того момента, как он узнал о пропаже приданого.

Саймон хотел что-то добавить, но Доминик сделал ему знак замолчать.

— Я почти уверен, — медленно произнес Эрик, — что Джеффри прихватил украденное приданое с собой в Спорные Земли. Если это так, то приданое спрятано где-то между Стоунрингом и Сильверфеллом.

— Она должна была сказать мне об этом, — мрачно произнес Саймон.

— Но ты бы не позволил ей отправиться одной, — возразила Мэг.

У всех мелькнула одна и та же мысль: Ариана решила, что пойдет одна на поиски пропавших сокровищ, чтобы Саймон не оставлял своего брата и господина одного в это тяжелое время.

— Приготовь лошадей, — сказал Доминик Саймону. — Ты должен нагнать ее как можно скорее. Лорд Эрик, не согласитесь ли вы отправиться с Саймоном?

— Я отправлюсь с ним сию же минуту, милорд.

— А что ты скажешь Дегерру? — спросил Саймон Доминика.

— Ничего. Ариана не выказывала ни малейшего желания встречаться с ним. Если нам повезет, то он ничего не заподозрит.

— Ну а если не повезет?

— Торопись, Саймон. Скачи во весь опор. Я хочу, чтобы моя жена снова могла спать спокойно.

Глава 33

Саймон и Эрик мчались по обледенелой тропинке, будто за ними гнались демоны, но перехватить Ариану им так и не удалось. Вскоре они достигли поместья Карлайсл, но и там ее не было. Им все казалось, что они разминулись с ней ночью, в бурю, и поэтому, послав Стагкиллера на поиски места ее ночлега, они лишь ненадолго забылись тяжелым, тревожным сном.

Пес воротился под утро. На его лапах налипли кусочки льда, и он не принес никаких вестей — ни дурных, ни хороших.

К удивлению немногочисленной прислуги Карлайсла, Саймон встал задолго до рассвета. Не притронувшись к завтраку, он молча сидел за столом, продолжая думать об Ариане.

— Она, должно быть, заблудилась, — наконец произнес он. Эрик отрезал кинжалом кусок холодного мяса, отломил кусок сыра и ломоть хлеба и положил все это перед Саймоном.

— Ты забываешь о ее волшебном даре, — коротко возразил он. — Пока существуют небо и земля, она теперь никогда не потеряет дорогу.

— Тогда почему нам не удалось ее нагнать? — угрюмо спросил Саймон.

На этот тревожный вопрос у Эрика не было ответа. Он знал только, что дурное предчувствие росло в его душе по мере того, как крепчала снежная буря.

— Стагкиллер не нашел следов ее присутствия в округе, — сказал он, помолчав. — Наверное, ей удалось раздобыть лошадь, и теперь она где-то впереди нас.

— Она же замерзнет — там такая стужа, — прошептал Саймон.

— На ней платье Посвященных.

— Разве оно сможет ее согреть?

— Ешь, — коротко бросил Эрик, не отвечая на его вопрос. — Мы попытаемся догнать ее верхом, а когда кончится метель, я пошлю своего сокола на разведку.

Но буря не утихла даже тогда, когда всадники подъехали к священному Каменному Кольцу. Ледяная мгла опустилась на землю, скрывая от взора путников огромные каменные глыбы. Саймон и Эрик остановили усталых лошадей, и Стагкиллер спрыгнул на землю, взрыхлив серебристый снег.

Сокол переступил со своего шеста на руку Эрика, встряхнул перьями и раскрыл клюв, словно наслаждаясь свободой и ветром. Эрик пронзительно свистнул, и птица ответила высокой, удивительно мелодичной трелью.

Посвященный резким движением руки подбросил сокола в небо, и Винтер, расправив изящные узкие крылья, растаял в холодной мгле.

Саймон смотрел в небо с надеждой и страхом, пока сокол не скрылся из виду. Сквозь тучи проглянуло солнце, слепя глаза, а он все так же напряженно вглядывался вдаль.

Наконец Винтер вынырнул из-за туч с протяжным, жутким кликом. Сокол пересвистывался со своим хозяином так долго, что Саймону захотелось прикрикнуть на них обоих.

Когда Эрик обернулся к Саймону, в его глазах застыла печаль.

— Нет! Не говори мне ничего! — яростно выкрикнул Саймон. — Я не хочу этого слышать! Ариана жива!

Эрик помолчал, прежде чем произнес те горькие слова, которые ему так не хотелось говорить.

— Ариана… — Голос его пресекся. — Ты больше ее не увидишь.

— Не верю! Она жива.

— Ариана неподвижно лежит внутри второго кольца камней, — продолжал Эрик. — Это все, что было дозволено увидеть Винтеру.

— Дозволено? Да что, черт побери…

— Второе кольцо, — прервал его Эрик, — нельзя взвесить, измерить или потрогать рукой. Но, несмотря на это, оно существует. Ты этого никогда не признавал. И теперь, живая или мертвая, Ариана тебе недоступна. Остается проверить, может быть, мне будет позволено проникнуть во второе кольцо.

Эрик дернул поводья и пришпорил лошадь. Саймон наблюдал за ним, еле сдерживая тревогу. Однажды он уже пытался выследить Мэг, когда та вошла в священное кольцо камней, и у него ничего не получилось. Затем он пытался помочь Дункану найти Эмбер, но опять не смог пройти сквозь невидимую преграду. И вот снова перед ним стояла загадка Каменного Кольца.

«Если только это и вправду загадка, — твердил себе Саймон. — Если только это и в самом деле так!»

Но даже сквозь пелену сомнения страх рос в его душе.

«А что, если она действительно там и я не смогу ее отыскать?»

Ответа на этот вопрос он не знал, но в нем росла безотчетная уверенность, что священное место испытывает его так же, как в свое время оно испытывало Доминика и Дункана.

И Саймон боялся, что его ждет неудача: он не обладал ни проницательностью Доминика, ни яростным упорством Дункана.

«Как я отыщу то, что не могу ни слышать, ни видеть, ни чувствовать? И почему, во имя всего святого, это удалось Доминику и Дункану?»

Лошадь Эрика внезапно остановилась как вкопанная.

— Оно не впускает меня! — свирепо крикнул Посвященный. — Клянусь всеми святыми, оно не впускает меня!

Страх и гнев обуяли Саймона. Он что есть силы пришпорил коня и направил его прямо на неподвижные каменные глыбы, скрытые в снежной мгле. Лошадь галопом поскакала вверх по холму и остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену.

Для Саймона это уже не было неожиданностью. Он отшвырнул поводья и спрыгнул на землю с кошачьим проворством.

— Я пройду куда угодно, только бы ее найти! — крикнул Саймон каменным глыбам. — И к дьяволу все ваши священные тайны!

Как воин перед поединком, Саймон шагнул навстречу древним камням, проступающим сквозь пелену пурги.

— Ариана! Ты слышишь меня? — громко позвал он.

В ответ он услышал лишь пронзительный, жуткий соколиный крик.

Саймон, стиснув зубы, продолжал продвигаться вперед. Огромные камни обступали его справа и слева, но он прошел между ними, даже не оглянувшись по сторонам.

— Ариана!

На этот раз даже сокол ему не ответил.

Саймон подошел к кургану, возвышавшемуся в центре кольца, обошел его кругом, но не заметил на снежной глади никаких следов. Он взобрался на курган и огляделся, едва сдерживая охватившее его дикое отчаяние.

Призрачные тени окутывали каменные глыбы, но тут же исчезали, стоило Саймону взглянуть на них.

— Ариана! Ты здесь?

Никто не откликнулся из холодной мглы.

— Где ты, Ариана? Ты меня слышишь?

— Она внутри второго кольца! — послышался голос Эрика.

— Где это второе кольцо?

— Курган находится в его центре.

— Я уже на кургане. Но где Ариана?

— Внутри второго кольца.

— Покажи мне ее! — пронзительно выкрикнул Саймон.

— Если бы даже Каменное Кольцо позволило мне пройти, я и тогда не смог бы показать тебе Ариану, как не смогу показать радугу слепому!

Саймон не смог сдержать яростный стон.

— Ты всегда и всему искал разумное объяснение, не признавая древних тайн! — крикнул ему Эрик. — Слишком долго ты упорствовал в своей слепоте. И теперь ты расплачиваешься за это. Ариана для тебя недоступна!

Саймон в отчаянии снова стал звать Ариану, но ему откликнулся только призрачный шепот эха.

«Ты всегда и всему искал разумное объяснение, не признавая древних тайн.

Поэтому Ариана теперь для тебя недоступна».

Но Саймон не мог и не хотел с этим смириться.

— Я увижу ее, чего бы это мне ни стоило! — крикнул он самому Каменному Кольцу. — Ты слышишь меня? Я увижу ее!

Тихий шепот внезапно перешел в шелест листвы, словно ветер шевелил ветви цветущего дерева.

Но на вершине холма не росли деревья.

И цветы никогда не цвели студеной зимой.

И ветер не мог вздыхать, как живой.

Но вот снова послышался тихий говор, шорох и печальный вздох. Легкий ветерок запутался в ветвях дерева, которого не было, да и не могло быть на самом деле. Он взъерошил нежные соцветия, и они зашептали тысячами нежных голосов:

«Торопись, воин. Она умирает. И если она умрет, ты останешься здесь один между жизнью и смертью и будешь вечно оплакивать ее и сожалеть, что истина открылась тебе слишком поздно».

Саймон похолодел. Его душа разрывалась надвое, и та ее половина, что признавала только то, что можно взвесить и измерить, отчаянно сопротивлялась, не в силах поверить, что он слышал что-то еще, кроме завываний ветра среди заснеженных камней.

Но то, что всегда жило в нем рядом с холодным рассудком, заставило его сердце сжаться от тоски и безграничной печали, которую он услышал в тихом шепоте листвы, хотя это была не его тоска и не его печаль.

Пока еще не его.

«Торопись, воин.

Спеши ее увидеть».

Он оглянулся вокруг, но его обезумевшему взору ничего не открылось. Все так же чернели камни в серебристой мгле, и ветер гнал по земле поземку.

— Как я могу ее увидеть? — крикнул он. — Помоги же мне!

Ответа не было, но Саймон вдруг ясно почувствовал, что Ариана рядом и жизнь уходит из нее медленно и неумолимо, навеки унося ее туда, где ее не найдет ни один смертный.

«Любовь? Да это же просто ушат помоев!»

Саймон издал яростный стон, когда тысячи нежных лепестков повторили насмешливые слова Арианы, сказанные ею когда-то. Но шепот не прекращался. Тихий шелест напоминал Саймону разговор, о котором знали только он и Ариана, и ему стало невыносимо больно вновь услышать ее искренние слова и свой холодный ответ.

«— Как только я поправлюсь, я исполню свой супружеский долг. Я это сделаю ради тебя, мой верный рыцарь. Только ради тебя.

— Мне не нужны твои холодные объятия и поцелуи стиснутым ртом.

— Я отдам тебе все, что у меня есть».

И она выполнила свое обещание.

— Ариана! — снова громко позвал Саймон.

Ответом ему была мертвая тишина, которую не нарушал даже шепот листвы.

Саймон закрыл глаза, чувствуя, как к его горлу подступает комок. Сжав кулаки, он с трудом подавил дрожь — так сильно захотелось ему вернуть то, что он потерял навеки.

— Соловушка! — прошептал он в тоскливом отчаянии. — Я бы вырвал из груди свое сердце, только бы увидеть тебя хотя бы на миг.

Ветер снова зашелестел в ветвях призрачного дерева, и лепестки печально вздохнули:

«Открой же глаза, Саймон.

Посмотри вокруг».

Саймон, еще не открыв глаза, уже знал, что Ариана с ним рядом, — он не мог объяснить, почему он был в этом уверен, но это было так.

Она лежала у его ног, съежившись от холода, укрытая плащом. Там, где ветер распахнул ее накидку, виднелась странно безжизненная аметистовая ткань. Серебряная шнуровка и вышивка уже не сверкали, а только тускло поблескивали. Девушка была бледна и холодна как снег.

Ее дыхания Не было слышно, и она не очнулась, даже когда Саймон приподнял ее за плечи и стал отчаянно выкрикивать ее имя, пытаясь вырвать ее из ледяных объятий холода.

Ее тело было слабым, безвольным, холодным — таким же холодным, каким, как он считал когда-то, было ее сердце.

— Соловушка…

Горечь утраты пронзила его, как острый кинжал. Саймон осторожно поднял Ариану на руки, и из-под ее плаща посыпались мешочки с пряностями и драгоценными камнями.

«Союз с любимым человеком может усилить могущество женщины».

— К черту приданое! — бросил Саймон сквозь стиснутые зубы. — Оно не стоит твоей жизни. Ты для меня дороже всех сокровищ!

Он отшвырнул драгоценности и крепко прижал к себе Ариану, молясь, чтобы она очнулась, открыла глаза, улыбнулась ему своей чарующей улыбкой.

Чтобы она ожила.

Но в ответ на его бессловесную мольбу только тысячи крошечных лепестков прошептали язвительные и холодные слова, которые он однажды сказал:

«Я не Доминик и не Дункан. Я никогда не дамся заковать себя в любовные цепи, а значит, никогда не удостоюсь чести созерцать священный рябиновый цвет».

Но Ариана ведь пришла к нему тогда! Она пришла к нему, несмотря на свою поруганную невинность, на страх, сковавший ее душу. Она горела с ним в огне страсти, она отдала ему все, что у нее было, — свою веру, свое тело и душу, свое бесстрашное сердце.

«Я люблю тебя, Саймон».

Саймон же доверил ей только свое тело.

И теперь его тело не могло ее больше согреть.

Лепестки шелестели, и в наступившей тишине их шелест переходил в тихий шепот. Их неумолчный говор напоминал Саймону о его собственных словах. Они ранили его душу, его сердце до тех пор, пока слезы не потекли у него по щекам. Со смертью Арианы уходило все, что ему было дорого в этой жизни. Все, во что он верил и о чем даже не подозревал в своей упрямой слепоте.

Саймон осторожно завернул Ариану в свой плащ. В последний раз он видел ее черные локоны на фоне белого серебристого меха. Медленно опустил он ее на землю, вытащил свой меч из ножен и вложил его в ее застывшие пальцы.

— У тебя было храброе сердце воина, — произнес Саймон, прикоснувшись губами к холодной щеке девушки. — Я был недостоин твоей бесстрашной любви. Где бы ты ни была, пусть вечно сияет над тобой священный рябиновый цвет.

С этими словами Саймон склонил голову и заплакал как ребенок. И как только он заплакал, вокруг разлился тончайший аромат, и мягкие лепестки коснулись его щеки, легкие и нежные, как поцелуи.

«Открой глаза, Саймон».

Он медленно открыл глаза и увидел священную рябину, цветущую среди зимней стужи. Он смотрел на нее и сознавал, что истина открылась ему слишком поздно.

Лепестки падали в его ладони — цветы дерева, которого не могло быть на самом деле и которое цвело в несуществующем таинственном месте.

И все же он видел это дерево, видел священную рябину. Он держал в ладонях ее лепестки. Он прикасался к ним, он вдыхал их чудесный аромат — прекрасный, как сама жизнь.

«Да, это и есть сама жизнь.

Но ты понял это слишком поздно. Теперь ты так же, как и Ариана, находишься меж двух миров, и жизнь медленно покидает тебя.

Ты можешь оставить мои слезы себе, и тогда ты будешь жить так, как жил раньше, — никому не доверяя и никого по-настоящему не любя. Но ты можешь отдать ей мои слезы, и тогда увидишь, что будет».

Вздрогнув, Саймон разжал ладони, осыпая Ариану лепестками — слезами священной рябины, — отдавая ей все и даже больше, чем он мог себе представить.

Он боялся только, что этого будет слишком мало.

Когда первый лепесток коснулся щеки Арианы, она слабо зарделась. Второй лепесток вслед за первым опустился на нее, и девушка вздрогнула и глубоко вздохнула, будто была без воздуха целую вечность. И вот уже бессчетное множество соцветий дождем посыпалось вниз, согревая ее ароматным теплом.

Саймон чувствовал, как жизнь возвращается в тело Арианы. Она разрумянилась, словно после долгого сна. Ее глаза раскрылись, и они были как драгоценные аметисты, в которых отражалось священное рябиновое дерево, цветущее суровой зимой.

— Саймон? — прошептала Ариана.

Он крепко прижал ее к себе и почувствовал, как ее руки нежно обвились вокруг его шеи.

— Прими от меня дар священной рябины, — прошептал Саймон, прикоснувшись к губам Арианы.

И этим даром была любовь.

Эпилог

Барон Дегерр стоял у подъемного моста Блэкторна и смотрел, как подъезжали к замку навьюченные лошади, послушно следуя за девушкой в аметистовом платье. К их седлам были приторочены мешки с шелками и пряностями, золотом, серебром и самоцветами — всем тем, что было отнято у Арианы обманом и предательством.

Но не приданое убедило Дегерра в его поражении, а рукоять меча Саймона — черная и блестящая, как и его глаза: в ее полночной глубине на месте драгоценного камня сиял цветок поразительной красоты.

Барон Дегерр взглянул на рябиновый цвет на рукояти меча, приказал оседлать свою лошадь и навсегда покинул со своими рыцарями владения Блэкторна, ибо для него здесь не осталось больше ничего, что он мог бы использовать в своих низменных целях. Ни сейчас, ни в будущем. Даже он, Чарльз Проницательный, не смог бы победить любовь.

Поместье Карлайсл стало частью владений замка Рауэн, названного так в честь священной рябины, и Ариана Возлюбленная стала его хозяйкой вместе с Саймоном Верным. Ее арфа теперь пела о счастье, и благодаря ее волшебному дару ни один малыш не мог отныне потеряться в окрестностях замка.

Меч Саймона стал называться Рауэн из-за цветка, навеки застывшего в его черной сверкающей рукояти. А спустя некоторое время и самого Саймона стали звать лордом Рауэном.

Потому что только Саймону удалось узнать то, что было неведомо даже Посвященным.