Анита Блейк - Арлекин

Лорел Гамильтон

Арлекин

1

Напротив меня сидел Малькольм, глава Церкви Вечной Жизни – это такая вампирская конгрегация. Раньше он у меня в кабинете не бывал никогда. Когда мы последний раз с ним виделись, он обвинил меня в использовании черной магии, а также в том, что я шлюха. К тому же я убила одного из его прихожан на территории его церкви, на глазах у него и всей его паствы. Этот вампир был серийным убийцей, и у меня был ордер суда на его ликвидацию, но нашей дружбе с Малькольмом мой поступок все же не способствовал.

Я сидела за столом и пила кофе из моей самой новой рождественской кружки: маленькая девочка сидит на коленях у Санты и говорит: «А «хорошо» – это как?». Я каждый год изо всех сил стараюсь найти себе кружку с самой провокационной картинкой – люблю, когда Берта – это наш бизнес-менеджер – колотит от злости. (В этом году кружка оказалась вегетарианской, по моим-то меркам.) У меня уже образовалась такая праздничная традиция. И я хотя бы оделась по сезону: красная юбка и жакет на тонкую шелковую блузку – для меня это невесть как нарядно. И новый пистолет в наплечной кобуре. Один мой друг уговорил меня наконец сменить мой усиленный «браунинг» на нечто более удобное для ладони и с более гладким профилем. Усиленный «браунинг» остался лежать дома в оружейном сейфе, а «браунинг» двойного действия – в кобуре. Ощущение – как будто легкий флирт на стороне, но все-таки «браунингу» я осталась верна.

Были времена, когда я считала Малькольма красавцем, но это когда на меня еще действовали вампирские фокусы. Сейчас, когда вампирские чары не замутняют мне зрение, я вижу, что у него костная структура лица слишком грубая, будто ее кое-как выгладили перед тем, как обтянуть бледной кожей. Волосы коротко подстрижены и слегка курчавятся, поскольку избавить их от этого можно лишь одним способом – сбрить начисто. И цвета эти волосы – очень яркого, канареечно-желтого. Такими они становятся у блондинов, если их несколько сотен лет прятать от солнца. Он смотрел на меня синими глазами, улыбался, и эта улыбка придавала его лицу индивидуальность. Ту самую индивидуальность, из-за которой во время его воскресной телепрограммы народ бросается к телевизорам. Не в магии тут было дело, а в нем – в его харизме, за неимением лучшего слова. В Малькольме есть сила – не видовая, а целиком и полностью своя, то есть сила личности, а не вампира. Он даже живой был бы вождем масс и властителем дум.

От улыбки лицо его становилось мягче и наполнялось каким-то стремлением, которое и манило, и отпугивало. Правоверный и глава церкви правоверных. От самой идеи церкви вампиров мне до сих пор становится жутковато; тем не менее это самая быстро растущая конгрегация в стране.

– Несколько неожиданно было увидеть ваше имя в списке моих посетителей, Малькольм, – сказала я наконец.

– Мне это понятно, миз Блейк. Для меня оказаться здесь – почти такая же неожиданность.

– Хорошо, это неожиданность для нас обоих. Зачем вы здесь?

– Я подозреваю, что у вас есть – или вскоре будет – ордер на ликвидацию одного из членов моей церкви.

Я сумела сохранить непроницаемое лицо, но ощутила, как напряглись плечи. Он эту реакцию наверняка увидел и понял, что она значит.

– В вашей церкви много прихожан, Малькольм. Вы не могли бы сузить круг? О ком конкретно мы говорим?

– Не нужно увиливать, миз Блейк.

– Я не увиливаю, я спрашиваю.

– Вы говорите так, будто подразумеваете, что у вас есть ордер не на одного моего вампира. Я этому не верю, и вы тоже не верите.

Мне следовало бы почувствовать себя оскорбленной, поскольку я не лгала. Из его вампиров двое очень расшалились.

– Если бы ваши вампиры были связаны с вами полной клятвой крови, вы бы знали, что я говорю правду. Потому что тогда могли бы свой моральный кодекс навязать совершенно новыми способами.

– Обет на крови не дает гарантии полного подчинения, миз Блейк.

– Нет, но это начало.

Вступая в новую для себя группу вампиров, новый поцелуй, вампир дает клятву на крови. Он в буквальном смысле слова берет кровь у мастера города. Это означает, что мастер приобретает над ним куда большую власть, да и подчиненный вампир тоже выигрывает в силе – если его мастер достаточно силен. От слабого мастера толку мало, но Жан-Клод, мастер города Сент-Луиса и мой возлюбленный, никак не слаб. Конечно, и мастер тоже от этой клятвы набирает силу. И чем более сильный вампир приносит клятву, тем большую силу приобретает мастер. Тут, как со многими вампирскими силами, движение двустороннее.

– Я не желаю навязывать свой моральный кодекс. Я хочу, чтобы мои прихожане были хорошими по собственной воле.

– Малькольм, пока ваша конгрегация не принесет клятву крови мастеру-вампиру, каждый из прихожан – отвязанная пушка. Вы ими управляете силой личности и морали. А вампиры понимают только страх и силу.

– Миз Блейк, у вас любовная связь с двумя – как минимум – вампирами. Как же вы можете так говорить?

Я пожала плечами:

– Может, именно потому и могу так говорить.

– Если этому вас научило бытие ваше слугой у Жан-Клода, то очень печально, что вас учит он.

– Малькольм, он мастер города, а не вы. Вас и вашу церковь не трогают только из-за его терпимости.

– Меня и мою церковь не трогают только потому, что она набрала силу под властью прежнего мастера города, а когда Жан-Клод пришел к власти, нас были уже сотни. И у него нет достаточной силы, чтобы привести к повиновению меня и мой народ.

Я отпила кофе и подумала над своей следующей фразой, потому что спорить с ним я не могла – пожалуй, он оказался бы прав.

– Как бы ни сложилась теперешняя ситуация, Малькольм, а у вас в этом городе несколько сотен вампиров. Жан-Клод разрешил вам это, считая, что вы привязали их к себе клятвой крови. В октябре мы выяснили, что это не так. А это значит, что ваши вампиры отрезаны от чертовой уймы своей потенциальной силы. Мне вообще-то без разницы. Это их выбор – если они понимают, что здесь есть выбор, – но отсутствие обета на крови означает, что они не связаны мистически ни с кем, кроме того вампира, который их создал. Насколько мне известно, это вы и есть. Хотя иногда и дьяконы вашей церкви занимаются обращениями.

– Как организована наша церковь, вас не касается.

– Ошибаетесь, касается.

– Это говорит слуга Жан-Клода – или же федеральный маршал меня критикует? – Синие глаза прищурились. – Не думаю, что федеральное правительство достаточно хорошо знает вампиров и понимает их, чтобы волноваться, привязываю я своих последователей клятвой крови или нет.

– Клятва крови понижает шансы, что вампир будет что-то делать за спиной своего мастера.

– Клятва крови лишает свободной воли, миз Блейк.

– Быть может. Но я видела, что может натворить вампир своей свободной волей. Хороший мастер города может гарантировать, что его подчиненные практически не будут совершать преступлений.

– Потому что они его рабы.

Я пожала плечами:

– Вы пришли говорить о том ордере или же об ультиматуме, который поставил Жан-Клод вашей церкви?

– И о том, и о другом.

– Жан-Клод дал вам и вашим прихожанам выбор, Малькольм. Либо вы их привязываете клятвой крови, либо это сделает он. Либо пусть переезжают в другой город и там дают клятву крови, но это должно быть сделано.

– Выбирать, чьими рабами быть, миз Блейк. Такой выбор не назовешь выбором.

– Жан-Клод поступил великодушно, Малькольм. По вампирскому закону он мог бы просто убить вас и всю вашу паству.

– А как бы посмотрел на такую бойню закон – и вы, как федеральный маршал этого закона?

– Вы хотите сказать, что мое положение федерального маршала ограничивает возможности Жан-Клода?

– Он дорожит вашей любовью, Анита. А вы бы не стали любить мужчину, устроившего бойню среди моих прихожан.

– А себя вы почему не включили в список, Малькольм?

– Вы – официальный ликвидатор вампиров, Анита. Если я нарушу закон людей, вы убьете меня своей рукой. И вы не осудите Жан-Клода за подобный поступок, если я нарушу закон вампиров.

– Вы думаете, я просто дала бы ему убить вас?

– Я думаю, что вы сами убили бы меня для него, если бы сочли это оправданным.

Отчасти мне хотелось бы возразить… но от очень небольшой части, честно говоря, потому что он был прав. Меня произвели в федеральные маршалы, как всех ликвидаторов вампиров, имеющих опыт работы не менее двух лет и сдавших экзамен по стрельбе. Смысл был тот, чтобы нам легче было пересекать границы штатов, а правительству – легче нас контролировать. Не обращать внимания на границы штатов и размахивать федеральным значком – это классно, а вот получилось ли нас контролировать – даже не знаю. Правда, я – единственный охотник за вампирами, состоящий в любовницах у своего мастера города. Многие тут видят конфликт интересов. Я, честно говоря, тоже, но тут я мало что могу сделать.

– Вы не стали со мной спорить, миз Блейк.

– Я не могу решить, считаете вы мое влияние на Жан-Клода цивилизующим или же дурным.

– Когда-то я видел в вас его жертву, Анита. Сейчас я уже не могу сказать с уверенностью, кто из вас чья жертва.

– Мне оскорбиться?

Он смотрел на меня, ничего не говоря.

– В последний раз, когда я была в вашей церкви, вы меня назвали орудием зла и обвинили в черной магии. Жан-Клода вы назвали безнравственным типом, а меня – его шлюхой. Или чем-то вроде этого.

– Вы хотели увести моего прихожанина, чтобы убить без суда и следствия. И вы застрелили его на территории церкви.

– Он был серийным убийцей. У меня был ордер на ликвидацию любого, кто участвовал в этих преступлениях.

– Любого вампира?

– Вы хотите сказать, что там были замешаны люди или оборотни?

– Нет, но если бы были, вам бы не было разрешено их убивать на месте, и чтобы полиция вам в этом помогала.

– Мне случалось выполнять ордера на оборотней.

– Они очень редки, Анита, а на людей ордеров на ликвидацию не бывает.

– Есть смертная казнь, Малькольм.

– Да, после суда и многих лет апелляции. Это если ты – человек.

– Чего вы хотите от меня, Малькольм?

– Справедливости.

– Закон не есть справедливость, Малькольм. Закон – всего лишь закон.

– Она не совершала преступления, в котором ее обвиняют. Как и наш заблудший брат Эвери Сибрук не был виновен в том преступлении, за которое вы его разыскивали.

Всех членов своей церкви, ушедших к Жан-Клоду, Малькольм именовал «заблудшими». Тот факт, что у Эвери – вампира – имелась фамилия, означал, что он мертв очень недавно и что он – американский вампир. Обычно у вампиров есть только имя – как у Мадонны или Шер, и в каждой стране такое имя может иметь только один вампир. За право носить то или иное имя дрались на дуэлях. Так было до сих пор и у нас, но кончилось. Мы стали давать вампирам фамилии – вещь неслыханная.

– Я сняла с него обвинения. Хотя по закону не была обязана.

– Нет, вы могли убить его на месте, потом обнаружить свою ошибку – и закон бы вам ничего не сделал.

– Я не писала этот закон, Малькольм. Я только его выполняю.

– Но и вампиры не писали этот закон, Анита.

– Это верно. Но человек не может загипнотизировать другого человека так, чтобы тот участвовал в собственном похищении. Человек не может улететь, держа в руках свою жертву.

– А поэтому нас можно убивать?

Я снова пожала плечами. В этот спор я вступать не стану, потому что мне самой эта сторона моей работы перестает нравиться. Я больше не считаю вампиров чудовищами, а потому убивать их мне труднее. Чудовищным становится их убивать, когда они не могут сопротивляться, и чудовище при этом – я.

– Что вы от меня хотите, Малькольм? У меня ордер на Салли Хантер. Свидетели видели, как она выходила из квартиры Беев Левето. Миз Левето погибла от нападения вампира. Я знаю, что этого не делал ни один из вампиров Жан-Клода. Остаются ваши.

Черт, у меня же в файле лежит ее фотография с водительского удостоверения. Надо признаться, что фотография эта заставляла меня чувствовать мою схожесть с наемным убийцей. Карточка – чтобы не ошибиться.

– Вы в этом уверены?

Я моргнула, глядя на него – медленно, чтобы выиграть время подумать и чтобы не выглядело так, будто я лихорадочно соображаю.

– Что вы ходите вокруг да около, Малькольм? Тонкостей я не понимаю, вы мне просто скажите, что пришли сказать.

– В моей церкви на прошлой неделе появился кто-то очень и очень сильный. Скрываясь. Я не могу определить эту личность среди новых лиц моих прихожан, но я знаю, что появился кто-то невероятно сильный. – Он подался вперед, и маска его спокойствия чуть дала трещину. – Вы понимаете, насколько это мощная сила, если я ее учуял, всей своей мощью попытался ее найти в зале – и не смог?

Я прикинула. Малькольм – не мастер города, но, пожалуй, один из самых сильных в городе вампиров. И стоял бы в иерархии существенно выше, кабы не его эти жуткие моральные принципы – кое в чем они его ограничивали.

Я облизала губы – осторожно, чтобы не стереть помаду, – и кивнула.

– Эта личность намеренно дала вам знать о своем присутствии, или так получилось случайно?

Он не смог сдержать удивления, но тут же овладел собой. Слишком часто изображая человека перед репортерами, он начал терять ту неподвижность черт, которая отмечает по-настоящему старых вампиров.

– Не знаю.

И даже голос его утратил прежнюю гладкость.

– Этот вампир так поступил, чтобы вас позлить или же из чистой наглости?

Он покачал головой:

– Не знаю.

Тут меня и осенило.

– Вы сюда пришли, чтобы дать знать Жан-Клоду, но не можете себе позволить, чтобы ваша паства видела, как вы идете к мастеру города. Это же разрушит все ваши рассуждения о свободе воли.

Он выпрямился, стараясь не выразить гнева на лице, – это не получилось. Он, значит, боится куда сильнее, чем я думаю – раз позволяет себе терять самообладание в моем присутствии, при всей неприязни ко мне. Черт побери, он же за помощью ко мне пришел! Действительно отчаялся.

– И тогда вы приходите и рассказываете мне, федеральному маршалу. Зная, что я расскажу Жан-Клоду.

– Думайте как вам угодно, миз Блейк.

Уже не Анита, отметила я про себя.

– К вам в церковь заваливается большой страшный вампир. У вас как у вампира кишка тонка его выкурить, и вы приходите ко мне – к Жан-Клоду и его аморальной пирамиде власти. К тем, кого вы ненавидите.

Он встал.

– Преступление, в котором обвиняется Салли, случилось менее чем через сутки, как он – или она, они, оно – появился у меня в церкви. Не думаю, что это совпадение.

– О втором ордере на ликвидацию я не вру, Малькольм. Он лежит у меня в ящике стола прямо сейчас. И с фотографией указанного вампира.

Он снова сел:

– На чье имя ордер?

– Зачем? Чтобы вы предупредили… их?

Чуть не сказала «ее», потому что этот вампир тоже был женского пола.

– Мои прихожане не безгрешны, миз Блейк, но я уверен, что в городе какой-то новый вампир, который их подставляет.

– Зачем? Кому это может быть нужно?

– Не знаю.

– Ни Жан-Клода, ни его вампиров никто не беспокоил.

– Это я знаю.

– Без истинного мастера и истинной клятвы на крови, мистически к нему привязывающей, ваша паства – просто стадо овец, ожидающее волков.

– Жан-Клод так и сказал месяц назад.

– Да, я помню.

– Сперва я думал, это кто-то из новых вампиров, которые у Жан-Клода недавно. Среди них есть один из Европы, но я ошибся. Тут что-то более сильное. Или же это группа вампиров, объединивших силы посредством меток мастера. Я такое объединение сил чувствовал только однажды.

– Когда?

Он покачал головой:

– Нам запрещено говорить об этом под страхом смерти. Только если такое объединение обратится к нам непосредственно, тогда мы можем нарушить молчание.

– Похоже, что уже обратилось, – сказала я.

Он снова покачал головой:

– Меня и моих они тронули, потому что я – теоретически – вне обычного вампирского закона. Жан-Клод доложил совету, что моя церковь не связывает своих членов клятвой крови?

– Да, доложил.

Он закрыл лицо большими руками и наклонился к коленям, будто теряя сознание.

– Этого я и боялся, – донесся его шепот.

– Послушайте, Малькольм, я что-то не догоняю. Какая-то группа сильных вампиров лезет в вашу церковь – так причем тут Жан-Клод?

Он посмотрел на меня, и глаза его посерели от тревоги.

– Скажите ему то, что я сказал вам. Он поймет.

– Но я не понимаю!

– Жан-Клод дал мне время до Нового года – подумать и ответить насчет клятвы крови. Он великодушен и терпелив, но в совете есть вампиры, не обладающие ни одним из указанных качеств. Я думал, они будут гордиться тем, чего я достиг. Думал, им это будет приятно, но сейчас я опасаюсь, что совет не готов увидеть мой славный новый мир свободной воли.

– Свободная воля – это для людей, Малькольм. Общество противоестественных созданий держится на власти.

Он снова встал.

– Выполнение ордера почти целиком предоставляется на ваше усмотрение, Анита. Не используете ли вы эту свободу хотя бы частично, чтобы попытаться выяснить истину перед тем, как убивать моих прихожан?

Я тоже встала:

– Гарантировать ничего не могу.

– Я бы о таком и не просил. Я просто прошу вас поискать истину до того, как будет слишком поздно для Салли и другого моего прихожанина, чье имя вы мне даже не называете. – Он вздохнул. – Я же не отослал Салли из города, почему же в другой раз я поступлю иначе?

– Вы сюда входили, уже зная, что Салли в беде. Имя второго плохого парня я вам подсказывать не буду.

– То есть это мужчина?

Я посмотрела на него – просто посмотрела, радуясь, что могу выдержать полный контакт взглядов. Когда я еще не могла смотреть вампиру в глаза, изображать крутой взгляд было затруднительно.

Он расправил плечи, будто только сейчас заметил, что сутулится.

– Даже этого вы не хотите мне сообщить? Пожалуйста, передайте Жан-Клоду, что я вам говорил. Мне следовало бы прийти к вам сразу. Я думал, что это моральные принципы не дали мне сразу бежать к вам, к той структуре власти, которую я презираю. Но это были не принципы, а грех – грех гордыни. Я только надеюсь, что моя гордыня не будет стоить жизни моим последователям.

Он пошел к двери.

– Малькольм! – окликнула я его.

Он обернулся.

– Насколько это срочно?

– Это срочно.

– Два часа могут быть существенны?

Он задумался.

– Быть может, а в чем дело?

– Я сегодня не увижусь с Жан-Клодом. И хотела знать, надо ли мне ему звонить, передать вкратце?

– Да, очень прошу вас, передайте. – Он наморщил лоб. – А как же это вы не увидите сегодня вашего мастера, Анита? Вы не вместе живете?

– Вообще-то нет. Я у него провожу дня три-четыре в неделю, но у меня свой дом.

– И сегодня вы будете убивать моих родичей?

Я покачала головой.

– Тогда будете поднимать моих хладных братьев. Чей благословенный сон нарушите вы сегодня, Анита? Чей зомби встанет, чтобы кто-нибудь из людей получил наследство или же вдова утешилась?

– Сегодня зомби не будет.

Меня очень озадачило его отношение к тому, что зомби будут оскорблены. Никогда не слышала, чтобы вампир объявлял о своем родстве с зомби, гулями или с кем бы и чем бы то ни было, кроме вампиров.

– Что же тогда удерживает вас сегодня вдали от объятий вашего мастера?

– У меня свидание, хотя это совершенно не ваше дело.

– Но ведь не с Жан-Клодом и не с Ашером?

Я покачала головой.

– Тогда с вашим царем волков, Ричардом?

Я снова покачала головой.

– Ради кого же вы покинули этих троих? А, ваш повелитель леопардов, Мика.

– Снова нет.

– Я поражен, что вы отвечаете на мои вопросы.

– Честно говоря, я тоже. Наверное, потому, что вы продолжаете называть меня блудницей, и, наверное, мне хочется вас мордой в это ткнуть.

– В тот факт, что вы – блудница?

Его лицо не изменилось ни капли при этих словах.

– Я знала, что вы не сможете, – сказала я.

– Что не смогу, миз Блейк?

– Не сможете долго вести себя мило и вежливо, чтобы получить мою помощь. Знала, что если так продолжать, вы снова станете злым и презрительным.

Он слегка поклонился мне – одной головой.

– Я вам сказал, миз Блейк: мой грех – гордыня.

– А каков мой грех, Малькольм?

– Вы хотите, чтобы я оскорбил вас, миз Блейк?

– Я хочу услышать, как вы это скажете.

– Зачем?

– А что такого? – спросила я.

– Ну, хорошо. Ваш грех – похоть, миз Блейк. Как и вашего мастера и всех его вампиров.

Я покачала головой и скривила губы в неприятной улыбке. Такая улыбка оставляла у меня глаза холодными и означала обычно, что я таки здорово разозлилась.

– Это не мой грех, Малькольм. По крайней мере не тот, что мне всех роднее и ближе.

– А каков же ваш грех, миз Блейк?

– Гнев, Малькольм. Гнев.

– Вы хотите сказать, что я вас разозлил?

– Я всегда злая, Малькольм. Вы мне только дали цель, на которую эту злость направить.

– Вы кому-нибудь завидуете, миз Блейк?

Я подумала, потом покачала головой:

– На самом деле нет.

– О грехе лености не спрашиваю; вы слишком много работаете, чтобы можно было об этом говорить. Вы не жадина и не обжора – алчность и чревоугодие отпадают. Вы горды?

– Иногда.

– Итак, гнев, похоть и гордыня?

Я кивнула:

– Похоже, раз мы решили считать.

– О, некто считает все наши грехи, миз Блейк, не сомневайтесь в этом.

– Я тоже христианка, Малькольм.

– И вы не боитесь, что можете не попасть на небо, миз Блейк?

Вопрос был настолько странным, что я даже на него ответила.

– Когда-то боялась, но моя вера до сих пор заставляет светиться крест. Мои молитвы все еще имеют силу прогонять созданий зла. Бог не оставил меня – просто праворадикалы-фундаменталисты от христианства хотели, чтобы я в это верила. Я видала зло, Малькольм, настоящее зло. И вы – не оно.

Он улыбнулся – мягко, почти смущенно.

– Я пришел к вам за отпущением, миз Блейк?

– Вряд ли у меня есть власть отпускать вам грехи.

– Я бы хотел до того, как умру, исповедоваться священнику, миз Блейк, но ни один из них ко мне не приблизится. Они святы, и сами признаки их призвания вспыхнут пламенем от одного моего присутствия.

– Это не так. Освященные предметы вспыхивают, если верующий впадает в панику или если воздействовать на них вампирской силой.

Он заморгал, и я поняла, что это непролитые слезы блестят у него в глазах, отражая свет электрических лампочек.

– Это правда, миз Блейк?

– Ручаюсь.

Его отношение заставляло меня за него испугаться, а мне очень не хотелось бояться за Малькольма. У меня полно в жизни народу, о котором надо волноваться, и меньше всего мне нужно было добавлять к этому списку Билли Грэма от нежити.

– Вы знаете каких-нибудь священников, которые согласились бы выслушать очень долгую исповедь?

– Может быть, хотя не знаю, будет ли им позволено дать вам отпущение, поскольку вы, строго говоря, в глазах Церкви мертвы. У вас обширные связи в религиозном обществе, Малькольм, и наверняка кто-нибудь из лидеров других Церквей с радостью примет вашу исповедь.

– Мне не хочется их просить, Анита. Я не хочу, чтобы они знали мои грехи. Я бы предпочел… – Он запнулся, потом договорил, но наверняка не то, что собирался сказать вначале. – Без шума. Я бы предпочел исповедоваться келейно.

– Откуда вдруг такая потребность в исповеди и отпущении?

– Я по-прежнему верую, миз Блейк. То, что я стал вампиром, не изменило этого. И я хочу умереть, разрешенный от грехов моих.

– Но почему вы ожидаете смерти?

– Передайте Жан-Клоду то, что я говорил – о незнакомце или незнакомцах в моей церкви. Скажите ему о желании поведать мои грехи священнику. Он поймет.

– Малькольм…

Он будто не услышал, но у двери остановился, взявшись за ручку.

– Я беру свои слова обратно, миз Блейк: я не сожалею о том, что пришел. Я сожалею только о том, что не пришел на несколько дней раньше.

С этими словами он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

А я села за стол и позвонила Жан-Клоду. Я не знала, что именно происходит, но чувствовала, что происходит что-то. Что-то крупное. И очень нехорошее.

2

Прежде всего я позвонила в стрип-клуб Жан-Клода «Запретный плод». Он снова вернул себе пост менеджера, когда у него оказалось достаточно вампиров, чтобы управлять другими его заведениями. Ну, естественно, сразу к телефону Жан-Клода я не получила. Кто-то из работников мне ответил и сказал, что Жан-Клод на сцене. Я сказала, что я перезвоню еще раз, и – да, это важно и срочно, и пусть он мне перезвонит как только, так сразу.

Повесив трубку, я уставилась на телефон. Чего это там вытворяет мой милый, пока я сижу в офисе за несколько миль от него? Я представила себе эти длинные черные волосы, это бледное изящество лица и как следует задумалась. Я ощущала его. Ощущала женщину у него в объятиях, которая к нему прижималась. Он держал ее лицо в ладонях, чтобы она не слишком увлеклась поцелуем, чтобы не разорвала собственные губы об острые кончики его клыков. Я ощущала ее страсть, заглядывала в ее мысли и видела, чего ей хочется – чтобы он овладел ею здесь и сейчас, на сцене, у всех на глазах – ей наплевать было на все, она его хотела.

И Жан-Клод питался этим желанием, этой жаждой. На сцену вышли полуобнаженные официанты и осторожно, но умело отделили ее от него, а она плакала, плакала о том, чего не получила. Она заплатила за поцелуй и получила его, но Жан-Клод всегда оставит тебя желать еще чего-нибудь. Мне ли не знать.

Его голос прозвучал прямо у меня в мозгу ветром соблазна:

– Ma petite, а ты что здесь делаешь?

– Слишком усердно думаю, – прошептала я пустому кабинету, но он услышал.

И улыбнулся не менее чем двумя сортами губной помады.

– Ты вошла мне в мысли, когда я питал ardeur, но в тебе он не проснулся. Ты хорошо натренировалась.

– Это да.

Как-то странно было произносить слова в пустом полумраке моего офиса, тем более что я слышала гудение и говор клуба вокруг Жан-Клода. Женщины дрались за очередь быть следующей, размахивая деньгами, чтобы привлечь его внимание.

– Я должен сейчас выбрать еще нескольких, а потом поговорим.

– Давай по телефону, я у себя в офисе, – сказала я.

Он рассмеялся, и звук отдался во мне эхом, мурашками пробежал по спине, заставил сжаться то, что внизу. Я отстранилась от него, закрыла метафизическую связь, чтобы меня не слишком засосало это состояние. А потом постаралась думать о другом, о чем-нибудь совсем другом. Если бы я разбиралась в бейсболе, я бы о нем и стала думать, но это не мой спорт. Жан-Клод сам на сцене не раздевается, но он питается сексуальной энергией публики. В ином веке его назвали бы инкубом, демоном, который питается похотью. Эта мысль чуть не вернула меня к нему, но я велела себе: «Думай о юридических вопросах, о законе». О чем-нибудь. В нашем веке ему достаточно было только повесить на видном месте предупреждение: «Внимание! Вампирские силы являются частью представления. Исключения не делаются. Входя в клуб, вы тем самым даете разрешение законно применять вампирские силы к себе и ко всем, кто вас сопровождает».

Новые законы, которые способствовали легализации вампиров, запретили не все, что вампиры могут делать. Нельзя подчинять себе разум один на один, а массовый гипноз – пожалуйста, поскольку подчинение не слишком глубокое и не полное. Один на один – это значит, что вампир может вызвать человека к своему ложу, заставить его к себе прийти. Массовый гипноз такой возможности не предоставляет – по крайней мере так гласит теория. Вампир не имеет права пить кровь, не получив сперва позволения донора. Не разрешается использовать вампирские силы, чтобы добиться секса. Кроме того, закон требует извещать людей там, где бизнесом занимаются вампиры, а во всем остальном он – закон – весьма туманен. Последнее «ни-ни» насчет запрета вампирских сил для секса только в прошлом году добавили. С точки зрения закона силы вампиров приравниваются к наркотику «изнасилования на свидании». Разница в том, что вампир, обвиненный в их использовании, приговаривается к смерти, а не к тюрьме, и без суда, так что насчет двойных стандартов Малькольм на сто процентов прав. По закону вампиры считаются гражданами, но у них нет тех прав, что есть у прочих граждан США. Конечно, большинство других граждан не сможет вырвать прутья железной решетки из стены и с помощью управления чужим разумом стереть человеку память. Держать вампиров в тюрьме было сочтено опасным после нескольких кровавых и очень грязных побегов.

Так и придумали мою работу ликвидатора вампиров. Нет, я не хочу сказать, что эта работа досталась мне первой – это не так. Первыми ликвидаторами были люди, убивавшие вампиров еще в те времена, когда вампиры были вне закона, и их можно было убивать на месте без всяких юридических проблем. Правительству пришлось отобрать мандаты у тех, кто так и не допер: перед тем, как кого-нибудь убивать, нужно обзавестись ордером. Одного из старомодных охотников на вампиров пришлось даже упрятать за решетку. И через пять лет после того он еще за решеткой оставался. После этого до остальных дошло.

Я еще застала конец старой школы, но почти все убитые вампиры у меня были прикрыты всеми нужными документами.

Я посмотрела на часы. Еще есть время заехать домой, переодеться для свидания, взять Натэниела и успеть в кино.

Телефон зазвонил, я вздрогнула. Нервы – надо же?

– Алло?

С вопросительной интонацией.

– Что случилось, ma petite?

Этот шелковый голос даже по телефону действовал как рука, гладящая кожу. На этот раз не сексуально, а успокаивающе. Он почувствовал, что я нервничаю – тогда, питая ardeur, он не заметил.

– Ко мне приходил Малькольм.

– Насчет клятвы кровью?

– И да, и нет.

– В чем да и в чем нет, ma petite?

Я ему передала слова Малькольма. Где-то в середине разговора он прервал нашу метафизическую связь, заглушил ее прочно и так туго, что я от него ничего не чувствовала. Мы могли смотреть одни и те же сны, но если закрывались достаточно плотно щитами, то могли и отключить друг друга. Правда, это требовало труда, и последнее время мы такое делали не часто. Молчание, когда я закончила говорить, было таким оглушительным, что я спросила: