Когда адмирал дал свое согласие, я решил пустить первый пробный шар.
      - Адмирал, - сказал я, - мы только закончили испытания гидролокатора на подводной лодке "Спейдфиш". Завтра она выходит на задание. У нее прекрасный гидролокатор, замечательные техники и выдающийся оператор. Мы ставим перед ней Задачу разведать южную кромку минного заграждения в Западном проходе. Это очень важно, и я хотел бы лично участвовать в операции.
      Но мой номер не прошел. Адмирал ответил, что он не может допустить, чтобы я попался в лапы к японцам.
      - Вы знаете чертовски много о наших будущих планах, - сказал он.
      - Адмирал, но ведь если нас постигнет беда, хотя я уверен, что этого не случится, то все мы окажемся не в плену, а на дне моря.
      Этот довод тоже не имел успеха. В следующий раз придется придумать что-нибудь получше.
      Зато адмирал Нимиц согласился с другим моим планом. Вот уже несколько месяцев управление кораблестроения и военно-морская научно-исследовательская лаборатория в Анакостии требовали проведения сравнительных испытаний гидролокатора и трех миноискателей, созданных этой лабораторией в содружестве с учеными Гарвардского университета. Переписка велась настолько интенсивно и с таким подъемом, что можно было подумать, будто намечается розыгрыш спортивного кубка между Гарвардским и Калифорнийским университетами. Меня не интересовало старинное соперничество университетов, но я был рьяным болельщиком совершенного миноискателя, который отвечал бы всем требованиям подводников.
      Момент был удобный, так как миноискатели, о которых шла речь, были установлены на "Флайинг Фиш" и "Редфин", а подводные лодки находились в базах западного побережья США и готовились к походу в Пирл-Харбор и на остров Гуам. Решение о проведении испытаний в Сан-Диего напрашивалось само собой.
      Заручившись согласием командующего Тихоокеанским флотом, я разослал всем заинтересованным управлениям и организациям, а также командующему подводными силами США в Атлантическом океане контр-адмиралу Стайеру радиограммы с приглашением принять участие в испытаниях, которые должны были состояться с 24 по 27 апреля в Сан-Диего. Одновременно я распорядился о подготовке к испытаниям техники и предупредил об этом специалистов своего штаба.
      Оставшийся до испытаний месяц прошел во всевозможных хлопотах. Подводные лодки с гидролокационными устройствами теперь сходили со стапелей, как автомобили с конвейера завода Форда в Детройте. Следующей подводной лодкой, ожидавшей испытаний, была "Сихорс" под командованием капитана 3 ранга Грира. Это была первая подводная лодка, гидролокатор которой испытывался на Гуаме.
      Испытания гидролокационных установок стали теперь обычным явлением, и у меня уходило немало времени на перелеты с Гуама на Сайпан и обратно. Хотя это давало мне известный отдых и позволяло поддерживать постоянный контакт с нашей организацией в бухте Танапаг, все же нельзя было так неразумно тратить время.
      Поэтому мы перевели центр учебной деятельности на остров Гуам, в бухту Апра, где стоял мой флагманский корабль "Холланд". Одновременно произошло еще одно событие. К нам был назначен Барни. Так звали капитана 3 ранга Зиглаффа, в прошлом командира подводной лодки "Тотог", а затем "Тенч", участника многочисленных боевых походов, имеющего на боевом счету 13 потопленных судов и кораблей противника. Назначение Барни в мой штаб большая удача для всех нас. Я сразу почувствовал, что он будет идеальным помощником в разработке и осуществлении планов боевого использования гидролокаторов. Это был человек опытный, находчивый, выдержанный, обладающий тонким чувством юмора. Каждая черточка смуглого с квадратным подбородком лица Барни выражала энергию и решимость.
      И вот с самого начала апреля, день за днем мы с Барни стали встречать восход солнца на мостике подводных лодок, выходивших из бухты Апра в море для испытаний. Местом нашего назначения было учебное минное заграждение, выставленное в районе с глубинами около 3000 метров в 10 милях к западу от входа в бухту Апра.
      10. Барни и "операция Барни"
      В апреле я отправился в Сан-Диего для участия в испытаниях гидролокационной техники, а Зиглафф остался руководить подготовкой к прорыву наших подводных лодок в Японское море. Этой операции мы дали в его честь название "Барни".
      В разработке "операции Барни" оказывали помощь капитан 3 ранга Дик Воуг, капитан-лейтенант Уорд, офицеры оперативного отдела штаба, да и я никогда не отрывался от подготовки операции.
      Я забыл сказать, что предварительные наметки плана прорыва подводных лодок в Японское море уже обсуждались в Пирл-Харборе на созванном мною штабном совещании в январе 1945 года, то есть до перевода штаба на остров Гуам и после успешных действий "Тиноса" в районе острова Окинава. Но в то время мы еще слишком туманно представляли себе, как осуществить прорыв в "личное море" его величества императора Японии. У нас не было даже единого мнения о том, где его совершить - через пролив Лаперуза или через Корейский пролив. Возможность проникновения через узкий, извилистый и, по всей вероятности, сильно минированный Сангарский пролив (Цугару), расположенный между двумя самыми северными островами собственно Японии - Хонсю и Хоккайдо, даже не рассматривалась.
      Теперь, когда мы стали конкретно обдумывать план прорыва в Японское море, мы поняли, что количество подводных лодок, которые примут участие в "операции Барни", будет зависеть прежде всего от числа имеющихся в нашем распоряжении гидролокационных установок. В то же время все мы считали, что количество подводных лодок, одновременно действующих в Японском море, должно быть значительным, ибо только так можно вынудить противника распылить противолодочные силы и средства. Послав же в Японское море одну-две подводные лодки, мы облегчили бы ему возможность легко расправиться с ними. Вот примерно в каком положении находились наши дела. И только когда к нам стало прибывать все больше и больше подводных лодок, оборудованных гидролокационной аппаратурой, мы начали задумываться над сроком проведения операции. Именно в это время и появился Барни Зиглафф, который вместе с Диком Воугом засел за работу.
      Говоря о Дике, офицере оперативного отдела штаба, я часто прибегаю к своему излюбленному выражению, которое в данном случае очень подходит, "типичный офицер-подводник". 8 декабря 1941 года, когда японцы подвергли бомбардировке Манилу, Кавите и различные аэродромы, он командовал злополучной подводной лодкой "Силайэн". Находясь в капитальном ремонте и не имея возможности уйти под воду, она оказалась превосходной неподвижной мишенью для японцев. В результате двух попаданий бомб, сброшенных с высоты около 6000 метров, подводная лодка была выведена из строя, а четыре человека из экипажа Дика погибли.
      Трудолюбивый и любознательный, Воуг вечно был поглощен какой-нибудь идеей. То он занимался разработкой методов ночной атаки, то раздумывал над тактикой торпедной стрельбы веером, то составлял план операции, в ходе которой противник понес бы наибольшие потери. Если Дик был свободен от работы, он или сочинял стишки, или готовил ободряющее ночное послание подводным лодкам, находящимся в водах противника. Рифмованные фразы и смешные сочетания слов получались у Дика как-то сами собой, и многие из его литературных экспромтов до сих пор в ходу у подводников. Ночные информационные сообщения для подводных лодок мы умышленно составляли подлиннее, чтобы иметь возможность передать, когда потребуется, какое-нибудь важное сообщение или срочный приказ, не вызывая у противника подозрений необычным размером радиограммы. Если не было служебной информации, Дик вставлял в передачи сообщения, например, о прибавлении семейства у того или иного подводника. Жены офицеров частенько присылали письма с подобными новостями, и после такого известия у какого-нибудь папаши, которого домашние события подчас беспокоили не меньше, чем противник, хоть одна забота сваливалась с плеч.
      Итак, разработку "операции Барни" я передал в опытные и умелые руки.
      20 марта Барни, профессор Гендерсон и я недалеко от острова Гуам провели испытания гидролокационной аппаратуры на подводной лодке "Сихорс". Море было неспокойное, и потому испытания гидролокатора при нахождении лодки в надводном положении никакого результата не дали. На глубине до 46 метров температура воды была 27°С, а глубже мы не опускались. К тому времени "Сихорс" уже достаточно прославилась: под командованием Слейда Каттера она потопила 19 судов и кораблей противника. Теперь, после установки на ней гидролокатора, ее командиром стал капитан 3 ранга Гарри Грир - энтузиаст применения гидролокационной аппаратуры. А Гарри Грир ни в одном деле не останавливался на полпути. И вот, когда мы после трудового дня возвращались в бухту Апра, он спустился в кают-компанию, где мы с Гендерсоном с азартом играли в карты, и спокойно сказал:
      - Адмирал, мы готовы, прибор работает отлично. Разрешите готовиться к прорыву в Японское море?
      - Простите, Грир, - ответил я, - очень сожалею, но не могу пустить вас одного. Одной подводной лодке в Японском море придется туго, если японцы бросят против нее все средства противолодочной обороны. Я хотел бы послать все подводные лодки одновременно. Пусть они, как неудержимая лавина, обрушатся на противника и исчезнут прежде, чем японцы придут в себя.
      Грир был явно разочарован. Он свято верил в новую аппаратуру, но часто ему приходилось наталкиваться на скептицизм командиров других кораблей.
      Стремясь доказать свою правоту, он хотел первым преодолеть минный барьер.
      В конце концов мы решили, что "Сихорс" отправится уточнить координаты южной кромки минного заграждения в Западном проходе, которые в это время пыталась установить подводная лодка "Спейдфиш". По пути она должна была проверить данные "Тиноса" о минных заграждениях севернее Формозы.
      Следующей прибыла подводная лодка "Кревалле", которой командовал капитан 3 ранга Стэйни Стейнмец. 26 и 27 марта мы подвергли ее обычной "обработке". Предварительные испытания прошли неудачно, и личный состав был не уверен в новом приборе. Главный недостаток, как установили мы в первый же день, заключался в плохой настройке и регулировке гидролокатора и неопытности операторов. Кроме того, прибор имел меньшую дальность действия, чем мы ожидали, хотя и большую, чем это практически было необходимо.
      Поскольку две подводные лодки уже вели разведку корейского минного барьера, мы послали "Кревалле" в обычное боевое патрулирование к берегам Китая, приказав ей вслед за "Спейдфиш" и "Сихорс" провести минную разведку на подходах к Западному проходу.
      Результаты, полученные этими тремя подводными лодками, позволили нам достаточно точно определить южную кромку минного заграждения, нанести ее на карту и ориентировочно наметить линию развертывания подводных лодок в "операции Барни".
      Насколько точно наши подводные лодки определили и нанесли на карты координаты минного заграждения в Корейском проливе, а также заграждений, выставленных в Восточно-Китайском море на линии островов Кюсю - Формоза и в мелководных районах Желтого и Восточно-Китайского морей, мы узнали только после войны, когда стали поступать донесения от тральщиков. Один лейтенант запаса, служивший в то время на тральщиках, а ныне работающий маклером на бирже, некий Гарольд Барнард из Сан-Джозе, штат Калифорния, с которым я встретился за завтраком в Клубе деловых людей, сказал мне: "Безусловно, нужно отдать должное подводникам, которые составили карты минных полей. Производя траление, мы просто брали составленные ими карты и ставили тралы там, где были показаны мины. Гидролокаторы и навигационные средства на этих маленьких кораблях обладали, по-видимому, изумительной точностью".
      11. Надежная опора командующего
      В марте 1945 года из-за недостатка объектов для атак наши подводные лодки топили мало судов противника. Поэтому каждое донесение о потоплении какого-нибудь судна встречалось в штабе с большим энтузиазмом. Однако сообщение, из-за которого меня подняли с постели рано утром 2 апреля 1945 года, не могло вызвать никакой радости. В срочном донесении, врученном мне штабным офицером, говорилось: "Потопил "Ава Мару" у побережья Китая, к северу от Формозского пролива. Подобран один из членов экипажа".
      "Ава Мару" имела разрешение на беспрепятственный проход из Японии в Сайгон, куда она доставила около 10 000 продовольственных посылок Красного Креста для находившихся там американских военнопленных. На бортах у нее были белые кресты, которые ночью освещались. В 23.00 1 апреля, когда "Ава Мару" возвращалась в Японию, подводная лодка "Куинфиш" (славный боевой корабль с прекрасным командиром и замечательной командой, потопивший семь судов противника) выпустила в нее четыре торпеды.
      В густом тумане командир подводной лодки капитан 3 ранга Эллиот Луглин принял "Ава Мару" за эскортный миноносец, так как она не подавала туманных сигналов свистком, как это требуется правилами предупреждения столкновений судов в море. Эта небрежность, несомненно, и стала главной причиной ее гибели.
      Разумеется, японское радио и дипломаты не замедлили поднять вой об отмщении и стали требовать голову командира "Куинфиш". Я считал, что в данном случае произошла прискорбная ошибка, в которой повинна была сама "Ава Мару". Ошибка чудовищная, что и говорить, но такие вещи на войне случаются.
      На следующий день адмирал Нимиц получил из военно-морского министерства распоряжение предать капитана 3 ранга Луглина военно-полевому суду по обвинению в халатности при исполнении приказов командования. В свете того, что мы узнали потом о незаконных перевозках "Ава Мару", Луглин, положивший конец ее лицемерной деятельности, заслуживал награды, а не наказания. Суд вынес следующий приговор: "Объявить выговор от имени морского министра". Вероятно, Джеймс Форрестол подписывал это решение с глубоким сожалением.
      Пока мы переживали неудачу, постигшую "Куинфиш", к нам для испытаний гидролокационной аппаратуры прибыла подводная лодка "Боунфиш", которой командовал капитан 3 ранга Ларри Эдж. В 06.00 я, Барни, младший лейтенант Дай и старший техник Нигретти поднялись на борт, и подводная лодка с обеспечивающим тральщиком вышла в район учений за мыс Ороте. Как специалист по электронному оборудованию, Ларри с нетерпением ожидал выхода в море на подводной лодке, оснащенной гидролокатором. Из неофициальных источников мы уже знали, что приблизительно к 1 июля придет приказ о его назначении в отдел электронного оборудования кораблестроительного управления, - приказ, который Ларри не суждено было получить.
      У Ларри была темная кожа и тонкие черты лица, которые в сочетании с мягким выговором и общепризнанной красотой выходцев с юга позволили бы ему играть на сцене роль первого любовника. Но в Ларри не было ничего показного. Уже по одному его спокойному голосу чувствовалось, что это человек авторитетный, знающий и уверенный в своих силах. В море он ни минуты не оставался без дела, и его корабль славился безукоризненной чистотой и прекрасной организацией службы.
      Как и всегда, первые заходы на цель дали посредственные результаты. Но когда гидролокатор разогрелся и Динки Дай со старшим техником Нигретти (Малькольм Гендерсон находился в это время в Сан-Диего) устранили неполадки в электрической цепи, переключателе и репродукторе, дальность действия установки увеличилась и тон звонка стал чистым.
      Эдж ни на секунду не отходил от гидролокатора и особенно внимательно следил за его настройкой и наладкой. На новой работе в Вашингтоне знание аппаратуры могло сослужить ему хорошую службу. Вечером я послал профессору Гендерсону радиограмму со своими предложениями по дальнейшему совершенствованию гидролокатора и обеспечению большей надежности прибора в работе.
      Меня очень радовали результаты разведки минных заграждений подводными лодками "Спейдфиш", "Сихорc" и "Кревалле", которые все еще находились в море. Поскольку и так многие командиры не слишком верили в гидролокатор, гибель любой из этих подводных лодок, оснащенных специальной аппаратурой, нанесла бы непоправимый удар по моральному состоянию подводников. Да, очень многие подвергали сомнению надежность и возможности гидролокатора. Поэтому мне, Барни, профессору Гендерсону и нашим немногочисленным последователям было очень нелегко переубеждать неверующих. Разумеется, недоверие к гидролокатору не могло привести ни к чему хорошему. Гидролокатор был не менее капризным, чем оперная певица, нежные голосовые связки которой требуют постоянного внимания и тонкого обращения. С капризами нашего артиста мог справиться только волевой и опытный импресарио. Учеба, учеба и еще раз учеба - только она могла вселить уверенность, а чтобы вера окрепла, нужен был успешный опыт. Один из командиров "морских дьяволов" прислал мне во время подготовки этой книги к изданию теплое письмо, в котором писал: "Вспоминая о прошлом, я хочу прежде всего отметить Вашу личную заслугу в осуществлении "операции Барни". В мае 1945 года я разговаривал почти со всеми командирами подводных лодок на острове Гуам. Все они не очень верили в гидролокатор. Но так как Вы были убеждены, что такая операция возможна, мы тоже поверили в нее".
      Автор письма имел в виду не только меня, но и Барни Зиглаффа, и, Малькольма Гендерсона, и всю нашу небольшую горстку энтузиастов. Очевидно, своей верой мы заразили остальных. Точно так же в свое время на меня самого подействовала поддержка адмирала Нимица, придавшая мне силы и уверенность. И я благодарю небо за то, что оно дало нам силу убеждения и помогло сохранить веру, несмотря на все неудачи, ибо нашим "морским дьяволам", девяти маленьким кораблям, было суждено нанести противнику смертельный удар.
      До того как на испытания прибыла очередная подводная лодка, оборудованная гидролокационной аппаратурой, японский флот предпринял давно ожидавшуюся атаку. Мы знали, что запасы топлива у японцев на исходе. Наши подводные лодки потопили 76 танкеров, доставлявших топливо из их южных владений. Теперь нефть и все другие виды топлива доставлялись в Японию только через Японское море. Японцы начали использовать всевозможные заменители, в том числе горючее, получаемое из корней сосны. При таком положении с топливом японский Объединенный флот должен был скоро оказаться парализованным. Но мы не верили, что японцы откажутся от борьбы, не дав нам последнего решительного боя, боя не на жизнь, а на смерть.
      Вечером 6 апреля в моем дневнике появилась следующая запись: "Сегодня наблюдалось большое оживление. Летчики докладывают о подозрительной активности японского флота. Направляю все имеющиеся в моем распоряжении подводные лодки к выходам из Японского моря. Возможно, японцы готовят психическую атаку. Если они будут оставаться на месте, наши летающие крепости В-29, конечно, разбомбят их в пух и прах".
      А в 12.30 7 апреля я записал: "Получены три донесения от подводных лодок, находящихся на позициях в районе пролива Бунго (юго-западный выход из Внутреннего Японского моря), о том, что два линейных корабля и восемь эскадренных миноносцев противника следуют в южном направлении со скоростью 22 узла. Если их упустим мы, то я готов держать пари на последний доллар, что уж командующий 5-м флотом США адмирал Спрюэнс никак не упустит их. Похоже, это и есть та самая психическая атака, которой мы ожидали".
      Дальше события развивались примерно следующим образом. Первое донесение прислал капитан 3 ранга Фут - командир подводной лодки "Тредфин". Он находился в очень выгодном положении, позволявшем торпедировать гигантский линейный корабль "Ямато" (еще в 1943 году подводная лодка "Скейт" атаковала его двумя торпедами), однако действовавшие в то время боевые инструкции требовали сначала передать донесение, а потом атаковать. Строгое соблюдение этого правила не позволило ему выйти в атаку и, возможно, потопить самый большой в мире линейный корабль. Но действовал он совершенно правильно. Приказами предусматривалось, что такие важные сведения, как в данном случае, должны немедленно докладываться командованию. Если бы "Тредфин" вышла в атаку, не донеся об этом предварительно командованию, и сама была бы потоплена, японское соединение специального назначения во главе с "Ямато" (другой линейный корабль, о котором упоминалось в донесениях, оказался крейсером "Яхаги") могло бы достигнуть своей цели и причинить неисчислимый урон нашим транспортам у острова Окинава. Две другие подводные лодки тоже пытались преследовать японцев, но не смогли догнать их. Тогда в погоню включились авианосцы адмирала Спрюэнса и вице-адмирала Марка Митчера, и на следующее утро оба больших корабля противника под градом авиационных бомб и торпед отправились на дно моря вместе с четырьмя эскадренными миноносцами. Так наступил конец могуществу императорского японского военно-морского флота. И надо признать, что путь свой он закончил с честью.
      15 апреля мы с Барни вышли на подводной лодке "Бауфин" в район учений. Фамилия ее командира Алека Тайри уже была мне знакома. Я имел удовольствие прикрепить "Военно-морской крест" к груди его брата Джона Тайри после его возвращения из полного опасностей и риска боевого похода. С одним только 102-мм орудием на своей подводной лодке "Финбэк" Джон атаковал три вооруженных торговых судна, и лишь одному из них удалось удрать. Джон Тайри Шел на большой риск, который мог бы быть расценен как неоправданный, но такова уж война, где от награды до военно-полевого суда - один шаг. Вскоре Джон уже был назначен адъютантом в Белый дом. Я заявил по этому поводу решительный протест, но помощник президента по военно-морским делам ответил, что это назначение - честь для подводных сил.
      - Да, но я думаю, что и японцы порадуются этому, - возразил я, не проявив ни малейшей благодарности за честь, оказанную подводным силам.
      Алек Тайри вступил в игру довольно поздно, но успел поддержать фамильную честь, потопив пять судов противника.
      18 апреля мы произвели последнее испытание гидролокатора на подводной лодке "Бауфин" и отправили ее в боевой поход с заданием определить координаты вероятного минного заграждения у восточного входа в Сангарский пролив. По нашим предположениям, там погибли две наши подводные лодки. Как выяснилось после войны, на самом деле там нашли свою могилу не две, а три подводные лодки. "Бауфин" обнаружила мины и, кроме того, потопила два неприятельских судна. Затем она возвратилась на остров Гуам для последних приготовлений к "операции Барни".
      12. Радиолокатор расстраивает планы "Сихорс"
      В тот самый день и в те самые часы, когда мы совершали приятное учебное плавание на "Бауфин", подводная лодка "Сихорс", находившаяся далеко к северо-западу от острова Гуам, оказалась в очень тяжелом положении. 18 апреля 1945 года "Сихорс" и 80 членов ее экипажа, жизнь которых целиком зависела от живучести их корабля, провели 17 ужасных часов на холодном черном кладбище, именуемом дном Восточно-Китайского моря. Мрак, холод и безмолвие царили здесь, среди липкого засасывающего ила, в нескольких десятках метров от голубой поверхности моря, на которой играют слепящие блики солнца и луны, звезд и облаков.
      Вспоминая впоследствии свои злоключения на борту "Сихорс", ее командир, капитан 3 ранга Грир, рассказывал: "Попали мы, надо признаться, крепко! Если бы не мои люди, не знающие, что такое поражение или страх, и не прекрасные качества подводной лодки, оказавшейся прочнее, чем мог предполагать даже ее конструктор, вряд ли мы были бы сегодня с вами. 17 дьявольских часов на грунте под ударами японских глубинных бомб! Но больше всего я боялся, что не дотяну до той минуты, когда можно будет передать вам сообщение о минах и минных полях, обнаруженных моим гидролокатором. Если я не смогу всплыть и донести вам по радио об обнаруженных нами минных заграждениях, значит, я не выполню задания. Вряд ли есть чудаки, получающие наслаждение от собственных неудач. Мы должны были во что бы то ни стало связаться с вами и сообщить данные о минных полях.
      Повреждения у нас были очень серьезные. Из строя вышли оба перископа: их окуляры были разбиты, а трубы залиты водой. Мы слепы, глухи и немы до тех пор, пока нам не удастся использовать для связи с внешним миром наш радиопередатчик. Оба наших гирокомпаса дышали на ладан, и слава богу, что до выхода из базы я уничтожил девиацию магнитного компаса".
      С того времени, как "морские дьяволы", пренебрегая множеством опасностей, осуществили в Японском море "операцию Барни", прошли долгие годы. Но и сейчас нельзя забывать, что своим успехом они в значительной степени обязаны таким подводным лодкам, как "Сихорс", чьими усилиями были разведаны минные заграждения. Даже теперь Гарри Грир пишет в своей книге, что за целые десять лет он не испытал большего разочарования, чем в тот раз, когда его подводная лодка легла на грунт и он убедился, что сильные повреждения, полученные "Сихорс", вряд ли позволят ей выйти вместе с "морскими дьяволами" в их сверхсекретный вояж.
      Да и меня неудача, постигшая "Сихорс", удручала не меньше, чем Грира. Проникновение в Японское море стало бы вершиной славного боевого пути этой подводной лодки. Между прочим, Грир был самым восторженным поклонником моего любимого детища частотно-модуляционного гидролокатора и просил послать его первым форсировать минный барьер, преграждающий вход в Японское море. Это еще больше увеличивало его горе. Вот уж поистине ирония судьбы!
      Впрочем, разве не чудо, что Грир и его парни не только остались целы и благополучно возвратились в базу, но и доставили карту с нанесенными на. нее координатами 97 мин, которые им удалось обнаружить в районе их разведки?
      Как видно из записей в вахтенном журнале, спустя несколько дней после того как "Сихорс" покинула Гуам, ей повстречался шальной В-24, который приложил все усилия, чтобы обстрелять лодку из пулеметов и атаковать ее противолодочными бомбами. Это случилось на рассвете одного из мартовских дней примерно в 600 милях к северо-востоку от острова Лусон. Солнце стояло еще совсем низко, океан был пустынен. Подводная лодка шла в надводном положении средним ходом. Вдруг в небе, где-то в юго-западной части горизонта, появилась черная точка. Подводники, надо заметить, особенно осторожны с неизвестными самолетами, и поэтому Грир уже хотел было отдать команду погружаться, как один из сигнальщиков доложил, что это американский бомбардировщик. Почти в тот же момент "Сихорс" подала опознательный сигнал.
      Стоя на мостике, Грир не спускал глаз с бомбардировщика. Когда быстро приближающийся самолет перешел в крутое, почти отвесное пике, командир сначала подумал, что тот просто хочет лихо промчаться над подводной лодкой. Но вдруг он заметил рои огненных пчел, летящих от самолета к его лодке. Они и жужжали, словно пчелы, но только жалили, как пули. Это и были пули. Ливень пуль.
      - Все вниз! - крикнул Грир своим сигнальщикам. - Убирайтесь вниз! Живо! Он бьет по лодке!
      Как только голова последнего матроса скрылась в круглом отверстии рубочного люка, Грир бросился следом и, с треском захлопнув за собой верхнюю крышку люка, скомандовал:
      - Срочное погружение! Быстро! Погружаться на глубину 90 метров.
      Едва лодка успела скрыться под водой, как Грир услышал близкие разрывы противолодочных бомб. За ними последовала новая серия взрывов. Затем все стихло. Минут через 15 Грир осторожно всплыл под перископ и осмотрелся. Только убедившись, что море и небо свободны и от друзей, и от врагов, он, наконец, всплыл на поверхность. Находившаяся поблизости от него подводная лодка "Блэкфиш" подтвердила, что слышала стрельбу, и сообщила номер самолета: не то 5786, не то 5783. Почему этот бомбардировщик не попытался атаковать и "Блэкфиш", до сих пор для всех остается загадкой. Кстати сказать, в этом районе не должно было быть нашей авиации. Видимо, бомбардировщик миль на 80 отклонился от своего курса.
      Спустя несколько дней Грир начал разведку минных заграждений в назначенном ему районе. Как я уже сказал, Грир принадлежал к категории самых ярых приверженцев гидролокатора. Эта непоколебимая вера в гидролокатор отразилась в следующих его словах: "Сихорс" показала, что она может форсировать минное поле, обойдя его, или пройдя под ним, или лавируя между минами, словно футболист, бегущий с мячом среди других игроков".
      "Обнаружив 97 мин и зафиксировав размеры и конфигурацию минного поля севернее Формозы, мы направились в Восточно-Китайское море, но здесь нам не повезло, - продолжал свой рассказ Грир. - Теперь я был так уверен в своем гидролокаторе, что однажды даже рискнул подводной лодкой, спокойно продолжая вести ее прежним курсом, хотя световой выброс на индикаторе прибора и тон звука в репродукторе, по мнению некоторых, были вызваны миной. Но я чувствовал, что в действительности гидролокатор фиксировал эхо, отраженное от морского дна. Конечно, это был неумный риск, но зато я доказал, что в данном случае мины не было.
      Следующим на очереди был Корейский пролив. Увы, наша работа там должна была проходить только с внешней стороны заграждения. Помню, вы грозили строго наказать меня, если я сунусь внутрь минного барьера, прежде чем вы закончите подготовку к решительному удару. Я уж не помню, сколько дней мы потратили, разнюхивая первую линию мин, но нам показалось, что прошла целая вечность. В довершение всего мы постоянно находились под наблюдением. Представляю, как изумлялись японцы, гадая, почему я не пытаюсь прорваться в Японское море и в то же время не ухожу из этого района.
      Проливы у острова Цусима (так автор называет острова Симоносима и Каминосима. - Прим. ред.) считались отлично защищенными. По всей вероятности, в системе их обороны японцы широко использовали радиолокаторы. Наши радиолокаторы, дававшие нам ранее ряд неоценимых преимуществ, стали едва ли не помехой, ибо японские конвойные корабли и самолеты теперь оснащались радиолокаторами и радиолокационными обнаружителями, которые могли легко засечь нас.
      Противник настолько активно пользовался радиолокационными средствами, что мы оказались в положении обороняющейся, а не нападающей стороны. Мы не чувствовали бы себя беззащитными, если бы могли определить направление и источник получаемых нами сигналов, которые были очень слабыми. Так, в одном из районов мы почти постоянно фиксировали шесть или семь различных сигналов, но только два из них были более или менее четкими.