– Он почувствовал воду, – сказала Мэг, указывая Доминику на огороженный камнями колодец у подножия насыпи.

Доминик снял повязку с глаз Крестоносца, и жеребец сразу успокоился. Доминик подвел его к воде и дал напиться кристально чистой влаги.

Вдалеке послышались голоса. Они приближались: преследователи пытались попасть за каменную ограду с разных сторон, но их не было видно.

– Что это за насыпь в середине? – спросил Доминик у Мэг.

– Там внутри – помещение без крыши.

– Туда поместится лошадь?

– Я не знаю.

– Тогда я привяжу его прямо здесь.

– Ему ничто не угрожает.

– Иди внутрь насыпи, – приказал Доминик. – Если Дункан все-таки проникнет сюда, то нам будет легче обороняться там, чем на открытом пространстве.

– А как же ты?

– Я приду к тебе после того, как позабочусь о Крестоносце. Ты произнесешь специальные заклинания для того, чтобы я вошел внутрь? – усмехнулся Доминик.

– Я заговорю тебя от синяков на случай, если ты врежешься головой в камень, – язвительно ответила ему Мэг.

– Если бы мне грозили только синяки! Я заключу сделку с самим дьяволом, лишь бы спрятаться от Дункана и Риверсов.

– Никогда Не говори так! – строго остановила его Мэг.

– Странно слышать это от ведьмы, – рассмеялся Доминик.

– Я не ведьма, – раздельно произнесла Мэг. – Я из рода Глендруидов. Это не одно и то же.

Когда-то маленькое племя, от которого остался только род Мэг, молилось здесь своим богам. Тогда Волк Глендруидов сверкал на одежде вождя, и вместе с ним мир царил на этой земле.

Много веков здесь никто больше не молился, и травы сплелись в толстый ковер, покрывавший насыпь. Необычные белые камни, некогда служившие для поддержки обелисков, окружавших уже исчезнувший алтарь, теперь были покрыты слоем прошлогодних листьев.

– Почему ты грустишь? – спросил Доминик Мэг. – Тебе жаль, что Дункан не смог пробраться сюда?

Но насмешки не хотели звучать в солнечной тишине. Доминик коснулся руки Мэг, что означало: «Прости».

– Оставайся здесь, – сказал он. – Я буду сторожить снаружи.

Мэг молча проводила мужа глазами. Она еще немного побродила среди камней, прежде чем нашла где сесть. Мэг сняла накидку и сделала из нее удобную подушку. Потом она вынула из кос золотые гребни – тоже подарок Доминика – и начала причесываться. Золотые колокольчики запели на все голоса, как будто восхищаясь красотой Мэг. Хотя Доминик твердо решил наблюдать за лесом, получилось так, что наблюдал он за сидящей на траве женой. Чтобы не отвлекаться, он закрыл глаза и стал прислушиваться. Трещали кузнечики, ветер тихо шелестел в кронах деревьев, позванивали золотые путы Мэг. Доминик обернулся и посмотрел на Крестоносца: он был уверен, что, почувствовав опасность, жеребец даст ему знать. Но голова коня была опущена: он лениво пощипывал вкусные сочные побеги. Время от времени он поднимал голову и прислушивался, но до него не долетали неприятные запахи чужих людей и собак – все было спокойно.

Солнце уже совсем по-летнему грело землю. Доминик расслабился, понемногу забывая о грозящей опасности. Он оглянулся и увидел, что Мэг блаженно растянулась на траве, а золотисто-рыжие волосы тяжелым венцом лежали вокруг ее головы. Доминик пытался сопротивляться искушению забыть все тревоги и окунуться в это летнее спокойствие, но природа все больше и больше усыпляла его. В конце концов он стреножил жеребца так, чтобы никто не мог пробраться сюда, не потревожив его, и спустился в укрытие. Он расстелил на земле свой теплый шерстяной плащ и перенес на него Мэг. Сняв ножны и кольчугу и как будто освободившись от бремени вечной борьбы, Доминик заключил Мэг в объятия.

Когда Мэг проснулась, она долго не могла понять, где находится. Это было странно, но страха у нее не было. Солнечное тепло на щеке и мирный шелест травы уверили ее, что она была в безопасности, еще когда Мэг лежала с закрытыми глазами. Она подняла голову и посмотрела в сторону леса. Крестоносец стоял тихо, наверное, спал. Мэг чувствовала себя совершенно обновленной. Повернувшись к Доминику, она увидела, что он сбросил с себя все оружие. Значит, он забыл все тревоги и страхи. Мэг вспомнила слова Старой Гвин: только тот, кто оставляет все, что заботило его, у входа в святилище, способен пройти через первый круг камней. Вот уже тысяча лет, как никому это не удавалось. А Доминику удалось. Да еще как – он спал! Доминик Ле Сабр, знаменитый воин, в присутствии которого даже король Англии чувствовал себя неловко, спал в этом священном месте, как ребенок!

«Будь моим соратником, жена. Принеси мир на эту землю!» Слова прозвучали так отчетливо, что поначалу Мэг показалось, будто Доминик произнес их вслух. На самом деле они были сказаны давно, но продолжали жить в сердце Мэг. «Принеси мир на эту землю!» – «Как?» – «Соедини саксонскую и норманнскую кровь! Дай мне сына».

Мэг смотрела на вьющиеся волосы Доминика, которые обычно скрывал шлем. Она вспомнила, какими мягкими и прохладными показались они ей, когда она гладила его по голове. Мэг нежно положила руку на кожаную рубашку, которую Доминик носил под кольчугой. Из-под шнуровки были видны густые черные волоски, покрывавшие его грудь. Они были жесткие и упругие, совсем не такие, как на голове… Не успела Мэг даже подумать, как уже развязывала шнуровку, чтобы провести по ним пальцами.

Грудь Доминика была теплой и беззащитной, и темный мех волос щекотал ладонь Мэг. Она ласкала Доминика медленными движениями руки, улыбаясь от удовольствия.

Доминик пошевельнулся, просыпаясь, и Мэг неохотно прекратила ласки. Она хотела убрать руку, но на нее легла тяжелая ладонь.

– Не останавливайся, – сказал он хрипло, – или я всю жизнь буду ревновать тебя к Черному Тому.

Мэг улыбнулась и наклонилась над Домиником, заглядывая ему в глаза.

– Или тебе больше нравится гладить Тома, потому что он пушистее, чем я? – капризно проговорил Доминик.

– Нет, по-моему, ты пушистый в самый раз, во всяком случае, для меня.

Когда рука Мэг снова скользнула под кожаную рубашку и стала ласкать Доминика, его дыхание участилось. Удовольствие было двойное, потому что Доминик видел, что и Мэг это нравится не меньше, чем ему.

– Тебе холодно? – заботливо спросила Мэг.

– Нет.

Голос Доминика стал хриплым, а глаза покрылись дымкой чувственности, которой Мэг никогда раньше не замечала в своем муже.

– Ты дрожишь, – заметила она.

Доминик поднял руку и провел указательным пальцем по ее щеке, по лбу. Мужская ладонь легла на ее затылок.

– Тебе холодно? – повторил Доминик вопрос Мэг. Его глаза говорили о том, что он уже знает ответ.

– Нет, – протянула Мэг. – Это…

Доминик издал звук, похожий на мурлыканье, и сильнее сжал руку Мэг.

– Почему же ты дрожишь? – произнесла Мэг с любопытством. – От моего прикосновения?

– Да, Мэг, а ты дрожишь от моего. Дотронься до меня еще, соколенок, заставь меня трепетать.

– И тебе это понравится?

– Я не знаю. Я редко дрожал, и не от женских рук.

Сначала нерешительно, а потом с большим доверием Мэг гладила грудь Доминика, но теперь глаза его были открыты, хоть и слегка затуманены, а на губах бродила странная улыбка.

– Ты в самом деле похож на Черного Тома.

– Такой же пушистый?

– И теплый. И мягкий. – Мэг потрогала мышцы у Доминика на шее. – И сильный. И… вообще просто замечательный.

Доминик тихо засмеялся, скорее замурлыкал.

– И ты мурлычешь. Что ты за чудо – мужчина-кот. Ты умеешь ловить мышей?

– Боюсь, что нет.

– Том тебя научит.

Тонкие пальцы Мэг нашли гладкую кожу вокруг одного соска. Подушечкой пальца она провела по ней круг.

– Пожалуйста, еще, – попросил Доминик.

– Тебе нравится?

Мэг закрыла глаза, вспоминая, как Доминик ласкал ее в ванной. Доминик тем временем снял рубашку.

– Ты… красивый, – прошептала она.

– Если кто здесь и красив, то это ты, – ответил ей Доминик, поглаживая губы Мэг кончиками пальцев.

Мэг открыла глаза. Она впервые увидела при солнечном свете грудь и плечи своего мужа. Она вскрикнула от жалости, подумав, какую боль ему пришлось когда-то вынести. Доминик, упрекая себя за неразумную мысль обнажить перед Мэг свои былые раны, потянулся за рубашкой, но Мэг удержала его.

– Не надо. Мне приятно смотреть на тебя.

– Не обманывай меня и дай мне одеться.

– Тебе было больно.

– Когда-то.

– Твоя боль кричит, когда я смотрю на эти раны. Я не ожидала этого. Дай мне посмотреть на тебя, мой рыцарь.

«Дай мне исцелить тебя». Доминик послушно положил рубашку. Мэг провела кончиками пальцев по линиям его мышц.

– Я чувствовала твою мужскую силу, – сказала Мэг спустя некоторое время, – когда ты поднимал меня в ванной. Несколько минут назад я узнала ее отдыхающей, когда ты был такой теплый и мягкий, как котенок. Но я впервые вижу ее обнаженной.

Доминик понимал, что только сильное чувство сделало для Мэг желанным такое жестокое зрелище, как его покрытое шрамами тело. Она восхищалась им, и Доминик чувствовал это.

– Ты великолепен, мой воин. Эти рубцы – часть твоей силы и мощи. Я могу уничтожить боль, но не эти знаки твоей воинской доблести. Никогда не бойся раздеваться при мне. Для меня ты красив, поскольку ты храбр.

Страсть Доминика возрастала с каждым новым прикосновением Мэг. Возбуждение охватило не только его тело, но и душу, сделав доступными такие чувства, о которых он давно забыл.

– Вот так святые приручают львов.

– Их оружие – любовь, мой рыцарь…

Мэг наклонилась к Доминику, и ее волосы, как прохладные язычки костра, коснулись его кожи. Доминик привлек Мэг к себе и стал целовать. Когда он наконец отпустил Мэг, в ее глазах появился любовный голод.

– Ты действуешь на меня, как вино, – прошептала Мэг. – У меня кружится голова.

– Тогда тебе лучше лечь.

Доминик еще теснее прижал Мэг к себе и, поворачиваясь к ней, опять поцеловал. Теперь она лежала наполовину под ним.

– Сейчас у тебя не кружится голова? – спросил он, улыбаясь.

Мэг хотела заговорить, но дыхание ее прервала сладкая дрожь, и она просто положила руки на спину мужа. Это движение сказало ему о ее чувствах больше любых слов. Кончиками пальцев Мэг ощупывала сеть шрамов – следов пыток в сарацинском плену, когда плоть становится одной кровоточащей раной.

– Нет более высокой чести, чем принять на себя боль своих ближних и этим спасти их, – сказала Мэг.

– Кто рассказал тебе это? – резко произнес Доминик.

– Саймон. – Мэг посмотрела на нахмуренные брови Доминика. – Султан получил то, что заслужил. Доминик был не на шутку удивлен.

– Ты чересчур кровожадна для целительницы.

– Весна лечит раны, нанесенные зимой, но весна – это трудная пора. Раны должны быть обнажены, прежде чем весна исцелит их. Только самые выносливые переживают обновление. Исцеление – не для слабых сердцем.

Доминик смотрел на загадочную, чувственную девушку, которая не переставала удивлять его.

– Пойму ли я тебя когда-нибудь? – проговорил он.

Прежде чем Мэг успела ответить, Доминик наклонился и снова поцеловал ее. Закрыв глаза, Мэг отдалась поцелую воина, чье израненное тело взывало к ее телу, к ее древней женской сущности. Быть в объятиях Доминика значило гореть в волшебном пламени, которое жгло, не обжигая.

Длинные пальцы Доминика раскрыли одежду Мэг и спустили ее до пояса, и Мэг почувствовала солнечные лучи на своей обнаженной груди. Доминик застонал и поцеловал одну грудь, щекоча коралловый сосок кончиком языка. Она вскрикнула. Это был крик блаженства, и каждая клеточка его тела ответила на ее голос. Доминик сорвал оставшуюся на ней одежду, положил нагую девушку на свой плащ и, смотря на нее горящими глазами, разделся сам.

Его возбужденная плоть была полна страстью и силой поколений, которым еще предстояло родиться. Мэг вскрикнула, когда Доминик опустился на колени возле нее.

– Я испугал тебя? – спросил он.

– Нет… – Она уже забыла о своем испуге. – Я просто удивилась.

Мэг посмотрела в глаза Доминику и улыбнулась так искренне, что кровь еще больше прилила к восставшей плоти. Страсть вырывалась из-под контроля рассудка, сметая все на своем пути.

– Ты – сокровище, которого я недостоин, – шептал он. – Сокровище, предназначенное для короля. Изумрудные глаза и кожа, гладкая и нежная, как лучший шелк.

Доминик целовал тугие соски Мэг, пока они не набухли от желания.

– Рубины, но теплые, как дыхание жизни, – выдохнул он.

Мэг закрыла глаза, а руки Доминика скользили по ее телу, по груди, животу и бедрам, приближаясь к огню, который полыхал между ног. Он нежно раздвинул бедра Мэг и стал ласкать мягкую ароматную плоть.

– Сокровище, которому нет цены, – задохнулся он. – Сандаловое дерево и пряности, лучшие из благовоний.

Удовольствие рвалось из Мэг, ее тело рыдало и пело одновременно. Доминик смотрел на нее, наслаждаясь страстной дрожью Мэг, пока он исследовал влажные живые ножны, готовые принять в себя его острый меч. Доминик все глубже и глубже погружал свои пальцы в волшебную розу Мэг.

– Ты – настоящее чудо, моя Глендруидская колдунья.

Мэг медленно приоткрыла глаза. Ее руки скользнули от лица Доминика к напряженным мускулам его торса и оттуда – к твердой мужской плоти. От ее нежного прикосновения судорога свела мужское тело.

– Тебе больно, – прерывисто проговорила Мэг. – Дай мне исцелить тебя.

– Исцелить меня может только одно.

– Тогда я дам это тебе.

С яростной мощью Доминик раздвинул ее мягкую плоть и медленно подался вперед, хотя волны страсти призывали его к скорейшему облегчению. Мэг положила руки ему на бедра, она звала его, но тело ее было напряжено, и он боялся поранить ее.

Вдруг Доминик почувствовал упругую завесу невинности и застыл. Он не смел в это поверить. Потом ощущение счастья, почти мучительное по своей силе, охватило его и еще какое-то мальчишеское самодовольство, что он – первый. На теле Доминика выступил пот. Мэг инстинктивно хотела притянуть мужа поближе к себе, но Доминик сопротивлялся со сдержанной силой, которой была напоена его нежность.

– Лежи тихо, – прошептал он. – Ничего хорошего не выйдет, если я сделаю тебе больно.

– Это будет больнее, чем удары лорда Джона?

– Нет, – ответил Доминик, нежно покусывая ее шею, – я никогда не причиню тебе такой боли. Это совсем другая боль. Но если я надавлю сильнее, у тебя пойдет кровь.

– Острый меч всегда высекает кровь.

– В таком бою – только один раз. Верь мне, соколенок, только один раз.

Движением своего гибкого тела Мэг завлекла Доминика глубже в себя, и на этот раз он не пытался отстраниться. Вместо этого Доминик с глухим стоном наконец-то исполненного желания погрузился в сердцевину золотого пламени Мэг, и удовольствие, которое она почувствовала, было гораздо больше, чем боль. Мэг была одним целым со своим воином, тела слились в едином ритме, и последняя молния блаженства одновременно пронизала обоих. И в этот миг зазвенели слова Доминика: «Полюби меня, Мэг. Исцели эту землю и дай мне сына».